Обмани меня дважды Дьюран Мередит
Оливии понравилось, что в его голосе зазвучало удивление, к которому примешивалось удовольствие. Она подняла голову, чтобы показать герцогу свою улыбку.
– О да, – кивнула Оливия. – Вот так.
Его поцелуй был медленным и чувственным. У деревенских девчонок на такие поцелуи не хватает терпения. Она лизнула его верхнюю губу, отчего Аластер застонал, а затем запустила руку в его волосы и с силой прижала его губы к своему рту.
В одно мгновение в обоих вспыхнула жажда страсти, между ними пробежала искра. Положив ладонь Оливии на поясницу, чтобы удержать ее на месте, Марвик наклонил голову и поцеловал более глубоким поцелуем.
Но потом наступило мгновение, когда, как в оркестре, оба замерли для беззвучного аккорда.
– Хотелось бы мне знать, – прошептала Оливия, согревая дыханием его губы, – насколько дерзкой я могла бы быть? Ведь я бы знала тебя очень хорошо. Но до этого мгновения ты считал бы меня только другом.
Аластер тихо выдохнул.
– Никакого настоящего «только» между нами не было бы, – заявил он. – Мы все равно всегда знали бы, что обязательно будет и большее.
– Да. – Поймав руку герцога, Оливия поцеловала его ладонь, а затем прижала ее к своей щеке. – Думаю, я была бы очень смелой. И не испытывала бы страха. С тобой я одновременно и чувствовала бы себя в безопасности и… не чувствовала бы. Однако я бы полностью доверяла тебе.
– А я бы не боялся разочаровать тебя. – Он прижался лицом к ее волосам, так что его голос звучал приглушенно. – Потому что твое доверие нужно было бы как воздух. Так что, если бы ты была смела со мной, то я расценивал бы это не как излишнюю смелость, а как мудрость.
– Правда? – прошептала Оливия.
– Да. Потому что мы оба знали бы, что ты не собираешься целовать кого-то еще.
У Оливии закружилась голова, она задыхалась.
– А откуда бы я это узнала?
– Ты бы знала, что я намерен на тебе жениться.
Она едва могла говорить.
– Да?
– Да, – ответил Марвик. – И еще до следующего урожая, – грубо проговорил он. Оторвавшись от Оливии, Марвик устремил помрачневший взгляд на воды пруда.
Оливия судорожно выдохнула. Это всего лишь фантазия. Но неужели он не понимает, как болезненны подобные игры? Неужели считает, что она переспала бы с любым мужчиной, который спас ее из тюрьмы? Известно ли ему, что означает возможность сказать: «Я тебя знаю»?
Она хотела место. Теперь оно у нее есть. Но Оливия стала понимать, что ее устроит не любое место.
Нахмурившись, она постаралась отшутиться.
– Конечно же, я бы отказалась выйти за тебя.
Он бросил на нее едва заметную улыбку.
– Ты совершила бы ошибку. Ты заслуживаешь любви. И семьи. И всех тех детей, о которых ты как-то сказала, что их никогда не будет.
Оливия отшатнулась.
– Не говори мне этого! – Почему он так мучает ее? Почему смеет заставлять ее мечтать о любви? – Уж кто-кто, а ты!
– Да, кто-кто, а я… – Тихо повторив слова Оливии, Марвик повернулся к ней. – Вот что. Позволь мне рассказать правду о себе, как ты меня однажды просила. Я хотел любить свою жену, Оливия. Я верил, что хочу этого. И когда мы поженились, я действительно считал, что она заслуживает любви.
О господи! Оливия вздохнула. Она не хотела этого знать. Правда. Но он смотрел ей прямо в глаза, и она была не в силах отвести взор, хоть и чувствовала, что кровь отхлынула от ее лица. Оливия не могла скрыть, как больно он ранит ее.
– Мне нравилось все это, – спокойно продолжил герцог. – Идеальная жена для джентльмена с моим положением. Хорошо воспитанная. Элегантная. Не из тех женщин, кого страсть и темперамент сбивают с пути, как это было с моей матерью. – Он помолчал. – Но ее сердце было отдано другому. Его имя – Роджер Феллоуз.
Оливия зажала рот рукой. Феллоуз был одним из любовников герцогини!
– Да, разумеется, ты найдешь это имя в письмах. Он был ее первой местью мне – первым человеком, которого она пустила в свою постель. Но они встречались раньше, когда она впервые вышла в свет. У него было недостаточно денег, чтобы обратить на себя внимание ее отца, однако они были созданы друг для друга. Мне это было известно. Это было известно всем. Несмотря на это, я хотел ее.
Оливии внезапно стало страшно.
– Зачем ты говоришь мне все это? – Именно теперь, впервые за все время их знакомства! Правда, несмотря на спокойный тон, голос герцога мрачнел, когда он говорил о своей роли в этой истории.
– Потому что ты должна знать. – Он не сводил с нее глаз, но его лицо оставалось бесстрастным. – Если бы ты спросила меня еще три дня назад, я бы сказал, что не могу никому доверять. Но теперь мне кажется, дело в том, что я не могу доверять себе. И ты должна знать, почему.
Оливию охватило какое-то ужасное ощущение – ей стало казаться, что она тонет. Это признание не было признаком того, что Аластер хочет раскрыть себя, стать к ней ближе. Напротив, это было предупреждением о том, чего он никогда не сделает.
– Я знал, что она меня не хочет, – вновь заговорил он. – Но я думал, что как-нибудь смогу завоевать ее. – Подобрав еще один камень, он стал вертеть его в руках. – Она была слишком хороша для Феллоуза. А я был наследником герцогства, в конце концов, президентом Всесоюзного общества в Кембридже. Многие предсказывали мне славу. Я уже успел устроить шум в палате общин. И вы когда-нибудь станете премьер-министром, – говорили мне все. – Он насмешливо надул щеки. – Я считал себя именно тем человеком, которого она заслуживала. А она была просто идеальна для меня – образованная, с хорошими манерами, имеющая большие связи. Как она могла дать мне отпор?
Появившаяся на его лице улыбка напоминала страшный шрам. Аластер на несколько мгновений замолчал – похоже, он пытался вернуться мыслями в прошлое.
– Ее отец сам пришел ко мне, – наконец снова заговорил герцог. – Он заметил мой интерес к Маргарет. Я понимал: стоит мне подтвердить его предположение, он предпримет меры для того, чтобы убрать со сцены Феллоуза. Но я сказал ему правду. Я хотел жениться на ней.
Оливия догадалась, куда пойдет его рассказ дальше. Она наконец-то начала понимать его жену.
Марвик шумно выдохнул.
– Могу себе только представить, какую картину ты нарисовала, читая эти письма. Ты думала, она душевнобольная? Нет, это не так. У нее была причина ненавидеть меня. Ее отец предложил Феллоузу щедрую взятку за то, чтобы тот уехал на Континент. Он сказал мне об этом в тот самый день, когда Феллоуз купил билеты за границу. Я мог бы остановить его, но я этого не сделал. В конце концов он позволил, чтобы ему заплатили за расставание с любимой. К чему мне иметь дело с таким человеком? И когда Маргарет постигло жестокое разочарование, я оказался рядом, чтобы помочь ей, и предложил противоядие для ее уязвленной гордости. Она понятия не имела, почему Феллоуз оставил ее, и я никогда ни слова не говорил об этом. Но через год после нашей свадьбы он вернулся из Италии. И изложил ей свою версию истины. Он сказал, что его выслали силой, а про взятку промолчал.
– Она прокляла тебя, – прошептала Оливия.
Аластер пожал плечами.
– Конечно. А ты поступила бы иначе?
Оливия отшатнулась.
– Никогда не заставляй меня вставать на ее место!
Марвик бросил на нее долгий, задумчивый взгляд, который, казалось, проник в самое ее сердце.
– Хорошо, – спокойно сказал он. – Не буду.
Оливия вздохнула. Он молчал столько времени, что вокруг них зазвенел целый хор птичьих голосов.
– Маргарет обвинила меня в том, что я был в сговоре с ее отцом, – наконец продолжил герцог. – Лишил ее единственного шанса на счастье, а я не был… – Он вздохнул. – …терпелив с ней. Феллоуз ее бросил. А ведь мы с нею были счастливы, разве нет? Это была любовь… не так ли? Мы были вежливы, соблюдали хорошие манеры. Между нами никогда не было споров.
