Асы против асов. В борьбе за небесное господство. 1941–1945 Смыслов Олег
Вместе с тем мы не пытаемся принизить высокую профессиональную подготовку и боевые качества немецких истребителей-асов, чему случалось быть свидетелем. Немецкие асы могли иметь больший, чем советские, счет побед, особенно до 1943 г., когда люфтваффе имело количественное и качественное превосходство в самолетах, а также более эффективно использовало их тактически (по прямому предназначению — для уничтожения самолетов противника в воздушных боях). Нашим же истребителям, особенно в первый период войны, приходилось выполнять очень много заданий по разведке и штурмовке наземных целей.
Пилоты — асы люфтваффе — были исключительно сильным противником, но двух- и трехсотенные претензии на победы мы отклоняем как совершенно бездоказательные.
Можно лишь сожалеть, что авторы подобных книг не пытаются критически оценить приводимые ими цифры количества самолетов, якобы сбитых ведущими летчиками, и найти более достоверные подтверждения этих цифр.
С. А. Микоян также размышляет о «немецких астрономических счетах»: «Однако, как рассказали мои товарищи Г. А. Баевский и А. А. Щербаков, изучающие литературу по этому вопросу, они не нашли в библиографии ни одного немецкого источника, который подтвердил бы эти числа...
Хартман свой первый самолет сбил в ноябре 1942 г., к началу Курской битвы (к июлю 1943) имел на счету 18 побед, а в августе — 90. Значит, основное количество он сбил в последней трети войны, когда наша авиация не только не уступала немецкой, но и имела превосходство в воздухе!
Например, число сбитых самолетов, приведенных в журнале боевых действий германского 1-го Воздушного флота в марте 1943 г., в несколько раз превосходит потери противостоявшей ему нашей 13-й Воздушной армии: 357 против 44».
Герою Советского Союза маршалу авиации Ивану Ивановичу Пстыго (с 1943 г. командир штурмового авиаполка, за войну совершил 96 боевых вылетов) задали вопросы: «Вы, конечно, читали о рейтинге асов. Во всех списках первым стоит Эрих Хартман. Как он мог сбить три сотни самолетов? Может быть, у немцев была другая система подсчета?» Ответил он, видимо, с раздражением: «Все это вранье. Почему 50 с лишним лет Хартмана никто не знал? В войну немцы кричали: «Ас Покрышкин в воздухе!» О Хартмане же ни на земле, ни в воздухе никто не слышал. Он 1921 г. рождения, «сопляк». Начал воевать в 1943 г. Когда успел столько насбивать? А самый главный мой довод такой: у летчика есть документ выше паспорта — его летная книжка. Покажите мне летную книжку Хартмана, и я поверю. Но ее нет. У Покрышкина все сбитые самолеты зафиксированы. Хартман, кстати, был два года у нас в плену. Сбежал. А через полвека его возвели на пьедестал славы».
Если уже говорить об Эрихе Хартмане, то, оказавшись в советском плену, его судили и приговорили к 20 годам исправительных лагерей именно «за нанесение ущерба советской экономике, выразившееся в уничтожении 347 самолетов».
В Главной военной прокуратуре это дело было оформлено под № 463.
Это во-первых. Во-вторых, первая летная книжка этого самого результативного аса люфтваффе благополучно сохранилась в Германии до наших дней. В ней пунктуально отражены все 150 побед и 391 боевой вылет с указанием каждой победы, каждого вылета, даты, времени, типа сбитого самолета противника и места, где это произошло.
Поэтому, если кто-то хочет ее посмотреть и ознакомиться с ней, то нужно выехать в Германию, а там обратиться за помощью в Ассоциацию бывших летчиков-истребителей люфтваффе. Вторая летная книжка Хартмана пропала при аресте американцами, что, собственно, и не удивительно. Другое дело, если мы не верим остальным победам, то можем поверить первой книжке, а значит, 150 победам. Ведь этот документ, как известно, у летчика считается выше паспорта!
Герой Советского Союза Александр Александрович Щербаков убежден, что немецкие асы на Восточном фронте по 200 и по 300 самолетов не сбивали.
«Во время Висло-Одерской и Берлинской операции наш 176-й гвардейский Проскуровский истребительный авиаполк, поспевая за стремительно наступающими наземными войсками, занимал очередной аэродром, что называется, еще тепленький после немцев. Там в служебных помещениях оставались полетная документация, газеты, журналы. В одной газете люфтваффе (за февраль или март) я нашел небольшую заметку с небольшой фотографией о том, что Эрих Хартман сбил 303 советских самолета. Все мои товарищи были очень удивлены такой цифрой. Все они знали о высоких боевых качествах немецких летчиков, но столь большое их превосходство никто в реальных боях не отмечал», — вспоминает бывший летчик-испытатель.
Прежде всего следует отметить, что летчики-истребители противоборствующих стран воевали совершенно в различных условиях. На результативность их боевых действий абсолютно влияли как воздушная обстановка, средства борьбы, так и противодействие противника.
Нельзя забывать и о том, что в ВВС разных стран существовала своя методика подсчета побед в воздушном бою. К сожалению, страны, вступившие во Вторую мировую войну не удосужились отработать взаимодействие по этому вопросу и прийти к общему знаменателю, чтобы в России не разгорелись споры через десятилетия после ее окончания. Лично мне довелось в течение пяти лет жить в Германии, и я могу лишь обратить внимание на немецкую дотошность в методике подсчета, чего бы это ни касалось.
Система подсчета воздушных побед люфтваффе предполагала один сбитый самолет, точно определенный фотокинопулеметом или одним или двумя другими свидетелями.
При этом самолет записывался на личный счет только в том случае, если он был зафиксирован разрушившимся в воздухе, объятый пламенем, покинутым своим пилотом в воздухе или зафиксировано его падение на землю и разрушение.
Для оформления победы летчик люфтваффе заполнял заявку, состоящую из 21 пункта.
В ней указывалось:
1. Время (дата, час, минута) и место падения самолета.
2. Имена членов экипажа, подавших заявку.
