Музыка для богатых Рогоза Юрий

Завтрак был простым и вкусным. Яичница с поджаренным беконом, сыр, свежий хлеб, разные соки. Все это появилось на столе мгновенно и словно само по себе. Но на самом деле, конечно же, все приготовила и подала Шон, просто получалось это у нее так быстро и ловко, что Никита опять поразился – ему старомодно казалось, что быть одновременно некрасивой матерящейся стервой и прекрасной хозяйкой девушка не может.

Но еще больше поразило Никиту другое. Он ел с аппетитом и легким сердцем. Совсем как в юности, при бабушке. И как у него больше не получалось ни в случайных кафе на улице, ни в ресторанах гастрольных гостиниц, ни, тем более, в жуткой московской квартире.

Харалдай словно подслушал его мысли.

– Чуешь, Никита, ну, як ты вообще? – шепотом спросил он, выбрав момент, когда Шон и Витек о чем-то разговаривали.

– В каком смысле? – не понял Никита.

– Ну як? У прямом смысле… Я ж тебя вчера трошки того… посмотрел. Дела там хреновые, мутные, я так, для пробы, малость почистил… А шо, совсем не легче?

– Вы знаете, легче… – шепотом признался Никита. – Я с самого утра почувствовал, честное слово… Даже удивился…

– От и добре, от и молодец… – радостно забубнил шаман. – Значит, будет дело, не переживай! Зробым тебе облегчение. А як же иначе! Ты ж молодой совсем хлопец, нечего усяким злобным эгрегорам тоби душу кромсать…

– Спасибо, Анатолий Макарович… – ответил оторопевший Никита и повернулся к развалившемуся в кресле Витьку. – Виктор, а вы случайно не знаете, где Марик?

– Да кто ж его, пархатого, ведает, – равнодушно пожал плечами Витек, отхлебнув крепкого чаю из подстаканника. – Шустрит где-то, жидяра. Они ж неугомонные, сам знаешь…

– Вин цэе… казав, шо как раз по твоим делам кудысь пишов, – отозвался Харалдай. – И попросыв, шоб ты не уходил…

– И не «выкай» ты мне, ради Христа! Слышь, Никита… – попросил Витек. – Как брата тебя прошу…

– Хорошо, конечно… – быстро согласился Никита. – Извини…

– А меня чтобы Шуркой звал, ясно? – пробасила за спиной Шон.

– Ты бы оделась! Шурка… – одернул ее Витек. – А то трясешь здесь грудями, как прости Господи…

Та едва слышно огрызнулась, но все же пошла и накинула на могучее тело халат.

– Ребята, – Никита жутко смущался, но понимал, что разговор нужно начинать прямо сейчас, пока не вернулся Циммершлюз. – Я, наверное, чего-то не понимаю, но… где я оказался? Ну, в смысле, что вы все здесь делаете? Да и я тоже…

Он, покраснев, замолчал, понимая, что от волнения говорит путано, как дегенерат. Шон, Харалдай и Витек задумчиво молчали, опустив глаза.

– Я серьезно… – взмолился Никита. – Вы, наверное, знаете что-то такое, чего не знаю я, так расскажите!.. Ведь так в жизни не бывает!

– У жизни як раз всякое бывает… – тихо отозвался шаман.

– Не путай парня, Харалдай, – вмешался Витек. – Мы же все отлично понимаем, о чем он. Сами первое время себя вопросами изводили. Что, скажете, не так?

– Було такое дело… – покорно кивнул шаман.

– А теперь? – с замиранием сердца спросил Никита.

– А что теперь? – хохотнул Витек. – Привыкли, блин горелый! И потом – разговоры эти, игры… Прикольно! А русский человек, он же как – духом силен, а душою слаб, вот к чуду и тянется! Помнишь – царевна-лягушка, по щучьему веленью…

– Ну, с теми все как раз понятно, – негромко вставил Харалдай. – Обычные демоны второго уровня… Му-Шубууна проделки….

– Вот мы сдуру и расслабились, – не реагируя, продолжал Витек. – А Циммершлюзам, им же, иудам, только этого и надо, тут как тут, рады стараться!.. Рубль одолжат, а взамен душу потребуют!..

– А на кой хер ему твоя душа? – Шон наконец подсела к столу и закусила углом рта папиросу. – Не думал?

– Откуда я знаю, – невозмутимо ответил Витек. – Я ж не жид…

Харалдай явно хотел что-то сказать, но промолчал. Только многозначительно покачал головой.

– Нет, но вы мне хоть что-то объясните? – Никита беспомощно обвел присутствующих взглядом.

