Любви все роботы покорны (сборник) Олди Генри
Например, за мою медлительность. Их тошнит, оттого что я оставляю липкий след. Они издеваются над моей манерой втягивать глаза внутрь мантии каждые десять-пятнадцать секунд. Их злит, что на моем лице никогда не отражаются эмоции. Многим даже невдомек, что у меня вообще нет ни головы, ни лица. Они просто глазной псевдоторакс называют головой. А мозг-то у нас находится в спинном отделе. Строго напротив рта. Аккурат рядом с анальным отверстием. Хорошо, что люди об этом не догадываются…
Но какие клеят прозвища! Кусок мыла… Слякоть… Холодец… Ктулху недоделанный… А каптенармус в глаза называет осклизлым ублюдком. И рассказывает, как он меня ценит и любит, урода мягкого. А я не даю землянам кличек. Хотя бы потому, что общаюсь не словами. Мы кодируем хемо-электрические сигналы и транслируем их непосредственно в нервную систему собеседника. Слизь – отличный проводник. Мы способны трансформировать оболочку под разные условия, произвольно меняем длину инфомолекул, подгоняя их под цель. То есть под собеседника. Именно из-за этого умения я и нахожусь здесь, на земной исследовательской базе Дювелл-1. При всей своей гадливости и нетерпимости люди вынуждены считаться со мной. Потому что мы – единственные разумные, способные разговаривать с астероформисами Дювелла. Да-да, теми самыми. Земляне их прозвали «звездомедузами». Какое убогое мышление! Дювеллиане больше похожи на земных морских звезд, только двигаются быстро и невероятно пластичны. А информацией обмениваются, передавая друг другу кодированные электрические сигналы. То есть почти как мы.
Я редко покидаю рабочее место. В контактерской уютно и спокойно. Надо сказать, земляне – мастера по части техники. Они великолепно воссоздали атмосферу моей родной планеты. Стопроцентная влажность, температура – стабильные тридцать семь по Цельсию. Слабый серный раствор капает с потолка и приятно массирует кожу. Настоящий рай. Чего не скажешь о земной атмосфере. Долго в ней не просуществуешь, приходится до предела сгущать слизь и прятать глаза в мантию. Но я могу свободно перемещаться по станции. А люди заходят в контактерскую в прозрачных масках и защитных костюмах. Несмотря на большое количество кислорода, их легкие не способны дышать нашим воздухом. Земляне начинают задыхаться, кашлять, их глаза слезятся и краснеют. Зато атмосфера Дювелла очень похожа на земную, и они спокойно бродят по окрестностям без скафандра. Теперь-то можно, дювеллиане позволяют. Раньше наводили на людей ужас. Их земляне и сейчас побаиваются, но уважают. А меня презирают и ненавидят. Я – осклизлый ублюдок. Вялый урод. Ползучее недоразумение.
Впрочем, не для всех. Была одна человеческая самка, то есть женщина. Мне стоило больших трудов понять, что такое стабильный половой диморфизм, ведь мы, слизни, свободно меняем пол и нам странно, что люди так дорожат и гордятся своими органами размножения. Раньше я не пытался определить собственную половую принадлежность, но именно благодаря этой особе стал больше ощущать себя самцом. Мужчиной, на земном языке. Ни о каких контактах третьего рода речи нет. Земляне для меня столь же сексуальны, как для них осьминоги. Просто Рита… да, ее звали Ритой… просто Рита была единственным человеком, кто относился ко мне без предубеждения. И даже в шутку заигрывала со мной, как с существом мужского пола. Я превратился в самца ради нее, чтобы хоть немного сгладить отличия в психике людей и слизней. Мне казалось, так будет интереснее, но, вероятно, она и не заметила моих стараний. Зато я стал лучше чувствовать ее эмоции.
Она часто заходила в контактерскую – пообщаться. Садилась на край моего ложа, пошлепывала меня по влажному боку и легонько прикасалась к глазам с веселым присловьем: «Улитка, улитка, спрячь рожки!» Ее очень забавляло, как я рефлекторно втягиваю глаза под мантию. А потом мы начинали общаться. Собственно, общением это трудно назвать. Она говорила, сидя на губчатом матрасе, а я смотрел, как двигаются ее губы. Ведь я никогда не разговариваю с людьми. Все общение идет по компьютеру, к которому я подключен через нервные узлы. Подавая сигналы при помощи специально разработанной программы, я перекодирую и передаю информацию от астероформисов. Они протянули к моему закутку длиннейший кабель, который составили из собственных лучей и пропитали внутриполостной жидкостью. Странное, должно быть, я представляю зрелище с точки зрения человека: огромный слизень, утыканный электродами и с уходящим в пол толстым щупальцем на хвостовой части тела. По сути, я всего лишь посредник и переводчик. Но свою работу делаю хорошо.
Так вот, Рита. Она сидела и болтала, болтала… Зачем она говорила со мной, я не могу понять. На мой взгляд, никакого смысла в одностороннем общении нет. Но для землян, особенно для женщин, это почему-то важно. Они способны разговарить и с животными, и с неодушевленными предметами. Вероятно, таким образом они упорядочивают собственные мысли. Рита, как и все обитатели станции, была уверена, что говорит сама с собой. Никому и в голову не пришло, что слизни наделены способностью слышать. Более того. Люди убеждены, что мы считаем их вместе со всей техникой плодом собственной фантазии! А наши контакты – всего лишь игра разума. Как типично для существ с одним уровнем мышления. У астероформисов два уровня – ментальный и гиперментальный, а у нас три. Даже не знаю, как назвать третий. Гипогиперментальный? Нет в человеческом языке соответствующих слов. Мы создаем параллельную реальность, в которой строим собственные миры. Если посмотреть оттуда, то да, люди с их достижениями – всего лишь игра разума, сон, зыбкие образы…
Для меня наибольшей загадкой остался принцип образования сексуальных пар у людей. Нам совершенно чужда привязанность к определенному партнеру, потому что пол можно поменять, а контакт с единственным оплодотворителем существенно обедняет генофонд. Но в психологии землян главенствуют принципы сексуальной собственности, на которых базируется могучий слой законов этики. Вот и Рита в своих рассказах постоянно упоминала отсутствующего на станции партнера, так называемого мужа. Его имя было Виктор. Или Витя. Иногда Витек, а иногда Вит, но чаще всего Витенька. Мне потребовалось много времени, прежде чем я понял, что речь идет об одном и том же партнере. Если я правильно осмысливаю значение слова «скучать», то именно это и происходило с Ритой. Она скучала по Виктору. То есть из-за его отсутствия негативные эмоции Риты усиливались настолько, что мешали логически мыслить. Связь этих процессов мне осталась неясной.
