Пампа-блюз Лапперт Рольф

12

У меня не так много шмоток. Все, что лежит в моем шкафу, старое и давно вышло из моды, если вообще когда-нибудь имело к ней отношение. Кое-что я купил, пока ходил в училище. Время от времени мама привозила мне одежду, чаще всего — футболку с логотипом какого-нибудь музыкального клуба, группы или города. Если изучить мою коллекцию футболок, можно решить, что я не сижу на одном месте. Париж. Лондон. Барселона. Рига. Лиссабон.

Выбор падает на джинсы, такие старые, застиранные и дырявые, что они снова смотрятся круто, черную футболку с принтом «QUASIMODO» и рубашку некогда темно-зеленого цвета. Обуви у меня и того меньше: шлепки-кроксы, которые купила мне мама и которые я беру, только когда еду купаться на карьер, черные кожаные ботинки, которые я надевал в прошлом году на похороны бабушки, старые грязные кроссовки и еще одни кроссовки, чуть менее старые и чуть менее грязные. Вариант похоронных ботинок вообще не рассматривается, поэтому остаются только более-менее приличные кроссовки.

После ужина я сажаю Карла вместе с его коробкой и журналами перед телевизором. По одному из трех каналов идет сериал. Я делаю звук погромче, чтобы Карлу не было одиноко, и отправляюсь в душ. После душа я бреюсь, хотя брить пока особо нечего. Но лучше чистое лицо, чем этот пух, говорю я себе. Поскольку у меня нет лосьона после бритья, я беру пузырек Карла. Называется «Арктический холод», голубого цвета. Кожа после него адски горит, особенно в тех местах, где я задел бритвой прыщи. К счастью, я уже успел так загореть, что красные точки вообще не заметны. Год назад у меня были жуткие прыщи, и Масловецки любил позлить меня по этому поводу. Например, он говорил, что каждый раз, когда онанируешь, у тебя вскакивает прыщ. Иногда Масловецки — порядочная зараза.

Вместо джинсов я все-таки надеваю брюки песочного цвета, которые я попросил подарить мне на пятнадцатилетие, потому что у отца были точно такие же. В комнате моей матери, куда я обычно не захожу, я встаю перед зеркалом и рассматриваю себя. Брюки явно коротки, на два пальца выше, чем нужно. Я расту. Хотя бы в этом отношении у меня все нормально.

На меня вдруг наваливается усталость, и я сажусь на кровать. Стеганое одеяло кажется жестким и искусственным. В вечернем свете, который пробивается сквозь задернутые занавески, я вижу очертания комода, шкаф, мягкое кресло и круглый стол, на котором стоят музыкальный центр и стопка дисков. Вместо двух фотографий в рамке, на одной из которых — мои родители в день свадьбы, а на другой — мой отец рядом с молодым жирафом, на стене видны лишь два размытых серых прямоугольника.

Из гостиной доносятся голоса актеров сериала, и я на мгновение представляю себе, что дом полон людей. Сельма здесь, и моя мама тоже. Карл рассказывает какую-нибудь историю, и мой отец смеется своим заразительным смехом.

Вернувшись в свою комнату, я снимаю брюки и кладу их обратно в шкаф. Вероятно, рваные джинсы понравятся Лене больше. Я вспоминаю о списке деталей для катушки Масловецки, беру листок со стола, сворачиваю и кладу 3 в карман.

Когда мы с Карлом в начале девятого заходим в «Белую лошадь», там уже в самом разгаре дискуссия. Как я и думал, на тему НЛО, которое Отто видел прошлой ночью. Все в сборе, им приходится сдвинуться, чтобы дать нам с Карлом место за общим столом. Масловецки в отличном настроении, он прерывает обсуждение, чтобы представить Лене Карла. Делает он это так, чтобы у Лены сложилось полное впечатление, будто Карл не одряхлевший старик, а преисполненный, внутреннего спокойствия и мудрости гуру, знакомство с которым — огромная честь. Все дружно выпивают за здоровье Карла. Рюман, заразившийся всеобщим весельем, несколько раз лает, и Курт наливает ему немного пива в миску. Лена, которая пьет красное вино, тоже поднимает бокал за Карла, Вилли треплет его по плечу, а Курт трижды желает ему долголетия. Несмотря на дурную голову, даже Карл чувствует, что сегодня он в центре внимания.

— Ваше здоровье, — вдруг произносит он, чем удивляет не только меня.

Поскольку я не хочу выглядеть в глазах Лены душным занудой, я тоже поднимаю бокал и улыбаюсь.

Как только все отпили по глотку, Отто снова начинает рассказывать про встречу с космическим кораблем. Он клянется, что был трезв, и утверждает, что его индейки потом кудахтали всю ночь и отказывались есть на следующее утро.

— Это все лучи от тарелки, — объясняет он. — Видимо, отбивают аппетит. Мне и самому за завтраком кусок не лез в горло.

Вилли крестится.

— Ночью, когда эта штуковина приземлилась у меня перед домом, Рюман ни разу глаз не сомкнул, — говорит Курт, почесывая пса за ухом.

— Животные чувствуют, когда что-то не так, — говорит Альфонс. — У меня вот однажды Рози, телка моя криворогая, мычала все утро без остановки, а после обеда такая гроза началась! Хотя по радио ни о чем таком не предупреждали. Градины были размером с клецки.

— Ладно заливать, — встревает Хорст. — Они были размером с вишневую косточку.

— Нет, больше! С перепелиное яйцо! — упрямо повторяет Альфонс.

Лена слушает их внимательно и с явным удовольствием. С тех пор как я пришел, она еще не задала ни одного вопроса. Если она действительно журналистка, то чертовски умело скрывает это.

На некоторое время все умолкают. Отто зажигает еще одну сигару. Альфонс втягивает в себя понюшку табаку и платком смахивает оставшиеся крошки с руки и носа. Курт предлагает собравшимся свои карамельки, но берут только Карл и Лена. Масловецки уходит к стойке и приносит всем еще по пиву.

— Я тоже видел НЛО, — говорит он в тишине.

Сперва Курт, Вилли и Отто не могут вымолвить ни слова, но потом они начинают говорить все хором. Если бы не было Лены, я бы вышел подышать и выпил бы мое пиво на свежем воздухе. Карл теребит меня за рукав, чтобы я открыл для него коробку из-под печенья, и начинает листать журналы в поисках синих фрагментов. Лена смотрит на него, потом улыбается мне, а я улыбаюсь ей в ответ.

— Во сколько это случилось? — спрашивает Отто, когда до него, Курта и Вилли наконец доходит, что надо говорить по одному.

— Где-то в час, полвторого, — отвечает Масловецки.

— На час позже, чем у меня! — кричит Отто.

— Я успел его сфотографировать, — Масловецки протягивает Отто свой мобильный.

— Точно! Я такую же фиговину видел! — Отто некоторое время разглядывает экран и передает телефон дальше.

— А какого она была размера? — спрашивает Лена, когда телефон оказывается у нее. Ее волосы лежат по-другому, чем днем, как-то пышнее. Явно душ приняла. Черную футболку с надписью «EL CAPITAN» она сменила на желтую без надписей. На правой руке у нее часы, которые смотрятся слишком массивными.

— Без данных о расстоянии и скорости трудно сказать, — отвечает Масловецки.

— Я видел только цветные огоньки, и тарелка сразу улетела, — говорит Курт. Он достает из нагрудного кармана своей спецовки лист бумаги, разворачивает его и разглаживает. Это рисунок НЛО, который он сделал в конторе Масловецки.

— Все произошло слишком быстро, — продолжает он.

Лена рассматривает изображение, и я вижу, что она едва сдерживает улыбку.

— Мой рисунок лучше, — говорит Вилли и кладет свое произведение на стол. От тарелки расходятся желтые лучи, как от солнца. Рисунок сделан в стиле религиозных картинок, которые развешаны у Вилли по всему дому и даже в сарае.

— Вы верите в НЛО, фройляйн Лена? — спрашивает Курт. — В маленьких зеленых человечков?

— Можете звать меня просто Лена, — говорит Лена и улыбается Курту, отчего он краснеет как рак. — В маленьких зеленых человечков я не верю. Зато верю в то, что где-то там, наверху, есть другие разумные существа.

— Тогда почему они не выходят с нами на контакт? — спрашивает Хорст.

— Именно потому, что они разумные.

После такого ответа на лицах присутствующих появляется задумчивое выражение.

— Они нас уничтожат, — внезапно произносит Отто. Спокойным, но низким голосом, звучащим будто из могилы. Он принимается тушить только что начатую сигару и тычет ею в пепельницу до тех пор, пока сигара не рассыпается в крошки.

Все удивленно смотрят на него.

— С чего ты взял? — спрашивает Масловецки.

— У меня предчувствие.

Отто делает большой глоток пива, хотя ему уже пора переходить на воду.

Курт смеется, а Вилли не знает, смеяться ему или плакать.

— Слушай, Отто, я же говорил вам, что они наверняка прилетали сюда просто так, ради интереса, посмотреть, что тут да как, — Масловецки старается придать своему голосу беззаботный тон. — Если бы они хотели нам что-то сделать, то давно бы уже сделали!

— Я тоже думаю, что они мирные, — считает Курт, но убежденности в его словах не слышно.

— А может, они вообще посланцы Господа, — говорит Вилли, — и явились сюда, чтобы наставить нас, людей, на путь истинный.

В эту минуту на улице раздается сирена. Все за столом вздрагивают. Масловецки и Курт резко вскакивают, Курт опрокидывает стул. Рюман начинает лаять как сумасшедший и несется к дверям. Вой сирен становится все громче. Прямо как тогда, на летних каникулах, когда неизвестный поджег развалины стеклодувной фабрики и сюда приехали пожарные из Лоэнфельде и Кремберга.

Рюман, Курт и я первыми оказываемся на парковке. Две патрульные машины и скорая проносятся мимо нас и останавливаются перед заправкой. Вой сирен постепенно сходит на нет, как музыка из старого радиоприемника, если выдернуть шнур из розетки. Из машин выскакивают трое полицейских. Один из них начинает молотить кулаком в ворота мастерской. С такого расстояния звуки напоминают раскаты грома.

Тем временем остальные уже успели высыпать на улицу и наблюдают за происходящим, разинув рты.

— В чем дело, черт побери… — бормочет Масловецки.

Двое полицейских садятся обратно в машину и тут же срываются с места. На дороге они разворачиваются, на всех парах несутся в нашу сторону и резко тормозят перед домом Анны. Меньше чем через секунду полицейские уже оказываются на улице и бегут к дому через сад. Кажется, они прямо на бегу достают пистолеты из кобуры. В дверях дома появляется человек, но я не вижу, кто именно. Потом все исчезают внутри.

Скорая медленно подъезжает от заправки к дому и встает на обочине. Двое санитаров выходят из машины, открывают сзади дверь и берут носилки.

Третий полицейский отходит от фургона Йо-Йо и в растерянности останавливается на площадке перед ним. Наконец он садится в свою машину и какое-то время просто сидит внутри. Когда он заводит мотор, сирена коротко взвывает. Потом он, видимо, замечает нас и едет в нашу сторону.

Мы молча стоим на месте и ждем. Даже Рюман не лает. Я чувствую, что случилось что-то ужасное, и, с одной стороны, хочу поскорее узнать, что именно, а с другой, совсем не хочу этого знать. Хочу вернуться обратно в пивную, выпить пива, послушать болтовню моих нетрезвых собутыльников и поразмышлять о том, почему же здесь никогда ничего не изменится, ни в плохую сторону, ни в хорошую, а еще о том, что мы так и проживем тут, как в странной сказке, до скончания веков.

Но события развиваются иначе.

Машина тормозит в метре от нас. Полицейскому стоит немало труда вылезти из нее, потому что он очень высокий, метр девяносто, не меньше. Он поправляет фуражку и снимает солнечные очки. Прямо как в кино.

— Здрасьте, — говорит он. — Кто-нибудь из вас знаком с Йозефом Керном?

— Да, — отвечает Масловецки.

Остальные кивают, все, кроме Лены, конечно. Рюман обнюхивает ботинки полицейского.

— А что случилось? — спрашивает Масловецки. Он делает шаг вперед, чтобы показать, что он тут главный.

— Пока точно не знаем, — отвечает полицейский. И бросает быстрый взгляд через плечо на дом Анны. Потом снова смотрит на нас, и его левый глаз дергается.

— Нам позвонил господин Керн и сообщил об убийстве.

13

Через час мы все снова сидим в «Белой лошади». Тем временем в деревню приехали два комиссара и техники-криминалисты для обследования места происшествия. Перед домом Анны по-прежнему стоят четыре машины, хотя скорая уже давно уехала. Никто не хочет нам ничего объяснять. Но мы и сами все понимаем.

