Удивительное путешествие Полисены Пороселло Питцорно Бьянка

Глава пятая

Кучер, воспользовавшись отсутствием девочек, попросил хозяйку приготовить горячую ванну в корыте для стирки. Потом две крепкие посудомойки растерли ему спину, и наконец он улегся в самую лучшую постель гостиницы, где сладко поспал в счет всех ночей, проведенных на козлах, когда он бодрствовал с поводьями в руках, внимательно всматриваясь в темную дорогу, или на жестких сиденьях трясущегося дилижанса.

Лошадей в конюшне тоже накормили досыта, почистили, и те хорошенько отдохнули.

Поэтому Лукреция и Полисена, которые вернулись с намерением тут же тронуться в обратный путь, не встретили никаких возражений. Полисена жаждала поскорее вернуться в Камнелун. Ее подталкивало не только желание вновь увидеть родителей и сестер, но и рассеять последнее сомнение, на которое рассказ отшельника не дал ответа. Почему ее родители, вместо того чтобы подождать, пока не родится еще один ребенок (а ведь вскоре должна была появиться на свет Ипполита), отправились за ребенком в Монастырь Вифлеемских Яслей? И каким образом выбрали именно ее?

Может быть, по какому-нибудь необычному стечению обстоятельств, они, увидев ее, сразу узнали? Но в таком случае, почему никто ничего не рассказал ни ей, ни сестрам о временном исчезновении, которое так удачно закончилось? И почему не сказали Игуменье, что найденыш – их родная дочь?

Неужели они удочерили ее, считая чужой и ничего не зная о том, что та самая Полисена, которую они приняли и вырастили как родную – и которая в один прекрасный летний день ушла от них, – не какая-нибудь сирота, а их старшая дочь, чудесным образом вернувшаяся в Камнелун после стольких приключений на суше и в море?

– Зачем ломать голову над этими вещами? – говорила ей Лукреция. – Еще несколько дней – и они сами ответят на твои вопросы. И, в конце концов, какая разница? Они тебя любят, а ты любишь их. Разве этого не достаточно?

Дилижанс двигался вперед, изредка останавливаясь, чтобы сменить лошадей. В окошке перед подругами замелькали знакомые места: виноградники Пакувия, морское побережье, Туманная Скала, Урагальский пляж…

Камнелун показался на горизонте как раз в канун Рождества.

Лукреция, сидевшая на козлах рядом с кучером, разглядела вдалеке колокольню, зеленое пятно маркграфского парка, площадь с фонтаном и среди красно-бурых крыш крышу дома Доброттини. Натянув поводья, она остановила карету на обочине дороги. Спустилась и постучала в окошко:

– Полисена! Мы уже приехали!

У Полисены от волнения дрожали ноги. Как ее примут родители? А Агнесса? Отругают за непослушание и неблагодарность? Или накажут?

Внезапно она содрогнулась от одной страшной мысли, которая до сих пор не приходила ей в голову. А вдруг в доме никого нет, вдруг все умерли? Полгода – немалый срок, и могло случиться все что угодно: эпидемия, пожар…

А вдруг ее родители не пережили горя, когда она исчезла, а осиротевшие сестренки жили у бабушки Азаротти или в приюте? От этой мысли ее глаза наполнились слезами.

Тем временем Лукреция открыла кожаную сумку и пересчитала деньги, подаренные Изабеллой, складывая золотые монеты в три кучки.

– Этими заплатим кучеру. А остаток поделим пополам, согласна?

Полисена смотрела на нее непонимающим взглядом. К чему теперь подсчеты? Лукреция всегда сама отвечала за кассу и не спрашивала, сколько и на что тратить.

– Нам пора расставаться, – объяснила подруга, и в ее голосе слышалось волнение. – Тебе больше не понадобится моя помощь. Дилижанс подвезет тебя к самой двери дома. Видишь, все-таки ты вернулась в карете, как и мечтала, – с принужденной улыбкой добавила она.

