14. Женская проза «нулевых» Ганиева Алиса

– Там в нем дырка насквозь, короче. А так не похож ни разу. Башир верит, говорит, эта дырка как раз от стрелы, а голова, говорит, сама отвалилась потом.

– Что он, в горах камней, что ли, не видел? – засмеялся Анвар, продолжая висеть вниз головой.

– Там камней мало, место такое. Я Баширу сказал, жи есть, бида[6] это, говорю. А он стал меня вахом обзывать. У этих суфиев все, кто им не верит, – вахи!

В доме послышались звуки настраиваемого пандура. Мага вынул телефон и присел на корточки:

– Сейчас марчелле позвоню одной.

Анвар запрокинул свое слегка угреватое лицо к небу. Молодой месяц слабо светил там, в неподвижности, едва вылавливая из тьмы недостроенную мансарду, торчащий из стены холостой фонарь и бельевые веревки. Вдруг чуть выше веревок испуганно метнулась летучая мышь. Анвар завертелся, тщетно силясь увидеть, куда она полетела. Меж тем как звуки пандура в доме окрепли в протяжную народную мелодию, как-то необъяснимо сочетавшуюся с этим вечером. «Вот интересно, – подумал Анвар. – Я вижу эту связь, а тот, кто играет или ест сейчас в комнате, – не видит».

– Алё, че ты, как ты? – склабясь, загудел Мага в трубку. – Почему нельзя? Нормально разговаривай, ё!.. Давай, да, подружек позови каких-нибудь и выскакивай… А че стало?.. Я про тебя всё знаю, ты монашку не строй из себя… А че ты говоришь, я наезжаю, – не наезжаю… Вот такая ты. Меня тоже не пригласила… А умняки не надо здесь кидать!..

Анвар зашел в дом. Юсуп, возвышаясь над столом, пел одну из народных песен, перебирая две нейлоновые струны пандура. Пение его сопровождалось ужимками и восклицаниями Керима «Ай!», «Уй!», «Мужчина!» и тому подобное. Раскрасневшаяся Гуля откинулась на диван, Дибир задумчиво смотрел на свой забинтованный палец. Зумруд беззвучно прищелкивала тонкими пальцами с осыпающейся мучной пыльцой, прикрыв глаза и поддаваясь течению напева.

Она видела себя маленькой, в старом доме своей прабабушки, древней старухи, одетой в свободное туникообразное платье, слегка заправленное по бокам в широкие штаны. Под ее ниспадающим вдоль спины каждодневным чохто прятался плоский обритый затылок, избавленный под старость от многолетней ноши кос. Каждый день она уходила в горы на свой бедный скалистый участок и возвращалась, сгибаясь под стогом сена, с перепачканными землей полевыми орудиями.

Когда в селе играли свадьбы, прабабушка сидела с другими старухами на одной из плоских крыш с Зумруд на руках, разглядывая танцоров и слушая шутки виночерпия. Черные наряды делали старух похожими на монашек, но в них не было ни капли смирения. Они нюхали или даже курили табак, читали друг другу импровизированные эпиграммы, а вечерами ходили по гостям, закидывая внуков на спину, как стога сена или кувшины с водой.

Зумруд на мгновение вспомнила соседский дом с большой верандой, покрытой ворсовым ковром. Там большая громкоголосая старуха покачивала самодельную деревянную люльку со связанным по рукам и ногам младенцем. Зумруд вспомнила, как щупала тогда детский матрасик с проделанной в положенном месте дырочкой. В нем хрустели пахучие травы, а в изголовье таился запрятанный нож…

Песня иссякла, и все захлопали.

– О чем это, Юсуп? – спросила Гуля, не знавшая аварского языка.

– О взятии Ахульго. О штурме главной твердыни имама Шамиля. Это я тебе примерно перевожу… Значит, много недель отражали мюриды атаки русских на неприступных скалах Ахульго, но врагов и вражеских пушек было слишком много… И тогда горянки надевали черкески и сражались наравне с мужчинами, матери убивали своих детей и сами прыгали в пропасть, чтобы не достаться русским, дети с камнями кидались на врага, но крепость была взята, вот… Храбрый Шамиль всё равно не попался в руки кяфирам, хоть и отдал в заложники любимого сына. Примерно так.

– Тогда иман[7] был у людей, не то что сейчас, – заметил Дибир.

