Бомба в Эшворд-холле Перри Энн

– Шарлотта, – повторил Питт, подойдя и садясь на постель. Он почувствовал, что, пожалуй, слишком нетерпелив, но времени для более мягкого подхода у него не было. – Проснись. Мне надо поговорить с тобой.

Еще не проснувшись как следует, Шарлотта услышала, что его голос необычно настойчив. Она села, мигая и заслоняя от света глаза. Заплетенные в косы волосы расплелись и рассыпались у нее по плечам.

– Что такое? Что случилось? – Она уставилась на мужа, еще не ощущая тревоги, потому что его лицо не выражало ни малейшего страха. – Ты узнал, кто его убил?

– Нет, не узнал… но это не Джастина.

– Да нет же, это точно она. – Шарлотта хотя и мигала от яркого света, но уже проснулась и была полна любопытства. – Так по всему выходит. Почему она тогда была на лестничной площадке, переодетая в платье горничной? Ведь иначе во всем этом нет никакого смысла!

– Да, она вошла и ударила его по голове, а потом опустила тело под воду, – согласился Томас. – Но она его не убивала – к тому времени он был уже мертв.

Шарлотта непонимающе уставилась на него, решив, что ослышалась:

– Уже мертв? Ты уверен? Как ты об этом узнал?

– Да, я уверен, так сказал Пирс… – начал объяснять суперинтендант.

– Пирс? – Его жена села совершенно прямо. – Но если он об этом знал, то почему же не сказал раньше? – Лицо у нее омрачилось. – Томас, может быть, он знал, что это Джастина, и поэтому…

– Нет. – Питт был совершенно категоричен. – Нет, он не знал ничего заранее. Он просто предоставил мне доказательство…

– Какое доказательство? Что такое он узнал сейчас, чего не знал прежде?

Шарлотта задрожала от холода, потому что уже давно сбросила одеяло.

– Мы перенесли тело в прачечную и постарались провести кое-какое вскрытие… – сказал Томас. – Шарлотта, Джастина намеревалась убить Эйнсли Гревилла, но кто-то пробрался в ванную раньше ее и сломал ему шею – одним-единственным, очень искусным ударом… Это был кто-то знающий, как убивать, и, очевидно, занимавшийся этим и прежде.

Миссис Питт охватила еще более сильная дрожь, но она как будто забыла о том, что можно просто протянуть руку и накинуть на себя теплое одеяло.

– Ты говоришь об убийце, – прошептала она, – одном из здешних ирландцев?

– Да; другого мнения, по-моему, быть не может.

– Это Падрэг Дойл?

– Не знаю. Возможно.

– Юдора этого не переживет. – Шарлотта пристально посмотрела на супруга: – Томас…

– Что?

Суперинтендант думал, сейчас она скажет о жалости, о том, что он ни в чем не виноват и что не надо так сильно печалиться из-за миссис Гревилл. Но он ошибся.

– Ты должен быть готов к тому, что она уже знает об этом, – заявила миссис Питт.

Все в нем восставало против этой отвратительной – и страшной – мысли. Он не мог вообразить, что мягкость черт и грустный, словно раненый взгляд Юдоры – лишь маскировка для злобной, пусть и молчаливой, сообщницы по холодному, безнравственному политическому убийству.

Шарлотта глядела на него тоже с уязвленным и печальным видом. Только она страдала из-за мужа, а не из-за Юдоры.

– Миссис Гревилл очень близка с братом, – тихо продолжила она. – И она, как и все остальные гости, – ирландка, даже если и не похожа на них и уже двадцать лет живет в Англии. Тем не менее она может сохранять старую ненависть и иррациональное восприятие всей этой проблемы, которое заразило их всех.

Немного помолчав, Шарлотта ласково коснулась руки супруга:

– Томас, ты же их видел, ты слышал, как и о чем они спорят. Ты сам мог убедиться, что с ними происходит, едва они начинают говорить об Ирландии. Свобода одного воспринимается ими как угнетение и несчастье другого, как стремление украсть все, что его предки наработали в течение нескольких поколений и, что гораздо хуже, как утрата свободы вероисповедания. Националистическая независимая Ирландия будет римско-католическим государством. Законы будут установлены в пользу католиков, и верования отдельного человека в рассуждение приниматься не будут. Все книги будут цензурироваться согласно папскому индексу запрещенных книг. Очень многие действия будут преследоваться по закону. – Шарлотта потянула к себе одеяло и завернулась в него. – Мне это не нравится с тех самых пор, когда мой отец говорил, что мне можно читать, а что – нет. И я бы восстала против запретов папы римского: ко мне они не должны и не могут иметь отношения. Но в католической Ирландии некоторые книги будут вне закона. Если бы я росла там, то даже не знала бы об их существовании… Я знала бы только то, что считает необходимым знать церковь. Может быть, я даже не любила бы и не хотела бы читать… И я могла бы согласиться со всем этим… не по собственному выбору и желанию.

Суперинтендант слушал ее не перебивая, а она все говорила:

– Но я хочу, чтобы все происходило только с согласия народа, чтобы он имел право голосовать… – Тут миссис Питт криво улыбнулась. – И я даже сама хотела бы иметь право голосовать. Но я не терпела бы, чтобы римские кардиналы указывали мне, что делать.

– Ты преувеличиваешь, – возразил ее муж.

– Нет, не преувеличиваю. В католической стране последнее слово всегда остается за церковью.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я говорила с Кезией Мойнихэн. И прежде чем ты скажешь, что она тоже преувеличивает, я приведу тебе доказательства. Многое из того, что они твердят, – чепуха. Они винят католиков во всем, в чем только можно, но там, где речь идет о цензуре, они во многом правы. Когда римская церковь добивается власти, эта власть становится абсолютной. Нельзя навязывать свою религию другим, Томас. Я часто думаю, что американцы сделали правильно: надо отделить церковь от государства…

– Что ты знаешь об американцах? – удивился Питт. Он и не подозревал, что его супруга питает хоть малейший интерес к подобным проблемам, не говоря уже о том, что она в них разбирается.

– Эмили мне рассказывала, – объяснила женщина. – Ты знаешь, сколько миллионов ирландцев эмигрировали в Америку после «картофельного голода»?

– Нет, а ты?

– Знаю… около трех миллионов, – ответила Шарлотта уверенно. – А это значит, что уехал каждый третий, и преимущественно молодые и здоровые. Почти все уехали в Америку, где они могли найти работу – и пищу.

– Но какое это имеет отношение к Юдоре?

Суперинтендант был потрясен тем, что узнал, и тем фактом, что его жена действительно знала, о чем говорит, но совсем перестать думать о миссис Гревилл он не мог.

– Однако положение в самой Ирландии отчаянное, – продолжала миссис Питт, участливо глядя на него. – Существует множество людей, которые считают, что в таком случае цель оправдывает все средства для ее достижения и позволительно даже убивать тех, кто стоит на пути того, что они считают справедливостью.

Томас молчал.

Шарлотта заколебалась и едва не обняла его, но передумала. Вместо этого она вылезла из постели и облачилась в халат.

– Куда ты? – удивленно спросил Питт. – Не собираешься ли ты пойти к Юдоре?

– Нет… я иду к Джастине.

– Зачем?

Миссис Питт завязала длинный пояс. Она уже совершенно проснулась, но не потрудилась сполоснуть лицо холодной водой из кувшина или провести гребнем по спутанным волосам.

– Затем, что это не она убила Эйнсли Гревилла, и я хочу ей об этом сказать. Джастина-то думает, что это она!

Томас тоже встал.

– Шарлотта, я не решил, надо ли, чтобы Джастина об этом знала…

– Нет, ты решил, – ответила его жена твердо. – Если тебе придется завтра арестовать Падрэга Дойла, то лучше поговорить с Джастиной сегодня. Не ходи со мной. Мне лучше самой с ней побеседовать. Мы должны знать правду.

Суперинтендант замер и опустился на постель. Его супруга была права – в том, что всем им была нужна правда, но что он одновременно этой правды опасался.