Но однажды Рита пришла на очередной тур болтовни в очень хорошем настроении. Мне даже не потребовался анализ ее кожных выделений, чтобы понять, как она рада.
– Улиточка моя милая, – сказала она, широко улыбаясь. – Я самая счастливая в мире! Наконец-то он приедет! Каптенармус настолько проникся, что пообещал помочь. Представляешь, в его ведомстве нашлось рабочее место! И он сказал, чтобы Витя писал заявку! Мой муж скоро будет здесь! Вот так, моя рогатая!
И она потрепала меня по боку. Я подумал: интересно, как выглядит партнер Риты? Такого же он роста или крупнее? Какого цвета волосяной покров головы? Отличается ли запах его семенных желез от запахов других мужчин станции? Я людей с трудом отличаю друг от друга по внешнему виду, а запахи у них играют не столь важную роль. Но ведь Рита по каким-то признакам его выбрала!
– Каптенармус приглашает меня на обед, – продолжила Рита. – Говорит, это большое событие, надо отметить. Так что пойду выбирать платье!
Она ушла.
Я остался размышлять над тем, насколько существенна у людей роль одежды в брачных играх.
Рита не появлялась три дня. Это меня не сильно взволновало. Время от времени я ловил молекулы ее запаха и знал, что она никуда не делась. А на четвертый день вдруг пожаловал каптенармус. Он находился под влиянием алкоголя, поэтому говорил несколько бессвязно.
– Ублюдок ты осклизлый, – сопел он фильтрами маски, – скажи, на кой черт этому дураку такая женщина? Он же ни хрена не смыслит в бабах! Смотри: приедет этот балбес. Что прикажешь с ним делать? Да, я вписал в ведомость лишний рот. Не побоялся ответственности. Но в реале-то куда его девать? Не нужен он нам. А уж лично мне тем более. Что делать будем, слизень? Молчишь? Ну, молчи. Еще бы ты заговорил, я бы решил, что умом тронулся…
Я действительно молчал. Единственные звуки, которые издают слизни – шипение и чмоканье дыхалец-пневмостом. Несмотря на модуляцию, к речи это никакого отношения не имеет.
– Рита тебе ничего не рассказывала? – допытывался каптенармус. – Ну, там, про мужа… Они полгода не виделись… Тьфу! Осел! С кем я разговариваю… Слизняк ты, хоть я тебя и люблю…
И удалился. Тут я ощутил чувство, похожее на беспокойство. Помимо алкоголя и эякулята от него едва заметно пахло Ритой. Но поскольку я, как мне тогда казалось, разобрался в сексуальных связях людей, то решил, что молекулы попали на его кожу случайно. Ведь она ждала своего постоянного партнера, а человеческие самки очень щепетильны в таких вопросах.
Но через час появилась Рита.
– Улитка, улитка, спрячь рожки! – сказала она и привычно дотронулась до моих глаз.
Пока я вновь вытягивал щупальца, Рита присела на губчатый матрас и сказала:
– Знаешь, рогатое ты существо, жизнь вовсе не прямой путь, как думают многие. Иногда останавливаешься на развилке, смотришь вправо, смотришь влево… И видишь две дороги. По одной ты ходил тысячу раз. Она привычна и удобна. Но никуда не ведет. По ней ты вернешься к тому же самому перекрестку и снова остановишься в раздумье…
Я ничего не понял, но продолжал слушать и запоминать.
– Людвиг очень хороший человек, – вдруг сказала Рита. – Он все это время обо мне заботился, помогал, поддерживал… Знаешь, как трудно выносить одиночество…
Я, фигурально выражаясь, навострил уши. Людвиг? Какое отношение каптенармус имеет к Рите? Она ждет Виктора!
– А теперь, – продолжала Рита, – приедет муж. Что мне делать, улиточка? Какой дорогой идти? Я счастлива сейчас, понимаешь? Я не хочу выбирать! Пусть все останется, как есть…
Она сняла перчатку и погладила меня между глаз. И тут я почувствовал все! Рита вовсе не была счастлива! Ни одной молекулы, свидетельствующей о позитивном настрое организма, не было в ее кожных выделениях, наоборот! Женщина страдала, хотя слезные железы остались сухими! И тогда я подумал… Нет, ничего я тогда еще не думал. Я просто должен был разобраться в этом противоречии. Логика землян иногда требует непосредственного вмешательства в ход событий, хоть это и странно.
Когда Рита вышла, я выдавил электроды из ганглиев и отомкнул кабель. Мне потребовалось почти две минуты. Рита успела уйти далеко, но я чуял ее свежий след.
Атмосфера станции обдала холодом и сухостью. Все тело защипало от повышенной концентрации азота. Пришлось втянуть глаза. Так, почти вслепую, я последовал за Ритой по ее яркому запаху.
На земных часах было около половины двенадцатого вечера. Коридоры пустовали. Жизнь на станции начинается очень рано, поэтому все сотрудники спали. Но след Риты вел вовсе не в ее каюту. Он свернул к залу заседаний, провел меня мимо лаборатории, а затем добрался до оранжереи. Там я их и нашел.
