Бегство к любви Тоул Саманта

Глава 18

Я ощущаю тепло на своей спине. Прикосновение пальцев, стелющихся по ней. Не помню, чтобы когда-нибудь по пробуждении я чувствовала себя такой довольной.

Потом вспоминаю, где я нахожусь и кто трогает мою спину.

Джордан.

Я в его постели.

Воспоминания о минувшей ночи нахлынули на меня. Живые прекрасные воспоминания о любовной близости с Джорданом.

Потом меня охватывает ужас: я же голая.

Абсолютно голая. Лежу на животе.

Мое тело не укрыто.

И Джордан уже не спит.

Он увидел мои шрамы. Наверно, смотрит на них прямо сейчас.

Мне стало дурно.

Я намеревалась проснуться и одеться до того, как проснется он. Я не готова к тому, чтобы он увидел мои шрамы. Не готова к его расспросам.

Подставилась по собственной глупости.

Но после вчерашней встречи с Анной Монро номер два… она была так добра, и мне стало горько, что она не моя мать… а ею может оказаться последняя Анна в списке…

В общем, я не выдержала, помчалась в гастроном, потом в мотель, где заперлась на день, объедаясь до тошноты.

– Привет, – ласково поприветствовал меня Джордан, когда я проходила через холл.

Я видела, что он за стойкой регистрации, но не могла заставить себя взглянуть на него, зная, что я намерена сделать. Боялась, что он прочтет это в моем лице.

Я не разговаривала с ним со вчерашнего дня. Он всячески старался поддержать меня во время и после визита ко второй Анне Монро, но я замкнулась, ушла в себя… и до сих пор в этом состоянии.

– Пойду прогуляюсь, – сказала я. И все.

Вышла из гостиницы, села в машину и поехала в продуктовый магазин на окраине города, где накупила все то, с помощью чего я могла бы обрести относительное душевное равновесие единственным известным мне способом.

Я припарковалась на тихом пятачке и принялась разрывать упаковки с едой, но потом меня охватила паника. Что, если кто-то увидит меня здесь? Что, если Джордан проследил за мной и знает, чем я занимаюсь? Я понимала, что это иррациональный страх, но в голове царил сумбур.

Все эти «что, если» заполонили сознание, и не было надежды в скором времени избавиться от них.

Как я ему объясню? Как заставлю понять?

Ничего у меня не выйдет. Я его потеряю.

Вот тогда-то я и заметила неподалеку на этой же улице, где стояла, вывеску мотеля.

Запихав в пакет продукты, я завела машину и поехала в мотель.

На вид он был обветшалый, сомнительный, но мне было все равно. Мне просто нужно было где-то уединиться, и я сняла номер.

Закрывшись в комнате, я села на кровать и принялась есть. Едва пища попала в мой рот, все мое существо объял тревожный покой, которого мне не хватало с тех пор, как я покинула дом Анны Монро.

Я довела себя до изнеможения. После того как я закончила со своей привычной процедурой, у меня осталось только одно желание – быть с Джорданом. Желание, как неотступная паника… отчаянная потребность быть с ним.

Он – единственный человек на свете, с кем я чувствовала себя счастливой и полноценной.

Мне хотелось, чтобы он вернул мне ощущение счастья и полноценности, поэтому я привела себя в порядок, покинула мотель, села в машину, приехала сюда, к нему… разделась… попросила его предаться со мной любви…

О том, что будет дальше, не задумывалась. Даже в голову не пришло, что он может увидеть мое обнаженное тело. Мои шрамы.

Нужно убираться отсюда.

Я быстро встала с постели, прихватив с собой простыню, чтобы обернуться в нее.

– Доброе утро, – говорит Джордан. В голосе – настороженность.

Я не могу заставить себя встретить его взгляд.

– Доброе утро, – отвечаю я. – Мне… нужно в ванную.

Секундой позже я в ванной, запираю за собой дверь. Подхожу к раковине, смотрю на себя в зеркало, что висит над ней. Мне ненавистно то, что я в нем вижу.

Я сажусь на унитаз, пытаясь контролировать свои эмоции и порывы, что одолевают меня сейчас.

Нужно бы одеться и уйти отсюда. Увы, не могу. Моя одежда осталась на улице, там, где я бросила ее, раздевшись перед Джорданом.

О чем я думала? Обычно я так себя не веду. Это – не я.

Но он пробудил во мне желание быть такой. Заставил захотеть быть чем-то… кем-то… лучше.

И теперь вот он увидел мои безобразные шрамы. Наверняка для него это уже слишком. Я потеряю его, едва успев обрести.

Тихий стук в дверь.

– Мия? У тебя там все нормально?

– Да. – Мой голос срывается. – Сейчас выйду.

Туго обмотавшись простыней, я медленно открываю дверь ванной.

Джордан сидит на краю кровати. На нем только черные трусы. Больше ничего.

Не будь я сейчас в растрепанных чувствах, я не преминула бы полюбоваться его красивым телом, которое я впервые вижу при дневном свете.

Сказав, что он сложен гениально, я все равно не воздам должного его бесподобной фигуре. Я могла бы часами мизинцем очерчивать кубики на прессе его живота.

Он поднимает на меня глаза, ласково произносит:

– Привет. – Встает и подходит ко мне.

Мне очень хочется, чтобы он прикоснулся ко мне, но я боюсь собственной реакции на его прикосновение и потому отступаю от него.

– Спасибо… за минувшую ночь. – Спасибо? Ничего умнее не могла придумать? – Пойду к себе в номер…

– Подожди, – раздается у меня за спиной его голос. – Не уходи. Поговори со мной.

Вздохнув, я поворачиваюсь к нему.

– О чем ты хочешь поговорить?

– О… нас с тобой. – Он взмахивает рукой между нами, показывая на себя и на меня. – Твое поведение… ты отгораживаешься от меня. Я думал, после этой ночи… – Он чешет голову, ероша взлохмаченные после сна волосы. – Послушай, думаю, я знаю, почему ты ведешь себя так… почему не позволила включить вчера свет… шрамы на твоих ягодицах и на бедрах…

Я заметно морщусь.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. – Я чувствую, как на глаза наворачиваются предательские слезы.

– Так объясни. – Он делает шаг ко мне, протягивает руки.

– Не могу.

– Можешь. Ты уже со мной делилась, рассказывала, как поступил с тобой тот ублюдок. И об этом сумеешь рассказать. Я тебя не осуждал и осуждать не собираюсь. Детка, я здесь…

Я качаю головой. С ресниц капает слеза.

– Это не Форбс.

Его лицо каменеет. Вижу, как его руки сжимаются в кулаки.

– А кто? – произносит он медленно.

Я охвачена страхом. Чувствую себя обнаженной. Обнимаю себя, жалея, что не одета.

– Кто, Мия? – В голосе Джордана слышится гнев. Я знаю, что гнев его направлен не на меня, а на того, кто меня изуродовал.

По щеке скатилась еще одна слеза. Я вытираю ее тыльной стороной ладони, судорожно вздыхаю, хватая ртом воздух.

– Оливер. Мой отец.

– Твой отец? – Недоверие в его голосе причиняет боль. Я чувствую себя ничтожеством.

– Не всем с отцами везет так, как тебе, Джордан. – Я не хочу, чтобы в моих словах звучала ожесточенность, но поделать с собой ничего не могу. – Мой отец не был заботливым и любящим, как твой. Мой отец был мерзким жестоким изувером, он избивал меня, когда ему требовалось выместить свою злость, – обычно ремнем. От этого и шрамы.

Я срываю с себя простыню, обнажая свое тело. Поворачиваюсь к нему спиной. Нестерпимо острая душевная боль затмевает разум. Не понимаю, что я делаю, вообще не соображаю. Просто делаю…

– Если я вела себя особенно скверно, как он выражался… например, не закрыла крышкой молоко. Или совершала особо тяжкие преступления… на минуту опаздывала домой из школы, – он лупил металлической пряжкой своего ремня. Чтоб было больнее. И понятнее.

Горячие слезы струятся по моему лицу. Они обжигают кожу, но я их не вытираю, чтобы чувствовать хоть что-нибудь. Мне необходимо что-нибудь чувствовать. Хоть что-нибудь.

– Он тыкал в меня ножами и пистолетами. Забавлялся так, чтоб я знала свое место в пищевой цепочке. А сколько раз он ломал мне ребра и прочие кости. Ломал пальцы, я потом их сама себе вправляла. А сколько было вывихов плеча. Смещение коленной чашечки от того, что он топтал мои колени ботинками. – Я судорожно вздыхаю. – Такой была моя жизнь. Теперь ты знаешь все, и я ухожу.

Схватив простыню, я накидываю ее на себя. Отвращение к себе разъедает меня, как болезнь. Я хочу одного – уйти отсюда. Но Джордан не медлит.

Подскочив сзади, он заключает меня в кольцо своих рук, привлекает к себе. Я не вырываюсь, потому что в глубине души хочу остаться. Мне необходимы его внимание и забота, больше всего на свете.

Я больше не хочу быть одна.

Я ощущаю дрожь его тела. Он прижимается щекой к моей щеке. Я зажмуриваюсь от боли, что испепеляет меня изнутри.

– Нет, Мия, – шепчет он. – Нет.

Его ладони, его руки… надежные руки, которые, я знаю, боли мне никогда не причинят…

Самообладание окончательно оставляет меня.

Я рассыпаюсь, как разбитое вдребезги стекло. Ноги подкашиваются, но Джордан рядом, не дает мне упасть. Подхватив меня на руки, он несет меня на кровать.

Я оплетаю его руками и ногами, зарываюсь лицом в его грудь, приникаю к нему всем телом, выплакиваю боль многих лет, погребенную в глубине души.

– Я здесь… я с тобой… всегда. Никому и никогда я не позволю причинить тебе боль, Мия. Клянусь.

В какой-то момент я уснула. Изнемогла от слез, которые лила, заново переживая вместе с Джорданом боль своего прошлого.

Проснувшись, чувствую, глаза опухли, голова тяжелая, гудит.

Я поднимаю ее с груди Джордана, моргаю, чтобы в глазах прояснилось. Его глаза закрыты, но руки мгновенно еще крепче обнимают меня.

– Не уходи. – Он открывает глаза.

– И не собиралась, – хриплым шепотом отвечаю я.

Он поглаживает мою спину, ладонью выводя на ней круги.

– Как самочувствие?

Потирая глаза, я кладу подбородок ему на грудь.

– Бывало хуже.

Он понимающе кивает.

– Спасибо… за то, что был рядом, выслушал меня.

– Всегда к твоим услугам. – Он трогает мое лицо. – Хочешь еще поговорить, на свежую голову?

Я качаю головой.

– Сейчас мне хорошо. Не хочу выходить из этого состояния. – Я снова кладу голову ему на грудь, слушая тихое биение его сердца.

Мой взгляд скользит по татуировке, покрывающей правую часть его грудной клетки, плечо и руку до самого запястья. Это ритуальная татуировка; в узор вплетены изречения.

Кончиком пальца я веду по его руке, читая изречения, которые видела раньше, но внимание на них обратила только сейчас…

Не всяк, кто странствует, теряется.

Это – на двуглавой мышце.

– Свою татуировку я делал в три этапа, – объясняет Джордан. – Эту часть – во время путешествия. В Индонезии.

Мои пальцы ползут к его предплечью…

Не получается жить дольше, живи насыщеннее.

– Эту я сделал после смерти мамы.

Я печально улыбаюсь, потом прижимаюсь губами к его руке, целуя каждое слово. Потом принимаю сидячее положение, забираюсь на него верхом. Джордан кладет руки на мои бедра.

– Закончила меня изучать? – со смехом спрашивает он.

– Я изучаю твою татуировку. Нет, не закончила. – Улыбаясь, я наклоняюсь и читаю надпись на его груди…

Я не ищу неприятностей.

Обычно неприятности находят меня.

Я смеюсь. Очень даже в духе Джордана. Однако это изречение мне знакомо…

– Гарри Поттер. – Я тыкаю пальцем в татуировку.

– Уф! – выражает недовольство он, потирая грудь.

– Прости. – Я робко улыбаюсь. – Это ведь цитата из «Гарри Поттера», да?

Джордан бросает на меня подозрительный взгляд.

– Да. А что?

Я пожимаю плечами.

– Да так… чокнутый. – Я кашляю, прикрывая рот ладонью.

Он прищуривается, потом молниеносным движением опрокидывает меня на кровать и подминает под себя.

– Аййй! – Я издаю визгливый смешок.

– Ты назвала меня чокнутым? – Он приближает ко мне свое лицо. Оно серьезно, но глаза его искрятся озорством.

– Нет. – Я плотно смыкаю свои расплывающиеся в улыбке губы.

– Нет? Я же слышал своими ушами.

– Да ты что! – Я притворно охнула, изображая изумление. – Если у тебя на груди вытатуирована цитата из «Гарри Поттера», значит, ты чокнутый, что ли? По-моему, наоборот, это круто.

– Ну и хитрая ты задница, – подкалывает он меня. – Без шуток, детка, Гарри Поттер – крутой чувак. Волшебник, разрази меня гром!

Я начинаю хохотать. Мне нравится такой Джордан. Джордан, открывшийся другой стороной. Той, которую больше никто не видел. «Раздетый» Джордан. Настоящий. Джордан, которого он прячет в глубине души.

Он хохочет вместе со мной, потом гладит мое лицо, большим пальцем придавливая мои губы, пробуждая во мне желание. Смех мгновенно стихает. Он убирает палец с моих губ и сминает их своими губами.

– Мне нравится смотреть, как ты смеешься, – говорит он.

Мои ладони скользят вниз по его спине.

– А мне нравится, что ты заставляешь меня смеяться.

Улыбаясь, он еще раз целует меня в губы и кладет голову мне на грудь.

Я начинаю играть с его волосами. Он довольно урчит – ему нравится.

– Я – чокнутый, – бормочет он через некоторое время.

Я перестаю играть с его волосами. Говорю с улыбкой:

– Ага, чокнутый. Но знаешь что? За это ты нравишься мне еще больше.

Джордан стискивает мое бедро, целует сосок.

Я снова принимаюсь возиться с его волосами.

– Итак… что теперь? – Я задаю вопрос, который не дает мне покоя с момента нашей первой любовной близости.

У нас было два свидания. Первый раз, когда нас обоих захлестнула волна чувственного наслаждения, я спасовала; теперь после секса с ним со мной случилась истерика.

Честно говоря, я просто не знаю, что между нами происходит на самом деле.

Я знаю, чего хочу я сама, но проблема в том, что я не знаю, чего хочет от меня Джордан.

Он вздыхает, его грудь вздымается. Его рука поглаживает мое плечо.

– Ну, я думал, ты пока полежишь здесь, а я пойду покормлю Дозера завтраком, а то он, наверно, проголодался, дам ему лекарство. Потом напеку блинов для моей женщины и принесу их ей в постель. После, когда она вдоволь наестся, мы могли бы остаток дня провести в постели… если она этого хочет, конечно?

Его женщина. Пожалуй, это хороший знак.

Джордан поднимает голову, кладет подбородок мне на грудь. Смотрит на меня с теплотой во взгляде, с симпатией, с симпатией ко мне.

Я поднимаю голову и, упираясь руками в матрас, приближаю к нему свое лицо. Шепчу:

– Она хочет.

Зрачки его расширяются, глаза темнеют от вожделения.

– Вообще-то, Дозер может немного подождать, авось не помрет. – Он передвигает руку вниз по моему телу. Чуть приподнявшись, кладет ее между моих ног. Его палец проникает в промежность.

– О боже, – охаю я. Чувствую, как он возбуждается.

– Детка, такая мокрая… уже, – со стоном произносит он.

– Это из-за тебя… из-за тебя.

– Это еще только начало, – обещает он, сливаясь со мной в поцелуе.

Насладившись со мной любовью, Джордан наконец-то встает и идет кормить Дозера.

Я надеваю свои трусики и одну из футболок Джордана, которую стащила из его шкафа. Она огромная, мне почти до колен.

Я расхаживаю по его комнате, разглядываю ее. На стене висит карта мира. На ней маркером проведена линия маршрута его путешествия и булавками отмечены места, которые он посетил. Последней булавкой отмечен Таиланд, но линия маршрута тянется в Индию, проходит через Непал и Китай до Гонконга и Шанхая и заканчивается в Японии. Очевидно, Джордан планировал посетить все эти страны, пока ему не пришлось прервать свое путешествие.

Я смотрю на фотографии, пришпиленные к стене булавками вокруг карты. На них запечатлен Джордан – чуть моложе, чем сейчас – со своими друзьями в разных уголках мира.

Вид у него счастливый, глаза блестят.

Глядя на эти снимки, на которых он, веселый и радостный, с жаждой приключений во взоре, еще не знает, какая беда его ждет, я чувствую, как у меня от жалости сжимается сердце.

Под картой стоит его стол. На нем – несколько фотографий в рамках.

На одной радостно улыбается в объектив темноволосая женщина. Должно быть, это мама Джордана. Я беру фотографию в руки, внимательно рассматриваю ее. Женщина на фотографии довольно молода, наверно, моего возраста, и красива. Глаза у нее того же цвета, что и у Джордана.

Поставив фотографию на место, я беру другую, что стоит рядом. На ней маленький Джордан, наверно, лет четырех-пяти, сидит на руках у мужчины, должно быть, это его отец, потому что внешне он – копия нынешнего Джордана. Рядом, прижимаясь к нему, стоит миниатюрная блондинка. Она изумительно красива. Ага, вот это, наверное, мама Джордана. А та женщина, может быть, его тетя или еще кто.

Я ставлю фотографию на место. В это время входит Джордан. В руках у него поднос с блинами и двумя чашками кофе.

Ну разве он не само совершенство? Я все жду, что проснусь и окажется, что все это мне приснилось, а сама я по-прежнему лежу в постели в том мотеле близ Бостона.

Джордан ставит поднос на стол, подходит ко мне сзади, обнимает меня за талию, кладя подбородок на мою макушку.

– Это мои родители. – Он показывает на фотографию, которую я только что рассматривала.

– Мама у тебя была очень красивая, Джордан.

– Да, красивая. Ты чем-то напоминаешь мне ее.

– Правда? – Я улыбаюсь.

– Да. Она тоже всегда говорила то, что думает.

– Эй! – восклицаю я, ущипнув его за бок.

– Эй! Перестань! – Он смеется, изгибаясь у меня за спиной. – Я боюсь щекотки!

Я склоняю голову набок, глядя на него.

– Хмм… а я не знала.

Он смотрит на меня, прищурившись.

– Ага, и я не говорил тебе об этом как раз по той самой причине, что сейчас крутится в твоей милой головке. Так что не вздумай еще раз пощекотать меня.

– Очень надо. – Я елейно улыбаюсь.

Покачав головой, он быстро целует меня в губы.

Я снова беру фотографию, внимательно рассматриваю ее.

– Ты – вылитый отец.

– Угу. В молодости он был симпатяга.

Качая головой, я со смехом ставлю снимок на место.

– А это кто? – Я показываю на фотографию темноволосой женщины.

Джордан отводит одну руку и берет фотографию в рамке.

– Эбби… моя родная мама.

Я поворачиваюсь к нему.

Он встречает мой взгляд.

– Она умерла, когда рожала меня. У нее было больное сердце, но об этом никто не знал, и во время родов сердце у нее просто отказало. Она умерла почти сразу же, как я появился на свет.

Мои глаза наполнились слезами.

Боже, ему пришлось пережить столько утрат. Он потерял двух матерей.

Я подношу руку к его лицу, трогаю его.

– Мне очень жаль.

Джордан ставит фотографию на место.

– Ничего. Я же ее не знал. А раз не знал, то и не скорбел, как ты понимаешь. Но отец все мне про нее рассказал, и у меня есть ее фотографии.