Бомба в Эшворд-холле Перри Энн
– Вы с такой уверенностью отрицаете это…
– Да, это так.
– Так, значит, это один из нас?
– Да.
Юдора взглянула на брата испуганно и уязвленно.
Тот обнял ее еще крепче.
– Спасибо, что исполнили свой долг и сообщили нам о происшедшем, – сказал он решительно и твердо. – Если мы чем-то сможем помочь, то, разумеется, поможем, но на некоторое время миссис Гревилл хотелось бы остаться одной. Я уверен, что это вы понимаете.
– Понимаю, – ответил, не двигаясь с места, Томас. – И я ни за что не потревожил бы ее, если бы не необходимость. Извините, но никто не сможет покинуть этот дом, пока мы не соберем все данные, какие только возможно. Тогда, надеюсь, мы узнаем, кто виноват в убийстве. И чем скорее мы это узнаем, тем скорее миссис Гревилл сможет вернуться домой и горевать без помех.
Полицейскому было очень, очень жаль эту женщину, но иначе он поступить не мог.
– Это не просто смерть, миссис Гревилл, это далеко идущее политическое убийство, – произнес он медленно. – И я не могу выразить вам большего сочувствия, чем ощущаю сейчас.
Юдора слегка подняла голову. Глаза у нее были полны слез.
– Понимаю, – хрипло ответила она. – Я всегда знала, что опасность существует, но, боюсь, не верила, что такое может случиться. Я люблю Ирландию, но иногда, одновременно, я ее ненавижу.
– Как и все мы, – сказал, а вернее, прошептал Дойл. – Это жестокая возлюбленная, но мы уже слишком многим для нее пожертвовали, чтобы бросить ее на произвол судьбы, особенно сейчас, когда между нею и Англией возникла такая близость.
– Что вы хотите от меня, мистер Питт? – спросила Юдора.
– Когда вы видели мистера Гревилла последний раз? – начал допрос суперинтендант.
Женщина на минуту задумалась:
– Не помню. Он часто читает по вечерам допоздна. А я ложусь спать очень рано. Примерно около десяти вечера. Но вы можете допросить мою горничную, Долл, если хотите. Она, очевидно, помнит это точно. Она была со мной, когда Эйнсли вошел, чтобы пожелать мне спокойной ночи.
– Да, я спрошу. Спасибо. А вы, мистер Дойл? – повернулся Томас к ее брату.
– Я тоже отправился к себе, чтобы почитать, – ответил тот. – Если помните, это был тот вечер, когда никому не хотелось задерживаться допоздна. Из-за происшествия с Мойнихэном всем было не по себе.
Питт бросил на него взгляд, полный солидарности:
– Я буду вам очень признателен, если вы не сообщите об этом происшествии никому за пределами Эшворд-холла.
– Если хотите.
– А камердинер был тогда при вас, мистер Дойл?
Сухая, уязвленная улыбка скользнула по лицу Падрэга:
– Вы меня подозреваете? Да, он был со мной, хотя и не все время. Он ушел примерно в половине одиннадцатого. А вы хотя бы приблизительно представляете, когда Эйнсли убили?
– Между двадцатью минутами одиннадцатого и без двадцати одиннадцать.
– Понятно. Нет, мистер Питт, я не могу представить алиби на весь этот промежуток времени.
– Падрэг… не надо! – горестно попросила брата Юдора. – Не надо говорить об этом в таком легком тоне!
– Но это отнюдь не легкий тон, моя милая, – ирландец обнял ее еще крепче, – ведь мистер Питт собирается все выяснить очень досконально, а это значит – безжалостно и жестоко, не так ли?
– Это значит то, что вы сказали, мистер Дойл, – досконально, то есть с наивозможной точностью, – подтвердил Томас.
– Ну, разумеется, так и будет. Но я Эйнсли не убивал. Мы во многом расходились с ним во мнениях, но он – муж моей сестры… Нет, вы поищите среди этих яростных, своенравных протестантов, мистер Питт. Они так и пышут злобой отмщения, присущей их Богу. И вы найдете убийцу, нисколько не сомневающегося, что он выполнил волю Господа… бедняга несчастный! Вот в чем беда Ирландии: слишком многие выполняют работу дьявола во имя Господа Бога…
День для Эмили выдался отвратительный. Она с самого начала знала, что жизнь Эйнсли Гревилла находится в опасности, но считала эту опасность довольно отдаленной и грозящей извне. И, уж конечно, думала она, Питт, с помощью слуг, в должное время ее предотвратит. Когда Джек сказал жене, что Гревилл мертв, она, как и все, решила, что это был несчастный случай.
Первой мыслью миссис Рэдли была мысль о провале совещания и о том, как это отразится на карьере ее мужа, но она сразу же устыдилась, вспомнив, каким горем явилась смерть Гревилла для его семьи, особенно для Юдоры. Эмили слишком хорошо помнила потрясение, пережитое ею после насильственной смерти старшей сестры, и стала размышлять над тем, каким образом хоть немного утешить родных Эйнсли. К счастью, Падрэг Дойл оказался братом миссис Гревилл и он с готовностью взял все в свои руки. Но почему он не сказал прежде, что приходится ей братом? Наверное, все дело в политике. Возможно, он и Юдора с Эйнсли опасались, как бы остальные ирландцы не предположили, что Гревилл не сможет быть объективен по отношению к своему зятю. А может быть, они не хотели дать таким образом знать всем, что Юдора – ирландка, причем с юга страны, и поэтому, очевидно, католичка, пусть и не ревностная. Эмили вообще терпеть не могла все эти ожесточенные распри из-за того, кто во что и как верует. Это дело личное, считала она. Но, по крайней мере, присутствие Дойла избавляло ее от необходимости утешать человека, находящегося в состоянии такого сильного шока. Значит, вместо этого ей можно будет сосредоточиться на том, чтобы поддерживать видимость спокойствия и порядка в доме и среди слуг. Хотя что бы она ни делала, все в любом случае сразу же узнают об убийстве в доме, и начнутся истерики, слезы, обмороки и перепалки, и неизбежно кто-то из слуг, хоть один человек, но захочет уволиться, и ему придется в этом отказать: никто не должен покидать стены дома, пока не закончится расследование.
