Обмани меня дважды Дьюран Мередит

Он почувствовал, как Оливия сглотнула. Но не сказала ни слова.

– Вы хотите, чтобы я вас трогал?

По ее телу пробежала дрожь.

– Я хотела бы…

– Меня не интересует, чего вы хотели бы, – перебил он ее. – Я спрашиваю, чего вы хотите?

Ее грудь стала вздыматься от глубокого дыхания. А потом, очень медленно, Оливия опустила лицо в ямку между его плечом и шеей.

– Мне бы хотелось не хотеть этого, – очень тихо произнесла она.

Аластера охватило безумное торжество. Он крепче сжал ее поясницу.

– А потом? – спросил он. – Что было потом? После того, как вы вернулись в Алленз-Энд?

– Ничего. – Ее губы касались его кожи, когда она говорила, и все его чувства собрались и сконцентрировались на этой точке. – Дальше между ними так ничего и не наладилось. Он стал приезжать… гораздо реже. А когда приезжал, они проводили вечера в ледяном молчании. – Я не могла понять…

Марвик закрыл глаза и прошептал:

– Почему она вернулась к нему?

– Нет. Она не возвращалась. Я не могла понять и… до сих пор не понимаю, почему он вернулся к ней? Почему продолжал приезжать – год за годом? Он был так… обижен. Как будто у него не было никаких шансов.

Она говорила все бессвязнее. Аластер поглаживал ее спину плавными, успокаивающими прикосновениями.

– Быть может, он испытывал к ней непреодолимое влечение, – промолвил он. – Если бы мы могли узнать, что именно это было, то, возможно, помогло бы это нам.

– Не знаю, что… – Оливия ненадолго задумалась. – Вообще-то есть одна вещь – последняя запись в ее дневнике: «Правда спрятана в доме». Но я не знаю, что это означает.

Аластер ответил не сразу. Потому что, когда они сидели рядом и он ощущал ее близость, в нем появилось какое-то странное чувство.

Выходит, что он все-таки не такой, каким был его отец. Аластер отгоняет порочные мысли и нехорошие желания, но все равно скоро возьмет Оливию. И все же он не такой, как отец. Отец никогда не хотел какую-то определенную женщину. А Аластер хотел именно эту. Его охватило чувство собственности.

– Мы должны поехать в Алленз-Энд, – сказал он. – И выяснить, что имела в виду ваша мать.

Но Оливия ему не ответила. Повернувшись, чтобы посмотреть ей в лицо, Аластер увидел, что она заснула у него на плече.

* * *

Оливия проснулась в темноте. Полусонная, она попыталась прислушаться к болтовне слуг в коридоре, но вместо этого услышала приглушенный шум транспорта, словно он раздавался на большой улице. Где она?

В тюрьме! Она резко села. Марвик ее спас! Куда он ушел?

Тут она заметила узкую полоску света под дверью, ведущую в заднюю комнату. Оливия смотрела на нее, пытаясь собраться с мыслями. Кажется, она много месяцев не спала так крепко.

Последнее, что она помнила, – это то, как она сидит, прижавшись лицом к его коже. Неужели она так и уснула? И он ее не разбудил…

Ее охватила сладко-горькая тоска. Оливия глубоко вздохнула, чтобы отогнать ее, и почувствовала запах тюремной плесени.

В кувшине у умывальника все еще оставалось немного воды. Встав, Оливия тихонько направилась к нему. Вода оказалась не слишком холодной. Намочив полотенце, она протерла им лицо. Но что же делать с грязью под рукавами и нижними юбками? Частицы тюрьмы, источающие отвратительный запах, по-прежнему покрывают ее кожу.

Испытывая чувство отвращения, Оливия подняла юбки и протерла лодыжки и колени. Но этого было недостаточно.

Она оглянулась через плечо. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Свет под дверью не дрожал.

Оливия быстро расстегнула пуговицы на лифе. Живя в мрачной комнате ледяного доходного дома миссис Примм, она научилась мыться очень быстро. Ее корсет был сшит для работающей женщины и расстегивался спереди. Положив его рядом с раковиной, Оливия протерла полотенцем грудь и руки.

Спина болела. Оливия вспомнила, что упала на спину, когда полисмен ударил ее. Теперь ей казалось, что это было давным-давно. Недели, месяцы назад…

Особенно ее беспокоило одно место, прямо под плечом. Оливия изогнулась, но не могла дотянуться до него. Потеть от ужаса – она и не знала, что такое бывает, до тех пор, пока на несколько часов не осталась в одиночной камере…

Чужая рука накрыла ее руку.

– Позвольте мне.

Оливия застыла. Ее корсет валялся у раковины. Она была обнажена до пояса.

Но где же паника? Неужели Оливия просто устала от нее? Или все дело в том, что этот миг, как ни крути, неизбежен?

Он угрожал ей. Да, она заснула в его объятиях, и он уложил ее спать. Как крепко она спала! Одно дело – спать одной, и совсем другое – спать в присутствии мужчины, который, как ей было известно, не допустит того, чтобы с нею что-то случилось. Разумеется, кроме того, чего захочет он сам.

Быть может, безумной здесь стала она. Потому что рядом с герцогом Оливия чувствовала себя в такой безопасности, в какой не была никогда в жизни.

Она разжала пальцы. Марвик поймал полотенце до того, как оно упало.

Его прикосновения удивили ее: в них не было ничего соблазняющего. Он очищал ее кожу уверенными, правильными движениями, словно был сиделкой, ухаживающей за больным, или служанкой, вытирающей вазу. Когда он дошел до болезненного места под плечом, Оливия издала какой-то сдавленный звук, и Марвик остановился.

– Стойте у раковины, – сказал он.

– Зачем?

В следующее мгновение она узнала ответ на свой вопрос: его большой палец нашел больное место, нажал на него и стал его массировать.

Ее голова упала на грудь. Оливия едва сдержала стон. Под давлением его руки ее мышцы расслаблялись, становясь мягче, податливее.

– Почему вы делаете это? – шепотом спросила она.

– Есть такая китайская пословица, – стал объяснять Марвик. – Спаси человеку жизнь, и ты станешь ответственным за него.

– Выходит, вы чувствуете себя ответственным?

Он стал разминать ее плечи костяшками пальцев.

– Я сделал для вас не больше, чем вы – для меня.

Оливию словно молнией ударило. Именно этого признания она и добивалась. Она сыграла роль в его выздоровлении.

– Стало быть, я прошла вашу проверку.

Наступила еще одна пауза.

– Я не уверен, что это была проверка для вас.

Его пальцы в последний раз пробежались по ее плечам, а затем опустились по рукам вниз и крепко сжались прямо над локтями. Она ощутила его тепло. Теперь костяшки его пальцев были так близко к ее грудям. Они стояли молча, синхронно дыша, а вода в раковине отражала их силуэты. Герцог нависал над Оливией, но она не испытывала страха. Она чувствовала себя… защищенной.

– Снять с вас платье? – Он говорил как-то монотонно, словно мыслил вслух и задал этот вопрос скорее себе, чем ей.

В библиотеке Аластер пытался доказать ей, что он – человек нехороший. И теперь она чувствовала его нерешительность. Почти физически ощущала его сомнения.

Возможно, он и не нужен ей хорошим.

– Вы хотите сказать, что готовы помогать мне с Бертрамом? Я не имею в виду убийство, – вымолвила Оливия. – У него есть дети. – Она старалась никогда не думать о них. Как-то раз она посмотрела их имена в светском справочнике «Дебретта», но потом пожалела об этом. – И все же, вы готовы помогать мне с ним?

В наступившей после ее вопроса паузе Оливия слышала шум транспорта на Брук-стрит, позвякивание сбруи. Который час? Ей казалось, что она плывет в этой странной удручающей темноте, зажатая между раковиной и телом Марвика позади нее – крупным и жестким. И ей не хотелось, чтобы он отодвигался от нее.

– Похоже, что так, – подтвердил Аластер.

Оливия повернулась к нему лицом. Здесь, в затененном уголке, она не могла хорошенько разглядеть его. Но она повернулась к полоскам света, проникающимся в комнату между планками ставен, и судя, по его невольному вскрику, он увидел часть ее тела – обнаженные груди, прямые плечи… Этого было довольно, чтобы заставить его вскрикнуть.

– Вы прекрасны. – Голос герцога звучал сердито.

Впрочем, если бы его голос был полон страсти, Оливия ни за что не поверила бы ему. А вот его гневу она верила. Подняв руку, она нащупала его щеку, погладила большим пальцем уголок рта. Его челюсти сжались. Марвик никогда не признался бы в этом, но Оливия чувствовала, что обретает власть над ним, и сейчас было как раз такое мгновение.

Осознание этого пьянило ее. Пенясь, бурлило в крови. Герцог сердится, потому что хочет ее. Потому что не может причинить ей боль. Потому что – и это главное – он хочет ей помочь.

Почему он ее спас? Почему не устроил все так, чтобы снова передать ее в руки полиции? Теперь ему известна ее история. Она не дала ему какого-то особого преимущества перед Бертрамом.

– Думаю, вам не удалось отдохнуть, – прошептала Оливия.