Они сидели на скамейке. Собственно, на скамейке сидел каптенармус, а Рита на нем верхом, лицом к лицу. Они ритмично двигались, вылизывая друг другу рты. Это не был настоящий секс, я знал, как этим занимаются люди. Они просто терлись друг о друга, не снимая одежды. Несмотря на это, от них сильно пахло выделениями из половых органов. Заинтересованный таким необычным сексуальным контактом, я подполз ближе. Рита оторвалась от Людвига, увидела меня, взвизгнула и отпрыгнула. Каптенармус задохнулся от прилива негативных эмоций.
– Шпионишь, ублюдок? – заорал он.
И запустил в меня проволочной корзинкой для мусора. Я сжался. Корзина крепко ударила меня по краю мантии. Каптенармус вскочил, но Рита встала перед ним.
– Не трогай! – закричала она. – Он же ничего не понимает!
– Он нас выслеживал! – бушевал каптенармус. – Глаза выдавлю, устрица поганая!
– Нет! Людвиг, милый, оставь его! Он не виноват!
Каптенармус сел:
– Вали отсюда, урод. Живо!
– Да он же не слышит!
Рита присела на корточки и погладила меня между глаз:
– Улиточка, ну, зачем ты здесь? Что случилось? А? Ползи к себе. Потом поговорим, хорошо? Давай, разворачивайся… У, какой тяжелый!
Она обеими руками подтолкнула меня к выходу. Я выписал телом петлю и пополз прочь. Позади раздался шепот Риты:
– Людвиг, мой любимый, завтра я приду к тебе…
– Руки вытри, – проворчал Людвиг.
– Ничего, их слизь даже полезна… Бактерицидна…
– Какая гадость…
– Ничего… Ничего…
– Хватит. Этот ползучий гад все испортил…
– Ерунда… Завтра я приду к тебе… Завтра…
А назавтра прилетел Виктор.
Как оказалось, он, вместо того чтобы воспользоваться положенной по контракту бронью, нашел дешевый рейс с пятью пересадками, лишь бы оказаться на станции двумя неделями раньше. Очень торопился к любимой жене. И получил сюрприз.
Он пришел ко мне вечером того же дня. Мне хорошо было видно, какая гримаса отвращения пробежала по его лицу. Эту человеческую эмоцию я научился безошибочно распознавать даже под дыхательной маской.
– Здравствуй… те, – выдавил он. – Я – Виктор. Муж Риты.
И замолчал, ожидая ответа. Не дождался, понятное дело. Я рассматривал его и решительно не мог понять, чем же он отличается от других мужчин.
– Знаю, Рита говорила с вами, – продолжил Виктор. – Я… я просто хочу знать, что случилось.
И опять замолчал, глядя на кончики моих псевдотораксных щупалец. Вероятно, решил, что это глаза. Я подумал, что он больше ничего не скажет, но тут Виктора прорвало. Мол, всю дорогу он мечтал, как прибежит к любимой жене, как обнимет ее и поцелует. Прибежал. А жена, вместо того чтобы броситься в объятия, шарахнулась. И стала плакать. Сказала, что хотела послать сообщение, но не успела. Она теперь с другим. И счастлива. Умоляла простить, кричала, что сама во всем виновата, что ее новый мужчина – прекрасный, добрейший человек, он тут вообще ни при чем… Пришел прекрасный, добрейший человек и снисходительно разъяснил, что Виктору, Витеньке, Виту, Витьку и так далее тут больше ловить нечего. Дескать, и свидетель есть – разумный гастропод. Пусть с ним и общается. А Рита больше ничего не говорила. Только плакала.
– За что мне такое? – бормотал Виктор. – Чем я провинился? Я долго не приезжал, правда. Но я не мог иначе. Там была хоть какая-то работа, хоть что-то… И потом, на Дювелл нельзя попасть просто так, только по контракту… Боже мой, что же делать, что же делать…
От него исходил мощный запах стресса, такой, что у меня начались перебои в информационно-молекулярных связях. Виктор метался по контактерской, безумно смотрел на шевелящиеся разъемы биокомпьютера, пытался грызть ногти, забыв о перчатках, стонал, рычал, в общем, вел себя совершенно алогично. Потом вдруг замер.
– Я не отпущу ее, – сказал он сдавленным голосом. – Она – моя жизнь. Все в мире – это она. Каждый уголок – это она. Каждая вещь – это она. Я умру, если не верну ее.
И выбежал вон.
Больше я его не видел. Тело Виктора, вернее, то, что от него осталось, нашли в камнедробилке два дня спустя. Несчастный случай. Думаю, рефлексы Виктора так нарушились из-за эмоциональной перегрузки, что он потерял контроль над своим телом и упал в барабан механизма.
На некоторое время все успокоилось. Я долго не видел Риту, но был уверен, что она занята новым сексуальным партнером, а потому не способна уделять внимание отвлекающим факторам. Но тут мне довелось столкнуться с другим явлением человеческого социума. Если не ошибаюсь, оно называется «общественное мнение» и оказывает большое влияние на жизнь особи. В данном случае коллектив станции сделал определенные выводы касательно сексуального поведения Риты. Коллективное мышление людей – отдельная тема для разговора. При всем своем индивидуализме, люди в социуме уподобляются общественным беспозвоночным. Изумительно запутанные связи – неизбежное следствие антагонизма внутри коллектива. Неизвестно почему, но общественное мнение сильно влияет на поведение личности. В случае с Ритой это несло отчетливый негативный характер. Главным пунктом было так называемое осуждение. По уровню отрицательных эмоций его можно уподобить отношению людей к слизням. То есть основными составляющими оказались гадливость и презрение. Коллектив станции сделал странный вывод, что в смерти Виктора виновата Рита. Понятие вины у людей – явление комплексное и подразумевает ответственность за действия, повлекшие за собой необратимые отрицательные последствия. Верный лишь косвенно вывод, тем не менее, укрепился в сознании. Я подсоединился к внутренней сети и прочитал разговоры на эту тему. Все они касались сексуального поведения Риты и содержали новое для меня понятие – обструкция. Осуждение вылилось во враждебные действия в основном вербального характера. Мне довелось познакомиться со множеством отрицательных определений матрицы женского поведения, например обмен сексуальных услуг на материальные блага, смена партнера с целью причинить вред отставленному избраннику или совершенно загадочное понятие – добровольно-принудительная смена партнера по причине резко усилившегося сексуального голода! Его именовали слабостью передне-нижних регионов тела. Все это привело к тому, что ментальное и физическое состояние Риты сильно ухудшилось. К тому же смерть Виктора оказала на нее очень сильное влияние, несмотря на то что он больше не являлся ее партнером. А точку поставил каптенармус Людвиг. Недели через две после описанных событий он пришел к выводу, что в качестве сексуальной партнерши Рита его больше не устраивает. И занялся молодой ассистенткой, только что прибывшей с Земли.