Шарлотта тихо прошла по коридору, мимо лестничной площадки, в другое крыло особняка. В доме стояла тишина. Все, за исключением Питта и Телмана и, может быть, Пирса, уже давно улеглись спать. Но даже если молодой Гревилл не спит, в такой час ночи он не может быть у Джастины, тем более сразу после дела, которым только что занимался. Он не может принести к ней тот запах и сумятицу чувств, в которой пребывал.

В коридоре горел тусклый свет, язычки пламени в фонарях были очень низкими – только чтобы кто-нибудь, вставший по какой-либо причине, видел дорогу. Миссис Питт постучала в дверь мисс Беринг и, не ожидая ответа, вошла.

Было темно и совершенно тихо.

– Джастина, – тихо, почти шепотом позвала незваная гостья.

В темноте послышалось слабое движение и шелест простыней.

– Кто здесь? – сдавленно и испуганно спросила девушка.

– Это Шарлотта. Пожалуйста, зажгите лампу, я не вижу вас.

– Шарлотта? – Наступило минутное молчание, а потом опять раздался шелест, и комната осветилась.

Миссис Питт увидела еще не совсем проснувшуюся Джастину, сидящую на постели. Ее черные, как ночь, волосы были распущены и падали на плечи, а лицо выражало тревогу и удивление.

– Что-нибудь случилось? – спросила она. – Опять такое же?..

Шарлотта подошла к ней и села на край постели. Она должна была узнать правду, не причиняя мисс Беринг ненужной боли. Да ей и не хотелось ничего придумывать и обманывать девушку.

– Нет, не совсем, – сказала она, устраиваясь поудобнее. – Но мы сейчас знаем гораздо больше, чем знали за обедом. Хотя и тогда уже знали достаточно.

На лице Джастины выразилось только облегчение от того, что больше ничего ужасного не произошло.

– Узнали? – переспросила она. – Вы уже знаете, кто убил мистера Макгинли?

– Нет, – печально и несколько иронично усмехнувшись, ответила Шарлотта, – но теперь мы знаем, кто не убивал мистера Гревилла…

– Но мы знали это и прежде, – ответила мисс Беринг, все еще хорошо, учитывая обстоятельства, владея собой. – Не убивали мистер О’Дэй и мистер Макгинли, а также камердинер Хеннесси, если вы и его имеете в виду. Я надеюсь, что это не миссис Гревилл или Пирс, но догадываюсь, что вы не считаете это само собой разумеющимся. Вы поэтому пришли? Сказать, что это не миссис Гревилл?

Она положила руку на одеяло, словно хотела откинуть его. Миссис Питт наклонилась вперед и помешала ей это сделать.

– Не знаю, была ли это миссис Гревилл или нет, – сказала она, взглянув прямо в темные глаза Джастины. – Мне, однако, это не кажется вероятным, хотя она может очень хорошо знать, кто убийца. Но это был кто-то очень искусный, умеющий убивать профессионально.

Шарлотта внимательно наблюдала за девушкой, следя за ее взглядом и движениями. Ей надо было увидеть, что та сделает.

– Это было сделано одним, очень точно рассчитанным ударом, – закончила она.

Джастина сидела совершенно неподвижно, но в глазах у нее непроизвольно выразился ужас. Через мгновение там промелькнул и другой страх: она явно задавала себе вопрос, как много знает ее ночная гостья и что та могла прочесть по выражению ее лица.

Но затем страх исчез.

– Неужели? – спросила мисс Беринг почти равнодушно. Некоторая хрипота в ее голосе легко могла быть отнесена на счет неприятности самой темы и того факта, что ее внезапно разбудили во время первого глубокого сна.

– Да, у него была сломана шея, – сказала миссис Питт.

На этот раз, вопреки своей железной воле и умению сдерживаться, девушка не сумела скрыть удивление и испуг. Однако как только ей стало ясно, что Шарлотта их заметила, она постаралась скрыть эти чувства. Правда, безуспешно. Юная леди вздрогнула, словно увидев что-то отвратительное:

– Какой ужас!

– Ужасное, хладнокровное убийство, – согласилась ее собеседница и сжала кулаки, лежавшие на коленях, но так, чтобы Джастина этого не заметила. – Но зато мы лучше знаем, что последовало дальше. Вошел некто в чепчике и платье горничной, зашел убитому за спину, ударил банкой с солями по голове и, думая, что он без сознания, столкнул его под воду и держал его там.