– А ты куда? – растерянно спросила Полисена.

– Перезимую у Туманной Скалы, у своих старичков. Или на ферме у Пакувия.

Полисена не ожидала такого поворота событий. Она заплакала.

– Ты не можешь бросить меня в такой момент! Мы вместе пойдем к моим, и ты поможешь обо всем рассказать. Иначе никто не поверит!

Лукреция вздохнула, уступая:

– Ну хорошо! Все тебе разжуй да в рот положи. Хватит ныть. Я пойду с тобой.

В общем, она тоже не прочь была повидаться со своей подружкой Ипполитой.

Девочка помогла зверям спуститься с дилижанса, выгрузила тележку и пошла расплачиваться с кучером.

– Большое вам спасибо и счастливого пути! – пожелала она.

Звери радовались возможности размять ноги и принялись бегать и прыгать по лужайке возле дороги. Лукреция позволила им дать выход энергии, затем позвала к себе Рамиро и дала ему в лапы оглобли.

– Вперед, Труппа Рамузио! – повелела она.

Глава шестая

Они дошли до города затемно. На улицах было пустынно – все праздновали по домам канун Рождества и готовились к полуночной службе в церкви. Во многих домах ставни были отворены, и за стеклами окон виднелись комнаты, полные людей, которые ели и пили, пели и танцевали или беседовали возле камина. При свете свечей сверкали украшения из серебристой бумаги, хвойные ветви, алые ягоды рождественского падуба и белые ягоды омелы.

При виде всего этого Полисена затосковала о доме, тепле, уюте. Ее сердце таяло, как кусок масла на горячем хлебце. Она уже воображала себе красоту и обилие стола у себя дома. Агнесса всегда была великолепной кухаркой, а мамины изысканные украшения для праздничного стола славились на все графство.

Она пришла в замешательство, увидев, что, в отличие от остальных домов, дом Доброттини не был освещен, а двери не украшала ни одна хвойная веточка.

Все окна фасада были закрыты, а дверь заперта на цепочку. «Неужели они умерли?» Эта мучительная мысль снова пронзила Полисену. Но Лукреция уже успела обойти здание вокруг и обнаружила, что из кухонного оконца струился слабый свет.

– Иди сюда! – тихо позвала она.

Стараясь не обнаружить своего присутствия, девочки заглянули в щелочку между ставнями. В большой комнате не горело ни одной лампады, она была освещена лишь слабым огнем камина.

Агнесса, сгорбившаяся и постаревшая, убирала с нехитрого стола остатки обычного ужина безо всяких украшений, а все семейство, включая бабушку и дедушку Азаротти, сидело, скрестив на коленях руки, на скамье у очага. Был среди них также незнакомый господин средних лет, казалось, что он очень близко знаком с бабушкой и дедушкой.

Папа, мама, Ипполита и Петронилла были одеты во все черное. Полисена, поняв, что он были в трауре из-за ее исчезновения, почувствовала нечто похожее на удовлетворение. Но тут же раскаялась. Мама была худой и бледной, в ее глазах поблескивали едва сдерживаемые слезы.

– Ну что, постучим? – шепнула Лукреция.

– Тссс! Послушаем сперва, о чем они говорят.

Девочки напрягли слух, чтобы расслышать, о чем шла речь на кухне.

– Поэтому мы не можем праздновать первое Рождество без нее, – извинялся купец, обратившись к незнакомцу. Тут Петронилла всхлипнула и уткнулась лицом в бабушкины колени. Полисена почувствовала себя ничтожеством. Но, с другой стороны, ей было приятно, что они так страдали из-за ее пропажи.

– Я слышал, что она сама сбежала. Разве можно так убиваться из-за неблагодарной девочки? – спросил гость. – Вот награда за то, что ее приняли и вырастили, как собственную дочь!