Оливии это любовью не казалось. Это, скорее, напоминало учтивость. Но она промолчала.
– Я не мог понять, – вымолвил он, – как она могла предпочесть такого мужчину мне? И казалось, она в конце концов согласилась… Марвик замолчал, его губы скривились. – Я думал, мы помирились. Только выяснилось, что это не так.
– Ты винишь себя, – сказала Оливия. Неудивительно, что у него не было жалости к себе. Неудивительно, что его гнев так долго ждал, чтобы повернуться в другую сторону – в сторону Бертрама и остальных. – Ты винишь себя за то, что она тебе сделала.
– Я виню себя во многом – за обманчивую уверенность в том, что я первый и выдающийся. Я думал, у нас безупречный брак. Что любовь должна прийти, развиться в естественном ходе событий. Что я стал совсем не таким, как мой отец, и вступил в брак, который искупит все грехи и ошибки, совершенные моими родителями. – Он пожал плечами. – Вспоминая прошлое, я понимаю, что моя слепота была невероятной. Я был высокомерен, невежествен…
– Нет. – Оливия вдруг в один миг полностью поняла его. Он до сих пор слеп – абсолютно. – Дело не в тебе. – Из ее груди вырвался сдавленный смешок. – Бертрам тоже не стоил любви моей матери. Но она все равно любила его. Разве ты не понимаешь? Любовь нельзя заработать. И рождается она не из идеала. Она…
– Ты называешь это любовью? – резко перебил он ее. – Причина всех ее трудностей… и твоих. Это не любовь – это идиотизм. Эгоистичный, бездумный…
Оливия встала.
– Да как ты смеешь судить ее?
Марвик заскрежетал зубами.
– Очень просто, – промолвил он, вставая. – Ты заслуживала лучшего, Оливия. И она должна была бороться за тебя. Вместо этого она поставила интересы мерзавца выше интересов собственного ребенка.
Оливия приоткрыла рот, дрожа от ярости и… от того, что вырвалось из ее груди вместе с рыданиями.
Она в ужасе зажала рот рукой. Боже, он просто убил ее – убил с такой же легкостью, с какой убийца уничтожает жертву. Потому что в течение какой-то минуты Марвик продемонстрировал Оливии, почему он никогда не раскроет ей своих истинных чувств и почему ей не следовало доверять собственной матери.
Оливия услышала, как герцог выругался. А потом его руки обвили ее, и он положил ее голову на свое плечо, хоть она и сопротивлялась. Оливия слышала, как он бормочет извинения. Они ей были не нужны. Она заставляла себя быть в его объятиях твердой, как железо, и абсолютно равнодушной к нему.
– Ты заслуживаешь того, чтобы быть на первом месте, – сказал он, касаясь губами ее волос.
Этими словами он, без сомнения, хотел успокоить ее. Но они оказались сами жестокими словами, которые она когда-либо слышала от него.
– И кто же меня поставит на первое место? – выдавила из себя Оливия. – Ты?
Его руки сжали ее крепче, но он ничего не ответил ей. Конечно, не ответил. Потому что, несмотря на все его поступки и слова, Оливия ни разу не слышала, чтобы он ей лгал.
Оттолкнув его, она стала грубо вытирать глаза.
– Я хочу уехать в Лондон. Сейчас, немедленно, – заявила Оливия.
Марвик встревоженно посмотрел на нее.
– Оливия…
– Мне нужно организовать встречу с адвокатом, причем с самым мерзким.
– Позволь мне взять это на себя. – Он потянулся к ней, но Оливия отошла назад. Его рука упала и сжалась в кулак. – Останься здесь, – предложил герцог. – Это же твои родные, твоя семья. Ты спрашивала, кто поставит тебя на первое место? Они! Им так хочется узнать тебя поближе…
– Они для меня чужие! – Оливия обхватила себя руками, испытывая к нему чувство ненависти, хотя и не понимала, почему. – Судорожно вздохнув, она вздернула вверх подбородок. – Я сама поставлю себя на первое место. И я хочу посмотреть ему в глаза, когда он узнает о своей гибели!