Мисс Беринг побелела и схватилась за одеяло, словно утопающая за соломинку.

– Неужели… кто-то так и сделал?

– Да, – решительно, без тени сомнения ответила Шарлотта.

– А как… – Джастина проглотила комок в горле, несмотря на все свои старания не показать волнения. – Как вы об этом… узнали?

– Ее видели. Горничную. Во всяком случае, ее туфли. – Миссис Питт еле заметно улыбнулась, однако не торжествуя и не осуждая. – Это были матерчатые синие туфли, простроченные по бокам, на синих каблуках. Горничные такие туфли не носят. Вы сегодня были в этих туфлях за обедом. Они отлично подходят к вашему платью из муслина.

Больше девушка не притворялась. Она слишком уважала себя, чтобы махать кулаками после драки.

– Почему? – спросила Шарлотта. – У вас должно было быть очень веское основание для такого поступка.

Вид у Джастины был совсем опустошенный, словно жизнь в ней замерла навсегда. Всего несколько слов супруги полицейского – но с ними кончились все надежды мисс Беринг, все, о чем она мечтала, чего старалась добиться и уже почти добилась. Ей нечего было сказать в ответ, что могло бы изменить ее положение или что-то вернуть, сохранить, исправить. Она не чувствовала ни гнева, ни злобы и сидела с видом полнейшего смирения и отреченности перед лицом такого абсолютного, всепоглощающего, сокрушительного несчастья.

Шарлотта выжидала.

И Джастина начала рассказывать – тихо, едва слышно, не глядя на собеседницу, теребя в руках вышитый край льняной простыни:

– Моя мать была горничной. Она вышла замуж за испанского матроса. Он умер, когда я была совсем крошечной. Погиб в море. Она осталась без средств к существованию с маленьким ребенком на руках. А так как она вышла замуж за иностранца, против воли семьи, родные отказались от нее. Она брала стирку, чинила одежду, но мы едва сводили концы с концами. Больше она замуж не вышла.

Мисс Беринг улыбнулась странной, иронической улыбкой:

– Я в детстве была некрасивой и слишком смуглой. Меня дразнили цыганкой, «итальяшкой» и еще кое-как похуже. Издевались над формой моего носа. Однако когда я повзрослела, во мне появилось изящество. Я была не похожа на других, и это интересовало… особенно мужчин. Я научилась быть привлекательной, узнала, как вызвать любопытство и сохранить его. Я… – Она старательно отводила взгляд в сторону. – Я научилась льстить мужчинам, доставлять им радость.

Джастина не уточнила, что она под этим подразумевает, но Шарлотта ее поняла.

– И Эйнсли Гревилл был среди этих мужчин? – уточнила миссис Питт.

Девушка резко подняла голову, и глаза ее сердито сверкнули.

– Он был единственным! Но когда положение отчаянное и иначе выжить нельзя, становишься не особенно разборчивой. Берешь того, у кого есть деньги, кто не бьет и не заразит дурной болезнью, по крайней мере. Вы думаете, мне это все нравилось?

Она ощетинилась, словно Шарлотта уже начала ее осуждать.

– Ах вы, бедняжка! – заметила миссис Питт с легким сарказмом.

На мгновение в глазах мисс Беринг вспыхнул яростный огонек, но ее гостья была далека от мысли, что ей может угрожать опасность. Она совершенно позабыла о том, что всего несколько дней назад эта девушка покушалась на жизнь человека и ей не удалось его убить только потому, что он был уже мертв. И что еще десять минут назад она думала, что покушение ей удалось.

Шарлотта взглянула на великолепные кружева, которыми была обшита ночная рубашка Джастины. Эта рубашка была неизмеримо красивее, чем ее собственная, и гораздо дороже.

– Мне нравится ваша сорочка, – заметила она сухо.

Мисс Беринг покраснела.

И снова несколько минут они сидели молча. Наконец Джастина снова подняла взгляд:

– Вы все правильно говорите… но начать надо с того, что иначе я бы не выжила. А затем я полюбила роскошь, которую теперь уже могла себе позволить. Если вы были когда-то бедной, жили в голоде и холоде, вы всегда будете ощущать страх и бояться завтрашнего дня. Я всегда думала оставить такую жизнь, найти респектабельное занятие. Но… только вот никак не наступал подходящий для этого момент.

– Так почему же вы убили Эйнсли Гревилла? Вы так сильно его ненавидели? Зачем?

– Нет, я не очень сильно ненавидела его, – раздраженно ответила девушка, и в ее черных глазах промелькнуло презрение. – Хотя да, я ненавидела Эйнсли, потому что он презирал меня… как, впрочем, вообще всех женщин, – добавила она со злой усмешкой. – За исключением тех моментов, когда ему было не до нас. В каком-то отношении он был типичным мужчиной, который нуждается в женщинах и в то же время питает к ним отвращение. Но я убила его потому, что он рассказал бы обо мне Пирсу. О том, что я собой представляю, чем я была…

– А это для вас имело значение? – Шарлотта задала такой вопрос без всякого вызова, а просто из любопытства.

Джастина закрыла глаза.

– Да… это было для меня важнее всего в мире. Я люблю Пирса… и хотела быть с ним не потому, что решила покончить с занятием… шлюхи. – Она заставила себя выговорить это слово, и по лицу ее было видно, что оно причинило ей боль, как удар ножа. – Я люблю его, потому что он добрый, с ним интересно и он великодушен. У него есть надежды и опасения, которые мне понятны, мечты, которые я могу разделить, и мужество, чтобы стремиться к их осуществлению. И он любит меня. Главное, что он меня любит.

Она говорила с таким напряжением, что ее голос надорвался от усилия не потерять над собой контроль.

– Вы представляете, что с ним было бы, услышь он подобную новость? Вы можете вообразить такую сцену… Эйнсли потешается над ним и сообщает, что его драгоценная обожаемая невеста была шлюхой его отца? И ведь ему бы такая сцена доставила удовольствие! Он мог быть очень жестоким.

Она вцепилась пальцами в край простыни:

– Ему было не по нраву чужое счастье, особенно близких ему людей, потому что они обладали тем, чего у него не было. Эйнсли не мог быть счастлив ни с одной женщиной, потому что не умел любить. Он не позволял себе нежности и не видел ее в других. Этот человек во всех видел только свое отражение, у каждого пытался найти слабое место, чтобы его использовать, и всегда старался уязвить первым, прежде чем на него нападут и причинят ему боль.

– Да, вы действительно его ненавидели, правда? – спросила Шарлотта, чувствуя, что слова Джастины продиктованы не только ненавистью, но еще и знанием, что собой представлял Гревилл, и трезвым размышлением.

Мисс Беринг встретила ее взгляд:

– Да, ненавидела, и не только за то, как он поступил со мной, но и за такие же отношения со всеми остальными. И, наверное, для меня он стал олицетворением мужчины. Итак, что вы теперь предпримете?

Миссис Питт ответила не сразу, но в конце концов высказала только что сложившееся у нее мнение:

– Вы его не убили, но это вышло случайно. Вам просто, если угодно, повезло. Вы хотели убить!

– Да, знаю. Что же вы теперь намерены делать? – повторила Джастина.

– Я не знаю, как определить преступление, когда нападают на мертвеца. Но, наверное, состав преступления тут есть.

– Если… если мистер Питт собирается меня арестовать… – Мисс Беринг прерывисто вздохнула.

Она не заплакала. Может быть, слезы придут позже, когда она останется одна, все окончится и впереди будут только угрызения совести. Но пока девушка опять взяла себя в руки и продолжала:

– Если мистер Питт намерен меня арестовать, то, пожалуйста, могу ли я сама пойти и рассказать Пирсу, за что? Думаю, я бы… по крайней мере…

Она снова замолчала. В светильнике мягко шипел газ. Больше во всем доме не раздавалось ни звука.

– Но я не уверена, что смогу, – закончила Джастина.

Это был крик отчаяния. Девушка съежилась. Да, она действительно была очень хрупкой, очень тоненькой, а теперь вся напряглась, и каждый ее мускул, наверное, свело судорогой. Можно было подумать, что ее пронзила сильная физическая боль.

– Нет, сможете, – заверила ее Шарлотта. – Да, это, наверное, будет ужасно, но если вы не расскажете ему все сами, то будете потом всю жизнь жалеть. Даже если все рухнет, соберитесь с духом.

Джастина внезапно рассмеялась. Это был горький смех, скорее истерический.

– Вы так легко обо всем говорите! – фыркнула она. – Но это не вам придется стоять лицом к лицу с единственным мужчиной, которого вы любите. Возможно, он вообще единственный человек на свете, которого я люблю, кроме матери, а она уже умерла… И теперь мне надо сказать ему, что я шлюха и способна на убийство и не убила его отца только потому, что какой-то сумасшедший ирландец добрался до него первым…

– Вы предпочитаете альтернативу? – мягко возразила миссис Питт. – Чтобы кто-то рассказал ему все вместо вас? Давайте это сделаю я, если хотите, но только вы должны меня убедить, что сами этого не сможете.

Мисс Беринг сидела молча, не сводя с нее взгляда.

– Чего вы хотите? – повторила Шарлотта. – Отсрочку? Но ведь время ничего не изменит. Однако, если хотите, я подожду.

– И ничего не изменится, нет? – заговорила девушка спустя минуту-две. – Я не могу проснуться и узнать, что весь наш разговор – кошмарный сон?

Ее собеседница улыбнулась:

– Может, это мне надо проснуться – и тогда окажется, что его ударила по голове Кезия или одна из горничных… – Она пожала плечами. – Или, возможно, проснется Красный король, и все мы исчезнем.

– Что? – не поняла мисс Беринг.

– Это из «Алисы в Зазеркалье», – объяснила Шарлотта. – Предполагалось, что там всех действующих лиц видит во сне Красный король.

– И его нельзя разбудить?

– Нет.

– Ну, тогда я пойду к Пирсу и все ему расскажу.

Миссис Питт еле заметно улыбнулась, но ничего не ответила. Джастина встала с постели, на минуту заколебалась, словно решаясь, одеться ли ей как следует, в платье, или не стоит, а потом надела халат. Затем подошла к туалетному столику, взяла щетку и замерла со щеткой в руке, глядя на свое отражение в зеркале. Она была бледна от страха и потрясения и казалась очень усталой. Волосы выбились из ее заплетенной на ночь косы.

– Я бы не стала, – сказала Шарлотта, прежде чем осознала, что не должна именно сейчас оказывать влияние на какое-либо решение девушки.

Джастина положила щетку и посмотрела на нее:

– Вы правы. Сейчас не время для тщеславия и вообще для заранее продуманных действий.

Она прикусила губу. Руки у нее чуть заметно дрожали.

– Вы пойдете со мной? – спросила она внезапно.

Миссис Питт удивилась:

– А вы уверены, что этого хотите? Это ведь самый личный разговор в жизни из всех, что вам доводилось или доведется вести.

– Нет, я в этом не уверена. Если бы я могла придумать что-нибудь еще, я бы это сделала. Но присутствие другого человека позволит сохранить разумный тон… и честность. Сейчас не время пускать в ход эмоции. Это не даст нам сказать того, о чем мы потом пожалели бы или сказали иначе.

– Вы действительно так считаете?

– Да. И, пожалуйста, идемте, а не то я утрачу мужество!

Шарлотта больше не возражала. Она поднялась, вышла вслед за Джастиной в коридор и зашагала к расположенной рядом комнате Пирса. Мисс Беринг остановилась, глубоко вздохнула и постучала.

Дверь отворилась, и в коридор выглянул Гревилл-младший. Вероятно, он только что лег и не успел еще заснуть, что, учитывая события вечера, было неудивительно.

Сначала молодой человек увидел свою невесту.

– Что-нибудь случилось? – спросил он, сразу встревожившись. – Ты заболела?

Его лицо даже в тусклом коридорном свете было полно заботы и участливости.

– Да, – с иронией ответила девушка, – мне необходимо с тобой поговорить. Сожалею, что так поздно. Но завтра утром у меня точно будут другие заботы.

– Я сейчас оденусь. – Юноша хотел уже вернуться в спальню, как вдруг увидел Шарлотту. – Миссис Питт!

– Мне кажется, будет лучше, если мы войдем, – решительно сказала та. – Мы можем посидеть в гардеробной.

– Но она очень маленькая, и у меня нет… трех стульев, – заколебался Пирс.

– В данных обстоятельствах это едва ли имеет значение, – пробормотала Шарлотта, направляясь в комнату и подавая пример молодой паре. – Мы же не хотим разбудить еще кого-нибудь, разговаривая в коридоре? Или говорить экивоками?

– А в чем дело? – Гревилл старался скрыть свою тревогу. Он был очень бледен и, казалось, падал с ног от усталости. Под глазами у него залегли тени, похожие на синяки, пряди волос в беспорядке падали на лоб и торчали на макушке. – Что случилось, миссис Питт? Еще кто-нибудь… мертв?.. Да?

– Нет, – быстро разуверила его Шарлотта, хотя сам он, наверное, предпочел бы последнее, если б мог заранее знать, что сейчас услышит от Джастины. – Пожалуйста, сядьте. Я могу и постоять.

Уже несколько напуганный, юноша послушно сел и повернулся к мисс Беринг. Та села на второй стул, а миссис Питт отошла к плохо освещенной стене. Горела только одна лампа. Пирс, очевидно, зажег ее перед тем, как открыть дверь.

Джастина посмотрела на Шарлотту и начала:

– Пирс, мы не знаем, кто убил твоего отца, сломав ему шею. Думаю, это кто-то из ирландцев, но не знаю, кто именно. – Голос ее почти не дрожал. У нее явно была очень сильная воля. – Но это я ударила его по голове банкой с солями и столкнула под воду.

И она замолчала, ожидая ответа.

Но ответом ей была тишина. Слышно было только слабое шипение газа.

Дважды Гревилл-младший открывал рот, словно желая заговорить, и понимал, что ничего не может сказать. Поэтому Джастине не оставалось ничего другого, как продолжать. Говорить ей было тяжело, и голос у нее стал хриплым. По тому, как напряглись у нее спина и плечи, Шарлотта поняла, что если поначалу девушка и надеялась на благополучный исход разговора, то сейчас распростилась с этой надеждой. Она говорила, понуждаемая отчаянием.

– Я хотела его убить, – рассказывала мисс Беринг без всякого выражения. – Мне это не удалось, но только потому, что он был уже мертв. Я была его любовницей… Из-за денег… и он собирался тебе об этом рассказать.

Она улыбнулась с горькой насмешкой над самой собой.

– Я думала, что не смогу этого пережить. Я все еще люблю тебя, и я хотела, чтобы ты меня любил, хотела этого больше всего на свете. А ведь если б он тебе рассказал, я бы легче это перенесла, чем вот сейчас, когда я сама тебе обо всем рассказываю, и не только о том, чем я занималась, но и о попытке убийства. Я сожалею, очень сожалею, что так поступила с тобой. И ты никогда не поймешь, до чего я сейчас расстроена…

Молодой человек посмотрел на нее так, словно никогда прежде не видел.

Она ответила ему прямым взглядом – молчаливым и немигающим.

Шарлотта замерла на месте. Она бы почувствовала себя чрезвычайно навязчивой, если бы кто-нибудь из этих двоих обратил на нее сейчас внимание.

– Зачем? – спросил Пирс с болезненно искаженным лицом, неспособный понять то, что он сейчас услышал. – Почему ты вела… такой образ жизни?

На этот раз Джастина не стала употреблять слово «шлюха», но если и хотела как-то оправдаться, то преодолела искушение. Миссис Питт так и не узнала, помогло ли девушке в этом ее присутствие или что-то другое.

– Сначала для того, чтобы выжить, – ответила мисс Беринг тихо и монотонно, словно боялась выразить обуревавшие ее сильные чувства. – Мой отец погиб в море, и у нас с матерью не было никаких средств к существованию. Мамина семья отреклась от нее за то, что она вышла замуж за иностранца. Они не желали нам помогать – хоть чем-то. А позже я привыкла к хорошим вещам, теплу, уюту, а потом и к роскоши, и к свободе от беспокойства, что буду есть и где жить на следующей неделе.

