Книга мёртвых Лимонов Эдуард

Глава 70

Диоген Пендергаст – он же мистер Джералд Боском – прошел мимо палаццо Антинори и свернул на виа Торнабуони. Вдыхая сырой зимний воздух Флоренции, он ощутил горечь ностальгии. Сколько всего произошло с тех пор, как он был здесь в последний раз – всего-то несколько месяцев назад! Тогда он был полон надежд, строил планы, теперь же у него ничего не осталось – даже одежды и чемодана с бесценным содержимым, которые он оставил в поезде.

Он прошел мимо магазина «Макс Мара», с грустью вспомнив, что когда-то здесь размещалась прекрасная библиотека «Либрерия Сибер». Заглянул в «Пенеидер», чтобы купить письменные принадлежности, потом приобрел кое-какие мелочи в «Белтрами» и выбрал плащ и зонт в «Аллегри». Все покупки он попросил доставить в отель, оставив себе только зонт с плащом, за которые заплатил наличными. Потом он зашел в кафе «Прокаччи», устроился за маленьким столиком и заказал трюфельный сандвич со стаканом верначчии. Задумчиво потягивая напиток, он через окно внимательно наблюдал за прохожими.

Небо набухло дождем, стемнело, и город как будто стал меньше. Возможно, он любил зимнюю Флоренцию именно за то, что она была монохромной: бледные здания, серые холмы с острыми шипами кипарисов, покрытая мелкой рябью тускло поблескивающая река и почти черные мосты.

Оставив на столе деньги, он вышел из кафе и медленно двинулся дальше. У бутика «Валентино» остановился перед витриной и осмотрел отражавшуюся в стекле противоположную сторону улицы. Потом вошел внутрь, купил пару костюмов – светлый шелковый и черный, в широкую полоску, с двубортным пиджаком, в котором был некий гангстерский шик тридцатых годов, – и тоже попросил доставить их в отель.

Выйдя на улицу, он направился к мрачному средневековому фасаду палаццо Феррони – величественного каменного замка с башенками и зубчатыми стенами, в котором теперь размещалась штаб-квартира империи «Феррагамо». Пересек небольшую площадь, миновал римскую колонну из серого мрамора и, прежде чем переступить порог здания, успел заметить небрежно одетую женщину с темными волосами, входящую в церковь Санта-Тринита. Это была она.

Удовлетворенный, он вошел в торговый зал «Феррагамо» и долго разглядывал полки с туфлями. Наконец выбрал две пары и завершил составление своего гардероба, купив носки, несколько сорочек и плавки. Как и прежде, он отправил все это в отель, а сам вышел на улицу, не имея в руках ничего, кроме плаща и сложенного зонта.

Потом он повернул к реке и на некоторое время задержался у лунгарно, любуясь безупречными линиями арок моста Понте-Санта-Тринита, возведенного по проекту Амманати, которые до сих пор ставили в тупик математиков всего мира. Его взгляд скользнул по скульптурным изображениям времен года, венчавшим оба конца моста.

Созерцание этих красот не принесло ему прежнего удовольствия. Ему теперь все казалось бесполезным и бессмысленным.

Река Арно, набухшая от зимних дождей, подрагивала внизу подобно змее, и он слышал, как вода с оглушительным грохотом падала вниз, проходя через пескайя в ста ярдах впереди. Он ощутил на щеке каплю дождя, потом еще одну. В толпе сразу же стали раскрываться черные зонты, которые вскоре покрыли мост подобно множеству черных фонарей…

Он надел плащ, затянул пояс, раскрыл зонт и, испытывая странное удовольствие, влился в толпу людей. Сойдя с моста, постоял на набережной, глядя на реку и прислушиваясь к стуку дождя по ткани зонта. Он не видел ее, но знал, что она рядом, продолжает его преследовать, прячась в движущемся море зонтов.

Он повернулся и зашагал через маленькую площадь, расположенную за мостом, затем свернул направо, на виа Санто-Спирито, а потом сразу же налево и оказался на виа Борго-Теголайо. Здесь он остановился у витрины антикварного магазина, фасад которого выходил на виа Маджио. Витрина была заставлена позолоченными подсвечниками, серебряными солонками и темными натюрмортами.

Он стоял там, пока не убедился, что она его заметила: ее отражение на секунду мелькнуло в витрине. В руке она держала пакет с логотипом «Макс Мара» и ничем не отличалась от других безмозглых американских туристов, которые прилетали во Флоренцию, чтобы целыми толпами бессмысленно таскаться по магазинам.

Констанс Грин явилась именно туда, куда он ее привел.

Дождь стих. Он закрыл зонт, но остался стоять у витрины, с видимым интересом разглядывая выставленные в ней предметы. Он вновь увидел в стекле ее далекое, почти неразличимое отражение и стал ждать, когда она окунется в толпу и на мгновение потеряет его из виду.

Когда это наконец произошло, он бросился бежать. Он мчался по Борго-Теголайо, и полы плаща, раздуваясь, летели за ним. Потом он пересек улицу и нырнул в узкий переулок Сдруччиоло-де-Питти. Оставив его позади, свернул налево и побежал вниз по виа Тосканелла, пересек небольшой дворик и продолжил путь по виа делло Спроне, пока не совершил полный круг. После этого он вернулся на Борго-Теголайо, но на несколько ярдов ниже антикварного магазина, у которого топтался несколько минут назад. Остановившись перед пересечением с виа Санто-Спирито, отдышался.

Он постарался прогнать голоса, звучавшие у него в мозгу и не дававшие покоя, и сосредоточиться на стоявшей перед ним задаче. Не увидев его на улице, она решит – должна решить, – что он свернул направо, на виа деи Коверелли – узкую улочку сразу за антикварным магазином. Она подумает, что он впереди, идет в противоположном направлении ей навстречу. Но он, подобно бизону с мыса Доброй Надежды, изменил их взаимное расположение и в это время будет находиться сзади.