Глава 17
– Я тебя обгоню!
Оливия спряталась за толстый ствол дуба, сердце подскочило у нее в груди. На другой стороне улицы распахнулась дверь городского особняка, оттуда вышли три лакея с багажом и няня с двумя мальчиками, каждый из которых был не старше девяти лет. Мальчишки с веселыми личиками, перегоняя друг друга и толкаясь, сбежали по лестнице и залезли в поджидавший их экипаж.
Раньше Оливия не позволяла себе думать о них. Но в конторе адвокатов, когда барристер вытащил справочник «Дебретта», чтобы поразмышлять над задетыми в деле сторонами, Оливия опустила глаза на три имени, напечатанные крохотными буквами под именем Бертрама, и почувствовала, что в ней что-то надломилось. И в это мгновение холодная ярость покинула ее. Оливия едва могла говорить.
Она не знала, как объяснить, что с нею произошло. Она попросила Аластера отвезти ее в холостяцкую квартиру на Брук-стрит, чтобы она могла там отдохнуть. Вместо этого она все утро пролежала без сна – первое утро нового года, – повторяя про себя три имени: Питер, Джеймс, Шарлотта…
В дверях особняка снова появилась няня, которая стала спокойно спускаться по ступеням. Следом за ней шла маленькая девочка лет четырех-пяти с рыжими, как у Оливии, волосами. С трудом одолев первую ступеньку, девочка обернулась к двери.
– Мама, на ручки!
Оливия вцепилась пальцами в кору. Маленькая девочка была одной с нею крови. Ее сводная сестра.
Под затянутое облаками дневное небо вышла элегантная брюнетка. Она на ходу поправляла шляпку – вещицу из кружев и перьев, хулигански заломленную набок, которая венчала ее прическу из каштановых волос. Она очень легко несла на себе восемнадцать лет брака. Если взглянуть на нее с определенного угла, ей можно было дать не больше тридцати.
Удовлетворившись наконец тем, как сидит шляпка, брюнетка наклонилась к дочери так, что ее лицо оказалось на одном уровне с лицом девчушки. Они о чем-то тихо поговорили. Девочка кивнула, а затем обхватила мать за шею и засмеялась, когда та подняла ее.
Леди Бертрам с дочкой на руках спустилась к экипажу.
Оливия выдохнула. Гнев и разочарование образовали у нее в желудке ядовитую смесь. Ей надо было послушаться Аластера: не выходить из квартиры без него. Если бы она послушалась, то они сегодня же навестили бы этот красивый каменный дом вместе. Никакие дети не вышли бы им навстречу. Потому что, судя по багажу, привязанному к крыше кареты, им предстояло долгое путешествие. И Оливия никогда не увидела бы лица сводных братьев и сестры, которые теперь будут отвечать за преступление отца.
Лакей, привязав багаж, спрыгнул на землю, отчего экипаж слегка закачался на рессорах. Из кареты раздались приглушенные возгласы – мальчик с нетерпением ждал начала приключения.
Леди Бертрам вышла из кареты и следом за лакеем вернулась в дом.
Оливия заставила себя отвернуться. Перед нею вилась дорожка, по которой она прошла к деревьям. Путь до квартиры занимает всего десять минут. Оливия может вернуться туда, дождаться Марвика. И никогда не говорить о том, что ходила сюда.
Но как она сможет забыть маленькую девочку? Девчушка так похожа на нее, у них могла бы быть и общая мать, а не только отец. А мальчики, такие невинные…
В горле зародился какой-то разочарованный звук – резкий и сильный, – от которого она чуть не подавилась. «Не-ет!» Но Оливия не могла ни издать, ни проглотить его. Она ждала, снова глядя на темную дверь, как будто из-за нее мог появиться ответ на ее вопросы и уничтожить все одолевавшие ее сомнения.