Так что лучше миссис Рэдли самой обо всем рассказать слугам: люди, по крайней мере, оценят по достоинству ее честность и любезность. Джек был занят спасением обломков переговорного процесса, а лакеи и горничные оставались на ее ответственности. Эмили получила Эшворд-холл и штат слуг, а также доход, достаточный, чтобы содержать все это поместье в порядке, в наследство от первого мужа, и оно было передано в трастовый фонд для их общего сына. Слуги относились к Джеку с уважением, но все еще, по привычке, именно ее считали главной персоной в доме.
Хозяйка спустилась вниз и сказала дворецкому, что хотела бы безотлагательно поговорить со старшими слугами в гостиной домоправительницы. Слуги собрались быстро, как для торжественного случая.
– Вы все знаете, что вчера поздно вечером мистер Эйнсли Гревилл умер, находясь в ванне. – Эмили обошлась без каких-либо эвфемизмов, употребляемых в связи со смертью, которые обычно употребляла в разговоре. Было бы глупо сказать, например, «ушел из жизни» или «скончался» о человеке, которого убили.
– Да, миледи, – скорбно ответила миссис Ханнакер. Она все еще титуловала Эмили, хотя та уже утратила право на титул, так как вторично вышла замуж. – Да, это, конечно, очень печально. Означает ли это, что гости разъедутся?
– Не сразу, и, к сожалению, не могу сказать, как долго они еще пробудут у нас, – ответила миссис Рэдли. – Это зависит от определенных обстоятельств и, в какой-то степени, от мистера Питта.
Она глубоко вздохнула и оглядела обращенные к ней вежливые, внимательные лица. Сердце у нее сжалось.
– Полагаю, большинство из вас знает, что мистер Питт служит в полиции. Боюсь, что мистер Гревилл умер не вследствие несчастного случая, как мы предполагали сначала. Он был убит…
Миссис Ханнакер побелела и схватилась за спинку стула, чтобы не упасть.
Дворецкий Дилкс охнул: он хотел что-то сказать, но не нашел подходящих слов. Камердинер Джека покачал головой:
– Вот почему мистер Питт всех опрашивал, интересовался, где кто был вечером! И этот Телман тоже ходит вокруг и осматривает все окна…
– Но ведь никто не влезал снаружи? – визгливо спросила кухарка, уже почти паникующая. – Господи, спаси и сохрани нас всех!
– Нет! – ответила резко Эмили. – К нам никто не влезал. – Она тут же поняла, что сейчас ее люди испугаются еще больше, и пожалела, что ответила с такой горячностью. – Нет, – повторила хозяйка, – это политическое убийство. И все это связано с ирландской проблемой. К нам это не имеет никакого отношения. Всем этим займется мистер Питт, а мы все должны вести себя как прежде…
– Как прежде?! – с негодованием вопросила повариха. – Да нас всех могут поубивать сонных в наших собственных постелях! Прошу про…
– Не в постелях, а в ваннах, – поправила кухарку педантичная домоправительница. – Но мы, миссис Уильямс, ванны не принимаем. Мы моемся в тазах, как большинство людей. А из таза вы упасть не сможете.
– Ладно, но я не желаю, чтобы ирландцы входили ко мне в кухню или в наш холл, – ответила кухарка. – Вот и весь сказ!
Эмили не часто пребывала в нерешительности, когда дело касалось слуг: достаточно одного раза, чтобы они решили, будто тобой можно манипулировать, – и власти над домом тебе больше не видать. Она знала это уже давно. Но если миссис Уильямс не пожелает готовить еду, то она, миссис Рэдли, окажется в отчаянной ситуации. А если домашний распорядок в доме пошатнется, то может пострадать политическая карьера Джека. И какое всем дело до того, что у слуг была веская причина опасаться неприятностей?
– У них не будет никакой возможности попасть в вашу кухню, миссис Уильямс, – ответила Эмили после минутного колебания. – Вы сможете в полной безопасности готовить еду, как обычно. И я уверена, что вы не обречете на неудобства невинных в одинаковой степени с виноватыми, даже если такие виноватые имеются.
– Они уже тем виноваты, что все друг друга ненавидят, – ответила повариха, блестя глазами; руки у нее тряслись, а потом и все ее тело начало дрожать. – А в Благой книге говорится, что ненависть – такой же смертный грех, что и убийство, – добавила она возмущенно.
– Ерунда, – поспешно ответила миссис Рэдли. – Мы все здесь англичане и не станем впадать в панику только потому, что несколько ирландцев невзлюбили друг друга. У нас для этого за глаза хватит твердости и мужества.
Миссис Уильямс, услышав это, заметно приосанилась.