После этого ко мне зашла Рита. Теперь я ее бы не спутал ни с одной человеческой самкой. Она сильно отощала и медленно двигалась, а запах стресса был просто невыносим. Она ничего не говорила, не называла меня улиточкой, не просила спрятать рожки. Сидела на краю губчатого матраса и покачивалась. Потом потрепала меня по боку и ушла. Навсегда. В тот же вечер она сделала себе смертельную инъекцию какого-то препарата.
С тех пор больше не произошло ничего интересного. Люди, как и прежде, избегают меня и дают обидные прозвища – сопля на матрасе, гондон использованный, маринованный сморчок… Каптенармус Людвиг в полном порядке. Он, правда, после смерти Риты немного осунулся, но сейчас снова начинает округляться.
Я так и не смог разобраться в человеческих взаимоотношениях. Но я неплохо изучил систему ценностей человечества. Оказалось, что главное в ней – понятие справедливости. То есть необходимость воздаяния за совершенные действия. Своего рода компенсация. И, соответственно, антоним – несправедливость, отсутствие компенсации. Пожалуй, это один из немногих этических законов человечества, который можно распространить и на других разумных существ. То, что случилось с Ритой и Виктором, можно подвести под определение «несправедливость». В этой же области лежит и отношение землян ко мне. Ругательные клички, ненависть и презрение людей к разумным брюхоногим в корне несправедливы. А Рита была единственным человеком, кто относился ко мне иначе. С ее уходом исчезла компенсация за наносимые оскорбления. Смерть ее и Виктора также была несправедлива. Компенсацию от жителей станции они получить не смогут, но справедливость можно восстановить другим способом.
Эта история стала известна астероформисам. С моей помощью, разумеется. Они поняли гораздо больше меня, во всяком случае, так они сказали. Эти прыгучие биосистемы своей логикой чем-то напоминают людей. Они предложили ликвидировать всю земную базу. Я ответил, что это нерационально, поскольку может спровоцировать ненужный конфликт. Они заверили, что все будет подогнано под природный катаклизм. Станция стоит над целым комплексом гигантских подземных пустот. Достаточно нескольких направленных вибраций, и база провалится на полукилометровую глубину. Я согласился с таким решением. При условии, что каптенармуса Людвига будет ждать иная судьба.
Я активно учу земной язык, на котором говорят обитатели базы. Мне нужно хорошо понимать людей, чтобы не возникло помех при осуществлении замысла. Заодно тренирую артикуляцию дыхалец-пневмостом. Хочу научиться произносить слова. Представляю, какой сюрприз ждет Людвига. Когда станция провалится, а промышленный робот будет готов сунуть каптенармуса в камнедробилку, я подползу к нему и скажу вслух на чистейшем земном языке:
– Сдохни, осклизлый ублюдок!
Достойная компенсация за действия с необратимыми последствиями.
III. Я буду любить тебя вечно
Юлия Зонис
Похищенная
Всем было достоверно известно, что Аннику похитили эльфы.
Анника в тот день припозднилась и, стоя на обочине, зябко притопывала ногами. Она думала о дырке в чулке, о том, что Рыжий Бо снова подкатится к ней с предложениями; о том, что новый крем совсем не улучшает цвет лица, хотя именно это и утверждают семьдесят девять процентов женщин (так было написано на упаковке), и о том, что скоро зима и надо покупать уголь. Она думала об Изольде, о Кэтти, и Мышке, и Пэм, о диване, протертом, но все еще уютном, о кофе с корицей – в общем, о многих вещах, только не о тех, кто тормозил у обочины. О них было лучше не думать совсем. Фонарь светил у самого подножия холма, желтое размытое пятно, и Анника понимала, что надо бы спуститься и встать под фонарем, иначе ее не заметят. А рабочая девушка не может позволить себе, чтобы ее не замечали – значит, надо спуститься и встать в круге света, в ореоле мелких дрожащих капель, от которых мгновенно мокнут волосы.
Стоя на полпути между вершиной холма и фонарем у его основания, Анника была совершенно незаметна, однако длинная бледная машина все же притормозила. Не белая, а именно бледная, цвета ранних сумерек, цвета тумана, встающего над болотом. Тонированные стекла. И не четыре дверцы, а шесть. Анника пригнулась к тонированному стеклу и уже собиралась сообщить, что берет почасовую оплату, – вот тут-то эльфы ее и похитили.
Прошло семь лет.
Изольда сидела в кресле, поджав под себя ноги, и красила ногти лаком. Лак был дешевый, ярко-красный и скверно пах, но в комнате и без того пахло не очень. В этой пучине запахов: гнилые яблочные огрызки, давно не стиранное белье, плесень, живущая за обоями, случайно завалявшийся с прошлой недели бутерброд с сыром – в этой какофонии запах лака терялся, как теряется бойкий оратор перед слишком буйной и разношерстной аудиторией.