3. Тип уничтоженного самолета.
4. Национальная принадлежность противника.
5. Сущность причиненных разрушений:
а) пламя и черный дым;
б) распался ли вражеский самолет на части (назовите их) или взорвался;
в) совершил ли он вынужденную посадку (укажите, в каком месте фронта и была ли это нормальная или аварийная посадка);
д) если приземлился за линией фронта, загорелся ли он на земле.
6. Характер падения (только в случае, если его можно было наблюдать):
а) в каком месте фронта;
б) было ли оно вертикальным или он вспыхнул;
в) если не наблюдалось, то по какой причине.
7. Участь вражеского экипажа (убиты, выпрыгнули с парашютом и Т. Д.).
8. Должен прилагаться личный рапорт летчика.
9. Свидетели:
а)в воздухе;
б) на земле.
10. Количество атак, которым подвергался вражеский самолет.
11. Направление, с которого выполнялась каждая атака.
12. Расстояние, с которого велся эффективный огонь.
13. Тактическая позиция атаки.
14. Были ли вражеские стрелки выведены из строя.
15. Тип применявшегося вооружения.
16. Расход боеприпасов.
17. Тип и количество пулеметов, использованных для уничтожения вражеского самолета.
18. Тип собственного самолета.
19. Что-либо еще, имеющее тактическую и техническую ценность.
20. Повреждения собственной машины в результате действий противника.
21. Другие подразделения, участвовавшие в бою (включая зенитную артиллерию).
Подписывал анкету командир эскадрильи. Основными пунктами были 9 (свидетели) и 21 (другие подразделения)!
К заявке прилагался личный рапорт пилота, в котором сначала он указывал дату и время взлета, преддверие и начала боя, а потом лишь заявлял о победах и перечислял их от времени начала атаки, включая высоту и дальность.
Потом указывал сущность разрушений, характер падения, свое наблюдение и зафиксированное время.
К рапорту о сбитом самолете прикладывался доклад о проведенном бое, написанный свидетелем или очевидцем. Все это позволяло перепроверить сообщения пилота о победе. Командир группы или эскадры после получения рапортов других летчиков, данных с наземных постов наблюдения, расшифровки пленок фотокинопулемета и т.п. писал на бланке свое заключение, которое, в свою очередь, служило основанием для официального подтверждения или не подтверждения победы.
В качестве официального признания своей победы пилот люфтваффе получал специальное свидетельство, в котором были указаны дата, время и место боя, а также тип сбитого им самолета.
Если верить источникам Германии, то немцы не делили побед. «Один пилот — одна победа», — гласил их закон. Например, пилоты союзников делили победы так: если два пилота вели огонь по одному самолету и он был сбит, каждый из них записывал по половинке.
Беседуя с Аркадием Федоровичем Ковачевичем, я спросил его:
«А как вы засчитывали сбитых в группе? Как это решалось?»
«Когда человек в бою именно проявил себя, то мы его поддерживали всегда. У Хартмана я не знаю, какие подтверждения есть. Не могу сказать. Единственный источник, какой я имею, это моя беседа с внуком Бисмарка, которого мы сбили под Сталинградом. Сбили так, что не смог перелететь через Волгу, а машина была подбита и он шлепнулся около нашего аэродрома. Неделю он у нас был в полку. Мы его поили, кормили. Он все время рвался в бой: давайте я тоже полечу. Ну а в беседах я его спросил, как у них подсчитываются победы?»
Он ответил: «Если я сбил, то я сбил. Если два сбили, то и я сбил, и он сбил. Если командир отряда находится в воздухе, то он считает все то, что мы сбили».
Вы понимаете, это та система, которая у нас существовала до 1942 года, до Сталинграда. Групповые сбитые. У них все это считалось. Тогда я поинтересовался, изменилось ли что-нибудь потом.
«В 1942 г. мы отказались. Никаких групповых. Я сбил, я пишу на себя. Я сбил, пишу на ведомого и так дальше. То есть никаких шахер-махер. Вы знаете, нехорошо говорить о покойниках плохо, но правду надо сказать. У Кутахова было сбито два самолета и сорок в группе». «У Шестакова было тридцать один в группе», — подсказываю я. «А когда мы под Сталинградом начали это дело пересматривать, то эти тридцать один ушли».
Я возвращался с задания. У меня там Плотников был напарником. Мы сбили «юнкерса». Пока нас никто не слышит. Идем докладывать. Я говорю: «Толя! Этот самолет пишешь себе». Он пишет рапорт. Я подтверждаю и прочее. То есть, короче говоря, я же его тоже должен поощрять. Он же меня прикрывает. Я зашел на «юнкерса», его зажег. Он меня прикрывает, потому что сзади «мессера». «Толя — твой!»
4
В ВВС Красной армии с 1941 г. количество сбитых самолетов устанавливалось в каждом отдельном случае показаниями летчика-истребителя на месте, где упал сбитый самолет противника, и подтверждениями командиров наземных частей или установлением на земле места падения сбитого самолета противника командованием полка. Все это оговаривалось в приказе наркома обороны СССР И. Сталина № 0299 от 19 августа 1941 г. Он назывался «О порядке награждения летного состава ВВС Красной армии за хорошую боевую работу и мерах борьбы со скрытым дезертирством среди отдельных летчиков».
Однако впервые жесткое понятие боевого вылета было дано в приказе наркома обороны СССР № 0685 от 9 сентября 1942 г. Теперь вылет считался боевым, если истребители завязали бой с противником, прикрываемые истребителями бомбардировщики не понесли потерь от истребителей противника, проведена штурмовая операция или разведка.
Следовательно, без соприкосновения с врагом вылет не считался боевым, а боевую награду можно было получить если не за три сбитых самолета, то за выполнение 15 боевых вылетов.
Таким образом, летчик-истребитель был поставлен в зависимость от своего количества боевых вылетов для получения наград как правительственных, так и денежных.
Во время работы в Центральном архиве Министерства обороны РФ в архивных фондах в одном из дел мне совершенно случайно попались на глаза донесения о результатах воздушного боя, то есть подтверждение о сбитых самолетах.
Летчик-истребитель писал что-то вроде рапорта на листке (на тетрадном или любом другом) о происшедшем бое, где и когда. Затем следовали короткие рапорта всех участников того боя: что видели они. Но до 1943 г. сбитый самолет противника засчитывался летчику по свидетельствам (подтверждениям) штабов наземных войск, например пехоты, или партизан, или постов ВНОС.
Бывало, победу подтверждали еще и сами немецкие летчики, попавшие в плен.
В 1943 г. во время затишья после напряженнейших боев на Кубани А. И. Покрышкина с группой наиболее отличившихся в боях летчиков вызвали в штаб Воздушной армии на совещание. Там он выступил с критикой старого приказа об обязательном подтверждении сбитых наземными войсками. Интересно, что Покрышкина в этом вопросе поддержали не только летчики, но и командование. В книге «Познать себя в бою» Александр Иванович написал об этом выступлении. Вот что он тогда сказал: «К сожалению, уничтоженную технику нам не засчитывают. В приказе, изданном еще в начале войны, установлено, что сбитые самолеты противника должны быть подтверждены нашими наземными войсками или зафиксированы кинопулеметом. Разве могут передовые части видеть воздушный бой, если мы деремся в двадцати — тридцати километрах в тылу у противника? Наша же промышленность пока производит самолеты без кинопулеметов. К примеру, в районе Мысхако основные бои нам пришлось вести над морем, в пятидесяти километрах западнее Новороссийска. Сбитые машины врага хорошо видели стрелки сопровождаемых нами бомбардировщиков. Но их данные не служат подтверждением победы в воздушной схватке».
В общем, Покрышкин попросил командование от имени летчиков-истребителей этот приказ отменить.
«Товарищ Покрышкин, ваше выступление заслуживает внимания. По этим вопросам будут даны указания. Предложения по приказу о сбитых самолетах доложим в Москву. В отношении боев в районе Мысхако вам и штурману армии завтра же слетать в бомбардировочный полк. При получении подтверждения засчитаем сбитые самолеты», — сказал командующий армией Вершинин.
И действительно, в приказе НКО № 294 от 8 октября 1943 г., подписанном командующим ВВС Красной армии маршалом авиации Новиковым, эти предложения были учтены. Там же оговаривалось и новое определение боевого вылета: «Боевым вылетом для истребительной авиации, засчитываемым для награждения, считается каждый полет, связанный со встречей с воздушным противником, или полет, протекавший в. зоне зенитного огня противника или над боевыми порядками противника» (Примечание 1). Оговаривались и сбитые самолеты в групповом воздушном бою: «Если нельзя установить, кто лично его сбил или если они сбиты одновременной атакой двух-трех и более летчиков, делятся равномерно и засчитываются как часть сбитого самолета для каждого отдельного летчика, участника этого группового боя» (Примечание 2).
Тем не менее механизм упрощения подтверждения воздушной победы в 1943 г. привел к тому, что появились приписки и лжепобедители. Некоторые летчики стали разными способами бороться за звание Героя Советского Союза, которое с этого года могли присвоить лишь за 10 лично сбитых самолетов-бомбардировщиков (разведчиков) или за 15 лично сбитых самолетов других типов. И не менее. По сути, летчик, пользуясь тем, что сам оценивал, сбил ли он самолет противника или нет, а также легко заручался поддержкой свидетеля, оформляя необходимые документы, вполне мог пойти на заведомый подлог.
С этой целью в штабах воздушных армий, корпусов и дивизий развернулась самая настоящая борьба. Например, в апреле 1944 г. две истребительные авиадивизии подали заявки в корпус об уничтожении: одна — 125 самолетов, другая — 91 самолет. Всего 216. Однако в период Крымской операции в это же время по аэродромам противника действовали штурмовики, бомбардировщики и другие истребительные авиаполки двух армий. Тем более что немцы в Крыму имели всего до 270 самолетов разных типов. В связи с этим командир корпуса приказал: «1) Немедленно под личную ответственность командиров дивизий организовать сбор подтверждений на сбитые самолеты, что сделать легко, так как большинство сбитых самолетов упало на территории, уже освобожденной от немцев.
2) 28. 04. 44 г. представить командиру корпуса подтверждения на сбитые самолеты за апрель месяц. Из которых действительно будут признаны: подтверждения наземных войск, фотоснимки сбитых самолетов, таблички с номером сбитого самолета. Одновременно предоставить сведения о сбитых и захваченных самолетах согласно табеля срочных донесений.
3) Впредь упорядочить вопрос учета сбитых самолетов противника и принять немедленные меры к сбору соответствующих подтверждений...»
В этом плане характерно, что во всех соединениях истребительной авиации был заведен журнал учета сбитых самолетов. Были и другие формы отчетности, в том числе по командирам и частям.
А вот еще один характерный пример. «Бывший инспектор по технике пилотирования 3-й Воздушной армии и командир группы штрафников, — докладывал генерал-лейтенант Н. Ф. Папивин генерал-лейтенанту С. И. Руденко 25 марта 1944 г., — подполковник, ныне полковник Федоров Иван Евграфович, за все время пребывания на Калининском фронте по данным боевых донесений и учетным данным, сбил 8 самолетов противника, о чем ему Штабом Армии 5 марта 1943 г. и была выдана справка. Подтверждая достоверность этой справки, сообщаю, что все остальные справки летного состава 157-го и 163-го истребительных полков и телеграмма Громова подтверждают те же самолеты, которые указаны в итоговой справке от 05.03.43 г. о боевой работе Федорова на Калининском фронте. Оснований к представлению тов. Федорова к званию «Герой Советского Союза» не было».
7 апреля 1944 г. командующий 16-й Воздушной армией генерал-лейтенант С. И. Руденко после соответствующего разбирательства сообщил Главному маршалу авиации А. А. Новикову: «За руководство боевой работой частей и лично сбитые 8 самолетов противника тов. Федоров награжден орденом Отечественной войны 1-й степени в 1942 г. и орденом Александра Невского в мае 1943 г.