– А что объяснять? Что объяснять-то, Никит? Тебя формальная сторона интересует? Здесь как раз все просто – мы все типа снимаем у Циммершлюза квартиры.

– Вот именно – типа!.. – Шон снова омерзительно сплюнула на пол. – Мудаком не прикидывайся, да? Где ты еще такие условия видал? И такие цены? И где видал, чтобы хозяин квартиры сам своим жильцам работы подыскивал?

– Подозрительного много, я же не спорю… – миролюбиво согласился Витек.

– Ой, хлопцы-девчата, не все так просто… – невесело вздохнул Харалдай. – От я, к примеру, як зарин, всех вижу – кого добряче, кого – так себе… А Ароныча – ну вот нистолечки! – Он показал край своего крестьянского мизинца. – Дывлюсь, бувало, дывлюсь – а не вижу, и край!..

– Ишь, чего захотел! – оскалился Витек. – С жидами не так все просто! Их еще при царе Соломоне учили душу маскировать! А это ж когда было…

– Погодите, ребята, – мысль Никиты вдруг заработала с удивительной ясностью. – Но ведь он почему-то выбрал именно нас, так? Разных, непохожих… Или у нас есть что-то общее, просто мы не знаем?

– Да думали уже… – чуть раздраженно сказал Витек. – Не складывается…

– А когда вы сюда попали… – не сдавался Никита.

– Я – три месяца назад, – на миг задумавшись, сообщил Витек. – Шурка тогда уже с неделю здесь хозяйничала. А Харалдая жид чуть позже привел, недели через три или вроде того…

– Я не о том, – перебил Никита. – Когда вы сюда попали, у вас же наверняка возникли вопросы?

– А то как же! – похабно улыбнулась Шон, показав крепкие, как у лошади, зубы. – Я лично без вариантов была уверена, что в секс-рабство загремела…

– Не с твоим счастьем, телка… – Витек, наклоняясь, ущипнул Шон за грудь, англичанка вяло оттолкнула его руку. – Я ничего такого не думал, врать не буду… Да и с какой радости мне вообще о чем-то думать? Меня лично все устраивает – квартплата, условия… Пусть Циммершлюз думает, если ему нужно! А я – сознательный патриот России. На собрания хожу, ума набираюсь. Меня ему не одолеть. Интригует жидяра? Ловушки расставляет? Да ради Бога, мне-то что…

– А я, кажись, поняла, – выдохнув зловонное табачное облако, призналась Шон. – Не сейчас. Уже недели две как. Он книгу пишет. Скорее всего, какое-нибудь пособие, вроде «Как выжить» или «Как заработать миллион»… И мы ему нужны как живой материал…

– Во гад! – забеспокоился Витек. – Пусть только попробует мое настоящее имя вставить! Кишки выпущу!..

– И еще. Никита прав, – продолжила Шон. – Что-то должно нас объединять, я об этом тоже думала. Вот ты, Витек, – детдомовский, он, – она ткнула пальцем в Никиту, – тоже сирота…

– А откуда вы… откуда ты знаешь? – ошеломленно выдохнул Никита.

– Здрасьте, моя радость! – Шон издевательски кивнула и почесалась совершенно неприличным образом.

– И правда, Никит, придуриваться-то не надо, – поддержал подружку Витек. – Кто нам полночи про свое житье-бытье рассказывал? Пушкин?..

Никите показалось, что он сейчас умрет. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы бетонная площадка под ним треснула и он рухнул вниз, в спасительную темноту шахт и подвалов небоскреба. Он почувствовал себя еще более голым, чем час назад в бассейне.

– Ты того, не переживай сильно… – виновато пробубнил ему на ухо шаман. – Так же ж воно правильнише, иначе б не попустило…

– Ой, а покраснел-то, покраснел… Прямо не мужик, а целка! – радостно провыла Шон, и Никите захотелось убить ее. Прямо сейчас. Например, пырнуть огромным ножом, которым она резала сыр. Но о резких движениях нечего было и думать – от навалившихся ужаса и стыда он вообще не мог пошевелиться. И даже продолжавшийся за столом разговор долетал до него словно издалека, сквозь мучительную густую пелену.

– Короче, я жидяру не боюсь, да и остальных Циммершлюзов – тоже, – бодро подытожил Витек, поднимаясь и разминая жилистые плечи. – Попробует меня в какое-нибудь говно втянуть – ему же дороже обойдется…

– А мне бы только старика Копейкина встретить, остальное вообще не ебет, – с мерзким акцентом отозвалась Шон, гремя чашками в углу кухни. – С ним мне и Циммершлюз, и вообще все по барабану…

– А я счастливый… – тихо и доверчиво произнес шаман Харалдай.

– Это в каком смысле? – подозрительно спросил Витек.

– А у прямом… – тяжело вздохнул шаман. – Я у жизни так мало добра от людей бачил, шо отталкивать его по доброй воле не стану… У садике меня обижали, смеялись, бо я до шести лет писялся. У школе тоже… Школа хулиганская была, а я сам росту был небольшого и драться не умел… В армии меня вообще очень сильно обижали! Личная жизнь, як то кажуть, не сложилась… Ну, про тюрму шо и говорить…

– Погоди, а ты чего, сидел?! – В голосе Витька зазвенели нотки восторженного удивления. – Ну даешь, бурят! Я и не знал!..

– Нашо тебе чужое горе? – спокойно продолжал Харалдай. – Всяко у жизни бувае… Но, як не крути, а Марик Аронович, дай ему Бог усякого счастья, нам токо добро делает, шо – не так? Так. От и выходит, шо светлая он душа…

– Ага! Такая светлая, что ты, даже когда камлаешь, ее в упор не видишь! – заржал Витек.

– Я на Ароныча не камлав, не бреши, Витя, – невозмутимо возразил шаман. – А шо души его не вижу – так, может, цэе… духовно не дорос…

– Эй, господа квартиранты! – бодро прозвучало снизу. – Я дома!..

– Сейчас обосремся от радости… – криво улыбнулся Витек и повернулся к Никите: – Давай, братуха, действуй, потроши жида. Узнаешь что интересное – не забудь рассказать…

***

Въезжать в новый московский день было почти не страшно.

И не только из-за тумана, который маскировал лучший город земли до степени неузнаваемости, были и другие причины.

Во-первых, Никита не стал испытывать психику на прочность и перед самым выходом от души приложился к лечебному микеринскому порошку, во-вторых, приближение к столице было постепенным – уютный холл подъезда, стоянка, шлюз КПП с автоматчиком. А в-третьих, «эффект “мерседеса”» продолжал действовать – пролетающая за окном реальность со всеми ее угрюмыми сюрпризами казалась отстраненной и не более опасной, чем происходящее, скажем, на экане телевизора.

Но главным излучателем ни на чем не основанного спокойствия был сам Марик Циммершлюз, сидящий рядом. В легком черном костюме поверх тонкого бордового джемпера он выглядел еще роскошнее, чем вчера. К тому же явно побрился всего несколько часов назад, поэтому платиновый налет щетины только начинал проступать на его худых щеках.

– Как спалось на новом месте? – приветливо спросил он, когда машина поднырнула под ползущий вверх шлагбаум.

– Спасибо, хорошо, – честно ответил Никита. – Только знаете, Марик, у меня, ну… как бы это сказать, есть много вопросов…

– Это понятно, – не удивился Циммершлюз и запредельно-метросексуальным жестом поправил идеальную прическу. – Это только у матросов нет вопросов, потому что за лишние вопросы боцман сразу бьет в морду… Время для беседы у нас еще будет, обещаю, давай пока с предыдущим этапом твоей жизни разберемся. Как пели большевики: «Отречемся от старого мира…»

Последнюю фразу он даже не продекламировал, а коротко пропел.

– Вы так просто об этом говорите, – уныло отозвался Никита. Он в эту минуту как раз думал, как бы отодвинуть подальше встречу с реальностью, в которую Марик тянул его с таким бодрым оптимизмом.

– Нет, вот тянуть и усложнять мы точно не будем, хорошо? – сказал Циммершлюз. – Оно того не стоит. Я тут с утра подсуетился, собрал твои вещи…

– Какие вещи? – не понял Никита.

– Откровенно говоря, только не обижайся, – барахло полное. Что ни возьми. Я сначала даже решил не тащить его, а прямо там, во дворе, в мусорный бак бросить и спалить, но без тебя не решился. Напрасно, кстати говоря… Ты же молодой продвинутый парень, Никита, а живешь, как спивающийся бюджетник-непротивленец… Нехорошо… Как говорила одна мудрая женщина, Лора Кэбот, даже ведьмы должны понимать важность процветания…

Злость и возмущение, клокотавшие в душе Никиты и готовые вырваться наружу, не поспевали за стремительным Циммершлюзом.

– Погодите, вы что, были в Лаврушенском?!

– Ну да, – Марик закурил и сочувственно покачал головой. – Гиблая хата. Жуть!.. В такой кто угодно кровью блевать начнет. Да, кстати, держи сразу единственно ценное…

Последние слова Марик произнес без всякой иронии, наоборот – негромко и проникновенно, нагнувшись, вынул из бардачка плотный офисный конверт и бросил его Никите на колени.