«Так, значит, всем известно, что меня взяли из монастыря! – подумала с досадой Полисена. – Одной мне ничего не сказали».

– Почему же неблагодарная? Просто она очень чувствительная, – возразил отец. – Она была в шоке, вот и сбежала. Это мы сами виноваты. Надо было сразу рассказать ей правду…

Мама молча плакала, прижимая к себе Ипполиту.

– Бедная Джиневра! Ее можно понять. Это уже второй ребенок, которого она теряет, – заметил дедушка Азаротти.

– Второго? Я не знал, что у вас умер ребенок, – удивился гость.

У Полисены екнуло сердце. Второй ребенок! Значит, они не знали, что найденыш из монастыря и есть их родная дочь.

– Это произошло много лет назад, – пустился в объяснения купец. – Мы только что поженились, и наша двухмесячная крошка, старшая, была для нас светом в окошке. Но однажды она исчезла из колыбели. Поиски не дали результата. Наверное, она была похищена и съедена дикими зверями.

При этих словах мама заплакала еще сильнее.

Полисена и Лукреция, затаив дыхание, слушали под окном.

– От горя моя дочь заболела, – вступила в разговор бабушка. – Она плакала целыми днями и ничего не ела… Еще немного – и она бы умерла.

– Я не знал, как ее утешить, – добавил отец. – Прошел год, и от Джиневры, девушки, на которой я женился, осталась лишь тень. Она целыми днями лежала в постели, но не могла заснуть, не разговаривала и никого не хотела видеть.

– Все казалось напрасным, – грустно добавила мама. – Жизнь потеряла смысл… Точно так же, как и сейчас.

Ипполита схватила ее руку и поцеловала.

– Не плачь, мама, вот увидишь – Полисена вернется.

– Обязательно вернется! – решительно заявила Петронилла. – Я должна показать ей, как научилась ездить верхом… Она говорила, что я никогда не сумею.

Полисена снисходительно улыбнулась в темноте.

– Так мы жили, – продолжил свой рассказ купец, – пока я не зашел как-то в Вифлеемский монастырь. Мне надо было забрать у сестер дюжину вышитых салфеток, которые я намеревался продать на Западной ярмарке. Мне, как и всем, было известно, что монашки подбирали и воспитывали подкидышей, которых ночью люди оставляли на пороге монастыря, но не подозревал, что это как-то меня коснется.

Но в тот раз игуменья подозвала меня и сказала: «Мессир Виери, как вы знаете, этот год неурожайный. По деревням полно сирот, и с каждой ночью число наших маленьких гостей увеличивается. Мне известно, что ваша жена скорбит о потере дочурки. С вашей стороны стало бы добрым делом уговорить ее родить еще одного ребенка, который будет занимать и радовать ее мысли. Но еще большей добродетелью было бы отнести ей одного из наших маленьких беспризорников, которые уже родились на свет и никому ничего плохого не сделали, но уже сейчас обречены на полное скорби и лишений будущее…»

Я был в замешательстве. Ведь я уже предлагал Джиневре родить другого ребенка, который бы ее утешил, но она гневно отвечала: «Никто не сможет заменить мне маленькую Полисену!» Мы дали ей это имя в честь тещи. Как же она примет чужого ребенка, незнакомого найденыша?

Не обращая внимания на мои возражения, игуменья пригласила меня в монастырский сад, где под присмотром молодых монахинь играли малыши. Их было около двадцати, но мое внимание сразу привлекла малютка, которая едва держалась на ножках. Я взглянул на нее, и она ответила мне доверчивым взглядом. Глаза у нее были, как звездочки. Я взял ее на руки, и она, совершенно не боясь, дернула меня за бороду и попыталась оторвать от куртки пуговицу. Она не была истощенной и бледной, как другие дети. По загорелым щекам было видно, что она провела много времени на свежем воздухе, возможно, в прибрежной деревне.

Вопреки моим ожиданиям – я не питал особой симпатии к новорожденным, даже к моей дочке – она покорила меня. Но я был убежден, что жена ни за что не согласится взять чужого ребенка. Поэтому я вернул монахине малышку, которая не заплакала, но так тоскливо на меня посмотрела, что у меня сжалось сердце.

Вернувшись домой, я решил ничего не говорить Джиневре об этой необычной встрече. Но не мог забыть о девочке – будто влюбился в нее.

– Я заметила, что он был печальный и молчаливый, – вмешалась мама, – и решила, что он тоже страдает из-за пропавшей дочери. Но эта боль, вместо того чтобы объединить нас, отдаляла друг от друга все больше и больше. До такой степени, что я решила разорвать брачные узы. Виери не возражал. Он лишь попросил меня сходить в монастырь, поразмышлять и помолиться, прежде чем принимать такое важное решение. Я посчитала это разумным и согласилась.

Добравшись до монастыря, я застала большой переполох – среди детей вспыхнула эпидемия кори. Некоторые малыши были в тяжелом состоянии, и у меня попросили помощи.

Когда я вошла в спальню, как и Виери, мое внимание привлекло красное личико с опухшим, с трудом дышавшим ротиком, маленькая темноволосая головка с растрепанными потными кудряшками. Аптекарь сказал, что малютка вряд ли проживет до завтра. Но я, по какой-то непонятной причине, решила бороться за ее жизнь и провела пять дней у кроватки, не отходя ни на минуту. И тогда я дала обет – если девочка выживет, я возьму ее к себе. Вернусь в дом мужа, а если он будет против, то уйду к родителям. Я была готова на все, даже просить милостыню по деревням, – лишь бы не расставаться с ребенком.

Это были мрачные дни. Кое-кто из маленьких больных умер, но она выздоровела. Когда аптекарь разрешил выводить ее на свежий воздух, я завернула ее в свою шаль и, получив благословение игуменьи, отнесла домой. Я всего ожидала, но не думала, что это именно та девочка, по которой тосковал мой муж уже больше месяца.

– Можете себе представить, как я был счастлив, – снова вмешался отец, – когда ее увидел. Я боялся потерять жену, а тут… Мы удочерили девочку и назвали ее Полисеной – так же, как нашу бедную пропавшую малютку. И она принесла с собой столько радости и любви, что на следующий год родилась Ипполита. Но мы никогда не делали в сердце различий между двумя малышками, как и после рождения Петрониллы. Вот почему мы не рассказали ей о том, откуда она взялась. И это было ошибкой…

– Я уверена, она вернется! – упрямо повторяла Ипполита. – И очень скоро!

– Да услышит тебя Господь! – вздохнула бабушка.

Глава седьмая

– Ну что, стучим? – шепнула наконец Лукреция, предвкушая удивление своей подружки Ипполиты, предсказания которой так быстро исполняются.

– Постой! – удержала ее Полисена.

По окончании рассказа гость поднялся, взял из угла большой плоский прямоугольный сверток и положил его на стол, с которого уже все убрали.

– Что это? – подойдя, поинтересовалась Петронилла.

– Портрет, – объяснил дедушка. – Этот господин содержит картинную галерею в Мостолуге и отлично владеет искусством реставрации древних картин. Два месяца назад мы с бабушкой нашли на чердаке это старинное полотно – настолько ветхое и грязное, что нельзя было разобрать, что там изображено. Но надпись на раме гласила: «Орландо и Евгения-Виктория Ланцо». Знаешь, кто это, Петронилла?

– Нет, – ответила девочка.

– Это твои прабабушка и ее брат-близнец. Евгения-Виктория была матерью бабушки Азаротти. По дате, высеченной на табличке, выходит, что на портрете близнецам одиннадцать или двенадцать лет.

Петронилла недоверчиво взглянула на бабушку Азаротти. Ей казалось невозможным, что эта сутулая старушка с седыми волосами и морщинистым лицом когда-то была ребенком. А выходит, что даже ее мама была ребенком! Эта мысль не укладывалась у нее в голове.

Тем временем дедушка продолжал свой рассказ:

– Полисена… – (ну да, подумала Ипполита, ведь бабушку Азаротти звали Полисеной, так же, как и двух внучек – настоящую и приемную) –…как вы знаете, Полисена никогда не видела лица своей матери, умершей при родах. А дядя Орландо уехал в Америку еще до ее появления на свет. Разумеется, она очень хотела увидеть портрет и попросила отнести его в мостолужскую лавку, чтобы этот господин сделал все возможное и восстановил изображение двух детей.

– Вам удалось его отчистить? – поинтересовалась бабушка. – Теперь что-нибудь видно?

– Он как новенький, – ответил реставратор. – Это очень искусная и ценная картина. Ее писал Лапо Лапи, живописец, знаменитый тем, что прекрасно передавал сходство.

– Давайте развернем его! – не терпелось Ипполите.

– Вот будет сюрприз! – воскликнул дедушка Азаротти.

Полисене по другую сторону стекла было как-то не по себе. Она была несколько разочарована тем, что всеобщее внимание теперь сосредоточилось не на ее исчезновении, а на портрете какой-то прабабушки, умершей сто лет назад. Но она обладала также достаточным воображением, чтобы понять чувства матери и бабушки, которые вот-вот впервые увидят детское лицо женщины, которую никогда не знали.

Поэтому она с нетерпением наблюдала за руками дедушки и реставратора, которые разворачивали полотно. Ей казалось, что они делали это чересчур медленно и осторожно… Глаза всех присутствующих на кухне были устремлены на картину, которая показалась из свертка.

– Принеси, пожалуйста, лампадку! – велела мама Агнессе.

Папа зажег две свечки на каминной полке.

Наконец, последний кусок бумаги был сорван.

– Вот! – реставратор гордо приподнял полотно и направил на него свет. Мама, побледнев, подавила крик и судорожным жестом ухватилась на рукав стоявшего поблизости отца.

– Но это же Полисена! – зазвенел серебристый голосок Петрониллы.

– Невозможно, – глухим голосом произнес дедушка Азаротти. – Полисена – приемная дочь. Неизвестно, кто ее родители и предки…

И все же девочка на портрете, Евгения-Виктория Ланцо, если не считать фасон платья восьмидесятилетней давности, невероятно походила на Полисену. Тот же разрез глаз, взгляд, те же брови и уши, такой же лоб, рот и даже ямочка, только одна, на правой щеке… Точно такой же нос, подбородок и чуть склоненная набок голова. Мало того, такой же мизинец на правой руке, по длине равный среднему пальцу… Со стороны очага раздался резкий голос Агнессы:

– Я-то всегда говорила, что наша Полисена как две капли воды похожа на всех родственников со стороны бабушки.

– Агнесса! Что ты говоришь! – возмутился купец. – Ты же прекрасно знаешь… Ты же уже служила у нас, когда мы ее принесли из монастыря…

Ипполиту с Петрониллой совершенно не интересовали непонятные рассуждения взрослых. Они подошли поближе к полотну и стали внимательно его рассматривать. Близнецы позировали на фоне прикрытого ставнями окна, которое выходило в сад. Они держались за руки и с любовью, как-то заговорщически смотрели друг другу в глаза.

Девочка была одета в темно-красное платье с воротом, отороченным серебряной нитью. Мальчик – в плотно облегающий зеленый камзол, галифе и двуцветные чулки.

– Будь у Орландо волосы подлиннее, их не различить, – заметила Ипполита.

Вдруг произошла странная вещь. Кто-то с силой постучал в окно, а когда Агнесса открыла, внезапно с подоконника спрыгнул мальчик и встал возле портрета.

– Орландо! – завопила Петронилла.