– Мы ни за что и никогда не отступали от исполнения своего долга, – продолжала Эмили, чувствуя, что она говорит те самые, необходимые слова. – Но если вы хотите сидеть отдельно от приезжих слуг, то, пожалуйста, ради бога, делайте, как считаете нужным. Хотя бы ради более молодых горничных, которые, естественно, могут быть очень напуганы. Разумеется, о вас я так не думаю. Вы все сможете превосходно себя контролировать. Но за младшим персоналом вы должны следить, чтобы они с перепугу не совершили какой-нибудь глупости. Ситуация сейчас очень напряженная, но мы должны ей соответствовать.
– Да, миледи, – ответила миссис Ханнакер, вздергивая подбородок. – Пусть эти ирландцы не думают, что мы такие слабонервные.
– Конечно, мы не такие, – подтвердил и дворецкий. – Не беспокойтесь, мэм, все будет как всегда, мы за этим присмотрим.
Тем не менее задание хозяйки дома оказалось непосильным. У двух младших горничных после сообщения об убийстве началась истерика, и их пришлось уложить в постель, причем одну – после того, как она опрокинула на лестнице ведро с водой и намочила большой ковер в холле. Один из молодых лакеев чуть не спалил библиотеку, в рассеянности подгребая все больше и больше горячих углей к краю решетки, так что они пересыпались через нее. Мальчишка на посылках чуть не учинил потасовку с камердинером Фергала Мойнихэна, и закончился этот бой синяками под глазами у обоих противников. Кроме того, драчуны разбили в буфетной три блюда, и посудница тоже устроила истерику. Младшая прачка положила слишком много белья в котел для кипячения, а потом опрокинула его, за что старшая прачка выбранила ее, после чего младшая заявила, что увольняется. Никто больше не желал чистить картофель и морковь, а пироги, приготовленные на десерт, забыли в духовке, и они сгорели.
Один из лакеев напился, споткнулся о кошку, живущую при кухне, и упал. Кошка при этом не пострадала, но впала в ярость. Миссис Уильямс рвала и метала, но расчет решила пока не брать. Однако все гости проявили совершенное равнодушие к ланчу, так что его негодное качество прошло незамеченным. Эмили была единственной из всех, кто все видел и обращал внимание на каждую мелочь.
Горничная Шарлотты, Грейси, единственная из всей обслуги сохраняла ясную голову среди всего этого хаоса, хотя миссис Рэдли обратила-таки внимание на то, что каждый раз, когда очень красивый молодой камердинер Лоркана Макгинли проходил мимо нее – а это случалось, пожалуй, чаще, чем необходимо, – девушка становилась рассеянной и странно неуклюжей. А Эмили была слишком опытна, чтобы не понимать, что все это означает.
Чрезвычайно нелюбезный помощник Питта, Телман, задавал всем очень много вопросов, и делал это с таким видом, словно наступил на тухлое яйцо.
В конце дня позвонил Корнуоллис. Он хотел поговорить с Джеком.
– Что случилось? – спросила миссис Рэдли, как только ее муж положил трубку. – На что ты ответил «да»?
Они сидели в библиотеке. Джек пришел туда, чтобы поговорить с Корнуоллисом, и супруга последовала за ним, когда дворецкий Дилкс сказал ей, кто звонит.
Мистер Рэдли пребывал в страшном напряжении. Глаза были расширены, и он немного поднял подбородок, словно воротничок вдруг стал ему тесен.
– Что случилось?! – повторила Эмили громко, почти крича.
Хозяин дома с трудом сглотнул:
– Корнуоллис сказал, что по решению Кабинета министров я должен возглавить переговоры, – ответил он едва слышно, чуть ли не шепотом, после чего откашлялся. – Вместо Гревилла.
Так он этого опасался? Миссис Рэдли тоже стало страшно. Не слишком ли усердно она подталкивала Джека, чтобы он делал карьеру, возлагая на него большие надежды? Возможно, она делала это даже неосознанно, когда восхищалась успехами других или поверяла ему свои мечты, когда молчала, но своим молчанием понуждала его на большее, чем он был способен дать? И, возможно, муж стремился к этому, чтобы утвердить себя в ее мнении, доставить ей удовольствие, стать похожим на Джорджа Эшворда, каким он его представлял? У Джорджа были деньги, титул, обаяние, хотя не было никакого умения ни в чем. Да ему это было и не нужно.
Не старался ли Джек делать все возможное, чтобы сравниться в известности и авторитете с семьей Эшвордов? И не чувствовал ли он при этом, что возлагает на себя слишком тяжкое, не посильное для него бремя?
Может быть, он полагал, что она, его супруга, тоже сомневается в его способностях?
Эмили смотрела на мужа, на его красивое лицо. Внешность помогла ему проложить дорогу к видному общественному положению. Но сейчас лицо Джека было мрачным, а широко раскрытые глаза не отрывались от ее глаз.
Да, он считает, что она в нем сомневается!
– Но ведь это так опасно! – хрипло сказала миссис Рэдли. – Ты должен позвонить Корнуоллису и сказать, что не можешь этого сделать… пока Томас не нашел убийцу. Не могут же они рассчитывать, что ты немедленно возьмешься за дело и продолжишь его с того места, на котором остановился Гревилл в тот вечер, когда его убили!.. – Она подошла к мужу. – Джек, они, наверное, не понимают, что здесь произошло? Эти люди – убийцы, по крайней мере один из них.
И молодая женщина положила руки ему на плечи.