Диоген хорошо знал виа деи Коверелли, одну из самых узких и темных улиц Флоренции. Средневековые здания нависали над ней с обеих сторон, загораживая небо, так что даже в солнечную погоду здесь царил полумрак. Огибая заднюю часть церкви Санто-Спирито, улочка дважды поворачивала на девяносто градусов, после чего соединялась с виа Санто-Спирито.

Диоген учел сообразительность Констанс и ее исследовательские способности. Он был уверен, что она досконально изучила карту Флоренции, отметив точки, где удобнее всего совершить нападение, и не сомневался, что Коверелли показалась ей идеальным местом для засады. Она наверняка решила, что, свернув на эту улицу, он предоставил ей отличный шанс. Все, что ей нужно сделать, это повернуть назад, выйти на Коверелли с другого конца и, спрятавшись за поворотом, дождаться появления Диогена. Человека, притаившегося в темном углу, с улицы заметить невозможно.

Все это Диоген тщательно продумал еще вчера, сидя в кресле самолета, направлявшегося в Италию.

Она не знала, что он заранее просчитал каждый ее шаг. Как не знала и того, что, выбрав это направление, подписала себе приговор. Теперь он будет следовать за ней по пятам: охотник и дичь поменялись местами.

Глава 71

«Роллс-ройс» мчался по верхнему ярусу Трайборо-бридж. Очертания Манхэттена, погруженного в предзакатную дрему, по мере продвижения на юг становились все выше. В четыре дня движение уже было затруднено, но Проктор стремительно перемещался в плотном потоке машин, не обращая внимания на раздраженные сигналы клаксонов.

Пендергаст расположился на заднем сиденье. Ему предстояло сыграть роль инвестиционного банкира, совершающего деловую поездку в Венецию. В кармане у него лежали соответствующие документы – об этом позаботился Глинн. Рядом с ним сидел хмурый д’Агоста.

– Не понимаю, – произнес он. – Не понимаю, почему Диоген назвал это «идеальным преступлением».

– А я понял, но слишком поздно, – с горечью ответил ему Пендергаст. – Я уже объяснял вам вчера, по дороге в музей. Диоген хотел заставить весь мир ощутить ту боль, которую испытал он сам. Он хотел… воссоздать Событие, разрушившее его жизнь. Вы помните, я говорил, что он стал жертвой садистского устройства – «комнаты ужасов». Гробница Сенефа стала не чем иным, как ее копией. Но несоизмеримо большей по размерам.

«Роллс-ройс» притормозил у выезда на платную дорогу, потом помчался дальше.

– Так что же случилось в гробнице? Что произошло со всеми этими людьми?

– Не могу сказать абсолютно точно, но вы заметили у некоторых из них необычную шаркающую походку? Она напомнила мне нарушение, которое иногда случается у людей с заболеванием мозга. У них ухудшается координация движений, это проявляется и в том, что они не могут плавно опускать ноги на землю. И если вы попросите капитана Хейворд как следует осмотреть гробницу, уверен, она найдет там мощные лазеры, спрятанные за стробоскопами. Не говоря уже об аппаратах нагнетания тумана и усилителях, не предусмотренных первоначальным сценарием. Скорее всего Диоген использовал комбинированное воздействие лазера, стробоскопов и звука, способное повредить определенные участки мозга. Сочетание лазера и низких частот вызвало изменение в вентромедиальных участках коры головного мозга, контролирующих поведение. В результате люди лишились «тормозов» и стали остро реагировать на самые незначительные внешние раздражители.

– Трудно поверить, что свет и звук могли вызвать повреждения мозга.

– Любой невролог скажет, что сильный страх, боль, стресс или гнев способны разрушить клетки мозга, как и крайние формы посттравматического стресса. Диоген просто многократно усилил это воздействие.

– То есть все с самого начала было тщательно спланировано.

– Да. Не было никакого графа де Кахорса. Это Диоген перечислил деньги на восстановление гробницы. А легенда о древнем проклятии создала соответствующую атмосферу. Скорее всего он тайно установил оборудование для собственного шоу и ввел в компьютерную систему соответствующую программу. Он опробовал ее вначале на Джее Липпере, потом на египтологе Уичерли. И не забывайте, Винсент, его конечной целью были не только гости шоу: по национальному телевидению шла прямая трансляция. Могли пострадать миллионы человек.

– Невероятно!

Пендергаст опустил голову.

– Наоборот, вполне логично. Он поставил перед собой цель воссоздать ужасное, незабываемое Событие… вина за которое лежит на мне.

– Только не надо винить во всем себя.

Пендергаст взглянул на д’Агосту, и его серебристо-серые глаза потемнели. Он заговорил очень тихо, словно про себя:

– Это я сделал своего брата таким. И все эти годы находился в неведении. Я не только не искупил своей вины, но даже не попросил у него прощения. И это будет мучить меня всю оставшуюся жизнь.

– Прошу меня простить, но все это полное дерьмо. Я мало что знаю об этом, но уверен, что все случившееся с Диогеном было случайностью.

Пендергаст, словно не слыша, продолжал, и его голос стал еще тише:

– Смысл существования Диогена – я. А смысл моего существования, наверное, он.

«Роллс-ройс» проехал по территории аэропорта Кеннеди и остановился у восьмого терминала. Пендергаст вышел из автомобиля, д’Агоста последовал за ним.

Специальный агент взял чемодан и протянул руку лейтенанту.

– Винсент, желаю вам удачи на слушаниях, – сказал он. – Если я не вернусь, Проктор приведет мои дела в порядок.

Д’Агоста подавил тяжелый вздох.

– Если уж вы об этом заговорили, можно задать вам один вопрос?

– Да.

– Это очень… тяжелый вопрос.

Пендергаст немного помолчал.

– Ну так в чем дело?

– Вы наверняка знаете, что есть только один способ обезвредить Диогена.

Взгляд серебристо-серых глаз помрачнел.

– Вы ведь понимаете, что я имею в виду?

Пендергаст продолжал молчать, но лицо его стало таким холодным, что д’Агоста невольно отвел глаза.

– Если настанет момент, когда нужно будет принять решение и вы не сможете это сделать… он сможет. Поэтому я должен знать, сумеете ли вы… – Лейтенант не нашел в себе сил закончить фразу.

– Так о чем же вы хотели меня спросить, Винсент? – последовал холодный вопрос.

Д’Агоста посмотрел на него и ничего не ответил. Через мгновение Пендергаст повернулся и исчез в здании терминала.

Глава 72

Диоген Пендергаст обогнул угол виа делло Спроне и снова вышел на виа Санто-Спирито. Констанс Грин нигде не было видно – значит, как он и предполагал, она свернула на виа деи Коверелли и сейчас ожидала его, притаившись в засаде.

Чтобы убедиться в этом, он быстро прошел вниз по Санто-Спирито и остановился перед выходом на Коверелли, прижавшись к старинному фасаду какого-то полузабытого дворца. Выждав несколько секунд, он осторожно заглянул за угол.

Превосходно. Ее все еще не было видно – следовательно, она уже миновала первый поворот и поджидала, пока он приблизится с другой стороны.

Диоген сунул руку в карман, достал кожаный футляр и вынул из него скальпель с ручкой слоновой кости – точь-в-точь такой же, как тот, который он оставил под ее подушкой. Прохладная тяжесть инструмента подействовала на него успокаивающе. Еще через несколько секунд он раскрыл зонт и, выйдя из-за угла, уверенно направился вниз по виа деи Коверелли. Его шаги громко стучали по брусчатке, верхняя часть туловища была скрыта под зонтом. Прятаться сейчас не имело смысла: она не станет смотреть, кто приближается с противоположного конца улицы.

Он шел не таясь, вдыхая запахи мочи, собачьих фекалий, рвотных масс и сырого камня – старинная улочка сохранила «аромат» средневековой Флоренции. Сжимая скальпель в руке, затянутой в перчатку, он приблизился к первому изгибу Коверелли, представляя, как нанесет удар. Она будет стоять к нему спиной, он подойдет сбоку, схватит ее левой рукой за шею и нанесет удар в самое лучшее место – под правую ключицу. Длины лезвия как раз хватит, чтобы перерезать легочную артерию – там, где она разделяется на сонную и подключичную. Она даже не успеет вскрикнуть. Она будет умирать, а он будет держать ее на руках, баюкая. Ее кровь прольется на него, как в тот раз… при совсем других обстоятельствах…

…А потом он оставит ее лежать на земле вместе с плащом.

Диоген подошел к месту, где улица делала поворот на девяносто градусов. Пятнадцать шагов, десять, восемь… Пора…

Он свернул за угол и остановился. Никого. Улица была пуста. Он быстро огляделся, посмотрел вперед, назад, но ничего не заметил. Он находился в мертвой зоне: теперь она могла незаметно подобраться к нему с любой стороны.

Диогена охватила паника. Он где-то допустил просчет. Куда она могла подеваться? Неужели она его провела? Это казалось невероятным.

Он застыл, поняв, что оказался в ловушке. Если пойти вперед и выйти на Борго-Теголайо, более широкую и хорошо просматривавшуюся улицу, она – если находится там – обязательно его заметит и он лишится преимущества. То же самое произойдет и если он направится в противоположную сторону.

Диоген стоял неподвижно, лихорадочно соображая. Небо еще больше потемнело, и он понял, что причина не в дожде: это вечер накрывал город своей мертвой рукой. Он не мог оставаться здесь бесконечно: все равно придется выбирать, куда идти – направо или налево.

Несмотря на холод, ему стало жарко в плаще. Судя по всему, придется отказаться от своего плана, обогнуть угол и вернуться туда, откуда он пришел, – отменить маневр, словно ничего не произошло. Так будет лучше. Ничего не случилось. Она свернула в другом месте, и он потерял ее из виду – только и всего. Надо будет придумать что-нибудь еще. Может, поехать в Рим и заманить ее в катакомбы Св. Калликста? Эта популярная среди туристов достопримечательность со множеством ответвлений и тупиков – идеальное место для убийства.

Диоген повернулся и пошел вдоль виа деи Коверелли, осторожно свернул за угол. Улица была пуста. Он прошел еще немного – и вдруг боковым зрением заметил, как что-то мелькнуло над одной из арок. Диоген инстинктивно отпрыгнул в сторону, и в то же мгновение на него набросилась какая-то тень. Скальпель беспрепятственно разрезал ткань плаща и костюма, и бок пронзила жгучая боль.

Вскрикнув, он отпрянул и, уже падая, швырнул в нее собственный скальпель, целясь в шею. У него было гораздо больше ловкости и опыта обращения с холодным оружием. Лезвие, описав сверкающую дугу, коснулось плоти – и тут же хлынула кровь. Но, падая, он понял, что ее голова в последний момент дернулась и скальпель, вместо того чтобы вонзиться в горло, лишь скользнул по щеке.

Он тяжело упал на булыжники, перевернулся и тут же вскочил на ноги, но она уже исчезла – испарилась. И тогда он понял, в чем заключался ее план. То, что она даже не попыталась изменить свою внешность, не было случайностью. Она хотела, чтобы ее заметили, так же как и он сам. Она почти позволила ему заманить себя в ловушку, а потом использовала ее против него, заранее все просчитав и опередив его. Простота и гениальность этого плана потрясли его.