Единственно ценное и правда было на месте – маленький латунный крестик, мятая голубая лента, пахнущая Настей, весной и вечностью, бабушкино кольцо, тонкая пачка старых фотографий…

– Вы, конечно, все пересмотрели… – укоризненно пробурчал Никита.

– За кого ты меня принимаешь! – возмутился Циммершлюз. – Так, пробежал глазами из любопытства… Да и времени особо не было! Захочешь – дома сам все не спеша покажешь.

– Не захочу, – зло отрезал Никита и, закрыв конверт, сунул его под куртку. – Кстати, мне все равно придется вернуться. За машиной…

– Это за синенькой такой? Которая во дворе стояла? На инвалидную мотоколяску похожая…

– Ну, «ниссан-микра», – запнувшись, признал Никита, полный нехороших предчувствий. – Синий, да…

– Редкая мерзость, – поморщился Циммершлюз. – Я бы ни за что не поверил, что твоя, если бы документы в общей куче не нашел… Еле впарил ее этому мужику. Чтобы за квартиру расплатиться…

– Да вы… – возмущенное бешенство, кипевшее в Никите, прорвалось, наконец, сквозь отупение странного утра. – Вы рехнулись?!Что значит – впарили?! Какому еще мужику?!

– Бомжеватому такому, с подбитым глазом… – брезгливо пожал плечами Марик. – Мне, извини, выбирать не приходилось…

«Сумасшедший, – пронеслось в голове Никиты с беспощадной ясностью. – Опасный сумасшедший… Может, ударить его прямо сейчас по голове и сбежать? Все равно куда…»

– Я не пойму, с чего ты так разволновался, – словно прочитав его мысли, беззаботно сказал Циммершлюз. – Да это удача, что ее хоть кто-то купил, эту твою «микру» или как там ее… Сидеть в таком говне – примерно то же, что ездить на ослике вместо красивой лошади!.. А ты же модный парень! Музыкант! Натурал, опять же… Неужели она тебе действительно нравилась? Ни за что не поверю…

– Вообще-то я о «мини-купере» мечтал, – неожиданно для самого себя признался Никита. – Но ребята заладили: «пидорская машина, пидорская машина»…

– Наши мечты – планы Бога, – серьезно отозвался Марик. – Если мечтаешь о чем-то – никого не слушай, – и, помолчав, добавил: – Хотя машина, конечно, пидорская по определению… Мы тебе что-нибудь реально правильное купим, не переживай…

– Вы?! Вы мне ничего не купите! – взвился Никита. – И вообще, Марк Аронович, в отличие от ваших, как вы говорите, квартирантов, я не собираюсь…

– Да, кстати, я тебя даже не спросил, как они тебе! – восторженно перебил Циммершлюз. – Совсем забегался, прости… Хорошие ребята, правда?

– …Странные немного, – чуть помедлив, ответил лихорадочно соображающий Никита. – Постойте, а Микерина вы откуда знаете?

– Кого?! – поразился Марик. – Слушай, Никита, не знаю я никакого Микерина!.. Главное – фамилия какая неприятная! И вдобавок подозрительная… Кто он такой, этот твой Микерин?

– Это человек, который познакомил нас с вами, – отчеканил Никита. – Который звонил вам по телефону…

– А… – с облегчением протянул Марик, – этот… Ну, так бы сразу и сказал! Я его вообще-то под другим именем знаю…

– Как это – под другим? – растерялся Никита.

– Тут как раз ничего загадочного нет. Он промышленными драгметаллами занимается, а это лютый бизнес, в нем единицы выживают… Я его, честно говоря, не очень хорошо знаю.

– Мне обязательно, слышите, Марк Аронович, обязательно нужно его найти!

– Успеешь еще. – «Мерседес» затормозил и ловко вклинился в единственное свободное место на парковке. – Приехали…

Место, где они оказались, не понравилось Никите с первого взгляда – прохожих почти не было, сквозь туман проглядывали угрюмые серые пятиэтажки, похожие на вражеские доты, машины на парковке были очень грязными, очень дорогими и все как одна – черными.

– Где это мы? – настороженно спросил он.

Марик кивнул на ближайший дом.

– Ресторан «Роза Гудермеса». Говорят, дивное место. У нас здесь через сорок минут важная встреча…

Вход в ресторан был обшарпанным, ступени – сбитыми, вывеска – кооперативно-убогой, старой и почти незаметной в тумане.

Как только они оказались в мрачном холле, им навстречу вышел крупный небритый брюнет в черном костюме с искрой и наглухо застегнутой рубашке без галстука.

К этому моменту Никите уже хотелось не просто уйти отсюда, а убежать, причем немедленно и все равно куда – из-за приоткрытой двери зала доносились громкие гортанные голоса, хриплые выкрики и совершенно разбойничий смех.

– Ассалам Алейкум, – громко пропел брюнет, сдержанно вскинув ладони.

– Помилте, барин, – беззаботно улыбнулся Циммершлюз. – Мы сами из жидов будем…

– Ну, так я же сразу вижу – интеллигентные лица! – еще шире заулыбался брюнет. – Позвольте представиться, Лев Солоницер, владелец заведения.

– Марк Циммершлюз. – Марик непринужденно пожал протянутую руку. – А это – мой друг Никита…

– Очень рад. – Ладонь у Солоницера была большой и мягкой. – Могу чем-нибудь помочь, друзья?

– У нас здесь назначена встреча… – начал было Циммершлюз, но не договорил – дверь зала резко распахнулась, и оттуда вышел, направившись к выходу, кривоногий кавказец с небритым свирепым лицом и мобильным телефоном в украшенной огромным перстнем руке.

– …А ты ему скажи, козлу недоеному, что я его папу фак и маму фак! Без всякий уважение скажи, да?.. Что? Да, билет мне Зураб уже купил, «Дельта Эйрлайнз», на пятнадцатый число… И когда я это… флай бэк, я ему нос отрежу, слушай, а свой зироу-ван-ван пусть он зазвонится в натуре, я ему его собственный зироу по любому порву, да?.. Так и скажи, только не перепутай ничего, как брата тебя прошу…

Проходя мимо, кавказец, не прерывая разговора, успел учтиво пожать руку владельцу заведения и бросить внимательный взгляд на незнакомцев. Никита почувствовал, что его начинает подташнивать от ужаса.

– Я все понял, Марик, – с улыбкой произнес Солоницер. – Думаю, у меня есть как раз то, что вам нужно… Прошу за мной!

Он широко распахнул потертую лакированную дверь и скрылся за ней.

Ватные ноги Никиты отказывались слушаться, но подлый Циммершлюз уже подталкивал его ладонью в спину, бубня что-то неуместно-радостное.

Зал – узкий и длинный – был похож на забитый посетителями вагон-ресторан неимоверных размеров, следующий по одному из самых адских маршрутов Родины. По обе стороны от узкого прохода за квадратными столиками, плотно заставленными едой и бутылками, сидели компании небритых людей в кожаных куртках и золотых цепях. Переговаривались все громко и с нездоровым возбуждением, словно после короткого победного боя. Оружие особо не прятали, видимо, здесь это было не принято. Ни одной женщины в зале Никита не увидел. Пахло потом, дорогими парфумами, шашлыком и гашишем. Поймав несколько устремленных на них, идущих по проходу, спокойно-одобрительных взглядов, Никита понял, в чем дело. Для завсегдатаев «Розы Гудермеса» они явно представляли собой очень знакомую и гармоничную картину – два высоких невозмутимых брюнета ведут маленького напуганного русского паренька куда-то, куда ему ну совершенно не хочется идти…

Когда Никите начало казаться, что у этого вагона-ресторана попросту нет конца, они подошли к точно такой же двери, с которой все начиналось. За ней оказался маленький – на три столика – отдельный зал, уютный и чистый. Дверь закрылась, и гортанные крики, сквозь которые они только что шли, превратились в едва различимый и совсем не страшный гул.

– Располагайтесь, как вам удобно, друзья, – вежливо произнес Солоницер. – Предложить вам что-нибудь?

Марик вопросительно посмотрел на Никиту, но тот лишь злобно засопел и отвернулся.

– Вот что, Лев, – Циммершлюз с видом ресторанного гурмана потер худые ладони. – Если вас не затруднит, дайте-ка нам правильной икорочки, ну а к ней – на свой вкус…

– Не продолжайте. Мне все понятно, – заговорщицки пропел хозяин и мгновенно исчез за дверью.

– Циммершлюз, – Никита с трудом сдерживал бешенство после пережитого стыда и страха. – Вы идиот!.. Я, конечно, тоже идиот, что вчера сел к вам в машину, но… это уж Микерину спасибо!..

– Кому – спасибо?.. – Марик удивленно поморщился.

– Сами знаете, кому!.. Так вот, я, конечно, всего лишь маленькое ничтожество, но я не буду вашей игрушкой, ясно?! И для своих звериных фокусов вам придется найти другого провинциального дурачка с поломанной судьбой!.. А мне скажите, сколько я должен за ночлег, – и идите к черту!..

Никита говорил и говорил, задыхаясь от обиды, а Марик даже не пытался перебить его. Лишь элегантно закурил и смотрел через стол с чуть снисходительной грустной улыбкой, которая бесила Никиту больше всего остального. Он замолчал, только когда открылась дверь и появившийся Солоницер ловко и быстро выставил на стол перед ними запотевший графинчик водки, блюдо икры на льду, пахучее желтое масло и корзинку ржаных гренок, а сам, тихо пробормотав что-то вежливое, сразу исчез.

Никита никогда в жизни не пил днем, но тут вдруг налил сам себе полную стопку и бросил ее в душу одним жадным глотком. Водка оказалась потрясающей.

– Кошмар, Никита, ты, я вижу, совсем не умеешь радоваться жизни. – Марик раздавил в пепельнице сигарету и принялся с рекламной легкостью намазывать масло и икру на ржаной краешек. – Знаешь, выпей-ка ты еще. Только закусывай, я тебя прошу…

Никите захотелось ответить резко и по-хамски, но у него не получилось. Он вообще не умел ругаться, а недавняя гневная тирада и вовсе измотала душу. Поэтому он ограничился тем, что выпил вторую стопку, не глядя на Циммершлюза и словно не замечая его. Зачерпнул ржаным гренком икры прямо из вазочки и вдруг – уже не в первый раз за последние сутки – почувствовал, что до встречи с этим гадом Мариком ни водка, ни икра не казались ему такими пронзительно-вкусными. Но вместо благодарности в душе мелькнула маленькая гадкая обида.

«Это все жидовские штучки, прав Витек… Ох как прав!..»

Несколько минут они просидели в тишине. Водки и закуски поубавилось.

– Ну, ты хоть немного успокоился? – Марик произнес это с ласковой укоризной, словно разговаривал с больным ребенком.

Никита не ответил, хрустя бутербродом. Хотя злости у него в душе уже не осталось. Наоборот – стало ясно, что он некрасиво мстил другому человеку за собственную трусость. Нужно было срочно сказать что-нибудь простое и примирительное, но он не мог придумать, что. Марик сам ему помог.

– Ну все, давай мириться, как говорят дети. Тем более нам сейчас, выражаясь блатным просторечием, предстоит стрелка…

– Какая еще стрелка? – напрягся Никита. – С какой стати вы меня вообще в свои дела впутываете?

– Я тебя ни во что не впутываю, наоборот – распутываю то, что ты сам запутал. У нас стрелка с певцом Бакланом. Твое здоровье…

И Марик интеллигентно употребил стопочку, сразу же зачерпнув ложку икры и делая вид, что не замечает реакции оторопевшего Никиты.

– С Бакланом?! И вы думаете, он сюда придет?!

– Ну а как иначе? – искренне удивился Циммершлюз. – Не будет же он от меня по всей Москве бегать, не мальчик…

– Бегать-то он точно не будет, – задумчиво протянул Никита и вспомнил довольно свирепую драку с пьяными финнами в ночном баре Хельсинки. Он тогда искренне позавидовал храбрости рэпера – размашистой, по-разбойничьи русской, пугачевской…

– Бегать не будет, – повторил Никита. – Как бы нам самим не побежать. Он и сам-то человек не робкий, ну а его личный охранник, Сергей Сергеевич, вообще – не то бывший ФСБшник, не то альфовец, не то…

– Ясно, если одним словом – человек с биографией… – невозмутимо кивнул Марик. – Ничего, разберемся. Зато мы же с тобой для беседы дивное место выбрали. – Он бросил взгляд на «Брегет». – Давай лучше, пока есть время, наши дела обсудим…

– Какие наши дела? – не понял Никита.

– Ну как это – какие? Если я правильно тебя понял, тебе у меня не понравилось, тексты какие-то обидные выдаешь – «сколько должен за ночлег»… Бред! Я же тебе сразу сказал – ты мне ничего не должен.

– В том-то и дело, – Никита мучительно подыскивал слова, понимая, что сгоряча действительно наговорил Марику кучу обидных и несправедливых слов. – Понимаете, так же не бывает. Подбираете меня на улице, кормите икрой непонятно с какой радости… Я же все-таки не ребенок, давно знаю, что бесплатный сыр…

– Все, не продолжай, я понял. – Циммершлюз произнес это с грустью и легкой досадой. – Сколько же у этого мира таких вот зверских поговорок, с ума сойти… – Он снова закурил, красиво держа сигарету в тонких и длинных, как у скрипача-виртуоза, пальцах. – Знаешь, на что это похоже? Вот представь, гуляешь ты по огромному заросшему саду – уже очень испохабленному, но все еще – как ты там вчера говорил? А, ну да, лучшему из возможных… Вот, а на каждом шагу – таблички «Осторожно – злая собака». Только написано не на заборе у ворот – тогда бы хоть понятно было, – а развешено по всему саду, чтобы ты особо не удивлялся, если тебе вдруг оторвут ногу или перегрызут горло. А главное, чтобы постоянно испытывал липкий страх и дергался от каждого шороха…

– Я и сам об этом часто думаю… – признался чуть опьяневший Никита. – Не так образно, конечно, а вообще…

– Правда? И что надумал?

Никита с кривой улыбкой пожал плечами:

– Ничего… Мир не переделаешь…

– Это верно. – Марик разлил остатки водки, получилось ровно по половине стопочки. – А главное – лучше не пытаться.

– Почему? – удивился Никита.

– Потому что каждый раз, когда очередная группа сильных товарищей пытается изменить мир, он становится еще злее и беспросветней. И отвратительных пугающих табличек становится еще больше. Скажешь – нет?

Никита лишь невесело покачал головой и выпил остатки вкусной водки.

– Тогда я не понимаю, о чем мы спорим, Марк Аронович. Вы точно так же, как и я, понимаете, что от нас ничего не зависит. Просто, в отличие от меня, живете стильно и красиво, потому что у вас больше мужества и денег… Все просто…

– Все еще проще, – улыбнулся Марик.

– А именно?

– А именно – нужно думать не о мире, а о себе в нем. Понимаешь?

– Не очень, – честно признался Никита.

– В этом самом испохабленном саду, нашем «лучшем из возможных миров», несмотря на кучи дерьма под ногами и сидящих в кустах монстров, все равно есть дивные места, где нам может быть хорошо и спокойно, что бы там ни говорили написанные разными ублюдками таблички. Причем такое место – у каждого свое. Мне хорошо здесь, тебе – там…

– А вам где хорошо? – спросил Никита.

– Давай для начала с тобой разберемся. В Москве тебе точно плохо, ты ее боишься и ненавидишь, это сразу заметно. Тогда что ты здесь вообще делаешь?

Никита не раз задавал себе этот вопрос, поэтому ответ у него был готов.

– Как что? Что и все. Деньги зарабатываю. Вернее, зарабатывал, пока… Ну, пока… – Никита замялся, но Циммершлюз опять выручил его.

– А что толку? Они тебе хоть три дня спокойного счастья подарили, эти деньги? Нет, серьезно?.. – Он говорил спокойно, не повышая голоса, но при этом глядел на Никиту в упор, отчего тому было немного не по себе. – И где они теперь? Кроме того, больше зарабатывал – дороже платил, сам понимаешь. И, кстати говоря, накупил такого говна – приличному бомжу и то подарить постесняешься…

– Вот вы уже не первый раз говорите о «спокойном счастье», – Никита поспешил сменить тему. – А это как?

– Это когда человек счастлив и у него спокойно на душе, что тут непонятного? – чуть дернул плечом Марик. – Тебе так хоть где-нибудь, хоть когда-нибудь было?

– Честно говоря… – Никита вдруг резко замолчал. Он еще никому не рассказывал об этом, и начинать было страшновато.

В зал, деликатно постучавшись, вошел похожий на располневшего в плену иранца Солоницер.

– Прошу прощения, хотел только убедиться, что все в порядке…

– Не то слово, – проникновенно отозвался Циммершлюз. – Вы, Лев, просто волшебник!.. А нельзя все вот именно таким же образом повторить? Как говорится – тютелька в тютельку…

– Какие проблемы!.. – пророкотал счастливый владелец «Розы Гудермеса» и беззвучно исчез.

Никита с облегчением подумал, что вопрос о глупой откровенности отпал сам собой, но Марик смотрел на него спокойными ждущими глазами.

– Мне так было… – Никита вдруг покраснел, словно собирался признаться в чем-то постыдном, – в Лондоне…

…Он просыпался на рассвете, когда Баклан и ребята-музыканты еще видели первый сон, набросив, что попало, выходил из гостиницы в торжественную прохладу Сент Джеймс-стрит, спускался в безлюдный Грин-Парк, вдыхал едва уловимый запах росистой травы, гладил стволы помнящих многое столетних дубов и кормил уток прихваченным в ресторане упругим хлебом… Или наоборот – поднимался к оживающей Пикадилли, шагал по ней – быстро и уверенно – до поворота на величественную Риджент, смело сворачивал в лабиринт пахнущих утренней выпечкой старых переулков, и каждый дом казался смутно знакомым, и он ни разу не заблудился и каждое утро жалел, что уже 10 часов и пора возвращаться в отель… Ни в Берлине, ни в Хельсинки ничего подобного Никита не чувствовал – те были просто суетливой надоедливой чужбиной. Люди казались придурками, еда – безвкусной, он жил от концерта до концерта и скучал по России…

– Тогда почему бы тебе не попробовать жить в Лондоне? – просто спросил Циммершлюз, аккуратно разливая водку.

Никита тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Он даже не помнил, чтобы Солоницер входил в зал, но запотевший графинчик снова был полным, вазочка с икрой призывно блестела, а от аромата поджаренного бородинского кружилась голова.

– Интересно, как вы себе это представляете? – спросил Никита, уже закусывая.

– Да элементарно… – пожал плечами Циммершлюз. – А что тебя смущает?

– Ну, не знаю… – Никита вдруг понял, что на самом деле раньше даже не думал всерьез о переезде в Лондон, поэтому сказать, что его смущает, совершенно не готов. – На что я жить буду, например… Разве что встречу в Лондоне такого же Марка Ароновича, который поселит меня в своем пентхаусе и будет угощать икрой…

– Не прикалывайся, – беззлобно перебил Марик. – Я – эпизод в твоей жизни, это ясно. Но жить в Лондоне – не труднее, чем в любом другом месте, уж в Москве – так точно. Главное – знать, что это действительно твое, что тебе не показалось… Разобраться в себе без суеты и дурацкого страха… Вот эту возможность я и хочу тебе дать. Больше – ничего, поверь…

– Но с какой стати?! – громко выдохнул Никита. – Вот чего я никак не пойму! Мы же с этого, собственно, и начали, Марик, вы помните?..

– Ну ты зануда, должен тебе сказать… – со вздохом покачал головой Циммершлюз. – Тебе что – плохо, что тебе хорошо, я не понимаю?.. Хочешь всю жизнь, до смерти, бродить по миру угрюмым неудачником?.. Занюхивать страх дешевым кокаином?.. Верить в проклятие какой-то сельской дурочки?.. А как же Бог?

– Бог? При чем здесь Бог? – совершенно опешил Никита.

– Ничего себе! При чем здесь Бог… А при том, что он создал тебя, чтобы ты жил в любви, радости и достатке, а не дрочил кровью, жалея себя, маленького-несчастненького!.. При том, что твои мечты – это Его планы относительно тебя! Неужели ты даже этого не понимаешь?..

Несколько минут они молчали, думая каждый о своем. Тишина была особенной – не тревожила и не вызывала чувства неловкости. Когда пьешь водку, такое случается.

Никита заговорил первым. Потому что совсем опьянел.

– Да, конечно же… Анатолий Макарович… ну, который Харалдай… он прав… Кто я такой, чтобы отталкивать добро? Самый счастливый человек на земле, что ли?.. – Язык путался точно так же, как и мысли, зато на душу опустилось то самое блаженное водочное просветление, ради которого единственно и стоит пьянствовать. – Давайте выпьем за вас, Марк Аронович…

Но нетвердая Никитина рука, потянувшаяся к графину, зависла в воздухе. Произошло это рефлекторно, еще раньше, чем его нечеткое сознание отреагировало на реальность. А реальность заключалась в том, что ставший неотъемлемой частью мира гул голосов за дверью вагона-ресторана, разрываемый редкими гортанными воплями, вдруг сменился тишиной – тревожной и беспощадной, как засада в горах.

Вместе со страхом пришло почти мгновенное отрезвление. Отвратительное ощущение, честно говоря.

Марик бросил спокойный взгляд на циферблат «Брегета» и одобрительно кивнул.

– Пунктуальные люди твои знакомые. Значит, быстро договоримся.

И он, откинувшись на стуле, закурил свою сигарету, похожую на маленькую сигару. А Никита спрятал руки, чтобы не было видно, как они крупно дрожат.

Баклан в диковато-причудливом кожаном костюме, под которым виднелась малиновая косоворотка с золотыми пуговицами, ввалился в зал первым. Свою дозу адреналина он, конечно, получил, но от этого выглядел не оробевшим, а наоборот – еще более румяным и возбужденным, чем всегда. Таким он бывал, когда заканчивались барбитураты, а с амфетаминами, наоборот, не было никаких проблем.

Следом за ним аккуратно вошел Сергей Сергеевич, начальник его охраны, невысокий и широкоплечий, в сдержанном костюме. Типичный командир роты, сменивший присягу на пять штук зелени в месяц.

– Что, блядь, даже уйти по-человечески не можешь?.. Понты хочешь погонять? – прогремел Баклан, ставя огромный сапог на край стола и наклоняясь на купеческий манер. – Ну ничего, я тебе погоняю…