Оливии было известно, какое будущее ждет эту девочку. Оно обретало форму теперь, когда барристер завел дело, и они строили планы о том, как исправить давнюю несправедливость. В конторе на Чансери-лейн девочка постепенно превращалась в незаконнорожденного ребенка. И никто лучше Оливии не знал, каким станет будущее Шарлотты. Гнусные замечания, косые взгляды, насмешливые сплетни лицемеров – что может быть хуже для девочки, отец которой – член кабинета министров и правая рука премьер-министра? Разоблачение Бертрама привлечет внимание всей нации. Маленькая девочка не сможет скрыться от дурной славы, просто сев на поезд. Она будет преследовать ее повсюду, о ней будут писать в газетах от Корнуолла до Шотландии.
И это будет виной Бертрама! Не Оливии! Ее ярость настаивала на том, чтобы она возложила вину на виноватого.
Да, Оливия станет инструментом этого скандала. Она станет актрисой, которая добьется того, чтобы эти дети до конца своих дней встречали на себе понимающие взгляды, когда они будут представляться незнакомцам. И тогда уже она будет причиной того, что за этим последует. А последовать могло только одно: у них будут сжиматься все внутренности, пока они будут ждать, как отнесутся к ним люди – презрительно, с жалостью или вообще предпочтут обойтись без их компании.
Сама Оливия без боли несла на себе несмываемое клеймо позора незаконнорожденного ребенка. Но смогут ли и они поступить так же? Будет ли эта маленькая девочка знать, как поднимать подбородок, расправлять плечи и сбрасывать с них вес мира?
Если Оливия промолчит, то сделает для них больше, чем когда-либо делал для них отец. Но тогда она не добьется справедливости и, более того, своей безопасности.
Прижав кулак к губам, Оливия вцепилась зубами в костяшки пальцев. Она совершенно забыла первоначальную цель! Аластер отвлек ее. Он невольно наполнил ее голову пустыми мечтаниями. Он не предложил ей ничего постоянного, – лишь мимолетное забытье, дарованное наслаждением. Но она каким-то образом не настроила воздушных замков. Она все еще не в безопасности. И герцог не будет с нею вечно.
«Однако вовсе нет необходимости», – внезапно подумала она, – «предавать эту тайну огласке». Для того чтобы обеспечить себе безопасность, ей нужно лишь убедиться в том, что Бертрам никогда не сможет причинить ей зла – если, конечно, ему захочется, чтобы о его браке с ее матерью так никто и не узнал. Правда может храниться в подвале у адвоката. И если с Оливией что-то случится, о его бесчестье сразу же станет известно всем. Но только тогда. Вот что нужно знать Бертраму.
Баронесса вышла из дома с видом хозяйки, которая поспешно раздает последние поручения. Она была из тех женщин, которые любят своих детей, – это очевидно. И она наверняка захочет узнать, что их счастье зависит от хорошего поведения ее мужа. Ее уверенная походка, высокомерный крен ее шляпки убедили Оливию, что у жены Бертрама достанет самообладания и смекалки для того, чтобы убедить мужа не делать глупостей. Пока это касается ее детей, она наверняка удержит его от плохих поступков.
Оливия прямо сейчас может положить всему этому конец, без опасности для себя – с помощью баронессы.
Набрав полную грудь воздуха, она вышла на траву.
– Миледи! – крикнула Оливия, когда баронесса дошла до кареты. – Я должна поговорить с вами.
Баронесса удивилась, а затем взглянула на нее, как на какое-то насекомое.
– Должны? В самое деле?
Вероятно, она приняла Оливию за нищенку, потому что ее платье было испачкано после поездки в деревню.
– Вы не знаете, кто я, но, уверяю вас, я…
– О, я отлично знаю, кто вы. – Баронесса тихо постучала в дверь кареты, и та широко распахнулась. Заглянув в нее, она приказала: – Мистер Мур! Разберитесь с этим, пожалуйста!
Аластер рывком открыл дверь.
– Где она?
Бертрам, сидевший в кресле перед камином, посмотрел на него с испугом и изумлением.
– Что за черт! – воскликнул он.
Позади зазвучали шаги, лакей схватил Аластера за локоть.
– Ваша светлость, он ворвался через…
Бертрам вскочил на ноги.
– Вы с ума сошли! Врываться сюда таким образом!
Сошел с ума? Изо рта Аластера вырвался мрачный смешок. Он два часа прождал в пустой квартире, ожидая услышать шаги Оливии, время ползло, но дверь оставалась закрытой. И – да, возможно, в этом затянувшемся ожидании Аластер стал терять себя, потому что разум отказывался назвать хоть какие-то существенные причины ее долгого отсутствия. Она не могла убежать – Аластер не давал ей повода для этого.
Или давал?
После их разговора у пруда в Шепвиче Оливия была сама не себя не похожа. Почему же он не потребовал от нее объяснений, почему не надавил на нее? Все дело в трусости: он не хотел знать, что ее беспокоит. Марвик не желал оказаться вынужденным отрицать те слова, которые ей явно так надо было услышать. Он не мог любить ее. Не мог оставить ее при себе. В его прежней жизни Оливии не было бы места. В его нынешней жизни… он не доверял себе, так что не мог давать каких-либо обещаний.
Но в этой новой жизни он ждал ее так нетерпеливо, что сердце начало биться в горле, а тревога с каждой проходящей минутой перерастала в гнев. Да что это за ад, в котором мужчина не может оставить при себе женщину, однако ее отсутствие приводит его в такой ужас, что первородный инстинкт подталкивает его убить кого-нибудь, лишь бы обеспечить ее безопасность?
Аластер вынул из кармана пистолет.
– Сошел с ума, – в ответ промолвил герцог. – Чудесное обвинение от человека, который хотел убить свою дочь.
– Да, господи, что за… – Шумно вздохнув, Бертрам шагнул в сторону. – Только не перед моими детьми!
Только сейчас Аластер заметил двух мальчиков, сидевших по-турецки у окна. Забыв о шашках, в которые они играли, мальчуганы смотрели на Марвика расширившимися от страха глазами.
Их бледные, изумленные лица на мгновение уняли ярость герцога. Однако через мгновение она вспыхнула с новой силой.
– Ваша тревога касается всех ваших детей? – взревел он. – Что вы с ней сделали?
Бертрам посмотрел через плечо Аластера.
– Уведите мальчиков, – быстро сказал он лакею.
На короткое невыносимое мгновение Марвик подумал было о том, чтобы запретить это. Воспользоваться безопасностью мальчиков во благо Оливии.
– Возможно, это позволит им узнать, каков ты на самом деле! – мрачно проговорил он.
Бертрам судорожно вздохнул.
– Пожалуйста! – Бертрам молитвенно сложил на груди руки. – Я ничего ей не сделал! Прошу вас, позвольте им уйти.
Один из мальчиков захныкал.
Аластер отошел в сторону, освобождая путь к двери.
– Уведите их! – бросил он.
Старший мальчуган вскочил на ноги и убежал. Но младший остался, его подбородок напрягся, а упрямый взгляд напомнил Аластеру Оливию. Он ощутил от этого физическую боль, словно его ударили, ведь, наверное, именно так она смотрела на Бертрама, когда была ребенком.
– Я тебя не оставлю! – сказал мальчик отцу, который не заслуживал подобной верности.
Бертрам это тоже понимал.
– Уходи немедленно! – сердито велел он. Схватив сына, Бертрам стащил его с диванчика и подтолкнул по ковру к двери.
– Это все из-за той леди, да? – Мальчик повернулся, чтобы посмотреть на Аластера, каштановый чуб упал ему на глаза. – Из-за нее сорвалась наша поездка!
– Какой леди? – резко спросил герцог.
Бертрам выразительно посмотрел на него.
– Не втягивайте в это дело ребенка, – попросил он.
– Попросите его объяснить, что он имеет в виду, – угрюмо проговорил Марвик.
Бертрам задержался около двери, при этом каждая линия его тела говорила о нежелании делать это. Наконец он встал между герцогом и сыном, опустился на колени и спросил:
– Какая леди? Когда ты ее видел?
Мальчик быстро перевел взгляд с отца на Марвика и обратно.
– Мама сказала, что это из-за нее мы не смогли сегодня поехать в Хоутон. Но мистер Мур объяснил, что мы должны о ней позаботиться. – Мальчик шепотом добавил: – Мама просила ничего тебе не говорить.
Бертрам очень ласково пригладил волосы сына.
– Все в порядке, – сказал он. Но, закрыв за ребенком дверь, он на миг прижался к ней лбом, прежде чем повернуться. – Я понятия об этом не имел, – начал было он, но Аластер перебил его.
– Мне ужасно хочется вас убить. Мне казалось, я сдержал это желание, когда мы встречались в клубе. Но потом я узнал, что вы подсылали к ней убийцу, чтобы тот задушил ее.
Бертрам отошел от двери.
– Господи, да вы же бредите! Я никогда руки на нее не поднимал! Я никогда не…
– Ну да, вы просто оправляли к ней своего человека – как, вероятно, и сегодня. – Аластер прицелился и, похоже, его зрение свелось в одну точку, потому что все, что он видел, – это лживые, налитые кровью глаза Бертрама. – Очень жаль, что я не выстрелю, – тихо проговорил он. – Но за это вы мне скажете, где она.
– Мур! Мур – не мой человек! – Бертрам провел руками по волосам. – Он никогда мне не служил! Он с моей женой… – Его руки упали. Его невидящий, полный паники взгляд пробежал по комнате. – С моей женой… – повторил он. И посмотрел на Аластера. – Я знаю, где она. Пойдемте! Пойдемте со мной, наконец!
Оливия открыла глаза. Комната плясала перед ее взором, стулья качались из стороны в сторону, ковер падал с потолка. Ее веки снова опустились. В голове стучало. Оливия чувствовала, что сердце скачет в ее груди, как испуганный кролик.
Однако она почему-то не боялась.
Оливия снова открыла глаза. Набрала полную грудь воздуха, который показался ей жидким огнем. Мур хотел задушить ее. Каждый раз, приходя в себя, Оливия испытывала удивление, однако у него был очевидный талант к этому, хотя, возможно, он просто не рассчитывал силы: он уже четыре раза душил ее, она теряла сознание, но ему не удалось убить ее.
Правда, она не давала Муру ответ на вопрос, который он ей задавал:
– Где регистрационная книга? – спрашивал он.
Оливия заметила, что в комнате царит полумрак. Точнее, она надеялась на то, что это полумрак, потому что, кажется, он не повредил ей глаза. Но голова болела ужасно, и Оливия не знала, от чего. Ее воспоминания были какие-то спутанные. Сколько времени она уже сидит на этом стуле со связанными за спиной руками? Она попыталась пошевелить ими. Кровь болезненно заколола ее пальцы.
– Где он? – Заскрипев, стул упал на пол. Мур приблизился к ней. Быть может, у него никогда не было шансов стать душителем. Однако с виду казалось, что он рожден для этого: коротенький, приземистый, мускулистый, с седыми волосами, липшими к его квадратной голове. Глаза у него были бесцветно-серыми.
Оливия не глупа. Она смотрела на него и ничего не отвечала.
Опустившись перед нею на колени, Мур больно сжал ее подбородок, словно хотел приструнить непослушную собаку. Оливии совсем не нравилось видеть его так близко перед собой. У него была гладкая, почти без морщин кожа, составлявшая странный контраст с седыми волосами. Оливия закрыла глаза.
Он крепче сжал ее подбородок. От боли в горле начало зарождаться рыдание, но Оливия сдержала его. Она оцепенела. Это было странно – так странно, что она уже перестала бояться.
– Не глупи, детка.
Оливия расслышала в голосе Мура удивление. Он – животное, ему известен запах страха, но и его отсутствие он тоже чует. Он понимал ее не лучше, чем она сама.
– Ты хочешь умереть?
Оливия промолчала. На улице зазвенел колокольчик, звон которого напоминал сигнал тревоги для прохожих, когда по улице вели на рынок животных. Они не могут быть в Мейфэре. Скот по таким районам не водят.
Мур отпустил ее.
– Ты такая же, как твой отец. – Он презрительно ухмыльнулся. – Глупая, исключительно глупая.
Оливии пришла в голову настолько странная мысль, что она не смогла сдержать ее в себе.
– Я совсем не такая, как он, – просипела она.
– Глупая! – заорал Мур. – Скотина чертова! Она не должна была выходить за него замуж!
Оливия едва не улыбнулась.
– В этом я с вами согласна.
Мур ударил ее.
Перед глазами Оливии вспыхнули искры, ее стул начал опрокидываться. Но руки Мура вцепились ей в запястья, и он вернул стул в прежнее положение до того, как тот упал.
Они смотрели друг на друга. Оливия думала о пистолете, который однажды был у нее. Будь он с ней сейчас, она убила бы Мура. Что сказал Аластер? Она не должна испытывать стыда за кровь этого человека на своих руках.
– Ни к чему быть такой дурой, – медленно произнес он. – Ты говоришь мне, где держишь регистрационную книгу, отдаешь ее мне и можешь идти.
Он действительно считает ее идиоткой.
– Ей все равно, что с тобой будет потом, – добавил он.
Оливия безуспешно попыталась сглотнуть. Но слюны во рту не осталось, рот пересох, как песок в пустыне.
Поморщившись, Мур встал и направился в другой конец комнаты, чтобы налить себе стакан воды. Его тело было крепко сбитым, а шаги – аккуратными, спортивными. Невозможно был определить его возраст – может, он представлял из себя реинкарнацию дьявола.
Мур повернулся к ней, вытирая воду с лица тыльной стороной ладони. Вот он сглотнул, громко, удовлетворенно. Он нарочно изводил ее. Оливия провела языком по передним зубам и глубоко вздохнула. Ей стало больно.
– Моя любовница ничего против тебя не имеет, – промолвил он. – Понимаешь? Ты говоришь нам, где книга, и больше никогда меня не увидишь.
Его любовница?
– Так вы… – Внезапно Оливия все поняла. Выходит, он вовсе не человек Бертрама. Он – человек леди Бертрам! Он работает на баронессу, к которой Оливия пошла сегодня днем, считая себя такой осторожной, такой умной, потому что подумала о том, как избежать главной для себя угрозы.
Из ее груди вырвался смех – хриплый, квакающий. Ошибка! Его лицо напряглось. Мур отбросил чашку, и та ударилась о стену. Он пересек комнату своими аккуратными шажками и подошел к ней, поднимая сжатую в кулак руку.
– Следующий звук, который ты издашь, – проговорил он, – будет либо твоим признанием, либо твоим предсмертным хрипом.
Оливия снова закрыла глаза. Должно быть, это уже смерть. Ничем другим объяснить ее безмятежность нельзя.
Внезапно воздух наполнился громким треском. Мур резко развернулся. Дверь распахнулась.
Только сейчас Оливия поняла, почему ей не было страшно. Она подспудно была уверена, что на помощь придет Аластер.
Марвик бросился на Мура, и на его лице в этот миг было то самое выражение, что застыло на лице закрывшегося в темной комнате человека, который сдерживал в себе желание убивать. Но сейчас было светло. Его ярость была быстрой, оголенной, безжалостной. Впечатав кулак в физиономию Мура, Аластер сбил того с ног и прижал его горло к полу своим каблуком. Мур поднял на него глаза, полные легкого удивления – так выглядит человек, который, выходя из дома, ожидает дождя, а на улице вместо этого светит солнце. Аластер опустился рядом с ним на колени и снова ударил его. Брызнула кровь. Каблуки Мура зацарапали пол. Послышались хлюпающие, тошнотворные звуки. Сапоги Мура затихли. Аластер ударил его снова. И снова. И еще раз.
– Аластер, – тихо проговорила Оливия.
Он замер. Так неожиданно. Наступившая тишина изумила ее.
Марвик повернулся к Оливии, одна его высокая скула была забрызгана кровью. Голубые глаза обезумели, но их взгляд был устремлен на нее.
– Развяжи меня, – попросила Оливия.
Аластер неловко поднялся. Обошел ее. Его горячие пальцы сжали ее запястья. Мур застонал, и Оливия почувствовала, как Аластер вздрогнул.
– Он не встает, – сказала она. Глаза Мура не открылись. Он лежал неподвижно, его нос был разбит в кровь.
Веревка наконец была ослаблена. Положив руки на колени, Оливия стала массировать их. Внезапно они начали дрожать. Оливии стало очень холодно.