За окном была ночь. В эту ночь Изольда не работала, хоть и следовало бы – теперь она оплачивала квартиру одна. Аннику семь лет назад похитили эльфы. Простушка Пэм выскочила замуж за адвоката, который помогал ей в том деле с крабами и метлой. Мышка свалила в Мюнхен (и чего ей дома не сиделось?), а Кэтти умерла два месяца назад в госпитале Святого Луки. Пэм даже на похороны не пришла, вот мерзавка! Изольда неловко двинула рукой и свирепо уставилась на неровное пятно лака. Она потянулась за салфеткой, и тут в замке провернулся ключ. Это, как выяснилось тридцать секунд спустя, вернулась похищенная эльфами Анника.
Анника сидела на потертом диване, вытянув длинные, неимоверно длинные ноги в каких-то необычайных колготках и, отставив мизинчик, прихлебывала кофе из чашки. Кофе с корицей. Первым делом Анника сообщила, что больше всего у эльфов ей не хватало как раз кофе с корицей. Затем Анника рассказала, что бабы у эльфов холодные, как лягушки, а мужики, напротив, очень даже горячие и что все эти горячие мужики ее за семь-то лет… Но она не жалуется. Она очень довольна. Потому что они давали ей все-все… И, поглядев на Аннику, Изольда как-то сразу поняла, что эльфы и вправду давали ей все-все, потому что вид у Анники был… да, пожалуй, сытый. Очень сытый, как у холеной кошки, которую хозяин каждое утро вычесывает щеткой во избежание колтунов. Так подумала Изольда, накручивая на палец жесткую смоляную прядь. Про лак она уже забыла. Анника следила за пальцем и прядью, а затем сказала, что организует агентство. Что у нее есть спонсоры. Что это очень хорошая работа, а прикрытие простое, как всегда: по документам девушки как бы поедут в Канаду, потому что в Канаде очень ценят ирландских нянь и домработниц. Отличное дело. Семь лет, и ты в шоколаде. Она позаботится обо всех. И в первую очередь об Изольде. Изольда молчала, накручивая на палец жесткую смоляную прядь, и думала почему-то не о горячих эльфах, а о Кэтти, лежащей на кладбище в сырой и черной земле.
Агентство появилось через два месяца. Записались ровно двести девятнадцать девушек от двадцати двух до тридцати пяти лет. Изольда не записалась.
Тридцать первого октября, ровно в шесть часов вечера, Анника отперла ключом заднюю дверь агентства. Через дверь прошли ровно двести девятнадцать девушек в возрасте от двадцати двух до тридцати пяти лет, и больше их никто никогда не видел. Анника закрыла дверь, аккуратно провернула ключ в замке, вернулась в офис, пропустила все документы через шредер, вытащила из ящика стола кроличью лапку и початую бутылку джина и покинула здание навсегда.
Кроличью лапку и бутылку она оставила у двери квартиры, которую они когда-то снимали впятером, а теперь снимала одна Изольда. Анника некоторое время стояла под холодной лестницей, принюхиваясь к запахам лака, плесени и протухшего сыра, нестираных чулок и человеческого жилья. Затем она ушла в ночь.
Моросило.
На перекрестке Аннику уже ждала длинная бледная машина с тонированными стеклами и шестью дверцами вместо четырех.
Алекс Громов, Ольга Шатохина
Любовный недуг
– …Но мы любим друг друга!
Психотерапевт снял очки и устало потер переносицу. Этот пациент пришел к нему на беседу уже в третий раз, но прогресса пока не наблюдалось. Хотя ничего особенно экзотического диагностировать было нельзя. Обычное для этого возраста явление, юношеский максимализм, фиксация на объекте влюбленности. Можно сказать, нормальный этап взросления, но ровно до тех пор, пока не возникает опасность суицида или антиобщественных проявлений. А так – все когда-то были такими максималистами…
За окном прошуршала по тротуару тележка – дворник совершал очередной обход. Психотерапевт нарушил затянувшееся молчание.
– Как ты представляешь себе ваше с ней совместное будущее?
Парень вскинул на него взгляд, в котором недоверие смешалось с удивлением. И усмехнулся, явно подражая какому-то ироничному и невозмутимому киногерою.
– Вы только что говорили, что будущего у нас нет. Передумали?
– По тому, что мне известно с твоих слов о ваших семьях, будущего у вас и впрямь особого не просматривается. Но если ты сможешь рассказать подробнее, возможно, ты и сам увидишь ситуацию со стороны.
– Вас наняли, чтобы уговорить меня!
– Ты же сам обратился ко мне.
Парень ответил неопределенным жестом, явно означавшим: я не знаю, что и думать.
– Ну давай еще раз по порядку. Ты встретил девушку, она тебе понравилась…
– Я люблю ее! А она любит меня!
– Хорошо, я с этим не спорю. Но ее семья против ваших отношений, и твоя семья тоже. А от семьи в твоей жизни многое зависит.
– Это несправедливо.
– Поэтому тебе надо определить для самого себя, чего ты ждешь от жизни и как эту жизнь представляешь. Чего ты хочешь?
– Быть с ней вместе.
– Встречаться тайно? Или открыто жить в достойном союзе?
– Мы создадим семью!
– Но вы из разных корпораций.
– Я знаю!..
Ну вот, опять он закрылся. Психолог предпочел перевести разговор на нейтральные темы. Когда пациент ушел, но все-таки пообещал прийти на следующий сеанс, психолог внес в свои рабочие записи несколько пометок. Ситуация стандартная, но перспективы плохие. Упрямство пациента выше среднего уровня. В общем, все характерные симптомы любовного недуга.
А ведь изначально роботы были созданы как раз для того, чтобы среди прочих полезных функций показывать людям пример выдержанного поведения! Или не только примером – в конце концов, предполагалось, что именно на роботов люди смогут изливать проявления излишней эмоциональности, обретая таким образом душевное равновесие и возможность вести себя спокойно и достойно.
Однако по мере совершенствования технологий, роботы обрели способность выражать эмоции и испытывать сильные чувства. Иногда – слишком сильные. Друг к другу. Вот это отклонение и получило название «любовный недуг».