Его рука накрыла ее руку, прижала ее ладонь к его небритой щеке.

– Не стоит проявлять такую уверенность, – отозвался Марвик. – Вы не знаете меня, Оливия.

– Разве? – О ком сейчас, кроме нее, можно было сказать, что он его знает? И то, что она видела в нем, что в нем знала, – и этого не знал никто другой – было ему противно. Оливия понимала его. Как и ее мать, герцог судил себя куда строже, чем кто-либо другой.

Но Оливия никогда не могла терпеть мрачное настроение – ни у матери, ни у него. Потянувшись, она нашла его губы своими губами.

Из его груди вырвался вздох, который обжег ее рот. Марвик был очень спокоен, прижимаясь губами к ее губам. От его натянутых мускулов исходило напряжение. Его руки нашли ее талию.

А потом он привлек Оливию к себе и впился в ее губы таким горячим и страстным поцелуем, что ей показалось, будто это возобновление чего-то, а не начало.

«Я согласна с радикалами. Девственность меня не волнует, – сказала она как-то своим подругам в школе машинописи, дивясь про себя потрясению, который вызвали у них ее слова. – В конце концов сопротивляться мужчинам очень просто, не так ли? Но вот умудриться при этом выбрать подходящего мужчину – вот что действительно заслуживает награды».

Никто бы никогда не сказал, что Марвик – подходящий для нее мужчина. Он чем-то напоминал Байрона – безумный, плохой и опасный.

Но Оливия знала его так, как никто другой. Он – не тот человек, каким был когда-то; он тот, которого знает только она. И когда он сжал ее лицо ладонями, закинул ее голову назад и глубже проник языком в ее рот, вопросы мудрости стали неуместными. Оливия ответила на его поцелуй – с готовностью, жадно.

В библиотеке он показал ей, что такое удовольствие, как оно может быть одновременно общим, личным, страстным. Удовольствие вызывал он, прикасаясь к местам, которые были известны только ей. Она снова почувствовала его – в нижней части живота. Горячая дрожь, которая, стекаясь в одном месте, превращалась в восхитительную тяжесть, жаркую пульсацию между ногами. Положив ладонь на одну из его рук, сжимающих ее лицо, Оливия ощутила его силу. И услышала тихий звук, вырвавшийся из его груди, напоминавший вздох.

Он уже издавал такой звук, когда был с нею рядом. Она улыбнулась.

Марвик схватил ее запястья и наклонил голову, чтобы поцеловать каждое – как вассал, приносящий дань. Глядя на то, как он это делает, Оливия на одно головокружительное мгновение почувствовала себя выше, чем он, и это ощущение было больше и мощнее, чем могла выдержать ее плоть. Судя по его собственным словам, он считал ее смелой, умной, изобретательной. И он хочет ее – против собственной воли. Да, пусть он склонит перед нею голову, пусть признает, что побежден.

Марвик дотронулся языком до ее ладони, и Оливия мгновенно вернулась в себя и вновь стала той же простой девчонкой, прижатой к его большому телу; она льнула к его мощной груди, а человек, вытащивший ее из Ньюгейта, обнимал ее своими мускулистыми руками. И это тоже возбуждало Оливию. Она хотела находиться под его защитой. Она хотела всего Марвика.

Он подвел ее к кровати и слегка подтолкнул. Оливия сжалась, чтобы удержать равновесие, но герцог был готов к этому. Придерживая ее затылок, он опустил Оливию на кровать, склонился над ней и впился в ее губы долгим, горячим и томным поцелуем, а сам тем временем дюйм за дюймом укладывался на нее. Те части ее тела, к которым прикасался он – грудь, живот, бедра, которые он раздвинул, чтобы лечь между ними, – начинали вибрировать от желания. Оливия чувствовала жар его живота, в котором неистово бился пульс. Тяжесть его грудной клетки. Аластер лег на нее с ленивой и умелой осторожностью, с какой ремесленник соединяет воедино части диптиха.

Приложив губы к ее брови, Марвик прерывисто выдохнул.

– Ты этого хочешь, – хрипло прошептал он.

Оливия открыла глаза. Она знала, как надо его слушать, и уловила вопрос в его словах. Опершись на одну руку, герцог склонился над ней, на его лице появилось напряженное, настойчивое выражение. Оливия подняла руку, чтобы прикоснуться к его щеке.

Как же сдержан Аластер де Грей, герцог Марвик! Как скрытен, сложен, загадочен – как необработанный драгоценный камень, который на свету может вдруг открыть свою чистоту и сияние. Свет был его тайной привязанностью, добродетелью, которую он пытался скрыть. Но он все равно вспыхивал на его лице, когда Марвик смотрел на нее. Его лицо смягчилось.

– Ты хочешь этого? – спросил он.

Оливия знала, что, как ни крути, в благопристойности нет ничего добродетельного. И уж точно она не придаст ей больше смелости. К тому же, судя по словам Марвика, Оливии и без того хватает отваги.

Она погладила его щеку, поросшую щетиной. Все-таки Викерз – ужасный лакей.

– О да, – ответила она. – Хочу.

Выдохнув, Аластер наклонился к ней ближе, прихватил зубами мочку ее уха, погладил ее языком, а его руки тем временем порхали, как бабочки, по ее телу, и от этих прикосновений легкая дрожь пробегала то по ее талии, то по груди, то по шее. Подушечки его пальцев погладили ее подбородок. Он водил пальцами по ее щеке, как слепой водит по книге, читая шрифт Брайля.

Руки Оливии тоже обретали любопытство. Она провела ими от его плеч к пояснице. Выпуклости его ягодиц были напряженными, неподатливыми. Она впилась в них ногтями.

Марвик издал странный звук – не то застонал, не то вскрикнул. Прервав поцелуй, он уткнулся лицом в ее шею, и его волосы защекотали ей подбородок. Его прерывистое дыхание согревало ее плечи.

– Минутку, – прошептал он. – Минутку…

Оливия запустила пальцы в его волосы, удерживая его голову на месте. Где-то вдалеке часы с лязгающим глухим звуком пробили полночь.

– Минутку… на что? – спросила она.

Он поднял голову.

– Я терпеть не мог твои очки, – очень тихо проговорил он. – Они действительно скрывали тебя.

Повернув голову, Оливия поцеловала его запястье. Час назад, год назад, месяц назад он был неприкасаем. А теперь, в считанные минуты, она внезапно смогла дотрагиваться до него так, как хочет. Кто сказал, что в жизни не бывает чудес?

Проскользнув под поясницу Оливии, его рука приподняла ее. С помощью Марвика Оливия села и позволила ему поставить ее на ноги. Ее груди, лишенные поддержки, стали тяжелыми и подвижными. Его губы приоткрылись, когда он смотрел на нее. Его большой палец прикоснулся к ее правому соску, и из ее груди вырвался стон.

Аластер вяло поцеловал ее в губы. Его руки пробежали вдоль ее тела; подхватив ее юбки, он снял с Оливии платье, затем развязал тесемки на нижних юбках и вынул ее из них.

– Боже правый! – выдохнул он восхищенно, отступая назад и не сводя с нее взгляда. – Ты скрывала не только глаза…

От восторженных ноток в его голосе Оливия покраснела. Она села на край кровати, но он снова уложил ее. А потом вновь навис над ней под таким углом, что стал видеться Оливии темным безликим силуэтом, как фигура из сна.

У ее любовника из мира грез были горячие любопытные пальцы. Они приподнимали ее груди и взвешивали их. Его большой палец очерчивал окружность ее соска, отчего по телу пробегала дрожь; в ней просыпалось наслаждение, требуя, чтобы она раздвинула ноги и рывком приподнялась ближе к нему, чтобы еще раз испытать те ощущения, которые он подарил ей в библиотеке.

Но у Марвика были иные намерения. Он наклонил голову ниже и сжал губами ее сосок – потрясающее чувство. Оливия слышала, как он причмокивает, но от этого распалялась еще сильнее. Мягкость его губ, влажный жар – она охнула – его языка, опьянение от его легких покусываний, когда он проверял, нравятся ли ей такие ласки…

Ее охватило пульсирующее, не терпящее промедлений желание; схватив голову Марвика, Оливия прижала ее к себе.

– Я провел бы тут тысячу лет, – огрубевшим голосом промолвил он. – Ты хочешь этого?

– Да. – Вот что она забыла ему сказать, вот что она должна была говорить ему все время. – Да, да!

Но едва она произнесла это короткое слово, как оно тут же стало ложью, потому что едва он снова начал сосать ее груди, она поняла, что этого ей мало. Оливию охватывало безумие, разносящее плотский голод по дюжине разных уголков тела, каждый из которых изнывал по его ласкам. Ее рот, который нуждался в его языке, и местечко в глубине ее живота – отяжелевшее, разбухшее; уголок между ее ног, который вдруг стал казаться слишком пустым и пульсировал от страсти. Оливия хваталась за Марвика вслепую – как альпинист в горах во тьме хватается за каждый выступ, который может помочь его продвижению вперед. Массировала мускулистые бугры на его плечах, с силой нажимала на его бока…

Сев, Аластер сбросил с себя сюртук. Затем на пол полетели его жилет, подтяжки и рубашка. Оливия уже видела его обнаженную грудь, но теперь она могла протянуть руку и прикоснуться к волнистым равнинам его живота и почувствовать, как они сжимаются, когда она касается их. Марвик схватил ее руку, слега прикусил пальцы и глубоко всосал их. При этом он смотрел ей в глаза, а прикосновение его языка и губы, крепко сжимавшие ее пальцы, обещали какое-то грешное наслаждение. Потом он провел языком по ее ладони и укусил за внутреннюю часть запястья.

– Терпение, – промолвил герцог, и лишь тогда Оливия поняла, что сказала ему: «Пожалуйста».

За рубашкой последовали брюки. Оказалось, что Оливия гораздо смелее, чем она могла себе представить: она села, чтобы помочь ему, и их руки столкнулись во мраке. Аластер засмеялся. Его оживленность была такой чистой и приятной, что Оливия тоже залилась смехом.

Он был прекрасен. Длинные стройные ноги, крепкие лодыжки, мускулистые бедра… Оливия с любопытством провела рукой по его четырехглавой мышце и нащупала его волосы – гораздо более грубые, чем у нее. Ее рука задержалась на его бедре, с другой стороны которого, на стыке двух ног, в выемке, крылась та часть его тела, которая вскоре будет интересовать ее больше всего. Он дал ей имя – в библиотеке.

Затаив дыхание, Оливия положила ладонь на его плоть.

Аластер вскрикнул, но когда Оливия хотела отдернуть руку, он схватил ее и удержал на месте. И показал, как надо поглаживать его естество, которое оказалось невероятно твердым. Зато его кожа была такая мягкая.

Пока Оливия исследовала его, Аластер просунул руку между их телами, чтобы найти ее бугорок. Он стал водить вокруг него пальцем и тереть его, и внезапно все звенящие в ее теле ручейки желания превратились в один яростный бурлящий поток. И та часть тела, которую Оливия сжимала рукой, неожиданно показалась ей ответом на требование ее тела. Теперь она это поняла.

Согнувшись над Оливией, Аластер протолкнул в ее лоно палец, затем еще один. Она выгнулась дугой, и тут же пальцы уступили место чему-то более крупному, давящему гораздо сильнее. Оливия на миг ощутила боль, а потом он полностью заполнил ее.

Изумленная, она лежала под Аластером, глядя на него в темноте и не зная, что делать.

Уткнувшись лбом в ее лоб, он начал двигаться. С первого же толчка Оливия поняла: она и представить себе не могла, что ее ждет. Потому что она не просто чувствовала его запах, его вес, но и силу его рук, удерживающих ее на месте, мощь его бедер, даривших ей наслаждение.

Все, что привлекало ее раньше, было неуловимым – пронзительность его взглядов, необъяснимо резкая восприимчивость, его ум, интеллект, сила. Когда Аластер вошел слишком глубоко и Оливия поморщилась, он сразу заметил это, его толчки стали менее глубокими. Когда он прикоснулся к странному, ноющему местечку, и она тихонько застонала, он услышал это и повторял то же движение до тех пор, пока ее ногти не стали царапать его спину, и из ее горла не вырвались какие-то непонятные животные звуки. Его неуловимые качества обратились в талант, с которым он занимался с ней любовью. Даже его жестокость доставляла Оливии удовольствие – она чувствовала его желание овладеть ею, его уверенную настойчивость…

Из Оливии рвался странный, безумный, опьяняющий смех: «И вы считаете, что я вас не знаю?» Она была целиком охвачена Аластером, и он овладевал ею так, что только она сама могла понять это. Впрочем, и он знал ее – он же видел ее, познал ее. И их наслаждение было плодом взаимных усилий – ее и его вместе.

Оливия сдавалась. Он шептал что-то ей на ухо, его щека прижалась к ее виску, а его слова были горячими и грубыми, и то, что они делали, было горячим и грубым – как и она сама. Оливия обезумела от его атаки, и ей до отчаяния не хотелось, чтобы это когда-нибудь прекратилось, потому что ее голод еще не был удовлетворен. Потому что с каждым толчком бедер его плоть задевала какое-то место в ее лоне, которое изнывало по этим коротким прикосновениям, сжималось и извивалось. Ощущения были более сильными, пугающими и прекрасными, чем те, что она испытала в библиотеке. Он собирался сломать в ней что-то, и процесс поломки стоил того, чтобы испытать мгновение победы, потому что это возрастающее отчаяние должно быть удовлетворено, должно быть…

На один миг Оливия оказалась на краю ужасного и чудесного обрыва, слыша неузнаваемые звуки, которые вырывались из ее собственной груди, и Аластер пил их, словно это была амброзия, а он изнывал от жажды. А потом он стал шептать ей на ухо что-то такое, чего она не понимала, указания, которым она не могла следовать:

– Давай же, – сказал он. – Давай, Оливия!

Ее тело сотрясла конвульсия, ее жадность наконец обрела материальное воплощение. Ее внутренние мышцы сжали его плоть, требуя еще и еще, а потом… наконец… это неистовство ослабло, и она ощутила себя обессиленной, вымотанной, но насытившейся.

Аластер издал долгий и низкий стон, а затем прижал ее к себе. Она поцеловала его плечо, соленое от пота. Он что-то пробормотал.

– Сладость, – сказал он, погладил ее щеку, и они остались лежать рядом в ночной темноте.

Бой часов с металлическим лязгом сообщил им, что уже половина первого ночи.

* * *

Аластеру хотелось что-то сказать, но нужные слова ускользали от него.

Его голос задрожит, если он все же заговорит. Он скажет что-то, о чем потом пожалеет.

Он погладил Оливию по руке, надеясь, что она прочтет в этом прикосновении все, что женщина хочет узнать, услышать в такое мгновение, сразу после такого…

Такого события? Нет, это слово не подходит для описания их соития. Марвику не приходило на ум ни единого слова, которое могло бы описать это. То, что между ними произошло, кажется, затронуло и его душу. Он почувствовал себя легче. Избавился от какого-то груза.

Аластер опустил лицо на ее затылок. Ее гладкая вытянутая спина всей длиной прижималась к его груди, а ее нежные ягодицы чуть отодвинулись от него. Он сдержал желание снова соединиться с нею. Герцог глубоко вздохнул, аромат ее тела затронул в нем что-то, и это что-то вопреки здравому смыслу стало увеличиваться. Очень скоро он будет готов вновь войти в нее.

Аластер приподнял голову, и ее волосы защекотали ему лоб. Он представил, что ее рука поглаживает его.

Человек, который был женат, должен знать возможности тела. Но Аластер не мог сравнивать одно с другим. Оливия – не Маргарет. Две женщины, два опыта, были настолько не похожи друг на друга, что, казалось, они даже не принадлежат к одному роду. Чем еще можно объяснить его нынешнюю неловкость, вызванную полной наготой, которая не имеет никакого отношения к обнаженности его тела?

Марвик не был уверен, что ему это по нраву. Он должен покончить с неуверенностью. Всевышний господь, неужели никогда не закончится время, когда человека перестанут тревожить неожиданные сюрпризы?

Сейчас сюрпризом был… пот. Он был слаще, чем у Аластера хватило бы желания описать его.

Он обхватил ее талию и затаил дыхание, когда ее рука накрыла его руку.

Интересно, кого, по мнению Оливии, она обнимает в темноте? Человека, о котором трубили все газеты? Или безумца, который, схватив пистолет, говорил об убийстве? Но рука, которую она сейчас держала в своей руке, принадлежала совершенно иному мужчине – такому, который внезапно почувствовал себя желторотым юнцом.

Возможно, его смятение вызвано обновлением. Он вновь постигает себя. И здесь, в постели, первый урок новой жизни был столь необычен и неожидан, что лучше его не описывать.

Оливия перевернулась лицом к нему. Не удержавшись, он смахнул со лба ее волосы, потому что она не сделает этого для него, и, как ни странно, это помогло ему унять желание, потому что он сделал это для нее.

Его глаза походили на темные водоемы, ее лицо – на кляксу.

– Я никогда… не делала этого, – промолвила Оливия.

– Знаю.

Она выдохнула, и воздух, вырвавшийся из ее легких, обжег ему грудь.

– Мне следовало спросить раньше… – Оливия говорила так тихо, что он едва мог расслышать ее слова. – Для меня… важно… не забеременеть. Только не так.

Он понял ее. После ее сбивчивого рассказа о детстве, осознавал Аластер, у Оливии была причина опасаться рождения еще одной незаконнорожденной души.

– Мое семя не попало в тебя, – сказал он. – Ты понимаешь, что я имею в виду?

Ее голова дернулась – вероятно, то был неуклюжий кивок.

– Тогда я в безопасности. Да?

Как все просто… Его сердце наполнилось сочувствием.

Что он наделал, уложив ее в постель? Эту смелую, необычную девушку, которая не показывает своей боли…

Аластер отодвинулся, чтобы между ними появилось небольшое расстояние – не больше, чем на толщину пальца, но чересчур широко для его тела, потому что жадная плоть снова начала увеличиваться в размерах.

– Ты в безопасности, – спокойно промолвил он. – И завтра утром мы поедем в Алленз-Энд.

Она повернулась в его объятиях. Ее головка улеглась в ямочку на его плече. Марвик замер, лишившись присутствия духа. Ее вес был физической демонстрацией его вины. А потом, когда Оливия, вздохнув, поуютнее устроилась возле него, он начал испытывать какое-то иное, гораздо более опасное чувство.

Она лежала рядом, доверяя ему. И ее тело безупречно подходило к его телу.

«Все это ничего не значило, – хотелось ему предупредить Оливию. – Это было только для того, чтобы я получил удовольствие. Я ничего тебе не обещал. Я больше не из тех мужчин, которые дают обещания».

Но, судя по тому, как обмякло тело Оливии, она опять уснула, и эти слова никак не смогли бы разбудить ее.

Глава 15

Поездка в Алленз-Энд из Лондона на поезде занимала каких-то два часа. Оливия помнила, насколько это открытие поразило ее. Большую часть своей жизни она видела, как ее мать – бледная и расстроенная – ждет редких появлений Бертрама. А тот, приезжая, ругался и устраивал настоящие сцены из-за того, каким утомительным было путешествие. Тогда маленькой Оливии Бертрам казался похожим на Марко Поло из ее книжек с картинками, а Алленз-Энд – конечной станцией Британского шелкового пути, добраться до которой можно было, лишь преодолев многочисленные опасности и рискуя собой.

Даже став старше, Оливия считала, что дорога до Алленз-Энда длиннее, чем показывают карты. Для девочки четырнадцати-пятнадцати лет, в конце концов, Алленз-Энд и впрямь казался краем света, местом, в котором остановилось время, и от которого до Лондона так же далеко, как до Китая.

Но одним унылым вечером семь лет назад она села на поезд в половину седьмого. А без пятнадцати девять кондуктор объявил, что поезд прибыл на вокзал Чаринг-Кросс. Оливия запаслась большим количество решимости и печали, которых хватило бы на путь до Китая, так что скорое прибытие в Лондон немного разочаровало ее.

И вот теперь она возвращалась назад, в купе первого класса, которое Марвик забронировал целиком. «Чтобы мы ехали вдвоем», – сказал он. Его слова озадачили ее. Оливия представила множество причин, которые могли заставить его искать уединения во время путешествия, но все они были так или иначе связаны со страстью. Можно ли изнасиловать человека в поезде? Каким образом?

Она бы предпочла выяснить это. Проснуться утром одной в пустой квартире было не слишком-то приятно, лишь пятнышко крови – великоватое даже для кровотечения из носа – могло служить свидетельством того, что произошло прошлой ночью. Однако в утреннем свете, после крепкого сна без сновидений, Оливия чувствовала себя настолько лучше, она настолько снова стала самой собой, что все безумные события минувшего дня – засада в парке, часы, проведенные в тюрьме, ее спасение герцогом, странные, лихорадочные минуты, последовавшие за этим, прикосновения его кожи к ее коже и, наконец, потрясенный, полный экстаз – все это теперь казалось фантастическим, полузабытым, как ускользающие воспоминания о сновидении.

Лишь пятнышко крови говорило об обратном.

Когда Марвик наконец вернулся, Оливия ждала… чего-то, хотя она и сама не знала, чего именно, но считала, что что-то в их отношениях должно было измениться. Однако у них почти не оказалось времени на приветствия. Он был мрачен, как грозовая туча, и держал в руках чемодан. Когда герцог открыл его, в нем оказалось платье, которое Оливия на прошлой неделе была вынуждена оставить в его доме, потому что в момент ее бегства платье находилось в прачечной.

– Переоденьтесь, – сказал он. – У нас билеты на половину десятого. – Поэтому любая возможность каких-либо открытий (не говоря уже о робости или очередной серии разврата) была исключена из-за спешки, с которой он втолкнул ее в экипаж, и пробежки по вокзалу Чаринг-Кросс к поезду.

И вот теперь Марвик сидел напротив нее и молча просматривал пачку газет, которые купил на платформе. Как ни странно, в чтение газет герцог погрузился на все два часа, хотя Оливии было известно, что в обычной ситуации ему не требовалось и половины этого времени, чтобы изучить все газеты, которые мог предложить ему Лондон. Он нарочно избегал общения с ней. Почему? Оливия находилась в таком смятении, что никакого путного ответа на этот вопрос придумать не могла.

Она стала смотреть на его руки.

Это были те самые руки – с длинными пальцами и блестящими кольцами на них (теперь на нем были три кольца – как она и предсказывала, их количество увеличивалось), – которые прикасались к ней прошлой ночью. Эти пухлые губы (сжавшиеся сейчас в угрюмую линию, хотя еще минуту назад они были совсем расслабленными) порхали по ее телу и шепотом произносили какие-то страстные слова, касаясь ее кожи. «Я бы провел тут тысячу лет», – сказал он.

При воспоминании об этом ее груди заныли, напряглись и увеличились настолько, что корсет уже не вмещал их. Оливия глубоко вздохнула.

Аластер поднял голову.

– Что? – спросил он.

Она простодушно улыбнулась ему.

– Вы это о чем? – отозвалась Оливия.

Он снова опустил глаза на газету.

Снова вздохнув, Оливия стала смотреть в окно. Утро было сырым, а постоянная изморось наводила на мысль о том, что где-то закипели болота. Оливия почувствовала на себе взгляд Марвика. Но когда она подняла глаза, он снова уткнулся носом в газету.

Оливия поерзала на сиденье, отчего в нем заскрипели пружины.

Не отводя глаз от своей газеты, он бросил другую газету на разделявший их столик.

Оливия уже пробовала почитать одну из газет, но была не в состоянии сосредоточиться на тексте. Но теперь ее взор послушно заскользил по заголовкам, и она подумала о том, как мало они для нее значат. Ее не интересовали взлеты и падения национального кризиса, беспорядки в Афганистане, русская угроза, голод в Египте и равнодушие какой-то безвкусной мисс.

Оливия нахмурилась. Делал ли герцог с нею что-то прошлой ночью? Она не верила, что женская добродетель зависит от ее физической нетронутости. Так, может, он каким-то образом развратил ее на умственном уровне? Потому что сама Оливия была в состоянии думать только о нем.

Аластер замер на сиденье, держа перед собой газету под таким углом, что она закрывала его лицо. Нахмурившись, Оливия принялась рассматривать то, что еще было открыто ее взору. Под расстегнутым сюртуком был виден его плоский живот, прикрытый жилетом в тонкую полоску. Брюки льнули к стройным бедрам и длинным мускулистым ногам, которые оказались такими твердыми, когда она к ним прикасалась, и так гнулись…

Он водил пальцем по газетным строчкам. При виде этого ленивого, медленного прикосновения Оливия оцепенела. Этот палец побывал в ее лоне!

И вот теперь Марвик даже не смотрит на нее! Внезапно Оливия поняла, что не может больше терпеть его равнодушия.

– Неужели я настолько разочаровала вас? – вырвалось у нее.

Палец герцога замер.

– Что? – переспросил он.

– Прошлой ночью, – уточнила Оливия. – Неужели я так разочаровала вас?

Газета чуть опустилась, открывая его расширившиеся от удивления глаза.

– Что? – еще раз спросил Марвик.

Быть может, его мозг тоже был развращен.

– Похоже, сегодня утром ваш словарный запас сильно уменьшился, – заметила Оливия.

Марвик сложил газету, открывая все свое лицо. Похоже, дома он успел побриться. Во всяком случае, его подбородок над туго повязанным галстуком стал чистым и острым. Пальцы Оливии так и ныли от желания потрогать эту временную гладкость его кожи.

– Вы говорите что-то бессмысленное, – спокойно сказал Аластер.

– Но вы же так странно себя ведете! Мне кажется, это я в данной ситуации могу испытывать робость. В конце концов, это я – женщина.

Его нижняя челюсть напряглась. Он опустил газету.

– Не говорите ерунды!

Его замечание было, скорее, сердитым, чем заслуженным. Оливии захотелось поозорничать.

– Так вы не испытываете робости? – поинтересовалась она.

К ее удивлению – честно говоря, и к восторгу тоже, – герцог начал краснеть.

– Робости? Боже мой…

– Вы избегаете моего взгляда, – заметила Оливия. – Вы так быстро вытолкали меня утром из квартиры. А теперь вы отказываетесь разговаривать со мной. Так может, это вы боитесь, что разочаровали меня? Но уверяю вас, этого просто не могло быть. Я не ждала многого…

Аластер закашлялся.

Страницы: «« ... 1213141516171819 »»

Читать бесплатно другие книги:

Что это – странная игрушка, магический талисман, тайное оружие?Таинственный железный цветок – это вс...
Он приехал в столицу из Сибири – молодой, талантливый, жадный до жизни художник Дмитрий Морозов. Он,...
На раскопках греческого поселения в Тамани сделано удивительное открытие. Оно обещает вписать новую ...
Роман «Седьмой круг ада» повествует о новых приключениях любимого многими читателями и телезрителями...
И вновь мы встречаемся с уже полюбившимися героями сериала «Адъютант его превосходительства» – Павло...