Она сделала паузу, глубоко вздохнула и продолжила:

– Я знала, что долго это продолжаться не может. Женщины стареют и становятся ненужными. После тридцати много не заработаешь, и уж тем более после тридцати пяти. Поэтому я хотела накопить денег и купить себе какое-нибудь дело. Я все время хотела расстаться со своим образом жизни, но продолжать было так легко и просто… И так тянулось до нашей встречи в театре. Я полюбила тебя и поняла, какую цену заплатила за свое благополучие. Со дня нашей встречи у меня все изменилось.

Она не стала распинаться, убеждая своего любимого, что говорит правду. А он все сидел молча, слегка вздрагивая, словно от физического потрясения.

Проходили минуты – пять, десять, четверть часа… Никто не двинулся и не произнес ни звука.

Шарлотта, несмотря на халат, окоченела от холода. Но она не смела, не должна была нарушать молчание. Джастина не смотрела на нее, не пыталась дать ей знать взглядом, что ждет от нее вмешательства.

Наконец Пирс перевел дыхание.

– Я… – начал он и покачал головой. – Я не могу…

Вид у него был глубоко несчастный, потерянный. Молодой человек был слишком сильно ранен, чтобы выразить свою мысль связно.

– Я… очень сожалею, – выговорил он наконец. – Но мне нужно время… подумать…

– Конечно, – быстро, странно ровным тоном ответила мисс Беринг. Это было признание, что она проиграла и что внутри нее что-то отмерло навсегда.

Она встала и наконец взглянула на Шарлотту.

– Спокойной ночи, – сказала девушка, и это соблюдение формальной вежливости было одновременно и нелепым, и очень понятным. А что еще можно было сказать? Она пошла к двери, а Пирс беспомощно глядел, как она уходит.

Миссис Питт последовала за ней и плотно закрыла за собой дверь. Они вернулись в комнату Джастины. Шарлотта не знала, хочет ли та остаться в одиночестве или, наоборот, боится этого, и в итоге не решилась ее оставить. Девушка, должно быть, была в отчаянии, поэтому ее спутница без разрешения вошла в комнату следом за ней.

Мисс Беринг шла, как в кошмарном сне, не понимая, кто она и где находится. Она ударилась об угол деревянной кровати, но только мысленно отметила про себя, что ей больно, после чего упала на постель. Она была слишком оглушена горем, чтобы плакать.

Шарлотта плотно закрыла дверь и подошла к Джастине. Она ничего не могла сказать ей в утешение. Было бы нелепо и жестоко говорить, что, может быть, еще не все потеряно, – и строить какие-то благие предположения. Все было сделано так, как надо, поскольку это касалось Пирса, человека, которого мисс Беринг любила, но теперь все уже отошло – в прошлое. Миссис Питт не знала, как Джастина расценит прикосновение, утешит ли оно ее или покажется ей бесцеремонным, но, повинуясь инстинкту, все-таки села около девушки на постель и обняла ее.

Минут пять они сидели неподвижно. Мисс Беринг вся оцепенела, замкнувшись в своей непреходящей боли. Затем она немного расслабилась и прижалась к плечу Шарлотты. Ее рана не стала от этого менее болезненной, но девушка, по крайней мере, согласилась разделить свою боль.

Миссис Питт понятия не имела, долго ли они так сидели. Она опять закоченела: тепло ей было только там, где к ней прижималась Джастина. Рука у нее затекла, и ее стало покалывать. В конце концов, когда это ощущение стало невыносимым и мышцы начали судорожно подергиваться, Шарлотта заговорила:

– Попытайтесь немного уснуть. Я побуду с вами, если вам так будет лучше, или, если хотите, уйду.

Джастина медленно повернулась к ней.

– Как это эгоистично с моей стороны… – сказала девушка. – Сижу здесь, словно в мире, кроме меня, никого больше нет. А вы, наверное, смертельно устали. Извините.

– Нет, я не устала, – солгала миссис Питт. – Так вы хотите, чтобы я осталась? Я ведь и здесь могу тоже поспать.

– Пожалуйста… – Мисс Беринг заколебалась. – Нет, это глупо. Не можете же вы оставаться со мной все время! Я сама во всем виновата.