Он стоял, глядя на возвышающиеся над ним каменные арки. Вне всякого сомнения, она взобралась на осыпающийся край одной из них и оттуда прыгнула на него. Далеко вверху виднелась узкая серая полоска неба, с которого падали капли дождя. Он сделал шаг вперед и покачнулся.

(* Эсхил. Орестея, часть I, Агамемнон.)

Диогена охватила внезапная слабость, жжение в боку усиливалось. Он не решался расстегнуть пальто и осмотреть рану – испачканная кровью одежда могла привлечь к нему внимание, – поэтому лишь потуже затянул пояс, надеясь, что это поможет остановить кровь. «Кровь обязательно заметят», – подумал он.

Когда слабость отступила, а шок, вызванный внезапностью нападения, прошел, он вдруг понял, что у него появилась возможность избавиться от нее. Скальпель рассек ей щеку, и порез наверняка сильно кровоточил, как всегда в подобных случаях. Такую рану невозможно скрыть, даже если обмотать голову шарфом. И она, конечно, не будет бегать за ним по всей Флоренции с окровавленным лицом. Ей придется где-нибудь укрыться, чтобы привести себя в порядок, а это даст ему время, необходимое, чтобы сбить ее со следа – навсегда.

Нужно использовать благоприятный момент. Если ему удастся от нее отделаться, он сможет, снова изменив внешность и имя, добраться до конечной цели своего путешествия. А уж там она его никогда не найдет.

Он как можно более небрежной походкой дошел до стоянки такси в конце Борго-Сан-Джакопо, чувствуя, как кровь, пропитавшая одежду, стекает по ноге. Боль была не слишком сильной, и он решил, что лезвие лишь скользнуло по ребрам, не задев жизненно важных органов.

Нужно было остановить кровь – и как можно скорее. Он зашел в маленькое кафе на углу Борго-Теголайо и Санто-Спирито, подошел к барной стойке и заказал эспрессо и спремута. Выпив по очереди и то и другое, положил на поднос монету в пять евро и прошел в туалет, где, запершись в кабинке, снял пальто. Крови было невероятно много. Он быстро осмотрел рану, убедился, что брюшная полость не задета, и стал промокать кровь туалетной бумагой. Потом, оторвав от рубашки широкую полоску ткани, обвязал торс, пытаясь остановить кровь. Умывшись, надев плащ и причесавшись, он вышел на улицу.

Вскоре Диоген почувствовал, что кровь стекает в ботинок, и, обернувшись, увидел за собой на тротуаре красные следы. Правда, кровь не была свежей, к тому же он и сам ощущал, что кровотечение стало слабее. Еще несколько шагов – и он уже на стоянке такси. Открыв заднюю дверцу «фиата», он с облегчением опустился на заднее сиденье.

– Говоришь по-английски, приятель? – улыбаясь, спросил он водителя.

– Да, – хрипло ответил тот.

– Молодец! Тогда, будь добр, отвези меня на вокзал.

Такси рвануло с места, и он откинулся на спинку сиденья, чувствуя, как липкая жидкость стекает ему в пах. Внезапно в голове у него завертелся рой мыслей, обрывков воспоминаний, зазвучала какофония голосов:

Глава 73

В монастыре Суоре-ди-Сан-Джованни-Батиста во Флоренции имелись приходская школа, часовня и вилла с пансионом для набожных посетителей, которыми управляли двенадцать монахинь. Было уже совсем поздно, когда сидевшая за стойкой регистрации сестра с удивлением увидела, как в дверь вошла прибывшая утром молодая постоялица. Она вернулась с экскурсии по городу промокшая и продрогшая, съежившись от холода и пряча лицо в шерстяной шарф.

– Синьора желает поужинать? – начала было монахиня, приподнимаясь со стула, но вошедшая оборвала ее таким резким жестом, что она тут же закрыла рот и уселась на свое место.

В своей маленькой, просто обставленной комнате Констанс Грин яростно сорвала с себя пальто и быстро прошла в ванную. Склонившись над раковиной, заткнула сливное отверстие и включила горячую воду. Когда в раковину набралось достаточно воды, Констанс сняла шарф и посмотрелась в зеркало. Под шерстяным шарфом был еще один – шелковый, насквозь пропитанный кровью. Девушка осторожно его размотала, внимательно осмотрела пораненное место, но почти ничего не увидела: ухо и щека были покрыты запекшейся кровью. Опустив в воду мочалку, она выжала ее и осторожно приложила к щеке, потом прополоскала и снова приложила. Через несколько минут ей удалось почти полностью оттереть кровь и как следует осмотреть место пореза.

Рана была не такой глубокой, как показалось вначале. Скальпель рассек ухо, но едва задел лицо. Она осторожно коснулась пореза пальцами – края оказались удивительно ровными. Все оказалось не так страшно, хотя крови из нее натекло, как из свиньи. Может, даже шрама не останется.

Шрам! Она чуть не расхохоталась и бросила окровавленную мочалку в раковину. Потом наклонилась и стала рассматривать свое отражение в зеркале. Лицо ее похудело и осунулось, глаза ввалились, губы потрескались.

В романах, которые она читала, погоня описывалась как не слишком обременительное дело. Герои преследовали друг друга по всему миру, успевая отдохнуть, как следует поесть и привести себя в порядок. В действительности же это было чрезвычайно изматывающее занятие. Она почти не спала с тех пор, как напала на его след в музее, почти ничего не ела и выглядела просто страшилищем.

В довершение ко всему внешний мир оказался настоящим кошмаром – шумным, хаотичным, жестоким и враждебным. Он был совсем не похож на уютный, предсказуемый и высоконравственный мир художественной литературы. Большинство людей, с которыми ей пришлось столкнуться, были злыми, корыстными и недалекими – ей просто не хватало слов, чтобы как следует описать всю их порочность. Кроме того, погоня за Диогеном оказалась дорогим удовольствием: из-за отсутствия опыта, из-за постоянно возникавших непредвиденных расходов и из-за того, что ее часто обманывали, сумма ее расходов за последние сорок часов составила почти шесть тысяч евро. У нее осталось всего около двух тысяч, и взять деньги было негде.

Она преследовала его целых сорок часов, ни на минуту не выпуская из виду. Но ему в конце концов удалось ускользнуть. Его рана вряд ли помешает ему двигаться дальше – наверняка она такая же пустяковая, как и у нее. Она не сомневалась, что потеряла его след навсегда – уж он-то об этом позаботится. Он сменит облик и направится в укромное место, которое наверняка приготовил на такой случай много лет назад.

Она чуть не убила его – причем дважды. Если бы у нее было другое оружие… если бы она умела стрелять… если бы на долю секунды раньше нанесла удар скальпелем… он был бы уже мертв.

Но он ускользнул. Она не использовала свой шанс.

Констанс вцепилась в край раковины, пристально вглядываясь в свое отражение в зеркале. Она не сомневалась в том, что его след оборвался. Он поедет на такси или поезде, полетит на самолете, пересечет десяток границ, исколесит вдоль и поперек всю Европу, после чего осядет наконец в том месте и в том обличье, которое давно уже тщательно приготовил. Констанс была уверена, что он не покинет пределы Европы, но толку от этой уверенности было мало. Чтобы найти его, понадобится целая жизнь – и даже больше.

Жизнь – это все, что у нее осталось. И когда она найдет его, то сразу же узнает. Он прекрасно замаскировался, но никакой маскарад не сможет ее обмануть. Она слишком хорошо его знает. Он может полностью изменить свою внешность – изменить лицо, одежду, голос, жесты. Но две вещи останутся неизменными – его осанка и его запах. Второе было даже более важным. И именно об этом Диоген наверняка не подумал. У него был особый запах, и Констанс прекрасно его помнила – странный, опьяняющий аромат лакрицы, к которому примешивался острый и тяжелый запах железа.

Целая жизнь… Ее охватило такое отчаяние, что она покачнулась и крепче вцепилась в край раковины.

Не оставил ли он перед своим поспешным бегством какой-нибудь ниточки, за которую можно было бы ухватиться? Но чтобы проверить это, придется вернуться в Нью-Йорк, а к тому времени его след окончательно остынет.

Что, если попытаться припомнить какую-нибудь неосторожную фразу, брошенную им в ее присутствии? Нет, это маловероятно – он был слишком предусмотрителен. Но ведь он мог и потерять бдительность, зная, что она все равно умрет…

Констанс вышла из ванной и присела на край кровати. Собравшись с духом, постаралась мыслить предельно четко и вызвала в памяти их первые беседы на Риверсайд-драйв, 891. Это было очень тяжело и так больно, словно отдирали присохшую повязку от свежей раны, однако она заставила себя вспомнить все до мельчайших подробностей – первые фразы, которыми они обменялись, слова, которые он шептал ей на ухо. Но ничего существенного припомнить не удалось.

Затем она перебрала в памяти их последнюю встречу, книги, которые он ей принес, его декадентские рассуждения о чувственной жизни. Опять ничего, ни одного намека на то, где могло находиться его убежище. «В моем доме – моем настоящем доме, который мне очень дорог, – есть библиотека…» – кажется, именно так он говорил ей тогда. Или это тоже было циничной ложью, как и все остальное? А вдруг в этих словах все же есть крупица правды? «Я живу у моря. Я могу сидеть в той комнате, погасив свечи, слушать шум волн и представлять, что я ловец жемчуга…»

Библиотека в доме у моря. Не слишком много. Она несколько раз повторила про себя сказанные им тогда слова, но он оказался очень предусмотрителен и не сообщил о себе ничего конкретного, кроме преднамеренной лжи вроде тех шрамов, которые якобы остались после попытки самоубийства.

Шрамы, самоубийство… Констанс поняла, что все это время старательно избегала воспоминаний о том единственном событии, которое могло хоть как-то помочь установить местонахождение Диогена. Но она ничего не могла с собой поделать. Думать о тех последних часах, которые они провели вместе, о том, как она отдалась ему, было почти так же больно, как в первый раз читать то письмо…

Но Констанс удалось взять себя в руки. Она медленно легла на постель и, глядя в темноту, припомнила каждую мельчайшую деталь.

Она вспомнила, что в тот момент, когда страсть уже почти полностью завладела им, он прошептал ей на ухо стихи. Он прочитал их по-итальянски:

Констанс знала, что это стихотворение Карлуччи, но никогда не изучала творчество этого поэта. Возможно, именно сейчас следует наверстать упущенное.

Она села и сразу же сморщилась от неожиданно резкой боли в ухе. Вернувшись в ванную, тщательно обработала рану, нанесла на нее мазь, содержащую антибиотик, и налепила пластырь, постаравшись, чтобы он был не очень заметен. После этого разделась, быстро приняла ванну, вымыла голову и надела чистую одежду, а мочалку, полотенце и испачканное кровью платье сунула в мешок для мусора. Потом убрала в чемодан свои туалетные принадлежности, взяла чистый шарф и повязала на голову, прикрыв порез. Застегнула чемодан, перетянула его ремнями, взяла в руку мешок для мусора и спустилась в холл. Все еще сидевшая за стойкой монахиня взглянула на нее испуганно.

– Синьора, вам что-то не понравилось?

Констанс открыла бумажник.

– Quanto costa? Сколько я вам должна?

– Синьора, если вам не понравилась комната, мы можем предложить вам другую.

Констанс вынула из бумажника мятую купюру достоинством сто евро и положила на стойку.

– Это слишком много, ведь вы даже не переночевали…

Но Констанс Грин уже открыла дверь и скрылась в холодной дождливой ночи.

Глава 74

Два дня спустя Диоген Пендергаст стоял на носу трагетто, рассекавшего вздымающиеся синие воды южной части Средиземного моря. Судно проплывало мимо скалистого мыса Милаццо, увенчанного маяком и разрушенным замком. За ним виднелись огромная выпуклость Сицилии, утопающей в вечернем тумане, и голубой силуэт вулкана Этна с поднимающимся над ним столбом дыма. Справа вздымался темный хребет Калабрии. Место, куда он направлялся, находилось далеко, очень далеко в море.

Огромный оранжевый глаз солнца только что скрылся за мысом, отбрасывая на воду длинные тени и золотя развалины древнего замка. Судно направлялось на север, к Эолийским островам – самым отдаленным из средиземноморских островов, обители четырех ветров, как считали древние. Совсем скоро он будет дома.

Дом. Он несколько раз повторил про себя это слово, испытывая одновременно радость и горечь. Что оно означает? Убежище, место уединения и покоя. Он достал из кармана пачку сигарет, зашел в каюту на палубе, прикурил и глубоко затянулся. Он не курил уже больше года – с тех пор как был дома в последний раз, – и никотин помог ему собраться с мыслями.

Он вернулся к двум последним дням своего безумного путешествия: Флоренция, Милан, Люцерна – там в больнице ему зашили рану, – потом Страсбург, Люксембург, Брюссель, Амстердам, Берлин, Варшава, Вена, Любляна, Венеция, Пескара, Фоджия, Неаполь, Реджо-ди-Калабрия, Мессина и, наконец, Милаццо. Сорокавосьмичасовая пытка путешествия по железной дороге, после которого он ощущал себя вконец измотанным и больным.

Но теперь, глядя на исчезающее за горизонтом солнце, он чувствовал, как к нему возвращаются силы и ясность мысли. Он ускользнул от нее во Флоренции, она больше не преследовала его – не могла преследовать. После того он несколько раз менял облик и имя, запутал свои следы настолько, что ни она, ни кто-то еще не смог бы их распутать. Сначала он направился в Европейский союз, затем пересек швейцарскую границу, потом вновь оказался на территории объединенной Европы – уже под другим именем. Это могло сбить с толку самого упорного и хитроумного преследователя.

Она его не найдет. Брат тоже его не найдет. Пять лет, десять, двадцать – у него полно времени, чтобы как следует подготовиться и нанести свой следующий, и последний, удар. Он вышел на палубу и вдохнул морской воздух, чувствуя, как душа наполняется блаженным покоем. И впервые за несколько месяцев резкие насмешливые голоса, звучавшие в его мозгу, стихли до шепота и стали почти неслышны за шумом моря:

Глава 75

Специальный агент Алоиз Пендергаст сошел с автобуса на виале Джаннотти и пешком пересек небольшой парк, где росли преимущественно сикоморы, миновав на своем пути небольшую карусель. Одет он был как обычно – за пределами Соединенных Штатов необходимость в маскараде отпала. Выйдя на виа ди Риполи, Пендергаст свернул налево и остановился перед огромными железными воротами монастыря Суоре-ди-Сан-Джованни-Батиста. На висевшей на них табличке значилось лишь: «Вилла Мерло-Бьянко». За воротами послышались звонкие голоса школьников, отпущенных на перемену.

Пендергаст нажал кнопку звонка, и через минуту ворота раздвинулись, открыв посыпанный гравием двор перед большой виллой. Боковая дверь была распахнута, и, судя по маленькой табличке, за ней находилась комната регистрации постояльцев.

– Доброе утро, – произнес он по-итальянски, обращаясь к маленькой пухленькой монахине за стойкой. – Насколько я понимаю, вы и есть сестра Клаудия?

– Да, это я.

Пендергаст пожал ей руку.

– Рад знакомству. Как я уже говорил по телефону, у вас останавливалась моя племянница – мисс Мэри Улсисор. Она убежала из дома, и семья очень переживает.

Монахиня чуть не задыхалась от волнения.

– Да, синьор, я действительно заметила, что молодая леди была очень встревожена. Когда она пришла, у нее было такое измученное лицо! И она даже не осталась ночевать – прибыла утром, потом вернулась в тот же вечер и ушла, несмотря на мои уговоры…

– Она уехала на автомобиле?

– Нет, она пришла и ушла пешком. Вероятно, села в автобус, потому что такси всегда въезжают в ворота.

– Во сколько она ушла?

– Она вернулась в восемь вечера, синьор, вся мокрая и продрогшая. Думаю, она даже заболела.

– Заболела? – резко переспросил Пендергаст.

– Я, конечно, не уверена, но она шла как-то съежившись и прикрывала лицо.

– Прикрывала? Чем?

– Темно-синим шерстяным шарфом. А потом через два часа она спустилась вниз с багажом, заплатила слишком много за комнату, в которой не ночевала, и ушла.

– Одета она была так же?

– Нет, она переоделась, и в тот раз на ней был уже красный шарф. Я пыталась ее остановить, честное слово.

– Вы сделали все, что могли, сестра. Могу я теперь осмотреть комнату? Вам не стоит беспокоиться – я сам открою.

– Комнату уже убрали, там нечего смотреть.

– Я бы все же предпочел взглянуть, если вы не возражаете. На всякий случай. После этого в ней кто-нибудь останавливался?

– Пока нет, но завтра супружеская пара из Германии…

– Будьте добры, дайте ключ.

Монахиня протянула Пендергасту ключ. Он поблагодарил ее, пересек холл и быстро поднялся по лестнице. Комната, в которой останавливалась Констанс, располагалась в конце длинного коридора. Она оказалась совсем небольшой и очень просто обставленной. Заперев дверь изнутри, Пендергаст тут же опустился на колени и осмотрел пол, заглянув под кровать, но, к его великому разочарованию, комнату тщательно убрали. Он поднялся и задумчиво огляделся, потом открыл тумбочку. Она оказалась пуста, но, приглядевшись, Пендергаст заметил в дальнем углу маленькое темное пятно. Он протянул руку и, коснувшись пятна, поцарапал его ногтем. Это была кровь – уже подсохшая, но еще довольно свежая.

Когда Пендергаст спустился вниз, сестра Клаудия казалась еще больше встревоженной.

– Девушка была очень взволнована. Не понимаю, куда она могла отправиться в десять часов вечера. Я пыталась с ней поговорить, синьор, но она…

– Уверен, вы сделали все, что было в ваших силах, – повторил Пендергаст. – Еще раз большое спасибо за помощь.

Он покинул монастырь и в глубокой задумчивости вышел на виа ди Риполи. Констанс ушла ночью, под дождем… Но куда?

Войдя в небольшое кафе на углу виале Джаннотти, Пендергаст заказал эспрессо и продолжил свои размышления. В том, что Констанс встретилась во Флоренции с Диогеном, у него не было никаких сомнений. Между ними произошла потасовка, и она была ранена. Казалось невероятным, что этим все ограничилось: как правило, люди, которых затягивало на орбиту Диогена, не покидали ее живыми. Вероятно, тот недооценил Констанс, как, впрочем, и сам Пендергаст. В этой женщине вдруг открылась неожиданная, бездонная глубина.

Пендергаст допил кофе, купил у бармена транспортную карту и, перейдя улицу, стал ждать автобуса, следующего в центр города. Когда автобус наконец появился, Пендергаст вошел последним. Подойдя к кабине, он протянул водителю пятьдесят евро.

– Мне платить не нужно, просто пробейте свой билет, – раздраженно сказал водитель, резко трогаясь с места и энергично выкручивая руль толстыми руками.

– Мне нужна информация.

Водитель даже не взглянул на деньги.

– Какая информация?

– Я ищу племянницу. Она ехала в этом автобусе в десять часов вечера два дня назад.

– Я работаю в дневную смену.

– Вам известно имя водителя ночной смены и номер его мобильного телефона?

– Если бы вы не были иностранцем, я бы подумал, что вы из полиции.

– Это дело не имеет отношения к полиции. Я просто дядя, разыскивающий свою племянницу. – В голосе Пендергаста послышались просительные нотки. – Пожалуйста, синьор, помогите мне. Семья буквально сходит с ума.

Водитель притормозил на повороте и сказал, уже мягче:

– Его зовут Паоло Бартоли, номер три-три-три-шесть-шесть-два-ноль-три-семь-шесть. И уберите деньги, они мне не нужны.

Пендергаст сошел на пьяцца Ферруччи, вынул из кармана сотовый телефон, купленный уже во Флоренции, и набрал номер. Бартоли оказался дома.

– Как я мог ее забыть? – воскликнул водитель в ответ на вопрос, помнит ли он молодую особу, ехавшую в его автобусе поздно вечером два дня назад. – Голова у нее была обмотана шарфом, поэтому лица я рассмотреть не смог, а голос звучал очень глухо. Она говорила на давно устаревшем итальянском, которого я не слышал со времен Муссолини, и казалась каким-то призраком из прошлого. Я даже принял ее за сумасшедшую.

– Не припомните, где она сошла?

– Она попросила остановить у Национальной библиотеки.

Путь от пьяцца Ферруччи до Национальной библиотеки занял довольно много времени. Библиотека находилась на другом берегу Арно, ее сдержанно-элегантный коричневый фасад в стиле барокко возвышался над грязной площадью. В холодном гулком читальном зале Пендергаст нашел библиотекаря, также хорошо запомнившего Констанс.

– Да, я работал в ночную смену, – сказал он. – В эти часы не бывает много читателей. А она казалась такой одинокой, такой потерянной. Я то и дело на нее поглядывал. Она заказала одну книгу и читала ее больше часа. Причем смотрела на одно место, не переворачивая страницу, и все бормотала что-то про себя словно сумасшедшая. Время приближалось к полуночи, и я уже было хотел попросить ее идти домой, чтобы закрыть читальный зал, но она неожиданно встала и взяла еще одну книгу.

– Какую?

– Географический атлас. Она рассматривала его примерно десять минут, быстро записывая что-то в маленький блокнот, потом вскочила и убежала, словно за ней гнались все черти ада.

– Что это был за атлас?

– Я не обратил внимания. Он стоял на полке со справочной литературой, и, чтобы посмотреть его, не нужно было заполнять регистрационную карточку. Подождите-ка, кажется, у меня осталась карточка книги, которую она брала перед этим. Минутку, сейчас я ее принесу.

Через несколько минут Пендергаст, расположившись на том самом месте, где два дня назад сидела Констанс, смотрел на ту самую книгу. Это был тонкий сборник стихов Джозуэ Кардуччи, итальянского поэта, в 1906 году получившего Нобелевскую премию по литературе.

Закрытая книга лежала перед Пендергастом на столе. С величайшей осторожностью он перевернул ее, надеясь, что она, как это иногда бывает, сама раскроется на той странице, которую читали последней. Но это было старое издание, отпечатанное на плотной бумаге, и оно раскрылось на заднем форзаце.

Тогда Пендергаст сунул руку в карман пиджака, вытащил увеличительное стекло и чистую зубочистку и начал переворачивать все страницы подряд, каждый раз проводя зубочисткой у самого корешка, а потом внимательно рассматривая осевшие на ней пылинки и ворсинки в увеличительное стекло.

Спустя примерно час, на сорок второй странице, он нашел то, что искал: три красных волнистых шерстяных волокна, которые вполне могли упасть с вязаного шарфа.

Стихотворение, занимавшее целый разворот, называлось «Легенда о Теодорихе». Пендергаст начал читать:

Стихотворение повествовало о загадочной смерти короля остготов Теодориха. Пендергаст прочитал его один раз, потом второй, но так и не понял, почему Констанс придала ему особое значение. Потом пробежал глазами строчки в третий раз и припомнил древнюю легенду.

Теодорих, один из великих правителей варваров, создал на руинах Римской империи могущественное королевство. Среди множества жестокостей, которыми ознаменовалось его правление, было убийство выдающегося государственного деятеля и ученого Боэция. Сам Теодорих умер в 526 году. Согласно легенде, некий отшельник, живший в одиночестве на Эолийских островах у побережья Сицилии, поклялся, что видел, как в момент смерти Теодориха его душа с криком исчезла в жерле вулкана Стромболи, который первые христиане считали входом в ад.

Стромболи. Дорога в ад. Пендергаст все понял. Взяв с полки атлас Сицилии, он вернулся на место и открыл его на той странице, где были изображены Эолийские острова. Самый крупный из них назывался Стромболи и представлял собой верхушку действующего вулкана, отвесно поднимающуюся из воды. На его подтачиваемых морскими волнами берегах расположилась единственная деревушка. Остров был отдаленным и труднодоступным, а сам вулкан Стромболи считался наиболее активным в Европе: его регулярные извержения происходили на протяжении по крайней мере трех тысячелетий.

Пендергаст осторожно протер страницу атласа сложенным вчетверо льняным носовым платком и поднес к нему увеличительное стекло. На белой ткани виднелось еще одно красное шерстяное волокно.

Глава 76

Диоген Пендергаст стоял на террасе своей виллы с бокалом шерри в руке. Внизу, спускаясь к широкому, покрытому черным песком пляжу, белели маленькие оштукатуренные домики деревни Присцита. Налетавший с моря соленый ветер доносил до него аромат цветущей гинестры. Спустились сумерки, и примерно в миле от острова, на огромной скале Стромболиччо, зажегся и начал мигать маяк.

Потягивая шерри, Диоген прислушивался к доносящимся снизу далеким звукам – голосам матерей, зовущих детей ужинать, лаю собак, шуму мотора «апе» – трехколесной автоматической повозки, единственного пассажирского транспорта на острове. Ветер усиливался, поднимая волны, – сегодняшняя ночь обещала быть неспокойной.

Сверху слышался низкий рокот вулкана. Здесь, на краю земли, Диоген чувствовал себя в безопасности. Констанс никогда не сможет сюда добраться.

Это был его дом. Он впервые приехал сюда двадцать лет назад и с тех пор каждый год наведывался на остров, тщательно готовясь сначала к приезду, а потом к отбытию. Три сотни постоянных жителей считали его эксцентричным вспыльчивым британцем – профессором классических языков, который периодически появляется здесь, чтобы поработать над книгой, и не любит, когда его беспокоят. Диоген редко приезжал сюда летом, в разгар сезона, хотя остров, находившийся в шестидесяти километрах от материка и иногда по нескольку дней недоступный из-за шторма и отсутствия порта, не пользовался особой популярностью у туристов.

Снова послышался низкий гул – сегодня вулкан был активен, как никогда. Диоген обернулся и посмотрел на его крутые темные склоны. Клубы дыма рассерженно вырывались из кратера, возвышавшегося более чем в полумиле от виллы, и ему хорошо были видны оранжевые вспышки в зубчатом конусе, похожие на мигание неисправной электрической лампы.

На Стромболиччо погасли последние отблески солнца, и море стало почти черным. Огромные пенистые волны одна за другой набегали на черный пляж, расчерчивая его белыми полосами, и их шум сливался с глухим монотонным рокотом вулкана.

В последние двадцать четыре часа Диоген почти не думал о недавних событиях: огромным усилием воли ему удалось вытеснить из сознания болезненные воспоминания. Пройдет немного времени, и он обязательно все как следует обдумает, а сейчас ему нужен отдых. В конце концов, он дома, впереди у него еще уйма времени, чтобы как следует все рассчитать и нанести следующий удар.

Диоген так сильно сжал тонкий бокал, что тот треснул. Раздраженно швырнув осколки на землю, он пошел на кухню за новым. Шерри был из старых запасов, сделанных несколько лет назад, и Диоген старался не расходовать зря ни капли.

Сделав маленький глоток, он немного успокоился и вернулся на террасу. Деревня готовилась к ночному отдыху: снизу доносились приглушенные голоса и детский плач, где-то стукнула дверь. Шум мотора слышался теперь уже гораздо ближе, на одной из извилистых улочек, ведущих к его вилле.

Диоген поставил бокал на перила террасы, закурил, глубоко затянулся и выдохнул дым в темный воздух, напряженно вглядываясь в сторону деревни. «Апе» определенно поднимался по склону горы, скорее всего по виколо Сан-Бартоло… Заунывное жужжание мотора приближалось, и Диоген впервые почувствовал тревогу. Поздний вечер – неподходящее время для поездок на «апе», особенно в верхней части деревни. Разве что кто-то приехал на такси… Но было начало весны, для туристов рановато: паром, на котором он прибыл из Милаццо, доставил на остров только продовольствие и другие товары. К тому же с тех пор прошло уже несколько часов.