Имея личную нескромность и пристрастие к правительственным наградам, не удовлетворяясь уже полученными двумя орденами, тов. Федоров стал на путь вымогательства и очковтирательства, приписывая себе несуществующие боевые заслуги (15 лично сбитых и 3 подбитых самолета противника). В результате настоятельных требований полковника Федорова командиром 6-го ИАК был представлен наградной лист на присвоение звание Героя Советского Союза полковнику Федорову. При рассмотрении наградного материала в январе 1944 г. в представлении мною было отказано.
В феврале месяце 1944 г. командир 6-го ИАК вторично представил наградной лист с приложением справок о сбитых самолета противника. Рассматривая наградной лист и приложенные к нему справки, у меня возникло сомнение в правильности последних, т.е. не выданы ли справки на одни и те же сбитые самолеты, только разными частями и лицами. Запросив командующего 3-й Воздушной армией по существу этого вопроса, я получил ответ, как и предполагал ранее, что полковник Федоров проявил исключительную нечестность и очковтирательство, приписав себе дважды одни и те же самолеты, сбитые им.
За недостойное поведение старшего офицера, выразившееся в вымогательстве и очковтирательстве, а также неудовлетворительную работу как командира дивизии — ходатайствую о снятии полковника Федорова с занимаемой должности и о назначении с понижением».
5
Герой Советского Союза А. А. Щербаков в своей статье опровергает астрономические цифры сбитых самолетов (200 и 300) асов люфтваффе. В частности, он пишет: «...мы знаем, как велся подсчет «сбитых» самолетов в люфтваффе. Для утверждения победы требовались следующие условия:
— доклад летчика, сбившего самолет;
— подтверждение сбитая участником боя;
— рекомендация командира эскадрильи (штаффель-капитан);
— пленка фотокинопулемета, запечатлевшая попадание в самолет противника;
— подтверждение наземных свидетелей, видевших воздушный бой, или обнаружение обломков упавшего сбитого самолета.
Предлагаю проанализировать, насколько возможно было выполнить эти требования в период боевых действий. Поясню, что автор этих строк за время пребывания на фронте асом не стал, но суть и особенности воздушного боя второй половины войны понял достаточно хорошо. Итак, по пунктам.
Мог ли летчик, прицельно обстрелявший самолет противника, быть уверенным, что он его сбил, что тот не сумеет вернуться из боя? Мог, но не всегда. Воздушные бои чаще всегда были групповыми. Летчик после удачной атаки не будет сопровождать свою жертву до земли, как это делалось в Первую мировую войну. Наблюдая только за обстрелянным противником и теряя при этом высоту, летчик из победителя может сразу же превратиться в жертву, так как в воздухе есть и другие вражеские самолеты, которые могут атаковать его. После удачной атаки нужно энергичным маневром с набором высоты искать следующую цель или уходить из-под возможного удара сзади. Наши самолеты Ил-2, ЛаГГ-3, Ла-5, Ла-7 были очень живучими и часто, получив в бою пробоины, благополучно возвращались на свой аэродром, а после небольшого ремонта снова вылетали в бой.
Сколько таких удачно обстрелянных, но не сбитых самолетов оказалось в личных счетах немецких летчиков истребителей? Наверно, немало.
Мог ли ведомый уверенно подтвердить победу своего ведомого? Мог, но далеко не всегда. Задача ведомого — прикрывать своего ведущего от атак сзади. Поэтому он большую часть своего внимания уделяет задней полусфере командира и меньше его способен оценивать результаты атаки. В данных рассуждениях я исключаю возможность заведомых приписок и ложных заявок. Однако в случаях сомнительных летчик, вероятно, будет трактовать сомнения в свою пользу.
Третий пункт — рекомендации командира эскадрильи — имеет чисто формальное значение. Это учет докладов участников боя.
Следующий пункт — пленка фотокинопулемета. В наших ВВС фотокинопулеметы были на американских истребителях «Аэрокобра Р-9». Были американские фотокинопулеметы наЛа-7 нашего полка. Их возможности и разрешающая способность хорошо нам известны. Эти аппараты фиксировали только выстрел в направлении противника. Киноаппарат снимает, пока стреляет пушка и пулеметы. Но результаты попадания появляются не мгновенно. Обычно следы разрушения появляются позже, когда нападающий кончил стрельбу и отвернул от цели. В архивах нашего полка сохранился кадр ФКП, сделанный Иваном Кожедубом. Он стрелял по Фокке-Вульф-190 с предельно малой дистанции.
Сбитие подтвердили наземные войска. Но никаких следов попадания на пленке нет. Случаи, когда на пленке ФКП видны значительные разрушения конструкции, были очень редки. При тысячах сбитых самолетов убедительных кадров ФКП во всем мире наберется не многим более десятка, и они использованы во всех кинохрониках.
В книгах Толивера и Констебля приведено несколько кадров. Среди них есть и весьма сомнительные, но ни один из них не принадлежит ни Хартману, ни Баркхорну, ни другим известным асам.
Наиболее надежными подтверждениями сбития самолета являются обнаружение упавшего самолета и сообщение наземных очевидцев. Однако очевидцы могли быть только тогда, когда воздушный бой происходил над расположением наземных войск. Если же самолет был сбит при свободной охоте, то подтвердить сбитие, как правило, было некому. Начиная с конца 1942 г. немецкие войска только отступали, и все сбитые ими самолеты над линией и за линией фронта вскоре оказывались в нашем тылу, и, естественно, всякое подтверждение для немецких летчиков исключалось. Так какая же часть в победных списках немецких асов является достоверной?
Сопоставление наших потерь с немецкими заявками на сбитие в отдельных операциях говорит, что немцы завышали свои победы в два-три раза. В общем, немецкие заявки на сбитие — это более или менее обоснованные предположения о возможности сбития, но не реальные факты...»
По поводу надежного подтверждения сбития самолета мне бы хотелось привести один пример. Весной 1942 г. в публикации полковника Ларюшкина («Вестник воздушного флота») было обращено внимание на тактику немецкого одиночного самолета-истребителя. А проще говоря — «охотника».