Рэдли взял жену за запястья и опустил ее руки вниз, но не отпустил их.
– Я все это очень хорошо знаю, Эмили, и во всем отдавал себе отчет, когда соглашался, – ответил он. – Нельзя отказываться от важного дела потому, что оно может быть опасным. Как ты думаешь, что бы случилось с нашей страной, если бы во время войны убило генерала, а следующий за ним по званию отказался бы взять на себя командование?
– Но ты же не в армии!
– Я тоже…
– Нет, ты ничего не должен, Джек… – пробормотала миссис Рэдли и замолчала.
– Эмили, не спорь со мной, – сказал политик с такой твердостью, которую раньше жена в нем не замечала.
Эмили знала, что ей не удастся его переубедить, и это пугало ее, потому что она восхищалась им больше, чем хотела бы показать. Молодая дама уже не могла сдерживаться, как прежде. Чувства ее бунтовали. Она почувствовала дрожь настоящего, неподдельного страха, и это ощущение было ужасно. В нем не было ничего восхитительного, совсем ничего. Миссис Рэдли ощущала слабость, ее тошнило.
– Спасибо, – сказал Джек нежно. – Тебе ведь самой предстоит еще так много сделать. Надеюсь, это самая худшая из всех встреч, на которой тебе придется присутствовать в твоей жизни, не говоря уже о том, чтобы быть хозяйкой. Увы, я ничем не могу тебе помочь. К сожалению, ты во всем должна будешь полагаться только на Шарлотту. Извини.
Эмили через силу улыбнулась. Она чувствовала себя виноватой. Она недооценивала своего супруга. Она даже не подозревала, что он настолько мужествен и сумеет справиться с возложенной на него задачей. А хуже всего то, что она не скрывала своих сомнений на его счет.
– Да, разумеется, – сказала Эмили, и в ее голосе прозвучало гораздо больше уверенности, чем она чувствовала на самом деле. – Если ты сможешь возглавить переговоры, то уж я сумею, по крайней мере, сделать так, чтобы обстановка в доме была сносной. Вряд ли у нас получится развлекаться, но, во всяком случае, мы сможем избежать еще каких-нибудь общественных потрясений.
Джек ответил с невольным юмором:
– Уже с тем, что Айона Макгинли влезла в постель Мойнихэна, Гревилл погиб в ванне, а кухарка вот-вот подаст в отставку, у нас и так хлопот предостаточно! Осталось только кому-нибудь смошенничать в карты.
– Не надо, – хрипло ответила Эмили, – не шути так, даже про себя!
Однако вскоре после обеда, который она провела с величайшим искусством, храбрый вид изменил хозяйке дома. Юдора обедала у себя, но все остальные явились в столовую, вели себя с достоинством и поддерживали вежливую беседу. И лишь потом, когда миссис Рэдли разговаривала в библиотеке с Питтом, она не сдержалась и выплеснула на него все свои страхи и раздражение.
– Что ты уже узнал? – осведомилась она резко.
У ее зятя был измученный, глубоко несчастный вид. Галстук у него развязался, карманы пиджака оттопыривались от набитых туда бумаг, а волосы он, казалось, не причесывал гребнем, а просто пробежался пару раз по шевелюре пальцами.
– Такое впечатление, что это Падрэг Дойл, или Фергал Мойнихэн, либо кто-нибудь из женщин, – сказал он устало. – А может быть, его сын.
– Но Дойл – его шурин! – с отвращением воскликнула миссис Рэдли. – И ради бога, это, конечно, не его сын! Это политическое убийство, Томас. Это, должно быть, Мойнихэн. И почему убийцей не могут быть Макгинли или О’Дэй?
– Потому что во время убийства их видели в другом месте.
– Тогда это Мойнихэн. Его уже застали в постели с женой Макгинли. Почему же ты думаешь, что он не унизится и до убийства? Арестуй его! Тогда, по крайней мере, Джек будет в безопасности.
– Я не могу его арестовать, Эмили. У меня нет доказательств, что убил он…
– Но ты сам говоришь, что это он! – закричала женщина. – Это он, обязательно он! Или кто-нибудь из слуг. Чем занимается Телман? Неужели он не может установить, что это сделал слуга? У них у всех есть свои обязанности, и они все должны отчитаться, где кто был в это время… А что ты делал целый день?
Полицейский хотел было ответить, но в этот момент дверь библиотеки, позади Эмили, скрипнула. Та, однако, не обернулась. Она с ума сходила от страха за мужа.
– Ты никак не помог Гревиллу, охраняя его, так постарайся хотя бы защитить Джека! – воскликнула она. – Ты не должен был позволить ему согласиться на замещение Гревилла. Почему ты не сказал Корнуоллису о том, как велика опасность? Арестуй Мойнихэна, пока он не убил еще и Джека!
Шарлотта, вошедшая в библиотеку, приблизилась к вазе с хризантемами, стоявшей на маленьком столике, выбросила из нее цветы и взяла в руку кувшин с водой, после чего встала напротив сестры. Щеки у нее пылали, а глаза сверкали от ярости.
– Придержи язык, – сказала она, едва сдерживаясь, – или я окачу тебя водой.
– Не посмеешь! – отрезала Эмили. – Джек в ужасной опасности, а Томас и пальцем не хочет…
Шарлотта окатила ее водой с ног до головы. Та разинула рот от изумления.
Суперинтендант вытаращил глаза и протянул руку, словно хотел удержать кого-то из них, но затем снова опустил ее.
