Застенок Иртенина Наталья

8. Геометрический фактор

– А позвал я тебя, дорогой мой, вот для чего, – шеф утомленно потирал переносицу, полузакрыв глаза. – Сейчас мы сыграем в одну игру. Называется «Угадайка». Я тебе называю первую часть пословицы, ты – заканчиваешь. Правила ясны?

– Ясны, – ответил Роман, решив оставить все уточняющие вопросы на потом.

– Вот и чудно. Семь раз отмерь…

– …один отрежь.

– Старый друг лучше…

– …мертвых двух, – автоматически ляпнул Роман.

– Э-э? В самом деле? – шеф распахнул глаза и пытливо посмотрел на шутника.

– …новых двух, – быстро поправился Роман.

– Ну ладно, – согласился с чем-то шеф и продолжил игру: – Не все то золото…

– …что блестит.

– Пожалуй, и хватит. В народной мудрости ты, я вижу, подкован, так что глупостей не наделаешь. На-ка вот, читай, письмо для тебя пришло. Не иначе, охотничий сезон открылся по отлову африканских зебр.

Андрей Митрофанович протянул Роману лист бумаги. Факс был отправлен на имя Саломеи Африкановой – автора рассказа «На стреме». Этот псевдоним Роман изобрел совсем недавно – окрестил так некую утонченную, великолепную во всех отношениях полосатую зебру, записную кокетку и экстравагантную мамзель. К именам у него вообще было очень трепетное отношение. К примеру, стихи он подписывал своим настоящим именем. Ну, почти настоящим. Уже давно он уверил себя в том, что простецкая фамилия Полоскин являлась плодом угарно-революционного безумия первых лет советской власти. Прадед наверняка носил более благородную и звучную фамилию, имевшую ярко выраженный литературно-поэтический оттенок – Полонский. А для прозы у Романа имелся целый ворох фальшивых имен, произведенных по ассоциации от «полосатой» фамилии – Кот Матроскин, Максим Чересполосица, Тельняшкин…

Отправителем письма значился заместитель главного редактора журнала «Дирижабль» Бубликов С.В.

«Уважаемый автор рассказа „На стреме“!

Редакция вышеозначенного печатного органа имеет честь сделать Вам деловое предложение. Заинтересованные Вашим творчеством, мы предлагаем перспективное сотрудничество, которое, надеемся, будет взаимовыгодно. Наш журнал истории, цивилизации и культуры лишь недавно появился на рынке печатной продукции, но уже зарекомендовал себя как высококлассное специализированное издание широкого профиля. Мы нуждаемся в хороших авторах-профессионалах, которые способны повысить рейтинг журнала. И мы уверены, что вы являетесь подходящей для нас кандидатурой. Надеемся, что Вас заинтересует наше предложение. Если Вы согласны обсудить этот вопрос, ждем Вас в любой день кроме выходных по адресу…»

– Прочел? Ситуация ясна? Сманивают тебя, Роман. Самым беззастенчивым образом, – шеф выудил откуда-то снизу большую бутылку минеральной воды и три стакана – в одном из них плавали полурастаявшие кусочки льда.

– Еще неизвестно, пойду ли я туда, – втайне тщеславясь, ответил Роман.

– Пойде-ошь, куда денешься. А не пойдешь, так я тебя сам туда доставлю – в целости и сохранности, годным к употреблению… А ты наливай себе, – шеф кивнул на бутылку, старательно выуживая из стакана лед при помощи авторучки. – Ты ж пойми. Я, сам знаешь, старый, матерый журналистский волк. Кой в чем толк понимаю. К тому же не в моих правилах губить на корню молодые… экхм… э-э… таланты. Но имей в виду: я тебя так просто не отпущу. Так что, не взыщи, придется тебе поднапрячься.

– А как же народная мудрость? – поинтересовался Роман.

– Конкретней?

– За двумя зайцами погонишься… – вторую часть по правилам игры он оставил шефу.

– А на кой тебе эти зайцы? – удивился Андрей Митрофанович, бесхитростно воззрившись на Романа. – Это ты брось. Все, что от тебя требуется – слушать, что старшие по годам и по должности советуют, и не прекословить. Остальное сам поймешь, не дурак. Разберешься в конъюнктуре. Потом еще благодарить меня будешь. Завтра же и пойдешь туда.

В голосе шефа сквозила очевидная многозначительность. Но хорошо укрытый подтекст был неуловим для расшифровки. Роман молча вникал.

– Есть такое слово – надо, – шеф опорожнил стакан, едва не высыпав на себя горстку брякающих льдинок. – И кстати. Разъясни-ка ты, душа моя, старику, чем твой рассказ так приглянулся оному «Дирижаблю». Вкратце – о чем там речь и в чем загвоздка?

Вся редакция «Затейника» знала о характерной особенности шефа. Главный редактор никогда не читал материалов журнала – ни до, ни после выхода номеров. Ссылался на занятость, а также на то, что если он будет читать ту дребедень, которой полон «Затейник», то на всю оставшуюся жизнь сделается умственным инвалидом. Обо всем, что нужно знать главреду, шефу докладывал отсекр – этого вполне хватало для эффективного и беспорочного руководства журналом.