– А мне так нравились наши старые певцы! – сказала Зумруд, убирая выбившиеся пряди за уши. – Сейчас, посмотрите, одна попса, мелодии все краденые.

– А мне Лилиана нравится, – возразила Гуля.

Зумруд махнула рукой:

– Ой, я в них не разбираюсь. Лилианы-Марианны… Раньше ведь настоящими голосами пели, слова тоже сами сочиняли. Теперь этого не понять.

– Ты вечно недовольная бываешь, Зумруд! – протянула Гуля, улыбаясь. – Как ты с ней живешь, Юсуп?

Юсуп засмеялся:

– Да, ее дома не запрешь.

– Запирать не надо, – сказал Дибир, – женщина сама должна понимать, что Аллах не дал ей такой обязанности – обеспечивать семью, значит, пускай занимается домашними делами.

– Ты, Дибир, проповедь своей жене читай, – полушутя-полусерьезно обозлилась Зумруд, – а мне и так наши проповедники надоели. Идешь по улице – листовки суют, сядешь в маршрутку – газеты суют.

– Какие газеты?

– Ваши, исламские, – оживился Керим. – Мне тоже надоели эти разносчики, честно говоря. Еще не отстают, главное. Сидим мы тут как-то в одном клубе, музыку нормальную слушаем. Вдруг является. Весь в белом, тюбетейка зеленая, пачка газет наперевес. Рустам ему нормально объяснил, что нам мешать не надо. Ушел вроде. Часу не прошло, снова возвращается. Наверное, забыл, что уже заходил.

– А ты бы взял у него газету и почитал! Тебе полезно было бы, – ответил Дибир.

Керим хихикнул.

– Мне полезно зарядку делать, давно, кстати, не делал, а время намаза мне знать не надо. Это для меня халам-балам какой-то. Бамбарбия, как говорится, киргуду.

– Ты всё шутишь, а в Судный день шутить не захочется, – возразил на это Дибир. – Ты же ученым себя считаешь, а явные науки изучать недостаточно, надо сокровенную науку изучить.

Зумруд подошла к окну и распахнула его настежь. Огни в частных домах соседей почему-то не горели. Было странно тихо для этого часа. Потом где-то залаяли собаки. В комнате тем временем оживились. Зумруд оглянулась и увидела в дверях входящего Абдул-Малика в милицейской форме и с ним – неизвестного усатого человека лет сорока. За ними, в прихожей, маячил Мага.

– А-а-ассаламу алайкум! – обрадованно затянул Юсуп, вставая навстречу гостям. Начались обоюдные приветствия.

Керим поднял бокал.

– Ну что, как говорится, выпьем за Родину, выпьем за Сталина! Сахлъи[8].

Послышались восклицания «сахлъи!» и звон бокалов.

– Ну как у вас там, на боевом фронте? – спросил Керим, глядя, как Абдул-Малик накладывает себе подогретые Зумруд чуду.

Абдул-Малик застыл на секунду, потом ответил тихо:

– Пусть Аллах покарает тех, чьи руки в крови.

– Валлах, пускай, – жалобно повторила за ним Гуля.

– Они думают, они святые, а мы муртады[9] грязные. Ничего подобного. Кто, как шакал, исподтишка убивает? Только они так убивают. Мажид «девятку» останавливал, оттуда огонь открыли, убили его. Джамала из дома по имени вызвали и в упор расстреляли. Курбанову в машину бомбу подложили. Салаха Ахмедова собственный сын помог убить!.. А рядовых сколько? Я сейчас из Губдена, мы им там шайтан-базар сделали…

– Мне знакомый оттуда сегодня звонил, – вмешался Керим, – говорит, ничего вы им особенного не сделали. Только шуму много, как всегда. Пока дом штурмовали, целая толпа стояла, наблюдала, а в толпе – местные ваххабиты. Все сельчане знали, что вот, стоят ваххабиты. Потом, после операции, они там на развалинах сидели, обсуждали, как и что.

– Ты че хочешь сказать? – угрожающе спросил Абдул-Малик.

– Я хочу сказать, что вы тоже знали, кто эти ребята, и сами же не взяли их. Потом еще чему-то удивляетесь.

– Приказа не было, мы без приказа никого не берем. Мы сами ничего не можем. Нужно бригады из Москвы дожидаться… – ответил Абдул-Малик.

– Кружишь… – сказал Мага, но его никто не расслышал.

– Дайте человеку поесть, – попросила Зумруд. – А я пока тоже хочу тост поднять. За то, что у нас с Гулей пока еще есть возможность вот так сидеть и тосты говорить.