– Перестань думать только о себе, – сказала Шарлотта. – Томас никого не может арестовать, пока у него нет доказательств вины. Убийцей может оказаться совсем другой, и что тогда будет со всеми нами? Постарайся обо всем поразмыслить здраво и будь наблюдательней.
От ярости миссис Рэдли онемела, но под рукой у нее не оказалось ничего, чем можно было бы нанести ответный удар. Она круто повернулась на каблуках и, как молния, вылетела из библиотеки, пробежала по лестнице и ворвалась в свою спальню, оглушительно хлопнув дверью. Там хозяйка дома бросилась на постель и замерла, чувствуя себя невероятно несчастной. Она была несправедлива: сначала к Джеку, а сейчас – к Томасу. Последний тоже должен чувствовать себя ужасно… Он не мог предвидеть, что убийство будет совершено кем-то живущим в доме, – никто не мог предположить такого. А теперь она еще и поссорилась с Шарлоттой, которая нужна ей как никогда…
Этот день был одним из самых худших в ее жизни. И завтрашний, очевидно, будет не лучше.
Глава 5
Питт проснулся от головной боли. В висках у него стучало. Некоторое время он тихо лежал в темноте. Было совершенно тихо, только горничная на цыпочках прошла по коридору. А это означало, что сейчас уже больше пяти утра.
Затем суперинтендант вспомнил, что случилось накануне: ужасный вопль и тело Эйнсли Гревилла с лицом под водой. Его убил кто-то из живущих в доме, кто-то из гостей. Итак… Макгинли был у себя в комнате и разговаривал со своим слугой Хеннесси. Их видел О’Дэй. А это означает, что всех троих из числа убийц надо исключить. Физически это мог быть любой из оставшихся, и скорее всего это мужчина – то есть Фергал Мойнихэн, зять Гревилла Дойл или Пирс. Все же, кажется, это, вероятнее всего, Мойнихэн; только вот он, по-видимому, отказался от своего пламенного протестантизма и всех его запретов, вступив в связь с Айоной Макгинли.
А если нет, то может ли человек быть настолько двуличен? Фергал совершил прелюбодеяние, нарушил один из самых строжайших запретов своей веры, и вдобавок совершил это с католичкой. Можно ли представить его в роли убийцы, нарушителем самой строгой заповеди Божьей, и все это во имя защиты своей веры от зловредного влияния папизма? Или лояльность по отношению к протестантизму не имеет в его понимании никакого отношения к религии и все дело в земле, деньгах, власти?
Должны быть еще какие-то факторы, возможно, очень важные, и их еще предстоит определить…
Шарлотта все еще спала, свернувшись калачиком – такая теплая… Ночью Томас долго чувствовал в полусне, как она беспокойно ворочается с боку на бок, разметав подушки. Жена боялась за него, но не говорила ему об этом. Она притворялась, что совершенно спокойна и уверена в нем, но полицейский знал ее слишком хорошо и не мог обманываться на этот счет. Он знал все ее повадки, когда она тревожилась, – тогда его супруга все время вертела свои кольца и напряженно выпрямляла плечи.
Эмили его тоже напугала, но вряд ли ее можно за это винить. Джеку действительно могла угрожать опасность.
Питт выскользнул из постели. Огонь в камине давно погас, и в спальне было холодно. И что еще хуже, теперь, после раскрытия настоящей профессии Телмана, суперинтендант вряд ли мог надеяться, что тот принесет ему горячую воду.
Он прошел босиком в гардеробную, где тоже стоял холод, и начал одеваться. Побриться можно будет позже. А теперь необходимо все обдумать. Чашка горячего чая помогла бы Томасу окончательно проснуться и прояснить мысли. Он знал, что наверху была своя буфетная и там можно было вскипятить чайник.
Он уже почти вскипятил его и небо за окном нчало сереть, когда в буфетную вошел Уилер.
– Доброе утро, сэр, – сказал слуга тихо. Он никогда не говорил в полный голос, если гости спали. – Я могу вам помочь?
– Спасибо. – Питт отступил на шаг. Он прекрасно сумел бы справиться и сам, но почувствовал, что Уилеру это не понравится. Ему тоже было бы не по себе, если бы его обязанности выполнял кто-нибудь другой.
Уилер ловко стал готовить поднос с чайными принадлежностями. Полицейский же о подносе и не побеспокоился. Движения камердинера были не лишены своеобразного изящества, и Томасу стало любопытно, что за человек скрывается за этой маской услужливости. Какие у него чувства, какие интересы?
– Приготовить поднос и для миссис Питт, сэр? – предложил слуга.
– Нет, спасибо; полагаю, она еще спит, – ответил суперинтендант и прислонился спиной к дверному косяку.
– Рад, что имею возможность поговорить с вами, сэр, – сказал Уилер, не отрывая сосредоточенного взгляда от чайника, который вот-вот должен был закипеть. – Вы знаете, что на жизнь мистера Гревилла уже покушались, примерно месяц-полтора назад?
– Да, он мне говорил. Его заставил прижаться к обочине дороги мчавшийся экипаж, но он так и не узнал, кто это был.
– Это верно, сэр. И местные власти старались это разузнать, но ничего не вышло. А еще приходили письма с угрозами…
Уилер залил чай кипятком и взглянул Питту прямо в лицо:
– Эти письма все еще у него в доме, сэр. Они в кабинете мистера Гревилла, в Оукфилд-хауз, в ящике бюро. Миссис Гревилл никогда туда не заходит, и горничные тоже.