Для него на Ме-109 (последних серий) или на Хе-113 отводился район действия на советской территории шириной 20–25 км и глубиной до 30–35 км. Этот район выбирался вблизи линейных ориентиров, на путях движения советских боевых, транспортных и самолетов связи.
Полет «охотника» происходил на малых высотах, не выше 50 м, на максимальной скорости, ломаным курсом на 15–20° в разные стороны с целью создания условий хорошего наблюдения за воздухом, предохранения от нашего наземного огня и от внезапной атаки советских истребителей.
«Охотник» обходил населенные пункты, нолетал в пределах видимости характерных линейных ориентиров, по которым проходят вероятные пути полетов советских самолетов.
Наиболее интенсивно немецкие «охотники» работали с 10 до 16 часов, поджидая в это время самолеты, возвращающиеся с боевых заданий или потерявшие ориентировку. Оживленнее они работали в облачные дни, скрываясь и маскируясь облачностью, тем самым увеличивая возможности внезапной атаки.
Тактика нападения на оторвавшийся от группы советский самолет (на дистанцию 300 м и больше, летящий на высоте не выше 800–1000 м) была рассчитана на скрытное сближение с целью на короткую дистанцию (до 50–100 м) и меткую стрельбу до полного поражения. Причем если советский самолет вдруг маневрировал, то «охотник», не вступая в бой, отходил в сторону на дистанцию до 700–800 м, но не бросал, а преследовал, следуя позади.
В солнечные дни «охотник» заходил со стороны солнца, прикрываясь складками местности. Свою жертву порою преследовал до самого аэродрома, стараясь атаковать в момент захода на посадку.
Полковник Ларюшкин пишет: «На все вооруженные самолеты «охотник» нападает мгновенно, но если наши самолеты укрываются бреющим полетом над населенными пунктами с огнем ЗА или сильным ружейно-пулеметным огнем, то «охотник» отходит в 5–6 км, вынуждая, рыскает для повторной атаки. Аэродромы истребительной авиации обходит в 5–6 км.
При преследовании нашими истребителями «охотник» уходит. При низкой облачности уходит в облака, где идет ломанным курсом 10–15 км, после выскакивает и часто возвращается обратно к начальной точке преследования, но уже с другой стороны, с целью атаковать наш оторвавшийся или увлеченный поиском фашиста самолет.
В ясные дни уходит бреющим полетом на высоте 5–10 м по складкам местности ломаным курсом на 10–15°. Уходит прямо на свою территорию к крупному населенному пункту под защиту ЗА...»
И что же дальше, подумаете вы? А то, что работа «охотника» контролировалась во всех случаях. Если ему удалось сбить самолет, то через 2–2,5 ч к месту падения самолета прилетали уже два самолета. То есть «охотник» приводил для контроля второй самолет и оба виражом на высоте 150–200 м просматривали место нападения.
6
Писатель и бывший летчик-истребитель Лев Вяткин однажды оказался в гостях на Большой Бронной у Александра Ивановича Покрышкина. Тогда он был еще генерал-полковником. Так вот. Трижды Герой Советского Союза удивил тогда Льва Михайловича тем, что, оказывается, знал о победах Эриха Хартмана (352), Отто Кителя (267), Герхарда Баркхорна (301), Гюнтера Ралля (275) и т.д. Л. М. Вяткин вспоминает: «Об этих асах он узнал из допросов сбитых немецких летчиков и даже как-то сказал при разборе полетов, что неплохо бы поучиться у противника умению вести меткий огонь из любого положения. Его давний недруг, старший по должности, полковник Исаев (в книге «Небо войны» он выведен под фамилией Краев) незамедлительно обвинил Покрышкина в «преклонении и страхе» перед люфтваффе...
— Я намеренно не стал замалчивать это и написал в книге, что меня из-за наветов этого Исаева и в должности понижали, и из партии исключали, чтобы молодые летчики не думали, что «золотые звезды» Героя в войне легко достаются...
Кроме того, Покрышкин по памяти назвал интересные цифры: десятка лучших немецких асов, в которую входили и вышеназванные, сбила 2588 самолетов союзной авиации, а если подсчитать у трехсот лучших, то наберется 45 тысяч. Из этого количества 24 тысячи «побежденных» были наши, большей частью летчики с очень малым налетом и малым опытом, что признавали и сами немцы.
Действительно, иногда у противника есть чему поучиться!
Александр Иванович подарил мне список побед Эриха Хартмана начиная с 19-го боевого вылета 5 ноября 1942 г., когда ему удалось сбить первый Ил-2 близ Армавира (до этого вылеты были безрезультатными).
С истинно немецкой пунктуальностью в перечне побед были указаны номер вылета, число, время и продолжительность воздушного боя, тип сбитого самолета и даже место на карте. (Список этот я храню до сих пор.) Увидев, что я очень внимательно его изучаю, он глухо сказал:
— Можешь не проверять. Уже проверяли — все верно. Немцы считать умели. Победа засчитывалась, если была подтверждена на кинопленке и по принципу «победитель — один». «Побед в группе» или «совместно сбитых», как это было у нас и ВВС США и Англии, у них не было. Самым результативным американским истребителем-асом был Р. Бонг (40 побед), лучший английский ас Д. Джонсон (38 побед)... Впереди из наших асы: Н. Гулаев (57 сбитых); Г. Речкалов (56); К. Евстигнеев (53); А. Ворожейкин (52); Д. 1линка (50)...
Далее А. И. Покрышкин рассказал, что засчитывали победу нашим летчикам, если сбитый самолет падал на нашей территории. Если он все же перетягивал через линию фронта и совершал там вынужденную посадку, то считалось, что противник «ушел»...
Когда по ленд-лизу через Мурманск стали поступать первые американские «аэрокобры», в их комплекты входили фотокинопулеметы и много кинопленки, включая пленку большой чувствительности для ночного фотографирования. Покрышкин приказал организовать походную фотолабораторию. Специального оборудования для проявки в условиях фронта не было, но смекалистый фотограф решил проблему просто: пленку с результатами воздушного боя наматывали на ножки венского стула и погружали в проявитель, налитый в большие алюминиевые бачки, взятые у повара в летной столовой. Входить в фотолабораторию разрешалось только командиру... Но истины ради следует сказать, что изъянов в авиационной «бухгалтерии» в войну было предостаточно...»
Выходит, что один из самых результативных советских асов А. И. Покрышкин еще с войны знал об «астрономических цифрах» своих противников. Знал и совершенно спокойно к этому относился, как их победитель! Зато другие, услышав впервые об этом в 1980-е, бросились считать на калькуляторе, делить на два и три и пытаются доказывать совершенно обратное до сих пор, не учитывая упрямых фактов.
Но скажите, зачем?
Чтобы доказать, что наши доблестные Военно-воздушные силы победили «потемкинские люфтваффе» Третьего рейха, слабаков, неучей, летчиков-дебилов, которые занимались только приписками. Наконец, врунов. Нет, дорогие товарищи и господа хорошие! Нет! Нет и нет!
Маршал авиации Евгений Яковлевич Савицкий не спал три ночи, когда впервые увидел список 34 немецких асов, из которых каждый имел на своем счету более 150 сбитых самолетов. Когда его в госпитале на Калининском навестил писатель, а в прошлом летчик-истребитель С. В. Грибанов, старик маршал не мог успокоиться.
— Но как же так? 352 сбитых! А еще 301... 275, — вздыхал он.
Кирилл Алексеевич Евстигнеев (53 плюс 3) считал, что Хартман сбивал в основном истребителей и по этому поводу отвергал предположения, что якобы немцы счет вели не по самолетам, а по моторам.
— Да что там! — говорил он Грибанову. — Если 352 даже вдвое сократить — 175 сбитых мало, что ли?
Настоящий воздушный боец всегда трезво оценивает своего противника, потому что для рыцаря неба очень дорого может обойтись пренебрежение к врагу.
У нас десятилетиями воспитывали пренебрежение к противнику, высмеивали его в фильмах, заставляли фронтовиков искажать ради этого правду в литературе. Но разве это патриотизм!
Далеко не посмешище разгромил Советский Народ в Великой Отечественной войне, заплатив за это очень дорогую цену. В конце концов надо смотреть правде в глаза. А она не всегда бывает приятной...
Мало кто знает, что уровень подготовки советских и английских летчиков истребительной авиации летом 1940 г. был приблизительно одинаков. И те и другие не могли вести на равных борьбу с немецкими истребителями и вследствие этого несли большие потери. И те и другие до 1942 г. использовали оборонительные круги, летали тройками, а не четверками и парами, как немцы.
Давным-давно многие военные историки Англии и США пытались понять: каким образом немецкие асы смогли намного превзойти по количеству побед всех своих противников?
Во-первых, они единственные на тот момент овладели передовой тактикой ведения воздушного, в том числе группового воздушного, боя.
Во-вторых, боевой порядок в люфтваффе возглавлял не старший по званию, а тот, кто имел больше опыта и одержал больше побед. В бою этот опыт на практике и передавался.
В-третьих, немецкие асы выполнили значительно больше боевых вылетов, чем их противники, а значит, гораздо чаще имели возможность вступать в бой.
Даже если мы возьмем соотношение числа боевых вылетов к количеству одержанных побед, то у Хартмана оно окажется скромным по сравнению и с советскими, и с английскими асами. И даже со своими коллегами. Отчасти поэтому его счет не может вызывать удивление.
За рубежом уже давно вывели специальную формулировку — «процент действительности побед», показывающую соотношение количества побед, подтвержденных данными противной стороны, и числа побед, официально числящихся на счету данного пилота.
Систему официального признания побед, которая существовала в люфтваффе, историки признают как самую четкую.
Наши бывшие союзники не поленились и проверили этот «процент действительности побед» по своим архивам. Оказалось, что из 158 побед капитана Ханса Иоахима Марселя архивными данными было подтверждено 120, что дает процент действительности — 76. А это очень высокий показатель. Например, после войны вице-маршал авиации Джеймс Эдгар (34 плюс 7) сравнил сведения о победах полковника Йозефа Приллера с данными союзников об их фактических потерях, и они подтвердились на все 100 %.
Следует отметить, что западные специалисты и историки очень долго не доверяли такому количеству побед, как у Хартманна. Но многочисленные исследования, проведенные после войны, заставили их изменить свое мнение. Теперь последнее слово остается за нами...
Глава седьмая
Цена победы в воздухе (побежденные и победители)
Существует непреложный закон: побежденных нельзя сразу превратить в победителей.
Антуан де Сент-Экзюпери
История не знает ни одного случая, когда победа досталась бы слабейшему.
А. Гитлер
1
В беседе с Аркадием Федоровичем Ковачевичем я спросил его, что он думает по поводу огромного количества сбитых самолетов немецкими асами.
— Я думаю вот что, — ответил мне генерал. — Мы, конечно, несли огромные потери. Даже об этом можно и не говорить. Один только Сталинград что показал. Приходит полк полного состава — две эскадрильи. Его хватает на три дня. Три дня — полка нет. Комиссар знамя на плечо, и поехали... В других районах, в других местах, в других операциях — такая же картина. Но если взять карандашик и посчитать...
1943 год. Первое. Советская авиация уже господствовала. И такие простые удары, которые они наносили в 1941-м по Р-5, ТБ-3, И-15, И-16 и т.д. Этого уже не было. Надо с этим считаться.
Второе. 1110 самолето-вылетов, как Хартману предписывают. Ну простите пожалуйста. Я за всю войну произвел 500 вылетов, 520. Это учитывая московскую зону, когда тут каждую ночь два вылета, а днем пять вылетов. Разве он мог с 1943 по 1945 г. произвести 1110 вылетов? Он ведь оказался в Сибири.
Поэтому третье.
