Музыка для богатых Рогоза Юрий

Когда к ним подошла Полина, Никита не удивился. Они уже встречались на мероприятиях три или четыре раза – девочка явно вытоптала себе устойчивое место под жестоким рыночным солнцем.

Сегодня она выглядела не так, как всегда, – очень уж строгий, почти мужской костюм, ненужные очки, волосы туго стянуты на затылке.

– Добрый вечер, – радостно улыбнулась девушка, обращаясь вроде бы сразу к ним двоим, но при этом глядя только на Никиту. – Знаете, я так рада вас видеть… Честное слово…

Никита пробормотал что-то похожее на приветствие и чуть смущенно поправил тумблеры инструмента, которые совсем не нужно было поправлять.

– Здравствуйте, Полина, – пророкотал Марик, вроде бы невзначай проводя ладонью по рукаву ее пиджака. – Роскошно выглядите. Я всегда говорил, что офисно-учительский минимализм – самая сексуальная в мире форма одежды!.. Как говорится, в тихом омуте… Ну, вы понимаете… Хотите шампанского?

– Очень, – девушка произнесла это искренне, но без вульгарной готовности ко всему на свете. – Вот только не получится. Появлюсь в баре – шефу обязательно донесут! А он этого не одобряет. Мягко говоря…

– Какие проблемы! – пропел Циммершлюз. – Дайте мне лишь несколько минут… – И он уплыл в направлении столиков с напитками.

Возникла неловкая пауза.

– А вы разве не на себя работаете? – спросил Никита.

– Если бы… – вздохнула Полина. – Это лишь мечта, которая так скорее всего мечтой и останется… Шоу «Мистерия». Слышали, наверное?

– Погодите… – Никита даже растерялся на секунду. – А это случайно не Шакальского контора?

– Именно, – грустно улыбнулась девушка. – И боюсь, совершенно не случайно… А вы с ним конечно же знакомы…

– Почему – конечно же? – насторожился Никита, чувствуя, что краснеет. – Просто знаком…

– Я в том смысле, что вы же – звезда, – спокойно объяснила Полина. – Со звездами он всегда такой лапочка-лапочка, а вот всех остальных – нас то есть – вообще за людей не считает…

В ее голосе прозвучала не взрослая горечь, а детская обида, и Никита ощутил что-то похожее на жалость и нежность к этой почти незнакомой девочке. И сам немного удивился этому.

– Ой, только вы ему не говорите! – спохватилась Полина. – Ладно? Не говорите, пожалуйста!.. А то он просто возьмет и…

– Да что вы! Конечно же не скажу! Да я и не вижусь с ним, в общем-то вы неправильно поняли… Он, по-моему, мерзкий злобный пидор! – не сдержался Никита.

Полина чуть пожала плечами.

– Это как раз неважно, в нашем бизнесе много геев. Но при этом вовсе не обязательно быть такой мелочной тварью…

– Извините, что так долго, молодые люди… Зато – не с пустыми руками!..

Появившийся Марик с цирковой ловкостью нес не только три полных бокала, но и неизвестно где украденную бутылку «Moet et Chandon». Почти полную.

– Надеюсь, вы не скучали? – Он бросил на Никиту и Полину два очень коротких, но цепких взгляда и аккуратно пристроил бутылку между своим любимым кейсом и синтезатором. – Сколько у нас времени, маленькая хозяйка большого бала?

Полина бросила взгляд на строгие, явно подобранные под костюм часы.

– Почти двадцать минут. Восемнадцать, если точно…

– Тогда, – Циммершлюз прикоснулся к безукоризненной бабочке и поднял бокал: – За любовь, которая не продается, и за деньги, на которые мы купим все остальное!..

Игралось Никите легко.

Он хотел было начать с Японии – с таинственных созвучий непохожей на остальной мир земли, но вместо этого пальцы сами заговорили о совсем молоденькой девочке, которая надела деловой костюм в надежде выпросить у мира толстых дядек чуточку денег, об извращенце Шакальском, которому она эти деньги покорно отнесет, о тысячах мальчишек и девчонок, которые тоже притворяются взрослыми в этом городе, не верящем слезам и потому не прощающем детства…

И сам не заметил, как заиграл совсем о другом – о напряженно вскинувшем лицо черноглазом чуде, чужой жене, синей бусинке, прокатившейся по его странной судьбе, чтобы исчезнуть навсегда…

Деловая публика послушно оцепенела после первых же аккордов, а когда музыка смолкла, оживала медленно и неохотно. Раздалось несколько неуверенных первых хлопков, и тут же зааплодировали все, а над залом прошелестело: «Бугров… Бугров…»

Но так бывало каждый раз, поэтому Никита не удивился и не испытал особой радости. Еще несколько месяцев назад он понял, что совсем не тщеславен, и даже не знал, радоваться этому или наоборот…

Упаковывая синтезатор, он увидел вдали идущего к нему Марика. Обычно в таких случаях тот вскидывал потяжелевший кейс, победно поглаживая его другой рукой. Это уже стало у них чем-то вроде традиции. Но сейчас Циммершлюз небрежно зажал кейс под мышкой и разговаривал по мобильному. И выглядел при этом очень озабоченным. Что-то явно случилось.

«Неужели я провалил выступление? – с тоскливой тревогой подумал Никита. – Но ведь приняли-то хорошо…»

– Все – банзай! – отчеканил подошедший Циммершлюз. Но лицо его оставалось непривычно напряженным. – Слушай, тут такое дело… В общем, мне нужно уехать. Ненадолго, но срочно… Ты же на колесах!

Никита согласился, что они сегодня поедут на «бентли» при условии, что за рулем будет Циммершлюз. В другой ситуации он бы возмутился, но сейчас ему было не по себе – он еще ни разу не видел еврея таким напряженно-серьезным.

– Доеду, какие проблемы…

– Ну и отлично, – даже говоря с ним, Марик без улыбки думал о чем-то своем, тягостном и тревожном.

– Что-нибудь случилось? – не удержавшись, спросил Никита.

– Что?.. А, нет, так… Текущие дела… – Было видно, что это неправда и Циммершлюз о чем-то напряженно думает. – Чемодан ты заберешь?

– Как скажешь, – пожал плечами Никита. Он уже встревожился не на шутку, но спросить Марика, в чем дело, не решался.

– Отлично. Держи… – Тот сунул ему непривычно тяжелый кейс. – Только я тут, не подумав, пообещал этой… ну, Полине, что мы ее подвезем, ты уж прости…

«Так вот оно что!.. – сразу расслабился Никита. – Все сватает меня, жучило. И ведь целый спектакль устроил, надо же…»

Но вслух сказать ничего не успел.

Перед ними выросла странная делегация. Два японца – совсем старый и помоложе – стояли впереди, двое – сразу за ними. Все четверо были в черных костюмах и белых рубашках. Держались они неестественно ровно, словно военнопленные перед расстрелом. На смуглых лицах застыла гримаса легкого недовольства.

– Господин Куронаяги хочет лично высказать свое восхищение вашим талантом, – выскочившая откуда-то из-за спины старика женщина-переводчик была похожа на цивилизованную узбечку и говорила порусски без акцента, – и поблагодарить за несколько волшебных минут, позволивших ему отвлечься от мелочной суеты и подумать об истинной красоте жизни…

– Поклонись татаро-монголу, пианист… – забубнил над ухом Циммершлюз. – Красиво ведь излагает…

Никита не стал кланяться.

– Поблагодарите от меня господина… – начал он.

– Куронаяги… – с готовностью подсказала «узбечка».

– …господина Куронаяги и скажите, что я счастлив, что моя музыка нашла путь к сердцу даже такого… э-э-э… зрелого и могущественного человека, как он.

Спутники старого самурая явно понимали по-русски, потому что одобрительно загудели. Но резко умолкли, стоило тому пошевелиться. Он достал из кармана очень тонкую платиновую коробочку (почти в такой же певец Баклан носил кокаин) и с поклоном – едва заметным и коротким, как судорога, – протянул Никите вынутую из нее строгую черно-белую визитку с багровым пятнышком логотипа.

– Господин Куронаяги также просит разрешения поинтересоваться, принадлежат ли кому-либо, кроме вас, права на вашу музыку. Вопрос вызван не постыдным любопытством, а тем фактом, что один из филиалов компании в городе Осака специализируется на записи и продвижении на рынок Европы и Соединенных Штатов современной инструментальной музыки…

Было ясно, что все инструкции переводчица получила заранее, но оттого, что Куронаяги, которому на вид было лет сто, за все время ни разу не открыл рта, казалось, что он общается с ней телепатически.

– Дело в том, что я не записываю свою музыку. – Никита мог поклясться, что слышал, как Циммершлюз у него за спиной заскрипел зубами. – Только исполняю. Поэтому проблемы прав на нее не существует…

Старик едва заметно дернул головой.

– В таком случае, – переводчица заговорила так, словно заранее знала ответ Никиты, – если вы пересмотрите свое отношение, господин Куронаяги надеется быть первым, кто об этом узнает. Саенара…

И они исчезли раньше, чем Никита успел вежливо поклониться.

«Все-таки они инопланетяне, эти японцы, – подумал он. – И как они только так жить могут?..»

– Отдай, а то потеряешь, – Циммершлюз выхватил из пальцев Никиты визитку и быстро спрятал ее в карман. – Все, я помчался, дома встретимся. Держи деньги. И смотри – девочку не обижай!..

– Какая у вас машина потрясающая!.. – искренне выдохнула Полина.

До этого она долго, минут двадцать, молчала, мечтательно откинувшись в огромном кожаном кресле и глядя в окно.

– Спасибо, – вежливо ответил Никита.

Полина, как выяснилось, жила в Строгино, не так уж близко к родному небоскребу, но пробок не было, и Никита вел машину почти что с удовольствием. Он уже месяц как понял, что больше всего в «бентли» ему нравится рокот двигателя, отдаленно напоминающий мотоциклетный рев, родной и навеки запретный, но гнал от себя эту мысль изо всех сил – она каждый раз мстила мучительным хрустом в сердце…

– Нет, правда… – задумчиво сказала Полина. – Знаете, я часто думаю – как интересно! Ведь есть люди, которые живут совсем не так, как все. Как я… Как тысячи других… Вот вы, например!

– Я? – вздрогнул Никита и покосился на девушку.

Отработав акцию, она переоделась и к ждущему на парковке Никите пришла совсем другой. Без дурацких очков, в яркой вязаной шапочке поверх распущенных волос и короткой шубке она выглядела совсем молодой и трогательно-беззащитной. Мужской костюм в аккуратном чехле лежал на заднем сиденье, вместе с уложенным в черный пластиковый гроб синтезатором и набитым деньгами чемоданчиком Циммершлюза.

– Ну да, – продолжала Полина со странной задумчивостью. – Мне кажется, люди делятся на тех, кто живет, и тех, кто выживает. А это так отвратительно. Выживать, в смысле… Я знаю, потому что сама выживаю. От одной подачки босса до другой, от одного вагона метро – до следующего… Сейчас вот – от одного чужого праздника – до другого… И так – все время, день за днем. А что будет дальше – вообще неизвестно… Жуть, да?

Пока Никита думал, что ответить, девушка снова заговорила:

– А вы живете смело и правильно… Серьезно, я ведь много думала об этом. И сейчас лишний раз убедилась. Когда вашу машину увидела…

– А при чем здесь машина? – спросил Никита.

– При том, – спокойно сказала Полина, – что на «бентли», куда бы ты ни ехал, все равно едешь от одной победы к другой. А на метро можно приехать только из дождливого понедельника в слякотный вторник… Вы только не думайте, я не жалуюсь, просто размышляю вслух. Правда, звучу, как озлобленная неудачница, сама слышу. Больше не буду, извините…

Никита не был ребенком. Он чувствовал, что сейчас ему достаточно остановить машину у обочины, включить «аварийки» и просто повернуться к девушке. И та припадет к нему, задыхаясь от благодарности и случайного мимолетного счастья. Но у его души была своя секретная таблетка от жизни – чужая жена в голубом платье, неподвижный взгляд ее влажных черных глаз из чужой толпы… Поэтому милая рыжеволосая девочка на соседнем сиденье казалась всего лишь доверчивой младшей сестренкой, подружкой по обиде на несправедливый и жестокий мир.

– Говори мне «ты», пожалуйста… – неожиданно для самого себя сказал Никита.

– Я постараюсь.

Полина отвернулась от окна и теперь смотрела прямо на него. Покраснев, Никита чуть сильнее нажал на газ, и «бентли» благодарно взревел…

…Двор, в котором они остановились, был не хуже и не лучше тысячи московских дворов – обледенелый палисад, желтые квадраты окон, бронированная дверь над разбитыми бетонными ступенями крыльца…

– Вы здесь живете? В смысле – ты здесь живешь? – спросил Никита, выйдя из машины и подавая девушке ее тяжелую сумку и зачехленные плечики.

– Снимаю квартиру, – ответила Полина. – Спасибо вам, Никита. В смысле – тебе… Слушай, ты не дашь мне номер сотового? Только не подумай ничего такого, это – для работы, сейчас тебя хотят все самые богатые клиенты…

– А у меня… нет сотового… – глупо запнувшись, ответил Никита.

Это было правдой. Последний дешевенький «Самсунг» с копейками на счету исчез вместе с проданной Циммершлюзом зеленой «микрой». Но Полина, похоже, ему не поверила.

– Да, конечно… – торопливо ответила она и виновато улыбнулась. – Извини. Спасибо тебе, ты замечательный. И – пока…

Быстро повернувшись, она взбежала на крыльцо – кто-то как раз выходил из подъезда – и исчезла за медленно закрывшимся бронещитом.

А Никиту всю обратную дорогу не покидало ощущение, что он, нарушив мимолетный завет Марика, все-таки обидел девочку, причем жестоко и незаслуженно. «Все, завтра куплю телефон», – решил он, въехав во двор, и от этой простой мысли на душе, как ни странно, стало легче.

Уже идя со стоянки к ярко освещенной двери входа с кейсом в одной руке и тяжелым синтезатором – в другой, он замер. На крыльце явно что-то происходило. А подобное в их охраняемом, как генштаб, дворе случалось нечасто. Вернее – такого не случалось никогда. Жильцы элитного небоскреба явно расстреливали всю ненависть своих закаленных душ в других местах и добирались домой обессиленно-корректными. А доносящиеся с крыльца мужские голоса были полны энергичной злобы. Никита вспомнил о лежащих в портфеле деньгах и огляделся. Но фигуры автоматчика, которая обычно маячила на расстоянии выстрела, как назло, не увидел. А через секунду это было уже неважно. Потому что Никита узнал в одном из говорящих Циммершлюза…

«Ямаху» в тяжелом футляре он осторожно поставил на расчищенный бетон стоянки и с кейсом в руке подобрался поближе к крыльцу, пригибаясь и прячась за сияющими от мороза громадами «мерседесов» и джипов. Теперь ему было видно и слышно все.

Марик был в одном костюме, словно вышел на секунду, проводить гостя до вызванного такси. Но на его вечно беззаботном лице застыла гримаса такой яростной ненависти, что Никита поразился. Напротив Марика в вызывающе дуэльной позе застыла огромная (так, во всяком случае, показалось Никите) бесформенная фигура в странном одеянии до пят и инквизиторском капюшоне. Наверное, следовало немедленно броситься на помощь другу, и Никита уже был готов сделать это, но раздавшиеся голоса снова заставили его замереть.

– Все равно ведь не уйду… – У незнакомца в капюшоне был скрипучий старческий голос, в котором слышалась наглая хитринка. – Девка – моя, сам знаешь… Отдай по-хорошему. С ней – уйду, а иначе – никак!..

Вместо ответа Марик вдруг очень сильно ударил стоявшего напротив типа кулаком в лицо. Тот упал с крыльца, ударившись головой о бетонную ступеньку, и Никита обреченно подумал, что сейчас им с Циммершлюзом предстоит вывозить на пустырь труп, спрятав его в лакированном багажнике «бентли», но незнакомец на удивление легко поднялся. Так, словно вообще не падал. Марик не дал ему опомниться, тут же, ловко спрыгнув с крыльца, ударил еще раз, ухватив за плечо, резко развернул и пнул ногой в зад. На этот раз тип в капюшоне поднимался медленно и словно нехотя, но, выпрямившись, опять упрямо стал перед Циммершлюзом.

– Врешь, чернокрылый… – Его хриплый голос одновременно звучал злобно и весело, так в кино разговаривают пираты. – Что мое – то мое, это всем давно известно. Не отдашь – ответ держать придется, так что подумай…

– Отвечу, – вместе с облаком морозного пара выдохнул Марик. – А рядом со мной твоего нет. Исчезни…

– Не трепыхайся, – проскрипел неукротимый незнакомец. – Я ведь ее по-любому возьму, сам знаешь…

Марик не стал размениваться на слова, снова нанеся два страшных удара – ногой в промежность и кулаком снизу, прямо в лицо. Тип рухнул на обледенелую плитку и протяжно взвыл, а Марик стремительно развернулся и исчез за прозрачной дверью подъезда.

«Интересно, где он так драться научился? – подумал пораженный Никита. – С ума сойти…»

Он осторожно привстал и выглянул из-за машины. Теперь фигуру незнакомца можно было рассмотреть получше. Тот был в отвратительном и длинном не то плаще, не то дождевике неопределенного цвета, из-под которого торчали ноги в мешковатых штанах и стоптанных, как у бродяги, ботинках. Было странно, что он вообще сумел проникнуть в охраняемый двор. Никита хотел уже вернуться за синтезатором и прошмыгнуть в подъезд, но тип в капюшоне вдруг пошевелился и принялся довольно бодро подниматься на ноги, суетливо отряхивая ледяную пыль со своей хламиды.

Оказавшись на ногах, он отрывисто глянул на дверь подъезда, что-то пробормотал (Никита не расслышал, что именно) и, закинув длинные руки за спину, неожиданно бодро пошел по бетонной дорожке, ведущей от дома.

Никита присел, прижавшись спиной к капоту чужой машины и ненавидя себя за то, что сердце по-бабьи испуганно забухало в груди. Незнакомец не должен был заметить его и не заметил, шаркающей походкой пройдя мимо и направляясь к выходу из двора. Но пройдя уже метров сорок, вдруг замер на несколько секунд, словно мучительно сомневаясь, а затем резко развернулся и пошел назад, прямо к Никите.

Когда он был совсем рядом, Никита поднялся, готовый к самому худшему. Странно, но если он о чем-то и забыл в этот момент, то именно о кейсе с двойным гонораром.

А через секунду забыл и обо всем остальном. Потому что подошедший незнакомец откинул капюшон, оставшись в совершенно гнусного вида старой шляпе.

У него было злобно-требовательное лицо дяди Сэма. Застывшая на морозе козлиная бородка смотрела вбок, глаза буравили Никиту с наглой молодой силой.

Он был точно таким, как на всех своих фотографиях. И как бы сильно ни бил его Марик, никакого следа на пергаментной коже эти удары не оставили.

– Ну что, хочешь копеечку? – со сладкой издевкой пропел старик, гипнотически вглядываясь в испуганные Никитины глаза. – Хочешь, знаю… А вот не дам!..

И он, резко развернувшись, зашаркал прочь, сцепив за спиной длинные худые руки…

***

Никита выпал из лифта в коридор пентхауса сам не свой. Не выпуская из рук тяжелой «Ямахи» и кейса, прошел по коридору к двери Марика, несколько раз грубо пнул ее тупым носком ботинка. Грохот был омерзительный, но никто не отозвался. Никита снова согнул ногу в колене, но ударить не успел, услышав такой знакомый ироничный голос:

– Мужчина с чемоданом, не хулиганьте, я милицию вызову! Ликеро-водочный уже закрыт… Зато могу предложить вам бокал очень достойного красного вина с французским сыром…

Циммершлюз улыбался, облокотившись на перила бетонной «таблетки», и был очень похож на капитана белоснежного лайнера, со снисходительным превосходством смотрящего с палубы на туземца, приплывшего на плетеном плотике торговать бананами.

Никита с грохотом опустил на пол синтезатор, не сняв куртки, взбежал по лестнице на кухню – взъерошенный, задыхающийся, растерянно-яростный…

Циммершлюз был наверху один. И излучал такую беззаботность, что Никите на секунду показалось, что минуту назад, там, на морозном крыльце, он видел совсем другого человека. Но – лишь на секунду…

– Что с вами, маэстро? – весело спросил Циммершлюз. – Казенные деньги потеряли?

Вместо ответа Никита швырнул ему кейс. Швырнул специально очень низко, к ногам, но Марик ухитрился в неимоверном наклоне подхватить кейс у самого пола и тут же выпрямиться, не утратив при этом элегантности.

– Только не говорите, что мадам Полина ответила вам грубым отказом. – Он ловко раскрыл кейс, мгновенно изучил его содержимое и аккуратно закрыл. – Все равно не поверю…

– Веселишься? – так и не отдышавшись, пробормотал Никита.

– Стараюсь по мере сил… – ответил Марик, но улыбка уже сползала с его худого лица. – У тебя действительно что-то случилось?

– Случилось… – Никита вдруг почувствовал, что ему нестерпимо жарко, сорвал с плеч куртку, вытер ладонью взмокший лоб. – Но не у меня. Я все видел там, внизу…

– Ну, умеешь ты напугать, натурал-интеллигент… – Циммершлюз умело изобразил облегчение, опустился в кресло, закинув ногу за ногу, закурил. – Да, пришлось призвать к порядку одного крайне невоспитанного типа. Причем исключительно гуманными методами, ты сам видел…

– Хватит кривляться, – Никита пришел в себя и чувствовал злость, ясную и холодную, как текущая из крана вода. – Как ты мог? Она же ждет, она живет этим…

– Как все-таки насчет красного вина? – Марик потянулся через стол за бутылкой. – «Шато ле Раль» пятого года, вполне даже приличное…

– Слушай, хватит!.. – Никита сильно ударил ладонью по столу, даже не почувствовав боли.

Марик преспокойно плеснул вина в бокал и поднес его к губам.

– Никита, веди себя прилично, прошу тебя… Я понимаю, ты человек творческий, талантливый, да и воздержание тебе не на пользу…

– Ты знаешь, о чем я говорю, – Никита постарался произнести это как можно спокойнее и тверже.

– Понятия не имею, – пожал плечами Циммершлюз. – Сделай милость, объясни. Только спокойно, если можно, а то ты похож на обманутого вкладчика, который опоздал на автобус…

– Ты прогнал пришедшего к Шон старика Копейкина, – глядя прямо в черные глаза еврея, отчеканил Никита. – Избил и прогнал. Только не говори, что это был не он, его нельзя не узнать! Ты предал Шон!.. Да, конечно, она неприятная и грубая тетка, ругается матом и пьет водку, но… Ты же сам нас учил – каждый имеет право на свою главную мечту!.. Ведь учил?! И она, Шон, считает тебя своим другом! А ты… Ты… Теперь я понимаю: ты поступишь так с каждым из нас – со мной, с Витей Иконниковым, с Харалдаем!..

Марик чуть поморщился.

– Перестань, Никита, ты говоришь жестокие и несправедливые вещи…

– А ты их делаешь! – оборвал Никита. – Что хуже?!

Марик немного помолчал, задумчиво разглядывая вино в бокале.

– Знаешь, я могу все объяснить… Действительно могу. Но сейчас мне, честно говоря, очень неохота…

– Не ебет. Придется.

Марик поднял глаза, Никита крутанулся на стуле. Витек и Шон стояли рядом у лестницы.

– Причем прямо сейчас и без жидовской брехни. Понял меня?

В глазах Витька застыла холодная спокойная ярость. Шон казалась неживой – не девушка, а тряпичное чучело ведьмы.

– Зови Харалдая, – приказал ей Витек, но, не дождавшись реакции, сам громко закричал: – Харалдай!.. Харалдай!..

– Тута я, – тихий голос шамана прозвучал совсем рядом. Он вышел из темноты за стеной кухни. – Давно вже. Водою занимався…

– Ну все, обложили… – шутливо отреагировал Марик. – Сдаюсь…

– Не зубоскаль, Циммер, – проедил сквозь зубы Витек. – Не доводи до греха…

Марик перестал улыбаться, но выглядел при этом не испуганным, а непривычно грустным.

– Только пожалуйста, антисемит Витя, не бросайся на меня, ладно? Я и так уже сегодня дрался – вон Никита видел. А это так отвратительно… Не будешь?

– Посмотрим по ситуации, – жестко ответил Витек и, подойдя ближе к столу, кивнул в сторону Никиты: – Он правду сказал? Хотя что я спрашиваю? Ясное дело, правду… Ну и что теперь прикажешь с тобой сделать?

«А ведь он убьет его, – со странным спокойствием понял Никита. – Вот прямо сейчас возьмет и убьет…»

– Витя, не психуй. Пожалуйста… – тихо попросил он.

– Я про то же самое хотив сказать, – негромко согласился шаман, присевший на табурет в темном углу. – Давайте по-мирному… Як люди…

Шон за все время не пошевелилась и не издала ни звука, из-за чего казалось, что ее просто нет.

– А я спокойный, – очень нехорошим тоном ответил Витек. – Давно таким спокойным не был… Мы с вами, дурачье, все гадали – что да почему, да? Вот сейчас все и узнаем… Узнаем, узнаем, Циммершлюз, не сомневайся. Даже если мне придется из тебя кишки выпустить…

– Как ты отвратительно выражаешься… – поморщился Марик и с видимым сожалением поставил недопитый бокал на стол. – Ужас…

– Ужас будет, когда я не говорить, а действовать начну!! Понял, ты, жидяра?!! – очень страшно заорал Витек.

Марик устало потер ладонью покрытое вечерней щетиной лицо.

– Ну что я тебе смогу объяснить в таком состоянии, сам подумай… Да и вообще, все вы какие-то напряженные… Сядьте-ка за стол, выпьем вина, все спокойно обсудим…

Движение за спиной Никита почувствовал на миг раньше, чем все остальные. Но сделать ничего все равно не успел. Вдруг ожившая Шон уверенным жестом кухарки вынула из деревянной подставки самый большой нож и, шагнув к Марику, с утробным всхлипом рубанула его сверху вниз, целясь прямо по центру головы.

То, что началось дальше, было сном. Во всяком случае, психика Никиты отказывалась осознавать, что это происходит на самом деле. Да и застывший с открытым ртом Витек явно чувствовал что-то похожее.

Шон не могла промахнуться. Но она промахнулась. Потому что Марик каким-то фантастическим образом оказался не в кресле, где был долю секунды назад, а рядом с ним. Обезумевшая Шон резко вскинула нож, но его огромное лезвие просвистело в воздухе, опять не причинив никакого вреда Циммершлюзу, сделавшему едва уловимое движение. Завыв, англичанка сделала еще несколько выпадов и рубящих движений – и снова без всякого результата. При этом Марик ни разу к ней не прикоснулся, не закрылся блоком, не попытался выбить нож. Это было не умение драться, а какое-то непостижимое небесное кунг-фу, превращающее поножовщину в магический танец, в котором участвуют женщина с кинжалом и мужчина, неуязвимый для ее оружия. Казалось, этот танец будет длиться бесконечно, но он прекратился – резко и неожиданно. Шон устала и, хрипло дыша, замерла посреди кухни, беспомощно опустив руки. Нож с отвратительным лязгом упал на пол.

Марик провел ладонью по лацкану пиджака, хотя тот вовсе не был помятым.

– Ну все, все… – с отеческой теплотой сказал он. – Шура, девочка моя, успокойся. Пожалуйста… И, – он оглядел обалдевших Витю, Никиту и Харалдая, – попрошу всех одеться, господа, мы уезжаем. Придется посетить одно дивное место…

К «мерседесу» они подошли вчетвером – шаман неожиданно отказался выходить из дому.

– Оно мени без надобности, – спокойно объяснил он.

– Даже так?! – взвился Витек. – Ну-ну… А ты, Харалдай, очень скурвился за последнее время. Сам-то хоть замечаешь?

– Оставь его, – мягко сказал Марик. – Он не скурвился, а просто стал мудрее…

Словно в подтверждение этих слов шаман поднял пухлые пролетарские ладони на уровень лица и пропел что-то заунывно-фольклорное.

…Ехать пришлось недолго, но дороги Никита все равно не запомнил. Они с Витьком забрались на тесноватое заднее сиденье, оставив переднее кресло бледной и напряженной, как струна, Шон. Несмотря на подозрительность ситуации, никто не сказал ни слова. Лишь один раз Никита нагнулся к Витьку и шепотом спросил:

– Ты хоть что-то понимаешь?..

Но тот только нервно дернул плечом и заскрипел зубами.

Марик остановил машину в совершенно жутком месте – тупиковый проулок заканчивался мрачным, тускло освещенным трехэтажным зданием с наполовину облущенными кафельными стенами. После теплого салона мороз казался лютым, ледяной мартовский снег хрустел под ногами, как битое стекло, выли на ущербную луну невидимые дворняги.

Шон закурила папиросу, сплюнув на снег.

– Где это мы? – подозрительно спросил Витек, оглядываясь. – Циммершлюз, опять туману напускаешь? Смотри…

Впрочем, прежнего задора в его голосе не было – он явно еще не до конца пришел в себя после увиденного на кухне.

– Наоборот, – без улыбки ответил Марик. – Куда уж яснее! Вы же все момента истины желали, если я не ошибаюсь…

– Знаю я твои истины… – чуть слышно буркнул Витек.

– Так что теперь получите, мои юные друзья. Добро пожаловать в дом скорби, филиал городского морга номер четыре. На внешний вид не смотрите. Все равно самых богатых клиентов сюда привозят – сервис хороший… Главное – с охраной договориться.

Но никакой охраны у поднятого шлагбаума не было. Фанерная будка выглядела так, словно последний часовой покинул ее лет сорок назад, – выбитые стекла, покосившаяся обледенелая крыша, обрывки проводов.

– Есть кто живой? – негромко крикнул Витек.

– Не шумите, гражданин Иконников, – тихо сказал Циммершлюз. – Живые нам как раз без надобности. Мы не к ним…

Он толкнул старую, обитую войлоком дверь, из-за которой повеяло тошнотворно-сладковатым теплом, и уверенно шагнул внутрь. Шон и Витек, не раздумывая, вошли следом.

«Что я здесь делаю? Бред какой-то…» – с запоздалым ужасом подумал Никита, последним переступая порог заведения.

В следующую же секунду его психика, спасаясь от безумия, отказалась верить в реальность происходящего.

В центре холла, за истертым канцелярским столом сидел огромный лысый мужик в грязно-белом халате с закатанными рукавами и жадно ел человечину (во всяком случае, в первые секунды Никита готов был поклясться, что это именно так). Лицо мужика выражало сосредоточенное удовлетворение, крепкие желтые зубы с механической равномерностью отрывали от багрового мосла и пережевывали рваные ломти мяса. Тонущий в полумраке цинково-деревянный коридор за его спиной уходил в вечность.

Чуть попятившись, Никита покосился на спутников. На скулах Вити Иконникова вздулись волевые желваки, даже в глазах Шон сквозь оцепенение проступили искры визгливого женского испуга. И лишь Циммершлюз излучал обычный бодрый позитив.

– Здравствуйте, уважаемый! – приветливо сказал он, расстегивая дубленку.

Мужик, не удивившись, уставился на вошедших злым взглядом и, дернув кадыком, проглотил недожеванный мясной лоскут. Затем откинулся на заскрипевшем стуле и нехорошо улыбнулся.

– Пришли… – цикнув зубом, констатировал он. – А ведь доходчиво просил, по-людски… Бил умеренно, больше убеждал… Так нет, снова заявились, мертвожопники… Еще и барышню с собой привели… Что, невтерпеж, твари?! Так валите во второй филиал, там же вам полная малина!..

– Слышь, санитар, рот закрыл, да?! – злобно выкрикнул Витек и пружинисто шагнул вперед, дернув плечами.

Мужик медленно поднялся на ноги и вышел из-за стола. Теперь его можно было рассмотреть получше. Под халатом виднелась застиранная футболка с эмблемой московской олимпиады, синие ментовские галифе упирались в стоптанные белые кроссовки.

Ростом он был под два метра. Бугристые, как у Тайсона, мышцы выпирали даже сквозь огромный мятый халат. Рядом с ним Витя Иконников казался хрупким, как балерина.

– Я тебе, щенок, не санитар, а кандидат медицинских наук Арсений Вениаминович Кутепов, понял, нет? А ручонками помахать – милости прошу! – Он совершенно уголовным движением почесал бугристыми пальцами шею. – Тут у меня много чудиков остывает, так что – одним больше, одним меньше…

– Секунду, господа! – быстро вмешался Марик. – Кажется, мы совершаем непростительную ошибку! Доктор, за здоровую сексуальную ориентацию всех присутствующих я ручаюсь лично! Проявите гостеприимство…

И он ловко выудил из-под дубленки бриллиантом сверкнувшую в дергающемся полумраке водочную литруху.

…После третьей всем стало совсем хорошо. Даже Никита почувствовал спасительное мутное отупение, делавшее все происходящее не то чтобы совсем нормальным, но все же происходящим по эту сторону условных добра и зла. Даже брус мяса оказался не человечиной, а килограммовым куском сырокопченой ветчины, которую доктор грубо порезал на ломти вынутой из кармана финкой.

– Как все-таки хорошо, что вы не трупоебы, друзья мои, – тепло произнес он. – Ко мне, знаете ли, нормальные люди не часто заходят. Особенно в ночную смену…

– А скажите, их… ну, этих… реально так много? – искренне поинтересовался Иконников.

– Не то слово, Виктор! – Кутепов сокрушенно покачал головой. – И кто только эту гнилую моду завел! А главное – с виду вполне приличные люди приезжают, на дорогих машинах. Нет, врать не буду – непосредственной близости с усопшими не все хотят, так, процентов сорок. Большинство посмотреть любит, или там пофотографироваться в неприличных позах… Или заняться сексом – между собой, но непременно в антураже из мертвой натуры! Грустно это… – Доктор задумчиво поковырял финкой в зубах. – Да и зрелище убогое, нужно признать… Декаданс…

– А зачем тогда вы здесь работаете? – грубо спросила Шон, застывшая на подоконнике с недопитым стаканом. – Вы же кандидат медицины!

– Деньги, – коротко ответил доктор. – И потом, я, как многие врачи, писательствую, знаете ли… А здесь материала – у-у-у!.. К примеру, в прошлую субботу привозят трупоединицу. Молодой еще человек, одет дорого, пуля в голове, все, как положено. Вот на первый взгляд – обычно до банальности, да? А у него за спиной не то что история – сага!.. Он, оказывается, промышленными драгметаллами занимался…

Никита, едва не подавившись, проглотил недожеванный кусок багряной докторской ветчины. «Неужели Микеша?» – пронеслось в голове. Он бросил взгляд на Марика, но тот смотрел на писателя-трупореза, вежливо ожидая продолжения рассказа.

– Я, правда, не очень понимаю, что это значит, – признался тот, – но его друзья, ну, которые его сюда вместе с ментами доставили, – мне за бутылочкой «Реми Мартэна» так объяснили: бизнес это потрясный, но очень уж рискованный, даже по нынешним меркам. Вроде русской рулетки. В смысле: повезло раз – хорошо. Повезло другой – беги подальше и судьбу больше не испытывай… – Арсений Вениаминович задумчиво цыкнул зубом. – А этот… То ли жадным был до крайности, то ли слишком уж в свою шальную удачу верил…

– А вы, случайно, не помните, как его фамилия? – не выдержал Никита.

– Так в этом же как раз все дело! – обрадовался доктор и ловко налил всем водки в разнокалиберную морговскую тару. – Они, ну, которые по промышленным драгметаллам, вообще, я так понял, народ суеверный. Видно, специфика бизнеса требует… – Он поднял стакан. – Ну, за все, что движется и дышит… Уфф… А этот, ну, который теперь мой клиент, он вот чего удумал – каждый месяц имя менял. Не только имя, а все вместе, конечно: фамилию, имя, отчество, как положено. Вроде как другим человеком становился, смерть хотел обмануть. И что вы думаете? Полтора года продержался! Мне его кореша сказали – по Москве это абсолютный рекорд!..

– Наш человек! – уважительно отозвался Витек.

Даже погруженная в себя Шон, казалось, слушала с интересом.

– А что же тогда случилось? – с аристократическим безразличием спросил Циммершлюз. – Система сбой дала?

– Не поверите, – глаза труполога засветились писательским счастьем. – Дальше просто шикарно!.. Он, ну этот, который теперь тело, человек был занятой, поэтому процедуру выстроил четко: начальник паспортного стола, нотариус, представитель ЗАГСа вместе в определенный день собирались, он заезжал, расплачивался, брал новую корку – и все дела! А тут тетка из паспортного стола, как назло, накануне сына замуж выдавала! Ну, пьянство, песни, драки – все в лучших традициях… Утром, ясное дело, – никакая. Но – старой школы человек, звонит ему, покойнику, мол, не переживай, я сейчас такси возьму, пива по дороге выпью, за час ксиву новую справим. А клиент, видно, расслабился, поверил в свой фарт окончательно. Да ладно, говорит, завтра увидимся, какие проблемы? Расслабься, мне смерть пока не звонила, подождет денек… Так и сказал. Ничего, да? Вот, спрятал он сотовый, закурил. А тут «жигуль» старый рядом притормаживает. И из него – хлоп! Бедняга мозгами и пораскинул… Минуты не прошло!

– Какой ужас, – выдохнул Никита. Он уже не сомневался, что речь шла именно о Микеше.

– А я о чем! – радостно согласился доктор в грязном халате. – Тут что ни дежурство – сюжет! У меня уже и договор с издательством есть…