– Спасибо. Может быть, я съезжу туда верхом сегодня и просмотрю их. Не исключено, что можно установить, кто их послал. И, очевидно, это не один человек, а несколько, потому что мистер Гревилл мог бы узнать в лицо человека, едва не раздавившего его на дороге. Он заметил, что у него глаза особенные, широко расставленные и очень светло-голубые. А этого человека нигде поблизости не видно.
– Не видно, сэр. Сам-то я грешу на фениев, и тогда, значит, тут мог быть замешан мистер Макгинли; но, как о нем рассказывает Хеннесси, это не может быть его хозяин. Ну, я бы этому Хеннесси и не очень бы поверил, да мистер О’Дэй тоже так говорит. А я знаю, как протестанты вроде мистера О’Дэя относятся к католикам вроде мистера Макгинли. Мистер О’Дэй ни за что бы не стал его выгораживать, коли на то пошло.
Питт неохотно кивнул и с признательностью взял поданную ему чашку чая.
Вернувшись в спальню и увидев, что Шарлотта еще спит, полицейский сошел к раннему завтраку. Он был действительно ранним, и за столом сидел только Джек, так что они смогли поговорить откровенно.
– Есть ли надежда узнать что-нибудь существенное? – с некоторым скептицизмом осведомился хозяин дома. – Ведь если бы в угрожающих письмах содержались намеки на то, кто во всем этом виноват, Гревилл бы давно их показал тебе.
– Значит, там ничего существенного не содержалось, – согласился Томас. – Но ведь есть достаточно мелочей, которые сами по себе ничего не значат, а в соединении с другими приобретают совсем иной смысл. Так что на письма надо взглянуть. Может, мне удастся составить более полное представление о кучере экипажа, который тогда едва не налетел на Гревилла. И потом, в доме могут оказаться и какие-то другие письма и документы. А может, о чем-то вспомнит кто-нибудь из слуг…
Суперинтендант поглядел на сидевшего напротив свояка. Тот, как всегда, был тщательно выбрит и одет и на первый взгляд выглядел очень собранным. Джек был очень привлекательным мужчиной, он отличался яркой, броской красотой. Обращали на себя внимание его серые глаза с длинными ресницами и улыбка, полная света и юмора. И надо было очень внимательно приглядеться к нему, чтобы заметить напряженность в осанке и то, как он колебался в выборе слов, а иногда глубоко вздыхал и затем, спохватившись, торопился закончить фразу. Было и что-то в наклоне его головы, словно он прислушивался к чему-то происходящему за стенами столовой. Питт не осуждал родственника за то, что тот боялся – и физической опасности, уже поразившей Гревилла, от которой, однако, он, Томас, и Телман могли бы спасти его, и того, что он, Джек, не справится с возложенным на него ответственным поручением. Ему еще не пришлось сталкиваться в его только что начавшейся деятельности ни с чем подобным.
Вошел Дойл и поприветствовал их улыбкой. Он казался человеком, которого не могли лишить самообладания никакие трагедии или неприятности. Иногда такое качество может вызывать лишь восхищение, но в другое время оно чрезвычайно раздражает, и Томас задумался над тем, от чего это зависит. Может быть, от врожденной способности чувствовать неглубоко, от какой-то эмоциональной пустоты? Но, возможно, это было и проявлением высочайшего мужества и самоконтроля, продиктованным попыткой не ранить чувства других, такой же прирожденной потребностью лидерства и особого рода чувством собственного достоинства, встречающимся крайне редко.
Когда к ним присоединился Карсон О’Дэй, Питт извинился и вышел поискать Телмана. Тот как раз шел из столовой для слуг; выражение лица у него было угрюмым и глубоко сосредоточенным.
– Что-нибудь узнали? – спросил его суперинтендант тихо, чтобы не услышала горничная, идущая со щеткой и ведром спитого чая для чистки ковров.
– Узнал, как чистить серебряные ножи, – сварливо ответил инспектор. – Там, внизу, сейчас просто сумасшедший дом. По крайней мере, шестеро грозятся получить расчет и уйти. Кухарка поглощает мадеру с такой быстротой, с какой дворецкий успевает ее подносить, а посудомойка до того напугана, что вскрикивает каждый раз, когда с ней заговаривают. Я бы не согласился управлять этим бедламом и за королевское жалованье!
– Я собираюсь съездить в Оукфилд-хауз, дом Гревилла, – ответил, едва улыбнувшись, его начальник. – Это около десяти-одиннадцати миль отсюда. Надо обязательно просмотреть его бумаги, особенно письма с угрозами, которые он получал в последние месяц-два.
– Вы думаете, что найдете там какие-нибудь важные сведения? – сомневаясь, спросил Телман.
– Это возможно. Даже если убийца – Мойнихэн, в чем я не уверен, он не мог действовать в одиночку. И я хочу знать, кто был за его спиной.
– А ему не нужна была никакая поддержка, – возразил инспектор, тоже понижая голос. – Он достаточно ненавидит, чтобы убивать без помощи со стороны. Хотя ему самому тоже повезет, если Макгинли не учинит с ним чего-нибудь до конца уикенда. Сейчас они все на своих отдельных молебствиях, вон там. – Он мотнул головой в сторону, откуда пришел. – Католики сверлят взглядами протестантов, а протестанты в ответ так же смотрят на католиков.