Все смущенно заусмехались.

Сквозь звон бокалов как будто звякнуло что-то еще. Сонный Анвар поднял голову и увидел мелкомелко дрожащую люстру. Через мгновение дрожь прекратилась. Керим тоже посмотрел на люстру и почему-то вспомнил большое махачкалинское землетрясение. Тогда, в детстве, происходящее казалось романтическим приключением. Ему нравилось ночевать в палатке, пережидая бедствие то в пересудах с Рашидом и Толиком, то в возбужденной беготне по городу в одних лишь просторных мальчишеских трусах.

Потом, в студенчестве, Толик увлекся камнями, и как-то осенью Керим повез его в горы, где над родным селом нависал большой известняково-доломитовый гребень. Толик отправлялся к гребню верхом на осле, с мальчиком-провожатым, вызывая шутливые толки на годекане, где сельчане дни напролет грелись под старыми бурками. Когда Толик набрал в густом низкорослом лесу два мешка грибов и вывесил их сушиться у Керима на веранде, люди специально приходили посмотреть на эту странность. Сами они не собирали и не ели грибов, боясь отравиться.

– Я тут по делу, Юсуп, – сказал Абдул-Малик, вытирая губы салфеткой. – Вот Нурик, мой племянник родной, тоже…

Он кивнул на усатого молчаливого человека, и Юсуп подсел к ним поближе.

– Секретности тоже особо нет, – начал Абдул-Малик вполголоса, играя кистями рук и опуская глаза. – О Кизилюрте речь. Там выборы в облсобрание, а Нурика не регистрируют. То одно, то другое их не устраивает. У нас все документы есть. Вчера Нурик ходил в избирком со своим джамаатом. Их охрана туда не пустила. Всё равно два человека внутрь пробились, но у них в момент бумаги вырвали, назад вытолкали… Кошмар, слушай. Наши тоже не стерпели, и такая заваруха тама стала. Драка, пистолеты… Моему двоюродному брату в плечо попали, другой в реанимации лежит. После этого молодежь решила дома жечь, старшие еле остановили. Сам подумай, наш тухум[10] такое неуважение не оставит!

– Вах, а глава администрации где был?

– Его охрана и делала этот беспредел.

– Почему?

– Да злой он на меня, его племянника сгоревшего в машине нашли, с гранатами, а он говорит, это в нашем отделе подстроили, а гранаты подкинули.

Абдул-Малик оглянулся на остальных. Женщины куда-то исчезли, а Керим, Дибир, Анвар и Мага о чём-то тихо спорили в углу, тыкая пальцами в стоящего там на тумбе металлического козла.

– Его племянник из лесных, что ли? – спросил Юсуп.

– Отвечаю, был из лесных, мы его давно искали. Бизнесменам флешки подбрасывал, ну, ты знаешь. Типа, если денег на джихад не дадите, убьем. И, короче, после того как мы его племянника обнаружили, такой шум поднял он! Митинги, хай-хуй, «Матери Дагестана»! Теперь вот Нурику жить не дает.

Нурик только кивал, не говоря ни слова.

– А я при чём? – спросил Юсуп.

– Времени до конца регистрации кандидатов мало осталось, нам надо успеть. Ты же в городском отделе людей знаешь. Надави да на них, Юсуп, по-братски. От души спасибо скажу.

– Да к кому мне идти? Где Кизилюрт? Где горотдел? – развел руками Юсуп.

– От души, говорю, магарыч сделаю. Сходи к Магомедову, скажи, так и так, вмешаться надо.

Повисла пауза. Юсуп о чём-то тяжело размышлял, стуча пальцами по острому колену. Абдул-Малик ждал, машинально вытирая лицо салфеткой, Нурик всё так же молчал.

– Вот похожих козлов мы на той горе находили, только маленьких, – слышался тихий голос Дибира в углу. – Несколько штук металлоискателем нашли и хорошо продали. Пять тысяч, что ли, лет им было.

– Так зачем продавали? – наседал неуемный Керим. – В музей почему не отнесли?

– В музее тоже можно было продать, директору. Но он меньше давал, а мы прямого поставщика нашли. В музей за копейки сдашь, а потом они там сами кому надо за большие деньги продадут, – объяснял Дибир. – Вот жены моей брат нашел ружье старое с медными пулями, отнес в хранилище бесплатно, а потом музейный директор на это ружье себе машину купил. Так что ты, брат, сабур делай, а то нервы тратишь…

Юсуп меж тем взял вторую бутылку кагора и разлил вино по бокалам.

– Я к Магомедову подойду, конечно, но не обещаю.

– Почему не обещаешь?

– Связи у меня не те, Абдул-Малик, – ответил Юсуп, пододвигая ему бокал. – Ты к другому лучше обратись. А вообще по закону надо действовать. Ранили твоих родственников, значит, виновных судить надо.

– Не-е-ет, – закачал головой Абдул-Малик, отодвигая от себя бокал, – я за тебя пить не буду, пока слово не дашь. Я же тоже могу по закону действовать. Вот твой племянник где на той неделе был?

– Какой?

– Да вон стоит, – кивнул Абдул-Малик на Магу, повышая голос, – его из Кяхулая парень обидел, а он в ответ друзей на семи легковушках и трех мотоциклах из Альбурикента привел. Стали того парня избивать. Бах, бух, к тому тоже из Кяхулая целая толпа прибежала. Стрельба, туда-сюда. Одному нашему лейтенанту, который разнимал, тоже пуля в колено попала.

– Это не Мага же сделал, у него оружия нет.

– А ты откуда знаешь, Юсуп? Он драку начал, а потом сбежал.

Мага услышал разговор и застыл в нерешительности.

– Что за хабары про тебя, Мага? – спросил Юсуп.

– Да не трогал я никого. Нет-нет, с пацанами рихтуемся, но двадцать человек на одного не ходим! Я же не очкошник!

– Я с твоим отцом поговорю, Мага, – сказал Юсуп угрожающе.

– Там уже всё в порядке, маслиат[11] сделали, но всё равно неприятно, – проговорил Абдул-Малик, вставая со стула.

– Сядь, давай выпьем еще, – остановил его Юсуп.

– Не могу, у нас с Нуриком вечер тяжелый, – отозвался Абдул-Малик.

Нурик разгладил усы и молча поднялся вслед за дядей. Распрощались, пожимая друг другу руки. Появилась Зумруд с заварным чайником, но Абдул-Малик с Нуриком уже выходили во двор. Юсуп вышел с ними.

– Ну че, была драка? – спросил Анвар у Маги.

– Балабол пузатый, вот он кто, – раздраженно откликнулся Мага. – Это вообще не я начал, меня Запир позвал, когда там уже бакланились.

Дибир и Керим всё еще стояли у козла.

– Ну что вы все расстроенные? – спросила Гуля, являясь в комнату в своей сверкающей кофте.

– Садитесь пить чай, – пригласила Зумруд.

Хлопнула дверь, и вернулся Юсуп.

– Хотел их за ворота проводить, они не пустили. Темно там как-то, надо лампочку вкрутить…

Как будто в ответ на его слова люстра вдруг погасла, мигнула несколько раз и вновь засияла.

– Контакт, наверное, – сказал Керим, блеснув очками.

Дибир глядел на окно, в котором отражалось его четырехугольное лицо, и что-то шептал себе под нос.

Зумруд цедила крепкий чай из раскаленного стеклянного стакана, с сахаром вприкуску. Остальные – из позолоченных чашек. Дибиру вспомнилось, что похожие чашки он видел в Мекке, когда ездил в хадж в первый раз. Была толкотня у Хаджра Асвада. Дибиру очень хотелось подобраться поближе и поцеловать черный камень, но в страшной сутолоке ему сломали ребро. А когда ездил во второй раз, то поехал за напутствием к старцу Саиду Чиркейскому, который учил его и других паломников вести себя в Мекке. А потом все вместе читали дуа[12] и на прощанье целовали старцу руку…

Анвар нашел пульт и включил телевизор. Показывали местное ток-шоу.

– Халид, двести изобретений – это много или мало для республики? – спрашивала у полного круглолицего гостя представительная ведущая в тафтовой юбке.

– Пока ни одно из этих изобретений в Дагестане не действует, значит, мало пока. Но, я думаю, всё впереди, – отвечал круглолицый гость, то и дело сглатывая слюну и тяжело дыша. – Вот я изобрел почтофон, аппарат, через который можно отправить письмо в любой конец мира. Отправляешь письмо, и через минуту аппарат выдает его адресату в запечатанном виде, в конверте, с адресом. Себестоимость – три-четыре рубля всего, представляете? У нас же в обычном почтовом отделении конверт один пятнадцать рублей стоит, а тут! Патенты российские, всё это у нас есть.