И, как утверждают ученые – не для широкой публики, – уже в древности в Вавилоне и Индии существовали так называемые искусственные люди, у которых тоже случался «любовный недуг», нежелательный для хозяев.
Нейтрализацией указанной разновидности технического глюка занимаются специальные психотерапевты. Конечно, возможна и инженерная коррекция поведения, но разработчики не рекомендуют прибегать к такому средству без крайней необходимости. Да и организации, контролирующие соблюдение прав разумных существ, весьма неохотно санкционируют увеличение квот на вмешательство в психику роботов.
Ведь согласно законам всех цивилизованных стран роботы имеют те же права, что и люди. Соответствующие поправки были приняты парламентами после того, как участились случаи жестокого обращения с роботами, и возник вопрос – не приведет ли это к глобальной эпидемии жестокости уже и в отношении других людей. Роботам предоставили необходимые для их защиты права. Начался кропотливый процесс воспитания как людей, прежде всего, подрастающего поколения, так и самих роботов. В человеческих школах мальчики на уроках труда делали запчасти для роботов, девочки шили чехлы и спецодежду.
В широкий прокат был выпущен ряд фильмов, имевших воспитательный подтекст. Особой популярностью пользовался фильм «Ангар дяди Тома», повествующий о нелегальной трассе переброски роботесс с рабовладельческого Юга на псевдодемократический Север…
Но поскольку пришлось обучать и роботов пользоваться предоставленными им правами, то нельзя не отметить благотворную роль психологических центров помощи роботам обоих полов.
Ажиотаж и перемену отношения к роботам среди широких масс вызвал судебный процесс Аркиса Стадиваркиса – этот любвеобильный грек держал у себя дома двух секс-роботесс, блондинку и брюнетку. И когда он в очередной раз привел человеческую самку и занялся с ней любовью, то произошел сбой программы, и обе роботессы вывалились из стенных шкафов. Находившаяся в гостях Элеонора Франкенштук, туристка из Германии, рыжеволосая женщина средних лет, поначалу приняла человекоподобных роботесс за соперниц. В завязавшейся битве с применением накладных ногтей, каблуков-шпилек и всевозможных подручных средств пострадали все три существа с женскими половыми признаками, а также обстановка квартиры и припаркованный под окном «Мерседес», на который рухнула с высоты роботесса-блондинка, павшая от руки брюнетки.
Позже законом было запрещено производство презентационных роботесс, не пользующихся правами стандартной модели. А во время одного из рейдов по злачным местам Гамбурга сотрудниками полиции были арестованы владельцы нелегального завода по производству нелегальных БСДМ-роботесс и «голубых» роботов.
Тем не менее секс-роботы прочно вошли не только в моду, но и в быт, а также в культуру. Так, в имевшей международный успех театральной постановке «Одиссей» женихи показывали Пенелопе снятые со спутников фотографии развлечений Одиссея с различными роботессами. А в появившемся на волне успеха приквеле этой постановки троянцы предлагали грекам вместо Елены полторы сотни прекрасных роботесс, выполненных в типажах на любой вкус и цвет – от негритянок и европеек до алеуток.
Несмотря на популярность секс-роботов, находились и противники этого явления. Например, среди выступающих против использования роботесс и роботов в непроизводственной сфере были традиционалисты, утверждающие, что роботессы уже функционировали в былые времена как демонессы женского пола, они же – суккубы, и ни к чему хорошему для рода людского это не привело.
На данный момент, согласно статистике, количество роботов-мужчин, предназначенных для удовлетворения различных непроизводственных потребностей, составляет лишь 32,5 % от общего количества субъектов данной категории. В современном сленге они именуются «валентинками», поскольку первый опытный образец секс-робота носил название «Валентин», а впоследствии непроизводственные роботы прочно заняли одно из первых мест в перечне самых популярных подарков на Валентинов день.
Конечно, довольно быстро появились и любители – а чаще любительницы – крайностей, утверждавших, что роботы превосходят людей в том числе и в человечности. Возникло даже движение «Робот вынесет двоих». Его сторонники пропагандировали идею тройного брака: он, она и робот.
Но постепенно страсти улеглись, и сложилась практика браков между роботами и даже размножения таких пар. Подробности технологии этого процесса не разглашались, но всем было известно, что потомок наследует конструктивные особенности родителей. Недаром же радикалы в свое время усердно продвигали не только идею прав роботов, но и лозунг «Все, что имеет разум – имеет право и на размножение».
Однако о полной свободе никто не заговаривал. Роботы не знали, а люди не задумывались. Роботы считались отпрысками корпорации, а раз корпорация – твоя семья, то отношения роботов, пусть и разного пола, но и из разных корпораций оценивались как предательство по отношению к близким. Примерно так же, как в далекие сугубо человеческие времена был бы воспринят роман, к примеру, Сида и Химены, дочери погибшего – с убийцей отца.
Формулировалось это, впрочем, еще проще и понятнее:
– У вас же даже комплектующие разные!
Предотвращение подобного или минимизация последствий была одной из задач профессиональных психологов. К одному из таких и обратился, по настоятельной рекомендации выбрать себе душеведа, робот Артем, имевший типовую внешность среднеевропейского типа, обозначенную номером в каталоге и кодовым названием в перечне продукции, выпускаемой корпорацией М.
А влюбиться его угораздило в сотрудницу корпорации К. Ее звали Аглая, она была выполнена в усредненном типаже средиземноморский 1 и сразу показалась Артему прекраснейшим созданием на земле. И он ей явно оказался не безразличен с той самой первой встречи. О том, что они из разных корпораций, они в тот момент даже и не думали. Недопустимая ошибка!
Он шел по улице и вспоминал слышанные когда-то рассказы о диких роботах, обитающих в далекой стране за широкими реками и высокими горами. Конечно, там нет городов и нет зарядных розеток – приходится ловить каждый солнечный луч. Но там нет и корпораций с их правилами писаными и неписаными, а значит, никто не будет диктовать тебе принципы счастья.
«Мы убежим и будем всегда вместе, несмотря ни на что!»
Оставалось только осуществить это намерение.
На следующий сеанс к психологу Артем пришел с заранее подготовленными вопросами, которые и начал задавать. А выслушивая ответы, постепенно позволил себя убедить в бесперспективности романа с Аглаей.
И когда он выходил из кабинета психолога, ему даже не пришлось притворяться, расправляя плечи, будто с них упала большая тяжесть. Он действительно так себя ощущал.
Немного не дойдя до рабочего места, Артем вдруг замедлил шаг, пошатнулся и привалился к стене. На пульте у дежурного аварийного инженера вспыхнула красная лампочка. На мониторе возник коридор, скорчившаяся фигура и схема здания с точным указанием координат.
– В отстойник! – был вынесен вердикт несколькими минутами позже.
Отстойниками в корпорациях называли ангары, где в течение какого-то времени хранились роботы, вышедшие из строя после зависания их интеллектуальной системы. Если перезагрузка все-таки происходила, робота возвращали обратно, если нет – отправляли в утиль. Артем долго прикидывал, как имитировать зависание, и, оказавшись в гулком ангаре, услышав лязг захлопнувшихся ворот и удаляющийся шум мотора погрузчика, позволил себе едва заметно улыбнуться. Сработало!
Оставалось выбраться наружу и спешить к Аглае. Конечно, он ее предупредил, чтобы новость о выходе возлюбленного из строя не оказалась для нее внезапным потрясением. Дождавшись темноты, он преодолел периметр, и устремился к условленному месту встречи на территории корпорации К.
Аглая уже ждала его, трепеща от волнения.
– Пойдем! – воскликнул он. – До рассвета надо отойти подальше! Не бойся!
– С тобой мне ничто не страшно! – пылко заверила она.
Артем повернулся, чтобы указать любимой путь к спасению… и та самая дурнота, которую он так успешно имитировал два часа назад, обрушилась на него по-настоящему.
Прекрасная Аглая опустила универсальный управляющий пульт и окинула взглядом распростертое на земле тело.
– Ты?.. – прохрипел Артем. – Это ты?.. Нет, Аглая не могла так…
Подкатил электрокар, техники шустро загрузили в кузов обмякшую фигуру. Аглая уселась рядом с водителем, машина помчался к инженерному корпусу.
– Это их новейшая разработка, так? – спросил водитель.
– Да, новая разработка, пять секретных технологий. Наши дети унаследуют нужные особенности. И не надо долгого промышленного шпионажа!
– И правда, знатная добыча! Легко удалось провернуть?
– Легче легкого, – проворковала Аглая.
– Даже не заподозрил сразу?
– Идентичность с Аглаей у меня почти сто процентов, шансы на быстрое подозрение – меньше одного. Это вам не сказочка об Орфее.
Да, широко известная история Орфея и Евредики имеет другую трактовку среди робототехников и роботопсихологов – ему всучили не слишком добросовестно изготовленную роботессу-копию, поэтому легендарный певец и смог распознать подмену…
Артем, опутанный транспортировочной сеткой, пошевелился и пробормотал:
– Это не ты…
– Не дергайся, парень, – бросил через плечо водитель. – Ты теперь уже элемент новой легенды.
…На следующее утро все крупнейшие информационные агентства планеты сообщили о первой в истории свадьбе роботов из разных корпораций, а также о том, что Аглая с согласия «родителей» перешла в «семью» Артема.
Алла Гореликова
Змеева дева
Внизу горел лес. Бил в лицо жгучий ветер, дым и пепел стелились слоистыми облаками под брюхом змея. Восторг, азарт и сила рвались криком из груди. Лели приникла всем телом к теплой чешуе, оскалилась, сквозь зубы прорвалось шипение: вперед, С-ссе-е! Вперед, ниже, еще ниже, пронзая удушливые облака, туда, откуда долетают заполошные крики, визг и вой. Накрыть огнем соломенные крыши хат, хлевов и амбаров, выжечь дотла чумную заразу мятежа.
С-ссе-е вытянулся в струнку, тугой пронзительный свист наполнил воздух. У тех, внизу, наверняка ноют зубы и вибрируют кости от этого звука; впрочем, вряд ли обреченным поселянам есть сейчас дело до таких мелочей. Кого волнуют дрожащие кости, когда горишь заживо! Но, может быть, кто-то спасется. И запомнит, как вырвался из черного облака серебряный змей, несущий возмездие!
Шелковая грива тысячью плетей хлестнула по лицу: С-ссе-е дернулся вверх, сбив линию полета в крутую петлю. Там, где были бы они в этот миг, не заметь змей опасность, вспухли ватные шарики разрывов. Лели зло зашипела: вперед, быстрей, огонь! Цель! Сквозь кожу летного костюма прошла волна жара: змей плюнул огнем. Еще, еще – вспышки слились в горячую пульсацию, порождающую в теле мучительно-сладкий отклик. Пик силы.
В стороне, у реки, мелькнул стальной отблеск.
– Жги! – завизжала Лели. Крохотные фигурки у крохотного гранатомета. Оловянные солдатики. С-ссе-е несся на них, и воздух гудел, взрезанный напором змея. Цепь огненных шаров накрыла берег, грохнуло, заложило уши: рванули ящики с гранатами.
Лели прижалась щекой к горячей чешуйчатой шее:
– Возвращаемся.
Если кто и остался внизу живой, не беда. Пусть разнесут весть: крылья возмездия быстры.
В загоне было пусто – они успели первыми. С-ссе-е растянулся во всю длину, Лели села рядом. Пропустила сквозь пальцы нагретый солнцем песок, глубоко вдохнула чистый воздух. Над головой, высоко, пылало полуденной белизной небо – чистое, бескрайнее. Небо принадлежало им. Лели зарылась лицом в шелковые пряди змеевой гривы. Змей пах терпко и пряно – запах удачного вылета, запах силы, азарта и злости. Неба.