На лице полицейского выразилось крайнее удивление и отвращение. Он прищурился и продолжал:
– Я уж собрался было разжечь огонь в кухне, чтобы они сожгли друг друга, и дело с концом. Могу понять, когда люди бесятся от жадности, ревности, мести… Понимаю, что иногда люди сходят с ума просто так, без причины. Но ведь все эти господа в здравом уме! На свой лад, конечно…
– Постарайтесь удержать их от каких-либо насильственных действий, пока я буду отсутствовать, – попросил Томас, пристально глядя на Телмана.
Он колебался, стоит ли ему делать вид, что его ничего особенно не беспокоит, либо все же сказать о своей тревоге.
– Старайтесь держаться поближе к мистеру Рэдли, – наконец сказал суперинтендант. – Он сейчас в самой большой опасности… – Голос его невольно дрогнул. – Вы, конечно, не сможете сидеть с ним рядом на переговорах, но можете все время сторожить за дверью. Я вернусь незадолго до темноты.
Телман немного приосанился, и его голос зазвучал уже без прежнего скептицизма:
– Да, сэр. И будьте осторожны во время поездки. Надеюсь, вы умеете ездить верхом?
Вид у него явно был встревоженный.
– Да, спасибо. Я вырос в деревне, как вы, может быть, припоминаете, – усмехнулся в ответ его шеф.
Инспектор проворчал что-то в ответ и пошел своей дорогой.
Питт зашел к Шарлотте, чтобы рассказать ей о своем плане. С тех пор как они прибыли в Эшворд-холл, он видел свою жену днем только урывками. Она почти все время проводила в обществе то одной, то другой женщины, стараясь так или иначе их утихомирить или же поддерживая общую светскую болтовню, чтобы как-то смягчить всеобщие ужасающие трения.
На этот раз Томас искал ее минут пятнадцать и, наконец, нашел в специальном помещении для подогрева блюд, потому что столовая находилась довольно далеко от кухни. В этой комнате горел веселый огонь, а кроме того, там находился духовой шкаф, стол дворецкого и великолепный набор приспособлений для откупоривания бутылок с вином. Шарлотта внимательно слушала, что говорит ей Грейси, но разговор моментально прервался, как только вошел Питт. Горничная опустила глаза и, извинившись, вышла.
– Что случилось? – спросил суперинтендант, глядя вслед ее маленькой удаляющейся фигурке.
Его спуруга улыбнулась. Глаза ее одновременно были печальны и смеялись.
– Так, маленькие женские секреты, – ответила она.
Питт понял, что посвящать его в подробности Шарлотта не собирается. Он и представить себе не мог, что у Грейси уже могут быть подобные тайны. А надо бы. Ей уже двадцать, хотя она вряд ли стала выше и почти совсем не пополнела с тех пор, как пришла к ним в дом в тринадцатилетнем возрасте.
– Я собираюсь верхом съездить в Оукфилд-хауз, – сказал Томас. – Не думаю, что можно что-то найти в письмах, которые получал Гревилл, но все возможно. Нельзя упустить этот шанс. Я постараюсь вернуться до темноты.
Его жена кивнула, но во взгляде ее заметалось беспокойство.
– Будь осторожен, – сказала она и улыбнулась, немного наклонив голову набок, – а то завтра все тело будет ломить.
С этими словами Шарлотта приподнялась на цыпочки и очень нежно его поцеловала. Затем хотела прибавить что-то еще, но передумала.
– А как ты узнаешь туда дорогу? – спросила она вместо этого.
– Спрошу у Пирса. Мне, так или иначе, надо заручиться разрешением Юдоры, а также ее помощью.
Шарлотта кивнула и проводила мужа до холла.
Питт нашел миссис Гревилл в будуаре на втором этаже. Там же сидели Пирс и Джастина. Юдора не облачилась в траур, но это было совершенно естественно – ведь она не привезла с собой черного платья. Самый темный наряд, который у нее нашелся, был светло-коричневым, осеннего тона, и в нем, несмотря на шок и скорбь, она все равно выглядела прекрасной. Ничто не могло повлиять на пышность и красоту ее волос или гармонию черт ее лица.
Джастина, напротив, являла собой поразительный контраст. Черного она с собой тоже, разумеется, не привезла. Как молодая и незамужняя женщина, мисс Беринг вообще вряд ли надела бы черное, разве только носила бы траур по кому-нибудь из близких. Теперь же на ней было темно-зеленое платье, странно оттенявшее цвет ее черных волос. Сама она, казалось, просто вибрирует жизненной энергией. Даже сейчас, когда Джастина спокойно сидела рядом с миссис Гревилл, черты ее лица являли углубленную умственную работу, чего Питт никак не мог не заметить.
Пирс стоял позади них с несколько вызывающим видом, словно во что бы то ни стало решился защищать мать и невесту от всех возможных грядущих неприятностей.
– Доброе утро, мэм, – серьезно и неторопливо сказал полицейский, обращаясь к Юдоре. – Очень сожалею, что мне опять приходится беспокоить вас, но мне необходимо ваше разрешение посетить Оукфилд-хауз и просмотреть бумаги мистера Гревилла. Возможно, я найду те письма с угрозами, которые он получал.
Юдора почти с облегчением взглянула на него, словно ожидала услышать что-нибудь худшее.
– Конечно. Да, разумеется, мистер Питт, – ответила она. – Вы хотите, чтобы я дала вам соответствующую записку?
– Если вы будете так добры. И мне понадобятся также все необходимые ключи.
Про себя Томас подумал, что, возможно, эта дама опасалась услышать от него о каком-то новом несчастье. Или о том, что он кого-то подозревает. А ведь для нее худшее уже произошло…
– Я также был бы крайне обязан, если бы вы указали мне, как добраться туда кратчайшим путем, – попросил Томас. – Мне придется ехать прямо через поля, иначе будет долго, а я хотел бы вернуться до наступления ночи.
Пирс взглянул на Джастину, потом – на Питта.
– Хотите, поедем вместе? Это будет гораздо легче, потому что описать кратчайший путь очень затруднительно, даже если начертить карту.
– Спасибо.
Суперинтендант сразу принял предложение молодого человека. Это не только облегчит поиски, но и, наверное, даст возможность поговорить с младшим Гревиллом менее официально и узнать побольше об Эйнсли Гревилле. Сам того не осознавая, Пирс может знать что-нибудь весьма существенное.
– Но что вы можете узнать из каких-то бумаг? – с явным недоверием спросила мисс Беринг. – А кроме того, это ведь могут быть государственные документы, конфиденциальные…
Она перевела взгляд с Пирса на Юдору, а потом тоже взглянула на Томаса и гораздо тише добавила:
– Он был убит в этом доме и, как вы сказали, кем-то из здешних. Никто сюда не проникал. И не должны ли мы… с уважением отнестись к его личным делам?
– Ну, мистер Питт только взглянет на них, дорогая, – ответила миссис Гревилл, моргая глазами, словно такая забота со стороны Джастины ее несколько удивила. – В Оукфилдс вряд ли могут быть какие-нибудь важные государственные документы – они все, конечно, в Уайтхолле. Там могут быть неприятные письма, которые, я знаю, он получал, но, возможно, это поможет нам, – тут она глубоко вздохнула, – узнать, кто во всем этом замешан.
Затем Юдора посмотрела на полицейского широко открытыми, потемневшими глазами:
– Ведь виноват тут не один человек, не правда ли? Был же еще случай с экипажем… – Она крепко сцепила руки на коленях.
– Разумеется, – согласился Питт, – поэтому мы просто обязаны просмотреть эти письма. Может выясниться что-то, о чем мистер Гревилл не упоминал…
Джастина встала и взяла Пирса за руку.
– Твоего отца больше нет, и он сам не может защитить себя от вторжения в его личные дела, – сказала она, слегка отвернувшись от суперинтенданта. – У него могли быть частные финансовые документы или другие письма, которые не должны быть известны за пределами семейного круга. Он был великим человеком. И мог иметь дело с очень конфиденциальными проблемами. Были, наверное, друзья, которые ему доверяли и сообщали о таких делах, которые, будучи опубликованы, могут повлиять на общественное мнение. У нас у всех есть… какие-то поступки, не совсем обычные…
Слова ее словно повисли в воздухе, но теперь она повернулась к Питту и прямо, пристально взглянула ему в глаза.
– Я буду очень деликатен, мисс Беринг, – заверил ее тот. – Представляю, сколько он получал определенной информации, но сомневаюсь, что ее много в его собственном доме. Однако, как уже не раз указывалось, эта трагедия – не изолированный, не единичный случай. Несколько недель назад на жизнь мистера Гревилла уже покушались…
Джастина повернулась к Юдоре:
– Вы, наверное, так боялись за него! И вот теперь случилось это… Но письма… это же просто пустая угроза! Когда хотят чего-то добиться, запугать…
Девушка снова взглянула на Питта:
– Вы, конечно, должны узнать, кто их рассылал. И, очень возможно, что его убили те же самые люди, которые покушались прежде.
После этого она повернулась к Пирсу:
– Скажи, а что именно тогда произошло?
– Кто-то мчался во весь опор в повозке и пытался заставить его съехать с дороги, – рассказал юноша. – Меня тогда не было, я был в Кембридже, а мама – в Лондоне. – Он нежно обнял Джастину, не отрывая взгляда от ее лица. – Я могу надеяться, что с тобой все будет в порядке, если я поеду с мистером Питтом?
Мисс Беринг улыбнулась в ответ:
– Ну, конечно же, все будет в порядке. И я позабочусь о твоей маме. Наверное, учитывая все остальные сложности и заботы, бедная миссис Рэдли не станет возражать против любой помощи, которую мы в силах ей оказать. – Тень улыбки и, возможно, сочувствия скользнула в ее взгляде. – Я слышала кое-что о том, почему возникли трения между Мойнихэнами и супругами Макгинли, но сделаю вид, что ничего не знаю. Наверное, только так и можно пережить этот день, который покажется мне длинным, как неделя.
– Но теперь-то они, наверное, забудут о своих разногласиях? – удивился Пирс. – Ведь если мистер Рэдли продолжит переговоры, то здесь, в Эшворд-холле, может быть решено будущее Ирландии. Да после того, что у нас здесь произошло, кто сможет думать и волноваться о чем-то еще?
Джастина улыбнулась и тронула пальцем его щеку:
– Дорогой мой, мы вполне способны беспокоиться о наших личных делах и неприятностях, даже если вокруг нас рушится целый мир. Наверное, в таких случаях просто легче думать о частностях. Не сомневаюсь, что и в день Страшного суда кто-нибудь будет торговаться из-за нескольких пенсов, покупая ленту, или сокрушаться, что забыл погасить свечу. Представление, что миру настал конец, слишком грандиозно для нашего мелкого ума.
Читать бесплатно другие книги:
