Пампа-блюз Лапперт Рольф
— Нет-нет. У нас все нормально. Где ты?
— В Копенгагене! Это в Дании!
— Знаю. У тебя все хорошо?
— Просто отлично. Мы едем в большой тур!
— Когда ты вернешься?
— Поэтому я и звоню, Бен.
Тишина. Слышно только, что связь не прервалась.
— Да?
Я уже догадываюсь, что ничего хорошего меня не ждет.
— Очень выгодное предложение, Бен. Дания и Швеция. Двенадцать концертов.
Я молчу.
— Бен?
— Да.
— Знаю, что мы так не договаривались.
Я слышу щелчок: мама закуривает сигарету.
— Я хотела приехать к вам в середине месяца, правда. Но нельзя упускать такой шанс.
Слышно, как она затягивается и выпускает дым. Явно очень нервничает, совесть мучает.
— Ты меня понимаешь, Бен?
— Да.
— Не обижаешься на меня?
— Нет, — отвечаю я, потому что бесполезно тут что-то обсуждать. Конечно, я обижаюсь. Я дико злюсь на свою мать. Но не говорю ей об этом. А зачем?
— Обещаешь?
— Обещаю.
Мама втягивает дым в легкие, а потом выдыхает его, звучит похоже на вздох облегчения.
— Что бы я без тебя делала? — говорит она. — Я привезу тебе свитер. И тапки из оленьего меха.
— Здорово.
— Как дела у Карла? Госпожа Вернике заходила?
— Да. Она говорит, он доживет до ста двадцати.
Мама смеется.
— Значит, у вас все в порядке? И мне не надо волноваться?
— Нет, — вру я ей, — у нас все отлично.
Я слышу мужской голос на заднем фоне.
— Бен? — кричит мама. — Мне надо идти, остальные меня уже ждут! Я люблю тебя!
— И я тебя.
— Передавай всем привет!
— Хорошо.
— До скорого!
— Да. Пока.
Мама кладет трубку. Несколько минут я неотрывно смотрю в потолок, потом закрываю глаза. Гудок в трубке звучит прямо как гудок корабля в открытом море. Чтобы снова не заснуть, я поднимаюсь с дивана и иду в комнату Карла. Перед дверью я замираю и жду. Пока не услышу очередное.
Бум.
Десять секунд все тихо.
Бум.
Я решаю дать Карлу поработать и пока приготовить завтрак. На кухне я включаю радио на всю катушку, звучит песня «Chasing Cars» группы «Snow Patrol», я громко подпеваю, хотя настроение поганое. Доконали меня мамины выкрутасы. Когда пять недель назад она уезжала с группой во Францию, она говорила, что вернется в начале июля. Потом позвонила и сообщила, что тур продлится до середины июля. А теперь непонятно, появится ли она здесь вообще до конца летних каникул.
Все, чего я хочу, — денька два побыть одному, без Карла. Я собирался съездить в город, сходить в кино и на концерт, впервые в жизни. «Green Day» приезжают в Германию, одна из моих любимых групп. Я мог бы познакомиться на концерте с девушкой, а потом мы посидели бы вместе в баре. Может, она даже поцеловала бы меня на прощанье на вокзале, а может, и не было бы никакого прощания.
Пока я представляю себе, что чувствуешь, когда целуешь девушку в губы, не Грету Людерс, а другую, стакан, который я держал в руках, выскальзывает и падает на пол. Я чертыхаюсь и сметаю осколки в совок. Перед тем как заварить чай, я сажусь на веранду и жду, пока злость немного уляжется. Сегодня на небе молочная дымка, она заволокла солнце. Ветра нет, и жара стоит удушающая. Знаю, что ненавидеть собственную мать — неправильно, но сейчас мне трудно избавиться от этого чувства. Она в очередной раз показала, что думает только о себе и своей карьере. Будь ее воля, она оставила бы меня тут пропадать с Карлом. Интересно, как бы она себя вела, если бы Карл был ее отцом, а не свекром. Ее родители уже умерли. Дед — четыре года назад от инфаркта, бабушка — прошлым летом от рака легких, хотя она никогда не курила. Как вспомню эти похороны… Оба раза мама плакала целую неделю. Я думал, теперь она станет реже уезжать или вообще бросит петь и будет жить со мной и Карлом. Но я ошибся. Казалось, она, наоборот, еще больше погрузилась в работу, чтобы забыть о своем горе. В одном из писем, которое она прислала мне из Бельгии, она просила меня понять ее. Потерять родителей — самое страшное, что может случиться с человеком.
Конечно, я уже не раз задавался вопросом, а стала бы она горевать, если бы умер я. Но ведь я еще молодой. И могу вечно сидеть тут с Карлом, пока мать разъезжает по миру, периодически отправляя мне открытки.
После завтрака я устраиваюсь рядом с Карлом и делаю чертежи катушки для Масловецки. Потом составляю список необходимых деталей. Я решил, что тут потребуется две рукоятки, по одной с каждой стороны катушки. Итак, две рукоятки, увеличенное расстояние между дисками и более прочный материал должны помочь решить проблему. Через полчаса я откладываю рисунки в сторону и начинаю листать книгу, которую читал пока только два раза. Она называется «Экспедиция в Африку», записки о путешествии из Алжира на Мадагаскар в 1924 году. Я рассматриваю фотографии, Карл тем временем наклеивает бумажки на стену. Треть поверхности он уже обработал. Скоро ему понадобится стул, который я для него смастерил. Когда Карл обклеивал первую стену, он все время залезал на стремянку, чтобы достать до верха. Но это было слишком опасно. Стул, который я соорудил Для него, похож на судейскую вышку, какие бывают в бассейнах или на теннисных кортах, только пониже, всего метр шестьдесят. Но мне все равно приходится всякий раз помогать Карлу забираться на него и спускаться. Я даже пристегиваю его ремнями, чтобы он не вывалился, если наклонится вперед или вбок. В ручку стула вмонтирован гудок, смесь газового патрона и пластмассового рожка, вроде тех, в которые дудят футбольные болельщики на стадионе. Если Карлу нужно в туалет или он хочет, чтобы я передвинул стул, он нажимает на кнопку, и звучит горн, почти как сирена океанского лайнера во время тумана. Сначала мы пытались использовать свисток, но звук получался слишком тихий, потому что у Карла уже не хватает сил, чтобы как следует дунуть. Тогда я и увидел по телевизору фанатские дудки на футбольном матче и попросил Масловецки раздобыть мне такой рожок.
Зачем Карл заклеивает стены своей комнаты, я не знаю. Он просто однажды начал делать это, и все. Сначала я разозлился, потому что он снял все картины и перепачкался в клее. Но скоро я понял, что он может заниматься наклеиванием часами, а я пока могу делать, что хочу. А еще мне кажется, что Карл счастлив, когда приклеивает клочки бумаги к стене. По крайней мере, он так погружен в работу, что, кажется, ничего вокруг не замечает.
Около одиннадцати раздается звонок в дверь, я открываю и вижу перед собой Йо-Йо. Он одет, как всегда, в свои странные полосатые брюки и разноцветную рубашку с короткими рукавами. Лицо красное, и он весь взмок, хотя ехал на «Вольво» Масловецки. Машина стоит на дороге рядом со старым, больше никому не нужным почтовым ящиком, дверца распахнута, из салона доносится музыка.
— Что у вас с телефоном? — спрашивает Йо-Йо, задыхаясь так, будто бежал всю дорогу от центра до нас.
— Ничего. А что?
— Масловецки уже целых полчаса не может тебе дозвониться!
Я обдумываю услышанное. Потом иду в гостиную и вижу, что забыл повесить трубку.
— Едем к нему, срочно.
— Зачем? — спрашиваю я. У Масловецки есть привычка вызывать меня к себе на заправку или в «Белую лошадь» просто для того, чтобы сообщить, что в Уганде разразилась эпидемия или что в Конго началась гражданская война. Иногда он просто хочет выпить со мной пива и поболтать.
— Есть работа для тебя.
Я кладу трубку на аппарат.
— И он послал тебя за мной?
— Дело срочное.
— Что за дело?
— Масловецки велел не говорить.
— С вами не соскучишься.
Я надеваю ботинки, которые стоят у дивана, и иду за Карлом.
11
Масловецки ждет возле бензоколонок. Когда он видит нас, он срывает с головы шляпу и энергично машет ею. Он так взволнован, что чуть под колеса не бросается, и Йо-Йо приходится резко тормозить, чтобы не сбить его. Как только мы останавливаемся, Масловецки рывком открывает дверцу и начинает что-то тараторить. Я слушаю вполуха и даю ему выговориться, пока мы идем в мастерскую.
Трактор Отто исчез, зато над ремонтной ямой стоит чья-то машина. Самое странное транспортное средство, какое я когда-либо видел в мастерской и на дороге.
Йо-Йо помогает Карлу выйти из машины, сажает его на диван, открывает коробку из-под печенья и выдает стопку журналов.
— Спасибо, — говорит Карл.
— Я принесу нам чего-нибудь попить.
Йо-Йо направляется к двери, ведущей в магазин.
— Мне и Бену пива! — кричит Масловецки ему вслед.
— Мне не надо! — кричу я, но дверь за Йо-Йо уже захлопнулась.
— Вот, смотри.
Масловецки гладит капот радиатора.
Я обхожу вокруг машины. Эту модель я видел только в книгах. «Пежо 404», выпущена между 1970 и 1975 годами. Четырехтактный двигатель на четыре цилиндра, 1600 кубиков и около шестидесяти пяти лошадиных сил. Корпус светло-голубого цвета, хотя его почти не видно из-за нарисованных повсюду цветов, бабочек, сердечек и смайликов, знаков мира, надписей «Вон отсюда, нацисты!» и «Атомная энергия — нет, спасибо!», наклеек с эмблемами «Гринписа» и «Международной амнистии». На крышке багажника красным цветом размашисто выведено: ЛУИЗЕ.
— Чья она?
— Я же тебе только что рассказал! — кричит Масловецки. — Репортерши!
Я стучу по крылу машины. Кроме вмятины на бампере и ржавчины в нескольких местах, больше ничего не нахожу.
— Какая еще репортерша?
— Ты меня вообще слушал? Девица утверждает, что ее машина якобы сломалась в дороге.
— Значит, так и есть.
Масловецки захохотал.
— Да нет же! Это все спектакль!
— Не понимаю.
— Чтобы мы с тобой думали, будто у нее в пути произошла поломка! И пока ты чинишь машину, она спокойно сможет тут осмотреться! Пообщаться с людьми! Инкогнито!
Я бросаю взгляд в салон машины. На переднем сиденье лежат пустая бутылка из-под воды и карта, на заднем — газеты, дождевик, два смотанных нейлоновых троса и подушка, на которой вышито «LOVE».
— Где она сама?
— В баре. Пить попросила.
— И ты оставил ее сидеть там одну?
— Нет, разумеется.
Масловецки открывает багажник.
— С ней Вилли.
Он расстегивает молнию дорожной сумки.
— Что ты делаешь? Спятил?
Масловецки запускает в сумку обе руки и выуживает оттуда футболку и бюстгальтер.
— Масловецки! Черт!
— Да что такое? Я ищу доказательства!
Масловецки достает из сумки фотоаппарат.
— Вот, видишь! — кричит он. — Я так и знал!
— Камеры сегодня есть у всех. Хватит.
— Без паники.
Масловецки кладет камеру на место и сует мне в лицо два объектива.
— А такое тоже у каждого есть? Дорогое профессиональное оборудование!
— Слушай, прекрати, пожалуйста!
Я отбираю у Масловецки объективы, прячу их в сумку, застегиваю молнию и закрываю крышку багажника.
— Это еще ничего не значит.
— Тогда посмотри, что с мотором!
Масловецки тащит меня за собой к капоту машины.
— Спорим, она тут что-то специально повредила!
— Сначала проверим, работает ли он вообще, — говорю я и сажусь за руль. Приборная доска вся обклеена стикерами. На зеркале заднего вида висят резиновый скелет, перо сороки и нечто похожее на смеющегося плюшевого сурка с табличкой в лапах. На табличке написано: «Тироль — рай для скалолаза».
— Чего тут проверять! — кричит мне Масловецки.
Я не обращаю на него внимания и поворачиваю ключ зажигания. Ничего не происходит. Пробую еще раз и вылезаю из машины.
— Я же говорю! Нам пришлось ее на буксире тащить!
Я отодвигаю Масловецки в сторону, открываю капот и фиксирую его в открытом положении. Блок двигателя на удивленье чистый. Хотя тачка на двадцать лет старше меня. Вот что значит хороший уход и регулярное техобслуживание. Я наклоняюсь и вижу, что кабель батареи отсоединен.
— Гм…
— Ну что?
Масловецки вертится вокруг меня, как пятилетний ребенок, которому хочется дотянуться до забора, чтобы посмотреть, как там, с другой стороны, играют в футбол. Я беру свечной ключ и вывинчиваю одну свечу зажигания, затем другую. На обеих увеличен зазор между электродами. Неудивительно, что они не работают.
— Странно… — бормочу я и, прищурившись, рассматриваю свечу. При этом я делаю вид, будто не замечаю, что Масловецки сейчас лопнет от нетерпения.
— Да что странно? Давай говори уже!
— Думаю, ты прав.
Масловецки испускает победный крик и со всего размаху хлопает меня по плечу.
— Что я тебе говорил? — кричит он и на радостях пускается в пляс. — Мой план сработал!
— Ну ладно. А теперь успокойся, слышишь?
Я вытираю руки тряпкой и смотрю на Карла, который с тревогой уставился на нас.
— Все в порядке, Карл! — кричу я ему. — У Масловецки шарики за ролики зашли, у него бывает!
Масловецки сейчас невозможно испортить настроение.
— Девица клюнула, Бен! Поверила! Настолько поверила, что приехала сюда с секретным заданием! Тайно!
— Тебе виднее.
Йо-Йо приносит мне и Масловецки по бутылке пива, а Карлу — апельсиновый лимонад. У него с собой портативный DVD-плеер с наушниками, он садится на диван рядом с Карлом и включает себе фильм. Они оба хорошо смотрятся вместе. Киноманьяк и журналопотрошитель. Карл отпивает лимонад через трубочку, Йо-Йо присасывается к пластиковой бутылке, такие бывают у велогонщиков. Внутри — наверняка его волшебный эликсир для роста волос.
Масловецки чокается со мной.
— За переход во вторую фазу!
Он сияет и залпом опустошает полбутылки.
Я делаю один глоток.
— За сколько такое можно починить? — спрашивает Масловецки.
— За час.
— Давай за два дня.
— Два дня? Ты шутишь?
— Скажи ей… Ну, не знаю… Что тебе надо заказать запчасти! Такие хитрые запчасти, которые трудно раздобыть. Машина ведь старая!
— Но внутри она как новая!
— Бог ты мой, ну просто наври ей, будто там что-то полетело!
Не дав мне ничего возразить, Масловецки выходит на улицу.
Я еще раз заглядываю под капот. Здесь поработал человек, не очень хорошо разбирающийся в технике. Эта журналистка, или кто она там, держит автомехаников за идиотов. Или ей наплевать на то, что все ее манипуляции видны невооруженным глазом. Я ставлю пиво на верстак и ищу на полках каталог запчастей для старушки-француженки. В прошлом году я решил, что пора навести порядок в книгах, тетрадях и папках, но по лени так и не собрался.
Теперь жалею, что не сделал уборку. Первой мне попадается в руки стопка скрепленных бумаг. В ней чертежи и заметки Петра — такой своеобразный каталог карбюраторов и приводов стеклоочистителя в рисунках, напоминающих абстрактную живопись. Почерк у Петра старомодный, кудрявый, и в каждой строчке — сплошные орфографические ошибки. Пракладочное кальцо. Падвеска колес. Абъем двигателя. Я скучаю по Петру.
— Бен?
Я поворачиваюсь на голос.
В открытой двери металлических ворот появляется голова Масловецки.
— Куда ты пропал?
— Я подбираю запчасти!
— Это подождет. Идем со мной!
Масловецки нетерпеливо машет мне.
Я смотрю, как там Карл. Он и Йо-Йо сидят на диване, каждый погружен в свой мир. Я машу им, но они меня не замечают. Вот бы они так и просидели рядком до конца дней.
— Бен!
Я беру пиво и выхожу на улицу к Масловецки, который снова не может стоять спокойно.
— Что там у тебя такое срочное?
— Ты что, не хочешь с ней познакомиться?
— С кем?
Масловецки так торопится, что я едва успеваю за ним. Мы садимся в раскаленный, как духовка, «Вольво».
— С кем-кем? С девицей!
— Если она такая же странная, как ее машина, лучше не стоит.
— Чем тебе не нравится ее машина? Ты свою вообще под зебру раскрасить собирался, забыл?
Масловецки заводит мотор и трогается с места. На улице, как всегда, никого. Из трещин и дыр на асфальте растет трава, разметка давно стерлась. На встречной полосе лежит дохлая лиса, плоская, как газета.
— Как она выглядит?
— Недурно, Бен. Весьма недурно.
Масловецки улыбается во весь рот, так что даже видно золотую коронку на заднем зубе.
— Сколько ей лет?
— Трудно сказать.
— Попробую угадать. Ей лет пятьдесят, одета как хиппи, деревянные бусы, цветастый платок на голове и ортопедическая обувь. Похоже?
Масловецки тормозит у «Белой лошади» и выходит из машины.
— Откуда ты знаешь? Ты что, уже успел с ней познакомиться?
Я остаюсь сидеть, хотя по спине уже пот течет. Даже пиво в бутылке нагрелось. На приборной доске — одна-единственная наклейка. «ПОЖАЛУЙСТА, ПОГОВОРИТЕ С ВОДИТЕЛЕМ!» — гласит черная надпись на желтом фоне.
— Я пошутил, Бен.
Масловецки открывает мне дверцу.
— Ну давай уже!
Я вылезаю и иду за Масловецки.
— Эй! Сразу предупреждаю, — говорю я, прежде чем войти в пивную, — я не стану рассказывать ей, что тоже видел НЛО!
— Никто тебя и не просит.
— Ну и замечательно.
В баре — приятная прохлада и уютный полумрак. Пахнет мастикой, и пивом, и сигарным дымом. Вилли стоит возле нашего столика, задрав голову так, чтобы удерживать в воздухе стул, который он умудрился водрузить одной ножкой себе на подбородок. Этот номер он показывает каждому, кого судьба забрасывает в Вингроден. Мне он впервые продемонстрировал его, когда мне было семь лет. Какая-то женщина, которую я вижу только со спины, хлопает в ладоши от восторга. Она примерно с меня ростом, у нее короткие каштановые волосы, одета она в белую футболку и зеленые штаны, все в накладных карманах.
— Прошу прощения, что я так долго, — говорит ей Масловецки.
Вилли прерывает шоу и садится на место. Он выглядит несколько смущенным. Если бы мы не пришли, он бы точно показал еще свой трюк с пивными крышками.
— Браво! — кричит ему женщина. Она хлопает еще сильнее и свистит. После чего поворачивается к нам с Масловецки.
Я судорожно сглатываю.
До пятидесяти ей еще очень далеко, не говоря уже о том, что она ни капли не похожа на одну из тех помешанных на экологии теток, которые обычно ездят на таких машинах, как у нее. По виду ей плюс-минус лет двадцать пять. На футболке большими черными буквами написано «EL CAPITAN». У нее карие глаза, на верхней губе — болячка. Ее лицо светится, как у маленькой девочки, которая впервые попала в цирк.
— Пришлось вызвать нашего механика.
Масловецки показывает на меня.
— Бен Шиллинг. Он приведет вашу машину в порядок.
Кажется, я бормочу какое-то приветствие, а может, и нет.
Женщина, которая скорее выглядит как девочка, улыбается.
— Замечательно, — говорит она. У нее звонкий голос, чуть ниже, чем я ожидал.
— Правда, есть одна проблемка, — продолжает Масловецки, поворачиваясь ко мне. — Сейчас Бен вам все объяснит.
— Что?
— Рассказывай.
Мне нужно несколько секунд, чтобы вспомнить, о какой проблеме говорит Масловецки.
— Ах, да… Проблема. Да. Дело… в том… запчасть. Ее… ее не так просто найти.
Масловецки бросает на меня обеспокоенный взгляд.
— Может понадобиться несколько дней, — говорит он, понимая, что от меня больше ничего не дождешься. — Два или даже три.
Девушка смотрит на нас, но по ее глазам ничего невозможно прочитать. Если она действительно покопалась в двигателе, то сейчас наверняка пытается понять, то ли мы раскусили ее мухлеж, то ли мы просто никудышные механики.
— Два дня… — повторяет она после паузы.
— Минимум, — добавляет Масловецки. — Ведь деталь еще нужно найти, заказать, доставить. Ну и потом, конечно, заменить старую на новую.
— М-да, кажется, ничего не поделаешь.