Я смотрел его список побед. Он же сбивал там, где не было тех самолетов, на котором фронте он воевал. 1де он воевал, там не было этих самолетов. У него записаны ЛаГГ-3, еще какие-то, а их там не было. Не бреши. Когда мне задают вопрос насчет Хартмана, я говорю: «Вы знаете, мы к этому времени еще не научились врать». А что касается побед, мы победили. Мы столько сбили, сколько нам нужно было для победы. Кстати говоря, у меня книжка где-то есть. Один из германских генералов, анализируя и войну вообще, и воздушную войну в частности, говорит, что «мы потерпели поражения из-за того, что русские завоевали господство в воздухе».
После Хартмана А. Ф. Ковачевич перешел к разговору о своем 9-м гвардейском полку.
— Тут понимаете, в чем дело. Когда смотришь на 9-й гвардейский полк со стороны, кажется, полк как полк. Но когда нас собрали, вот этих ребят, которые посбивали десять и больше самолетов, мы изучили тактику немцев, разработали свою тактику, отработали это все и пришли на фронт другими. Мы были совершенно другие. Недаром же Рихтгофен издал приказ: «Появились на фронте истребители, с которыми вступать в бой запрещаю. Только при наличии количественного и тактического превосходства можете вступать в бой». И мы это подтверждение получили, когда немцы открыли воздушный мост, спасать эту окруженную группировку Паулюса. Сами истребители не лезли, никто не подходил. Мы бьем Ю-52, ну хоть бы один подошел. А они ходят, пара, четверки.
— То есть вы считаете, что все эти немецкие асы и их победы — это пропаганда чистой воды? — спросил я.
— Конечно. В 1944 г. мы сбили летчика в Крыму, где была директива Геббельса: «Прекратить пропаганду и восхваление немецких летчиков незаслуженно». Хартмана Гитлер принимал, свадьбу устроил.
— Скажите, Аркадий Федорович, а почему Покрышкин верил в немецкие победы? Этому есть подтверждение? — задаю новый вопрос.
— Видите ли, потери немецких ВВС и Советских ВВС почти равны. У нас только больше не боевых потерь. Почему? Я возмущаюсь этому. Были дивизии, группы РГВК — там держали летчиков, которые должны были прийти на фронт и сделать голубое небо. Они приходили на формирование и т.д.
Но статистика, и германская, и наша, говорит о том, что мы потеряли столько-то самолетов в бою, немцы потеряли столько-то. Но тут вопрос вот в чем. У немцев было всегда меньше самолетов. У нас больше было. Хотя под Сталинградом к 30 сентября соотношение сил было один к пяти. Я помню 18 сентября. Нас поднимал командующий Воздушной армией. Массовый вылет истребителей. Нас поднялось 18 самолетов, мы пришли на Сталинград, и, слава богу, там не было никого из немцев. А то там было бы...
По статистическим данным, немцы потеряли столько же, но не столько, а меньше, чем мы.
— А какие еще критерии оценки можно использовать в данной тематике, чтобы можно было бы вполне точно говорить, могли немцы сбивать 200 и 300 или нет? — уточняю я.
— Здесь критерии могут быть такими: количество выпущенных самолетов промышленностью, их и нашей; количество потерь этих самолетов ими и нами, при этом надо смотреть — потери боевые или не боевые!
Потому что у них также много не боевых потерь. Вот эти показатели надо смотреть.
После встречи с Аркадием Федоровичем я решил уточнить, были ли «лагги» там, где воевал Хартман.
Согласно летной книжке этого немецкого аса, он сбил 6 ЛаГГ-3 (в феврале — 1, в апреле — 3, в мае — 2).
И вполне мог, потому что на этом типе истребителя в июне 1943 г. работал 88-й истребительный авиаполк 4-й Воздушной армии Северо-Кавказского фронта.
А по поводу критериев оценки было бы уместно поговорить несколько позже, в заключение этой главы.
2
В оценке немецкой стороной действий советских истребителей в 1944 г. можно отметить некоторое различие. Однако остановимся на благоприятных отзывах, так как к началу этого года ВВС Красной Армии превосходили люфтваффе более чем в три раза.
«С 1944 г. русские пилоты, — отмечали наши противники, — показывали себя совершенно с другой стороны, в бою они полностью игнорировали чувство самосохранения. Русские прорывались через плотный заградительный огонь и вели огонь изо всех стволов с самой близкой дистанции. Несмотря на большие потери, их агрессивность и боевой дух были как никогда высоки. Причиной тому служило постоянное численное преимущество, достижение технического паритета и возросший уровень летной подготовки».
«Внезапное появление истребительного авиакорпуса в районе боев практически всегда означало, что здесь в ближайшее время начнется наступление Советской армии.
В ходе наступления истребительная авиация, которая концентрировалась как можно ближе к линии фронта и в ближайшем тылу, отвечала за безопасность сосредоточений наземных войск, других родов авиации и передовых наступающих частей (обычно это были бронетанковые части). Во время прорыва линии фронта истребители прикрывали наступающие войска. Контроль воздушного пространства над полем боя осуществлялся патрулированием, а также вылетали на «свободную охоту».
Советские истребители действовали на всех высотах ниже 6000 м.
Для того чтобы добиться наибольшей концентрации в районе, где находились наступающие наземные войска, применение истребителей в других операциях сводилось к минимуму.
Истребители оперировали отдельными группами в составе от эскадрильи до полка вдоль главного оборонительного рубежа или перпендикулярно линии фронта на расстоянии примерно 20 км. Если в деле участвовали несколько авиаполков, каждому из них назначался определенный район действий. К концу войны операции такого рода позволяли русским добиться превосходства в воздухе не только в прифронтовой полосе, но и далеко в тылу немецких войск, когда советские истребители, преследуя противника, появлялись над хорошо защищенными зенитной артиллерией немецкими аэродромами. В то время оборона советских тыловых областей стала достаточно рутинным и спокойным мероприятием, и в этих районах русские истребители вели себя пассивно.
Кроме заданий по прикрытию войск над полем боя и в тыловых прифронтовых областях советские истребители участвовали в сопровождении штурмовиков, бомбардировщиков. Все чаще русские совершали массированные налеты бомбардировочной и штурмовой авиации под сильным прикрытием истребителей. В Восточной Пруссии, например весной 1945 г., такие операции проводились по нескольку раз в день. Тактика налетов основывалась на наиболее полном использовании технических возможностей своих самолетов.
Руководство действием истребителей по радио стало общим правилом, особенно в районе главного удара наземного наступления», — писал немецкий генерал В. Швабедиссен.
По его утверждению, командиры люфтваффе единодушно подчеркивали, что немецкие истребители все же завоевывали первенство в воздушном бою, несмотря на неблагоприятное численное соотношение и некоторое техническое превосходство советских истребителей над немецкими в 1945 г. «Несомненно, — подчеркивает генерал, — немецкие подразделения обладали лучшим руководством, большим боевым опытом и более совершенной тактикой. Эти факторы и были решающими в воздушном бою, что признавали сами русские. Лейтенант, летчик одного из гвардейских истребительных полков, попавший в плен, так отозвался о действиях немецких летчиков-истребителей:
«Истребители 54-й (немецкой) истребительной эскадры в бою обычно находились в меньшинстве. Но когда они в небе, становилось горячо. Все они асы».
«Индивидуального превосходства немецких летчиков, однако, было недостаточно для предотвращения постепенного завоевания русскими — за счет численности-господства в воздухе. Это утверждение также подтверждает тот факт, что количество боевых вылетов немецких истребителей снижалось, в то время как немецкие потери, особенно среди молодых летчиков, устойчиво росли.
Большой количественный перевес и наличие современных типов самолетов-истребителей давали советским пилотам преимущество над немецкой истребительной авиацией. Осознание этого обстоятельства в некоторых случаях делало советских летчиков самонадеянными в бою, но иногда и очень бестолковыми.
В воздушном сражении они делали ставку на маневренный бой, чтобы в полной мере использовать достоинства своих самолетов».
В заключение В. Швабедиссен подводит любопытные итоги: «Советская истребительная авиация развивалась устойчиво и быстро. Ее вклад в общий успех был существенным. Начиная с лета 1944 г. советская истребительная авиация добилась количественного превосходства, которое в конце войны завершилось господством русских в воздухе. Только сконцентрировав свои истребители, немецкое командование могло завоевать превосходство в воздухе в ограниченных районах, которое к тому же было весьма кратковременным».
Не берусь высказывать собственное мнение, но, опираясь на факты, считаю такое мнение противника вполне объективным.
К концу марта 1944 г. без учета Me-110 численность дневной истребительной авиации люфтваффе составляла более 500 истребителей на Восточном фронте и более 1100 на Западном. При этом если учитывать более чем трехкратное превосходство ВВС Красной армии, то боевое напряжение люфтваффе оставалось высоким.
Например, в 1944 г. советская авиация произвела 817 064 самолето-вылетов, а германская только 257 577, боевое напряжение ВВС КА на один исправный самолет в год равнялось — 68, в месяц — 6, а в сутки — 0,17.
В ВВС Германии — 121 в год, 10 — в месяц, 0,35 — в сутки.
Если говорить о соотношении боевых потерь самолетов ВВС КА и ВВС Германии, то оно только в 1944 г. на Восточном фронте достигло максимальной цифры — 1 к 1,66. До этого, в 1943-м, соотношение потерь составило 1 к 1,26, а в 1945 г. 1 к 1,02.
Следовательно, из вышеприведенных цифр мы можем сделать вывод, что авиация люфтваффе, сражаясь гораздо меньшими силами и производя гораздо меньше самолето-вылетов на Советско-германском фронте, в 1944 г. неся ощутимые потери в летном составе и самолетах, тем не менее оказывала упорное сопротивление ВВС Красной армии. Каждый самолет люфтваффе совершал почти в два раза больше самолето-вылетов в сутки, в месяц и год, а потери при более чем трехкратном превосходстве не достигли и двух единиц.
3
— Скажите, а какой, по вашему мнению, был лучший истребитель из тех, на которых вы летали? — спрашиваю я А. Ф. Ковачевича.
— Лa-7, — не раздумывая, отвечает он.
— То есть «аэрокобра» была хуже, — уточняю я.
— В «аэрокобре» много было недостатков. Я американцам говорил. Они обиделись и спросили: чем вам «кобра» не нравится? Нет, она хорошая, она интеллигентная. Но, конечно, Ла-7 лучше. Последнее, на чем я воевал. Я год на ней провоевал. Какими недостатками она обладала?
Во-первых, двигатель очень слабый, то есть энерговооруженность слабая. Во-вторых, у нее передовое колесо было сделано как-то по-деревенски. Фюзеляж... А вот тут торчит такая (показывает) хреновина. Для нас вот это шасси — передняя нога — была боль. Сами американцы и англичане, когда приехали к нам в полк и увидели, как мы взлетаем с картофельного поля, пришли в ужас. Там провели железные рельсы, и нас посадили. Ну а там же ямы. Нам дают приказ взлетать на задание, а тут как раз французская делегация. Сели также. Когда зарулили, они говорят: «Им же нужны полосы». Полосы металлические, которые вы нам даете, они уже у нас триста километров сзади. Их же надо разобрать, складировать и привезти. А нам вперед и вперед. Вот мы и садимся на «гуляйполе».
Кстати сказать, в исследовании среднего срока службы советских самолетов, проведенном в послевоенное время почему-то без учета Лa-7, отмечалось, что по сроку службы в днях ведущее место занимал ЛаГГ-3 (158 дней), второе Як-1 (145 дней) и третье «аэрокобра» (139 дней). Зато по сроку службы в часах ведущее место занимала «аэрокобра» (78,2 часа), и по налету в часах в день также она (0,56). По этим критериям ЛаГГ-3 занимал второе место (62 и 0,39), а Як-1 третье (55,6 и 0,38).
— А вас сбивали хоть раз? — задаю следующий вопрос Аркадию Федоровичу.
— Истребители меня один раз сбили. Ну я сам виноват. Я прошляпил это дело.
— Сзади зашли? — уточняю я.
Читать бесплатно другие книги:
