Русь против европейского ига. От Александра Невского до Ивана Грозного Елисеев Михаил

…Князь Довмонт, выпрямившись во весь рост, стоял на крепостной стене и смотрел из-под руки на огромный лагерь крестоносцев, который разлегся перед черным пятном сожженного дотла посада. Он знал, что рано или поздно это произойдет, но не предполагал, что так быстро и что немец придет в такой великой силе. Ведь только год минул после Раковорской битвы! Безжалостное нашествие крестоносцев накрыло собой всю псковскую границу, разделившись на несколько отрядов, передовые части братьев-рыцарей гороховыми зернами рассыпались по всему порубежью. Часть крестоносцев шла водным путем по Чудскому и Псковскому озерам, а затем по реке Великой. Изборск был захвачен и сожжен. Десятки сел и деревень разграблены, а тысячи беженцев поспешили во Псков, чтобы укрыться за его каменными стенами. Едва только Псковский князь узнал о вторжении и том, какими силами враг располагает, как немедленно отправил гонца в Новгород за помощью, а сам стал готовить Псков к обороне. В псковский детинец – Кром спешно свозили продовольствие и оружие, укрепляли ворота, за каждой городской сотней закрепили определенный участок стены. Понимая, что посад с имеющимися в наличии силами псковичам не удержать, и не желая оставлять ливонцам дома для постоя и материала для сооружения осадной техники, Довмонт распорядился сжечь.

Черный дым, поднявшийся над городом, сообщил топчущему Русскую землю Христову воинству, что здесь их уже ждут. И вот уже несколько дней крестоносцы стоят под стенами детинца, собирают осадные сооружения и активно готовятся к штурму.

Это обстоятельство беспокоило и нервировало князя. Если рыцари как следует подготовятся, а затем пойдут слаженно на приступ городских стен, то, пользуясь огромным численным превосходством, они смогут вести атаку непрерывно, не давая ни минуты отдыха русским ратникам. А когда псковичи обессилят от ран и ратных трудов, крестоносцы опрокинут их мощным ударом и войдут в Кром. Тогда все, тогда конец. Правда, была надежда на то, что подоспеет помощь из Великого Новгорода, но Довмонт уже уяснил для себя одну простую вещь – когда дело касалось новгородцев, то ни в чем нельзя быть до конца уверенным. Придут они или нет, про то один Бог ведает, а князю надо было спасать город. И Довмонт нашел решение.

Надо было любой ценой помешать крестоносцам закончить подготовку к штурму, атаковать их тогда, когда они меньше всего будут этого ожидать, спутать «божьим дворянам» все планы и заставить Христово воинство либо отойти от города, либо бездеятельно торчать под его стенами до тех пор, пока не подойдет подмога. И не беда, что врагов в несколько раз больше, чем псковичей, Довмонту не привыкать сражаться малой силой против превосходящего врага. Псковский князь верил в свое ратное умение и удачу, верил в своих гридней и псковских ратников, которые будут не щадя жизни биться за родной город.

Рано на рассвете, когда в небе медленно блекнут звезды, а узкая полоска зари выпросталась над линией горизонта, русская рать собралась у городских ворот. Впереди стояли конные гридни Довмонта, не раз и не два побывавшие в смертельно опасных и кровавых схватках, те, кто когда-то пришел с ним из Литвы, лучшие из лучших, вернейшие из верных. Закованные с ног до головы в тяжелые доспехи, эти железные бойцы ни в чем не уступали своим немецким противникам и, словно изваяния, гордо восседали на своих боевых конях. За конными гриднями Довмонта стояло пешее и конное псковское ополчение. Это были люди, закаленные постоянными войнами на границе как с литовцами, так и с немцами. Последними плотно сбившейся гурьбой стояли крестьяне из окрестных сел и деревень, вооруженные чем попало: топорами, вилами и рогатинами. Они горели желанием посчитаться с заклятым врагом за сожженные дома, вытоптанные поля и разоренную землю. Ждали князя.

Довмонт был в Троицком соборе. Положив свой меч перед алтарем и встав на колени, князь молился о ниспослании победы над латинским воинством, которое с огнем и мечом пришло на Русскую землю. Просил Бога даровать храбрости его ратникам, укрепить их дух в предстоящей лютой сече с католиками. Закончив молитву Довмонт медленно поднялся с колен, а игумен Сергий взял княжеский меч и, опоясав им князя, благословил на битву. Выйдя из собора, Довмонт вскочил на коня и помчался к городским воротам, где русское воинство ожидало своего полководца. Прибыв на место, князь ничего не стал говорить ратникам – все и так было понятно, а просто махнул рукой, чтобы открывали ворота. Тяжелые створки медленно распахнулись, а знаменосец развернул княжеский стяг. Опустив на лицо стальную личину шлема, Довмонт первым скрылся в арочном проеме ворот, а за ним двинулось остальное войско. Было утро 8 июля 1269 года.

Магистр Отто фон Лютенберг мирно подремывал в своем шатре, когда его бесцеремонно растолкал оруженосец и доложил, что русские напали на лагерь. Сон как рукой сняло. Пока ландмейстера облачали в доспехи, в шатер сбегались комтуры и командоры, получали указания начальства и спешили к своим войскам. Грохот и гул сражения неуклонно катился к шатру магистра. Фон Лютенберг торопился, наконец он закончил процесс снаряжения на битву и вышел к ожидавшим его войскам. Взобравшись с помощью оруженосцев на коня, он сердито отмахнулся от протянутого шлема. Сквозь узкие прорези невозможно было быстро оценить обстановку, и в той суматохе и круговерти, что творилась вокруг, приходилось идти на риск.

Обстановка для ливонцев складывалась крайне неудачно. Конный отряд княжеских гридней, поддержанный конницей псковичей, разметал полусонные отряды боевого охранения и, перемалывая все на своем пути, устремился к шатру ландмейстера, который возвышался над остальным лагерем. За всадниками валом валили псковские пешие ратники, прикрываясь большими миндалевидными и круглыми щитами; они буквально втаптывали в землю ливонскую пехоту, которая никак не могла построиться в боевые порядки. Тысячи безоружных людей метались среди шатров и палаток, не слушая приказов командиров и только мешая тем, кто успел вооружиться и спешил встретить с оружием в руках русскую атаку.

Но самым страшным для рыцарей было то, что высыпавшие из городских ворот следом за пешим воинством крестьяне начали жечь и крушить осадную технику крестоносцев, превращая все их труды в дым и пепел. Этого допустить было нельзя, и фон Лютенберг решил лично возглавить атаку на русскую рать. Протяжно ревели боевые рога ливонцев, собирая братьев-рыцарей к шатру магистра, а знаменосцы отчаянно размахивали орденскими штандартами, обозначая место сбора. Сам ландмейстер в бешенстве и нетерпении нервно теребил своего коня; сейчас каждая минута могла стать решающей.

Но и Довмонт не ослеп в битве, он видел, как враг собирает свои силы в кулак для решительной атаки. Нужно было их опередить. Но не получилось. Среди рыцарей креста было достаточно опытных бойцов, прошедших огонь и воду, леса и реки, не раз и не два ливших как свою, так и чужую кровь. Время на то, чтобы собраться под знаменем магистра, им было достаточно. Однако его было недостаточно, чтобы построиться в боевой порядок и на равных противостоять катившейся на них вражеской лавине. Рыцарским коням необходимо взять разгон. Магистр, понимая, что на большее времени уже нет, дал сигнал к атаке и лично повел в бой тех рыцарей, которые успели собраться под его знаменем. Шлем фон Лютенберг так и не надел, голова его была защищена обыкновенным кольчужным капюшоном – койфом.

Так толком и не разогнавшись, рыцари ударили в лоб дружине Довмонта, задержав ее продвижение. Как это и бывает в конной сшибке, общая схватка разбилась на множество мелких поединков, и пошла рубка среди поваленных шатров и втоптанных в землю палаток. Противники били друг друга боевыми топорами и кистенями, палицами и шестоперами, рубили длинными мечами. Победа клонилась то в одну, то в другую сторону, но к орденским братьям подходили подкрепления, и они стали теснить русских. Начал сказываться численный перевес. Довмонт хотел уже было приказать трубить отход, когда заметил рыцаря без шлема, который в окружении оруженосцев отчаянно рубился под орденским штандартом. Поняв, кто перед ним, псковский князь бросился в атаку на ландмейстера.

Телохранители Довмонта ураганом налетели на оруженосцев магистра, прокладывая своему князю дорогу к фон Лютенбергу. Наконец два военачальника оказались лицом к лицу. Магистр уклоняться от личной встречи не стал, а пришпорил коня и схватился на мечах с псковским князем. Довмонт отбил вражеский клинок щитом и, в свою очередь, рубанул наотмашь. Кони крутились на месте и грызли друг друга, роняя клочья пены, словно ненависть всадников передалась и им. Отразив еще один выпад магистра, Довмонт отбросил щит, перехватил меч двумя руками, привстал на стременах и нанес разящий удар. Фон Лютенберг попытался его парировать, но немецкий клинок хрустнул, как гнилой сучок, и тяжелый княжеский меч обрушился на коня ландмейстера, который стал заваливаться на бок. Магистр оказался на земле, придавленный мертвой тушей, а Довмонт свесился с седла и хотел добить врага колющим ударом. Но княжеский конь, испуганный отчаянным криком крестоносцев, шарахнулся в сторону, и вместо того чтобы пригвоздить фон Лютенберга к земле, Довмонт только ранил его в лицо.

Понимая, что большего уже не достичь, псковский князь велел трубить отступление и отходить в Кром, пользуясь возникшей у немцев суматохой и паникой. Вражеская осадная техника была пожжена и разломана, магистр ранен, а немало немцев и королевских людей иссечено русскими ратниками. Довмонт с дружиной прикрывал отступление, но крестоносцы их не преследовали, им теперь было не до русских. В лагере царил жуткий погром, сотни раненых воинов требовали помощи, и по большому счету, братьям-рыцарям нужно было начинать все сначала.

Удача сопутствует храбрым. Новгородская I летопись старшего извода отмечает, что крестоносцы под Псковом «не успеша ничтоже, но большюю рану въсприяша, и стояша 10 днии». О том, что русские вышли из города и успешно атаковали превосходящие силы врага, сообщает Псковская III летопись: «Домонт же въ множеств ярости мужства своего, не дождавъ полковъ новъгородцких, с малою дружиною с мужи съ псковичи выехавъ, божиею силою победи и изби полки ихъ, самого же местера раниша по лицю». Конечно, можно в лучших традициях «новомодных» исследователей глубокой старины заявить о том, что все это летописец сочинил задним числом, что в большинстве летописных сводов сведения об этой битве отсутствуют, а в «Ливонской рифмованной хронике» про эту вылазку вообще нет ни слова. Но о том, как немецкие средневековые сказочники освещают большую часть исторических событий, мы уже говорили. Нельзя подвергать сомнению или осмеянию каждое героическое деяние предков только на том основании, что об этом ничего не написано у враждебной нам стороны. Для того чтобы воссоздать наиболее полную картину происшедших событий, мы и пользуемся источниками как отечественными, так и зарубежными. Они хорошо дополняют друг друга, но каждый летописец или хронист болеет за своих. Идя иным путем, рискуем просто потерять свою историю. Сделать это легко. Только что мы получим взамен? Прозападные байки местного розлива. Но так уж они лучше, вернее и правдивее? Никоим образом. Просто одни умеют ценить свою историю, а другие нет.

Но вернемся в героический Псков. Пока крестоносцы приходили в себя после учиненного псковичами погрома, пришла весть о том, что выступили новгородцы. Пехота плыла на насадах, а конница и дружина князя Юрия Андреевича (того самого, что убежал под Раковором) шла берегом. Двигались быстро, понимая, что дорога каждая минута и промедление смерти подобно. Что же до ливонцев, то, как только они узнали, какие силы против них выступили, то бросили свой лагерь и спешно переправились на другой берег реки Великой. Так им было спокойнее.

Почему же крестоносцы не ушли сразу и насовсем? Ведь такой отход изначально помог бы им избежать столкновения с главными силами русских, поскольку в бой они уже не собирались вступать? Скорее всего, потери, которые понесли ливонцы во время сражения, действительно были очень тяжелые, а раненых было достаточно много. Бросить их было нельзя, в спешке отправлять в Ливонию – тоже. Вот и топоталось Христово воинство под Псковом, ожидая, когда одни окрепнут и встанут на ноги, а другим хоть малость полегчает. Когда же запахло жареным, то от греха подальше ушли рыцари за реку. Однако уверенность в своих силах у крестоносцев была подорвана.

Едва новгородская рать стала станом под стенами города, как князь Юрий послал к ландмейстеру гонца, чтобы обсудить условия перемирия. И фон Лютенберг не поленился, а погрузился со своими оруженосцами в челн и переправился на противоположный берег. По словам автора «Старшей Ливонской рифмованной хроники»:

И мир хороший они заключили,

Русских обрадовавший.

Вполне вероятно, что так оно и было, поскольку в Новгородской I летописи старшего извода говорится о том, что русские «взяша миръ чресъ реку на всеи воли новгородьскои». Правда, пока это было только перемирие. Но тем не менее. Можно представить, как кривилось перевязанное лицо Отто фон Лютенберга, когда он был вынужден скрепить этот договор. Столько усилий, столько вложенных средств, собрана одна из самых крупных армий за всю историю присутствия немцев в Прибалтике – и такой плачевный результат! Было от чего впасть в уныние. Но беды ливонцев только начинались…

В Новгород явился великий князь Ярослав. Дав нагоняй вечевикам за то, что развязали войну с немцами (хотя сам же и оказывал им помощь), князь «посовещался с товарищами», оценил обстановку, а затем послал на Суздальщину своего сына Святослава собирать полки. В воздухе запахло большой войной, и ливонцы не на шутку встревожились. Еще более некомфортно они почувствовали себя, когда Святослав «совкупи всех князии и полку бещисла, и приде в Новъгородъ» (Новгородская I летопись старшего извода). А потом грянул гром: «…и бяше ту баскакъ великъ володимирьскыи, именемь Амраганъ, и хотеша ити къ Колываню» (Новгородская I летопись старшего извода).

Вот тут и ландмейстер ордена, и Рижский архиепископ с Дерптским епископом, и наместник датского короля в Ревеле должны грохнуться на колени и, усердно колотя лбами о каменные плиты пола, разбивая его в крошку, молить Бога о том, чтобы отвел от них эту напасть. Потому что одно дело воевать с русскими и совсем другое – с беспощадной ордынской конницей. А их совместный поход в Прибалтику мог присниться ливонцам разве что в кошмарном сне. Буквально тут же проявилась в Новгороде немецкая делегация, причем летописец не без ехидства отметил, что обратились они с «молбою». А «молба» была такая: «кланяемся на всеи воли вашеи, Норовы всеи отступаемся, а крови не проливаите» (Новгородская I летопись старшего извода). Судя по всему, граница между Новгородской республикой и орденом устанавливалась по реке Нарове и крестоносцы отказывались от дальнейшего проникновения на Восток. Вот и все, война закончилась, так и не начавшись. Но это для новгородцев.

На псковском порубежье все обстояло иначе. Под 1271 годом В. Н. Татищев сообщает следующую информацию: «В тот же год немцы начали снова притеснения творить в волостях Псковских. Князь же Довмонт псковский, придя, повоевал землю их Чудскую и с полоном многим возвратился восвояси». Об этом же говорит и Псковская III летопись, но точную дату не указывает, отмечая только, что произошло это во время княжения Довмонта: «И паки же по временех княжениа его начата поганая латына силу деати на псковичехъ нападениемъ и работою. Боголюбивый же князь Тимофей, не стерпе обидимъ быти, ехавъ с мужи съ псковичи, и плени землю и грады их пожже». Что ж, это было вполне в духе Довмонта – ответить ударом на удар и воевать малой кровью на чужой земле. Он никогда не давал мести остыть, видимо, не любил холодные блюда.

Потом князь надолго исчезает со страниц летописей. Судя по всему, в это время прекратились набеги литовцев и ливонцев на псковские границы, и Довмонт живет той жизнью, какой жили все русские князья, – вершит суд и расправу, ездит на охоту, занимается городским строительством. Именно с его именем связывают строительство второй линии каменных укреплений Пскова – Довмонтова города. Именно так будут называть эти стены в конце XIV века, а в документах XVII века они будут значиться как «Домантова стена». На Руси в это время тоже происходят перемены; в Орде умирает великий князь Ярослав Ярославич, и его преемником становится последний сын Ярослава Всеволодовича Василий Костромской. В 1276 году князь Василий скончался, и великим князем становится тесть Довмонта, Дмитрий Александрович. В 1281 году младший брат Дмитрия, Андрей Городецкий, начинает с ним борьбу за великое княжение. Северо-Восточная Русь погружается в пучину междоусобиц…

Мы не будем подробно разбирать эту тему, а коснемся ее лишь в той степени, в какой принял участие в этом противостоянии Псковский князь. Понятно, что был он на стороне тестя. И когда в 1282 году Дмитрий окажется в беде, Довмонт придет ему на помощь.

С помощью ордынской конницы Андрей изгонит Дмитрия из Залесской Руси, и тот вместе с женой, детьми, двором и дружиной пойдет в новгородскую землю. Дело в том, что в свое время Дмитрий сумел отжать у новгородцев крепость Копорье, окружить ее каменными стенами и поставить там свой гарнизон. И теперь бывший великий князь думал там немного отсидеться, перевести дух, а потом, по словам В. Н. Татищева, «хотел за море бежать». Но не получилось, поскольку на льду озера Ильмень его встретили новгородские полки, значительно превосходившие по численности переславскую дружину. Принимать бой было глупо, и князь пошел на переговоры. В итоге, новгородцы его все-таки не пленили, а пропустили, но взяли в заложники двух дочерей и несколько бояр с семьями, объявив, что отпустят их тогда, когда он выведет из крепости своих ратников и впустит туда новгородцев. Дмитрий ушел.

Но в Копорье оставались его бояре, гридни, слуги и, что самое главное, казна. Ведь пока были деньги, Дмитрий мог бороться за власть. Но судя по всему, княжескими богатствами решили попользоваться новгородцы, выжидая удобный момент, чтобы присвоить Дмитриево добро. В лоб штурмовать Копорье не рисковали, крепость была хорошо укреплена, и можно было выдерживать осаду даже с малым числом людей. Но и от крепости далеко не отходили. Караулили. Сила на их стороне, терпения хватает, теперь бы немного удачи. А возможность ее испытать рано или поздно представится. Это понимал и Довмонт. Все его последующие действия были продиктованы именно осознанием этой опасности. «Тогда ушел изо Пскова зять его князь Довмонт псковский и взял из Копорья всю казну тестя своего, бояр его и слуг его вывел из Копорья и отослал их к тестю своему великому князю Дмитрию Александровичу» (В. Н. Татищев). Получается, что Псковский князь привел с собой столь значительные силы, что новгородцы не сделали даже попытки отбить княжескую казну. Да и самого имени Довмонта, как непобедимого воителя, было вполне достаточно, оно внушало страх не только врагам Руси. Новгородцы не рискнули связываться с неистовым и безжалостным князем.

Старая Ладога – северный форпост Новгородской республики. Фото А. Карева

Но Довмонт на этом не остановился. Молниеносным броском он захватил Ладогу, северный форпост Господина Великого, «в которой были многие люди великого князя Дмитрия Александровича» (В. Н. Татищев). Всех освобожденных он также отправил к тестю. Судя по всему, это были те самые заложники, которых новгородцы взяли у Дмитрия. К тому же, Псковский князь ограбил Ладогу, словно вознаграждая себя этим за нервотрепку и непомерные труды, намеренно провоцируя новгородцев на скандал и разрыв отношений. Это как раз было в характере Довмонта. Но новгородцы лучше других знали повадки и характер князя, а потому вновь стерпели и утерлись, не желая понапрасну дразнить мстительного воина. Подводя итог всей этой истории, скажем: вступая в конфликт, который больше касался его родственников, чем его самого, Довмонт не испугался ни новгородских полков, ни раздора с могущественной боярской республикой, что характеризует его с самой положительной стороны. Немногие в те страшные времена рискнули поступить так, как это сделал он. После этого Довмонт вновь исчезает со страниц летописей, и имя его появляется там лишь в 1299 году. Это был страшный год в истории Пскова, ибо на Русь снова пришли крестоносцы.

В этот раз пришли тайком, как тати в ночи подкрались под городские стены – «изгониша немци изгонною ратью» (Псковская III летопись). Братья-рыцари действовали с особой жестокостью и цинизмом: напав на беззащитные псковские пригороды, они разграбили и сожгли Снетогорский и Мирожский монастыри. Но ливонцы не ограничились банальным грабежом, они учинили жуткую резню среди монахов. От рук благочестивых католиков погибли основатель Снетогорского монастыря Иоасаф и игумен Мирожского монастыря Василий. Латинское воинство явило свое истинное лицо. Постепенно из идейных борцов за веру они вырождались в обыкновенных бандитов.

Крестоносцы деловито грабили посад, заодно уничтожая всех, кто подворачивался им под руку. Для рыцарей с черными крестами на плащах это больше напоминало забаву. Все больше трупов оставалось там, где они проходили. Женщины и дети толпами бежали по направлению к городским воротам, спасаясь от мечей и копий разъяренных Христовых воинов. Ярким пламенем занимались дома, подожженные ливонцами. Своим багровым светом они освещали страшную картину. Пламя, выпущенное на свободу, радостно бушевало, помогая немцам вершить свое черное дело. Кровь и пепел, вот что должно было остаться после них. Огонь пожирал все, до чего мог добраться, он охватывал все большее пространство. Иногда сквозь веселый треск пламени прорывались истеричные крики о помощи, вопли умирающих и тяжелый металлический лязг. Это те из мужчин, кто успел схватить оружие, отчаянно бились на улицах, из последних сил сдерживая вражеский натиск. Но их было слишком мало, и защитники посада гибли один за другим. Залитый кровью своих жителей, Псков погибал в огне.

В этот момент огромный зев городских ворот распахнулся грозным оскалом, и оттуда на рысях вылетела конная дружина отважного Довмонта. Князь уже был стар, но годы не убавили его ратного пыла, не укоротили характер, не сломили осанки. Он, как и в молодые годы, скакал во главе гридней. Считать врагов князю было некогда. Ждать, пока вооружатся и соберутся все псковские ратники, тоже. Город, где он правил долгие годы, умирал, а под мечами крестоносцев гибли женщины и дети. Отсиживаться за стенами было не в характере Довмонта, да и медлить было нельзя. Пусть шансы на победу и невелики, пусть помощи ждать неоткуда, но, тем не менее, князь лично повел своих гридней в атаку и ударил по немцу. Русские воины как волки набросились на незваных гостей. А для волка размер противника не имеет значения. «Божьи дворяне» не ждали такого дерзкого нападения и не приняли никаких мер предосторожности. Совершенно уверовав в свою безнаказанность и убедив себя в полной и безоговорочной победе, они ее упустили.

Никогда не бился так люто Довмонт. Злость и ненависть, две эти подруги неразлучные заменяли ему то, что время и возраст у него начали отбирать, – силу. Плечом к плечу со своим князем бились его верные гридни. Рыцари не сумели и не успели построиться в боевые порядки, и теперь конница русских вминала их в стены домов, втаптывала в брусчатку узких улиц, сметала со своего пути. Откуда взялись эти русские дьяволы? – бешено отбиваясь, бормотали ливонцы.

Теперь рубка шла уже везде. Дрались среди пылающих улиц и на берегу реки, у каменных стен и у городских ворот. Озверевшие от крови и ярости дружинники секли крестоносцев мечами, рубили боевыми топорами, гвоздили палицами и кистенями. Разве что зубами не грызли.

А из ворот уже бежали на помощь дружине псковские ополченцы. Они налетели на растерянных ливонцев и дружным натиском опрокинули орденскую братию. Русские мужики, любители поиграть по хозяйству топоришком, с одного удара раскалывали этим привычным для себя орудием труда немецкие шлемы, рассекали заморские панцири, ломали иноземные клинки. Бывалые охотники, ходившие один на один на медведя, они поднимали братьев-рыцарей на рогатины, выверенными ударами валили крестоносцев вместе с конями на землю. Тех из ливонцев, кто оказывался выбит из седла и беспомощно барахтался на земле в тяжелых панцирях, как свиней, резали засапожными ножами, поражая в щели шлемов и стык между доспехами.

Русские ратники рубились отчаянно, и битва из заваленного мертвыми телами и объятого огнем посада постепенно перемещалась на берег реки Великой. Сражались на отмелях и береговых откосах, некоторые выбегали на лед и продолжали бой прямо на реке. Довмонт приказал оттеснить немцев на середину реки, а там весенний лед под ногами братьев-рыцарей стал трещать и ломаться. Люди и лошади проваливались в глубокие полыньи и камнем шли на дно. А затем внезапно все кончилось – крестоносцы, бросая оружие и щиты, кинулись в разные стороны, не выдержав бешеного накала сражения. Одни побежали вдоль реки, другие драпанули по ненадежному льду и потонули, а третьи постарались уйти через разгромленный посад. Кто не мог убежать, тот побросал оружие и сдался. Остальное католическое воинство просто разбежалось в разные стороны. Было 4 марта 1299 года.

Последствия этого погрома были ужасными: «В зиме изгониша Немци Плесковъ и много зла створиша: посадъ пожьженъ бысть, а по манастыремъ все чернци исекоша» (Новгородская I летопись младшего извода). Отрицать зверства католиков по отношению к служителям православной церкви не имеет смысла. Что же касается факта потопления крестоносцев на реке Великой во время сражения, то эту информацию мы находим у В. Н. Татищева, не доверять которому у нас оснований нет: «И Божию помощию одолели псковичи и побили немцев, а иные утонули». Понятно, что в начале марта река должна была быть покрыта льдом, и потому тонуть рыцари могли только в полыньях, которые появились на реке Великой. Больше им тонуть было просто негде. Опять же, Ледовое побоище произошло 5 апреля, а битва на реке Сить 4 марта. И там и там бились на льду, и там и там потонуло много народу. Так что ничего сверхъестественного в том, что произошло во время битвы за Псков, нет.

Само сражение было масштабным и необычайно жестоким по накалу борьбы: «и бысть сеча зла, яко же николи же не бывала у Пскова» (Псковская III летопись). «И вышел на них Довмонт, князь псковский, и была сеча злая у святого Петра и Павла на берегу, каковой не бывало у Пскова, побили псковичей много» (В. Н. Татищев). Как видим, Василий Никитич особо отметил потери русских, но мы думаем, что здесь речь идет не столько о ратниках, сколько в основном о жителях Пскова, которые погибли во время кровавого разгула на посаде крестоносцев. Причем и ливонцев погибло немало, о чем говорит Новгородская I летопись старшего извода: «Плесковици же съ княземъ Домонтомъ, укрепившеся богомъ и святою богородицею, прогнаша их, давши имъ рану не малу». А пленных Довмонт отправил великому князю Андрею Александровичу.

Именно после этой битвы автор «Сказания о благоверном князе Довмонте и храбрости его» напишет следующие слова: «И прославилось имя князей наших во всех странах, и было имя их грозою во время ратное, и были они князья князьям и воеводы воеводам, и был голос их грозен перед полками, как звенящая труба, и побеждали они, но были непобедимыми, подобно Акриту, в одиночку побеждавшему полки мужеством силы своей. Так и великий князь Александр, и Дмитрий, сын его, со своими боярами, и с новгородцами, и с зятем своим Довмонтом, и с его мужами-псковичами побеждали народы иноверные – немцев, литовцев, чудь и корелу. Не ради ли одного Иезекии был сохранен Иерусалим от разорения Сепахиримом, царем ассирийским? Так и великим князем Александром, и сыном его Дмитрием, и зятем его Довмонтом спасены были Новгород и Псков от нашествия поганых немцев».

От души написано. Но что хотелось бы отметить, так это то, что безымянный автор последовательно отметил тех русских князей, которые, по его мнению, внесли наибольший вклад в отражение агрессии с Запада. Это Александр Невский, Дмитрий Переславский и Довмонт Псковский. Автор считает, что именно с их именами связаны наиболее знаковые победы не только над крестоносцами, но и над литовцами, которые представляют для Руси все большую угрозу. Именно эти князья подчинили Руси чудь и корелу. Каждый из них в меру своих сил продолжал дело предшественника.

Вскоре после своей победы Довмонт заболел и 25 мая скончался – «Преставился князь Довмонт псковский, был воин великий и ревнитель веры христианской» (В. Н. Татищев). Известие Псковской III летописи косвенно указывает на причину смерти легендарного воителя: «Тогда же беаше и моръ золъ на людех». Спустя год после смерти князя умерла и его жена Мария, дочь Дмитрия Переславского. Жители Пскова похоронили своего защитника в храме Святой Троицы и свято чтили его память – еще в начале XX века в соборе хранилась одежда князя и его меч. Этот самый меч вручался в Троицком соборе псковским князьям при возведении на стол, а в наши дни хранится в Псковском историко-художественном и архитектурном музее-заповеднике.

Согласно «Краткому житию святого благоверного князя Довмонта, во святом Крещении Тимофея», во Пскове начинается посмертное почитание князя. «Вскоре после кончины князя началось почитание его как святого заступника перед Богом, молитвенно охраняющего нашу землю от врагов и различных бедствий. Не раз и по смерти защищал Псков святой князь. Так, в 1480 году, когда более ста тысяч немцев осадили город, он явился во сне одному горожанину и сказал: «Возьмите одеяние (покров) гроба моего, обнесите его три раза вокруг города с крестами и не бойтесь». Псковичи исполнили его указание, и немцы отступили от города». А после поражения армии польского короля Стефана Батория под стенами Пскова в 1582 году, Довмонт-Тимофей был причислен к лику святых, и память его празднуется 25 мая.

Рака в Троицком соборе Псковского кремля, где покоятся мощи князя Довмонта. Фото А. Карева

Причудливой была судьба Довмонта. Будучи великим воином, он оказался не нужен своей стране. С детства поклоняясь старым богам и потеряв Родину, литовский беглец уверовал в Иисуса. Идя на бой против рыцарей ордена, князь, подобно своим католическим собратьям, кладет меч у алтаря и затем им опоясывается служителем церкви. Воюет не числом, а умением и старается щадить жизни своих воинов. Бывший ярый язычник, ставший христианским святым. Но в памяти русских людей он остался прежде всего как великий воин, который в трудные годы честно и храбро защищал Русскую землю от идущих с заката ворогов.

Заметки на левом манжете

Любой любознательный читатель, уже заглянувший в оглавление книги, может задать справедливый вопрос: а где же, позвольте вас спросить, битва под Грюнвальдом? Ведь это одно из крупнейших сражений славянских народов с Тевтонским орденом, то есть с крестоносцами, и русские полки принимали в нем немаловажное участие. К тому же оно довольно сильно повлияло на расклад сил в Восточной Европе.

На самом деле, мы не выпустили его из виду и не позабыли о нем, хотя напрямую нашей темы оно и не касается. Обойти совсем стороной мы его не можем, а подвести его итоги и высказать свое мнение по поводу случившегося – вполне. Отдельную главу мы Грюнвальду посвящать не будем, ибо эта битва очень хорошо сочетается с темой, которой мы тоже хотели бы коснуться.

Теперь обо всем по порядку. Это хоть и заметки, но они отнюдь не напоминают бег зайца по полям.

Битва под Грюнвальдом. Считается, что именно здесь был остановлен немецкий натиск на Восток, на острие которого находились рыцари Тевтонского ордена. Этот стереотип прочно закрепился в сознании большинства людей. И хотя русские по отношению к данной битве упоминаются крайне редко, однако победа в ней считается величайшим благом для славянских народов.

Давайте отбросим в сторону надоевшие стереотипы и зададимся вопросом: что принесла Русской земле победа поляков и литвы над тевтонами под этим самым Грюнвальдом? Какие дивиденды получили русские княжества, и в первую очередь Московская Русь, которая и считается прародительницей такого могучего государства, как Россия?

Для начала, оставим в стороне такие эфемерные понятия, как общеславянское братство. Кто-то может на это даже обидеться, сказав, что одного этого уже немало, но мы, работая над книгами по истории Руси, не раз убеждались в том, что для каждого из этих «молочных братьев» своя рубашка ближе к телу. И редко, чтобы благо одного народа устраивало славянство в целом. Поэтому давайте рассмотрим итоги Грюнвальдской битвы не со стороны общеславянского счастья, у которого нет ни границ, ни берегов, ни наций, а с точки зрения государства, из которого постепенно выросла и развилась наша страна. С позиций Руси МОСКОВСКОЙ.

Что конкретно выиграла Московская Русь от победы поляков и Литвы на Грюнвальдском поле? Что, кроме «общеславянского счастья», получили русские княжества? Были ли тевтоны настолько опасны для нас на тот момент, как их рисуют? Если кому-то кажется, что мы повторяемся, – отнюдь. Мы лишь делаем на эти вопросы акцент. Ставим на них ударение.

Начнем с карты. Географической и политической. Общих границ у нас с Тевтонским орденом на тот момент нет. Даже с Ливонским ландмейстерством граничат Псков и Новгород, а не Московское княжество. Это тоже Русь, дружественная, братская, но своевольная. Они зависят от Московской Руси, но до сих пор пытаются сохранить свою свободу и независимость, даже в тех случаях, если это идет вразрез с общерусскими интересами.

Как вы видели, все последние конфликты русских с орденом происходят именно у новгородских и псковских рубежей. Значит, у Московской Руси общих границ ни с тевтонцами, ни с ливонцами не имеется. Соответственно, территориальных претензий друг к другу у сторон быть не может, а именно этот пункт обычно является основой для вооруженных конфликтов. Да, московские рати ходят на помощь Пскову, сражаются с крестоносцами, но это все уже бои местного значения. До того страшного антагонизма, который существовал между русскими и «божьими дворянами» в XIII веке, дело не доходит. Немцы не хотят идти дальше на Восток, поскольку не имеют на это сил и ресурсов. Русские не имеют желания отвоевывать Прибалтику. А как говаривал один известный киноперсонаж: «Хорошо, когда наши желания совпадают с нашими возможностями». Из этого следует, что противостояние принимает локальный характер, а все боевые действия теперь ведутся на псковском и новгородском порубежье. Ситуация радикально отличается от той, которая сложилась между орденом, с одной стороны, и Литвой и Польшей – с другой. Генрик Сенкевич просто гениально, хотя и предвзято описывает эту ситуацию в своем романе «Крестоносцы». Кто читал эту книгу, тот хорошо представляет, о чем идет речь.

Делаем простой и незамысловатый вывод. Тевтонам сейчас не до нас. У них другие приоритеты, другие враги. Сами того не желая, прусские крестоносцы становятся полезны московским князьям, поскольку сдерживают агрессию на восток быстро развивающейся Литвы. Братьям-рыцарям не нужна Москва, а Литва уже подмяла под себя Полоцк, Брянск и Смоленск. Кто для Руси более опасен?

В данный момент главным противником Московской Руси, помимо Орды, становится именно Литва. Начинается борьба за те русские земли, которые захватывались литовскими князьями с середины XIII века, когда после Батыева погрома боевой потенциал Руси был капитально подорван. Противоречия между Москвой и Литвой нарастают как снежный ком, но одновременно резко обостряются отношения между Литвой и крестоносцами. Рано или поздно эти силы должны встретиться в решающей битве.

И вот в 1410 году происходит битва под Грюнвальдом, между войсками Тевтонского ордена, с одной стороны, и объединенными силами Литовского княжества и Польского королевства – с другой.

Грюнвальдская битва. 1410 год

Ключевым моментом сражения стало противостояние так называемых «смоленских полков» (хоругви Смоленская, Мстиславская и Стародубовская) яростным атакам рыцарской конницы. Именно русские приняли на себя в этом сражении самый страшный удар тевтонцев и, отразив его, спасли от развала боевую линию союзного войска. В противном случае братья-рыцари вышли бы полякам в тыл и изрубили в капусту всю задиристую шляхту задолго до того, как бежавшие с поля боя литовцы соизволили бы вернуться. Но тут возникает вопрос: а что вообще делали русские ратники под Грюнвальдом? Ведь им, казалось бы, нечего было делать в этом месте и в данное время. Противостояние с тевтонцами было проблемой Польши и Литвы, но никак не русских людей. Их не нанимали за деньги, как чехов. И все же главный удар тевтонской конницы пришелся именно на них.

Так как же случилось, что на поле битвы появились «смоленские полки» и к тому же оказались на направлении главного удара?

А все просто. К этому времени исконно русский город Смоленск попал под власть литовских князей и входил, как и многие русские города, в состав Великого княжества Литовского. Три русских полка прибыли к месту сражения по приказу своих новых повелителей. Почему именно они оказались на направлении главного удара, угадать тоже не сложно. Кто-то скажет: потому что были храбры и ратному мастерству обучены изрядно. Оно, конечно, так, но не это послужило главной причиной.

Просто литовскому князю Витовту было не жалко своих новых подданных, ибо они были не литовцы, а русские. А полякам и литовцам в первую очередь нужно было сохранить именно свои национальные дружины, а русские – это так, данники. Чем больше их погибнет, тем меньше возможности у них будет попытаться отстоять в ближайшем будущем свою независимость. Или ее просто будет некому отстаивать. А в случае поражения Витовту уже было бы все равно. Точно так же монголы поступали с покоренными племенами, которые вливались в их войско. Тогда скажите, в чем здесь разница между Витовтом и Батыем? Оба поступали одинаково. Только тот же Батый больше ценил храбрецов.

Итог битвы под Грюнвальдом всем известен. Только не всем известно о том, какую роль сыграли эти самые русские полки в грандиозном противостоянии, ведь вся слава досталась полякам и литовцам. Получается, что смоляне и есть те самые безвестные герои за общеславянское счастье. Их жертва, их смелость и отвага сослужили добрую службу как литовцам, так и ляхам.

Давайте предположим, хоть это и неблагодарное дело, что же могло произойти, если бы победили все же тевтонцы. Говорить о том, что в случае торжества ордена началось бы наступление католицизма на Восток, явно некорректно. Хотя бы потому, что после своей победы это наступление повели ляхи при полной поддержке правящей верхушки Литвы. Давление польских и литовских католиков на православие после разгрома ордена на поле боя стало страшным, а вот в случае их поражения под Грюнвальдом союзникам бы было не до навязывания своих ценностей православным русским людям. Поэтому Московская Русь ничего не теряла в случае поражения своих западных соседей, и пугать нас тевтонской угрозой в этом случае неразумно.

Выиграй же крестоносцы, и в этом случае и Польша и Литва намертво увязают в длительной войне с немцами, отстаивая уже свои территории. При таком раскладе ляхам и литовцам стало бы не до вмешательства в дела восточного соседа. Соответственно у московских князей появляется реальный шанс врезать по Литве с тыла и без особых потерь прибрать к рукам то, что литовцы сумели захватить во время монгольского нашествия и последовавшие за ним черные годы. То есть то же Полоцкое и Смоленское княжества, и т. д. и т. п.

Правильно бы это было или нет, красиво или не очень, но это однозначно пошло бы на пользу Руси, и не только Московской. Случись так, Литву зажали бы с двух сторон, и не нашлось бы силы спасти ее от разгрома. Кануло бы в Лету государство Литовское. И не было бы в дальнейшем ни длительной борьбы за Смоленск, ни векового противостояния с Речью Посполитой, ни Ливонской войны, ни Смутного времени.

Вот вам и другой взгляд на общеславянское счастье.

Поэтому вывод может быть только один – для Руси МОСКОВСКОЙ было бы лучше, если бы под Грюнвальдом победили тевтонцы.

Кому-то такое заявление может показаться необычным, кому-то кощунственным, но давайте смотреть на вещи с позиций своей страны, а не абстрактных формаций. Стоит отсечь лишнее, то есть громкие слова, лозунги и бравурные призывы, как все сразу же встает на свои места. И уж если насмерть дерутся два твоих врага, лучше всего желать победы тому, с кем в дальнейшем будет меньше проблем. А таким удобным врагом для русских был Тевтонский орден.

Не мы одни пришли в свое время к такому, парадоксальному на первый взгляд, выводу. Примерно той же позиции придерживается и В. Акунов: «Что же до великой победы объединенного «славянского» войска над «проклятыми крыжаками» под Танненбергом («Грюнвальдом»), то ведь именно после этой «великой победы над общими врагами всего славянства» объединенные «братья-славяне», католики-поляки и литвины стали с удвоенной силой теснить «своих», западнорусских, православных «братьев-славян», и в то же время регулярно ходить огнем и мечом на Москву, пока дело не дошло до лжедмитриев, тушинских воров и Семибоярщины. Такой угрозы Тевтонский орден для Руси не представлял никогда. Наоборот, именно тевтонские рыцари, вывезенные русскими из завоеванной Ливонии, стояли у истоков создания Иваном Грозным с целью укрепления Российского государства первого в нашем Отечестве военно-рыцарского ордена – опричнины! Но об этом мы почему-то забываем, хотя это не секрет».

Такой взгляд имеет свое право на жизнь. Ему не откажешь ни в логике, ни в здравомыслии. Возможно, насчет тевтонов это звучит сослагательно, но зная, сколько за это время крови выпили нам поляки и иже с ними, поневоле согласишься.

Хотя есть один интересный момент в подтверждение этой же самой теории, который нельзя сбрасывать со счетов и обойти вниманием. Потому что он документально подкрепляет предложенную версию.

Наши предки даже лучше нас с вами понимали, кто им друг, кто враг, а кто так. 10 марта 1517 года великий князь Московский Василий III заключил военный союз с магистром Тевтонского ордена Альбрехтом Гогенцоллерном. Как вы думаете, против кого был направлен данный союз?

Именно, против Польши и Литвы. Вот какую информацию сообщает нам по данному вопросу В. Н. Татищев: «Той же зимой в марте великому князю Василию пришел в Москву от высокого магистра прусского Альбрехта немецкого чина его посол, именем Феодорикус Шитборк, бить челом о том, чтоб великий государь Василий жаловал его и берег, и на своего б недруга на короля польского в единстве его с собою учинил, и оборонял бы его от короля. И великий государь Василий того посла магистрова Феодорикуса, почтив, отпустил; да с ним вместе к Альбрехту, магистру прусскому, послал своего человека ближнего Митрия Загряжского, да с ним послал грамоту свою утвержденную, что великой государь Василий, Божиею милостию царь и государь всея Руси, Альбрехта, магистра прусского, пожаловал, в единстве его с собою учинил; да и перед Дмитрием магистр и крест целовал, что ему, великому государю, по той грамоте править и до конца своей жизни».

Висковатов А. В. Русское вооружение с XIV до второй половины XVII столетия. Шеломы

Та же самая информация содержится в Никоновском летописном своде и других летописях. Видимо, тема о всеобщем «славянском счастье и братстве» не стояла для Василия III во главе угла при выборе союзника. Все было гораздо проще, менее романтично и более прагматично.

В итоге получается, что поступки видных политических деятелей Московской Руси на корню опровергают огромное количество работ современных историков и писателей на тему «общеславянского счастья». Просто московские князья очень хорошо знали цену деньгам и крови, которые придется заплатить за это самое «счастье». Остальное уже домыслы отечественных либералов последующих веков.

Что же касается тевтонцев, то в замке Кенигсберга самый большой зал назывался «Зал Московитов» (Московский зал). Примечателен другой момент – заключая союз с орденом Девы Марии Тевтонской, русские совершенно игнорировали его филиал в Прибалтике – Ливонское ландмейстерство. Ибо с последним у них было лишь перемирие, которое периодически продлевалось. Как говорится, мухи отдельно, котлеты отдельно. Поэтому утверждать, что для Москвы была великим благом победа Витовта и Ягайло под Грюнвальдом, по меньшей мере глупо. Не все было так однозначно.

Противоположную точку зрения можно встретить гораздо чаще. Это нормально. Мнение, которое формировалось десятилетиями, подпитывалось прекрасной художественной литературой и не менее прекрасным кинематографом. Его нелегко опровергнуть быстро и враз. Мифы, особенно удачно созданные, довольно живучи. Возможно, мы бы и не стали развивать эту тему дальше, возможно, вообще обошли бы ее стороной, если бы на этом пути не столкнулись с работами доктора философских наук Андрея Михайловича Буровского. Его изложение проблемы не просто ставит все с ног на голову, оно даже оскорбляет, притом не только своим дремучим и ортодоксальным подходом, но и полнейшим невежеством. Попытки очередного правдоискателя принизить и унизить как русскую историю, так и русский народ, привить своим соотечественникам чувство неполноценности, просто удивляют. Тем более что Буровский делает это с завидной настойчивостью.

Что касается отношений Руси и крестоносцев, то здесь его позиция пряма и несгибаема, как меч тамплиера. Андрей Михайлович уверенно заявляет, что Тевтонский орден был тем самым «фактором, который действовал на поляков, Литву, народы Прибалтики, на Северную Русь, причем действовал с огромной силой и на протяжении по крайней мере четырех столетий». Или: «И из графа Алексея Константиновича Толстого: «Какой могла бы быть Россия, если бы не проклятые монголы!»

Но ведь с тем же успехом (и с таким же пафосом) можно сказать и иное: «А что осталось бы от России, захвати ее проклятые немцы!»

Весь XIII и XIV века страшная опасность висела над всеми русскими землями и землями всех прибалтийских народов» (А. Буровский).

Ох уж этот пафос! К чему исследователь так тонко ведет, вы узнаете уже буквально из следующей же цитаты. А пока хочется заметить, что доктор, хоть и философских наук, поставил свой диагноз изначально неверно. Но если так, то как можно сделать правильные выводы из неправильного посыла? Напомним, что с наибольшей агрессией орден против Северной Руси действовал лишь на протяжении XIII века, а дальше все, выдохся.

Самый реальный шанс для победы «божьи дворяне» и иже с ними имели лишь в 1240–1241 годах. Тогда была возможность подмять под себя Псков и Новгород, но немцы упустили ее, а второго такого шанса им больше не дали. Дальше орден просто действовал на нервы псковичам и новгородцам.

Пугал, дразнил и стращал, но уже больше по привычке. Как зловредный сосед по коммуналке. Без прежнего энтузиазма и задора. И уж тем более без далеко идущих планов. Слишком много раз немец был здесь бит, и все, что мог оттяпать, он уже оттяпал. Ордену нужно было жить и развиваться дальше, а заодно искать иные потенциальные жертвы. А то, что крестоносцы изменили вектор применения сил и навалились своим могучим плечом на ляхов и литву, это уже совсем другая история. К нам и нашей истории не имеющая совершенно никакого отношения. Об этом пусть поляки грустят, не в обиду им будет сказано.

А ведь не удалось вспомнить ни единого случая в истории древней Руси, когда наши братья по славянской крови – поляки приходили к русским на выручку. Зато такие вещи, как смерть Романа Галицкого, предательски убитого ляхами, быстро приходят на ум. Или другой пример из школьной программы. Славный борец за общеславянское счастье литовский князь Ягайло вместо того, чтобы появиться на поле Куликовом и вместе с Московским князем Дмитрием Ивановичем постоять за славянские идеалы, взял да и связался с Мамаем. Даже на помощь темнику выступил. Спасибо Олегу Рязанскому, что шуганул прыткого литовца. Очень показательный пример!

Впрочем, Казимир IV, король Польский и великий князь Литовский, тоже предпочел дружбе с братьями-славянами сотрудничество с ханом Большой Орды Ахматом. Накануне похода ордынцев на Русь в 1480 году, который, завершился стоянием на реке Угре, он заключил с ханом военный союз, направленный против Московского княжества.

И где оно, «братство»? И почему многие считают, что только русские с какого-то перепоя должны о нем помнить и обо всех «братьях» заботиться?

Но мы обещали показать, к чему клонит и в какой диагноз заставляет нас поверить доктор кукольных, простите, философских наук.

Дадим слово ему самому. Ибо кто может сказать лучше. «Западная Русь своей собственной грудью заслонила Московию и княжества Северо-Восточной Руси от опасности быть завоеванной немецкими рыцарями. Ни одно из этих княжеств ни разу не подверглось ни одному нападению тевтонцев! Ни разу не велись военные действия между Рязанским, Тверским или Владимирским княжествами и армиями Ордена меченосцев или Ливонского ордена».

Чтобы было понятно, Московия – это будущее государство Российское, Российская империя, СССР, современная Россия. Мы и есть продолжение этой самой Московии. Но оставим пока это.

Если же перейти из области философии ненадолго в область медицины, то такое заявление Буровского можно сравнить только с диагнозом, который врач может поставить так же уверенно и безапелляционно пациенту-мужчине.

– Батенька, скажу вам с уверенностью одно – вы никогда не рожали!

И ведь не возразишь. А медик доволен своим профессионализмом.

Честно говоря, этот бред даже воспринимать трудно, поскольку представить орденские знамена под стенами Рязани можно разве что после изрядного подпития. Мы уже писали, что у Московии, как ее величает доктор философии, никаких общих границ с орденом не имелось. Рязань же вообще находилась на другом конце Руси. Видимо, потому, что Андрей Михайлович доктор философии, у него нет дома ни карты, ни глобуса, да и вообще с географией он познакомиться не удосужился. Рязань, насколько нам известно, находилась на другом конце русских земель, тех, что всегда граничили со Степью.

И уж если рыцарям Креста непременно захотелось бы, наслушавшись сказаний и преданий о рязанском витязе Евпатии Коловрате, помериться силами с потомками легендарного богатыря, то им нужно было идти сначала по псковским землям, потом через новгородские волости, затем по владениям князя Московского, а уж только тогда…

И как бы Великое княжество Литовское ни пыталось растянуть свою грудь, никакой помехой оно крестоносцам в этом случае стать не могло. Да и сильно оно было лишь в союзе либо с русскими, либо с ляхами и никак иначе. Так чего уж тут юродствовать.

Что же касается владимирских и тверских полков, то они с завидной регулярностью совершали походы в Ливонию и драли неоднократно рыцарей в хвост и в гриву. Причем без помощи всякой литвы и ляхов. Сами справлялись. Это, кстати, доказано всей нашей книгой.

Продолжая витиевато и беспочвенно философствовать, Андрей Михайлович приходит к следующим неординарным выводам: «И нет никакой уверенности, что удар орденской армии могло бы выдержать любое из этих княжеств. Тем более маловероятно, чтобы княжества русского востока, включая и Московское княжество, могли выдержать удар, сравнимый с ударом Великой войны 1409–1411 годов».

Его тревогу можно понять. Но ее легко и развеять. К этому периоду Московское княжество, в слабости которого нас пытается уверить Буровский, уже отразило нашествие Мамая. Надеемся, про Куликово поле рассказывать не нужно, как и перечислять все силы, которые собрал под свои знамена Мамай. А что такое Тевтонский орден в сравнении с Золотой Ордой?

Детские игры на свежем воздухе. Именно поэтому Русь и борется со степняками, выбирая противника себе по статусу.

А тевтоны дожимают Литву и понемногу теснят поляков.

Есть и другой пример. От обратного. Через 19 лет, то есть 12 августа 1399 года, литовский князь Витовт, мобилизовав все вооруженные силы Великого княжества Литовского и подтянув отряды союзных татар, а также столь ненавистных ему тевтонских рыцарей, решился вступить в поединок с ордынцами. Сие столкновение известно в истории как битва на Ворскле. Итог печален. Эмир Едигей и хан Тимур-Кутлуг так навезли зарвавшемуся литовцу, что тот драпал до самого Киева. Только пятки сверкали. «И убежа Витофт в мале дружине, а татарове погнаша по них секуще… Побиша же татарове на том великом побоище много князей литовских и воевод, и бояр великих, и християн много, и литвы, и немец, и ляхов, и иных людей многое множество безчисленное паде тогда, мало остася их» (Пискаревский летописец). А МОСКОВИТЫ все же Орду победили…

Обращает на себя внимание такой факт. Дело в том, что авантюрист Витовт положил такое огромное количество русских людей лишь для удовлетворения своих личных амбиций и не более. Если Дмитрий Донской привел полки на Куликово поле для того, чтобы защитить Русь от нашествия, которое могло по своим масштабам сравниться с Батыевым, то в действиях его литовского коллеги вы не увидите ничего похожего.

Один идет на битву «за други своя», а другой… «Похвалився, глаголаше бо Витофт: «Пойдем и победим царя Темир-Кутлуя, взем царьство его, посадим на нем царя Тахтамыша, а сам сяду на Москве на великом княжении на всей Руской земли». Преже бо того свещашася Витофт с Тахтамышем, глаголя: «Аз тя посажю в Орде на царьстве, а ты мене посади на Москве на великом княжении на всей Руской земли» (Пискаревский летописец).

Вот так.

И ничего, что с помощью ордынцев будет нести счастье соседям-славянам, пусть даже и московитам. Впрочем, именно Витовт был одним из самых беспринципных политиков своего времени, который ради власти жертвовал всем, в том числе и жизнями близких ему людей. Владимир Ильич Ленин очень точно сформулировал определение, под которое и подходил литовский правитель – «политическая проститутка». Лучше всего этот тезис подтверждает отношение Витовта к вере – когда ему было выгодно, он из язычества перешел в католичество.

Политическая ситуация изменилась – и князь уже принимает православие. Вновь замаячили на горизонте политические дивиденды – и Витовт снова добропорядочный католик. Такие метания и у простого человека вызовут недоумение, а что уж говорить о правителе княжества!

Князь Ягайло велел придушить Кейстута, отца Витовта, однако ради достижения собственной власти сын все простил своему кузену и даже сражался с ним плечом к плечу. Несколько раз литовский князь заключал союз с тевтонцами и столько же раз их предавал, когда Ягайло манил его пряником. Одним словом, личность не самая приятная.

Так что все то, о чем нам вещал доктор философских наук, есть лишь философия, а опираться лучше на факты.

Все, что характеризует наших предков как храбрых людей и умелых воинов, для писателя неприемлемо: «Одна из любимейших легенд Московии – что она своей грудью защитила Европу от монголов».

Что заставило усомниться доктора Буровского в этом неопровержимом факте? Видимо, незнание первейших азов истории. Он видимо упустил из виду, какие потери понес Батый после своего первого похода на Северо-Восточную Русь. Не зря он в 1238 году уклонился от встречи с полками Ярослава Всеволодовича.

Не зря 20 лет Владимирская Русь не платила дань монголам. Именно она, Северо-Восточная Русь, которую доктор презрительно именует Московией, приняла всю силу удара на себя. До Европы докатились лишь отголоски удара, лишь его эхо, жалкое подобие. И то, сколько при этом бед нанесли монголы европейцам, сколько страху нагнали!

Пусть представит доктор Буровский, что было бы с ляхами и прочей «большой европейской семьей», если бы тумены Батыя обошли Русь и сразу же ломанулись на «просвещенную» Европу, сминая бульдозером все на своем пути?

Одним махом дошли бы степняки до города Парижу, с большим успехом давая концерты и устраивая фейерверки в посещаемых ими городах. Только пыль столбом стояла бы на европейских дорогах!

Теперь о провалах. «В 1990-е годы стали печатать Льва Гумилева, и выявился еще один провал. Оказывается, Александр Ярославович Невский стал приемным сыном Бату-хана, Батыя русских летописей, близким другом-приятелем многих монгольских князей, своим человеком в Орде». Вот такая, оказывается, есть штуковина. Хорошо, что господин Гумилев достал ее из провала, жаль только, не сказал, кто ее туда положил. Правда, этот вопрос доктора не волнует. Он вообще не любит и, видимо, не умеет общаться с первоисточниками. Вот в чем беда. Именно поэтому Андрей Михайлович допускает ошибки там, где их невозможно допустить. Рассказывая об Александре Невском, он выдает такую реплику: «В 1240 году, в возрасте 16 лет, он разгромил войско скандинавского ярла Биргера». Позвольте, товарищ доктор, но Александру тогда было уже 18 лет. Это и ребенку известно.

Поэтому, обращаясь к писателю, хочется сказать:

Уважаемый, канд. исторических наук, доктор философских наук, профессор КрасГУ, президент Красноярского регионального отделения Международной академии ноосферы, действительный член Академии науковедения (по крайней мере, он сам себя так подписал в послесловии к книге А. А. Бушкова «Россия, которой не было») Андрей Михайлович Буровский! Неужели вы не знаете, что информация о том, что «Александр Ярославович Невский стал приемным сыном Бату-хана», есть просто фантазия Льва Николаевича, ничем не подкрепленная и никем не подтвержденная?

Можете перерыть сотни источников, как отечественных, так и зарубежных, но ничего похожего вы там не найдете. Нет никаких очередных «провалов». Может, только в вашей памяти.

В подтверждение нашего вывода приведем еще один отрывок, касающийся все того же Александра Невского, в исполнении президента Красноярского регионального отделения Международной академии ноосферы: «Вечевая Русь, Русь, умевшая сама управлять собой, свой выбор сделала, ударив в колокола и «побиша» недругов. Александр Невский тоже сделал выбор: вместе с ордынским, собственно татарским войском он активнейшим образом подавлял восстание во всех городах Северо-Восточной Руси. Подавлял с невероятной, просто пугающей жестокостью; дружинники Александра Ярославовича Невского точно так же, как татары, отрезали пальцы, уши и носы, секли кнутом пленных, жгли дома и города.

Именно тогда кончился на Северо-Восточной Руси вечевой строй. И удавил самоуправление и демократию на этой части Руси не кто иной, как великий князь Владимирский Александр Ярославович Невский. Ведь это городские вече принимали решение бороться с татарами, вечевые колокола созывали народ на восстание».

Висковатов А. В. Русское вооружение с XIV до второй половины XVII столетия. Шеломы

Ноосфера, это, конечно, замечательно, но вряд ли она имеет отношение к отечественной истории. Здесь больше подходит источниковедение. Поэтому для сравнения приведем эту же самую информацию, что поведал нам Буровский, но так, как она прописана в летописях: «В лето 6770 избави бог от лютаго томления бессерменскаго и вложи ярость христьяном в сердце, не можаху убо терпети насилия поганых и созвонивше вече, и выгнаша из градов из Ростова, из Володимеря, из Суздаля, из Ярославля, из Переславля; откупаху и ти безсермени окаянни дани от татар, и от того велику пагубу творяху людем. Работающе люди християнския в резех, и многи душа разведени быша, человеколюбец бог наш милосердием своим избави люди своя от великия беды» (Пискаревский летописец).

Все понятно, разумно и просто! Никто никому ничего не отрезает, кнутом не сечет и ничего не поджигает. Причем такая информация указана не только в одной конкретно взятой летописи, а во многих летописных сводах, просто мы не видим смысла их все цитировать. Ведь при внимательном изучении источников видно, что никакие ордынцы на Русь тогда не пришли. Что же касается Александра Невского, то он в то время занимался подготовкой похода в Прибалтику, а потом и вовсе уехал в Орду.

Это не единственный пример умелого обращения доктора Буровского с первоисточниками.

Правда, иногда его заносит в иные от истории области, и тогда на свет рождаются такие перлы: «Судьба Смоленской земли тогда впрямую зависела от того, останется она в составе Великого княжества Литовского или уйдет под Московию. Стала она частью Московии – и стали смоляне русскими». Следуя его логике, мы можем сделать вывод, что если бы французы каким-то чудом захватили Смоленск, то его жители стали бы французами. А если бы, по прогнозам действительного члена Академии науковедения, тевтонцы захватили все же Рязань, то ее жители стали бы немцами. Странно тогда, почему поляки и финны, долгое время жившие под сенью русской короны, никогда не были и не стали русскими. А по логике доктора, именно так должно бы и быть.

«Московия – Российская империя сложилась и окрепла, потому что Польша в своем глупом высокомерии не сумела сделать русинов равноправным элементом Речи Посполитой» (А.Буровский).

Вот что пытается втолковать неразумным московитам кандидат исторических наук. Русским нужно было давно прогнуться под Польшу с Литвой, и было бы у всех у нас счастье. На такие заявления даже реагировать смешно. Пусть гений философии вспомнит, как жилось под властью Речи Посполитой тем же самым украинцам. Именно поэтому и появились Северин Наливайко, Иван Сулима, Богдан Хмельницкий и прочие их национальные герои. Бессмертная повесть Гоголя «Тарас Бульба» тоже написана не на ровном месте, и сюжет ее не высосан из пальца. Кровь лилась рекою с обеих сторон, гибли люди, полыхали города. Вот что дала славянам эта самая Речь. А нам, московитам, она подарила Великую Смуту, которая едва не завершилась гибелью государства – ведь в Москве уже сидел польский гарнизон. Так что каждый праздник 4 ноября должен горечью отдаваться в сердце доктора философских наук, ведь именно в эти дни русские осаждали ляхов в Кремле.

Вот уж поистине беда. Но беда лишь для Буровского и ему подобных. Московская Русь выдержала и поляков. И это тоже были героические времена.

Подведя идеологическую платформу под свои опусы, знаток ноосферы продолжает нести ахинею в массы: «Уверен, что это заметно, но на всякий случай сознаюсь: книгу я писал откровенно с националистических позиций.

Только я был националистом Руси, а не москалей, и патриотом Руси, а не Московии, вот и все». ВОТ И ВСЕ! ПАТРИОТ! ГЛОБАЛЬНЫЙ!

Хотя вывод из понаписанного выше следует совсем иной.

Если вы, Андрей Михайлович, и являетесь патриотом, то совсем не той страны, в которой живете, ибо отделить Русь от Московии, а Россию от Руси даже на бумаге совершенно невозможно. Это известно любому, даже самому недалекому, историку. Такие изречения чаще всего принадлежат не патриотам, а …

Ну, правильно. Кто-то уже догадался и покрутил пальцем у виска.

Кстати, своих российских читателей Андрей Михайлович именует не иначе, как москали или московиты. Так к ним и обращается. Видимо, давая понять, что они с ним не одной крови. И, видимо, даже не одной нации.

Даже забавно, что, будучи гражданином России, Буровский себя к московитам не причисляет. Ну да ладно. Давайте определим национальную принадлежность патриота и кандидата. Кто же он, этот неутомимый правдоискатель, поднявшийся из глубин мироздания?

«Какая глыба, а? Какой матерый человечище!» – эти слова вождя мирового пролетариата смело можно адресовать и доктору философских наук. Ибо Буровский, как следует из его откровения, не москаль, не московит, не украинец и даже не белорус. Он русский во вселенском диапазоне, борец с «БОЛЬШИМ МОСКОВСКИМ МИФОМ». Вот он кто, вот какова его национальная принадлежность.

А что есть такое этот самый Миф, с которым он ведет продолжительный и неравный бой? Поборник Руси в космическом масштабе ему и определение подобрал: «Большой Московский Миф лежит в основе национального самоопределения русских московитов». То есть нас с вами.

Учитесь излагать, Киса, сказал Остап Ибрагимович Бендер и прищелкнул от восхищения языком.

Хотя и про наших юго-западных соседей он написал не менее вдохновенно и колоритно. Темы данной книги это не касается, но, ради справедливости и равновесия в природе, чтобы не одним московитам жизнь медом не казалась, процитируем откровения всемирного «русского» патриота. Не каждый день такое услышишь, тем более от грамотного человека при разных научных регалиях. Послушайте, почитайте, оно того стоит.

«Оказывается, испокон веку обитало на Украине племя укров. Эти укры строили жилища из костей мамонта, делали украшения из мамонтового бивня задолго до конца Великого оледенения.

Конечно же, все археологические культуры и каменного, и бронзового, и железного веков тоже созданы украми, говорившими все это время на родном украинском языке. Стоит ли говорить, что и Аттила был вовсе не каким-то там гунном? Он был, конечно же, укром, украинским богатырем Богуном Бочилой (по другой версии – Мочилой).

Но загадочные и в высшей степени героические укры остались неизвестны не только современным ученым, но и населению будущей Украины в любом из ранних периодов ее истории».

Радует одно: современному ученому А. М. Буровскому они остались известны. И укры с жилищами из костей мамонта, и могучий богатырь Мочила, низвергнувший в тартар некогда могучий Рим. Печально было бы жить, если бы мы никогда так и не узнали, что Аттила и есть Мочила (по другой версии). Интересно, его так римляне прозвали, или свои подобрали наиболее емкую характеристику?

«Мочила повел укров на Рим» – вчитайтесь в эти строки. Это просто песня какая-то.

Белорусам повезло больше. Их спасло незнание доктора, точнее его неосведомленность в некоторых вопросах. Генезис белорусского национализма оказался вне его поля зрения. Он так и вещает: «Но лучше честно сознаться: не знаю я толком ничего о генезисе национализма в Белоруссии! Знаю только, что этот национализм существует, хотя и несравненно более спокойный, чем украинский, лишенный эксцессов и не запятнавший себя погромами – ни еврейскими, ни русскими, ни польскими». Хотя кто его знает, знатока ноосферы, может, и заявит со временем, что успели белорусы спрятать от него всю информацию по интересующему вопросу. Как же в наш век без вымарывателей и фальсификаторов…

Однажды на страницах своего «эпического» труда Андрей Михайлович довольно нелицеприятно отозвался о замечательном русском писателе Валентине Дмитриевиче Иванове, авторе книг «Русь изначальная», «Русь Великая» и «Повести древних лет». Дескать, прочитав их, надо «покрутить палец у виска, засмеяться, впасть в скорбь…». То же самое хочется сделать и после прочтения опусов кандидата исторических наук Буровского, разве только еще руки помыть, после того как подержал его книжицу в цветастой обложке. Ибо нельзя вываливать столько мерзости и гадости на собственный народ. Книги В. Д. Иванова прошли проверку временем, их издавали, издают и будут переиздавать.

Относительно же столь светлого будущего трудов Андрея Михайловича терзают смутные сомнения…

Ну, да ладно. Как говаривал все тот же Остап Ибрагимович Бендер: «Разговор с умным дворником, слабо разбиравшимся в классовой структуре общества, сильно затянулся».

Профессор Преображенский выразил бы отношение к титаническому труду Андрея Михайловича на ниве просвещения российского народа одной фразой – «В печь!»

Больше добавить нечего.

Забытые войны

В XIV веке пресловутый Drang nach Osten – натиск на Восток значительно ослаб. Иссяк. Того мощного напора, который ощущался на северо-западных границах Руси в XIII веке, не стало. Да, на порубежье постоянно вспыхивали конфликты, воины с обеих сторон сходились в яростных схватках, звенели мечи и лилась кровь, но того безжалостного противостояния, которое происходило на протяжении XIII века, уже не было. Дело в том, что Тевтонский орден крепко увяз в войнах с Литвой, а резкое обострение отношений с Польшей тоже не играло на руку братьям-рыцарям. Что же касается ливонского ландмейстера, то он в какой-то степени оказался предоставлен сам себе. Однако, не имея в своем распоряжении достаточных сил и средств, чтобы замахиваться на весь северо-запад Русской земли, он был вынужден ограничить свои аппетиты.

О том, чтобы орден подчинил себе Новгород, речи уже не шло. Вот Псков, это дело другое, город был расположен на самой границе, и теперь именно он стал объектом вожделения немцев. Причем их претензии на этот город были довольно доброжелательно встречены литовскими князьями. Недаром теперь при конфликтах с орденом русским князьям постоянно приходилось учитывать литовский фактор. Смысл того, что в XV веке происходило на русско-ливонской границе, очень точно охарактеризовал Н. М. Карамзин: «Хотя Немцы мыслили присоединить Псков к своим владениям с согласия Витовта и Свидригайла (как то видно из договора, заключенного между ими в 1402 году): но имея более властолюбия, нежели силы, они только грабили, убивали несколько сот человек и чувствовали нужду в мире для выгод торговли». Вот так – грабили и убивали, а на большее были уже не способны.

Висковатов А. В. Русское вооружение с XII до XIII столетия. Шлем с полумаской

Drang nach Osten выдохся.

Основная тяжесть противостояния с братьями-рыцарями ложилась теперь на псковичей, которые, как и в старые времена, обращались за помощью либо к Новгороду, либо к князьям Северо-Восточной Руси. Где со второй половины XIV столетия на ведущую роль выдвинулась Москва. И если раньше посылали полки на ливонцев владимирские князья, то теперь это делали князья московские.

В 1406 году грянул новый вооруженный конфликт между Псковом и Ливонией, инициатором в нем выступили псковичи, и, судя по всему, действовали они с благословения Москвы. В Новгородской I летописи младшего извода об этих событиях содержится следующая информация: «Тои зимы ходиша пьсковици воевати земле Немечкои съ князя великаго наместьником съ княземъ Даниломъ Олександровицемъ». Сунулся бы наместник в эту авантюру без ведома великого князя Василия I? Вряд ли. А так Василий Дмитриевич дал добро, хотя возможно, что и небескорыстно.

Но как бы там ни было, а поход был очень успешен. Хотя и пришлось русским ратникам для этого немало потрудиться. Первый бой немцы дали псковичам на реке Серице, но потерпели полное поражение и отступили в глубь страны. По сообщению «Пискаревского летописца», немцев гнали и убивали 20 верст, причем многие из беглецов угодили в плен. В летописи четко указано, что после этой победы русские воеводы решили идти по проторенной дорожке и атаковать Дерпт. Псковская рать выступила на город, но тут путь ей преградило новое вражеское войско, которое вел ландмейстер Ливонии – «местер риский», как называет его летописец.

О том, как происходило сражение, мы не знаем, в «Пискаревском летописце» лишь отмечено что «и паки бой бысть им велик». Крестоносцы вновь потерпели поражение, а псковичи сумели снова организовать длительное преследование. Но судя по всему, и им победы дались не даром, поскольку на Дерпт русские так и не пошли. А это могло произойти только в одном случае – если потери были слишком велики. Тем не менее «возвратишася псковичи в домы своя с великою победою и со многою корыстью, многих немец ведуще с собою извязавши» (Пискаревский летописец). Главное, что с корыстью возвратились, собственно говоря, ради нее и ходили.

Это настолько окрылило псковичей, что на следующий год они решили повторить свой вояж. Мало того, желая достичь больших успехов, они стали бить челом князю Василию, выпрашивая у него помощи против ордена. Очевидно, слухи об удачном походе в Ливонию уже дошли до великого князя, и он оперативно откликнулся на просьбу псковичей, послав к ним своего брата Константина. По сообщению В. Н. Татищева, последний провел во Пскове целый год и совершил удачный поход на немцев: «Князь Константин Дмитриевич ходил с псковичами на немцев ратью и много воевал земли немецкие, и людей много посек, а иных пленил, и взял град немецкий именем Явизна». Н. М. Карамзин называет город Порх. Судя по всему, как только Константин собрал богатую добычу, интерес к ратным подвигам у него иссяк и он вернулся в Москву. Оказалось, что зря.

Как аукнулось, так и откликнулось. На следующий год ливонцы в великой силе подвалили к Пскову, надеясь свести счеты за прошлогодний набег. Командовал войском сам ландмейстер Конрад Фитингоф.

16 августа он переправил своих рыцарей через реку Великую и стал разбивать лагерь недалеко от города. Горожане не остались лишь пассивными наблюдателями, псковское воинство повалило на крестоносцев через центральные ворота. Бой жесток и скоротечен, но для русских сложился неудачно. Горожане были разбиты наголову, потеряв при этом 809 человек убитыми и среди них посадника и двух знатных бояр. Немцы этим тут же воспользовались и взяли город в тесную и длительную осаду. Псковичи еле-еле сумели отбиться, «быша во мнозе изнеможении, понеже велика сила немецкая прииде на них» (Пискаревский летописец).

В этот раз пронесло. Но, тем не менее, в Москву с просьбой о помощи снова полетел гонец.

По свидетельству Н. М. Карамзина, ландмейстер еще дважды водил войска в псковские земли, причем заодно громил и новгородские волости. Один из таких набегов состоялся 10 октября. Что примечательно, новгородцы отказались выступить с псковичами одним фронтом против общего врага. Они, по свидетельству Карамзина, «злобствуя на Псковитян, отказались и тогда действовать с ними заодно против общих неприятелей».

Дурь несусветная, впрочем, как и многое из того, что делали господа новгородцы. Впрочем, Николай Михайлович довольно верно подметил смысл всего русско-ливонского противостояния в эти годы: «Сии частые войны с Ливониею обыкновенно не имели никаких важных следствий». Причем как для одной, так и для другой стороны.

Все это время противники вредили друг другу как могли, и даже звание посла уже не служило гарантом безопасности. В замке Нейгаузен был убит псковский посол, а жители Пскова в отместку прикончили посла епископа Дерпта. В тот же год в Новгород прибыл в качестве наместника брат московского князя Константин, и при его непосредственном содействии был заключен с орденом мирный договор сроком на десять лет. До поры до времени страсти успокоились.

Причем, как отмечал Н. М. Карамзин, мир русских с немцами буквально взбесил литовского князя Витовта, который стал всячески провоцировать псковичей на вооруженный конфликт с орденом. Но не получилось, русские соблюдали договор, и авантюрист только скрипел зубами от бессилия.

Между тем, примерно к 1435 году относится попытка католиков Прибалтики объединиться и по мере возможности скоординировать свои дальнейшие действия перед лицом внешних угроз. Костяк этого объединения, известного под названием Ливонской конфедерации, которое существовало под эгидой папского престола, составили рыцари филиала Тевтонского ордена в Прибалтике (Ливонский орден), епископство Дерптское и архиепископство Рижское. Т. е. те, кто на протяжении веков нес свет католической веры закоренелым язычникам и русским схизматикам. Помимо вышеперечисленных организаций, в состав конфедерации вошли епископства Курляндское, чьи владения располагались в западной Латвии, и Эзель-Викское, чьи земли находились в западной Эстонии и на острове Эзель. Соглашение между сторонами было подписано 4 декабря 1435 года. Во главе объединения стоял ландмейстер ордена, в распоряжении которого находились все военные силы конфедерации.

Сигизмунд Герберштейн оставил довольно интересное описание этих земель: «Область Ливония тянется вдоль берега моря. Столица ее – Рига, в которой начальствует магистр Тевтонского ордена. Кроме рижского, в этой области есть епископы ревельский и эзельский. В Ливонии множество городов, особенно замечателен город Рига, на реке Двине, неподалеку от ее устья, а также города Ревель и Дерпт… Государь этой области, орденские братья, главные из которых называются командорами, а также вельможи и граждане городов почти все немцы». Тем не менее новое государственное образование было достаточно рыхлым и плохо организованным – противоречия, которые издавна существовали между его составными частями, никуда не делись.

В 1443 году ливонцы вновь заключают мирный договор с Псковом, а против Новгорода развязывают боевые действия. Немцы бьют своих противников по одному, играя на их противоречиях.

Однако первый удар нанесли новгородцы, которые, перейдя реку Нарову, огнем и мечом прошлись по орденским землям «И возвратились со многим богатством восвояси» (В. Н. Татищев).

Ответ не заставил себя долго ждать, и вскоре в новгородские земли вторглось войско братьев-рыцарей во главе с ландмейстером. Немецкие отряды прошли вдоль рек Нева и Ижора, все сжигая и грабя на своем пути. Что же касается главных сил под командованием магистра, то они неожиданно оказались скованы длительными боями под городом Ямом. Выкатив на прямую наводку всю свою артиллерию, крестоносцы в течение пяти дней лупили по городку из пушек, но нужного результата так и не достигли.

Это объяснялось тем, что в крепости оказался князь Василий Юрьевич, представитель «суздальских князей», как сказано у Татищева. Возможно, что именно его присутствие и сыграло решающую роль в неудаче рыцарей: «А самых Немець много паде под городомъ, а инеи язвени отъидоша въ свою землю».

Как видим, невзирая на то, что добыча была захвачена немалая, стратегический результат похода оказался для ландмейстера равен нулю. Для немцев все могло закончиться еще хуже, поскольку новгородцы вновь преисполнились ратного духа и решили идти снова в поход на ливонцев. Однако мероприятие сорвалось, поскольку не только в городе, но и по всей новгородской земле на коней напал мор. Вечевики как быстро собрались в рейд по Прибалтике, так же быстро от него и отказались. Узнав о том, что их соседи намерены идти против немцев, псковичи отправили в Новгород посольство, чтобы разрешить все разногласия и совместно ударить по врагу. Но когда представительная делегация прибыла на берега Волхова и узнала о том, что по всей новгородской волости происходит конский падеж и поход не состоится, она быстренько отбыла восвояси.

Как указано в Новгородской I летописи младшего извода, «и отъехаша безъ миру». Вот уж воистину демократия во всей красе, когда никто ни за что не отвечает, поскольку послы даже не соизволили попробовать решить с соседями спорные вопросы и установить нормальные отношения!

А дальше чудить уже начали немцы. Ландмейстер Хейнрих Финке фон Оверберг словно забыл, какой год стоит на дворе и что эпоха наивысшего духовного подъема и крестовых походов давно миновала. Он задумал ни много ни мало, как поднять против Новгорода всю Северную Европу и сокрушить этот оплот схизматиков. Заключив договор с королем Христофором III Баварским, который стоял во главе Дании, Норвегии и Швеции, которые были объединены унией, Финке окончательно уверился в успехе. Глава ордена даже земли новгородские умудрился заранее поделить по «совести и справедливости» – ливонцам Копорье и Нейшлот, шведам Орехов и Лендскрону. Впрочем, не фон Оверберг первый и не он последний в длинном ряду тех, кто делит шкуру неубитого медведя. Забывая при этом, что медведь зверь опасный – может и лапой врезать, а может и клыками порвать.

А ландмейстер продолжал трубить на всю Европу о необходимости похода против русских схизматиков, убедив даже магистра Тевтонского ордена обратиться к папе римскому с просьбой помочь деньгами в этом богоугодном деле. После этого неугомонный Финке схватился за перо и стал строчить призывы к германскому императору, немецким князьям и рыцарям, призывая их «казнить отступников злочестивых на берегах Волхова» (Н. М. Карамзин). Ландмейстер разошелся не на шутку, поскольку попытался ввести в отношении Новгорода экономические санкции. Письма фон Оверберга шли городам Ганзейского союза, и в них неистовый ревнитель веры требовал купцам запретить торговлю хлебом с боярской республикой.

И ведь многие католики клюнули на призывы неистового Финке, немецкие рыцари потянулись под его знамена, желая нести свет истинной веры диким русским. Корабли ордена вошли в Неву и стали захватывать все идущие по реке суда, включая даже те, которые принадлежали шведским союзникам. Католическое воинство двинулось к Нарве – часть на кораблях из Данцига вдоль побережья, а остальные по суше из Мемеля. Помимо пехоты и конницы, фон Оверберг для штурма русских городов тащил большой артиллерийский парк, понимая, что только с помощью пушек можно сокрушить неприступные новгородские стены.

Казалось, что вернулись легендарные времена князя Ярослава и его сына Александра Невского, когда братья-рыцари шли на Русь с крестом и мечом устанавливать свои порядки. Вот он, долгожданный крестовый поход на Русь, пусть и запоздавший, но от этого не менее опасный. Тень латинского креста вновь пала на северо-западные русские земли. Но…

Все грандиозные приготовления ландмейстера пошли прахом, развеялись дымом. Н. М. Карамзин довольно язвительно прокомментировал последствия столь масштабного мероприятия: «Какие были следствия мер столь важных и грозных? В наших летописях сказано единственно, что Ливонские Рыцари, Король Шведский и Прусский (то есть великий Магистр Немецкого Ордена), в 1448 году имев битву с Новогородцами на берегах Наровы, ушли назад; а Двиняне близ Неноксы разбили Шведов, которые приходили туда морем из Лапландии».

Вот и все. Крепко получив по рогам, «западные партнеры» расползлись по домам зализывать раны и ставить примочки.

Следующий действительно масштабный конфликт с орденом разразился в конце 70-х – начале 80-х годов XV века. И это не было случайностью, поскольку международная обстановка складывалась так, что у братьев-рыцарей появлялся неплохой шанс усилить натиск на северо-западную границу Руси. Дело в том, что именно в этот период резко обострились противоречия между Московским княжеством и Большой ордой, великий князь и его воеводы со дня на день ждали вражеского нашествия.

Правда, был один немаловажный момент, который в корне изменил ситуацию на северо-западе Руси. Дело в том, что начиная с 1478 года Господин Великий Новгород находился в полном подчинении великого князя Ивана III. Боярская республика приказала долго жить, а вечевой колокол увезли в Москву.

Все! Теперь вопрос о том, идти им в поход или не идти, решали не местные демократы, а вышестоящие инстанции. Государь сказал «надо», господа новгородцы ответили «есть!». И не дай бог ослушаться! Время митингов и лозунгов прошло, настала пора браться за ум.

Ливонский ландмейстер Бернардт фон дер Борх внимательно следил за тем, что происходит не только во Пскове и Новгороде, но на Русской земле в целом. А потому он не мог не знать, что в 1472 году хан Большой орды Ахмат предпринял поход против великого князя Ивана III, но потерпел серьезную неудачу. Героическая оборона маленького города Алексина спутала все планы хана, а затем на Оке степняков встретила многочисленная русская рать и отразила все попытки врага перейти водную преграду. Потрепанные ордынцы убрались обратно, а фон дер Борх сделал из случившегося соответствующие выводы. И продолжал наблюдать.

В 1476 году Иван III прекратил уплату дани, и надо думать, что и об этом поступке князя стало известно хитрому ландмейстеру. Он по-прежнему выжидал, напоминая притаившегося в засаде хищника. Ландмейстер Бернардт прекрасно понимал, что один на один против Руси у ордена шансов нет никаких. Навалятся братья-рыцари на Псков – поможет Новгород, а не поможет, то московские полки придут на помощь обязательно. Даже если посеять разлад между псковичами и новгородцами, то вмешательство Москвы сведет на нет все усилия ливонцев. Но если Иван III вступит в вооруженный конфликт с Большой ордой, то ему будет не до помощи русским землям на северо-западе. И вот тогда немцам следует нанести удар. Поэтому фон дер Борх копил силы и ждал удобного момента для нападения. И дождался – русские ударили первыми!

О том, почему это произошло, нам сообщает Независимый церковный летописный свод: «В лето 6986 (1478). Егда же бе князь великый въ Новегороде, прииде весть во Псковъ, яко немцы хотят изгонити Псковъ, и послаша къ великому князю. Князь же великый ослободи охочим людемъ итти на немцы».

Черным по белому – крестоносцы хотят внезапно напасть на Псков. Значит, недаром ели свой хлеб те люди, которым положено было все знать о намерениях врага. И своевременно доложили куда следует. А уж в верхах оценили полученную информацию, проанализировали и сделали соответствующие выводы.

Летописный свод рассказывает о том, что русские повоевали изрядное количество ливонских земель, а затем явился ландмейстер собственной персоной и вступил в бой с противником: «И прииде на них местеръ съ вои и бишася». Для немцев все закончилось поражением и большими потерями, а русские ушли за Нарову, угнав множество пленных.

На первый взгляд все прошло удачно – упреждающий удар нанесен, вторжение сорвано, а враг разбит. Но не все было так просто. Да, ливонцев опередили, но это поражение не заставило их отказаться от похода на Русь. И поэтому фон дер Борх занялся тем, что умел делать лучше всего, – продолжил накапливать силы. Правда, в атмосфере еще большей секретности. Как показали дальнейшие события, времени у него было предостаточно, а выводы из случившегося он сделал правильные. На северо-западных границах Руси вновь собирались грозовые тучи.

Страшно разозлившись на псковичей за этот поход, фон дер Борх распорядился повязать русских купцов в Риге и Дерпте. Ответ себя долго ждать не заставил, поскольку псковичи поступили аналогичным образом с немецкими купцами. Мало того, в январе 1480 года отряд братьев-рыцарей вторгся в псковские земли, захватили Вышегородок, а затем атаковали Гдов. Установив осадную артиллерию, немцы начали бомбардировку городка. Положение спасли московские ратники во главе с воеводой Андреем Ногтем Оболенским, посланные Иваном III из Новгорода на помощь осажденному городу.

Разбив крестоносцев, москвичи объединились с псковским ополчением, опять вторглись в Ливонию и разгромили населенные пункты вдоль реки Омвожи. Овладев одним из замков, русские захватили часть орденской артиллерии и боеприпасов – «поушекъ и жалеи поущичныхъ» (Псковская III летопись). После этого простояли под Дерптом сутки, разграбили окрестности и, посчитав дело сделанным, ушли восвояси. Как и положено, с богатой добычей и множеством пленных.

Но ландмейстер Бернардт не дремал, зорким оком отслеживал ситуацию и, узнав о том, что московский воевода покинул Псков, быстренько повел на Русь братьев-рыцарей. Ливонцы пошли на штурм Изборска, но были отбиты и стали заниматься разорением и грабежом волости. Окружив небольшой городок Кобылий, крестоносцы из пушек проломили стены и, войдя в город, учинили жуткую резню среди мирного населения. По сообщению Псковской III летописи, погибло более 4000 человек, включая женщин и детей. После чего немцы продолжили опустошение псковских земель. Погром приобрел поистине вселенские масштабы, «въ Пскове видети дым и огнь» (Псковская III летопись). К тому же Василий Шуйский, бывший Псковским князем, предпочитал заниматься поборами с горожан и распитием горячительных напитков, а не обороной земли. В итоге князя все-таки выпихнули за городские стены. Понимая, что делать нечего, он с неохотой выступил против немцев.

1 марта после сражения передовых отрядов крестоносцы ушли обратно в Ливонию.

Тучи собрались в кучи, ожидали начала грозы.

Гром грянул в августе 1480 года, когда большое орденское войско вторглось вновь на Русь. Фон дер Борх дождался-таки своего часа. Ситуация для Русской земли сложилась критическая. Дело в том, что в январе этого года против Ивана III восстали его младшие братья Андрей Горяй, князь Углицкий, и Борис Волоцкий. Причина, как всегда, была одна – усиление власти великого князя. Но если бы только этот мятеж…

Хан Ахмат решил, наконец, привести к покорности Московское княжество и привел в движение свои орды. Весь июнь степняки активно действовали вдоль Оки, выискивая подходящие места для переправы, и в Москве со дня на день ожидали вражеского нашествия. Каждый ратник был на счету, какая уж тут помощь Пскову и Новгороду! Все это учел хитрый ландмейстер.

18 августа 1480 года огромная ливонская рать осадила Изборск.

Момент истины настал.

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга адресована широкому кругу читателей, решивших и желающих достичь финансового благополучия и св...
Люди часто теряют деньги. Чуть реже – совесть. Но однажды случилось так, что потерялся… КОРОЛЬ. И не...
Книга предлагает разнообразные адаптированные художественные тексты из произведений классической и с...
В нашей книге собраны все необходимые сведения о болезнях и вредителях овощных культур, а также хими...
Роман Юхана Теорина «Санкта-Психо» – это больше чем детектив, больше чем триллер и больше чем прекра...
Прежний мир навсегда остался в прошлом. Из темных углов, из позабытых страхов явились существа, смут...