Георгий мертв. Как он умер, мы не знаем. Полиция увезла Анну и Йо-Йо. Мы видели их, когда они проезжали мимо, без мигалки и сирены. В первой машине на заднем сиденье сидел Йо-Йо, во второй — Анна.

Нас разбили на три группы по три человека. Масловецки, Карл и я в одной группе. Последние десять минут мы отвечаем на вопросы комиссара, полного мужчины, который потеет и курит уже третью сигарету. То есть на вопросы отвечаем я и Масловецки. Карл, конечно, не понимает, из-за чего такой шум, хотя по нему видно, что он совсем растерян. Чтобы успокоить его, я сказал ему, что все в порядке. Сейчас он сидит, крепко держа свою коробку, и пьет колу маленькими глотками.

— Как она… — комиссар смотрит в свои записи, — как Анна Булатова вела себя в последнее время? Была ли она в отчаянии? Может, злилась?

— Отчаянья было не больше, чем обычно, — отвечает Масловецки. — Вчера среди ночи она пришла сюда и попросила льда, потому что Георгий упал. Такой измученной и не в себе я ее давно не видел. Она ведь вчера заходила, да, Бен?

— Что? А, да, вчера.

— А жертва, Георгий Булатов? Вел ли он себя странно в последние дни?

— В последние дни? — горько усмехается Масловецки. — Георгий всегда был странным! Сколько я его знаю!

— Что вы имеете в виду?

— Он же воевал! В Чечне! Потому и свихнулся! Пил как сапожник! Хотел утопить воспоминания в спиртном! Но тут никакого шнапса не хватит!

— На его руках мы обнаружили много резаных ран. Вы что-нибудь знаете об этом?

— Это он сам себя покалечил. В наказание. За то, что сделал на войне.

Комиссар усердно записывает.

— Так этот Йозеф…

— Йо-Йо! — кричит Масловецки. — Что он вам сказал?

— Здесь я задаю вопросы, — произносит комиссар спокойно. На вид ему около шестидесяти, и он наверняка давно в полиции. Когда он опускает голову, можно видеть лысину размером с блюдце.

— Они когда-нибудь ссорились?

— Йо-Йо с Георгием? В смысле? Георгий все время дома си дел! А Йо-Йо вообще ссориться не умеет.

Комиссар смотрит на меня.

— Йо-Йо целыми днями смотрел кино, — говорю я. — Они с Георгием почти не виделись.

— А в каких он отношениях с…

Комиссар листает свой блокнот.

— С Анной Булатовой?

— Он любит ее, — говорит Масловецки. — Вот.

Он показывает на сердечко с буквами «А» и «Й», вырезанное на столешнице.

— Такое вы найдете на каждой деревяшке в радиусе пяти километров!

— Он пьет отвратительное пойло и часами массирует голову только для того, чтобы волосы росли быстрее, — говорю я. — Чтобы можно было снова идти к Анне стричься.

Комиссар исписал целых полстраницы.

— Погодите, — вдруг произносит Масловецки, — вы же не думаете, что Йо-Йо мог…

— Ну, он сам утверждает, что зарезал Георгия.

Комиссар ставит восклицательный знак после цепочки каракуль, расшифровать которые мог, наверное, только он сам.

— Что? — кричит Масловецки и вскакивает, опрокидывая стул. — Не верьте ему! Он спятил!

Все смотрят на нас.

— Не может быть, — говорю я после того, как Масловецки садится на место. — Йо-Йо — убийца…

Я едва не рассмеялся. Но только едва.

Масловецки фыркает, как лошадь.

— Да он и мухи не обидит!

Он вытирает платком вспотевший лоб, после чего комкает платок в кулаке, будто собирается его выжимать.

Я качаю головой.

— Йо-Йо не мог, — говорю я так тихо, что меня почти не слышно среди гула голосов.

— Я знаю, — говорит комиссар, захлопывая свой блокнот.

Масловецки и я неотрывно смотрим на него.

— Он утверждает, что несколько раз ударил ножом. Но на теле всего одна рана. Кроме того, труп лежал на кухне с утра.

— Тогда зачем вы задержали его?

— Пока он под подозрением, — говорит комиссар.

— А что Анна? — спрашиваю я.

— Она главная подозреваемая.

— Чушь! — кричит Масловецки и решительно взмахивает рукой, будто отгоняя осу. Но потом понимает, с кем говорит.

— Все возможно, господин комиссар, — говорит он, несколько успокоившись. — Но это абсолютно исключено. Анна все эти годы любила и заботилась о Георгии. Другая бы на ее месте давно ушла. А она осталась. И боролась до конца.

— Кто знает, — говорит комиссар. — Вдруг она просто устала, Потеряла надежду и захотела избавиться от него.

— Нет, — настаивает Масловецки, — уверен, что нет.

— Посмотрим.

Комиссар допивает свою воду и с тихим кряхтением встает с места. Мокрая рубашка натягивается у него на животе, из-под пиджака на секунду выглядывает кобура с пистолетом. Комиссар что-то шепчет полицейскому в форме, сидящему за одним столом с Куртом, Вилли и Леной. Потом беседует с коллегой в штатском, который опрашивал Отто, Хорста и Альфонса, и что-то пишет в блокноте.

Полицейские уходят, и мы пересаживаемся обратно за наш стол и пьем пиво. Лена тоже теперь пьет пиво, даже Рюману налили полную миску. Еще минуту назад Курт, Вилли, Отто, Хорст и Альфонс что-то рассказывали наперебой, комментировали и делились своими соображениями. Теперь они выдохлись и сидят с застывшим взглядом, будто до них только сейчас дошло, что случилось. Масловецки, Лена и я дали им выговориться, а сами молчали. Думаю, именно так себя чувствуешь в шоковом состоянии. Ты просто сидишь, уставившись в одну точку. Тысячи мыслей крутятся в голове, но ни одну невозможно ухватить. Когда умер мой отец, я был маленьким и ничего не знал о шоке, и травме, и чувстве скорби. Обо всех тех понятиях, которые упоминали психологи, когда я должен был рассказывать им о своих ощущениях.

Я не хотел туда идти и говорить о папе. В первые недели после его смерти я думал, что произошло какое-то недоразумение, путаница, что все это — злая шутка. Я твердо знал, что однажды отец появится на пороге как ни в чем не бывало. Мама как-то сказала, что теперь мы совсем одни, и я кивнул. Но на самом деле я подыграл ей, потому что не верил. Даже на поминках я отказывался признать, что отец ушел навсегда. Ведь мы даже гроба не видели, потому что останки якобы захоронили в Африке. Меня и сегодня иногда посещает мысль, что он еще жив. Что, хотя его самолет разбился, он не погиб. Что в катастрофе он потерял память и с тех пор бродит по бесконечной саванне, даже не подозревая, что я жду его здесь.

— Бен?

Кто-то кладет мне руку на плечо.

Я возвращаюсь в реальность и вижу Масловецки, который сидит рядом со мной. Восемь пар глаз уставились на меня. Даже Карл всматривается в мое лицо с тревогой.

— Все в порядке?

— Конечно.

Я выпрямляюсь и выдавливаю из себя улыбку, которая выглядит не слишком убедительно.

— А что?

— Ты как-то отключился.

Масловецки хлопает меня по спине, будто я подавился за обедом.

— Пойду-ка я подышу, — говорю я, встаю и выхожу на улицу.

Я сажусь на поребрик и смотрю в небо. Хотя сквозь тонкий слой облаков блестит серп луны, ночь кажется зловеще темной.

Я спрашиваю себя, могла ли Анна убить Георгия. Может, она так устала и отчаялась, что воткнула ему нож в живот. А может, она хотела спасти его. Спасти от чувства вины и кошмаров, от невозможности забыть.

Из пивной выходит Масловецки и останавливается в нескольких шагах от меня.

— Может, мне уйти? — спрашивает он. Он держит руки за спиной. Наверняка пива принес.

— Необязательно, — отвечаю я.

Масловецки устраивается рядом, ставит бутылки между нами. Какое-то время мы наблюдаем за мотыльками, слетевшимися на свет фонаря.

— Что ты теперь будешь делать? — спрашиваю я, беру одну из бутылок и делаю глоток.

— Ты про НЛО?

Масловецки смотрит на часы.

— М-да, часа через два оно должно было прилететь к Хорсту и Альфонсу. Но, ясное дело, теперь не прилетит.

— Думаешь, они посадят Йо-Йо?