– Да в общем никакой загвоздки там нет, – замявшись, начал Роман. – В основу сюжета я положил события рассказа Леонида Пантелеева, знаете, был такой детский писатель после революции. Рассказ назывался «Честное слово». Ребята играли в войну и оставили одного мальчишку под честное слово стоять на посту. Когда им надоело играть, разбежались по домам. А мальчик все стоял и стоял – честного слова с него никто не снимал. Стоял до ночи, пока прохожий военный не освободил его, расспросив в чем дело. Мораль рассказа очень прозрачная: дал слово – держись до последнего. Я несколько изменил концепцию – с учетом как раз конъюнктуры, о которой вы упомянули. Игра называется «Палачи и жертвы». «Палачи» – это хозяева, «жертвы» – их рабы и должны по правилам выполнять любые приказания своего хозяина. Сюжет прост – мальчика-раба оставили на стреме, пока его хозяин с другими «палачами» и рабами шуровал в чьей-то квартире на первом этаже. Час стоит, два стоит, четыре часа стоит. Тех уже давно и след простыл – вытащили через окно все, что нашли, и утекли. А раба на стреме забыли от приказа освободить. Ну и стоял он там, пока не попался на глаза местному авторитету в «Мерсе», проезжавшему мимо. Чем-то пацан ему приглянулся, хотел покатать его в машине – а тот упрямится. Ну, слово за слово, узнал авторитет, в чем дело, и властью большого человека освободил его от приказа. Понравился ему пацан, особенно верность хозяину. И взял авторитет его к себе, в свою структуру – шестерить пока, учиться уму-разуму, набираться знаний о жизни и настоящих ее хозяевах. Вот и весь рассказ, Андрей Митрофаныч.

– Эк тебя угораздило! – подивился шеф. – Что это за игра-то такая?

– Игра? Обычная игра. Ну-у, казаки-разбойники, дочки-матери, кошки-мышки… палачи и жертвы. Что тут странного?

– А как в нее играют? – допытывался шеф.

– Да так и играют, как я сказал.

– Конкретнее.

– Ну, ей-богу, Андрей Митрофаныч, на что вам эта игра? Ну, если хотите, я расскажу правила…

– Хочу, – перебил его шеф. – Ты не тяни кота за хвост, выкладывай.

– Хорошо. Цель игры – расширение касты палачей и касты рабов. Игра секретная – о ней не должны знать ни взрослые, ни те, кто в игре еще не участвует. Сначала палачи отыскивают кандидата и делают ему предложение, фактически ультиматум ставят: на выбор – либо рабство у палачей, с прикреплением к хозяину, либо смерть.

– О?!

– Ну да, – кивнул Роман. – Смерть означает обряд посвящения в палачи. Но новичку об этом пока не говорят, проверяют его на крепость. Если он выбирает рабство – становится рабом. Теперь он должен выполнять любую прихоть хозяина. За непослушание раба наказывают на Совете палачей. Одним словом, бьют. Если же выбирается смерть – новичок инициируется в палачи, проходя через ритуал смерти. Чтобы стать палачом, нужно умереть – только мертвый может быть хозяином жизни.

– Что за ритуал?

– Положение в гроб на какое-то время. Час или два. Со всеми атрибутами – крышкой, заколачиванием гвоздей, опущением в яму и даже закапыванием. Вышедший из могилы становится палачом со всеми правами игровой элиты. Но о том, что он выйдет оттуда, новичку не говорят. Он должен думать, что это действительно смерть, что он умрет. Некоторые не выдерживают – убегают или не хотят ложиться в гроб, или уже из ямы начинают орать и колотить в крышку. Такие пополняют группу рабов-жертв. У них нет никаких прав – они считаются предметами или товаром. Или игрушкой хозяина. Как тот захочет.

– А если отказаться от выбора? От участия в игре?

– Отступник становится изгоем, по положению – ниже раба. Он приговаривается к пожизненной смерти.

– Как это? – оторопел шеф.

– На него насылается «проклятье», скрепленное кровью палачей – по капле от каждого. Если палач умирает один раз, то отступник с этого момента и до конца жизни будет умирать много раз. Вся его жизнь будет сплошным умиранием, он будет гибнуть каждый день, каждое мгновение. Это растянутые во времени сумерки, судороги и агония. Точку в этой агонии поставит только настоящая смерть. Фактически это означает, что отступник перестает быть человеком. И для палачей, и для рабов он не существует. Его просто нет. Он невозможен в этом мире, где есть только хозяева и жертвы. Он – никто. И мир – не для него. Но таких мало. Мало, кто отказывается от выбора.

– Ничего себе игрушки! И что… действительно такая игра есть? – шеф недоверчиво косил на Романа из-под ладони, прикрывавшей глаза. – Или это забава твоего воображения?

– Да черт ее разберет, – нахмурился Роман. – Вроде бы впрямь есть – я ведь о ней знаю откуда-то. Не придумывал я ничего. А может, приснилась она мне. До этого рассказа я о ней ведать не ведал. Откуда взялась – честное слово, Андрей Митрофаныч, не знаю, хоть убейте меня!

– Ну и ладно, бог с ней, с игрой, – закрыл тему шеф. – Детишки сейчас и не в такое играют. Не говорю уже об их родителях… А в этот… как его… «Дирижабль» ты сходи, непременно сходи, – шеф совсем расслабился, полулежа в громоздком начальственном кресле и закрыв глаза.

– Хорошо, Андрей Митрофаныч. Я могу идти?

– Да, ступай. Что-то в голове у меня сегодня звенит с утра… Нет, постой… Сядь. Хочу тебя спросить. Ты только не пугайся сразу. В последнее время ты не слышал чего-нибудь о Вечном жиде? Что-нибудь эдакое?

– Конечно, слышал, – со всей серьезностью сказал Роман. – Кто ж нынче о нем не слышал!

Андрей Митрофанович заметно вздрогнул, колыхнувшись грузным телом, и вцепился колючим взглядом в Романа.

– Ну?

– Что-то там такое про конец света, – смутившись под начальственным прицелом, промямлил Роман. – Да ерунда все это, Андрей Митрофаныч. Это Джек приволок откуда-то слухи. Для смеха.

– Нет, тут все не так просто. И не смешно. А Евгений тут вообще ни при чем, – грустно сказал шеф. – Племяш мой родную мать принялся стращать Вечным жидом.

– Михаил? – удивился Роман.

– Совсем от рук отбился парень. Хоть и дылда, а ума ни на грош. Мать его все звонит мне – остепени парня, повлияй, выбей дурь из мозгов, – шеф горестно исповедовался Роману. – А теперь этот Вечный жид. Как говорит один мой знакомый моряк – чтоб ему сорок раз утонуть в тухлой воде. Ты не смотри на меня такими круглыми глазами. Говорю же – тут дело серьезное. Ты о секте слышал?

