Любовь по-французски Коллектив авторов

И так приятно – поцелуи, объятья, —

И Ланселот познал такое изысканное,

Такое чудесное удовольствие,

Какого никто в мире

До него не знал, да поможет мне

Бог! И это все, что я позволю

Сказать вам, и большего сказать не могу7.

В рыцарском романе нет места сладострастию, так как подобные сцены кажутся автору слишком вульгарными для чувствительной благородной души. Рыцарский роман умалчивает о самом сокровенном, давая простор читательскому воображению.

...

В рыцарском романе нет места сладострастию, так как подобные сцены кажутся автору слишком вульгарными для чувствительной благородной души.

В конце XII века Кретьеном де Труа был установлен «золотой стандарт» рыцарского романа. Его многочисленные подражатели развили образ молодого героя, который не только совершает воинские подвиги, но и воспитывает свои чувства. Повороты сюжета могли быть разными, но главное место в романе всегда принадлежало романтической любви, иначе он не нашел бы такого благодарного и верного читателя.

Другой видной фигурой при дворе Марии Шампанской был Андреас Капелланус. Как и Кретьен, он писал свои романы и благоденствовал под великодушным покровительством Марии. Его роман «Наставление о честной любви» или «Об искусстве учтивой любви» (De arte honesti amandi) был написан в 1185 году. Он стал «инструкцией» для тех, кто был привержен fiп amor – «истинной любви», – не только в провинциальном городе Труа, но и во всей средневековой Европе. Роман читали и на латыни, и на местных наречиях разных стран, советы автора на протяжении веков помогали влюбленным.

Капелланус пишет, что любовь – всепоглощающее чувство. Она представляет собой взаимное влечение двух благородных сердец. Влюбленные равны друг другу во всем, но мужчина должен так обходиться с дамой, как если бы она была королевой, а он – ее подданным. Он должен исполнять все ее желания, быть всегда с нею рядом, защищать ее от врагов. В первой части своего трактата автор знакомит читателя с тринадцатью правилам, которые должен соблюдать идеальный любовник:

Чурайся скупости, как чумы, —

всегда выбирай обратное.

Храни целомудрие

ради своей любимой.

Не пытайся завоевать женщину,

если она счастлива с другим.

Не ищи любви женщины,

если не хочешь на ней жениться.

Старайся избегать лжи.

Остерегайся открывать друзьям

секреты своей любви.

Повинуйся любым капризам

своей прекрасной дамы,

старайся всегда оставаться

достойным рыцарем любви.

Даря и получая наслажденье,

всегда соблюдай благопристойность.

Не говори о других дурно.

Не разглашай секретов влюбленных.

В любых обстоятельствах жизни

будь учтив и любезен.

Получая наслаждение,

не выходи за пределы

желаний своей возлюбленной.

Будь достоин благородной любви8.

Влюбленный должен непрерывно проявлять уважение к своей возлюбленной, выказывать ей знаки восхищения, совершать для нее подвиги и хранить ей верность, даже если ничего не получает взамен. Инициатива могла принадлежать только даме, а наградой влюбленному было созерцание предмета своей страсти. Капелланус по большей части писал о внебрачной любви, тем самым соглашаясь с утверждением Марии Шампанской, что любовь не властна над супругами, поскольку их соединяют узы долга. Женатые люди, по мнению Марии и Капеллануса, даже не могут ревновать друг друга, поскольку брак – это договор, не имеющий ничего общего с влечением полов и любовной страстью. Только любовники способны страдать от ревности – это присуще истинной любви между мужчиной и женщиной, которых связывают только нежные чувства. Суждения Марии, вероятно, служили объяснением ее собственной жизненной ситуации. Она была замужней женщиной, а ее супруг подолгу отсутствовал, участвуя в крестовых походах. Потом она стала вдовой, и снова рядом с ней не оказалось достойного и верного мужчины, равного ей по социальному положению и статусу. Мария убедила Кретьена воспеть супружескую измену, а Капеллануса – описать внебрачную любовь так, словно именно она является высоким идеалом.

...

Влюбленные равны друг другу во всем, но мужчина должен так обходиться с дамой, как если бы она была королевой, а он – ее подданным.

Когда Капелланус заканчивал свой роман, взгляды Марии кардинально изменились, и она перестала покровительствовать внебрачным интригам. Верный своим обязательствам перед ней, автор в последней части своего сочинения осуждает любовников, нарушающих супружескую верность. Он пытается найти неоспоримые достоинства и преимущества супружеской любви, но супружеская измена уже стала приоритетной моделью взаимоотношений между мужчиной и женщиной в рыцарском романе средневековой Франции.

...

Любовный напиток стал яркой метафорой любви с первого взгляда, которая преодолевает все преграды и существует вопреки всему, что стремится уничтожить ее.

Основой куртуазной любви было сильное влечение полов, и ее не могли ограничить условности, принятые в светском обществе. Страсть берет верх надо всем, в том числе и над супружеской верностью, семейными узами, ответственностью перед сюзереном, влиянием католической церкви. Неудивительно, что церковь яростно противилась воспеванию порочной любви, а в конце XIII века даже пыталась препятствовать ей с помощью инквизиции.

Культ куртуазной любви открыто игнорировал религиозные запреты. Еще одной парой, вступившей на путь супружеской измены, были Тристан и Изольда, соперничавшие с Ланселотом и Джиневрой в роли родившихся под несчастливой звездой любовников. Позднее весь мир познакомился с ними благодаря несравненной опере Вагнера. Самая ранняя версия легенды о Тристане изложена в устных кельтских преданиях. Герой по приказу короля Марка отправился в Ирландию, чтобы привезти королю его невесту Изольду. На обратном пути Тристан и Изольда выпили любовный напиток, предназначенный для Изольды и Марка, и губительная страсть навечно связала их друг с другом, несмотря на то что Изольда стала женой короля Марка. Любовный напиток стал яркой метафорой любви с первого взгляда, которая преодолевает все преграды и существует вопреки всему, что стремится уничтожить ее.

Сочинения Кретьена де Труа и Капеллануса, как и «Тристан и Изольда», способствовали распространению куртуазной любви. Поэт Конон де Бетюн раскрыл читателю ее обратную сторону в длинной поэме, сюжет которой он почерпнул в одном неприятном инциденте, произошедшем при французском дворе в те времена, когда молодой король Филипп Август женился на Изабелле де Эно. Филипп Август был сыном овдовевшей Аделаиды Шампанской, третьей жены Людовика VII. Двое ее братьев, Генрих и Тибальд Шампанские, взяли в жены дочерей Людовика VII и Элеоноры Аквитанской, в результате чего Аделаида оказалась супругой тестя своих братьев. Что еще интереснее – она стала золовкой Марии Шампанской. Когда менестрель Конон де Бетюн прибыл ко двору, Аделаида и Мария высмеяли его фламандский акцент. Конон отомстил им своим злобным сочинением, которое я сама перевела на английский язык, поскольку нигде не смогла найти перевода.

Жил-был в одной стране

Рыцарь, полюбивший даму,

Она была знатнее него.

Она отказала ему в любви

И прогнала его прочь.

Но однажды она сказала ему:

– Милый друг,

Я заставила вас страдать,

Теперь я прошу вас —

Простите,

Я дарю вам свою любовь.

Рыцарь ответил:

– Бога ради, моя госпожа,

Мне ужасно жаль,

Что вы не одарили меня

Своей благосклонностью прежде.

Ваше лицо, походившее прежде на лилию,

Теперь так подурнело,

Что мне кажется, будто

Его похитили у меня.

Услышав насмешку над собой,

Дама

Рассердилась и вероломно

Сказала:

– Вы, наверное, предпочли бы

Ласки красивого юноши.

Обратим внимание на то, что отвергнутая рыцарем стареющая дама обвиняет его в том, за что ему в те времена грозила смертная казнь.

Она продолжает:

Господин рыцарь, вы оскорбили меня,

Напомнив мне о возрасте.

Хотя я уже простилась с молодостью,

Я все еще красива,

А мое положение так высоко,

Что любой готов любить меня,

Даже если моя красота потускнела.

Рыцарь отвечает ей, что она ошибается:

Мужчина любит даму не за ее родословную,

А за то, что она красива, учтива и разумна.

Вам следует запомнить эту истину9.

В этой поэме, как в зеркале, отразились противоречия между менестрелями и господами, между надменными дамами и их поклонниками, между идеальной любовью и реальностью. Образ прекрасной дамы – красивой, учтивой и разумной – превращается в образ гордой, тщеславной, уродливой и глупой аристократки. Церковь видела в женщинах искусительниц, ответственных за грехопадение человека. Мужчины в каждой женщине подозревали хитрость, которая позволила Еве склонить Адама нарушить запрет и вкусить от Древа Познания Добра и Зла. Женщину постоянно унижали, не желая признавать в ней личность, как в религиозных трактатах, так и в незатейливых светских комических повестях —fabliaux – «фаблио», но никто не ожидал, что такие слова слетят с уст придворного менестреля.

...

Образ прекрасной дамы – красивой, учтивой и разумной – превоплощается в образ гордой, тщеславной, уродливой и глупой аристократки.

В значительной степени расцвету рыцарского романа способствовала Мария Французская. Нам известно о ней не слишком много. Она жила в Англии и написала двенадцать восхитительных баллад и множество басен. Эти «повести в стихах», как она сама их называла, были созданы до 1066 года, когда Англия была захвачена норманнами. Конечно, они тоже служили распространению идеологии fin’ amor по обе стороны Ла-Манша.

Все произведения Марии посвящены любви, сюжет строится на образовании любовного треугольника, влюбленным досаждают злые силы, носителями которых могут быть и мужья, и сами любовники. О влюбленных судят по их великодушию, готовности к страданию и бесконечной преданности друг другу. Нет более благородной цели в жизни, чем любовь, но здесь важна мера. Истинная любовь способна пренебречь различиями в общественном положении. Другие авторы лирических песен, к примеру Гас Брюле, развивали эту тему: «Любовь не считается ни с происхождением, ни с богатством… она всех подчиняет себе… графов, герцогов, королей Франции». Когда король в повести Марии Французской «Эквитан» признается в любви жене своего сенешаля, он ухаживает за ней, обращаясь как с равной:

Дражайшая госпожа,

я отдаю свою судьбу в ваши руки!

Не смотрите на меня как на короля,

А смотрите как на своего возлюбленного! 10

Благодаря своей учтивости король становится ее любовником. Но их точит червь порока, который приводит их к гибели. Они хотели погубить ее мужа, но по воле случая погибают сами. Повесть заканчивается недвусмысленной моралью: «Не рой яму другому…».

Подобно «Эквитану», большинство произведений Марии Французской рассказывают о женщинах, вышедших замуж не по любви. В восьми из двенадцати баллад сюжет строится вокруг адюльтера. В повести «Гижмар» героине досаждает ревнивый муж, который держит ее взаперти в комнате, окно которой выходит на море. Все ее общество состоит только из одной преданной ей дамы и священника. Судьбе этой несчастной дамы суждено переплестись с судьбой молодого рыцаря Гижмара.

В начале рассказа Гижмару присущи все качества безупречного рыцаря, за исключением одного: он не знает любви. Автор говорит: «Природа совершила ошибку, сделав его безразличным к любви…Он вел себя так, будто и не нуждался в любви. Поэтому и друзья, и знакомые считали его ущербным»11. Однажды во время охоты, которая была его любимым занятием, он выследил белую лань с детенышем. Без колебаний он пустил стрелу и ранил мать, но стрела отскочила и ранила Гижмара в ногу. Спустя мгновенье оба, рыцарь и лань, лежали на земле так близко другу к другу, что Гижмар услышал, как лань говорит ему человеческим голосом, что его исцелит женщина, которой придется перенести много горестей из-за своей любви к нему, а ему суждено страдать от любви к ней. Как и в кельтской легенде, реалистичная картина искажается вторжением сверхъестественных сил, что несколько неожиданно для читателя.

Гижмар отправляется в путешествие, которое должно привести его к возлюбленной. Он находит стоящий на якоре корабль, на котором нет и следа его владельца, и устраивается на роскошном ложе с тончайшими простынями, украшенном драгоценными подсвечниками и убранном такими подушками, которые сохраняют молодость того, кто возлежит на них. Как и в «Ланселоте» Кретьена, рассказчик восторгается сказочными сокровищами, найденными героем в заколдованном королевстве. Волшебный корабль несет Гижмара по морю навстречу его несчастной судьбе: ему суждено встретиться с дамой, которую прячет от мира ревнивый супруг.

Однажды дама вместе со служанкой нашла полумертвого Гижмара. Они принесли его в покои и выходили. И Гижмар влюбился без памяти. Его больше не беспокоит рана, нанесенная стрелой, но он вдруг обнаружил, что «любовь подобна ране на теле» – она приносит боль и не дает уснуть. Мария Французская, как впоследствии Шекспир и Пруст, для описания жестоких мучений романтической любви использует аналогию со страданием от боли. Разумеется, дама отвечает ему взаимностью, их тайная любовь длится около полутора лет.

Автор не сообщает читателю, где был муж затворницы, пока она наслаждалась счастьем запретной любви. Он возвращается, раскрывает измену жены, и счастью любовников приходит конец. Гижмара отправляют прочь на том же корабле, который привез его в страну любви, и удрученный рыцарь возвращается в родные края. Финал истории наполнен удивительными приключениями, которые приводят героиню к возлюбленному: она попадает на волшебный корабль, и любовники, наконец, соединяются.

Истоки всех этих рассуждений о женской измене, вероятно, следует искать в том, что в Средние века браки по любви между знатными людьми были редкостью. Как мы видим, не было ничего необычного в том, что совсем юную девушку выдавали замуж за старика, если он был богат и имел высокое социальное положение. Ее мечты о привлекательном рыцаре, с которым она могла бы разделить свою судьбу, не имели никакого отношения к супружеской жизни. Любовные фантазии в балладах Марии Французской никак не соотносились с реальной жизнью. Мужьям приходилось мириться с историями о супружеской измене и любовных треугольниках, но они, вероятно, могли тешить себя надеждой, что такие женщины существуют только в куртуазных поэмах и романах.

...

Рыцарь почувствовал, что «любовь подобна ране на теле» – она приносит боль и не дает уснуть.

Конечно, мы не знаем, как часто на самом деле жены изменяли мужьям. Жену, которую разгневанный супруг заставал на месте преступления, можно было выгнать из дома, но ее уже не сжигали заживо, как было принято в прежние времена, к примеру, в Древнем Риме, где можно было так наказать и неверную жену, и ее любовника. К XII веку браки во Франции подчинялись каноническому, то есть церковному, праву, и со времен Античности отношение к супружеской измене значительно изменилось. В частности, «муж не имел права убить изменившую ему жену». Если же супруг не желал избавиться от неверной жены, на него на два года налагали епитимью12.

Что до неверных мужей, то у женщины никогда не находилось веского повода покинуть своего мужа. Для этого были нужны отягчающие обстоятельства, например присутствие под супружеским кровом любовницы. Несмотря на то что в средневековой литературе преимущественно описываются измены со стороны жены, а о неверности мужа в ней можно найти лишь скупые сведения, несомненно, что и она была не менее распространена, чем измена жены.

...

Жену, которую разгневанный супруг заставал на месте преступления, можно было выгнать из дома, но ее уже не сжигали заживо, как было принято в прежние времена.

Модель куртуазной любви ограничивалась только благородным обществом. Люди низших сословий были озабочены поисками хлеба насущного, и у них не было времени и сил на любовные игры. Во всяком случае, таково было мнение трубадуров и менестрелей – они не оставили нам свидетельств о всепоглощающей страсти прачки к конюху. Крестьяне и работники, жившие в деревне, ремесленники и торговцы, проживавшие в городах, были далеки от сказок о рыцарской любви так же, как безработные американцы были далеки от «салонных героев» кинематографа 30-х годов XX века. Считается, что низшие слои средневекового общества не были подвержены влиянию фантазий о супружеских изменах, свойственных «господам». Известен популярный в крестьянской среде жанр средневековой песни, которая называется причитанием «несчастной жены» – la mal marie , – в которой присутствует модель любовного треугольника. Эта песня взята из сборника Риа Лемэра, сотрудника университета в Пуатье.

Муж мой, мне постыла твоя любовь,

У меня теперь есть дружок!

Он красив и благороден.

Муж мой, мне постыла твоя любовь,

Он служит мне днем и ночью,

Вот почему я так люблю его13.

Несчастные в замужестве женщины в этих народных песнях не ведают чувства вины:

Мой муж ни на что не годен,

Вместо него я возьму любовника…

В одной балладе женщина жалуется на то, что муж избил ее, застав с дружком. И она решила отомстить ему:

Я сделаю из него рогоносца…

Пойду и лягу спать обнаженной

Рядом с моим дружком14.

В другой балладе несчастная жена повторяет, оплакивая свою судьбу:

Не бей меня, жалкий муж!

Но при этом предупреждает его:

Если ты будешь мучить меня,

Я выберу другого любовника…

Мы будем любить друг друга

И будем вдвое счастливее15.

В этих песнях можно усмотреть намек на перенос сюжета из «благородной» литературной среды в народную среду – фольклорную. А поскольку эти песни вложены в уста жены, а не любовника, они, кроме всего прочего, свидетельствуют о том, как меняются культурные роли и гендерные ограничения. Среди представителей самой ранней поэзии трубадуров были женщины-трубадуры, а среди тех, кто исполнял первые французские народные песни, были те, кто оплакивал свою незавидную долю и восхвалял своих любовников.

Хотя трудно предположить, насколько верно отражали реальную жизнь эти песни, можно с уверенностью сказать, что они повлияли на восприятие любви. Создание мифа о романтической любви было сменой парадигмы, когда родилось радикально новое понимание отношений между полами, имевшее поразительные последствия, пролонгированные во времени.

Во-первых, представления о любви феминизировались. В центре событий оказалась дама, и, по всей вероятности, это уже никогда и никому не удастся изменить. Французские женщины, выступая одновременно в роли предмета мужских вожделений и субъекта, подчиняющего мужчину своему желанию, завоевали непревзойденный авторитет в любовных делах. В жизни, как и в литературе, привыкли к тому, что потомки Изольды и Джиневры по женской линии должны быть привлекательными для мужчин. Француз никогда не поверит, что женщины менее страстны, чем мужчины.

Более того, XII век открыл миру французских женщин-писательниц, обращавшихся к теме любви так, как они ее понимали. Самые знаменитые из них за последние 900 лет: Мария Французская, Кристина де Пизан, Луиза Лабе, мадам де Лафайет, мадам де Сталь, Жорж Санд, Симона де Бовуар, Виолетта Ледюк, Маргерит Дюрас, Франсуаза Саган, Элен Сиксу, Анни Эрно. Многие из них не скрывали своих сексуальных желаний, как французская поэтесса XVI века Луиза Лабе, «сгоравшая» от любви.

Во-вторых, мужчинам и женщинам пришлось принять определенный свод правил, обязательный для любовников. Большое значение придавалось внешности, особенно это касается женщин. Влюбленность часто возникает с первого взгляда на прекрасную даму: сердце мужчины покоряется красоте. Французы до сих пор говорят о любви ип coup defoudre – буквально: «удар молнии», по-английски можно сказать love at first sight – «любовь с первого взгляда». Конечно, мужчина тоже должен располагать к себе, хотя его главные достоинства совсем иного рода: в первую очередь, ценилась его храбрость и верность.

В-третьих, на пути романтической любви обязательно должны встречаться препятствия, придающие остроту любовным переживаниям. То же можно сказать и о некоторых современных романах. Дени де Ружмон утверждал, что препятствия укрепляют романтическую любовь, будь то в XII веке или в наши дни16. Но, несмотря на опасности путешествия, вопреки сопротивлению семьи, церкви и общества, средневековые истории о любви вне брака не всегда заканчивались изгнанием из общества или самоубийством. Героине не обязательно было убивать себя, как поступила Д и дона из «Энеиды» Вергилия, неверных жен не принуждали носить на одежде вышитую красными нитками букву А, которая означала «адюльтер», как в романе Готорна «Алая буква».

...

Французские женщины, выступая одновременно в роли предмета мужских вожделений и субъекта, подчиняющего мужчину своему желанию, завоевали непревзойденный авторитет в любовных делах.

Во Франции и сегодня адюльтер не считается таким уж пятном на репутации, как, например, в США. Моим французским друзьям не вполне понятна шумиха, поднятая вокруг истории Билла Клинтона и Моники Левински, они осуждают его только за то, что он не остановил свой выбор на ком-нибудь постройнее и поинтереснее. Одна француженка, депутат Парламента и борец за религиозные права, ведущая кампанию против абортов и гомосексуальных отношений, даже приветствовала увлечение Клинтона: «Этот мужчина просто любит женщин! Это признак отменного здоровья»17.

Французы привыкли, что их президенты почти не утруждают себя тем, чтобы скрывать свои внебрачные связи. Жискар д’Эстэн, президент Франции в 1974–1981 годах, даже написал о них в своих мемуарах и двух романах, последний из которых он издал, когда ему было за восемьдесят. Супружеские измены Жака Ширака, президента Франции в 1995–2007 годах, раскрыл его бывший водитель Жан-Клод Ломон. В 2001 году он поделился с публикой своими воспоминаниями, а супруга Ширака призналась, что мирится с его образом жизни ради детей, не позволяя ему забыть о них18.

Когда один журналист спросил президента Франции Франсуа Миттерана, правда ли, что у него есть внебрачная дочь, тот ответил: «Да, это правда. Ну и что? Это касается только меня». Когда он умер, на его похоронах присутствовали дети от обоих браков вместе со своими матерями – Даниэль Миттеран и Анн Пенжо.

...

Анн Синклер не отходила от мужа, когда его обвиняли в изнасиловании горничной в нью-йоркком отеле, а когда все обвинения были сняты, вышла из зала суда, держа его за руку.

Ходили слухи, что Доминик Стросс-Канн, не так давно бывший главой Международного валютного фонда, возможный кандидат в президенты Франции, неисправимый женолюб и сердцевед. Его супруга, телевизионный журналист Анн Синклер, в 2006 году заявила, что не страдает от репутации своего мужа: «Нет! Я даже горжусь этим… Меня все устраивает до тех пор, пока он привязан ко мне, а я к нему». Анн Синклер не отходила от мужа, когда его обвиняли в изнасиловании горничной в нью-йоркском отеле, а когда все обвинения были сняты, вышла из зала суда, держа его за руку. Жены американских политиков, ускользавших из супружеской постели и ставивших семью в неловкое положение, например супруги губернаторов Марка Сэнфорда и Арнольда Шварценеггера, не терпели подобного поведения и обращались в суд, требуя развода и яростно защищая интересы своих детей.

Примечательно, что все эти примеры касаются неверных мужей. Во Франции никогда не было женщины-президента и не так много женщин-министров, сенаторов или депутатов. Но прошлое жены Никола Саркози Карлы Бруни наверняка помешало бы ей стать первой леди в Америке. Карла – невероятно успешная певица, автор песен и бывшая модель (чьи фото в обнаженном виде можно найти в Интернете), она не делает секрета из того, что у нее было тридцать с чем-то любовников, в числе которых певец Мик Джаггер и бывший французский министр Лоран Фабиус. У нее есть внебрачный сын, родившийся в результате романа с философом, радио– и телеведущим Рафаэлем Энтованом, начавшегося в тот момент, когда она была еще замужем, и продолжавшегося восемь лет. Жюстин Леви, бывшая жена Энтована, написала в 2004 году роман об этой истории «Ничего серьезного» (Rien de Grave). Впрочем, ошеломительный брак Бруни и Саркози в 2008 году, вскоре после его развода, помог ему отчасти вернуть себе популярность, несколько пошатнувшуюся с тех пор, как он впервые был избран президентом.

В-четвертых, несмотря на то что средневековая литература воспевала внебрачную любовь, она, тем не менее, породила отдельные замечательные типажи страстно влюбленных друг в друга супругов, таких как Эрек и Энида. Эти истории предлагают читателю подумать о том, что супружеская любовь требует некоторой изобретательности, игривости и воздержанности, которые обычно приписываются неженатым любовникам.

...

Француженки склонны отдавать приоритет роли жены независимо от наличия детей и работы. Достаточно вспомнить, что по-французски слово femme обозначает и женщину, и жену.

Наблюдая французское общество в течение последних пятидесяти лет, я не перестаю удивляться тому, какие усилия прилагают и мужчины, и женщины к тому, чтобы и в браке сохранить атмосферу романтики. Француженки склонны отдавать приоритет роли жены независимо от наличия детей и работы. Достаточно вспомнить, что по-французски слово femme обозначает и женщину, и жену. Элизабет Бадентер в своей книге «Конфликт: Женщина и мать» замечает, что женщины не должны позволить «тирании материнства» возобладать в семье над ролью жены19.

Подозреваю, что американки, и те, что сидят с детьми, и те, что сумели сделать карьеру, почти так же, как француженки, ставят роль жены на первое место. Наверное, они не стали бы пользоваться уловками, на которые пускалась одна знакомая мне дама на девятом десятке, прилагавшая огромные усилия, чтобы удержать своего мужа, который был немного младше нее. Однажды, вернувшись из магазина, она с волнением стала рассказывать мужу о том, как упала на улице. Муж, одновременно огорченный и раздраженный, сказал, что ей не следовало бы ходить на таких высоких каблуках. Потом, когда она призналась мне, что совсем не ушиблась, я спросила, зачем ей нужно было докучать мужу своими рассказами о падении. «Чтобы подогреть интерес Майкла ко мне, – сказала она. – Если бы ничего не произошло на самом деле, я бы что-нибудь придумала».

...

– Ему шестьдесят восемь лет, и он красив, как бог.

– Американка никогда не сказала бы то, что вы сказали мне сейчас.

– А что бы она сказала?

– Скорее всего, что-нибудь вроде… «Ему шестьдесят восемь лет, и у него шило в заднице».

Вспоминаю свою беседу с Элизабет Бадентер, которая стала для меня настоящим откровением и повлияла на мое понимание французского романа. Когда ее муж Роббер Бадентер был избран в Сенат, после того как долго работал на руководящих постах самого высокого ранга, я легкомысленно заметила: «Не знаю, сколько ему лет, но…». Она остановила меня, ответив с улыбкой: «Ему шестьдесят восемь лет, и он красив, как бог». Меня изумило ее открытое отношение к чувственной любви, и я смогла только пробормотать: «Американка никогда не сказала бы то, что вы сказали мне сейчас». Она искренне удивилась: «Почему же?»

Я ответила: «Не знаю».

Ей стало интересно: «А что бы она сказала?» – «Скорее всего, что-нибудь вроде… “Ему шестьдесят восемь лет, и у него шило в заднице”».

Мы расхохотались, а потом я попробовала исправить впечатление: «Вероятно, я преувеличиваю. Возможно, она сказала бы что-то вроде: “Он еще в отличной форме”, – но не думаю, чтобы она повторила то, что сказали мне вы: “Ему шестьдесят восемь, и он выглядит, как кинозвезда”. Мы, американки, почти никогда не отзываемся так о своих мужьях».

До сих пор не могу понять, почему мы этого не делаем!

Диана Аккерман в своей книге о любви «Естественная история чувств» (A Natural History of Senses) утверждает, что американское общество стесняется любви. Она пишет:

«Мы с неохотой признаемся в том, что любим. Даже когда, запинаясь и сгорая от стыда, произносим это слово»20. Наша словесная робость только усиливается, когда мы сравниваем себя с французами.

...

«Загадка – главная составляющая, постоянно подстегивающая интерес партнера. Чтобы брак не наскучил, я должен чувствовать, что моя жена таит в себе много такого, о чем мне еще ничего не известно».

Я расскажу вам еще об одной симпатичной паре парижан, где муж не скрывает своей нежной привязанности к жене. Карл – обаятельный доктор, которому далеко за пятьдесят. У его красавицы-жены Симоны довольно сложный характер. Она всегда чувствует себя на высоте, начиная с одежды и питания и заканчивая образованием и остроумием, и Карлу достается от нее в случае малейшего промаха. После одного из ее выпадов Карл повернулся ко мне и задумчиво сказал: J’aile malheur daimer та femme – «Мое несчастье в том, что я люблю свою жену».

Этот мужчина – красивый, галантный, с прекрасной речью и тонким, глубоким умом, знаток искусства, после тридцати лет брака все еще любящий свою жену, – словно сошел со страниц средневекового романа. Он охотно мирится с ее властным характером, потому что любит ее. Как «рыцарь без страха и упрека», он превозносит любовь, несмотря на муки, которые она ему доставляет. А жена, в свою очередь и на свой манер, отвечает ему взаимной любовью.

Мой младший сын однажды отметил разницу между Симоной, с которой был знаком, и американскими женщинами. «Она не просто красива, – сказал он, – скорее загадочна». Что верно, то верно!

...

Французы предпочитают смотреть на любовь как на игру, в которой нельзя открывать все карты, чтобы сохранить интригу и возможность развития отношений.

Француженки культивируют загадочность. Я не удивилась, прочитав недавно в журнале статью по поводу моногамии, на которую французские психотерапевты смотрят совсем не так, как их американские коллеги. В статье обсуждался вопрос, должны ли супруги говорить между собой обо всех аспектах своей жизни. Одного парижского семейного врача ужасала сама мысль об этом, даже если речь шла о беседе в кабинете консультанта. Он утверждал, что «загадка – главная составляющая, постоянно подстегивающая интерес партнера. Чтобы брак не наскучил, я должен чувствовать, что моя жена таит в себе много такого, о чем мне еще ничего не известно»21. Он уподобляет удачные отношения в браке двум пересекающимся окружностям, которые лишь отчасти перекрывают друг друга. «Во Франции, – говорит он, – если мы имеем в виду отношения между супругами, эти окружности редко перекрывают друг друга больше чем на одну треть. У нас женатые люди не только имеют право на частную жизнь, они обязаны иметь личную жизнь, чтобы сохранять взаимный интерес и притягательность друг для друга».

Это можно называть загадочностью, уловками или обманом, но в том, что касается любви, у французов и француженок мало распространены откровения, столь популярные у американцев.

Они предпочитают смотреть на любовь как на игру, в которой нельзя открывать все карты, чтобы сохранить интригу и возможность развития отношений.

Осмыслению этой разницы я посвятила большую часть своей жизни и, проанализировав национальную историю наших стран, пришла к некоторым выводам, которые трудно оспорить. Американский идеал любви, учитывая все его трансформации на протяжении двухсот лет, развивался в незнакомом, новом мире, где супруги, чтобы выжить, должны были идти «в одной упряжке». В отдалении от поселений, без родителей, братьев и сестер, на которых можно было бы положиться, мужья и жены вместе противостояли и стихиям, и чужакам. До начала XIX века романтическая любовь не была для американцев обязательным условием для вступления в брак, да и позднее главным для них понятием оставалась семья. Долгое время американки воспитывались в традиции, которую один писатель назвал так: «сильные матери, слабые жены»22. И сейчас потребности женатой пары часто отходят на задний план, уступая первенство потребностям детей, хотя при этом бывает сложно сохранить любовные отношения между супругами. Моя невестка-француженка вспоминает, как, впервые приехав в США, была шокирована, услышав от одной из своих коллег, что ради детей она могла разойтись с мужем, посчитав его «случайным эпизодом» в своей жизни.

...

В нашей стране потребности женатой пары часто отходят на задний план, уступая первенство потребностям детей, хотя при этом бывает сложно сохранить любовные отношения между супругами. Моя невестка-француженка, впервые приехав в США, была шокирована, услышав от одной из своих коллег, что ради детей она могла разойтись с мужем, посчитав его «случайным эпизодом» в своей жизни.

С другой стороны, французы, имеющие многовековой опыт ухаживания за возлюбленной, создали свое понимание романтической любви. Короли и королевы, благородные господа и дамы, менестрели и писатели превозносили, поэтизировали и изображали любовь. Начиная со времен Средневековья у них всячески поощрялась эротическая любовь, у нее были свои правила и идеалы, которым следовали все люди одного круга. Со временем то, что зародилось в герметичной атмосфере провинциальных и королевских дворов, выплеснулось за их границы, пережив эпоху трубадуров и менестрелей.

Глава вторая,

в которой ваше внимание займет великолепный «галантный век» Франции. Галантность в это время стала синонимом искусства обольщения, и тон в этой сфере общественной жизни задавал сам король. Король-Солнце Людовик XIV стал известен в мировой истории не только своими политическими достижениями, но и армией любовниц и фавориток, среди которых значились юная Луиза Лавальер, демоническая мадам де Монтеспан и набожная госпожа де Ментенон. Мадам де Лафайет, их современница и автор романа «Принцесса Клевская», впрочем, описывает события прошлого – времена безраздельного царствования Дианы де Пуатье, фаворитки короля Генриха II, но в этом «прошлом» легко узнается настоящая жизнь французского высшего света – развращенного и беззастенчиво утоляющего свои страсти. «Принцесса Клевская» считается первым психологическим произведением, породившим европейскую традицию эротического и любовного романа. Куртуазная культура предполагала счастливое единение любящих сердец, преодолевших огромное количество препятствий, в то время как циничный «галантный век» ставил под сомнение возможность счастливой развязки, концентрируясь на переживаниях героев.

Галантная любовь: «Принцесса Клевская»

Честолюбие и любовные интриги были у двора в крови, они занимали внимание как мужчин, так и женщин.

Мадам де Лафайет. Принцесса Клевская, 1678

Начиная с XII века при роскошных дворах по всей Франции поощряли искусства, в том числе искусство любви. Разумеется, страстные почитатели любой культуры могут предоставить свидетельства триумфа их собственной традиции в Средние века и в эпоху Возрождения, но я вряд ли ошибусь, если скажу, что свет французской культуры падал на всю Европу вплоть до падения французской монархии – до конца XVIII века.

...

Когда королева пребывала в ожидании рождения наследника, король имел право принимать в своей спальне другую женщину, назначив ей тайное свидание. Фаворитки короля могли соперничать в богатстве и влиянии с самой королевой.

В любовных делах страстно приветствовали новый стиль – galanterie, или галантность, в широком смысле включавший в себя утонченные манеры в отношениях мужчины к женщине, который при ближайшем рассмотрении оказывался искусством нравиться женщинам. Он господствовал в высшем свете добрых три сотни лет. Хотя его понимание со временем изменилось, мы все еще используем слово «галантный» применительно к мужчине, когда он любезен с женщинами, блещет остроумием и очаровывает обаянием.

Galanterie – «галантность» (франц.), galant – «галантный», galante – «галантная», le vert gallant – «сердцеед» (прозвище короля Франции Генриха IV), Fetes galantes – «галантные празднества» (жанр изобразительного искусства, излюбленный жанр Ватто), Le Mercure galant – «Галантный Меркурий» (название комедии в стихах Бурсо, а позднее – прообраз французского журнала мод), Les Indes gallantes – «Галантные индийцы» (опера Рамо), Annales galantes – «Любовные хроники» (роман мадам де Вильдье), Lettres galantes – «Любовные письма», точнее – «Любопытные и поучительные любовные письма» (сочинение Виктории Томассен де Лагард), Les Muses galantes – «Влюбленные музы» (пьеса Руссо и одноименная опера)… Все эти слова были в ходу в высших слоях общества еще со времен Средневековья. Мужчины должны были проявлять учтивость по отношению к дамам столь же непринужденно, как и сидеть в седле. Отсутствие интереса к противоположному полу у аристократии XVI–XVIII веков считалось пороком. В среде трубадуров галантность не служила залогом долговечной и верной любви. Средневековая куртуазная любовь предполагала преданность одной-единственной даме, которая, как правило, была замужем и занимала более высокое общественное положение, чем рыцарь. Галантность распространялась только на людей своего круга: мужчины обычно ухаживали за дамами своего сословия, но могли уделить внимание и женщине, чей статус не совпадал с их собственным, хотя было понятно, что у влюбленных, занимающих неравное общественное положение, было мало шансов вступить в брак.

...

Французские короли наслаждались правом на полигамию, которое давал им их статус. Даже если дама не стремилась к близости с королем, ему не стоило большого труда убедить ее в том, что это в ее интересах, и ей приходилось уступить желанию короля.

Галантность достигла расцвета при французском королевском дворе. В отличие от описанных в средневековой литературе обманутых или оставленных супругов королевские особы имели право делить свою постель не только с венценосным супругом или супругой. Когда королева пребывала в ожидании рождения наследника, король имел право принимать в своей спальне другую женщину, назначив ей тайное свидание. Со временем фаворитки короля могли соперничать в богатстве и влиянии с самой королевой.

Король эпохи Возрождения Франциск I (1494–1547) поселил свою официальную любовницу – maitresse еп titre – Анну, герцогиню Этампскую, в королевском замке в Фонтенбло. Любовные интриги короля с Анной и с другими дамами не ограничивались Фонтенбло, он принимал любовниц и в Лувре, и замках, расположенных в долине Луары, превратившихся в сады наслаждений для короля и его свиты.

Его преемники – Генрих II, Генрих IV, Людовик XIV и Людовик XV – не менее известны своими любовными подвигами и огромным числом покоренных женщин, включая официальных фавориток. Можно сказать, что французские короли наслаждались правом на полигамию, которое давал им их статус. Даже если дама не стремилась к близости с королем, как это было в случае с юной Габриэлой д’Эстре, приближенной к себе Генрихом IV, ему не стоило большого труда убедить ее в том, что это в ее интересах, в интересах ее семьи, и ей пришлось уступить желанию короля. Вот как он обращался к ней в одном из своих многочисленных любовных писем, написанном 19 апреля 1593 года: «Спи сладко, радость моя, и ты будешь свежа и румяна, когда я снова увижу тебя»1.

Вероятно, самой дерзкой среди пятидесяти любовниц Генриха IV была Генриетта д’Антраг, заменившая умершую в родах Габриэлу. Говорят, что она была способна на такие слова и поступки, которые могли не понравиться королю, в том числе сказать ему в глаза, что от него пахнет тухлятиной. Генрих IV сохранил за Генриеттой место своей первой любовницы даже тогда, когда привез в Париж Марию Медичи, решив жениться на ней. В течение десяти лет брака (1600–1610), за время которого она родила ему шестерых наследников, королеве приходилось мириться с ненасытной тягой супруга к внебрачным связям. Он даже получил прозвище Le Vert Galant – Сердцеед. И до сих пор это слово красуется на вывеске знаменитого парижского ресторана, расположенного неподалеку от статуи Генриха IV на Новом мосту.

До самой смерти Генрих IV менял женщин как перчатки, причем одним он признавался в любви, а других просто соблазнял. Его последней, поздней любовью стала юная девушка, которую он увел у своего друга, видного военного и дипломата Франсуа де Бассомпьера. Историю увлечения королем мадемуазель де Монморанси мы знаем из мемуаров ее жениха де Бассомпьера.

...

Любовные интриги были при дворе, как правило, элементом политики. С кем проводить время и на ком жениться – было не только частным делом придворных французского короля.

В октябре 1608 года, когда Бассомпьеру было двадцать девять лет и он мог похвастаться тем, что имеет несколько любовниц, ему представилась возможность жениться на пятнадцатилетней дочери коннетабля де Монморанси. Это был выгодный для Бассомпьера союз, кроме того, девушка была удивительной красавицей и очень ему нравилась. Но в январе 1609 года ее увидел король и, как он признавался Бассомпьеру, «не только влюбился в мадемуазель де Монморанси, но влюбился яростно и неистово. Если ты женишься на ней и она полюбит тебя, я тебя возненавижу», – сказал он своему другу и верноподданному2.

Король решил, что Шарлотта должна стать ему «утешением» в старости. В то время ему было пятьдесят шесть лет, и жить ему оставалось чуть больше года. Он хотел выдать ее замуж за своего племянника, принца Конде, который «любит охоту в сотни тысяч раз больше, чем женщин». Принц будет получать 100 ООО франков в год «на развлечения», а его юная жена станет ублажать короля. Он попытался убедить Бассомпьера в том, что ему ничего не нужно от нее, кроме привязанности. В качестве компенсации король предложил Бассомпьеру устроить его брак с другой высокопоставленной дамой, даровать ему герцогское звание и сделать пэром. Мадемуазель де Монморанси и Бассомпьеру не оставалось ничего другого, как только покориться. Однако эта история закончилась совсем не так, как планировал Генрих IV. Свадьба с принцем Конде состоялась 17 мая 1609 года, и вскоре супруги, к большому огорчению короля, сбежали в Брюссель.

Мне кажется, совершенно ясно, что любовные интриги были при дворе, как правило, элементом политики. С кем проводить время и на ком жениться – было не только частным делом придворных французского короля. Это касалось их родственников, друзей, священников, самого короля и королевы, представителей знати, которые старались обойти друг друга, чтобы снискать милость короля. В обществе, где целые семейства можно было вознести или погубить благодаря лишь удачной женитьбе либо опрометчивой связи, любовь была на последнем месте в череде многочисленных соображений, с которыми следовало считаться молодому человеку или девушке, впервые испытывая муки страсти.

Никто так ярко не описывал интриг при французском дворе, как мадам де Лафайет в романе «Принцесса Клевская». Она пишет: «На карту были поставлены многочисленные интересы, судьба различных фракций, и женщинам отводилась в них такая важная роль, что любовь всегда переплеталась с политикой, а политика с любовью»3.

«Принцесса Клевская» вышла в свет в 1678 году и стала во Франции бестселлером, уже в следующем году появился ее перевод на английский язык. В обеих странах разгорелась полемика по поводу этой книги. Особенно остро дискутировался главный вопрос: «Кто же были эти „французские острословы”, раскрывшие эротические тайны французского двора?»4

Хотя мадам де Лафайет никогда не призналась в авторстве этого сочинения, да и других, которые позднее тоже приписывались ей, в наше время почти не осталось сомнений в том, что они принадлежат ее перу. Возможно, она написала их, сотрудничая с некоторыми мужчинами, принадлежавшими к ее интеллектуальному кружку, и, вероятнее всего, вместе со своим близким другом герцогом де Ларошфуко, чьи полные цинизма «Максимы» уже привлекли внимание широкого круга читателей. Анонимность сочинения сама по себе указывает на то, что оно принадлежит женщине, поскольку в XVII веке даме не подобало печататься под собственным именем.

«Принцесса Клевская» – один из первых в мире психологических романов и, как мне кажется, не имеет себе равных в литературе XVII века. Этот роман сыграл важную роль и в моей жизни, поэтому я почувствовала личную обиду, когда президент Саркози сказал, что эта книга недостойна того, чтобы ее включили в программу французских учебных заведений. Я бы примкнула к тысячам французов, которые в качестве политического протеста устроили публичные чтения этого романа. Популярность президента Саркози упала во всех департаментах Франции, а продажи романа «Принцесса Клевская» резко увеличились.

...

Сюжет романа ХVII века все еще сохраняет признаки сюжета средневекового рыцарского романа, где доминирует желание доблестного мужчины завоевать сердце прекрасной дамы, которая, как правило, уже замужем за кем-то другим.

Это относительно небольшое сочинение по понятным причинам приобрело массу поклонников. Это история любви, пусть и несбывшейся любви, героями которой являются молодая замужняя благородная дама и ее не менее благородный поклонник. Это матримониальная драма, совершенно не похожая на те, что были написаны до нее. Иногда этот роман испытывает доверчивого читателя, в нем есть и подслушанные разговоры, и потерянные письма, он подкупает правдивым описанием переживаний влюбленных женщин и мужчин, предающихся своим чувствам так неосторожно. Мадам де Лафайет переносит нас в XVI век – роман охватывает 1558 и 1559 годы. Пожалуй, можно говорить об историческом романе, поскольку он основан на реальных событиях и в нем действуют реальные персонажи. Только принцесса Клевская и ее судьба – абсолютный вымысел автора, а ее жизнь, в которой сплелись обстоятельства жизни разных женщин, представляет собой роман в прямом смысле этого слова. Сюжет романа XVII века все еще сохраняет признаки сюжета средневекового рыцарского романа, где доминирует желание доблестного мужчины завоевать сердце прекрасной дамы, которая, как правило, уже замужем за кем-то другим. Возвращаясь на сто лет назад, во времена Дианы де Пуатье, знаменитой фаворитки короля Генриха II, затмившей свою королеву Екатерину Медичи, автор находит отличный антураж для любовной истории, зарождающейся в паутине дворцовых интриг. Тем не менее перемена времени действия никого не ввела в заблуждение: «Принцесса Клевская» изображает жизнь королевского двора, где вращалась сама мадам де Лафайет, – двора короля Людовика XIV. За сословной иерархией и придворным этикетом скрывался мир тайных свиданий, когда мужчины и женщины, сбрасывая одежду и парики, забывали о своем социальном положении. И каждый в душе тосковал по взаимной любви и жаждал ее удовольствий.

Мы знаем, что Людовик XIV, следуя зову сердца и не в силах забыть о своей юношеской любви к мадемуазель де Манчини, поставил под угрозу свою свадьбу с Марией Терезией Испанской. Хотя его и убедили заключить брак по политическому расчету, история жизни Людовика XIV включает длинный список фавориток, в том числе его официальную любовницу Луизу де Лавальер, которая стала матерью его детей, причем двое из них остались в живых. Не меньшее влияние имели на него мадам де Монтеспан, родившая ему семерых детей, и мадам де Ментенон, воспитательница его незаконнорожденных детей, на которой он тайно женился зимой 1694/95 года, когда отношения с мадам де Монтеспан исчерпали себя, а королева Мария Терезия умерла. Мария Терезия более двадцати лет была ему верной женой, она с поразительным тактом мирилась с любовницами своего супруга и переносила язвительные колкости властной госпожи де Монтеспан. Говорят, что Людовик сказал на похоронах Марии Терезии: «Это единственное огорчение, которое она мне причинила».

Как видим, во Франции существовала давняя традиция, позволявшая французским королям иметь официальных любовниц. Считалось, что король совмещает в себе две сущности. Одна из них – божественная, передававшаяся по прямой линии от венценосного отца к венценосному сыну, а вторая – человеческая, свойственная всем людям. Никто, кроме строгих священников, не мог пожурить короля за его любовные интриги. Количество внебрачных связей было свидетельством его мужественности. Такое отношение к власти сохранялось во Франции еще долгое время после свержения монархии, распространившись затем на президентов, чьи внебрачные похождения были публичным достоянием и никогда не мешали их карьере.

...

Никто, кроме строгих священников, не мог пожурить короля за его любовные интриги. Количество его внебрачных связей было свидетельством его мужественности.

Еще до замужества будущая мадам де Лафайет, которая была фрейлиной Анны Австрийской, матери Людовика XIV, была хорошо осведомлена о «шалостях» французской знати. В 1665 году, выйдя замуж за графа де Лафайет, она продолжала свое близкое знакомство с двором, хотя супруги жили довольно далеко от столицы, в Оверни. Она вышла замуж в двадцать один год и уже не считалась «юной» невестой, так как обычно благородных девиц выдавали замуж после пятнадцати лет, пока у них еще не было возможности попасть в сети соблазнителей. Как и большинство женщин ее сословия, Мари Мадлен выдали замуж за немолодого человека. Среди дворян браки по сговору родителей, каким был реальный брак мадам де Лафайет и вымышленный брак принцессы Клевской, были нормой еще и в начале XX века. Родители стремились женить своих сыновей или выдать замуж дочерей, руководствуясь размерами состояния претендента и его семейными связями. Никто из них не мог рассчитывать на брак по любви.

В романе, когда будущей принцессе Клевской едва исполнилось шестнадцать лет, ей нашли достойную партию – принца Клевского; она согласилась выйти за него замуж, хотя и не любила его. Во-первых, ей еще не доводилось испытывать того восхитительного душевного смятения, которое французы называют troubles – «волнение, беспокойство». Она жила под крылом своей овдовевшей матери, мадам де Шартр, слывшей утонченной и добродетельной женщиной, которую слушалась всегда и во всем. Мадам де Шартр заботилась не только об остроумии и красоте своей дочери – двух качествах, необходимых для достигшей брачного возраста девушки, – но старалась привить ей «добродетельность». Женская добродетель сводилась, главным образом, к тому, чтобы избегать знакомств с представителями противоположного пола, которые могли бы соблазнить ее или испортить ее репутацию. Мадам де Шартр предостерегала дочь от опасностей любви, какими бы заманчивыми они ни казались. Она рассказывала ей о «мужском лицемерии, об обмане и мужской неверности, о гибельных последствиях любовных интриг для супружеской жизни», убеждая дочь в том, что «только взаимная любовь между мужем и женой может обеспечить счастье женщины».

...

Благородных девиц выдавали замуж после пятнадцати лет, пока у них еще не было возможности попасть в сети соблазнителей.

Впервые появившись при дворе, девушка произвела настоящий фурор. Принц Клевский был сражен наповал ее красотой и скромностью и тотчас влюбился. Это был классический coup defoudre – любовь с первого взгляда, мгновенно поразившая его сердце.

Хотя у него и появляются соперники, события складываются в пользу принца Клевского. Он находит возможность рассказать девушке о своей любви, причем делает это в очень достойной и уважительной манере. «Он умолял, чтобы она открыла ему свои чувства, и сказал, что его чувства к ней таковы, что если бы она покорилась желанию матери только из почтения к ней, то сделала бы его навеки несчастным».

Вся эта высокопарная речь сводилась к одному вопросу: «Вы меня любите?» Этот вопрос зачастую вызывает чувство тревоги и у того, кто его задает, и у того, кто должен на него ответить. Чувство любви возникает внезапно, и мы не всегда можем вполне отдавать себе отчет в том, что с нами происходит. Мадемуазель де Шартр, еще не изведавшая чувства любви, сообщила матери о желании выйти замуж за принца Клевского, который вызывает у нее «меньшее отвращение, чем другие мужчины, но она не чувствует к нему особого влечения».

Мадам де Шартр приняла предложение принца, который просит руки ее дочери, не имея никаких причин сомневаться в том, что она выдает свою дочь замуж за человека, которого та сможет полюбить. В этом смысле их брачный союз не отличался от традиционного брака, когда родители выбирают супругов своим детям в надежде на то, что жених и невеста когда-нибудь полюбят друг друга.

В наши дни большинство молодых людей полагают, что могут выбрать себе пару по любви, во взаимности которой они уже имели возможность убедиться, тогда как брак по сговору родителей предполагает, что молодые полюбят друг друга со временем. Читая «Принцессу Клевскую», мы переносимся в ту пору западной истории, когда романтическая любовь начала вторгаться в область выбора человека для заключения брачного союза даже в среде высокопоставленной знати.

Вскоре состоялась помолвка, а затем и венчание мадемуазель де Шартр и принца Клевского. Брачная церемония и праздничный ужин, на котором присутствовали король и королева, прошли в Лувре. Мы пролистали всего лишь страниц двадцать романа, а свадьба уже состоялась. То, что было бы счастливым концом в английском романе XVIII или XIX века, оказывается только началом этой исконно французской истории.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Давид Серван-Шрейбер – не самый простой автор.Он писал простыми словами о самых сложных вещах. О жиз...
В руководстве, написанном известными специалистами, психологом Сарой Файн и социальным работником По...
Чогьям Трунгпа Ринпоче (1939–1987 гг.) – буддийский мастер, внёсший большой вклад в распространение ...
Доротея Дэрент жила в сельской глубинке, считала себя совершенно непривлекательной и не надеялась на...
К московскому адвокату обратилась владелица галереи антиквариата Цветкова. Ее история была и банальн...
Роман «Любовь фрау Клейст» – это не попсовая песенка-одногодка, а виртуозное симфоническое произведе...