– Замечательно. Ну а что вы скажете, Халид, о своей теории гравитации? – улыбаясь, спросила ведущая.

Публика в студии скучала. Какой-то человек в дорогом пиджаке тыкал в свой мобильный стилусом, широко расставив ноги. Женщина средних лет внимательно разглядывала свои туфли с большими приклеенными бантами. Гость снова сглотнул слюну и заговорил:

– Вот Ньютон считал, что сила тяжести зависит от массы, что космос заполнен эфиром. Эйнштейн говорил, что кривизна пространства характеризует гравитацию. Я не согласен с этими утверждениями. Я не считаю, что в космосе – пустота. Силу тяжести так называемую порождает борьба двух материй, я не буду подробно об этом сейчас говорить. И вот что интересно, мой сын находит подтверждение моей теории в Коране. Я сомневался в божественной природе Корана, но, увидев эту суру, был просто ошарашен. Радости не было предела! И вот в священный месяц Рамазан мы с сыном стали работать над этой гипотезой, разбирали аяты. И мы доказали, что в космическом пространстве не пустота, а первородное поле, которое давит на тело, возмущается и хочет вернуться в спокойное состояние. Поэтому притяжение, поэтому инерция, поэтому нет торможения в этом мире! Вышла книга, но никто нас не опроверг. Никто! Потом мы нашли в Коране все основы мироздания – протоны, нейтроны, строение электрона…

– Вы опровергли Эйнштейна, но почему ваше открытие остается на задворках? – спросила ведущая.

– Мне говорят, мол, это всего лишь гипотеза, доказательств нет, а я им отвечаю, что доказательство уже есть в Коране. Я не их кадровый ученый, бывает же, мне рекламу делать не хотят. Мне Всевышний сначала дал за год сто изобретений сделать, а потом дал вдохновение для книги, чтобы никто не говорил, что я выскочка!

– Спасибо, Халид Гамидович, мы надеемся, что ваше открытие научного потенциала Корана, как вы назвали свою книгу, будет признано в мировом сообществе. Ну а мы прощаемся с вами, дорогие телезрители, – улыбаясь, говорила ведущая.

В студии зааплодировали, пошли саксофонная музыка и титры. Дибир одобрительно хмыкнул: «Какой красавчик!»

– Капитальный красавчик! – заявил Мага.

Керим сокрушенно покачал головой:

– Что вы их слушаете?

– Ты что, Эйнштейна больше любишь, чем слово Аллаха? – не то шутя, не то серьезно спросил Анвар у Керима.

– Я люблю хинкал с мясом, – ответил Керим.

На экране показалась заставка следующей передачи. В телестудии за столом сидели два человека в тюбетейках, один покрупнее и старше, а другой помоложе. Оба сразу начали с мусульманских приветствий. Анвар убавил звук. В это время Зумруд спросила у Юсупа:

– А Нурик, который приходил, – это что, Абдул-Малика племянник?

– Да, – ответил Юсуп, думая о чём-то своем.

– А чей он сын? Лейлы, что ли?

– Наверное.

Юсуп размышлял о том, что Абдул-Малик ему может пригодиться в трудоустройстве Анвара. Он, конечно, уже наводил справки в разных ведомствах, и всюду ему называли разные суммы. Зубаир за место в прокуратуре просил 300 тысяч, но с Зубаиром можно было договориться по-свойски. К тому же мансарда нуждалась в достройке. Лучше было бы, конечно, позвонить самому Халилбеку, но Халилбек теперь высоко летает, его так просто от дел не оторвешь…

– Алжана из Хасавюрта спрашивает, – говорил экранный мужчина помладше, держа в руках бумажный листочек, – можно ли совершать намаз с закрытыми глазами? Нет, Алжана, с закрытыми глазами намаз совершать нежелательно. Музалипат из Каспийска пишет: «Я несколько раз выходила замуж. Скажите, пожалуйста, с которым из мужей я буду в раю?» Отвечаю Музалипат. Если вы умрете, будучи замужем, то в раю вы будете с последним мужем. Если ваш последний муж умрет, а вы больше не выйдете замуж, то в раю вы тоже окажетесь с последним мужем. Если все ваши мужья дали вам развод, то в Судный день у вас будет право выбрать любого из них, и, согласно хадисам, вы выберете самого лучшего по характеру. Да поможет вам Всевышний Аллах. А теперь у нас звонок в студию. Алло, мы вас слушаем.

– Алло, меня Эльдар зовут, я из Бабаюрта, – раздался сбивчивый голос. – У меня такой вопрос. Мне на одежду попала моча ребенка, как мне ее очистить?

– Что вы посоветуете Эльдару? – обратился экранный мужчина к своему старшему коллеге, до сих пор молчавшему.

– Всё зависит от того, чья это моча, – важно начал крупный в тюбетейке. – Если это мальчик младше двух лет и который пьет только молоко матери, то можно смыть одной водой. Если это моча девочки, то нужно мыть очень-очень тщательно…

Анвар не сдержался и выключил телевизор.

Некоторое время все молча пили чай. Керим разглядывал висевший на стене гобелен. Анвар хлюпал из блюдца. Мага чесал голову, усевшись на диване и подобрав ноги по-турецки.

– Нет, он не Лейлин сын, – вдруг сказала Зумруд, видимо, продолжая думать о Нурике. – У Лейлы одна дочка, она сейчас в Ростове учится, а сын совсем маленький, недавно суннат[13] сделали. Наверное, Нурик – этой, как ее, Жарадаткин сын.

– Жарадат сколько лет? – вмешался Керим. – Она ненамного меня старше, как у нее такой сын большой может быть? Их мать у меня учительницей в школе была, меня всё время спрашивала: «Женишься на Жарадатке? Женишься на Жарадатке?»

Гуля рассмеялась.

– Какая учительница? Не Аминат Пахримановна?

– Да, умерла которая.

– Разве?

– Конечно. – подтвердила Зумруд. – Аминат Пахримановны мама из Гидатля была, из хорошего рода. Когда она работала в поле, туда забрался один заезжий всадник из предгорий. В общем, не чета гидатлинцам. Она ему понравилась, он, кажется, попытался ее украсть, схватил выше локтя. Она оскорбилась, вынула ножик, он у нее в чохто, в кармашке хранился…

– На голове, что ли?

– Да, раньше, говорят, так носили. В общем, она этого урминца ранила ножом, и если бы он погиб, то по адатам[14] ее могли изгнать из родного села. Но урминец выжил, вернулся к себе в предгорья, но дела так не оставил, отправил группу всадников, которая все-таки украла ее с того же поля. Лишилась она всех своих преимуществ, народила детей, стала плести местные циновки из болотной осоки. Как же они называются? Чибта, по-моему…

– Всё ты напутала, Зумруд, – возразил Керим. – Всё по-другому было.

– Этот Нурик, скорей всего, покойного Адика сын, – прервал их Юсуп, поднимая склоненную голову, – Адика, академика. У меня в той комнате его книги лежат…

– Адильхана, что ли? – уточнил Дибир, задирая руку с забинтованным пальцем. – Не-е-ет, Адильхана сыновей я знаю, один, алхамдулиля[15], имам урминской мечети. Мы вместе на маджлис[16] в Буйнакск ездили. А второго, по-моему, Абдулла зовут, совсем молодой, в армии сейчас.

– А третьего сына нету? – спросил Мага.

– Ничего не слышал.

Снова повисла пауза. Пандур, забытый на диване, скатился на пол, глухо загудев утробой. Керим подобрал его, нагнувшись и показав свою лысину, и несколько раз провел волосатой рукой по струнам. А потом вдруг вскинул голову и, сверкая очками, сказал:

– Да нет у этого Абдул-Малика никакого племянника Нурика!

Никто ничего не успел ответить, когда на улице послышался грохот и кто-то закричал в мегафон:

– Внимание, ваш дом окружен! Все, кто есть в доме, выходите с поднятыми руками! Среди вас – члены незаконных вооруженных формирований! Мы даем вам три минуты! Три минуты! Выходите по одному!

Юсуп сидел без движения, как будто его заморозили. Зумруд прикрывала рот обеими руками. Дибир оглядывался на Магу. Мага, в два шага оказавшийся у окна, высовывался из-за занавески, пытаясь что-то различить во мраке. Гуля опрокинула чашку с чаем себе на блестящую юбку, и было слышно, как жидкость стекает на пол. Побледневший Керим механически теребил пандур.

В это время Анвар отвернулся к стенке и сунул руку за пазуху.

Электрический свет погас. В окно проник молодой месяц, и находившиеся в комнате почувствовали, как вечер превращается в ночь…