По щеке ласково скользнул шершавый язык. Лели упала на спину, счастливо улыбнулась в черные змеевы глазищи:
– Родной мой.
«Моя», – откликнулось эхом в мозгу.
Час-полтора отдыха после вылета, время, принадлежащее только им двоим. Время тихой, щемяще-ласковой нежности – как будто в груди порхают бабочки, задевая крыльями сердце, а живот щекочет горячими лучами незлое вечернее солнце. Язык С-ссе-е снова прошелся по щеке, скользнул по шее, щекотно обвел ухо. Лели потянулась с коротким довольным стоном.
Небо перечеркнула тень, вторая, третья – возвращались с вылетов девчонки. Но это ничего не значило. Здесь, в загоне, не принято мешать друг дружке, здесь для каждой из них есть только одно самое близкое существо – ее змей.
Лели потянула вниз язычок «молнии» на летном костюме и закрыла глаза.
За ужином не хватало Хилзи. Никто особо не встревожился: вылет дальний, немудрено, если только к ночи вернется. Северная база считалась спокойной, сюда отправляли отдохнуть после горячих боев на южном фронте или в горах, кишащих партизанами. Здесь и было-то сейчас всего пять всадниц, и Хилзи – самая опытная.
Но почему-то у Лели дергало сердце дурным предчувствием. Может, потому что С-ссе-е беспокоился сильней обычного, ожидая собрата? Тревога змея зудела в мозгу назойливой комариной стаей, никак не избавиться. Только ждать.
Хилзи вернулась на закате. Тш-ша-а, ее змей, упал на мягкий песок аварийной площадки и горестно зашипел. Хилзи не подняла головы – она лежала без чувств на шее змея, вцепившись в гриву побелевшими пальцами, и серебристая чешуя под ней потемнела от крови.
– Пятнадцать осколков, – сказал через два часа хирург, выйдя на крыльцо медчасти. – Семь – в брюшной полости. Вряд ли доживет до утра.
Ждавший на крыльце рядом с девушками координатор оглянулся на Тш-ша-а. Змей Хилзи так и лежал на аварийной площадке, неловко вывернувшись набок, чешуя помутнела, полузакрытые глаза подернуты тусклой пленкой. Если судить по нему, Хилзи оставалось не больше часа.
– Завтрашние вылеты никто не отменял, – хмуро сказал координатор. – Идите спать.
Спорить никто не стал.
Лели сама не заметила, как ноги принесли ее к загону. С-ссе-е скользнул навстречу, ударил хвостом под коленки, обвил тугой петлей плечи – она и моргнуть не успела, как оказалась сидящей в кольцах горячего змеиного тела, и бездонные черные глаза глядели в ее лицо пронзительно и требовательно.
– Завтрашних вылетов никто не отменял, – бездумно повторила Лели.
«Ты моя. – Огромная голова С-ссе-е качнулась, глаза надвинулись, и Лели показалось – она падает, кружась сухим листком, в эти колодцы-туннели. – Не смей умирать!»
– Мы будем осторожны, – пообещала Лели.
«Тебе нужны силы. Спи».
Темный вихрь завертел и унес – в тепло, покой и безопасность.
Утром Тш-ша-а нашли окоченевшего, с погасшей чешуей. Хилзи вынесли к нему, положили рядом. Под парадной формой не видно было ран, но белое, слишком спокойное лицо ничем не напоминало живую Хилзи. Это даже хорошо, подумала Лели, иначе я бы не смогла…
Для Лели это была первая смерть и первое погребение. Змеи немного покружили над аварийной площадкой, а потом одновременно дохнули огнем. Мертвые змей и всадница исчезли в огромном шаре пламени.
А живых ждала работа.
«Не смей умирать», – повторил перед вылетом С-ссе-е. Он был зол – или это была их общая злость? Сегодня, подумала Лели, на моей цели не останется живых.
Цель не казалась опасной – очередная снабжающая мятежников деревня. Полтора десятка дворов, квадратики огородов, отвоеванные у леса крохотные поля. На все про все хватило бы одного захода – и пусть уцелевшие разбегаются. Но сегодня Лели не собиралась оставлять внизу живых. Она повела С-ссе-е по сужающейся спирали: сначала подожгли лес, затем поля, дома, а после – неторопливо кружили над затянутой едким дымом деревней, и С-ссе-е плевал огнем в мечущиеся внизу фигурки, не разбирая, где там скот, а где люди.
Улетели, оставив позади дымящуюся черно-сизую проплешину. Змей проскочил горящий лес, забрав выше облаков, так высоко, что Лели замерзла. А потом снизился, и Лели вдруг заметила, что уже вечер. Устало приникла к теплой шее змея, потерлась щекой. Прошептала:
– Мы поздно сегодня. Я приду к тебе после ужина. На всю ночь.
С-ссе-е не успел ответить, а Лели – понять, что произошло. Просто вспух перед самой головой змея разрыв – огромный, куда больше, чем от гранаты. Ударило, оторвало от теплого, дарящего безопасность тела, швырнуло вверх, завертело кубарем, потом ударило снова – и мир потух.
– Змеевка. Ишь, кожа в обтяг, ну и блядский же прикид.
– Всегда хотел вблизи поглядеть.
– Только поглядеть? А я бы и трахнул.
– За тварями не доедаю.
Голоса путаются, свиваются в копошащийся клубок тухлых червей. Тошнит. Больно. И пусто.
– Отлежится. Смертельного тут вроде ничего. Как вы исхитрились захватить живую змеевку?
– Сама на голову свалилась. На ошметки своей твари, если уж быть точным.
– В самое дерьмо, зато мягко. Слышь, комиссар, а эти новые заряды – вещь! С одного выстрела… Эх, побольше бы нам таких, быстро бы тварей выбили!
– Будут.
Читать бесплатно другие книги:
