Асы против асов. В борьбе за небесное господство. 1941–1945 Смыслов Олег
в) раннее наступление исключительно суровой русской зимы, которое нарушило все планы немцев по ведению воздушных операций и дало русским долгую передышку для реорганизации своих ВВС».
В общем, Советский Союз был виноват перед врагом исключительно из-за своей огромной территорией и русской зимы. А Германии бы хотелось получить его на блюдечке с голубой каемочкой!
Вот как немцы описывали среднего русского летчика: «Противник, совершенно не способный вести самостоятельный атакующий воздушный бой и представляющий весьма небольшую угрозу в атаке. Часто складывалось впечатление, что в отличие от немецких летчиков, советские пилоты были фаталистами, сражавшимися безо всякой надежды на успех и уверенности в своих силах, движимые своим фанатизмом или страхом перед комиссаром». Между тем и даже такому образу они находили свое объяснение: «Как можно было ожидать настоящего энтузиазма в бою от летчиков со столь безнадежно устаревшими самолетами, оружием и оснащением? Как должен был вести себя в бою летчик, уступающий противнику в технической и летной подготовке и который был деморализован огромными поражениями Советского Союза?
Хорошо известно, что советские летчики часто шли в бой за своим командиром, подстраиваясь под его действия, как автоматы, безо всякого понятия о целях, маршруте и ситуации в воздухе.
Обсуждая психологический аспект поведения их в воздухе, нужно сказать, что в оборонительных боях над своей территорией советские пилоты, в общем, показали себя значительно лучше, чем в атакующих действиях над занятой немцами территорией».
Одним словом, русский менталитет по-немецки! И он менял свое лицо, когда на фронте стали появляться сильные авиачасти, оснащенные современными типами самолетов.
Так, медленно, по-разному в различных районах стали возрождаться советские Военно-воздушные силы после сокрушительного поражения лета 1941-го!
4
Предвоенная неразбериха в период самой значительной по своим масштабам реорганизации Красной армии не осталась незамеченной вождем. Так, снова появились участники антисоветского военного заговора. По этой довольно размытой причине, как кажется на первый взгляд, начались аресты в среде высшего комначсостава РККА уже в первой половине 1941 г. Среди арестованных оказалось и немало генералов авиации. Это была первая чистка недавно выдвинутых на высокие должности, в большинстве своем высших авиационных командиров. Они потеряли личное доверие Сталина.
21 апреля 1941 г. арестовали дивинженера Сакриера Ивана Филимоновича — начальника Управления вооружений ВВС РККА.
18 мая 1941 г. — комбрига Залевского Адама Иосифовича — начальника отдела НИИ ВВС РККА.
23 мая 1941 г. — генерал-майора авиации Филина Александра Ивановича — начальника НИИ ВВС РККА.
30 мая 1941 г. — генерал-майора авиации Шахта Эрнеста Генриховича — помощника командующего ВВС Орловского военного округа по вузам, Героя Советского Союза.
31 мая 1941 г. — генерал-лейтенанта Пумпура Петра Ивановича — командующего ВВС Московского военного округа, Героя Советского Союза.
2 июня 1941 г. — комдива Васильченко Николая Николаевича — помощника генерал-инспектора ВВС РККА.
7 июня 1941 г. — комбрига Черния Ивана Иосифовича — начальника Курсов усовершенствования командного состава ВВС при Военной академии командного и штурманского состава ВВС РККА.
8 июня 1941 г. — генерал-лейтенанта авиации Смушкевича Якова Владимировича — генерал-инспектора ВВС РККА, дважды Героя Советского Союза.
9 июня 1941 г. — генерал-майора авиации Левина Александра Алексеевича — заместителя командующего ВВС Ленинградского военного округа.
17 июня 1941 г. — генерал-майора авиации Юсупова Павла Павловича — заместителя начальника штаба ВВС РККА.
18 июня 1941 г. — генерал-лейтенанта авиации Алексеева Павла Александровича — помощника командующего ВВС Приволжского военного округа.
Аресты высших авиационных командиров продолжались и после начала войны. Например, генерал-лейтенанта авиации, Героя Советского Союза Павла Васильевича Рычагова, бывшего начальника ВВС Красной армии, арестовали 24 июня. 27-го — генерал-лейтенанта авиации Птухина Евгения Савича, командующего ВВС Юго-Западного фронта.
В июне 1941 г. также были арестованы: бывший помощник начальника Главного управления ВВС по дальнебомбардировочной авиации Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации И. И. Проскуров; командующий ВВС Дальневосточного фронта Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации К. М. Гусев; начальник Академии командного и штурманского состава ВВС Красной армии генерал-лейтенант авиации Ф. К. Арженухин; начальник штаба ВВС Красной армии генерал-майор авиации П. С. Володин; командир 9-й смешанной авиационной дивизии Герой Советского Союза С. А. Черных.
Только один генерал-майор авиации И. И. Копец, командующий ВВС Западного Особого военного округа, покончил жизнь самоубийством, избежав ареста вместе с командующим фронтом генералом армии Д. Г. Павловым.
Одним из первых накануне войны разочаровал вождя 30-летний заместитель наркома обороны по авиации Рычагов. На военном совете, когда речь зашла об аварийности в авиации, Сталин выслушивал разные мнения. При этом, как пишут очевидцы, он приглядывался к присутствующим. Кому смотрел в глаза, кому в спины. И вот очередь дошла до Павла Васильевича Рычагова, генерала с внешностью мальчика, но наделенного огромной властью для своего возраста.
«Аварийность и будет большая, потому что вы заставляете нас летать на фобах!» — выкрикнул он в горячке.
«Это было совершенно неожиданно, он покраснел, сорвался, наступила абсолютно гробовая тишина, — рассказывал Константину Симонову адмирал флота И. С. Исаков. — Стоял только Рычагов, еще не отошедший после своего выкрика, багровый и взволнованный, и в нескольких шагах от него стоял Сталин. Вообще-то он ходил, но когда Рычагов сказал это, Сталин остановился.
... Сталин остановился и молчал. Все ждали, что будет. Он постоял, потом пошел мимо стола, в том же направлении, в каком и шел. Дошел до конца, повернулся, прошел всю комнату назад в полной тишине, снова повернулся и, вынув трубку изо рта, сказал медленно и тихо, не повышая голоса: «Вы не должны были так сказать!»
А 9 апреля 1941 г. Постановлением ЦК ВКП (б) и СНК ССР п. 125. «Об авариях и катастрофах в авиации Красной армии» Рычагова отстранили от должности. Сначала отправили в Академию Генерального штаба, а потом арестовали. В тот же день, прямо на летном поле была арестована и его жена, известная военная летчица — заместитель командира авиационного полка особого назначения майор Мария Нестеренко. Тут можно было бы вспомнить, как на совещании в ЦК в апреле 1940-го Рычагов публично обратился к Сталину с неожиданной просьбой: «Я хотел бы, чтобы наше правительство издало такой закон, чтобы летному составу, окончившему школу и получившему звание командира, запрещалось совершенно официально жениться в течение двух-трех лет». Зал покатился со смеху. Сталин поинтересовался: «А сами когда женились?»
«На шестом году летной работы, — гордо ответил Рычагов. — Летчик у нас формируется в течение первых двух-трех лет. Ежели приезжает летчик — слезы на него смотреть — лейтенант двадцати трех лет, а у него шесть человек семья. Разве он освоит высокий класс? Не освоит, потому что у него сердце и душа будут дома. Надо закон такой издать».
И он добился своего. Приказ наркома обороны № 0362 от 22 декабря «Об изменении порядка прохождения службы младшим и средним начальствующим составом в ВВС Красной Армии» «стал выпускать» летчиков сержантами. Всех пилотов перевели на положение срочнослужащих и оторвали от семей (например, в истребительной авиации право проживания на квартирах получили от командира эскадрильи, адъютанта, штурмана, инженера, начальника служб и выше). Рычагов, убежденный в правоте этого приказа, на декабрьском совещании высшего руководства РККА в декабре 1940-го говорил: «В Запорожье авиагарнизон имеет небольшое количество тяжелых кораблей, но зато имеет колоссальное количество детей; в среднем на каждый самолет приходится по 12,5 детей. Это до сих пор приводило к тому, что молодой летчик и техник, обремененные семьей, потеряли всякую маневренность в случае передвижения части. Кроме этого, летчик, связанный большой семьей, теряет боеспособность, храбрость и преждевременно изнашивается физически».
Благодаря этому приказу, на котором настоял Рычагов, тысячи летчиков приходили в полки сержантами, лишились возможности проживать вместе с семьями. Кто знает, может быть, поэтому арестовали его жену. Сталин решил и его семейный вопрос... Но вернемся к постановлению: «ЦК ВКП (б) и СНК устанавливают, что аварии и катастрофы в авиации Красной армии не только не уменьшаются, но все более увеличиваются из-за расхлябанности летного и командного состава, ведущей к нарушениям элементарных правил летной службы.
Факты говорят, что из-за расхлябанности ежедневно в среднем гибнет у нас при авариях и катастрофах 2–3 самолета, что составляет в год 600–900 самолетов. Нынешнее руководство ВВС оказалось неспособным повести серьезную борьбу за укрепление дисциплины в авиации и за уменьшение аварий и катастроф. Руководство ВВС, как показывают факты, не только не борется за соблюдение правил летной службы, но иногда само толкает летный состав на нарушение этих правил. Так было, например, при перелете 27 марта 1941 г. 12 самолетов ДБ-ЗФ с аэродрома завода № 18 в г. Воронеже в 53-й авиаполк (Кречевицы), когда начальник отделения оперативных перелетов штаба ВВС Красной Армии полковник В. М. Миронов, несмотря на заведомо неблагоприятную погоду, разрешил указанный перелет. В результате этого явно преступного разрешения произошло две катастрофы и одна вынужденная посадка, при которых погибли 6 человек и 3 человека получили ранения.
Расхлябанность и недисциплинированность в авиации не только не пресекаются, но как бы поощряются со стороны руководства ВВС тем, что виновники аварий и катастроф остаются по сути дела безнаказанными.
Руководство ВВС часто скрывает от правительства факты аварий и катастроф, а когда правительство обнаруживает эти факты, то руководство ВВС старается замазать эти факты, прибегая в ряде случаев к помощи Наркома обороны. Так было, например, с катастрофой в Воронеже, в отношении которой Рычагов обязан был и обещал прислать в ЦК ВКП (б) рапорт, но не выполнил этого обязательства и прикрылся авторитетом Наркома обороны, который, не разобравшись в деле, подписал «объяснение».
Такая же попытка Рычагова прикрыть недисциплинированность в ВВС имела место в связи с тяжелой катастрофой, которая произошла 23 января 1941 г. при перелете авиационного полка из Новосибирска через Семипалатинск в Ташкент, когда из-за грубого нарушения элементарных правил полета 3 самолета разбились, 2 самолета потерпели аварию, при этом погибли 12 и ранены 4 человека.
О развале дисциплины и отсутствии должного порядка в Борисоглебской авиашколе правительство также узнало не от Рычагова. О нарушениях ВВС решений запрещающих полеты на лыжах, правительство также узнало помимо ВВС».
Конечно, Рычагова не могли не снять как недисциплинированного и не справившегося с обязанностью руководителя ВВС. Вместо него назначили 1-го заместителя Жигарева.
Тем не менее прошло чуть больше месяца, как немецкий самолет Ю-52 вторгся в воздушное пространство Советского Союза и, совершив перелет через Белосток, Минск, Смоленск, благополучно приземлился на центральном аэродроме в Москве, возле стадиона «Динамо».
Посты ВНОС приняли нарушителя воздушного пространства за свой рейсовый самолет и пропустили дальше.
Аэропорт Белостока не сообщил об этом, потому что не было связи с КП 4-й бригады ПВО Западного Особого военного округа и с КП 9-й смешанной авиадивизии с 9 мая. Но самое интересное, что до 17 мая в Главном управлении ПВО и в 1-м корпусе ПВО Москвы никто даже и не знал о нарушении воздушного пространства. Не были приняты меры и руководством ВВС, которое содействовало полету разрешением посадки на аэродроме в Москве. Это стало последней каплей: начались аресты не только пэвэошников (7 июня арестовали начальника Главного управления ПВО, Героя Советского Союза, генерал-полковника М. Штерна), но и представителей ВВС. Сталин не прощал такого никому!
Кто знает, но эти и другие упущения, а особенно выяснившиеся в канун войны, вполне могли повлиять на арест в прошлом любимца вождя.
Павел Васильевич Рычагов родился в 1911 г. под Москвой. С 1928 г. в авиации. В 1930 г. окончил Военно-теоретическую школу ВВС в Ленинграде, а в 1931 г. — Борисоглебскую летную школу. К осени 1936 г. — командир звена, старший лейтенант. С октября 1936 г. по февраль 1937 г. воевал в Испании командиром звена и эскадрильи. Лично сбил 6 самолетов. В декабре 1936 г. был удостоен звания Героя Советского Союза. После командовал эскадрильей, а с декабря 1937 г. по апрель 1938 г. возглавлял группу советских летчиков в Китае. С апреля 1938 г. — командующий ВВС и член Военного совета Приморской группы войск ОКДВА, затем командующий ВВС Дальневосточного фронта. С сентября 1938 г. — командующий ВВС 1-й Отдельной краснознаменной армии. В боях в районе озера Хасан руководил действиями советской авиации. Во время войны с Финляндией — командующий ВВС 9-й армии. С июня 1940 г. — заместитель и первый заместитель начальника ВВС РККА. А затем — начальник ВВС РККА. С февраля 1941 г. — заместитель наркома обороны по авиации. Награжден двумя орденами Ленина и тремя орденами Красного Знамени.
Как пишет Николай Смирнов, «в личном деле Рычагова имеются данные, свидетельствующие о том, что Сталин знал Рычагова и оказывал ему определенное внимание. Приведу такой факт. В 1938 г. Героя Советского Союза Рычагова исключают из членов комсомола за недисциплинированность. В чем именно выражалась эта недисциплинированность, не указывается. В апреле того же года Рычагова принимают в члены ВКП (б). Причем этот прием производится непосредственно Центральным Комитетом ВКП (б) по «поручительству тт. Сталина и Ворошилова», как указал Рычагов в написанной им автобиографии».
Судите сами, Сталин сделал мальчишку генералом, прощал ему нарушение дисциплины, даже в партию принял, а он: «... вы заставляете нас летать на гробах!» Неблагодарность, черная неблагодарность!
Кто знает, может быть, за это его и расстреляли 28 октября 1941 г. В один день вместе с женой.
5
В другом совместном Постановлении ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 10 мая 1941 г. о генерале Пумпуре говорилось: «Отметить, что боевая подготовка частей Военно-воздушных сил Московского военного округа проводится неудовлетворительно. Налет на одного летчика за январь — март 1941 г. составляет в среднем только 12 часов. Ночным и высотным летный состав не обучен. Сорвано обучение летчиков стрельбе, воздушному бою и бомбометанию.
Командующий ВВС округа т. Пумпур П. И., прикрываясь объективными причинами, проявил полную бездеятельность в организации подготовки аэродромов зимой 1940–1941 гг. для полетов на колесах.
В связи с этим СНК и ЦК ВКП (б) постановляют: 1. Принять предложение Главного Военного Совета о снятии т. Пумпур П. И. с поста командующего Военно-воздушными силами Московского военного округа, как не справившегося со своими обязанностями и не обеспечившего руководство боевой подготовкой частей ВВС округа, оставив его в распоряжении НКО».
Этим же постановлением был снят с должности и командующий ВВС Орловского округа генерал-майор П. А. Котов.
27 мая Политбюро рассмотрело вопрос по генералу Шахту: «Тов. Пумпур неоднократно настаивал на назначении в качестве заместителя командующего ВВС МВО генерал-майора авиации Шахта, который, как выяснилось при проверке, не может пользоваться доверием и является подозрительным человеком».
«За нарушение порядка в подборе кадров и протаскивании на руководящие посты непроверенных и политически сомнительных людей» 4 июня был лишен генеральского звания начальник Управления кадров ВВС Красной армии генерал-майор авиации В. П. Белов.
Генерала Алексеева П. А. с должности сняли за то, что он «принимал от промышленности неполноценные и некомплектные самолеты, задерживая перевооружение авиачастей».
Начальника НИИ ВВС генерала Филина А. И. арестовали за то, что «он своими действиями как руководитель НИИ тормозил и срывал дело вооружения ВВС и тем самым нанес ущерб делу обороны страны».
Другой генерал, Герой Советского Союза Птухин Е. В., обвинялся в антисоветском военном заговоре, «в который его якобы вовлек бывший командующий войсками Белорусского военного округа Уборевич И. П. Утверждалось, что Птухин по заданию Уборевича установил преступную связь с участником заговора бывшим помощником начальника Генерального штаба Красной армии дважды Героем Советского Союза генерал-лейтенантом авиации Смушкевичем Я. В. и совместно с ним проводил подрывную работу, направленную на ослабление боевой готовности Красной армии, а также занимался вербовкой новых участников заговора».
Первую звезду Смушкевич получил за Испанию, вторую за Халхин-Гол. С января 1941 г. был генерал-инспектором ВВС. А. И. Шахурин писал, что «не встречал человека такой отваги, такой смелости суждений, такого обаяния, каким обладал Смушкевич». По его убеждению, Яков Владимирович свое мнение всегда отстаивал смело и настойчиво. А вот воспоминание бывшего главного редактора «Красной Звезды» генерала Ортенберга: «Выглядел Смушкевич богатырем: крепко сбитый, с отличной выправкой, неизменно веселый. Мало кто догадывался, что он был практически инвалидом — во время аварийной посадки ему перебило ноги». Выжив, герой подолгу лежал на больничной койке. Перед войной генерала вновь госпитализировали. В госпитале его и арестовали. Жена Ортенберга Елена Георгиевна Бурменко была лечащим врачом Смушкевича. Однажды вечером она рассказала мужу: «Сегодня утром, когда я была в палате Смушкевича, явились три работника госбезопасности, стянули его с постели и увели. А он еще еле ходит...»
Генерала Смушкевича расстреляли вместе с Рычаговым в октябре 1941-го.
Сегодня можно убежденно говорить о том, что никакого заговора не было. Мнимый заговор нужен был для удобства избавиться от нерадивых военачальников навсегда. Ведь им дали все, их вознесли на недосягаемую для большинства высоту, а какова отдача? Полной отдачи нет, и при этом всегда демагогия, а то и выкрики, совершенно бестактные и бестолковые. Сталин не прощал обид и не нуждался в тех, кто забывал, откуда они вышли. Одним словом, как взлетел, так и упал. Жестоко? Да, очень. И тем не менее так учили остальных, чтоб неповадно было.
В прошлом инженер, летчик-испытатель, главный инженер ВВС Красной армии генерал Петров И. Ф., вспоминая конец 1930-х, рассказывал писателю С. В. Грибанову: «Как правило, из года в год мы наблюдали полный произвол и самотек в создании тех или иных типов самолетов. Тактико-технические данные боевых машин подгонялись к уже готовому проекту и образцу, а не наоборот».
Спустя десятилетия основной причиной такого положения он называл деятельность врагов народа «как в промышленности, так и во всей системе обороны страны». Далее Петров подчеркнул: «В научно-исследовательских работах у нас царил самотек, и анархия, что занимались ими кому не лень — и НИИ ВВС, и ЦАГИ, и Военно-воздушная академия, и Московский авиационный институт, и Харьковский. Все их работы никем не координировались, не планировались и не проверялись. Сплошь и рядом можно было наблюдать параллелизм исследований, а отсюда распыление средств, ограниченность результатов...»
В общем, опять-таки все тот же бардак, за который в 1941 -м начали расплачиваться напрямую причастные к нему.
22 июня в 17 часов в своем рабочем кабинете застрелился командующий ВВС Западного ОВО генерал-майор авиации И. И. Копец. В своих мемуарах маршал К. А. Мерецков написал по этому поводу следующее: «Я обратился к начальнику авиации округа Герою Советского Союза И. И. Копцу: «Что же это у вас творится? Если начнется война и авиация округа не сумеет выйти из-под удара противника, что тогда будете делать?» Копец совершенно спокойно ответил: «Тогда буду стреляться!»
Я хорошо помню нашу взволнованную беседу с ним. Разговор шел о долге перед Родиной. В конце концов он признал... что сказал глупость». И все же он сдержал свое слово. Потому что происшедшее 22 июня оказалось для него страшнее жизни!
Другой генерал, командир 9-й смешанной авиадивизии С. А. Черных, поступил несколько иначе. Арестованного 8 июля 1941 г. в Брянске Сергея Александровича обвинили в том, что он «в период начала военных действий... проявил преступное бездействие... в результате чего налетом фашистской авиации на аэродромы дивизии было уничтожено около 70 % ее материальной части». Кроме того, «находясь в ночь на 27 июня 1941 г. на Сещенском аэродроме и приняв прилетевшие на этот аэродром три советских самолета за фашистские, проявил трусость, объявил бесцельную тревогу, а затем, бросив руководство личным составом дивизии, на грузовой автомашине бежал с фронта в г. Брянск, где распространял провокационные измышления о том, что противник якобы высадил десант на Сещенском аэродроме».
Судьба другого летчика, генерала Денисова, чьи неоднократные записки о недостатках наших истребителей два года не доходили до вождя, сложилась несколько иначе, чем его коллег «испанцев». Но и он себя не нашел в военачальниках.
Ведь не всегда отличный летчик может быть отличным командиром. К сожалению, такое противоречие действует и теперь. Сергей Прокофьевич авиашколу окончил в 1931 г. Прошел должности младшего, старшего летчика и командира звена. Потом Испания и звание Героя Советского Союза. С 1937 г. за четыре месяца Денисов вырос в званиях от старшего лейтенанта до полковника (капитаном — два с половиной месяца, майором — месяц), а в должностях — от командира отряда до командира авиабригады (через эскадрилью и полк).
В 1938-м комбригом он командовал 2-й авиационной армией особого назначения на Халхин-Голе, а потом в звании комдива ВВС — 7-й армией в Советско-финляндской войне, где стал дважды Героем Советского Союза.
С апреля 1940 г. Денисов — командующий ВВС Закавказского военного округа, но в августе его назначают начальником Качинской авиационной школы. Кто знает, если бы он не написал тогда свои записки по качественному улучшению истребителей, где бы он был вместо Качи? Сталин не забыл этого поступка, потому и прощал ему многое. А прощать было что. Ведь именно там этот 33-летний генерал в 1942 г. «показал себя недостаточно твердым и волевым командиром». По мнению проверяющих, он «в отдельных случаях проявлял малодушие и неумение решительно устранять недочеты в работе... Авторитетом как начальник школы пользовался мало. Лично летал редко и преимущественно на учебных самолетах старого типа. Злоупотребляет спиртными напитками, в силу чего по 2–3 дня не бывает на службе...».
И это в суровые годы войны! В ноябре 1942 г. Денисова освобождают от должности и держат в распоряжении, а в феврале 1943 г. назначают командиром истребительной авиадивизии. Ею он командует год, но продолжает пить и не проявляет желания осваивать современные истребители. Значит, снова не справился. Теперь его назначают с понижением — старшим помощником начальника 4-го отдела по тактической подготовке в Управление формирования и боевой подготовки ВВС. Но и там ничего не вышло. Его начальник писал: «При отсутствии у Денисова достаточной силы воли и при его слабохарактерности, столь большое возвышение вскружило ему голову, он начал пьянствовать, несерьезно относиться к своим служебным обязанностям и личному усовершенствованию». Однако даже в тылу, в тепле и уюте молодой генерал-лейтенант и дважды Герой Советского Союза не хотел работать, не умея и не желая разрабатывать текущие документы. Периодически и в среднем раз в месяц он и там уходил в запои, продолжавшиеся от трех до пяти дней. В 1946 г. ему дали еще одну попытку покомандовать дивизией уже в мирном небе, но назначение не состоялось. Как итог — авиационное отделение Академии Генерального штаба, а через полгода (в ноябре 1947 г. в возрасте 38 лет) — увольнение из армии по болезни в запас. В общем, с командира звена так ничего и не вышло, как и не вышло из некоторых его коллег, отличных и бесстрашных летчиков в Монголии, в Испании, и в Китае...
А все потому, что они не смогли подняться выше своего уровня — уровня командира звена и эскадрильи. В современной войне такие «военачальники», как и те, кто отличился в Гражданской, оказались ненужными. Но при этом никто из них не отказался от высоких должностей.
К осени 1941 г. советская истребительная авиация понесла такие потери, что о борьбе за господство (превосходство) в воздухе говорить не приходилось. Но та активность, с которой наши летчики продолжали воевать, так и не была полностью подавлена люфтваффе. А это тот самый фактор, благодаря которому сталинские соколы после тяжелого поражения летом 1941-го начали набирать силу.
Мнения немецких авиационных командиров в оценке поведения в бою советских летчиков-истребителей расходились: «Некоторые говорят о недостаточной агрессивности советских пилотов и считают, что даже при явном численном превосходстве состояние их духа в атаке и просто в бою было достаточно низким. Другие считают среднего советского летчика-истребителя самым серьезным оппонентом, которого они до сих пор встречали и описывают его как агрессивного и мужественного». Германский генерал В. Швабедиссен объясняет это так: «Убежденные в своей слабости и находясь под влиянием внезапности нападения и поспешного и неорганизованного отступления своих войск, советские летчики вели преимущественно оборонительные бои, но сражались с отчаянием и готовностью к самопожертвованию. Характерными чертами среднего советского пилота выступали склонность к осторожности и пассивности вместо упорства и стойкости, грубая сила вместо тонкого расчета, безграничная ненависть и жестокость вместо честности и благородства.
Если принять во внимание врожденную медлительность и недостаток инициативы у среднего русского пилота (и не только это), а также его склонность к коллективным действиям, привитым в процессе воспитания, то можно понять, почему у русских отсутствует ярко выраженные качества индивидуального бойца». С этим выводом вряд ли можно согласиться на все сто. Во-первых, всего к началу войны боевым опытом (хоть каким-то) обладали около 3 тыс. советских летчиков (в Испании, в Китае, на р. Халхин-Гол и в финской кампании). Пусть они и воевали неумело, но все-таки воздушного боя им бояться не приходилось.
Во-вторых, отдельные молодые пилоты, те, кто подходил к боевой работе творчески, изначально учились на ошибках своих товарищей и своих собственных, делая абсолютно правильные выводы в плане совершенствования личных качеств воздушного бойца.
В-третьих, несмотря на слабую подготовку общей массы молодых пилотов, все же следует отметить, что только благодаря единицам летчиков и воздушных бойцов от бога происходило постепенное совершенствование тактики истребительной авиации и техники пилотирования.
Благодаря внимательному изучению противника рождались новые тактические приемы. Именно единичные пилоты становились Героями Советского Союза, опытными асами, а затем уже передавали свой накопленный опыт молодым и начинающим. Процесс этот был долгим как по объективным, так и по субъективным причинам. Приведем некоторые примеры. Ф. Ф. Архипенко вспоминает о техднях (август 1941 г.): «На другой день мне дали приказ принять самолет в другой эскадрилье и в составе звена вылететь в район Кременчуга. Ведущим был зам. командира полка, воевавший в Испании, майор Георгий Семенов. Своим ведомым он взял лейтенанта Ивана Доценко и меня. Задача наша была обеспечить нанесение бомбового удара самолетами И-15 по немецким войскам, которые прорвались через Днепр. Вышли на цель в районе севернее Кременчуга. Самолеты И-15 начали штурмовать колонны немцев, и тут нагрянули истребители врага. В этом воздушном бою мною был сбит первый немецкий самолет — им оказался истребитель Ме-109. Удалось подбить и еще одного, который пристроился сзади к нашему самолету И-15, вел по нему огонь и даже отстрелил часть нижней консоли. Я заметил его сверху-сзади, немедля перешел в атаку, открыл огонь с дистанции 40–50 метров. Самолет противника сразу задымил и со снижением пошел за Днепр...
В это время летчики наши были еще тактически неграмотны, плохо обучены, ведь юркий И-15, освободившись от бомб, мог вести воздушный бой, уж во всяком случае маневрировать, а летчик по прямой пытался уйти от атаки истребителя Me-109. Мало было у нас грамотных по тому времени командиров, и в этом одна из причин того, что так безбожно били нас тогда немцы, как на земле, так и в воздухе. А летчикам, которые участвовали в боях, было запрещено делиться опытом — все держалось в секрете».
Младший лейтенант С. С. Щиров впервые поднялся в небо 27 июня 1941 г. и уже при первых встречах с вражескими самолетами убедился в том, что на И-16, несмотря на преимущество «мессеров», воевать можно. После первого сбитого им самолета противника он записал в своем дневнике: «Теперь я понял, что залог победы — в быстрой маневренной тактической хитрости и прицельном огне с малых дистанций». За первую победу командир полка подарил Щирову мотоцикл.
Не менее интересен рассказ А. И. Покрышкина о первом сбитом им «мессере»: «...вражеские истребители все ближе. Надо принимать бой, а то собьют, как куропаток.
Действую как на учении, быстро, но без суеты. Уменьшаю шаг винта, даю сектор газа мотора на форсированный режим работы. Энергичным разворотом устремляюсь навстречу противнику. Семенов рядом, и мы парой идем в лобовую атаку. В прицеле у меня средний самолет тройки противника. Суммарная скорость сближения — более тысячи километров в час. Проходят секунды, и я открываю огонь. Встречные трассы потянулись и к нам. Чуть не врезавшись в Me-109, проскакиваю вплотную над ним и энергично перевожу свой самолет в вертикальную горку. В верхней точке сваливаю «Мига» на правое крыло и ищу правее себя проскользнувшую под нами тройку «мессершмиттов». Я был твердо уверен, что она после лобовой атаки пойдет левым боевым разворотом. Так в действительности и получилось. Вон они, ниже и впереди меня. Привычка к левым боевым разворотам у немецких летчиков подтвердилась. Тут же, не теряя ни секунды, ловлю в прицел ведущего тройки «мессеров». Только успел прицелиться, как правее крыла моего самолета проносится трасса: подоспела верхняя пара Me-109, она и атаковала меня. Ситуация складывается не в нашу пользу.
Делаю снова рывок вверх. Темно в глазах от перегрузки. В верхней точки горки зрение быстро восстанавливается. Уверенный, что преследовавшая меня пара Me-109 не могла создать такую перегрузку и находясь где-то впереди и ниже, поворачиваю самолет вокруг вертикальной оси и вижу «мессеров» там, где и предполагал. Сейчас надо атаковать. Но в это время поймал взглядом самолет Семенова. Он ниже меня метров на четыреста. Что с ним? Почему белые хлопья дыма за хвостом? Его атакует тройка «мессеров». «Подбили и сейчас зажгут», — мелькнула мысль, и, прекратив преследование пары, перевожу свой самолет в вертикальное пикирование на тройку Me-109. Вхожу в атаку. «Надо сбить ведущего», — решаю. Проскакиваю мимо ведомых. Из-за большой скорости и просадки самолета на выводе из пикирования я оказался ниже Me-109. Делаю горку. Вот он, самолет врага. В упор даю очередь по «живому», потом вторую. Из чрева «мессера» вырвалось пламя...»
Но это примеры если и не опытных летчиков, то скорее способных воздушных бойцов, начинающих приобретать опыт.
Майк Спик, автор книги «Асы люфтваффе», ошибается, когда утверждает: «Не может быть никаких сомнений в том, что первый день операции «Барбаросса» стал успешным для люфтваффе. Тем не менее в нем были заложены частицы будущего поражения. Уничтожение большого числа советских самолетов на аэродромах было, без сомнения, важным достижением, но пилоты этих самолетов в большинстве своем остались невредимы. В конечном итоге это имело решающее значение. Избыток обученных летчиков упростил задачу формирования новых авиационных частей, оснащенных новыми истребителями».
Если быть точнее, то поражение люфтваффе было предопределено, как и поражение вермахта, как и поражение Германии задолго до начала операции «Барбаросса». Но огромное количество безлошадных пилотов не могли защитить советское небо даже на новых типах истребителей. До перелома в воздухе понадобились огромные нечеловеческие усилия, пролилось море крови, прежде чем сталинские соколы завоевали господство. Вот мнение немецкого аса, летчика-истребителя майора Ралля. Речь идет о 1941 г.: «Действия русских в воздухе превратились в бесконечные и бесполезные вылеты с очень большим численным перевесом, которые продолжались с раннего рассвета и до поздних сумерек. Не наблюдалось никаких признаков какой-то системы или концентрации усилий. Короче говоря, прослеживалось желание в любое время держать самолеты в воздухе «в постоянных патрульных миссиях над полем боя». В дополнение к этому над эпицентрами крупных наземных сражений, таких как оборона Киева, мостов около Кременчуга и Днепропетровска, а также боев в районе Татарского рва в Крыму, существовали зоны чисто оборонительных действий. Там они постоянно осуществляли патрулирование на высотах приблизительно от 1000 до 4500 м».
В. Швабедиссен продолжает: «Из опыта 54-й истребительной эскадры, действовавшей на северном направлении под командованием майора Траутлофта, следует, что советские истребители ограничивались преимущественно оборонительными вылетами, действуя небольшими группами в различных секторах, не концентрируя силы в определенных районах или в определенное время. При угрозе атаки немецких истребителей советские летчики немедленно пытались организовать оборонительный круг, который было тяжело расколоть из-за прекрасной маневренности их самолетов. Как правило, русские, поддерживая это построение, летели к своим позициям, где обычно сначала разворачивались на малой высоте над позициями своих зениток, а затем возвращались на базы, по-прежнему придерживаясь оборонительного круга».
В советской мемуарной и исторической литературе оборонительная тактика описана неоднократно. Суть ее сводилась к тому, что, заметив врага, наши пилоты сталкивались в круг и вели бой на виражах, так как на вертикалях воевать еще не умели. Такой боевой порядок напоминал быстро вращающуюся дисковую пилу. Истребители меняли положение, вытягивались в нужную сторону, струями разбрызгивали пушечный и пулеметный огонь или реактивные снаряды. A Me-109 носились на больших скоростях и при подходе натыкались на острые зубы этой пилы.
«В действиях советских летчиков-истребителей не хватало не только логики и упорства, но зачастую и необходимых летных навыков и точности огня, — делает очередной вывод В. Швабедиссен. — Эта ситуация отягощалась еще и тяжелыми потерями начального периода, что привело к использованию в воздушных боях большого числа совершенно неподготовленных пилотов. Будучи неспособными сбить немецкий самолет, они, в свою очередь, служили легкими мишенями для немецких истребителей, чем и объясняется быстрый рост числа побед немецких летчиков на Восточном фронте». Что ж, и такое было, пока набирался опыт и делались выводы.
А. И. Покрышкин из анализа первого боя сделал следующий вывод, который стал незыблемым для него правилом: «Не смотри за сбитым самолетом, а энергичным маневром уходи и ищи нового противника».
Грамотность в пилотировании, как очень важный показатель в мирном небе, не всегда была решающей в воздушном бою. Побеждал часто тот, кто выполнял фигуры энергично, с перегрузками до потемнения в глазах. Даже находясь под прицелом, опытный пилот мог уйти от врага, создав высокую перегрузку на маневре.
В бою даже резкий маневр в правую сторону решал многое, потому что летчика и в школе и в полку учили стандартно: летать по кругу и вести учебный бой с выполнением только левых разворотов, что становилось привычкой. «Парадные» навыки, выработанные по инструкциям и наставлениям летать в плотных боевых порядках, приводили к печальным результатам.
А. И. Покрышкин вспоминал: «Мы еще до войны, по опыту воздушных схваток с японскими летчиками в Монголии, с фашистами в небе Испании, знали: молодежь теряется в первом бою. И все же, по-видимому, не все сделали для того, чтобы первая встреча с противником прошла более или менее успешно.
Говоря современными терминами, не моделировали характер летчика, манеру его поведения в настоящем бою. И, наверное, зря. Конечно, реальный бой вскрывает многое. Но познавать себя, готовить к решающей схватке надо задолго до нее. По-видимому, не хватило многого для выполнения незыблемого армейского правила — учить тому, что необходимо на войне. Думается, недостаточно внимания уделяли формированию истинно бойцовских качеств: хладнокровия и осмотрительности, дерзости и разумной оценки обстановки, сметки и инициативы. Мешали ковать эти качества парадность, боязнь даже разумного риска в мирной учебе, зачастую шаблонное представление о будущем бое. Мешала и излишняя самоуверенность в успехе каждого боя, каждого вылета по принципу: «Раз это мы — значит, победим!» Это приводило вольно или невольно к недооценке противника, что всегда опасно».
Мнение противника подтверждают эти слова: «В 1941 г. у русских еще не было системы управления истребителями по радио с земли. Кроме того, похоже, что в воздухе командир руководил своей группой посредством визуальных сигналов, поскольку радиообмена между самолетами тогда также еще не наблюдалось. Из-за больших потерь советские истребители скоро прекратили вылеты звеньями по три и перешли к строю из четырех самолетов, причем группа летела в тесном строю, в котором не просматривалась какая-либо разумная организация. Группы советских истребителей можно было идентифицировать с большого расстояния благодаря характерной неправильности строя.
На раннем этапе в воздушном бою русские становились в оборонительный круг, из которого осуществляли короткие и бессистемные атаки, используя лучшую маневренность своих самолетов и возможность выполнять крутые виражи. В тесном строю истребители обычно летели на разных высотах. Возвратились с задания таким же нерегулярным и постоянно колеблющимся строем, как и во время подхода к цели».
«В бою советские истребители часто игнорировали даже самые примитивные правила; «теряли головы» вскоре после начала схватки и дальше реагировали так неумно, что сбить их не составляло труда. Они предпочитали пикировать к самой земле и отрываться от противника над собственной территорией».
Таким образом, асы люфтваффе, признававшиеся после войны, что в 1941 г. воевать с русскими было легко, были искренни. Они ничуть не приукрасили то положение, которое сложилось в небе над Россией начиная с 22 июня.
Медаль Нестерова, учрежденная Указом Президента Российской Федерации № 442 от 2 марта 1994 г.
Могила летчика П. Н. Нестерова на Лукьяновском кладбище в Киеве
Биплан «Ньюпор-23» Евграфа Крутеня
Истребитель «Сопвич Снайп» (1-й дивизион Славяно-британского авиакорпуса). На этом самолете в катастрофе 21 июля 1919 г. погиб A.A. Козаков
Самолет «Ансальдо» (А-1) А. Д. Ширинкина
Герой Гражданской войны летчик Я. Н. Моисеев
Один из не менее известных русских летчиков — К. К. Арцеулов
Знаменитый «Красный барон» Манфред фон Рихтгофен
Эрнст Удет — самый результативный ас германской авиации в Первой мировой войне
Герман Геринг во время Первой мировой войны
Э. Удет, А. Галланд, В. Мельдерс в 1940 г.
Генерал-полковник В. фон Рихтгофен в группе офицеров-летчиков при обсуждении обстановки на Украине
Гюнтер Лютцов
Герхард Баркхорн
Ханс Бейссвенгер
Ханс Иоахим Марсель
Херберт Ихльфельд
Эрих Хартман
Ханс Хан
Вальтер Оесау
Вильгельм Бальтазар
Гюнтер Ралль
Герман Граф
Ханс Ульрих Рудель
Герои Советского Союза Г. Ф. Байдуков, В. П. Чкалов, A.B. Белякове 1937 г.
Дважды Герои Советского Союза советские летчики С. И. Грицевец и Г. П. Кравченко на приеме у маршала X. Чойбалсана
И-15 командира 1-й эскадрильи «чатос» Е. А. Степанова
Ла-5ФН К. А. Евстигнеева
Як-9Д A.B. Ворожейкина
Я. В. Смушкевич
A.B. Алелюхин у своего именного самолета Ла-7
И. Н. Кожедуб
«Аэрокобра» А. И. Покрышкина
Боевые друзья поздравляют И. Н. Кожедуба с шестидесятой победой в воздухе
А. И. Покрышкин среди боевых друзей
Б. Ф. Сафонов
Б. Ф. Сафонов у своего самолета
А. И. Покрышкин
Г А. Речкалов (второй слева) и А. И. Покрышкин (крайний справа) с однополчанами
Амет-Хан Султан и И. Д. Борисов
Уцелевшие немецкие асы в 1957 г.
В. Д. Лавриненков, А. И. Покрышкин, A.B. Алелюхин на параде в Москве 1 мая 1948 г.
Глава третья
Поиск выхода
Истребители поражают нас сверху, словно молния.
Летящий на тысячу пятьсот метров над вами отряд истребителей, обнаружив вас под собой, может не торопиться.
Он маневрирует, ориентируется, занимает выгодное положение.
А вы еще ничего не знаете. Вы — мышь, над которой простерлась тень хищника. Мышь воображает, что она живет.
Она еще резвится во ржи.
Но она уже в плену у ястребиного глаза, она прилипла к его зрачку крепче, чем к смоле, потому что ястреб ее уже не выпустит.
Также и вы. Вы продолжаете вести самолет, вы мечтаете, наблюдаете за землей, а между тем вас уже обрекла на гибель едва заметная черная точка, появившаяся в зрачке человека.
Антуан де Сент-Экзюпери
1
19 августа 1941 г. Сталин лично отредактировал и подписал приказ о порядке награждения летного состава Военно-воздушных сил Красной армии за хорошую боевую работу и мерах борьбы со скрытым дезертирством среди отдельных летчиков (приказ № 0299).
Устанавливая денежную награду, правительственную награду и высшую правительственную награду за сбитые самолеты противника, генсек предполагал заинтересовать летчиков воздушными победами, тем самым устанавливая некое соревнование в борьбе за лидерство, за звезды и ордена. И он, как всегда, не ошибся. Со временем «стахановское движение» в воздушном пространстве развернулось во всю ширь. Стали появляться имена асов, а количество дезертиров пошло на убыль. Сталинские правила сыграли в воздушной войне немалую роль, но, как всегда, их по достоинству до сих пор не оценили историки. Однако этот и последующий приказы о порядке награждения летчиков стали одним из весомых факторов в борьбе за завоевание превосходства в воздухе.
2
В декабре 1941 г. 1-й гвардейский кавалерийский корпус генерала П. А. Белова перебросили с Украины в район западнее Москвы. Военным советом Западного фронта ему была поставлена задача «быстро выйти в район Юхнова и разгромить штаб и тылы 4-й армии немцев...». Ф. Д. Свердлов в своей книге «Ошибки Г. К. Жукова (1942 год)» очень интересно рассказал о помощи авиации в рейде. «В первые же дни, — пишет он, — даже часы пребывания группы войск Белова в тылу врага она почувствовала острую необходимость в прикрытии с воздуха нашей авиацией, потому что враг обрушился на нее своими бомбардировщиками и штурмовиками и днем, форменным образом не давая ей «дышать». Появление в населенном пункте, на снежном поле или дорогах даже одиночного всадника было достаточно для того, чтобы самолеты немцев начинали штурмовку и обстрел. Они успокаивались лишь тогда, когда погибала лошадь или всадник. Вот почему без прикрытия с воздуха не могло быть и речи о каких-либо боевых действиях днем, а зенитной артиллерии, как уже было сказано, в группе не было. Поэтому днем войска «прятались». Совершали же марши и вели бои только ночью».
Прикрытие корпуса Белова должен был обеспечивать 66-й истребительный авиационный полк. Но решение этой задачи затруднялось прежде всего значительным расстоянием между кавалеристами и авиацией (истребители не могли «висеть» в воздухе постоянно). Во-вторых, в полку было всего три исправных самолета, которые сидели без горючего. В-третьих, полк располагался на территории 10-й армии, а она требовала от него выполнять боевые задачи в ее интересах. В результате в дни наступления корпуса Белова на север на соединение с кав-корпусом Соколова прикрытие с воздуха отсутствовало. Только на рассвете 12 мая после бесконечных требований Белова три истребителя Як-11 сели у него на аэродроме. Но два из них тут же были сожжены авиацией противника, которая, отштурмовав их, сбросила 20 бомб. Далее к вечеру противник уничтожил и третий истребитель, а заодно сжег деревню Бол. Вергово. Именно так стоял тогда вопрос боевого обеспечения действий наземных воск истребительной да и другой авиацией.
Все это не осталось незамеченным дальновидными и пунктуальными немцами: «В 1941 г. боевые действия русских ВВС ограничивались поддержкой операций сухопутных сил, впрочем, также без заметных и значительных успехов. Но и эти действия были скорее моральной поддержкой боевых частей РККА, так как не обеспечивали ни надежного прикрытия с воздуха, ни впечатляющих атак на немецкие передовые позиции, коммуникации и тыловые резервы. Заметных потерь от действий русской авиации немецкие войска в 1941 г. не несли». Собственно, это подтверждается и в мемуарах Героя Советского Союза генерала Ивана Алексеевича Вишнякова: «Мне очень хорошо запомнился первый вылет на боевое задание.
Возвратились из штаба части, командир эскадрильи капитан Кулев построил летчиков и сказал: «Достаньте полетные карты». Мы открыли планшеты. «Найдите, что девяносто километров северо-западнее нашего аэродрома. Нашли? Вот в этот район и полетим в составе двенадцати экипажей. Будем штурмовать колонну немецких войск». И вот «ястребки» один за другим отрываются от земли и взмывают в безоблачное июльское небо. Сделав круг над аэродромом, они строятся в клин звеньев и берут курс на Бобринец. Мое звено, состоявшее из трех экипажей, шло замыкающим (...). Бобринец остается в пяти километрах севернее. Теперь становится ясно: вражья лавина находится где-то между ним и небольшим городком Памошная.
Смотрю за машиной капитана Кулева: сейчас он должен подать команду на перестроение. Радиоаппаратуры на истребителях И-16 нет, поэтому надо внимательно следить за эволюциями ведущего группы. Вот комэск покачиванием крыльев подает сигнал: перестроить боевой порядок в правый пеленг звеньев. Я и мои ведомые чуть приотстали, давая возможность левому звену встать на положенное место.
Пока мы перестраивались и изготавливались для атаки, колонна противника остановилась, перестала пылить. «В чем дело?» — недоумевал я. И только чуть позже понял: фашисты приняли меры для отражения нашего налета. И вообще по неопытности мы действовали неправильно. Боевой порядок надо было перестроить задолго до подхода к цели, атаковать же следовало не с полуторакилометровой высоты, а метров с пятисот-трехсот. Одним словом, внезапности добиться не удалось. Самолет Кулева произвел движение, очень похожее на клевок. (...) Атаковали все вдруг, плотно сомкнутым строем, увеличивая тем самым вероятность быть сбитым. Выходили из пикирования тоже неумело, подставляя машины под вражеский огонь, и, наконец, били по цели до тех пор, пока не израсходовали весь боекомплект, что совершенно недопустимо в боевых условиях.
Не было у нас ни группы прикрытия, ни резерва. Наше счастье, что на маршруте и в районе цели не оказалось вражеских истребителей. Командир эскадрильи подал сигнал на выход из атаки (несколько раз переложил самолет с крыла на крыло). Мы прекратили штурмовку, собрались в боевой порядок и легли на обратный курс. Потерь не было, но пробоины в фюзеляже, крыльях и хвостовом оперении просматривались даже сквозь плексиглас фонаря кабины».
3
А. И. Покрышкин одержал не менее пяти побед в воздухе на МиГ-3 и провел десяток штурмовок на И-16, пока его не сбили над Прутом огнем зенитной артиллерии 3 июля 1941 г. Попав в санчасть после приземления подбитой машины на лесную опушку, он завел тетрадь, озаглавив ее «Тактика истребителей в бою», куда и начал записывать свои соображения и расчеты, делать схемы. «Вынужденно отстраненный от полетов, я обдумывал свой небольшой боевой опыт, делал выводы на будущее, — напишет спустя десятилетия будущий трижды Герой Советского Союза. — Что меня прежде всего беспокоило? Почему, наряду с победами, я часто прилетаю на аэродром с пробоинами в самолете, а из последнего вылета пришел пешком? Ведь техникой пилотирования, оружием я владею нормально, в робости меня никто не упрекал, боевой истребитель тоже неплохой. В чем же причина неудач? И я стал самокритично, без скидок думать об этом. К сожалению, ошибок оказалось много. Главным образом, неудачные действия в бою произошли именно из-за моих ошибок, а также из-за промахов других летчиков, которые шли в одной со мной группе на боевое задание.
Вместе с тем было немало причин, которые возникали не по вине летного состава. Они происходили вследствие недостатков в построении боевого порядка, из-за того, что не сделаны правильные выводы из первых боев с противником. А схватки в воздухе показали, что многие приемы боевых действий, которые мы осваивали в предвоенный период, формы построения боевого порядка устарели, не соответствуют практике сегодняшнего дня, «не работают» на победу.
Поражение зениткой моего самолета над переправой в Унгенах еще более убедило, что группа из трех самолетов не годится для истребителей. Она сковывает маневр не только ведущего, но и ведомых, не обеспечивает их безопасность, может привести к столкновению (...). Свобода маневра для перестроения ведомых обеспечивается только при боевом порядке пары.
Звено из трех самолетов свойственно бомбардировщикам. Оно обеспечивает им оборону заднего сектора. Истребителям же, как нападающим, оно не подходит. Боевой порядок группы истребителей в составе четырех или более самолетов должен строиться с рассредоточением пар по фронту и по высоте. В этом построении достигается высокая маневренность группы. Летчики меньше отвлекаются на осмотрительность для предотвращения столкновения друг с другом. Главное внимание они уделяют поиску противника».
Следующей серьезной причиной, отрицательно влияющей на эффективность боевых действий, А. И. Покрышкин считал отсутствие радиосвязи на истребителях. «Радиосвязь обеспечивает четкое управление в воздухе, позволяет предупредить летчиков об опасности. Из-за отсутствия радиостанции на наших истребителях мы были вынуждены управлять примитивными эволюциями самолетов».
Далее он говорит о недостатках в тактической подготовке предвоенного периода, которые сказывались в первых же боях: «У летчиков вырабатывались навыки летать в плотных боевых порядках, годных лишь для парадов. А ведь именно так летать требовали наставления и инструкции. Для перехода на разомкнутые боевые порядки требовалось переломить и психологические привычки у летного состава. А это не просто». «Анализ проведенных боев, своих и летчиков эскадрильи, — резюмирует А. И. Покрышкин, — подсказывал, что атаки по воздушным и наземным целям необходимо проводить на большой скорости. Это обеспечит внезапность удара, создаст большие угловые скорости перемещения при ведении огня вражескими истребителями, стрелками бомбардировщиков и зенитчиками». Такого рода рассуждения вполне логично наводят на грустные мысли, от которых возникают соответствующие вопросы. Почему об этом думал старший лейтенант, командир звена в июле 1941 г.? И почему об этом не задумывались несколькими годами ранее военачальники Военно-воздушных сил? Почему летчики, имеющие боевой опыт в военных конфликтах, не смогли передать его молодым вовремя? Почему накануне войны не оказалось современных уставов и наставлений? Почему? Почему? Почему? И так до бесконечности. На многие «почему» я постарался ответить в описании предвоенного периода нашей авиации. Теперь мы можем говорить о последствиях того бардака, который не был преодолен ни военной, ни политической властью страны. Но самое страшное стало понятно большинству к осени 1941 г.: боевого опыта как такового у нашей авиации, в том числе истребительной, никакого не было. А тот, что был, оказался непригоден в современной войне. С 1941 г. вместе с такими единичными пилотами, как Покрышкин, начиналось медленное изучение боевого опыта, его обобщение. А параллельно шел поиск путей выхода из катастрофической ситуации и в верхах... В ВВС, в НКО и в Ставке ВГК...
4
Истребительная авиация люфтваффе на Восточном фронте подразделялась на группы, исключительно исходя из характера решаемых задач и боевого опыта летного состава:
— охотников-снайперов.
— непосредственного сопровождения.
— прикрытия сопровождаемых и сопровождающих,
— ударные и сковывающие.
«Примером действий этих групп могут служить массированные налеты немецких бомбардировщиков и истребительной авиации на южном и харьковском участках фронта и на отдельных участках Северного фронта, когда смешанные группы состояли из 40 и более самолетов».
Группа непосредственного сопровождения состояла, как правило, из 6–12 самолетов (2–3 подгруппы), летящих справа, слева, сбоку и впереди группы бомбардировщиков с удалением и с превышением до 500 м. Эшелонирование по высоте составляло 100–200 м, а задача предполагала охрану бомбардировщиков над территорией противника, если остальные группы были скованы боем.
Группа прикрытия — 6–12 самолетов (2–3 подгруппы). Отличие только в том, что она держалась более компактно, сохраняя в основном зрительную связь. Обычно эта группа шла с превышением до 500 м над группой сопровождения. Ее отличала маневренность и смена места нахождения.
Ударная группа (сковывающая) обычно занимала третий ярус по высоте с превышением 800–1000 м. Ее состав или равнялся предыдущим группам, или же (даже чаще) был на 3–5 самолетов больше.
Подгруппы удалялись друг от друга на дальность до 1000 м, осуществляя связь по радио.
Группа «охотников» состояла из опытных стариков, обладающих отличной техникой пилотирования. «Охотясь», они залетали парами на советскую территорию порой на глубину до 60 км, или же до 10–15 км, или работали непосредственно над линией фронта.
Основным типом истребителей люфтваффе был Me-109. Этот одноместный истребитель появился в 1936 г., а с 1937 г. выпускался большими сериями и модернизировался не менее трех раз.
Тип Me-109Е (1938–1939) с мотором «Даймлер-Бенц ДБ 601 Еа», скоростью 570–580 км/ч и потолком 10 500 м стал предшественником Ме-109Ф, когда тот появился в 1940 г. Он имел мотор «Даймлер-Бенц 603» 1200/1375 л.с. Скорость на высоте 5 км составляла 610 км/ч, а потолок достигал 12 000 м.
В 1941 г. в Германии был выпущен совершенно новый истребитель «Фокке-Вульф-190» с мотором «БМВ 802» 1500/1650 л. с., скоростью 590–690 км/ч и вооружением, состоящим из двух пушек или двух 15-мм пулеметов и двух пулеметов 7,9-мм. Двухмоторный истребитель Ме-110 выпускался большими сериями с начала 1939 г. Вместо этого типа в 1942 г. вводился на вооружение самолет Ме-210 с двумя моторами «Даймлер-Бенц ДБ» 1375 /1600 л.с. и максимальной скоростью 580–600 км/ч.
Пушки на истребителях устанавливались «Эрликон FF» 20-мм со скоростью стрельбы 500–550 выстрелов в минуту, но иногда их заменяли крупнокалиберными 15-мм МГ-151, имеющими скорость стрельбы 800 выстрелов в минуту. Все же на истребителях устанавливалось главным образом пушечное вооружение.
До 1941 г. немецкие самолеты вооружались синхронными пулеметами Мг-17 и подвижными пулеметами Мг-15 калибра 7, 9 мм, со скоростью стрельбы 1100–1200 выстрелов в минуту.
В1940–1941 гг. в Германии значительно усилили вооружение самолетов пулеметами. Вместо 2–3 установили 4–5.
В 1941 г. немцы чаще стали применять 12,7-мм и особенно 15-мм пулеметы. Например, Мг-151, калибра 15 мм имел скорость стрельбы 800 выстрелов в минуту и начальную скорость пули около 800 м /с.
Уже в войне в Испании (1936–1939) на истребителях применялись бронесиденья и бронеспинки толщиной 5–8 мм и протектированные баки. Общий вес брони с этого времени вырос от 16–20 кг до 50–60 кг в 1941 г. В 1941 г. только толщина бронеспинок была увеличена до 10, а затем до 13–15 мм, обеспечивая защиту от поражения пулями крупнокалиберного пулемета.
К слову сказать, в 1941 г. все боевые самолеты люфтваффе бронировались.
Преимущество истребителей Германии заключалось в мощном пушечном вооружении (1–2 пушки 20-мм) и усиленном бронировании летчика и топливных баков. Каждая германская машина имела как минимум одну приемо-передающую радиостанцию, а летный состав обеспечивался шлемофонами с ларингофонами. Например, на истребителе Ме-109 стояла одна рация, радиус действия которой как при приеме, так и при передаче колебался от 30 до 60 км, что зависело прежде всего от метеоусловий и высоты полета. Двухместный истребитель Ме-110 располагал двумя радиостанциями. Одна работала на длинных волнах и имела дальность до 300 км, другая — коротковолновая, могла при благоприятных условиях устанавливать связь на расстояние до 800–1000 км.
При выполнении любых полетов на Ме-109 летчики люфтваффе держали между собой двустороннюю связь по телефону. Конечно, чаще всего переговоры велись внутри каждой пары, что было очень удобно, имея одинаковую волну и работая открытым текстом. Удобно было вызывать и подкрепление с земли. Однако иногда истребителям приходилось держать и одностороннюю связь, когда приходилось, выполняя задание, удаляться от наземной рации на предел радиуса действия истребителя.
5
Подготовка немецкого летчика-истребителя была достаточно интенсивной, поэтапной и включала в себя весь комплекс мероприятий, необходимых для его эффективного использования в боевых условиях. Обычно они проходили две школы. В первой — овладевая учебно-тренировочным самолетом, а во второй — непосредственно истребителем. Уже в школе первоначального обучения немало часов немецкие курсанты затрачивали на освоение радиотехники, на тренировку в приеме и передаче микрофоном и даже ключом. Например, на экзамене будущий летчик-истребитель обязан был на слух по азбуке Морзе принимать не менее 60 знаков в минуту. В годы своего превосходства в воздухе на подготовку летчика немцы затрачивали 350–400 ч и только к концу войны — 150 ч. Достаточно сказать, что только в 1943 г. часть молодых немецких пилотов впервые была с более низкой подготовкой, чем обычно.
По общему мнению немецких пилотов, «даже одиночный немецкий самолет, пилотируемый опытным летчиком, мог защититься от атак советских истребителей. С появлением более современных самолетов типа «Миг», «ЛаГГ» и «Як» осенью 1941 г. дело для русских изменилось в лучшую сторону, но состоявшие в то время на вооружении люфтваффе немецкие истребители Ме-109Ф превосходили даже эти современные машины».
В исследовании люфтваффе особо подчеркивалась превосходная маневренность И-16, но и указывалось, «что из-за отставания в скорости, скороподъемности и характеристиках пикирования в бою И-16 быстро потеряет инициативу и будет вынужден принять оборонительную тактику». По их мнению, «только очень опытный пилот мог полностью использовать в бою преимущество в маневренности. На больших скоростях маневренность серьезно ухудшалась. Самолет легко воспламенялся при обстреле сверху сбоку».
ВИ-15 и И-153 немцы также отмечали их высокую маневренность, которая во многом компенсировала недостаточную скорость этих машин. Оба советских истребителя было несложно сбить огнем сзади, «направленным в центральную часть, а нескольких выстрелов по бортам было достаточно, чтобы их поджечь». Более современные типы истребителей (МиГ-1 (3), Як-1 и ЛаГГ-3), которые начали появляться большими и все увеличивающимися партиями с осени 1941 г., получили более высокую оценку немецких специалистов и летчиков. Например, «миг», по их мнению, «показывал лучшую скороподъемность и скорость, чем «рата» (И-16), но был не таким маневренным, как Ме-109. Можно предположить, что на больших скоростях усилия на руле были очень велики. Эти самолеты легко загорались при обстреле со всех ракурсов.
«Як» считался лучшим советским истребителем. Его скороподъемность была даже лучше, чем у «мигов», и приближалась к показателем Ме-109, хотя скорость была меньшей. Зажечь его при атаке сзади было сложнее, чем МиГ-3. До высоты 6000 м он еще показывал неплохую скороподъемность, но маневренные качества значительно ухудшались. Поэтому пилоты, застигнутые на такой высоте, пикировали, чтобы избежать боя».
Сюда можно добавить лишь несколько слов об обучении и налете советского летчика-истребителя. В годы войны обучение в училище велось по сокращенной программе — 1 год, в школе пилотов — 6 месяцев. Налет на экипаж в запасных полках на боевом самолете в 1941 г. составлял 4–6 ч и в 1942-м — 12 ч. В1942 г. выпускники авиашкол приходили в истребительные полки с общим налетом 30 ч (на боевом — 6). В результате только в налете между советскими и немецкими истребителями разница была существенной — в десять раз и более.
Как утверждает Майк Спик, в люфтваффе воздушная акробатика играла роль небольшую. При этом техника разворота была важна, но не абсолютно. Он пишет: «Атаки обычно предпринимались с высоты, часто со стороны солнца. Траектория атак нередко принимала форму петли, по которой атакующий самолет преследовал самолет противника. Если атака была внезапной, а стрельба точной, победа была вполне вероятна. Но если приближение атакующего истребителя было замечено, то противник начинал маневр уклонения и завязывался бой. Базовым маневром уклонения был выход из-под атаки».
Многие немецкие летчики считали воздушную карусель неприемлемой и, как правило, сочетали внезапную атаку со стрельбой в упор. Немецкий ас Герхард Баркхорн вспоминал: «Некоторые русские пилоты даже не смотрели по сторонам и редко когда оглядывались. Я сбил много таких, которые даже не подозревали о моем присутствии. Лишь немногие из них были под стать европейским летчикам, остальные не обладали в воздушном бою необходимой гибкостью». Тем не менее в 1942 г. асам люфтваффе воевать с русскими было намного труднее. Они сами признавались в этом уже после войны.
6
В ВВС Германии около 15 % сил авиации находилось в составе полевых армий, а остальные 85 % авиации составляли воздушные флоты, непосредственно подчинявшиеся главкому ВВС и выполнявшие боевые задачи лишь в оперативном взаимодействии с объединениями сухопутных войск. Благодаря именно такой организационной структуре немецкое командование без труда организовывало и выполняло маневры вдоль фронта, концентрировало основные силы люфтваффе на главном направлении действий своих войск, избегая создания крупных авиационных резервов для переноса усилий авиации с одного направления на другое. В ВВС Красной армии, наоборот, на долю армейской авиации приходилось 83 % авиаполков, а на долю фронтовой авиации всего 17 %.
Такое сосредоточение значительных сил авиации фронта в общевойсковых армиях привело к распылению немногочисленных ее сил (1941–1942), исключило централизованное управление и массированное применение авиации во фронтовых операциях.
То же самое можно сказать и о подчинении ВВС фронта командующему войсками фронта, которое исключало централизованное управление ВВС РККА со стороны их командующего, затрудняло массированное применение авиации на стратегических направлениях. По сути, советские ВВС были лишены маневренных и ударных возможностей. Так, например, в директиве командующего ВВС Красной армии генерал-полковника авиации П. Ф. Жигарева говорилось: «Использование авиации фронтов, учитывая ее ограниченное количество, в настоящее время осуществляется неправильно. Командующие Военно-воздушными силами фронтов вместо целеустремленного использования авиации на главных направлениях против основных объектов и группировок противника, препятствующих успешному решению задач фронта, распыляют средства и усилия авиации против многочисленных объектов на всех участках фронта. Подтверждением этому служит равномерное распределение авиации между армиями... Массированные действия авиации со стороны командующих Военно-воздушными силами фронтов в интересах намеченных операций производятся нерешительно или вовсе отсутствуют». К слову сказать, распыление сил советской авиации по общевойсковым армиям продолжалось до мая 1942 г.
Только 15 марта 1942 г. командующий ВВС РККА доложил Сталину о необходимости создания крупных авиационных объединений. «Для успешной борьбы с противником нашей авиации не хватает организованного единства и единого командования», — писал генерал Жигарев. 3 апреля 1942 г. он снова докладывал вождю: «Боевая практика показывает, что современная авиация способна оказать решающее влияние на ход наземных операций, но при условии массирования ее усилий на решающих направлениях. Если же авиация равномерно распылена по всему фронту, то эффективность ее действий резко снижается. Поэтому управление всей авиацией страны надо сосредоточить в одних руках, (...) т.е. в руках командующего ВВС Красной армии, который и будет получать задачи от Ставки».
Вместо ВВС фронтов и армий предполагалось создать пять действующих авиационных армий (от 300 до 750 самолетов), каждая из которых будет поддерживать и прикрывать войска нескольких фронтов и подчиняться по всем вопросам непосредственно командующему ВВС.
Принятие такого решения однозначно способствовало бы повышению маневренности авиации и снижению потребностей в авиационных резервах Ставки ВГК.
Предложения начальника отдела оперативного управления Генерального штаба Красной армии генерал-майора авиации Викуленкова от 19 апреля 1942 г. параллельно поддерживали идею командования ВВС. По его мнению, весной 1942 г. германская авиация на восточном фронте уже не имела такого превосходства перед советской авиацией в качестве летного состава, в количестве и качестве авиационной техники, которое было еще недавно. «Однако, — докладывал он заместителю начальника Генштаба генералу Василевскому, — немцам часто удается на отдельных участках фронта или направлении достигать превосходства в воздухе и порою создать видимость общего превосходства ВВС». В качестве примера он привел боевые действия люфтваффе против пяти советских фронтов, когда два их воздушных флота по очереди «навалились» на них, создавая превосходство. При этом наши фронты не смогли обеспечить даже элементарного взаимодействия своей авиации.
Таким образом, только 5 мая 1942 г. вышел первый приказ НКО СССР о реформировании ВВС Красной армии и создании крупных авиационных объединений фронтовой авиации.
Воздушная армия, имея точно такую же численность самолетов, как ВВС фронта и ВВС армий, стала способна решать гораздо более эффективно обычные и самые сложные боевые задачи. К сожалению, удалось преодолеть распыление фронтовой авиации лишь в рамках фронта, но распыление фронтовой авиации сохранилось в рамках стратегического направления и всего советско-германского фронта. Следовательно, крупные авиационные резервы Ставки ВГК все равно требовались для переноса усилий фронтовой авиации как с одного фронта на другой, так и с одного стратегического направления на другое. То есть создание воздушных армий, как первая попытка достичь централизованного управления авиацией с целью массированного ее применения, не было доведено до своего логического конца. По этому поводу интересно высказался командующий 1-й Воздушной армией генерал Худяков: «Мы никогда не сможем массировать нашу авиацию и эффективно содействовать наземным войскам, если не перестроим систему управления. Спрашивается, можем ли мы продолжать и в дальнейшем разбрасывать столь эффективную силу и дорогостоящую материальную часть на громадной территории? Нет, не можем. Пора с этим покончить и собрать авиацию в кулак».
И он был прав, потому что в конечном итоге созданные 17 воздушных армий, разбросанные по фронтам, фактически не имели крупных сил авиации. В то время как максимальное массирование авиации требовалось на одном или на двух фронтах.
Теперь поступали предложения изъять воздушные армии из подчинения фронтов и подчинить непосредственно Ставке ВГК через командующего ВВС и его штаб, а во фронтах оставить только разведывательную авиацию и смешанные авиаполки. Были и еще конструктивные предложения. Однако их не удалось реализовать в дальнейшем, и воздушные армии остались в подчинении фронтового командования, не решив проблему крупных авиационных резервов.
Путь массирования сил авиации на главном направлении нашли за счет маневра крупными авиационными резервами при наличии в каждом фронте немногочисленных воздушных армий.
К слову сказать, люфтваффе превосходство в воздухе на Восточном фронте доставалось непросто. Так, Адольф Галланд в своих мемуарах написал: «Одним из руководящих принципов ведения войны при помощи Военно-воздушных сил является собрание воедино большой массы боевых единиц, то есть достижение численного превосходства в решающих местах. Но следовать буквально этому принципу было невозможно вследствие постоянного расширения Восточного фронта, а также из-за настойчивых, безотлагательных требований со стороны армейского командования.
Несмотря на наше превосходство и относительно малые потери, на восточном направлении вполне возможно было отчетливо представить себе ту точку в перспективе, где наверняка атакующая мощь люфтваффе в результате постоянного растяжения коммуникаций уменьшилась бы, так что кампания должна была завершиться до того, как наступил бы этот самый момент...»
7
Под Сталинградом преимущество врага (в качестве самолетов и летчиков) командование ВВС Красной армии пыталось компенсировать созданием элитарных авиачастей — полков асов. Однако сразу справиться с противником, а затем и превзойти его без численного роста ВВС (накопление резервов в том числе), без постоянного совершенствования и установления технического превосходства и без радикальной перестройки всей структуры ВВС и системы подготовки кадров было невозможно.
Еще до боев под Харьковом и Сталинградом командование ВВС впервые было вынуждено обратить внимание и придать особое значение асам истребительной авиации. Из числа лучших летчиков были сформированы два специальных авиаполка, предназначенных для завоевания оперативного господства в воздухе. Так, с 20 мая 1942 г. в непосредственное подчинение начальника инспекции полковника Сталина вошел 434-й истребительный авиаполк. А с 20 мая по 12 июня 1942 г. 434-й полк на аэродроме в Люберцах пополнялся летным составом из числа летчиков, имеющих боевой опыт, и получал новую матчасть — самолеты Як-1, на которых и проходили тренировку пилоты. Из 521-го ИАП прибыли летчики И. Клещев, В. Алкидов, А. Баклан, В. Бабков, Н. Карначенок; из 42-го ИАП — А. Котов; из 520-го ИАП — В. Савельев, Ф. Каюк, Н. Корначенко, И. Пеший. Героя Советского Союза капитана Ивана Ивановича Клещева назначили командиром полка.
После подготовительных мероприятий 434-й ИАП в составе двух эскадрилий и под непосредственным руководством заместителя начальника инспекции ВВС подполковника Ф. М. Пруцкова перебазировался на Юго-Западный фронт. С 13 июня по 4 июля 1942 г. полк входит в подчинение 8-й Воздушной армии. Второй полк — 9-й гвардейский ИАП — был преобразован из 69-го ИАП (69-й ИАП разделился на два полка). Цементирующей силой этой прославленной части стали герои обороны Одессы. Переучивание полка на новый фронтовой истребитель ЛаГГ-3, проходившее параллельно с переформированием, потребовало месяц — ровно столько, сколько понадобилось, чтобы все освоили новую машину. По воспоминаниям В. Д. Лавриненкова, ЛаГГ-3 по сравнению с «ишачком» оказался тяжеловатым и весьма строгим на посадке. В этом плане Як-1, доставшийся 434-й ИАП, обладал меньшим взлетным весом и имел наиболее совершенную аэродинамику. Но вернемся к 9-му Гвардейскому краснознаменному Одесскому истребительному. Под Харьков он прибыл 15 июня 1942 г., пополненный сильными летчиками, имевшими на счету более пяти побед. Полк возглавил Герой Советского Союза подполковник Лев Львович Шестаков. К слову сказать, именно его 69-й ИАП в обороне Одессы стал самым результативным во всей истребительной авиации нашей армии. Девяносто четыре победы в то время не имел на счету ни один полк.
В это время враг стремился выйти к Сталинграду и на Северный Кавказ. В директиве Ставки за № 170 495 была сформулирована задача Сталинградского фронта: «Прочно занять Сталинградский рубеж западнее р. Дон и ни при каких условиях не допустить прорыва противника восточнее этого рубежа в сторону Сталинграда». Эта директива была передана в 2 ч 45 мин 12 июля 1942 г., а 17 июля началась битва под Сталинградом. В ходе ее оборонительного периода советскими войсками были последовательно проведены две стратегические оборонительные операции: 1) на дальних подступах к Сталинграду (17 июля — 17 августа 1942); 2) на ближних подступах и в городе (13 сентября — 18 ноября 1942).
«Горький запах горячих хлебов, перегретого железа и крови стоял над полями Дона. Тучи дыма и пыли на дорогах отступления поднимались высоко в небо».
Дважды Герой Советского Союза В. Д. Лавриненков об этих днях писал следующее: «Гитлеровская авиация безраздельно господствовала в воздухе, драться приходилось без устали, моторы «ЛаГга-3» практически целыми днями не выключались. Над полевым аэродромом Покровское не успевала оседать поднимаемая винтами пыль. Летали активно, а вот результаты были малоутешительными: счет сраженных врагов почти не увеличивался, а сами потери несли.
Немец вел себя в воздухе нагло, самоуверенно, как бы чувствуя свою полную безнаказанность. Это Шестакова приводило в ярость». К слову, в самом начале боев были потеряны сразу 6 самолетов. На соседнем аэродроме стоял полк Героя Советского Союза Н. Герасимова, участника воздушных боев в Испании, на р. Халхин-Гол и в Советско-финляндской войне. Так как его полк воевал здесь продолжительное время, J1. Шестаков решил навестить коллегу, поговорить с ним, с его пилотами и обменяться опытом. А задуматься было над чем.
— Во-первых, — сказал Герасимов, — у фашистов здесь впятеро больше самолетов, чем у нас. Техника у них более совершенна. Вы же летаете с пассатижами за голенищами? — обратился он к Шестакову.
— Да, приходится. Кнопку шасси на их выпуск иначе не вытянешь из гнезда, если заест, — ответил Лев Львович.
— Но это еще полбеды. Сковывает нас по рукам и ногам приказ об ответственности за потерю прикрываемых нами бомбардировщиков. Думаешь не о том, как уничтожить врага, а как не допустить его к своим подопечным.
В общем, многим поделился Герасимов, и от того, что он рассказал Шестакову, стало не по себе. Основным способом действий его полка был «круг» — при встрече с фашистами его летчики становились друг другу в хвост и так охраняли один другого. Для Шестакова эта оборонительная тактика была совершенна непризнаваемой. Жалкий круг и оборона шли вразрез с его навязыванием врагу своей воли. Тогда он принимает решение пойти группой и устроить показательный воздушный бой, захватить в бою Me-109, проверить установленную на нем радиоаппаратуру, изучить его, а при возможности опробовать.
— Нужен коренной перелом, — нервно стучал пальцем по столу Лев Львович. — Начинаем терять Героев Советского Союза. Плохи, очень плохи наши дела.
Но вот и настал такой день. В. Д. Лавриненков вспоминал: «Прежде всего для ведения активного поиска противника группа была расчленена по фронту и эшелонирована по высоте. Каждая пара имела свою строго определенную задачу. Шли со стороны солнца. Шестаков держал связь с ведущими пар.
Его позывной «Сокол-1». Вот и передний край (...). Фашисты не заставили себя долго ждать (...), пятнадцать Ме-109. «Я «Сокол-1», приготовиться к бою, усилить осмотрительность!» — прозвучал в наушниках твердый голос Шестакова. Фрицы видят только ту шестерку «лаггов», которую ведет сейчас он. Вверху, маскируясь в лучах солнца, шестерка Верховца для прикрытия нижней и, если удастся, захвата Ме-109.
Шестаков, Капустин, Аллелюхин, Головачев, Королев, Сероградский на полной скорости врубились в строй «мессеров» поливая их огнем (...). Огневой клубок вертится пять, десять минут. Трудно шестерке против пятнадцати (...). Сбили троих...»Таким образом, Шестакову пришлось в срочном порядке разрабатывать правила применения в бою тяжеловатых «лаггов». Он сразу отказался от оборонительного круга, который использовали «лагги» соседней части, и противопоставил немцам свой разнесенный боевой порядок, эшелонированный по высоте. Такая поступательная тактика позволила уменьшить потери и увеличила результативность полка. Только в июле Лев Львович лично сбил три Ю-88 и подбил один Ме-109.
Свою «науку побеждать» Шестаков создавал, исходя из опыта боев в Одессе, под Харьковом и в Сталинграде.
Своим асам он советовал: «Огонь открывайте с дальности сто метров. Стрельба с большого расстояния мало результативна, позволяет противнику мобилизоваться для отпора... Не заходите бомбардировщикам в хвост. Лучше всего — сзади под ракурсом в две четверти или снизу под 45°. Это обеспечит вам неуязвимость от огня стрелков-радистов. Пошли в атаку — не сворачивайте, даже если вас осыпают пулями. Подходите вплотную, бейте в упор... Если идет группа бомбардировщиков сверху, в спину бейте ведущего. Остальные тут же распадутся по сторонам. Не ввязывайтесь в бой на виражах. Наши моторы позволяют вести его на вертикалях, где немцы слабее. Нужно уйти стремительно вверх. Высота легко превращается в скорость, а с ней вы не пропадете. Если же вынудят уходить вниз — только резким переворотом. Из пикирования выходите боевым разворотом, чтобы можно было осмотреться. Держитесь группы, не рассыпайтесь. Из атак выходите в ту сторону, где большинство своих. Всегда старайтесь находиться со стороны солнца. Оно слепит врага. Для этого смелее используйте прием «люлька» — ходите так, чтобы солнце было сзади вас. Увидел врага — в атаку разворотом «все вдруг!».
В воздухе ваша голова должна вращаться как на шарнирах. Кто все видит, того не застанешь врасплох».
434-й ИАП перебазировался на Юго-Западный фронт под г. Купянск. Там они совершали по 5–6 вылетов большими группами.
Тринадцатого июня Иван Иванович Клещев повел десятку на прикрытие наземных войск. Неожиданно со стороны солнца появилось пятнадцать «мессеров», которые, обнаружив русских, стали сближаться. Клещев решительно пошел в атаку, не дожидаясь маневра врага. А за ним все остальные. В этом бою они сбили троих.
Пятнадцатого июня Клещев повел группу уже в составе семнадцати «яков» на прикрытие наземных войск. Сверху их атаковали 17 «мессеров», создав трудное положение, так как наши летчики не могли уйти из-под удара, имея строгий приказ, запрещающий покидать район барражирования. Но несмотря в основном на оборонительный бой, группа уничтожила четыре «мессера», потеряв троих. В конце дня И. И. Клещев возмущался: «У нас неправильно используют истребители. Нам ставят задачу прикрывать наземные войска, определяют район барражирования, и из него мы шагу в сторону сделать не можем. Даже когда видим за границей нашего района вражеские бомбардировщики, не имеем права атаковать их. Сами же при этом зачастую превращаемся в хороший объект для вражеской атаки».
Командир 434-го ИАП требовал дать больше инициативы истребителям: «Тогда и прикрывать наземные войска будем лучше, и потерь станет меньше».
Одним из первых Клещев наладил надежную связь между самолетами и землей. При этом сам неоднократно брал в руки микрофон и давал целеуказания своим подчиненным. Немалая его заслуга и в инициативе эшелонирования боевых порядков истребителей по высоте и в отработке взаимодействия парой.
За период с 13 июня по 4 июля 1942 г. 434-й ИАП произвел 880 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 35 самолетов противника. Свои потери — 4 самолета. После переформирования, пополнившись летным составом и новыми машинами Як-7 Б, переделанными из двухместного учебнотренировочного самолета Як-7 УТИ (спарка Як-1), полк асов с 13 июля по 3 августа под непосредственным руководством начальника инспекции полковника Сталина и старшего инспектора подполковника Н. И. Власова произвел 827 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 55 самолетов противника. Свои потери: 3 самолета и 1 летчик.
Четвертого августа 1942 г. полк еще раз отвели для доукомплектования, и вплоть до 13 сентября он готовился к боевым действиям. А с 13 сентября по 3 октября он произвел 652 боевых вылета, в воздушных боях сбил 83 самолета противника. Свои потери — 22 самолета и 15 летчиков.
Объективности ради надо сказать, что после переподчинения 434-го ИАП инспекции ВВС Красной армии результаты его боевой работы значительно улучшились. Например, с 24 августа 1941 г. по 12 марта 1942 г. полк произвел 750 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 28 самолетов противника. Свои потери: самолетов — 23, летчиков — 12.
После переподчинения инспекции ВВС КА с 13 июня по 3 октября 1942 г. полк произвел 2359 боевых вылетов, сбил 137 самолетов противника. Свои потери: самолетов — 29, летчиков — 16.
В сталинградском небе 434-й ИАП потерял значительное количество пилотов, которых собирали «поштучно», в основном из «качинцев». Как результат интенсивной боевой работы полка в ходе боев под Харьковом и Сталинградом, в нем почти никого не осталось из прежнего состава к новому 1943 г.
Семнадцатого сентября 9-й гвардейский ИАП, сдав имевшиеся в наличии всего 12 исправных самолетов, отправился на переформирование в тыл за 200 км от фронта. Теперь «шестаковцев» перевооружили на «як» — лучший истребитель начального периода войны. Его максимальная скорость составляла 559–592 км/ч. Вираж машина совершала за 19–20 с, а высоту 5000 м достигала за 7,3–5,4 мин. Як-1 имел одну 20-мм пушку (ШВАК) и два 7,62-мм пулемета (ШКАС).
Читать бесплатно другие книги:
