За руку с ветром Джейн Анна

– Однако не все пассажиры, купившие билеты на трагический рейс, вылетевший на юг двадцать шестого июня, попали на борт, – вещал ведущий. – Диана чудом осталась жива. Ее досадное, казалось бы, опоздание на рейс стало ценой за жизнь.

Камера показала простую на вид девушку с черными волосами и темными глазами – то ли испуганными, то ли радостными. За руку ее держала маленькая девочка, которая, кажется, стеснялась камеры и смотрела в пол.

– Мы с ребенком должны были поехать на отдых, в Галазе у нас родственники, поэтому мы приезжаем туда каждый год, – взволнованно говорила брюнетка, не отпуская руку маленькой девочки. – А в тот день были такие пробки, что мы просто не успели на регистрацию. Опоздали почти на сорок минут! Знаете, сначала обидно было, что на море не попадем, а теперь, – она прижала дочку, наконец посмотревшую в камеру большими наивными васильковыми глазами, к себе и голос ее дрогнул, – я готова благодарить каждого автомобилиста на дорогах в тот день.

И тут до меня дошло.

Удивление, граничащее с помешательством, оцепенение, замораживающее пульс, страх, рассекающий душу, – все это одно за другим овладело мною, и если только первые два состояния заняли несколько секунд, то последнее держало долго.

Все можно пережить, кроме… кроме… утраты.

Напугав маму, я вскочила на ноги, перевернув тарелку с клубникой.

«Улечу в конце июня, у нас билеты на двадцать шестое», – сказал беззаботный голос Дэна мне на ухо.

– Ты чего, Мария? – натуральным образом обалдела она.

Как бы я это пережила?

– Мама! – прокричала я. – Мама, он чуть не погиб!

– Кто? – запаниковала она, не понимая, почему ее дочь в таком состоянии. – Ты о чем? Маша? Маша! Тебе что, успокоительное давать уже? Что с тобой? Объясни мне, что с тобой!

– Нет, мама, не надо! Просто он жив! – не могла я сдерживать эмоций. И, едва не зарыдав, обессиленно упала на диван и крепко сжала пальцами края подушки. Оля должна была ехать в Галаз двадцать пятого числа, а Денис – двадцать шестого. Но он уехал раньше. Непонятно по каким причинам, но намного раньше. А что было бы, если бы он уехал тогда, когда планировал? От этой мысли в висках стало жарко, а перед глазами поплыли мошки. Если бы не уехал двадцать пятого июня – точно погиб бы! И он, и его родители.

Голова закружилась, и мне казалось, что комната вращается вместе со мной.

Дэну грозила беда, неминуемая беда, и только его врожденное везение не дало этой беде, этой страшной грозе, грянуть.

И пусть, пусть он уехал из-за Ольги, из-за этой неведомой мне Инны, из-за кого угодно, главное, что с ним ничего не случилось, он жив, сейчас он дышит, и его имени нет в черных списках погибших. О чем я думала? За что ругала его и ненавидела? Чем была недовольна еще пару минут назад? Почему я не думала о главном?

О его жизни.

Ненависть, злость, обида моментально улетучились, оставив меня в покое и поняв, что я им не поддамся. И только глубокий тягучий как мягкая горячая карамель, страх оставался со мной.

– Маша? – с тревогой погладила меня по плечу мама. – Ты мне скажешь, что случилось?

Я поднялась с дивана.

– Один человек должен был лететь этим рейсом, но не полетел, поэтому он живой, – улыбнулась я и прошептала: – Так… страшно.

– Боже мой, кто? – поразилась мама. Она, как и я, – очень впечатлительная.

– Да так, – почему-то не стала говорить я про Дениса. – Один знакомый.

– Просто чудо. Хорошо, что жив. Подожди-ка, я тебе чай успокаивающий принесу.

Мама спешно покинула комнату, а я, встав на колени, принялась машинально собирать упавшую на пол клубнику.

Господи, спасибо, что он не летел тем самым рейсом! Пусть я ему не нужна и пусть он врал мне о чем угодно – главное, он жив и будет еще долго жить. Спасибо! Спасибо!

Вот и все, о чем я думала, стоя на коленях и бездумно складывая красные ягоды в тарелку. В какой-то момент я застыла, глядя в серое небо и беззвучно благодаря за спасение Дэна, отмерев лишь тогда, когда услышала шаги мамы.

Даже если ты безразличен любимому человеку до омерзения, его благополучие и его жизнь остаются для тебя величайшей драгоценностью.

Я никогда не пойму людей, живущих по принципу «или мой, или ничей» – это не любовь к кому-то, это самовлюбленность.

Госпожа в шляпке с вуалью была полностью согласна с обессиленной Машей. Она сидела на крыше ее дома и смотрела то на горизонт, то на длинные бордовые ногти, в которых отражалось звездное августовское небо и Млечный Путь, хотя здесь, над этим городом, небеса были затянуты дождевыми тучам. Ревность была лишь одной из ее многих ипостасей.

«Всего лишь какой-то удар ножом вместо гибели в авиакатастрофе – не это ли есть большая удача? Вы обе, как вас там он называет, Лазурная, Черная, я выполнила уговор, подарила мальчишке достаточно удачи, чтобы ему не только завидовали, но и восхищались», – подумала прекрасная и одновременно пугающая женщина, теперь уставившись только лишь на свой простой серебряный перстень с выгравированной буквой «с» на черном камне без бликов. Рядом с Дэном она появилась лишь еще дважды.

То ли смерть, то ли судьба, то ли незримое и неделимое единство этого.

Следующие несколько дней были одними из самых странных в моей жизни. Я никогда еще столько не валялась на своем диване, делая вид, что у меня болит голова и что я сплю или читаю электронные книги, хотя на самом деле я просто лежала и думала, думала, думала… Родители косо на меня смотрели, мама постоянно пихала какие-то таблеточки и какие-то свои, как она говорила, «капельки», папа в те редкие часы, когда он находился дома, хмурился, пытался разговорить и даже сказал мне вдруг, что не мешало бы позвонить Денису. Это же сказал и Федька, у которого предстоящая свадьба окончательно выела весь оставшийся в богатырской, богатой костью черепушке мозг. А я, правда, хотела позвонить Лаки Бою. И потому что соскучилась, и потому что продолжала бояться за него – вдруг со Сморчком что-то еще случиться, а я не буду в курсе? Но набрать его номер и тем более сказать, что я счастлива до полубезумия, что он жив, я не могла. Не могла, и все тут.

Потому что он лгал мне. Хорошо, первый раз, когда мы стали партнерами, дурацкими Чипом и Дэйлом, он лгал, потому что хотел помочь Ольге, да и ложь эта была незначительная. К тому же он сам вскоре сознался, что не любит Тролля, однако, умолчал, что это она просила его о помощи – дал ей слово все сохранить в секрете. Я в тысячный раз предположила, что было бы, если Дэн сказал мне всю правду тем майским солнечным днем. Тогда еще я бы никогда не поверила, что Никита, мой на тот момент идеал, – преступник и отменный козел. Да я бы послала Смерчинского и, может быть, даже набралась бы смелости и пошла к Нику, чтобы рассказать о том, что Лаки Бой его оклеветал и наверняка задумал что-то плохое. Все-таки Смерчинский тонкий психолог, он все рассчитал верно, быстро поняв мой характер. В авантюры такие, как я, ввязываются легко, особенно если уже готов план действий. Ведь я считаю, что жизнь все же нужно прожить весело, и именно поэтому слезы – это табу.

Но почему же Смерч не рассказал, что в Галазе он был вместе с Князевой и что они приехали вместе? Почему он делал вид, что все еще на Черном море, хотя давно уже приехал? Зачем ему понадобилось это? Я что, совсем для него ничего не значу? Быть может, это так. Но тогда… зачем он признавался в своих чувствах, дарил подарки, приглашал на свидания, целовал, в конце концов? Зачем эта нежность в глазах, губах, руках? Неужто все напускное?

От этих мыслей я злилась, головастики в голове превращались в мутировавших пираний и грызлись, а по телу прокатывала холодная волна негодования, ярости и обиды. Самый эпицентр этого холода находился в солнечном сплетении и, кажется, покрывал сердца морозными узорами.

А потом я вновь понимала, что то, что Дэн жив – это главное. И нет места моим причитаниям, переживаниям и обидам.

Я не знаю, что связывает его с Ольгой, ее сестренкой Инной-Лазурной, какими-то двумя потерями, черноморским Галазом, построенным давным-давно древними греками. Не могу понять, что он чувствует ко мне, знаю лишь, что я люблю его и не могу прекратить делать это. Не понимаю, зачем ему нужна была я, какая-то там совершенно простая девчонка с глупым взрывным характером, и чувствовал ли он что-то ко мне на самом деле, когда катал на своем байке, возил на шикарное небесное свидание и целовал, нежно шепча мое имя. Наверное, это навсегда останется для меня тайной. Потому что звонить ему я не собираюсь. Нельзя! Если бы хотел – приехал бы, раз не может связаться со мной через телефон и Интернет.

Все, надо забыть его. Счастье, конечно, есть, но оно не бывает долгим. И время моего счастья с Дэном уже прошло. Пусть он и не стал моим парнем по-настоящему, но он стал тем, кого я никогда не забуду. Пусть даже если он и сволочь.

Да и я сама такая же. Долгое время едва ли не проклинала Князеву, а на самом деле это она должна была ненавидеть меня. Из-за Димки. Я ревновала Ольгу к Дэну, а на самом деле, на самом деле все было наоборот – если судить объективно. Она ревновала меня к Чащину, но старалась не показывать этого. Она даже решила подружиться со мной, чтобы отвлечь внимание Никиты, чтобы в его глазах измениться и оттолкнуть хотя бы таким образом. А Димка… Как она умудрилась в него влюбиться?! Она, конечно, двуличная идиотка, но, кажется, правда неравнодушна к Чащину. Потому что она ради него сломала свою гордость. Согласна была довольствоваться подачками его внимания и редкими встречами, только чтобы просто быть рядом с ним.

Если я люблю Дениса, то я должна делать то же самое? Я должна плюнуть на все и позвонить или приехать к нему? Сказать, что для того, чтобы быть рядом с ним, я готова на все?

Кажется, пока что я не могу. Нет, дело было не в гордости, а в смелости. У Оли хватило смелости сказать обо всем Диме и согласиться на все его условия. А я боюсь этого делать.

Чтобы не погрязнуть в пучине своих мыслей, я решила, что себя надо как-то развлечь и не давать себе возможности думать о Дэне. Я, наконец, покинула свою комнату, позвонила подружкам и позвала их к себе, рассказать им все, поделиться, пожаловаться, и мне сделалось как-то легче. Марина и Лида были не то чтобы в культурном шоке, но я смогла их очень удивить. А вот когда они решили меня пожалеть, я твердо заявила, что этого делать не нужно. Иначе я точно не выдержу. И звонить Смерчу не надо. Если захочет – сам объявиться и во всем признается.

Я не давала себе свободного времени для мыслей. Потому что все они, кажется, навеки, были посвящены только Денису.

С девчонками мы съездили в бассейн и в кино. На следующий день я устроила с мамой и приехавшим к нам дедом кулинарную войну и вместе с ними готовила вкусности. На удивление родителей, чуть позже я устроила едва ли не генеральную уборку – сначала у себя в комнате, а потом и во всей квартире. Правда, маме моя чересчур бешеная деятельность не понравилась, потому что кое-где я кое-что разбила, кое-что поломала, кое-что испачкала, попереставляла некоторые вещи так, что их долго не могли найти, однако активная дочь, слушающая на громкости славный рок и подпевающая любимым певцам, нравилась ей гораздо больше, нежели дочь, уткнувшаяся в подушку, и она, решив направить мою энергию в нужное русло, хитростью заманила меня на балкон, чтобы я до кучи убралась.

А еще я занималась физическими упражнениями или просто била грушу брата, пересмотрела кучу фильмов и прочла несколько внушительных книг. Спать ночью зачастую я не могла – видимо из-за стресса, и чтобы забить голову посторонними мыслями, погружалась в чарующие миры фэнтези или в миры кино. Правда, о любви смотреть фильмы я не могла, поэтому с садистским упорством скачивала триллеры, мистику и ужастики.

С Настей и ее свидетельницей объездила кучу мест – подготовка к приближающейся свадьбе шла полным ходом. И эта предсвадебная суматоха заряжала меня энергией. Правда, нет-нет, но в голове все же появлялся червячок сомнения – а все ли я делаю правильно? Или… что-то упускаю?

Вечером, перед девичником Насти, на который я тоже собралась идти, несмотря на то что папа почему-то был против того, чтобы я уходила надолго из дома, ко мне подошел Федька, загадочный, как фокусник. Без стука ввалился ко мне в комнату, поставил на паузу фильм и уселся рядом на диван.

– Эй! Ты чего? Включи немедленно! – рассердилась тут же я.

– Подожди. Мелкий демон, ты мне вообще благодарна?

– В смысле? – не поняла я.

– Кто тебя от матери покрывал, когда ты со своим Дэнчиком шлялась всюду по ночам в дождь?

– Не шлялась я нигде, – отозвалась я тут же. Воспоминание о Смерче ножом коснулось сердца и еще, кажется, легких – дышать стало труднее.

– Это ты маме рассказывай, – явно не поверил мне наглый брат. – Короче, ты у меня в долгу. И пока не сделаешь, что я скажу, будешь моим рабом.

– Началось… И чего это я должна сделать? – с подозрением взглянула я на Федьку. – Ходить и поклоняться тебе? Орать: «Аве, Федорка! Федора идет, уступите ему дорогу! Дорогу Императору!»?

– Нет, – заржал он, – но было бы неплохо. Ты пойдешь на девичник к Насте? Пойдешь, – сам себе ответил старший брат.

– И что?

– Кое-что там сделаешь.

Я картинно закатила глаза:

– Да что же? Буду следить за Настей, чтобы она стриптизера не заказала? Или чтобы как Наташа Ростова с Анатолем Курагиным не сбежала от Болконского?

– Нет. Подложишь кое-что, – покачал головой он.

– Тараканов им в коктейли? Нет. Федя, перестань. Не буду я Насте праздник портить.

– Ты и не будешь портить. Ты поменяешь кольца, – выдал братик.

Я, как мультяшка, покосилась сначала влево, потом вправо и, искривив губы в хихикающей усмешке, покачала головой. Мол, тебе надо, сам и меняй, а я еще с ума не сошла.

– Хватит рожи корчить, Машка. Вот, смотри, – и брат осторожно вытащил из кармана небольшую коробочку, обитую нежно-сапфировым бархатом. Открыл ее со внезапно появившейся улыбкой и протянул мне. В коробочке лежало, сверкая под косыми лучами солнечного света, красивое элегантное, благородное и одновременно очень нежное женское колечко. Россыпь камней искрилась всеми цветами радуги.

Я тут же его натянула к нему руку, схватила и напялила на средний палец. Камни на нем завораживали – были похожи на маленькие звезды.

– Ух ты, какое красивое!

– Ох, и балбеска же ты. Оно же обручальное. Его на безымянный палец надевают, – наставительно сказал Федька. – Только сама не надевай на безымянный. Это Настино кольцо, а тебе еще в невесты рано. Малышня.

Я пропустила оскорбление своего явно взрослого уже достоинства мимо ушей.

– Но у Насти же есть кольцо! Вы же вместе покупали, одинаковые, – удивилась я, проводя пальцем по прохладному белому золоту. Как я уже говорила, Настина сумасшедшая мама, тетя Лина, хотела справить отменную свадьбу и против воли молодоженов, особенно моего старшего брата, оплачивала большую часть расходов. Кольца Федька, не смотря на упорные уговоры этой шебутной и крайне щедрой женщины, категорически решил покупать сам и на свои деньги.

– Это не то, – поморщился брат. – Нам пришлось купить те кольца, а Настасья на самом деле хотела это.

– А почему ты сразу это не купил? – не поняла я.

– Дорогое оно сильно было, – признался брат и назвал мне цену.

– Ни фига себе! – воскликнула я, едва услышав ее. – За что столько денег?!

– Лучшие друзья вообще дорого стоят, – откинулся на спинку дивана довольный моей реакцией Федор.

– В смысле друзья?

– Вот сразу видно, что ты совсем еще мелкая, – почти что с любовью сказал он. – Лучшие друзья девушек, разумеется. Бриллианты.

– Это бриллианты? – пристально изучала я искрящиеся камни.

– Да. Ну а цена… Белое золото, россыпь брюликов, – пожал он мощными плечами. – Нормальная цена для такого колечка. Настя его тогда увидела и сказала, что ей и те кольца вполне нравятся. А я захотел сделать ей сюрприз, – разоткровенничался Федор. – И ты мне поможешь. На девичнике поменяешь то кольцо на это, она потом откроет коробочку, а там лежит то, что она хотела. Я бы и сам поменял, но меня на девичник не пустят. А потом я занят буду.

Вот это да, вот это у меня братик!

– О-о-о, да ты крут! А деньги где на такое дорогое кольцо взял? – я перемерила красивое колечко уже на все пальцы рук.

– Украл. Машка, где я мог взять деньги? Заработал.

– Взятки, что ли, брал?

– Я тебя сейчас возьму и выброшу в окно, – рассвирепел брат. – Что ты несешь? Единственный раз захотел поговорить с тобой по-взрослому, а ты, как дурочка!

– Да ладно тебе, – примирительно улыбнулась я. Сюрприз Федьки мне нравился. – Поменяю я колечки. Кстати, а почему ваши кольца хранятся у нее, а не у тебя?

– Настя сказала, что я потеряю, – признался Федька, а я заржала. – Или мои сумасшедшие друзья с ним что-нибудь сделают. А это у тебя что за колечко? – заприметил кольцо Смерча Федька, которое я продолжала таскать на большом пальце. Все-таки подобрала его с пола. Мне было жаль его, валяющееся в темном углу.

– Просто так, – не стала я говорить, а брат не стал допрашивать меня и ушел, внимательно посмотрев в глаза и покачав головой, словно что-то знал, но не говорил мне.

Его просьбу я выполнила. Еще бы, попробовала бы я этого не сделать! Федька напоминал мне о моей миссии до того самого счастливого момента, как я не оказалась в квартире у Насти, где, собственно, девичник и проводился. У Федьки на днях тоже обещался состояться мальчишник с его друзьями-психами в каком-то баре. А до самого бракосочетания было рукой подать – всего лишь несколько дней оставалось до того события.

Девичник проходил просто, весело и громко. Гостей у Насти было немного – только лишь близкие подруги и сестры. И все были одеты в белые майки с большими синими надписями типа «Я – невеста», «Лучшая подруга невесты», «Кузина невесты». Майка «Следующая в очереди на свадьбу» ждала своего часа – Настя собиралась кидать букет не только на самой свадьбе, но и на девичнике. А на мне красовалась и вовсе презабавное: «Мини-свекровь».

А еще там был злобный Эль, который, как оказалось, находился в своей комнате, с ногами сидел на диване и слушал тяжелый метал, качая длинноволосой головой в ритм ярой музыке. Сумасшедшая тетя Лина заставила его остаться в квартире, дабы тот присматривал за сестренкой и ее гостьями. Увидев недовольного Рафаэля на девичнике, я расхохоталась и долго не могла успокоиться. А когда на полу я увидела смятую футболку с надписью «Младший братик невесты», я от смеха чуть не упала и тут же попыталась натянуть ее на парня. Эль сердился, просил меня замолчать, оставить его в покое и переписывался с друзьями-рокерами, которые сейчас находились в спорт-баре в компании девушек, пива и футбола.

– А как же Инга? – вспомнилась мне троюродная сестрица Смерча. Я уселась на стул напротив Эля и с интересом рассматривала его темную, с кучей постеров и минимумом мебели комнату, в которой царил мрачный творческий беспорядок. На потолке слабо мерцал нарисованный фосфорирующей краской скалящийся череп, в углу гордо возвышалась зачехленная гитара, на столе находился целый склад шипованных браслетов, ремней и прочих рокерских украшений, а под диваном валялись журналы и диски. На мой закономерный вопрос, а не видела ли его мамочка содержимое этих самых журнальчиков, длинноволосый хозяин комнаты только хмыкнул и заявил, что под кровать мать не заглядывает. Потому что свою комнату он убирает сам. Я тут же заметила, вертя в руках большого игрушечного паука с клыками, что, видимо, комнату он убирает очень редко. Раза два в году.

– Так что там у вас с Ингой-то?

– Ингой? – хищно осклабился парень, откинув со лба прядь длинных темных волос. – Неплохо у меня с моим ангелком.

– Твоим? – изумилась я. Неужто белобрысая активистка сдалась?

– Ну да. Ты же дала мне ее телефончик. Теперь мы общаемся. Правда, она никак не соглашается сходить со мной на свиданку второй раз, – пожаловался он мне. – Прямо беда какая-то.

– Наверное, она тебя просто боится? – хмыкнула я, примеряя то один, то другой браслет с шипами, заклепками и железом.

– А чего меня боятся? – расправил Эль широкие плечи и вдруг задумался: – Демоны. Может, я был напористым в тот раз?

– Это как?

– Да мы погуляли и на прощание я ее поцеловал. Только она чего-то отбиваться стала, и пришлось ей руки слегка заломить, – признался Бритые Виски.

– Ну, ты и дебил, – покачала я головой, представив эту картину. – Естественно, ты ее напугал!

– Думаешь?

– Я не думаю, я знаю, – важно отозвалась я, на миг почувствовав себя знатоком женских душ.

– То-то она мне врезала, – засмеялся он, потирая щеку. – Но кошечке это реально нравилось, она…

– Рафаэльчик! – влетели в комнату развеселые приятельницы Насти, которые просто балдели от ее братика и все время пытались потискать или подергать за волосы. Для них он не был брутальным рокером, а так и остался младшим братцем подружки, которого они знали с детства. – Рафаэлочка! Рафочка! Пойдем с нами танцевать?

– Не пойду никуда, – исподлобья посмотрел на них Бритые Виски. Видимо, девчонки для него тоже навечно остались подругами старшей сестры, которые постоянно тискали его и сюсюкали. – Закройте двери. С той стороны.

– На-а-асть, твой братик такой сердитый! Прелесть просто! – сообщили девчонки. Рафаэль с трудом их выставил, и они опять умотали в гостиную, где гремела танцевальная музыка, был накрыт стол, и находились «женские» алкогольные запасы: вино, шампанское и мартини. Девушки и невеста веселились вовсю. Сейчас, по-моему, танцевали, а до этого громко и бурно вспоминали всю юность Насти, ее первую любовь, дружбу с каким-то мальчиком и фееричное знакомство с Федькой.

Пока все они развлекались, громко выкрикивая тосты, я успешно выполнила задание брата. Это оказалось проще простого – я всего-то навсего прокралась в комнату Настасьи под прикрытием ухмыляющегося, как филин, Рафаэля, нашла на прикроватной тумбочке заветную коробочку с обручальными кольцами и подменила Настино старое колечко на новое, с бриллиантовой россыпью. Представляю, в каком она шоке будет, когда, к примеру, решит примерить колечко еще раз перед свадьбой, а там будет эта сияющая красота из белого золота.

– Все? – спросил стоящий на стреме Эль. Ему кольцо тоже понравилось, и, по-моему, брата моего он даже больше зауважал.

– Ага. Сейчас только записку туда вложу, Федька просил.

– А что там написано? – заинтересовался парень.

– А я откуда знаю? Читать чужие записки – дело плохое, – отвечала я важно. И уже через десять секунд мы, едва не столкнувшись лбами друг о друга, читали послание Федора Насте. А узрев содержание, в унисон поржали: брат просто написал невесте, что любит ее и готов ради их счастья на все.

Правда, посмеявшись, мы оба задумались. Уж не знаю, о чем там или о ком размышлял почему-то посерьезневший Бритые Виски, а я, как и всегда, – о Смерче. А каким мужем мог бы стать он? И заботился бы он о своей супруге так же, как и мой брат о Насте? И вообще, возможно ли, что такой, как Смерчинский, однажды решит жениться, променяв холостую беззаботную жизнь на семейную? Правда, как и всегда, я тут же попыталась прогнать мысли о нем прочь, к тому же девчонки устроили гадания, и я вновь отвлеклась. Думать о Дэне мне было нельзя – иначе я сошла бы с ума. Правда. Я старательно бежала прочь от него.

– Все разбираем печенье! – скомандовала одна из Настиных подруг, протягивая непрозрачный синий пакетик, в котором лежали угощения с записками, сложенными трубочкой, внутри. – Разбираем-разбираем, не стесняемся!

Девчонки наперебой стали запихивать руки в пакет, и я тоже не стала исключением. Пока Настя бегала в комнату Эля, чтобы и он поучаствовал в шуточном гадании, я засунула в рот небольшое слоенное сухое печенье и стала разворачивать свое предсказание.

«Пришло время перебороть страхи и защитить самое дорогое!» – гласила записка. Я разочарованно выдохнула – думала, что попадется что-то более конкретное и позитивное.

– Ой, мне спрогнозировали скорое рождение ребенка, – захихикала Настя, читая свое предсказание.

– Зачем тебе два ребенка? – спросила я тут же. – Подожди, когда Федька вырастет!

Не знаю почему, но эти слова развеселили девчонок, и они стали наперебой рассказывать о своих молодых людях, которые, как оказалось, постоянно ведут себя как дети. Кто-то зависает с компьютерными играми, забыв обо всем на свете, кто-то во всем до сих пор слушается маму, а кто-то, как сказала одна из подруг Насти, «себя сам обслужить не в состоянии, даже поесть в холодильнике найти не может» Все это услышал Эль и, как единственный представитель сильного пола в этой квартире, выполз из своей норы, дабы доказать, что мужчины – вовсе не дети, это женщины все странные. В результате его коллективно избили подушками, заставили что-то выпить и требовали истории из Настиного детства.

А потом, уже поздно вечером, когда за окнами стало темно, мне позвонила Ольга Князева. Трель телефона я услышала совершенно случайно. Оказалось, Тролль звонила мне уже давным-давно, но из-за громкой музыки и воплей девчонок, я ничего не слышала.

Звонок Ольги меня не то чтобы удивил – он меня шокировал и даже напугал. И сразу же захотелось, закричав, спросить у нее – что с Дэном? Почему он мне ничего не сказал? Зачем ты уезжала вместе с ним? Что связывает его и твою сестру? Но я с огромным трудом себя сдержала.

Хорошо, что ее телефон я не поставила в черный список игнорируемых.

– Маша, ты? Узнала? – без приветствий, отрывисто спросила меня Оля.

– Узнала. Что хотела? – тихо проговорила я. Она продолжала не нравиться мне, но после того, что я услышала о Князевой – другой Князевой – от Димки, мне стало жаль ее, а еще и стыдно: за то, что я сделала ее несчастной.

– Прости, если побеспокоила. – В ее тоне не было и намека на извинение. Он был достаточно резким. – Но мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

– О чем? – мой голос был непривычно холоден.

– Это не телефонный разговор.

– Да ну?

– Я бы позвонила тебе раньше. Но я обо всем узнала только сегодня. – Так же отрывисто говорила девушка и вдруг сердито заявила: – Не делай глупостей. Прекрати вести себя, как идиотка. Ты даже не понимаешь, что творишь!

– Ты о чем, Князева? Или говори, в чем дело, или клади трубку. – Ее тон меня напрягал, а спросить о Смерчинском хотелось все больше и больше.

– Девочка моя милая, – голос Ольги был не таким привычно добродушным и учтивым, как всегда. Видимо, я только что познакомилась с ее второй стороной, стервозной, той, что зажигала в клубах и умела пить. – Тебе уже очень много годиков, а ты все как маленькая. Смотри на мир по-взрослому. Откроешь для себя много нового. – Она сделала короткую паузу. – Я звоню из-за Дениса. Ты что, решила ему Апокалипсис устроить? Знай, Машенька, Дэн мне дорог. Потому что он мой друг, пусть мы и мало общаемся. Но я доверяю ему и отношусь, как к брату. И не позволю, чтобы ты играла с его чувствами.

– Знаешь что? – вскипела я. – Я Димку тоже люблю, как брата. И тоже не позволю портить ему нервы. Поняла?

Ольга хмыкнула.

– Давай встретимся и поговорим.

– Хорошо. Завтра. Завтра днем, – решила я. – Мне есть, что сказать.

– Отлично. И мне есть, – согласилась Оля. – Я приеду к тебе в полдень.

– Идет.

И мы, не прощаясь, одновременно бросили трубки. Тогда я даже не подумала, почему она назначает встречу не на нейтральной территории, а у меня дома.

По мне пробежала легкая дрожь. Что это сейчас было?

– На-а-астя! Поздравляем! – закричали девчонки где-то за стеной. А я опустилась на пол, сжимая телефон в руках. Ну что же, будем ждать завтрашнего утра, Ольга.

И это утро пришло очень быстро.

Она пришла, как и обещала, ровно в полдень. Я уже ждала Князя, и мама даже сначала подумала, что я жду Дэна – с таким нетерпением я ходила около двери, то и дело зачем-то поглядывая на мобильный телефон. Я не могла понять, что Тролль хочет от меня и почему Оля заговорила о Смерчинском. Но для себя я решила, что вытяну из одногруппницы о Дэне все, что только смогу. И сделаю внушение насчет Димки.

Наконец раздался протяжный звонок в дверь, и я резко распахнула ее.

– Проходи, – чуть ли не сквозь зубы процедила я.

– И тебе здравствуй, – отозвалась Оля и вошла, оглядываясь. Она, с аккуратным хвостиком, без макияжа, в белоснежном простом коротком сарафанчике, в модных сандалиях являла собой образец хорошей приличной девочки. Только вот лицо ее было серьезным, сосредоточенным, а губы поджаты.

– Иди за мной, – вновь отдала я ей короткий приказ и повела в свою комнату. Князева едва заметно усмехнулась и последовала за мною, а в комнате тут же уставилась на картину, висевшую на стене.

– «Плутон» Тома Вудраффа, – тут же узнала она работу. – А моя любимая – «Сатурн».

– Ты захотела прийти, чтобы рассказать мне о своих вкусах? – поинтересовалась я и плюхнулась на диван. – Оля, что ты хотела? Поверь, у меня сегодня много дел. Говори, что тебе надо.

Она подошла ко мне, в упор глядя сверху вниз своими большими голубыми глазами мне в лицо, словно изучая.

– Я никогда тебя не понимала, – сказала она мне, наконец, и села рядом, скрестив ноги.

– Отлично. Я тебя тоже, правильная девочка, – сердито отозвалась я.

– Не сердись, – мягко произнесла Оля. – Я говорю тебе правду. И теперь просто выслушай меня, раз у тебя так мало времени.

Я хмуро кивнула.

– Хорошо. – Она, помедлив, стала рассматривать светло-бирюзовые аккуратно подпиленные ногти, а после неспешно начала. – Я никогда не понимала всех этих веселых, беззаботных, шумных доброжелательных с виду людей. Я была уверена, что они просто-напросто притворяются, а в душе они не такие добренькие. Я не понимала громких, ярких и смешливых ребят, ведущих себя, словно дети. Это казалось таким глупым, отталкивающим. Я считала с полной уверенностью, что вести себя нужно так, как этого требует возраст и общество. И никак иначе. Мне не нравились шумные компании, эти бурные приветствия в университете, никчемные поздравления друг друга с днями рождения. Некоторые выходки я считала откровенно дурацкими. А все это студенческое общение – потерей времени. В общем, я недолюбливала таких, как ты. Таких, как Дима. Ты ведь знаешь о нас? – она больше не спрашивала, она скорее утверждала.

Я вновь кивнула. Знаю.

– Но… как бы не было это удивительно, ты оказалась не такой уж и плохой, Маша, – продолжала она. – Наверное, мы бы никогда не подружились, но обстоятельства вынудили меня присмотреться к тебе. И в тебе я нашла много всего хорошего. Серьезно. И да, ты была права, – она позволила себе сдержанную улыбку, – я целенаправленно копировала тебя. Но не из-за Смерча. Из-за другого человека. Ты ведь знаешь про Никиту? – вновь спросила она. Она говорила так, словно Кларский был для нее совершенно чужим человеком.

– Да, – вымолвила я, и подробностей девушка спрашивать не стала.

– Не хочу тебя обижать, Маша, но я стала копировать тебя, потому что ты – моя полная противоположность. Я надеялась, что, став тобой, смогу избавиться от него, но… – Она нервно убрала с лица длинную светлую прядь. – Не вышло. Я совсем отчаялась и хотела, чтобы Ник прекратил думать, что я ангел. И чтобы он оставил меня в покое. Сам, не виня меня. Маша, Никита, и правда, страшный человек. Со своим братом он не сравниться, конечно, но… Ты же слышала об Андрее Марте? – я кивнула. – Слышала. Пару лет назад он вышел из тюрьмы и теперь возглавляет банду Пристанских. О них ты тоже слышала. Март – чудовище. А Никита… не такой, конечно, но все равно жесткий мальчик. Очень жесткий и очень сильный. И властный. Не такой, каким мы видим его в университете. Я не знаю, чем я так привлекла его и почему он уверен, что наша встреча – это судьба. Сначала, конечно, мне льстило его внимание, я хотела, чтобы Дима поревновал. Но это нравилось мне ровно до той минуты, пока я не узнала, кто он на самом деле. И тогда мне стало очень страшно. Я не романтически настроенная дурочка. Любовь с волком в овечьей шкуре – бред, – голос Ольги становился все тише, но четче и резче. И я, наконец, поняла, что она на пределе.

– Тебе он нравился? – спросила Оля, хотя прекрасно знала, что да. – Зря.

Странно, но я верила каждому ее слову.

Тем апрельским холодным и очень ветреным вечером Ольга возвращалась от Димы в странном настроении: одновременно романтичном и очень грустном. Он всегда предлагал проводить ее до дома, но девушка постоянно отказывалась от этого, хотя, к ее удивлению, каждая минута, проведенная рядом с Чащиным, приносила ей маленький кусочек счастья. Странно, но чувства к Диме начали ее менять, и то, что вчерашней Оле казалось глупым и ненужным, сегодняшней Оле стало необходимым.

Ольга плотнее запахнула элегантно повязанный нежно-лавандовый шарф. Пальцы ее от ветра были озябшими, и даже тонкие перчатки не могли защитить их от холода, зато сердцу было хорошо и тепло – ведь она почти целые выходные провела с Димой. Его мама улетела на какой-то симпозиум, и он остался в квартире полноправным хозяином до вторника. Уикэнд они провели вместе.

Ольга была в восторге, хотя знала, что это всего лишь кратковременное счастье. Зато она находилась с Дмитрием почти постоянно. А он, понимая, что виноват перед Олей за то, что не может дать ей всего того, что она хочет, вел себя как истинный джентльмен. Он вообще всегда был нежен и заботлив. И его единственным недостатком оставалось лишь то, что Дима был влюблен в другую девушку. Кажется, безнадежно. Но Оля смирилась с этим и просто наслаждалась тем, что могла получить в данный момент. Забыв о былой гордости, самовлюбленности и дерзости.

В эти выходные они вместе завтракали, обедали и ужинали – готовили, кстати, тоже вместе. Вместе спали в его кровати, накрывшись одним теплым одеялом. Вместе, обнявшись, смотрели разные фильмы. И часто разговаривали обо всем на свете, вместе сидя на уютной лоджии то под солнечными, еще пока едва теплыми лучами, то под далекими, едва видными звездами и тонким полумесяцем.

Они даже вместе ходили в ближайший супермаркет, и, как самая настоящая пара, вдвоем выбирали покупки. Димка взял тележку и катил ее вперед, а Ольга постоянно останавливалась, дергала его за рукав и долго выбирала что-нибудь, спрашивая совета парня. Ей не было важно, что покупать. Ей просто нравился сам процесс.

– Я тебя не узнаю, – шепнул ей Дмитрий на ухо около самой кассы. Ольге показалось, что он посмотрел на нее почти с любовью, и она еще крепче прижалась к его руке, вызвав завистливый взгляд у двух стоявших позади девушек, видимо, принявших их за настоящих влюбленных. Почему-то именно этот момент запомнился ей наиболее отчетливо. И именно его Князева вспоминала, направляясь к месту работы матери. В этот понедельник у них стояла всего одна пара, и молодые люди решили ее прогулять – вернее, это решила Ольга и умудрилась сделать так, что и Дима захотел этого. И уехала она от него поздно.

К матери, вечно занятой в своей адвокатской конторе, девушка шла из-за того, что она, как оказалось, забыла в другой сумке ключи от дома, и не могла туда попасть. Поэтому хотела взять у матери ее ключи. Именно из-за такой мелочи Оля и встретила в офисе Никиту Кларского.

Она зашла в помещение и сразу же удивилась тому, как напряжен охранник на входе, а один из коллег матери нервно что-то ищет в вестибюле, явно опасаясь заходить в ее кабинет, из которого доносились агрессивные мужские голоса.

– Оля, вы лучше подождите, – сказал коллега девушке, обернувшись на звук ее каблучков. – Там пока все…, – он почему-то сглотнул и с опаской покосился на дверь, – заняты. У Карины Дмитриевны… гость.

Ольга, поздоровавшись, кивнула, решив дождаться, когда из кабинета матери выйдут ее громкие посетители, и осторожно ступая, прошла в соседнее небольшое помещение, называемое в офисе кухней – тут стояли диванчик для отдыха и стол, микроволновка, холодильник и потрясающая кофеварка.

Девушка села на диванчик, откинувшись назад, вспоминая теплые губы Димы, но почти тут же подскочила на месте – в кабинете матери что-то грохнуло – и не один раз. Как оказалось позже, это бешеный Март перевернул ее стол с компьютером, потому что ему не понравился тон адвоката, защищавшего интересы его друзей, попавшихся недавно в руки полиции. После он перевернул еще что-то, кажется, шкаф, ударил одного из сотрудников матери, нагрубил ей самой и, с силой распахнув дверь ногой – так, что она с шумом ударилась о стену, первым вышел в коридор. В коридоре Андрей громко, в самых нецензурных выражениях сообщил работникам конторы, что, если его друзья в скором времени не окажутся на свободе, кое-кто лишится не только адвокатской лицензии, но и самого ценного – жизни.

Вместо двери на офисной кухне была арка, поэтому Ольге все, что творилось в коридоре, было замечательно видно. И увиденное – высокие, крепкие ребята с явно уголовной наружностью, и их агрессивный предводитель, ее напугало. Но еще больше ее потрясло то, что среди бандитов был Никита Кларский. Тот самый приятель ее Димы, который так тепло улыбался. Только его теплая улыбка теперь куда-то исчезла, а лицо было суровым, неподвижным.

– Последний раз говорю, *запрещено цензурой*. Или ты делаешь свою работу на отлично, или сама знаешь, что будет, – процедил Март, довольно еще молодой симпатичный мужчина, глядя волчьими глазами на перепуганную, бледную, но все еще старающуюся держать себя в руках мать Ольги. Сама Оля, видя и слыша все это, не знала, что ей делать: бежать на помощь или вызывать полицию? Она вскочила, но Князева-старшая вовремя заметила дочь и, пока Андрей не видел, только головой покачала: мол, сиди там и не высовывайся. И Оля послушалась – умоляющий взгляд матери, женщины, в общем-то смелой, проигнорировать она не могла.

– Андрей Михайлович, мы все уладим, – тихо и очень уважительно произнесла женщина. – Мы почти договорились с важняком, который ведет дело…

– Заткнись, – прервал ее Март. – Раздражает.

Он обрушил кулак на шкафчик в коридоре, и удар его был такой силы, что деревянная дверка оказалась разломанной. А бандит продолжал:

– Нет, ну ты сама понимаешь, что не по понятиям как-то получится, если мои братки на зону пойдут? Сечешь ведь? Сечешь. Давай, госпожа адвокат, старайся, я жду результатов. А ты что на меня смотришь?! – вдруг почти без перехода, грязно выругавшись, прорычал он на молодого человека в строгом костюме – помощника Князевой-старшей, скромно стоящего рядом с ней в коридоре.

– Я? Я ничего, вам показалось, – пробормотал тот, но Март, отчего-то еще сильнее взбесившись, схватил его за грудки, улыбнулся, как милому щенку, и вмазал по челюсти под гогот своих соратников. Тот упал на пол, но почти тут же поднялся на ноги, испуганно глядя на Андрея. Испуг явно притягивал Марта – его темные глаза радостно блеснули. Он вновь собрался ударить молодого юриста, и тот закрыл голову.

– Тихо-тихо, хватит, – вовремя перехватил во второй раз занесенную тяжелую руку брата Никита. – Он ни при чем.

– Защищаешь, малыш? – внимательно посмотрел на него Андрей, но бить больше никого не стал. – Бесит. Как все бесит. Все, все на выход, малыши, – приказал он своим верным соратникам. – Пусть господа адвокаты работают. А если не будут работать – пожалеют.

И тут Март заметил перепуганную, стоявшую в сторонке рыжеволосую элегантную девушку-секретаршу. Она его тоже заинтересовала. А может быть, к нему ее притянул ее страх, затаившийся в зеленых глазах.

– Ох, прости, – кивнул ей мужчина и близко-близко подошел к девушке. – Сорвался. Ты испугалась меня?

Она молчала и не шевелилась. А он осторожно наклонился к ней, аккуратно убрал темно-рыжую прядь с бледного вытянутого лица и медленно, наслаждаясь энергией ее страха, дважды поцеловал в щеку – от этого у нее подкосились ноги.

– Я тебе нравлюсь? – шепотом спросил он у девушки, гладя по лицу. Его дружки стали делать недвусмысленные пошлые намеки. Мать Оли напряглась, как и другие находящиеся здесь люди. Предугадать действия Марта ни она, ни они не могли.

А рыжеволосая секретарь могла только несмело кивнуть в ответ Андрею. Что еще она могла сделать? Сказать, что, не смотря на симпатичное жесткое лицо и крепкую сухощавую фигуру, он совсем-совсем не нравится ей? Что боится настолько, что хочет убежать отсюда? Что ненавидит таких, как он?

– Какая хорошая девочка. А я ведь редко кому нравлюсь. – Март осторожно взял ее руку и приложил к своей груди. – Поехали со мной?

Глаза рыжеволосой стали размером с блюдца. Ехать куда-то с этим опасным типом ей не хотелось.

– Почему молчишь? Соглашайся. Госпожа адвокат, почему ваша помощница мне не отвечает? – весело обратился он вдруг к Князевой, как к старой подруге. То, что Андрей вдруг стал называть ее на «вы», еще больше испугало мать Ольги, да и всех прочих присутствующих – кроме, конечно, друзей и подчиненных Марта.

– Она стесняется, – ответила женщина, осторожно подбирая слова. – Вашего внимания. Скромная девочка.

– Вот как? Стесняешься? – Март продолжал гладить рыжеволосую по тыльной стороне ладони, которая все еще лежала на его груди. Убрать руку девушка не решалась. А его это, кажется, забавляло.

– Я…, – губы рыжеволосой пересохли.

– Ты? – с любопытством переспросил Андрей, подавшись вперед.

Положение спас его младший брат.

– Все, поехали, не лезь к ней, – вновь сказал бесстрашно Никита. – У нас еще дела, Андрей. Оставь девчонку.

– Заткнись, олень, – бросил ему Март, но, чуть подумав, протянул: – Хотя-а-а, ты прав. У нас дела. По тачкам, братва! Я к тебе, девочка, приеду чуть позже. Договорились? Жди. – И он вновь поцеловал оторопевшую девушку, только теперь уже в губы – грубовато, быстро, но весьма умело. Ник поморщился. Происходящее ему не нравилось.

А через минуту представители славной преступной группировки Пристанских уехали – с улицы донесся только шум моторов их дорогих больших машин.

– О, Господи, – выдохнула Князева-старшая, прислонившись к стене. – Они точно ушли… Вот же козлы! Да я адвокат его дружков, что он себе позволяет? Настя, ты в порядке? – обратилась она к секретарше, закрывшей ладонью губы. – Настенька, давай-ка ты себе отпуск возьмешь, а? Приедет же… Нет, вот скотина! Урка! Устроил представление! Он же знает ситуацию! Да там в прокуратуре… – Она замолчала и тяжело вздохнула. Один из коллег Карины Дмитриевны увел рыжеволосую Настю, у которой глаза были, как блюдечки. Она все никак не могла опустить руку от лица.

Все ее сотрудники были в шоке. В ступоре была и сама Оля.

– Мама, кто это был? – спросила она у матери чуть позже, когда работники конторы немного успокоились.

– Никто, – отозвалась та твердо. Рассказывать дочери о бандитах ей совершенно не хотелось. – Оля, уезжай отсюда прямо сейчас. Прямо сейчас. Не дай Бог, этот урод вернется. И вообще, – сорвалась женщина на крик, – ты зачем пришла сюда? Что ты тут забыла?

– За ключами. Свои забыла, – никак не могла поверить Оля, что только что видела Ника Кларского среди бандитов. Ошибиться и обознаться она не могла.