– Какой секте?

– Да свидетели… Свидетели чего-то там.

– Иеговы?

– Нет, – шеф наморщил лоб. – Вспомнил. «Свидетели Креста». В кинотеатре проповеди по выходным читают. А народ у нас до того бестолковый, до того любит уши развешивать где ни попадя – Мишка говорил, там всегда полный аншлаг. – Шеф посмотрел на часы. – Однако время. Ты никуда не торопишься?

– Не тороплюсь.

– Ну тогда составь компанию, – Андрей Митрофанович извлек из стола угловатую емкость пятизвездного коньяка. Аккуратно разлил по стаканам ровно до половины. – Ну, за счастливое избавление от Вечного жида!

Роман выпил и закашлялся.

– И ведь что стервецы делают, – продолжал шеф, капельку повеселев.

– А что?

– Народ у нас уж очень доверчивый. Что замечательно – избирательно доверчивый. Вот скажи ему, что через пять лет у нас зарплаты и пенсии будут как в Европе – ни за что не поверят. А объяви, что на Соборной площади Кремля приземлилась летающая тарелка с гуманоидами, мол, прилетели с официальным визитом к президенту – в это пожалуйста, поверят с первого слова. И на календарь не посмотрят – а не первое ли у нас сегодня апреля? – шеф разливал коньяк по новой. – Но уж конец света для нашего человека – это святое. Как же не верить в него, когда такие дела в отечестве творятся который год. Ты, кстати, слышал, что скоро введут карточную систему на бензин и электричество?… Так о чем это я? Ах да, конец света. На лекции сектантские народ валом валит – куда там батюшкам православным до этих проповедников. Так у них же еще и вербовочная система отлажена. Хочешь стать сектантом – приохоть к делу еще двоих. Это кроме положенной таксы за членство.

– Пирамида, – скривился Роман. – Знакомое дело.

– Что, попадал на крючок? – залюбопытствовал шеф – он уже не прикрывал глаз и с сердечной простотой таращился на собеседника.

– Не то чтобы на крючок. А вроде как хватался за веревочку.

– Ну, поведай.

– Да ничего интересного. Коммерческие структуры – параллельно с основным делом занимаются строительством пирамиды для дополнительного привлечения капитала. Или даже без основного дела – элементарное перераспределение вступительных взносов. Сейчас этого добра в стране хоть отбавляй. Не по душе мне вся эта коммерческая геометрия.

– А кому она по душе? Тлетворное влияние Запада, – подытожил шеф, освобождая шею от галстучных объятий.

– Я, Андрей Митрофаныч, – продолжал захмелевший Роман, – вообще усматриваю в этих пирамидах разрушение русской идеи.

– Поясни, – остолбенело потребовал шеф.

– Ну, русская идея… она выражается одним словом – «авось». А авось и геометрия, они, Андрей Митрофаныч, совершенно не выносят друг друга… Хотя… – Роман задумался и погрустнел, – может быть, русское авось как раз и строит у нас эти пирамиды. Это вы правильно говорили про доверчивость. Верит русский человек в золотую рыбку и в по-щучьему велению. Ну и лезет в пирамиды за чудесами. А потом эта самая пирамида его под собой хоронит. Вы, Андрей Митрофаныч, знаете, что такое мандала?

– Ну… это из восточных мотивов. Схема Вселенной? С буддизмом чего-то связанное.

– Вот-вот, – кивнул Роман. – Магический символ космоса. Мандалу можно нарисовать или воспроизвести в архитектуре. Вот я и думаю, что мандала России, символ нашего русского космоса сейчас приняла форму пирамиды. Этой, которая с глазом наверху. Вы понимаете, что это для нас означает? – Роман сделал страшные глаза.

– А что это для нас означает?

– Вот и я не знаю, – скис Роман, с грустью оглядывая опустошенную емкость. – Но думаю, что ничего хорошего.

Шеф смотрел туда же.

– Да, жаль. Но ничего не поделаешь.

Роман понял его с полуслова.

– Ну так, я, пожалуй, пойду, Андрей Митрофаныч. Благодарствую за доверие.

– Заходи еще. Люблю поговорить с молодежью. Сам как-то молодеешь.

– Обязательно, Андрей Митрофаныч.

«Так, – думал он полчаса спустя в трамвае, везущем его к дому. – Значит, пирамида с глазом. Увенчанная Вечным жидом. Это становится интересно…»

Хмельной и неожиданно счастливый, он вез домой в утробе битком набитого трамвая идею будущей книги. «Когда б вы знали, из какого сора рождаются на свет стихи!» Он весело хмыкнул. Что там стихи! Из каких только помоев не рождаются романы!

9. Управляемый летательный аппарат легче воздуха

На следующий день Роман отыскал помятое письмо и отправился искать указанный адрес, недоумевая по поводу заботливости начальства. В иное время и при других обстоятельствах это радение и попечительство тронули бы его до глубины души. Но сейчас во всем этом было что-то непонятное и авантюрное. И если Роман не свернул с полпути, то только потому, что душой рвался к приключениям и похождениям. Ибо хорошую книгу можно было написать, лишь продравшись сквозь тернии к звездам.

Выходя из подъезда, Роман едва не споткнулся о неопрятную, раздавленную тушку крысы. Судя по виду, издохла крыска уже давно, не менее двух суток назад. «Черт знает, что такое! – подумал Роман. Брезгливо перешагнув через труп, он отправился дальше, высматривая по сторонам бездельничающих дворников, но не обнаружил ни одного.

По дороге Роман отрешенно гадал, сколько еще мертвых останков он сегодня повстречает. Это начинало выходить за всякие рамки. Никаким поэтическим вдохновением нельзя было объяснить такого наплыва трупов в окружающей среде. В последние дни они буквально валялись под ногами и не выходили из головы.

Но ничего в таком роде больше не попалось, если не считать нескольких мусорных кучек по бокам дорожки – аккуратных творений местных дворников, отдаленно напоминающих могильные холмики.

Домишко, где располагалась редакция журнала «Дирижабль», ровно ничем не отличался от того, где коптился родной «Затейник». Та же серая несколькоэтажка, отданная под мелкие офисы.

Выгрузившись из лифта на четвертом этаже, Роман уткнулся в табличку: «Дирижабль. Журнал истории, цивилизации, культуры. Тайнопись времен». Пока он стоял перед дверью, читая и раздумывая, что бы могли означать последние два слова, та вдруг открылась. Роман оказался нос к носу с человеком неприятной наружности. Тот окинул его холодно-гадливым взором и, отодвинув рукой в сторону, как бесчувственный предмет, вышел в коридор. Роман растерянно посмотрел ему вслед. Смурной тип. Совершенно неинтеллигентная внешность. Что он мог делать в редакции журнала? Чинить электропроводку? Служить живым экспонатом тайнописи времен? Тип был очень похож на индейца: смоляные нечесаные патлы чуть не до пупа, кожаная тесьма на лбу, горбатый нос, глаза с прищуром. Эти колоритные характерности вызвали в памяти Романа облик индейца Джо из детского фильма. Ему еще никогда не доводилось сталкиваться нос к носу с живыми индейцами, поэтому внезапная встреча на пороге авантюрной редакции произвела на него сильное впечатление. Роман сразу же окрестил «индейца» Хромым Хмырем – тот припадал при ходьбе на одну ногу. И почему-то моментально решил, что Хмырь не случаен и обязательно встретится ему еще когда-нибудь, как того требовали законы литературного жанра.

Отвлекшись наконец от Хмыря, Роман вошел внутрь. Он оказался на перепутье трех дверей – в уютной приемной с мягкой мебелью для гостей, пальмой в кадушке, настенной живописью и столом в углу. За столом сидела секретарша во всеоружии женского служебного арсенала, призванного делать из просто женщины деловую женщину – гибрид плюшевого котенка и стального сейфа. Строгий темно-синий костюм, гладкая прическа, на шее – толстый слой искусственного жемчуга, почти как ортопедический воротник, прохладный изучающий взгляд, выражение лица – неопределимое: то ли брезгливое, то ли надменное, то ли настороженное. Но красивая, из тех, что впечатляют. Особенно с первого взгляда.

Роман впечатлился, хотя всегда боялся таких женщин и обходил далеко стороной. Их высокостильная и надменная женственность, наводимая по всем правилам искусства моды и красоты, отпугивала не меньше, а может и больше, чем неприкрытое уродство несчастных дурнушек. Он бесстыже глазел на секретарское диво, позабыв о цели визита, пока само диво не вывело его из забытья.

– Молодой человек, вы по какому делу? – спросила секретарша томным, соблазняющим голосом.

Роман молча отдал ей письмо. Та мельком взглянув на бумагу, сняла телефонную трубку и щелкнула кнопочками.

– Сергей Владиленович, к вам молодой человек по вчерашнему запросу… Хорошо.

Она положила трубку и вскинула на Романа царские очи.

– Сергей Владиленович сейчас занят. Он просит вас подождать его.

– Я подожду, – смирился Роман.

Он расположился на кожаном гостевом диване, сразу же утонув в его мягкой пухлости. С этого места открывался вид на кадушку с развесистым деревом и картину на стене в почти незаметной рамочке. Картина поразила его лаконичностью изобразительных средств. Точнее, эти средства даже изобразительными назвать было трудно, и Роман засомневался – считать ли картину произведением живописи или литературного минимализма? На однородном сером фоне по центру были выведены ровные буквы:

VA CU UM

MU UC AV

«Вакуум. Пустота», – подумал Роман, но дальше этого его разумение не пошло. Авторская фантазия не поддавалась классификации и вылезала за пределы всех известных Роману постмодернистских направлений.

– О! Я вижу вам не чуждо наслаждение тонким искусством. Не многие могут по достоинству оценить это произведение. Между тем – это истинный шедевр живописи, сравнимый разве что с творениями Высокого Возрождения. – Секретарское диво покинуло свое место за столом и приблизилось к Роману.

– Признаться, я не совсем улавливаю… – смущенно пробормотал ценитель тонкого искусства, попытавшись выбраться из диванных объятий. Но почувствовав на плечах руки, властно препятствующие этим попыткам, плюхнулся обратно и застыл, не смея повернуть голову в сторону повелительного дива. Секретарша опустилась рядом на широкий подлокотный валик. Рук с плеч не убрала, напротив – полуобняв Романа, прижалась к нему грудью. А над ухом все звучал глубокий, бархатный голос:

– Согласитесь, картина бесподобна. К сожалению, это только копия. Подлинник находится в одной из частных американских коллекций. Автор – Дэвид Смит, малоизвестный художник…

Левая рука бесстыжего дива неторопливо, но настойчиво пробиралась за воротник его рубашки. Правая нежно ерошила волосы. Роман сносил домогательства в остолбенении.

– …Концепция поистине гениальна. Картина называется, как вы уже, наверное, догадались, «Пустота». Замысел рассчитан на то, чтобы заставить зрителя сосредоточиться на абсолютной пустоте между буквами, погрузиться в это пространство незримости, немыслия, нечувствования, небытия. Это пространство и есть настоящий, подлинный мир, без лишних примесей. Пустота открывает нам совершенно иной мир, сказочно прекрасный…

Стройная ножка дива переместилась на колени Романа. Верхняя пуговица его рубашки расстегнулась, поддавшись натиску властной женской руки.

– …зритель непременно должен как бы самораствориться в этих зовущих глубинах скрытого от повседневности мира. Вы меня понимаете? – тонкие пальчики затеяли под рубашкой рискованную игру.

Роман понял, что сейчас с ним случится обычная мужская интересность, и от этого понимания моментально взмок. Мысленно он взмолился о спасении.

– …а ты, – она дышала ему в самое ухо, понизив голос до интимного шепота, – разве ты не чувствуешь, что непременно должен войти туда, раствориться в этих влекущих, сокровенных глубинах, отдать им всего себя, и ты сделаешь это…

Роман был согласен уже на все.

– Регина!

В одну секунду он был брошен на произвол судьбы и оставлен один на один со своим томительным вожделением, мокрый и растрепанный.

– В чем дело, почему мне никто не отвечает?

В открытом проеме двери напротив стоял мужчина с сердитым выражением лица. На непристойности, прерванные его окликом, он, казалось, не обратил никакого внимания. Весь его гнев был обращен на служебную нерасторопность секретарши.

– Все в порядке, Сергей Владиленович. Я на месте, – нисколько не смущенная Регина, чуть оправив одежду, усаживалась за стол.

Роман ошалело застегивал рубашку и приглаживал волосы.

– Молодой человек к вам, Сергей Владиленович, – Регина пренебрежительно махнула авторучкой в сторону Романа, как будто не его она собиралась только что изнасиловать в присутственном месте.

– Весьма рад, – Сергей Владиленович коротко кивнул Роману: – Прошу.

Роман, не глядя на Регину, поспешно прошмыгнул мимо стола.

– Присаживайтесь, – Сергей Владиленович угнездился в своем кресле.

Ему было не больше сорока. Аккуратный серый костюм, галстук, обычная, даже блеклая внешность. После эффектной, непредсказуемой и авантюрной Регины он показался Роману (с приключенческой точки зрения) полным нулем, провалом в пустоту – ту, что изображена на картине.

Роман опустился на стул напротив хозяина кабинета.

– Итак, Саломея Африканова, приятная во всех отношениях дама, обернулась весьма решительным молодым человеком, не теряющим времени даром.

Роман скромно потупил глаза.

– Ну что ж, давайте знакомиться. Моя фамилия Бубликов, Сергей Владиленович. Я заместитель главного редактора по всем без исключения вопросам.

– Полоскин Роман. Литератор, – лаконично отрекомендовался Роман.

– Весьма рад нашему знакомству. Надеюсь, оно будет продолжено. Так. Ну, думаю, суть предложения вам в общих чертах ясна. Мы хотим видеть вас, дорогой Роман, в числе наших постоянных авторов. Полное название вы, наверное, видели на двери. Главное, как вы, конечно, догадались, кроется в двух последних словах. Тайнопись времен – это наш хлеб насущный и уникальная, не преувеличиваю, рыночная ниша. Уверяю, больше изданий с таким профилем в России пока нет. Я имею в виду, конечно, периодические издания. Книжная отрасль – не наше дело, там, как говорится, свои законы. Тайнопись времен – это звучит гордо. Сразу бьет по нервам, щекочет струнки где-то там, в потемках души. Пленяет, чарует, завораживает. А? Я не прав?

– Ну почему же… – уклончиво пробормотал Роман.

– Безусловно. Публике нужны тайны. Нужны, как хлеб. И чем древнее тайны, тем лучше. Древность сама по себе уже есть тайна превеликая. Она всегда будет влечь к себе интерес публики. А интересы публики для нас закон. Чего хочет читатель, того хотим мы. Но! – Сергей Владиленович поднял вверх палец. – Велико искусство печати. А наибольшая искусность в том, чтобы читатель захотел того, чего от него хотим мы. Вы понимаете?

– Да-да, – рассеянно ответил Роман, рассматривая корешки книг в шкафу за спиной Сергея Владиленовича.

– Нужно приучать читателя к высокому искусству. Как это сделать, спросите вы. Ведь читатель в большинстве своем хочет одного – кайфа. А мы подсовываем ему какое-то искусство. Да он и смотреть на это не будет. Вот тут-то и кроется хитрость. Мы делаем искусство реальностью. Мы не говорим, что это – искусство. Мы убеждаем читателя: то, что он держит в руках – это жизнь, самая настоящая, неподдельная, кипучая, щекочущая нервишки, богатая на сенсации, открытия века и тайны, тайны, тайны, разгаданные и замурованные. – Бубликов увлеченно рубил ладонью воздух.

– То есть… я не вполне понимаю…

– Сейчас поймете. Жизнь должна стать искусством. Почти игрой, твореньем праздного ума. Чтобы, как говорится, жить стало легче и веселей. Так вот, «Дирижабль» – это искусство расцвечивания реальности. Это не просто журнал, это стиль жизни, состояние души, целая программа. Ах, дорогой Роман, вам, как никому другому должно быть известно, что люди жаждут праздника. Они хотят фейерверков, маскарадов, карнавалов. А что все это такое, как не обман? В лучшем случае – самообман. А вы знаете, как еще называется обман?

– Неправда, фальшивка, враки, брехня, клевета, фикция, – Роман задумчиво перечислял синонимический ряд.

– Со-чи-ни-тель-ство, – торжественно объявил Сергей Владиленович.

– Вы предлагаете сочинительство выдавать за реальность? – опешил Роман. – Называть вранье правдой? И это будет искусство?

– Безусловно. Ведь что такое правда? Это не то, что истинно, а то. чему больше верят. Будьте спокойны, читателю это нужно, он хочет этого. «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад». Это сказал Пушкин. Чего же иного вы хотите от простого и даже не совсем умного читателя?

– Как-то это все… – неуверенно сопротивлялся Роман. – Некорректно.

– Очень даже корректно, – Сергей Владиленович замахал на Романа руками. – Не тухлое же мясо или кислое молоко мы продаем. Мы продаем кайф. И читатель знает, что покупает кайф. А сила этого кайфа увеличивается соразмерно степени реальности нашего товара. Если мы утверждаем, что это – жизнь, взаправдашний мир, кайф достигает просто гигантских масштабов.

– Вы думаете, так легко выдать вранье за правду? – все еще сомневался Роман.

– Конечно! Надо только знать, что именно выдавать за правду. Беллетристику за истину не выдашь, это уж точно. Возможна лишь максимальная степень приближения. Но кто скажет, что материалы серьезного исторического издания, хоть и популярного – это блеф?

– Ну, историки там… специалисты.

– Вы шутите! – Сергей Владиленович в изумлении откинулся на спинку кресла. – Какой уважающий себя профессионал станет тратить время на популярное массовое чтиво? Да если и прочтет, что с того? Пожмет плечами и умоет руки. Не станет же он писать опровержения. Ну предположим, и напишет. Так ведь кто будет читать эти опровержения, кроме опять же специалистов? Нормальному читателю эти игрушки снобов-историков ни к чему. Ему кайф нужен, а не научные выпендрежи.

– Понимаю, – кивнул головой Роман. – И все же я не совсем уловил – чем я могу пригодиться? В тайнописи времен я профан.

– Напрасно вы так думаете, – энергично возразил Сергей Владиленович. – Тайнопись времен – такое же изобретение праздного ума, как и все, о чем мы с вами здесь сейчас говорим. Вся тайнопись содержится в головах наших авторов – даже не в моей и тем более не в голове моего начальства. Все в ваших руках, любезный Роман. Ведь вы далеко не случайный здесь гость. Вы для нас даже не полуфабрикат. Вас не надо учить, готовить. Вы – наш идеальный автор.

– Это вы на основании одного рассказа сделали такой вывод? – удивился Роман.

– Именно! – воскликнул Бубликов. – В иных случаях достаточно бывает одного только слова. Да вы и представить себе не можете, милый Роман, какой вы для нас клад! Такие, как вы, большая редкость. Мы были бы счастливы, если бы все наши авторы прошли через то, что выпало вам. Но, к сожалению, не всем дано разбивать границы реальности собственной смертью. – Сергей Владиленович с сожалением развел руками.

До Романа не сразу дошел смысл его слов. А когда дошел, он ошарашенно воззрился на собеседника:

– А-а… что?… ч-чем?

– О, не обращайте внимания, – замахал руками Сергей Владиленович. – В свое время вы все поймете. Будьте спокойны, вашей жизни ничего не угрожает. Я очень надеюсь, что вы согласитесь с нами сотрудничать. Оплату мы гарантируем высокую. Ну как, по рукам?

– Хорошо. Я попробую, – в голосе Романа звучала явная неуверенность в своих силах и возможностях в качестве тайнописца.

– Замечательно! – обрадовался Сергей Владиленович и протянул Роману через стол руку. – Я знал, что вы не откажетесь.

Бубликов повернулся к шкафу и выудил два ярких журнала.

– Вот наша продукция. – Сергей Владиленович светился удовольствием. – Это вы, Роман, возьмете с собой, как методологический материал. Почитайте, вникните в суть с учетом того, что я вам говорил. И приступайте к работе. Для начала, я думаю, вам нужно попробовать что-нибудь простое. И приносите сразу, как будет готово. Я всегда здесь, у себя. А если нет, то спросите у Регины. С Региной вы ведь уже познакомились? – Сергей Владиленович смотрел на Романа просто, без всяких хитрых намеков, но все равно заставил его нервно ерзнуть на стуле.

– Познакомились.

– Прекрасно. Да, и побольше субъективности. Субъективность, дорогой Роман, – это единственное богатство человека. И не стоит от него отказываться ради серой, грубой объективности. Объективность, мой друг, – это равнение на всех, но, поверьте, в той жизни, которую ведет девяносто девять процентов населения планеты, нет ничего заманчивого. Куда приятней блуждать по райским садам собственной фантазии, не правда ли? – Бубликов раскинулся в кресле, заложив руки за голову. Речь его стала медлительна и сладка, как полузасахаренный мед. – Так вот, наша цель – сделать вашу фантазию, вашу дивную субъективность достоянием каждого, кто обделен сим богатством. Бог велел делиться с нищими. Мы используем вашу фантазию как отмычку для взламывания чужих сейфов – человеческих душ. Мы опустошаем их, чтобы сделать богаче. Вы не пожалеете. Ну, не смею вас больше задерживать. – Сергей Владиленович снова принял деловой вид.

– До свиданья, – Роман поднялся со стула.

– Всего хорошего. И удачи вам.

В коридорчике Роман вновь испытал на себе изучающий и оценивающий взгляд царских очей Регины.

– До свиданья, – сказал он, быстро продвигаясь к выходу, дабы избежать новых поползновений со стороны ретивой секретарши.

– До встречи, сладкий мой, – томно ответила Регина, и в голосе ее, похожем на ночную тайну, содержалось верное обещание дальнейших приключений и будущего сладострастья.

Роман стремительно выскочил за дверь и понесся к лестнице, позабыв о лифте. Поспешное отступление обернулось паденьем со ступенек, во время которого он лишь крепче прижал к себе глянцевые журналы, предоставив собственную безопасность произволу судьбы. Судьба оказалась милостивой. Она одарила его всего лишь шишкой на лбу и синяком на колене.

10. Преданья старины глубокой

С обложки ему весело улыбался смешной человечек в цилиндре и с зонтиком в руках, сидящий на бортике корзины воздушного шара.

На изучение двух номеров «Дирижабля» Роман потратил оба выходных дня. Он с головой погрузился в непостижимый мир человеческой фантазии, подогреваемой жарким огнем тайнописи времен. Здесь сенсация сидела на сенсации, древние легенды пришпоривались научными открытиями, мифы обретали статус доказанной реальности, традиционные представления, бытовавшие веками, объявлялись мифом и выворачивались наизнанку. Будущий тайнописец наслаждался вывихами нездоровой фантазии. Он почувствовал к ним внезапный вкус, ощутил этот изнаночный мир своей отчизной и проникся к нему симпатией.

Чтение обогатило его бесподобными образчиками нового, нетрадиционного мышления. В предисловии журнала заявлялось, что целью его является перепрограммирование человеческого разума в соответствии с духом времени. Что редакция журнала считает своим долгом внедрение современных научных достижений в умы просвещенных читателей. Роману ничего другого не оставалось, как, зачислив себя в просвещенные читатели, углубиться в методологию внедренческих технологий.

Сперва его увлекла занимательная история маркиза де Сада, который вовсе не был таким уж чудовищем, каким его сделали в последние двести лет досужие вымыслы. Маркиза безвинно оклеветали – и никто иной как его собственная жена и ее досточтимое семейство де Монтрей. Как всегда, выплыть истине на свет Божий помог случай. При реконструкции замка в нормандском местечке Эшофур на севере Франции, бывшим когда-то собственностью рода Монтрей, строители обнаружили замурованную в стену рукопись. Ею оказался дневник одного из потомков несчастного маркиза, содержащий подробный пересказ предсмертной исповеди прабабки автора рукописи. В исповеди Рене-Пелажи де Монтрей, в замужестве маркиза де Сад, признавалась в следующем: все то, чем при жизни, а пуще впоследствии, был знаменит маркиз, – ее собственный грех. Это ее развратная природа толкала на все те мерзости, описанные в произведениях, авторство которых теперь, в свете новых фактов необходимо пересмотреть. Оклеветанный же маркиз, любивший жену без памяти и поэтому вынужденный брать на себя все ее вульгарные и преступные сексуальные похождения, более трети жизни провел в тюрьме. Застенки стали его домом в результате происков семейства Монтрей, покрывавших таким варварским способом похождения своей дочери, а также самой Рене-Пелажи, безумно ревновавшей без всяких причин бедного маркиза. Только тюремные стены были в ее глазах надежным препятствием для супружеских измен. Несчастный муж все сносил терпеливо и беспрекословно, храня тайну жены глубоко в сердце. Вся слава маркиза должна была по праву принадлежать его чудовищной супруге, пользовавшейся любовью мужа. Самому же маркизу удалось совершить в жизни лишь одно решительное деяние – разрушение Бастилии. В неспокойные дни начала июля 1789 г. де Сад из окна Бастильской башни, где он содержался, призывал бурливший страстями народ ринуться на штурм крепости-тюрьмы. Четырнадцатого июля Бастилия пала. Но на судьбе безвинной жертвы преступных страстей это почти никак не отразилось. Слава де Сада уже самостоятельно делала свое черное дело.

Роман поразился необыкновенной легкости, с коей автор статьи жонглировал известными фактами биографии маркиза. Но, видимо, искусство, о котором говорил Бубликов, в том и состояло, чтобы всем известное превращать в неизвестное и делать его опять же широко известным при помощи «Дирижабля». Роман оценил гениальность концепции.

Очень ему понравилась и история библиотеки Ивана Грозного, пропавшей без следа в шестнадцатом веке. Автору статьи удалось отыскать зацепку, благодаря которой библиотека могла бы быть найдена и возвращена в лоно русской культуры. В Московском архиве древних актов обнаружился документ, ошеломивший ученых. В документе четко и ясно говорилось о трагической судьбе, постигшей библиотеку. Как известно, Иван Грозный, особенно в последние годы жизни, страдал приступами душевной болезни. Болезнь разжигала год от года его кровожадность, лютость и вспыльчивость. Однажды грозный царь сильно осерчал на кремлевскую библиотеку за то, что на него обрушился один из книжных стеллажей, завалив его тяжелыми пыльными фолиантами. Надо признать, металлические накладки средневековых книг, увесистые драгоценные оклады, толстые переплетные доски служат вполне достаточным объяснением гнева государя. Случилось это за год до его смерти – в 1583 г. И в том же году в Москву прибыло посольство Ермака с вестью о победе над Сибирским ханством. Начиналась эпоха освоения Сибири и ее немереных просторов. А библиотека Ивана Грозного стала пионером сибирской ссылки. Разъяренный царь велел отправить опальную библиотеку, всю до последнего тома, в бывшую столицу Сибирского ханства – Кашлык. С глаз долой, из сердца вон – в дикие, почти необжитые места, на очевидную погибель. Сопровождением библиотеки были определены триста стрельцов, прибывшие в Кашлык к зиме. Долгое время историками считалось, что стрельцов послали на помощь Ермаку и его небольшому отряду казаков. Но снаряжение стрельцов оказалось до того худым и негодным для суровой сибирской зимы, да и провианта с собой они почти не взяли, что все триста человек полегли той зимой от голода и холода. Ведь обозы, пришедшие с ними, везли книги, а не еду и одежду. Что стало с библиотекой далее – пока покрыто мраком тайны. Возможно, ее растащили на хозяйственные нужды аборигены. Но вполне вероятно, что библиотека и сейчас хранится где-нибудь в целости и сохранности. Так или иначе, ученые будут искать и бороться за возвращение библиотеки из сибирской ссылки, длящейся вот уже более четырехсот лет.

Но самым замечательным открытием в реестре «Дирижабля» оказалась разгадка тайны Стоунхенджа и тому подобных мегалитических конструкций каменного века. Удивительные постройки из гигантских каменных блоков, установленных в строгом порядке, ошибочно считались ранее святилищами солнца и древними астрономическими обсерваториями. Эти величественные строения встречаются во многих странах: в Скандинавии, Ирландии, Франции, Португалии, Испании, Италии, на Мальте. Но единого мнения относительно их назначения среди ученых до сих пор не было. Сходились только в одном: эти древние храмы имели отношение к солнцу. Во всех них есть церемониальная тропа, направленная на точку горизонта, где когда-то всходило солнце в день летнего солнцеворота. И только современному английскому астроному сэру Джорджу Нуккеру удалось найти исчерпывающий ответ на все вопросы и дать точное определение цели древних святилищ. Все «стоунхенджи» Европы были когда-то аккумуляторами солнечной энергии, питавшей древние космические корабли! Эти на первый взгляд беспорядочные скопления многотонных каменных глыб представляли собой специально оборудованные взлетно-посадочные гнезда. Сэр Нуккер сделал предположение, что космические корабли древних людей, израсходовав свой технический потенциал, проще говоря, износившись, на землю не возвращались, а распылялись где-то там, в космосе. Именно поэтому до сих пор не найдены останки хотя бы одного первобытного аппарата. Сейчас даже трудно предположить, из чего они были сделаны, как выглядели, и каков принцип работы их двигателей. Ясно только одно: человечество уже четыре тысячи лет назад свободно летало в космос. Автор статьи предлагал читателям вспомнить о многочисленных изображениях древних астронавтов и их летательных аппаратов на скалах, камнях, глиняных табличках, в старинных рукописях. А знаменитые на весь мир взлетно-посадочные полосы северной и южной Америк! А древний шумерский эпос о Гильгамеше! Там дано совершенно явственное описание удаляющейся и уменьшающейся в размерах Земли, как если бы на нее смотрел астронавт из верхних слоев атмосферы и из космоса! И здесь есть о чем задуматься. Правда об этих древних полетах либо была напрочь забыта, что вообще-то маловероятно, либо намеренно скрывается неведомыми силами, враждебными человечеству. «Что же это за силы, которые препятствовали несколько тысячелетий, вплоть до второй половины ХХ века, проникновению человека в космос?!» – восклицает автор статьи. Да и смирились ли они сейчас с тем, что люди уже пять десятков лет бороздят просторы космоса? Не предстоит ли нам в будущем жестокая борьба с этими скрытыми силами? Далее автор делает смелое предположение о природе сих таинственных сил. Он заводит речь о происхождении человека. Да, любезный читатель, человек произошел вовсе не от обезьяны. И не от Адама с Евой. Предками нынешнего человечества были падшие ангелы, восставшие против Творца. В итоге они оказались заточенными на захолустной, провинциальной планете Земля, где на много световых лет вокруг нет ничего живого. Здесь падшие ангелы постепенно выродились в людей. Ведь женщин среди них не было. Приходилось пользоваться тем, что нашлось на этой Богом оставленной планете – жалкими, волосатыми с головы до ног, жмущимися по пещерам существами, точнее, их самками. Неудивительно, что, сколь ни быстро шло вырождение, первые люди были гораздо умнее и сильнее современного человека, хотя и не обладали, как мы, разработанной теорией и техническим обеспечением. Стремясь вернуться назад, на историческую родину, они строили примитивные космические корабли. Но сроки тогда еще не минули. Космос был для них под запретом. И только сейчас он вновь стал доступен нам – но не означает ли это, что близится решающий момент? Быть может, наступает черед Последней битвы?… Дальнейшее автор не берется предсказывать и скромно умолкает. Он и так взял на себя слишком многое…

Усвоив методологию, Роман решил начать с простенького, как и советовал Бубликов. Со школьной скамьи в голове у него засел вопрос: «Откуда есть пошла земля Русская?» Им-то он и занялся.

Итак, в начале были Скифы…

11. Наука о конце света

Но скифы скифами, однако были и другие заботы. «Настало время решительных творческих действий», – подумал Роман однажды солнечным утром. Это напомнил о себе Вечный жид, поставивший уже на уши полгорода и явно требовавший внимания к своей персоне.

Первым делом Роман отправился в киноцентр «Таврия», где по субботам один из залов сдавался для проповедей секты «Свидетелей Креста». Сведения об этом Роман вытянул из племянника шефа Миши, изобразив на лице праздное любопытство.

Платой за фальшивую любознательность стала с трудом отбитая атака племянника. Неожиданно резво и настойчиво Миша принялся агитировать сослуживца. С горящими глазами и энергичным жестами он косноязычно уверял, что братство Свидетелей – это классная туса и полный отпад, убеждая составить ему компанию в ближайшую субботу. Роман вежливо, но твердо отказался, сославшись на то, что давно является членом другого братства – общества «Красных дьяволят, или Свидетелей Лунной тьмы», а конкурентами интересуется из политических соображений. Миша, скривив губы, заявил, что никогда не слышал о таком обществе. Роман в ответ снисходительно похлопал его по плечу и сказал, что «Красные дьяволята» о своем существовании особо не распространяются, предпочитая свету тьму, а известности – неведение. Миша понимающе кивнул, польщенный доверием, и убрался восвояси.

Громада киноцентра с далеко выдающимся вперед козырьком крыши возвышалась величаво и с почти царственной помпезностью. На обширной площади, выложенной серой плиткой, толпился народ. Роман быстро нашел, что хотел, благодаря громко прозвучавшим поблизости знакомым словам, почти паролю. Выражение «Вечный жид» повторилось в разных контекстах несколько раз, и Романа повлекло, как магнитом.

Он подошел ближе и увидел плакат, выполненный по всем правилам рекламного искусства. Большую его часть занимало лицо мужчины, открыто и доверчиво смотрящего на мир. Темные вьющиеся волосы, загорелая кожа, тонкий нос, ямочка на подбородке и ярко-серые глаза брата Кирилла – все это должно было привлекать на проповеди немалое число поклонниц.

Вниманию мужского контингента предлагалось изображение женщины – отдаленное в перспективе, в полный рост, чуть в стороне от мужского лица. Сестра Мария была одета в длинный белый балахон, почти саван, босая и простоволосая – длинные пряди спускались ниже спины, руки простерты к зрителю, взгляд гарантирует райское блаженство уже на этом свете. Но при этом – ничего разнузданного, только молитвенный экстаз во взоре пламенеющем, что могло бы вызвать неуместные мысли о хорошей профессиональной подготовке в области актерско-женского искусства, но все-таки не вызывало.

Романа заинтересовало другое. Он жадно прислушивался к беседе, которую вели рядом с афишей два подвыпивших парня. Оба держали в каждой руке по бутылке пива, отхлебывая периодически то из одной, то из другой.

– …А я тебе говорю – он и есть Вечный жид.

– А баба кто? Вечная жидуха?…

– Бабы не бывают вечные. Их хватает месяца на три самое большее.

– Ну… бывает, что на них вроде женятся. Ну там… любовь до гроба, трали-вали. Жили они счастливо и…

– …зажмурились в один день. Этими сказками меня бабка в детстве на ночь пугала.

– Зачем?

– Чтоб лучше спал. А баба эта секретарша его, с интим-услугами.

– А ничего телка.

– Дорого стоит.

– Так она же монашка?