Боги Гринвича Воннегут Норб

Глава 12

Сайрус Лизер ехал по гринвичским холмам в своем кремовом кабриолете «Бентли» с откинутым верхом. Мимо пробегали бесконечные каменные ограды. На всей территории, известной как «Срединная страна», на дорогу выходили новые особняки, а величественные здания двадцатых годов скрывались в глубине владений. Сай взглянул в сторону расползшегося летнего поместья Судьи Джуди,[19] на южной стороне Раунд-Хилл-роуд, и покачал головой.

«Нью-Йорк пост» назвала ее поместье «Джудивилль». Особняк площадью в две с лишним тысячи квадратных метров выглядел как трансплантат откуда-нибудь из Нормандии, но ему не хватало той благородной патины, следа веков, которая придавала очарование французской деревне. «Пост» не права, решил Лизер. Конечно, в доме десять резных мраморных каминов и потолки высотой в два этажа. Но в нем всего тринадцать ванных комнат.

Джудивилль — ничто в сравнении с проектом Валерия Когана. Русский миллиардер собирался возвести суперособняк в три тысячи квадратных метров, с двадцатью шестью ванными и системой слива, которой хватит на всю Атлантику. Его планы включали турецкую баню, финскую баню и даже парикмахерский салон для собак. Сейчас на этом месте был гринвичский парк развлечений.

«Дайте судье передохнуть», — подумал Лизер.

Джудивиллю хватало всего пятисот лампочек. Пол Тюдор Джонс, хедж-фондовый миллиардер, каждое Рождество включал пятнадцать тысяч лампочек и синхронизировал их вспышки с четырехминутными вставками на FM 90,5. Только для развешивания этой праздничной иллюминации требовалась небольшая армия рабочих с лесами и стремянками. У главных ворот поместья стоял указатель. Знак указывал налево, чтобы гости не перепутали поместье с соседним «Белль Хейвен клаб». Да, проблемы были не только у Судьи Джуди.

Реальность: Лизер никогда не задумывался о чрезмерной помпезности каких-либо гринвичских поместий. Он рассматривал каждое как естественное и логичное завершение. Он понимал Судью Джуди, Валерия Когана и Пола Тюдора Джонса. Он понимал, почему основатель «САК Кэпитал» владеет Мунком и устраивает у себя на заднем дворе каток. «Нью-Йорк пост», освещая жизнь гринвичских богатеев, упускала главное.

Гринвич, со всеми его русскими олигархами, старыми состояниями и деньгами хедж-фондов, являлся живым, дышащим философским диспутом. Эти поместья, по мнению Сая, вовсе не символизировали счастливый финал накопленного богатства. Они возвращали к классическому вопросу: «Если никто не слышит, как падает дерево в лесу, издает ли оно звук?».

Гринвич поднимал тот же вопрос, но о деньгах: «Если никто не видит ваших денег, есть ли они у вас?»

Бьянка Сантьяго Лизер, глядя в кухонное окно, ждала мужа и думала, удастся ли им провести сегодняшний вечер без споров. Темные бразильские волосы и кожа цвета кофе с молоком; белые джинсы и топ от «Тори Берч». Бьянка являла собой одну из природных аномалий: стройная, но с большой грудью, невысокая, но величественная. Потрясающая в свои сорок семь. Сто пятьдесят семь сантиметров без обуви, очертания ног лучше, чем у любой мраморной скульптуры Лувра. Когда Бьянка появлялась на благотворительных обедах в туфлях на шпильках, мужчины забывали о ее росте. Они забывали о резиновой курице на тарелке и пялились. Даже Сай не мог не смотреть на нее.

Их шестнадцатилетний брак начинался хорошо. Бьянка строчила любовные романы в их кондоминиуме в Вест-Виллидж, а Сай ездил на такси в центр, в «Меррил Линч». И они всегда обедали вместе. Иногда их бурный дневной секс попадал на страницы ее романов, и все поклонники соглашались: когда дело доходит до страсти, Бьянка Сантьяго — непревзойденный мастер.

Сейчас Бьянка думала, что же пошло не так. Почему их брак скис. Ее не огорчал конец карьеры. Во всяком случае, она об этом не задумывалась. Она сама решила перестать писать, заботиться о девочках и поддерживать Сая.

Когда семья переехала в Коннектикут, Бьянка сама решила следовать напряженному графику гринвичских жен: пилатес до завтрака, чтобы удержать интерес мужа; дети в «Гринвич кантри дей скул» не позднее семи тридцати; шоколадный пончик и сплетни в «Старбакс»; затем шопинг в «Патрисия Герлей файн линжери», чтобы продемонстрировать мужу стройную фигуру и результаты диеты без жиров. А перед тем, как забирать девочек из школы, ланч за $49,95 с фасолевым салатом и белым вином, в компании других мамочек.

Но возможно, Бьянка играла в эту игру по другим причинам. Возможно, она сдалась под беспрестанным напором Сая. «Слушай, Бьянка, в моем бизнесе главное — это видимость. Нельзя, чтобы ты ежедневно исчезала в своей норе на десять часов и писала книги. Твоя работа должна быть невнятной, безгласной и декоративной».

После появления двойняшек ситуация только обострилась. Когда Саю стукнуло сорок, он начал вести счет детей. По его представлениям, размер семьи давал определенный статус в гринвичской Лиге серьезных пар.

Пятеро детей, по мнению Сая, — идеальное количество. Пятеро детей узаконивали женщину, которая осталась дома ради заботы о семье. Пятеро детей превращали жену в директора компании, особенно учитывая нянечек, горничных, поваров, садовников, водителей, личных тренеров и прочих домашних работников. Пятеро — карьера. Меньше — отмазка. Больше — уже на грани причуды, какие-то религиозные штучки. Он был одержим этим числом, порождавшим болезненные размолвки.

Сай: «Бьянка, у нас семь спален. Чего ты ждешь?»

Сай: «Самое то для настоящей бразильянки».

Сай: «У Луизы с Чипом уже пятеро. А у Салли и Пенна скоро будет».

Теория Сая смущала Бьянку. «Муж думает, что пятеро детей — это новые Биркины», — однажды пожаловалась она нескольким подругам. В Бразилии хватало многодетных семей, но дети никогда не являлись символом статуса. Намного чаще их количество зависело от уровня бедности.

Пятеро детей — одна навязчивая идея. Блондинки — другая. Когда двойняшкам исполнилось одиннадцать, а может, двенадцать, Лизер организовал поздний визит парикмахера. До этой минуты он ни разу не упоминал о своем плане, «чудесном солнечном обесцвечивании», от которого его жене стало худо.

— Бьянка, это именно то, что им нужно.

— Близняшки и так красавицы, — возразила она, придя в ужас от идеи сделать дочерей блондинками из бутылки. — Девочкам не нужна помощь.

— Парень может заняться и твоими волосами, пока он здесь, — давил Сай, расширяя трещину между их ценностями.

— Да что у тебя такого с блондинками? — сопротивлялась Бьянка. — Знаешь, даже в Гринвиче не все — блондинки.

— Но все выглядят блондинками. Я просто хочу немного подтолкнуть девочек.

Бьянка запомнила этот случай и решила любой ценой защитить дочек. Когда двойняшкам исполнилось четырнадцать, Бьянка скрепя сердце отправила их в Эндовер. Расстояние защищало их не только от безумных идей Сая, но и от постоянных «перестрелок» между отцом и матерью.

Лизер свернул на мощеную дорогу к своему поместью — дом почти в две тысячи квадратов, два гектара ухоженных газонов, идеально подходящих для крокета, и достаточно болотистых участков, чтобы усладить глаз любого борца за природу. Он притормозил и с минуту наслаждался тенью сумерек. Американские вязы, острейшие дубы, звездчатые магнолии — ветви, густо покрытые весенней листвой, приветствовали его и благодарили за избавление от экскаваторов. Лизер восхищался своим прочным домом с каменными стенами, добытыми из карьеров где-нибудь в Чили, Перу или какой-нибудь другой стране, усеянной древними руинами.

Не так уж плохо, решил Лизер. У него не было такого роскошного резюме, как у других хедж-фондовых магнатов. Он не играл в хоккей в Гарварде, как Фил Фэлкон из «Харбрингера» или Тим Баракет из «Аттикуса». Помогали ли выбитые зубы и разбитые головы взращивать великих финансовых менеджеров? Но он все равно хорошо поработал.

«Для начала сойдет». Так сказала бы его мать. Ей не довелось увидеть размах сына. Но он едва ли не слышал ее слова. «Почему ты не купил соседний домик? Он намного больше». И в глубине души, когда Сай расслаблялся и был честен с собой, он признавал ее правоту.

Лизер неторопливо подъехал к пятиместному гаражу. Бьянка настояла, что вечером они должны пообедать дома. Она готовила пасту; как всегда, рискованное предприятие.

На вкус ее «болоньезе» вполне приличны, ничего особого. Сложно испортить полкило говяжьего фарша, упаковку нарезанных грибов и баночку соуса из магазина. Высыпь все в кастрюльку и помешивай. Проблема была в Бьянке. Она улучшала соус. Последний раз оказался просто катастрофой. Она добралась до ящика «Шато Латур» 1961 года.

— Для аромата, — объяснила Бьянка, новоиспеченный повар, ратующий за здоровый образ жизни.

Сай заплатил триста девяносто тысяч за пять ящиков; триста девяносто тысяч за темно-гранатовый цвет и «насыщенный запах». «Винный советник» назвал «Шато Латур» 61-го «одной из легенд Бордо двадцатого века». Даже думая об этой бутылке, Лизер чувствовал аромат давнего времени, нотки ванили и дымного дуба, что-то прекрасное. Для Сая это вино было не просто «одной из легенд Бордо». Для него оно было лучшим вином двадцатого столетия.

— Вино убирает кислинку, — заявила Бьянка, защищая свой выбор.

— Атациды тоже, — буркнул он. — Почему бы тебе не добавить туда «Тумса»?

Лизер вздрогнул, когда вспомнил тот вечер: нескончаемая словесная перестрелка, которая назревала месяцами. А когда такса Бьянки сделала лужу на китайском ковре за восемьсот тысяч, дела пошли еще хуже.

Он поставил «Бентли» в гараж и пошел в дом, не зная, чего ожидать. Мистер и миссис Сайрус Лизер всегда обедали в местных ресторанах: у «Ребекки», когда рынки шли вверх, и в «Элм-стрит ойстер хаус», когда они падали. Супруги могли позволить себе нанять повара на полный рабочий день. Даже нескольких, с разными специализациями, посменно. Но на публике они избегали бесконечных домашних перепалок, стычек, которые Лизер именовал «Бомбежкой бункера», когда общался с другими парнями в тренажерном зале.

Бьянка встретила Лизера на кухне легким поцелуем — вежливым, практичным и вполне подходящим для фотосъемки в общественных местах.

— У меня есть сюрприз, — объявила она.

Таксы Фредди и Джинджер, танцевальная парочка,[20] выскочили из-за угла и понеслись к Лизеру. Он был их господином и повелителем. Раз он появился, их скоро покормят. А может, все это нюханье, фырканье и суматоха означали, что им известен секрет Бьянки…

— Прибыла картина из Исландии? — с надеждой спросил Лизер.

— Да, — подтвердила она. — Но у меня другие новости.

— И как тебе? — возбужденно поинтересовался Сай, имея в виду свою последнюю покупку у Сигги.

— Она все еще в ящике.

— А почему ты не распаковала?

— Ты не выносишь, когда я лазаю по твоим вещам, — с неожиданной усталостью ответила жена.

— А, точно.

— Сигги хочет, чтобы его парни из местного отделения завтра уже повесили картину, — доложила Бьянка.

— Так что за сюрприз? — спросил Лизер, заметив, как быстро она теряет интерес к теме.

— Я возвращаюсь в университет.

— Какой?

— Нью-Йоркский.

— Как ты это провернешь?

— Сай, а почему ты удивляешься? Я написала десять бестселлеров.

— И как ты объяснишь ту историю?

От этого вопроса Бьянка помрачнела, и Лизер немедленно приготовился к неприятностям. Внезапно зазвонивший мобильник — нежданный подарок судьбы — избавил его от пятнадцати раундов в кухонном Бойцовском клубе. Он взглянул на номер и сказал:

— Мне нужно ответить. Ты сможешь добыть «Моллидукер Боксер»[21] 2005 года?

При слове «добыть» Бьянка ощетинилась, но направилась к погребу. Лизер вошел в гостиную.

Сейчас Лизера не волновало, даже если вся бутылка «Моллидукер» за шестьдесят долларов отправится в «болоньезе». Он забыл о «насыщенном запахе» «Шато Латур». Не заметил ярости, мелькнувшей в глазах жены.

Сай, как ему показалось, вышел за пределы слышимости и прошептал в телефон:

— Сейчас неподходящее время.

— Меня это не волнует.

Несколько секунд Лизер молча слушал. Он уставился в пустое пространство справа от семифутового камина. Он позабыл о Сигги и новой картине. Не замечал собак, которые радостно обнюхивали свое любимое место на ковре за восемьсот тысяч. Лизер, напрягшись, слышал только знакомый голос в телефоне.

Бьянка, спустившись на две ступеньки к винному погребу, остановилась и свистнула Фредди и Джинджер. Когда собаки примчались, она протянула им руку. Обнюхивание руки удерживало парочку от тявканья. Другой рукой Бьянка собрала волосы назад и повернулась ухом к углу. Она не могла не подслушать.

Бьянка Сантьяго с рождения была вуайеристкой. До Сая, или «до новой эры», как она говорила, сверхъестественное любопытство вывело ее на пьедестал автора бестселлеров, опубликованных на тридцати восьми языках, включая фарси, тагальский и турецкий. До Сая она мечтала превратить свои любовные романы в голливудскую мыльную оперу.

— Я не могу говорить, — прошептал Сай в мобильник, повернувшись спиной к погребу. Он побагровел, ноздри раздувались. Он мог обойтись без этого партнера.

Бьянка напрягала слух. Собаки потеряли интерес к ее пальцам и помчались обратно к ковру, лапы скользили по отполированному деревянному полу. Бьянка, глядя на напряженную спину мужа, окончательно убедилась в том, что она давно подозревала. Поздний час, шепот и равнодушие к ней в постели — все ясно. У Сая роман.

Еще несколько тихих слов, Сай отключил телефон и сразу обмяк. Как другой женщине удалось добиться такой власти над ее мужем, подумала Бьянка. Это просто невозможно.

Она развернулась и поспешила вниз. В тусклом свете винного погреба сжала кулаки и решила, что ответить на неверность мужа нужно чем-то исключительным. Ее любимая Дороти Паркер выразилась по такому случаю просто безупречно: «Так мне и надо. Нечего было складывать все яйца в одну сволочь!»[22]

— Ты уверен, что это сработает?

— Все под контролем, — прошептал в трубку Лизер. Помолчал, сдерживая гнев и слушая партнера, затем повторил как можно увереннее: — Все под контролем. Кьюсак согласился на работу. У него проблемы с деньгами.

— Сай, откуда ты знаешь?

— Просмотрел кредитную историю.

Лизер снова замолчал, поморщившись от ответа партнера, и посмотрел, не видно ли жены. Он не замечал задранную лапу Фредди, на этот раз рядом с коробкой из Исландии.

— Дай мне пару месяцев, — сказал Лизер, — и тесть Кьюсака будет есть у меня с руки. Уверен, мы получим Калеба Фелпса в клиенты.

Лизер положил трубку и расслабил плечи. Никто больше не заставлял его почувствовать себя таким бессильным. Даже Бьянка, которой требовалось в десять раз больше заботы и ухода, чем его «Бентли». Он пошел на кухню, проверить «болоньезе», опрокинуть бокал «Моллидукер» и забыть о своем партнере.

Сай вошел в ту самую минуту, когда Бьянка выливала в соус «Шато Латур» 1961 года. Каждая унция вина, каждое бульканье темно-гранатового совершенства, добавляла к кастрюльке с пятидолларовым соусом еще две с половиной сотни.

— Только не это, — пробормотал Лизер, думая, нельзя ли выставить жену на «И-бэй».[23]

— Фредди, Джинджер, — позвала Бьянка. — А ну, кто у нас любит «болоньезе»?

Глава 13

На следующее утро Рейчел повернула на восток, к Шестьдесят девятой и Мэдисон, держась подальше от прямого пути между клиникой Дока и Колониальным клубом. Повторяемость в ее деле опасна, даже в Нью-Йорке. Этот город приправлял все двумя частями хаоса и здоровой порцией неожиданностей.

На углу Лексингтон и Шестьдесят пятой Рейчел заметила женщину, вероятно, няню, которая орала на маленького рыжеволосого мальчика. Тот рыдал и что-то кричал, отчаянно пытаясь вырваться из ее хватки. Няня, с одутловатым от раздражения или усталости лицом, упустила его и вскинула руку для удара.

Рейчел поставила свою миссию на паузу, приняла левее и толкнула няню бедром. Молодая женщина выпустила руку мальчика и грохнулась на тротуар, проехав подбородком по бордюрному камню.

— Малыш, ты в порядке? — спросила Рейчел у мальчика.

Он ничего не ответил, только засунул в рот большой палец, даже не пытаясь вытереть текущие по щекам слезы.

— Смотри, куда идешь, — зашипела няня, пытаясь сесть и вытирая кровь с подбородка.

— Малыш поставляется с гарантией, — предупредила Рейчел, поднимая женщину на ноги. — В моем лице.

С этими словами она двинулась дальше по Лексингтон, собираясь на Шестьдесят четвертой повернуть на запад, к Пятой авеню. Няня, разинув рот, смотрела ей вслед. Но Рейчел не обернулась. Она уже выходила на позицию огневого удара.

— Генриетта, у нас назначена встреча.

К одиннадцати утра Генриетта сменила костюм от «Шанель» на черный плавательный «Спиду». Длинные седые локоны скрылись под синей шапочкой с эмблемой «Найк». Генриетта оценивающе посмотрела на свое отражение в прохладной воде бассейна. Посмотрела и одобрила. Усилия — одежда, упражнения, поездки в салон, не говоря уже о сотнях разных кремов — окупились.

Даже в семьдесят шесть Генриетта ловила на себе взгляды мужчин из нью-йоркского «высокого общества» благородной филантропии и больной печени. Именно поэтому она рассматривала бассейн Колониального клуба как безопасное место. Мужчин здесь не бывало, да и члены клуба нечасто отваживались спуститься сюда. Здесь ее некому оценивать. Не нужно беспокоиться о внешности.

Генриетта наслаждалась передышкой. Сейчас ей не нужны драгоценности от «Тиффани» или косметика с первого этажа «Сакс» на Пятой авеню. На ней спандекс из «Спорт Оторити». За ней не тянется след сложных ароматов из бутиков на Мэдисон-авеню. От нее пахнет хлоркой. Она получала удовольствие от одиночества утренней тренировки, полупрозрачные руки уже сморщились от воды.

Хеджкок согнулась на краю мраморного бассейна, брызгая водой на плечи и готовясь к тридцати кругам. На соседней дорожке в воде скользила молодая женщина. Легкими гребками она покрыла всю длину бассейна и выполнила безупречный переворот у дальнего края.

Маневр, текучее движение настоящего спортсмена, впечатлял. Неожиданно Генриетта рассердилась. Это практически вторжение. Она не могла припомнить, чтобы хоть раз делила с кем-нибудь бассейн во время утреннего заплыва. Да еще этот проклятый переворот…

За сорок лет плаванья Генриетта много раз пыталась выполнять перевороты, но они ей не давались. Всякий раз в нос попадала вода, и она либо начинала чихать, либо судорожно хватала воздух ртом. Даже личный тренер Генриетты сдался и больше не пытался учить ее правильно двигаться. С тех пор прошло десять лет. А сейчас, в бассейне Колониального клуба, плавает какая-то женщина, нарушая неприкосновенность ее личного святилища, и с легкостью делает этот проклятый переворот…

Женщина подплыла ближе. Ее кроль был безупречным и гладким, движения — сильными и уверенными. Она коснулась края соседней дорожки, остановилась, чтобы передохнуть, и улыбнулась Генриетте. Ярко-зеленые глаза. На тыльной стороне правой кисти вздулся неприятный белый шрам, похожий на круглый след от сигаретного ожога.

Генриетта отвела взгляд, борясь с желанием лишний раз посмотреть на руку незнакомки. Она не обратила внимания на странную пластмассовую штучку, которую женщина держала в левой руке. Этот кусочек пластмассы не имел никакого отношения к плавательной дорожке. По правде говоря, он все равно остался бы загадкой для семидесятишестилетней женщины, гордившейся своим весом — сорок девять килограмм, еще не просохнув.

На зеленоглазой пловчихе лет тридцати, симпатичной и полногрудой, был темно-синий купальник и белая шапочка. Красивая, но одно Генриетта знала точно. Эта женщина — не член Колониального клуба.

— Вы, наверное, гость? — спросила Генриетта самым обаятельным и приятным тоном.

В ее интонациях не было обвинений, только искренность и дружелюбие. «Добро пожаловать, гостья».

— Да, — ответила женщина; из-под шапочки выбилось несколько локонов светлых волос. — Это сказочный бассейн.

Генриетта задумалась, как бы выяснить, кто пригласил незнакомку, не показавшись грубой.

Рейчел, которая узнала многое, пока прогуливалась по зданию клуба, прочла мысли пожилой женщины:

— Лиз сказала, что мне здесь очень понравится. Она была права.

— Вы имеете в виду Лиз Саутуик?

Генриетта немедленно признала зеленоглазую женщину в темно-синем купальнике.

— Вы подруги? — спросила Рейчел, ее обаяние могло расплавить кусок железа.

— Мы с Лиз обедаем каждую пятницу, — ответила Генриетта. — И, кстати, мне пора начинать мои круги. Иначе я не успею закончить вовремя.

— Мне тоже нужно кое-что закончить.

Генриетта поплыла спокойным брассом, который, в отличие от вольного стиля, не требовал переворотов. Она обожала воду. Бассейн вселял в нее энергию, отгонял боль, неизбежную, если тебе семьдесят шесть и у тебя одно искусственное бедро. В бассейне, пусть и ненадолго, ей снова шестнадцать. Генриетта плыла и думала, что эта молодая женщина все же какая-то странная.

Рейчел наблюдала за Генриеттой. Когда пожилая женщина преодолела треть бассейна, Рейчел бросилась следом. Кроль нес ее вперед, как молнию. Она обогнала Генриетту, сделала переворот и ушла в сторону, как акула, которая почувствовала кровь.

Гребок ногой. Скольжение. Охота. Рейчел вонзила иглу шприца в тощее бедро старухи. Большой палец надавил на поршень, и в тело Генриетты Хеджкок — сорок девять килограмм и полное отсутствие диабета — вошло сто единиц инсулина.

Рейчел, как медсестра, в подобных случаях предпочитала ручки «Апидра». По ее мнению, «Апидра» работала быстрее конкурирующих брендов, которым для достижения эффекта требовалось минут пятнадцать. Многие диабетики пользовались «Апидрой» вообще без задержек. Они рассчитывали дозу — единица на десять углеводов или пять единиц на сладкий йогурт с мюсли — и делали укол прямо перед едой.

Рейчел не считала углеводы. Сто единиц «Апидры» — тяжелая артиллерия. Скоро начнется гипогликемия: учащенное сердцебиение, расстройство зрения, раздражительность, а потом — потеря сознания. Хорошее решение, «резервированная система», как говорят военные. Если старуха не умрет от диабетической комы, она попросту утонет в бассейне.

— Ой, — вскрикнула Генриетта и схватилась за бедро, из глаз потекли слезы.

— С вами все в порядке? — спросила Рейчел, пряча в ладони ручку.

— Что случилось?

— Без очков, Генриетта, я слепа как летучая мышь.

— Мне показалось, вы меня ущипнули. А откуда вы знаете мое имя?

— Я сломала ноготь, — успокаивающим тоном ответила Рейчел, не обращая внимания на вопрос. — Плывите к бортику.

Когда они добрались до края бассейна, Генриетта сказала:

— Очень больно. Я вас знаю?

— Мы никогда не встречались.

— Мне плохо.

Голос Генриетты уже звучал так, будто ее язык распух и не помещается во рту. Полупрозрачная от возраста кожа становилась желто-серой. Над бровями виднелись капельки влаги: следы то ли воды, то ли работы надпочечников, которые выбрасывали адреналин в отчаянной попытке справиться с резким падением сахара.

— Откуда вы знаете мое имя? — невнятно произнесла Генриетта.

— Мне очень жаль, — ответила Рейчел; успокаивающий голос и демонический блеск глаз. — Ваше отсутствие расстроит Уолтера. Но мне кажется, для вас он слишком молод.

— Послушайте, — попыталась выговорить Генриетта; казалось, у нее во рту два языка, и они борются за свободное место. — Мне плохо.

Она попыталась выбраться из воды. От напряжения руки дрожали, но силы в них уже не было, и Генриетта рухнула, повиснув на краю бассейна.

— Сердцебиение учащенное?

— Послушайте, — снова прокаркала Генриетта, голова тряслась, глаза дергались.

— Вы чувствуете голод?

— Послушайте.

— Знаете, Генриетта, низкий сахар странно влияет на людей. Я как-то слышала о парне, который выбежал на улицу, запрыгнул на капот машины своего босса и мочился на ветровое стекло.

Рейчел любила эту часть своей работы. Она казалась себе уличным котом, играющим в переулке с пойманной мышью.

— Вы же не будете мочиться в бассейн?

Рейчел не замечала, как трет шрам у себя на руке.

— Девочки из Клуба очень огорчатся, если узнают об этом.

— Послушайте, — в последний раз произнесла Генриетта.

Она опустила голову, сильно ударившись лбом о край бассейна. Потом тело с посеревшим лицом соскользнуло вниз, в воду.

Для ровного счета Рейчел вытолкнула старуху в центр бассейна.

— Спокойной ночи, Генриетта, — прошептала она, убедившись, что они по-прежнему одни в огромной комнате. — Я еще могу присоединиться за обедом к Уолтеру.

Рейчел выбралась из бассейна и заметила на соседнем стуле сумочку Генриетты. Улыбнулась и быстро просмотрела содержимое, рассчитывая на флакончик «Шанель».

— О, именно то, что нужно, — сказала она вслух, удивившись модному розовому тазеру.

Рейчел поспешила в раздевалку. Быстро оделась, напялив плащ, гигантские солнечные очки и шляпу. Вышла из здания, не привлекая особых взглядов. Как хорошо работать в общественных местах. Намного меньше уборки.

Снаружи, под апрельской моросью, Рейчел влилась в поток пешеходов и громко вздохнула; ньюйоркцы привыкли к звуковым эффектам и не обращали на них внимания. Утренний заплыв в бассейне оказался хорошим бонусом. Возбуждение убийцы, приправленное эндорфинами от тренировки, намного сильнее всего опиума Индокитая. Она посмотрела на часы в мобильнике. Пора возвращаться в клинику.

Глава 14

— Я тебя уничтожу, Лизер. Я накажу тебя. Публично. Ты будешь стоять на задних лапках, пока весь мир не узнает, кто ты на самом деле. Бесцветный человечишка с крошечным хедж-фондом и вялыми мозгами, которым даже лоботомия прибавит десяток пунктов «ай-кью».

Олавюр, сидя в одиночестве в своем Рейкьявикском офисе, просматривал котировки акций и разговаривал сам с собой. «Хафнарбанки» сейчас не проблема. Акции шли по 907 крон. Не очень хорошо, но со времени встречи с председателем Гвюдйонсеном они поднялись на 6,7 процента. Катарцы уже покупали, и первые результаты налицо.

Проблема заключалась в «Бентвинге», и проблемой было терпение. Его терпение. Акции «Бентвинга» тоже росли, и в пятницу они продавались по самой высокой цене за год. Учитывая высокие цены на электроэнергию, сегодня они скорее всего дойдут до 62,31 доллара. Этот рост приемлем только в свете обещания, которое банкир дал Гвюдйонсену: «Мы выберем момент, чтобы сыграть на понижение с «Бентвингом». Мы сделаем все как следует».

Олавюр хотел атаковать «Бентвинг» прямо сейчас. Но благоразумие диктовало иной шаг. Блицкриг — ад и разрушения — начнется, как только Олавюр завербует Сигги и превратит тихого владельца галереи в шпиона. До минуты, когда «Хафнарбанки» и катарцы откроют огонь по «Бентвингу», остались недели, а то и дни. Не больше. А потом они обрушат акции компании, как камень со скалы.

На выходных лучший источник Олавюра сообщил, что в «ЛиУэлл Кэпитал» пришел новый парень, Джимми Кьюсак. Элитное образование. Воспитан в «Голдман Сакс». Завтра его первый рабочий день.

Олавюр припомнил свой первый день в «Хафнарбанки», тринадцать лет назад. Все обещания и ожидания. Он покачал головой и с легчайшим уколом совести произнес: «Поздравляю, Кьюсак. Добро пожаловать в наш мир, хакарл».

Он имел в виду тухлую акулу. Исландская кухня отличалась не столько деликатесами, сколько испытаниями, которые надо пережить. Традиционный рецепт приготовления хакарла предусматривал потрошение акулы и закапывание обезглавленной туши в песок. Там она тухла в течение двенадцати недель. Потом рыбу доставали, нарезали полосками и вешали сушиться. Через несколько месяцев с полосок счищали коричневую корочку, нарезали их кубиками и предлагали каждому, кто осмелится попробовать. Хакарл пах, как средство для дезинфекции туалетов, да и на вкус был примерно таким же.

По мнению Олавюра, эта процедура прекрасно подходила для сотрудников «ЛиУэлл Кэпитал» и прочих хедж-фондов.

В пяти часах от Рейкьявика Джимми въехал на парковку под зданиями «Гринвич Плаза». Он поставил свой потрепанный синий «БМВ» — двести пятьдесят тысяч миль пробега — между новейшей моделью «Мерседеса» и двухцветным «Мазератти». Потом вернулся к въезду и пошел мимо такси, стоящих слева у платформы «Метро Норт».

На поезде добираться сюда удобнее, чем на машине, и не так неловко. Но Кьюсак теперь работает в продажах. Ему нужна мобильность, на случай если неожиданно потребуется встретиться с клиентом. К тому же он любил, когда из окон машины ревет Рой Орбисон. Так что Джимми решил ездить до тех пор, пока не найдет свой клад в «ЛиУэлл Кэпитал» или пока не устанет от You Got It.