– Но это невозможно! – бормотала бабушка Азаротти, у которой все в голове перепуталось. – Это не может быть Орландо. Если он и жив, то ему должно быть около ста лет…

И все же мальчик на портрете и этот, живой, во плоти, были похожи друг на друга как две капли воды.

В общей суматохе единственной, кто здраво мыслил, оставалсь Ипполита.

– Мама, да это же Полисена! Полисена с короткими волосами! Я же говорила, что она вернется, – взвизгнула девочка и побежала обнимать старшую сестру, за ней тут же последовала Петронилла.

Родители при виде новоприбывшей встали как вкопанные, будто им явилось привидение.

– Папа! Мама! Я правда Полисена! Это я. Я вернулась домой. Причем во второй раз.

Родители и бабушка с дедушкой смотрели на нее, как зачарованные. Да, это была она. Несмотря на мальчишескую одежду и волосы, они не могли не узнать ее по голосу. Но о чем она говорит? Что значит «во второй раз»?

– Мама, – продолжала Полисена, вся красная от волнения. – Девочка, которую у тебя похитили двенадцать лет назад, – это я. Ты же видишь, как я похожа на прабабушку и ее брата-близнеца? Меня похитил Арриго Филипуччи. Но я не погибла. Я всего лишь совершила небольшое кругосветное путешествие, а через полгода меня принесли в монастырь. Вы-то думали, что удочерили подкидыша, а это вернулась ваша девочка…

– Ну и дела! – воскликнул отец и бессильно упал на стул.

– До прошлого июля, когда я сбежала, я, конечно, не знала об этом, – рассказывала Полисена. – Во время своих приключений, пытаясь идти по следам тайны моего рождения, я прошлась по кругу, но в обратную сторону. И оказалось, что родителями бедного найденыша, брошенного на пороге монастыря, был не кто иной, как вы сами!

В этот момент мама, вся в слезах, подняла руки для объятий, в которые бросилась Полисена.

Потом, на кухне, они заговорили все одновременно, да так, что ничего нельзя было разобрать. Возбужденная Петронилла подбегала то к одному, то к другому. Внезапно она споткнулась и упала: какой-то незнакомый поросенок преградил ей дорогу.

– Белоцветик! – закричала Полисена. И тут она вспомнила, что Лукреция все это время стояла за окном и, наверное, стеснялась войти.

Она выглянула на улицу. Но маленькая бродяжка исчезла без следа. Она тихонько ушла, не попрощавшись. Ни ее, ни зверей нигде не было видно, осталась только кучка золотых монет на мраморном карнизе.

– А ведь если бы не она, я не вернулась бы домой живая и здоровая… – всхлипывала Полисена, которую мучили угрызения совести.

– Не переживай. На Пасху она вернется, как каждый год, – утешила ее Ипполита.

Глава восьмая

Но Полисена не могла ждать до весны. Да и родители, услышав рассказ о ее приключениях, согласились, что надо было немедленно отыскать Лукрецию, поблагодарить ее за помощь и помочь ей, ведь если так подумать, она была всего лишь ребенком, которому не следовало путешествовать в одиночку по свету, не имея никого, кто бы о ней позаботился.

Еще до того, как Полисена решилась попросить об этом, папа предложил:

– Твоя подруга сирота, так что мы можем удочерить ее… если, конечно, мама не возражает.

– Я согласна, – ответила мама. – Будет нашей четвертой дочерью. Если, конечно, Ипполита и Петронилла не против.

Разве могла Ипполита иметь что-то против такой идеи? Наоборот, она от радости подпрыгнула до потолка. Еще до начала всей этой истории она очень привязалась к Лукреции и считала ее лучшей подругой. И Петронилла тут же дала свое согласие – она обрадовалась, что маленькая бродяжка станет членом семьи вместе со своими необыкновенными животными.

Бабушка с дедушкой тоже не возражали. Одна только Агнесса недовольно ворчала.

– И не требуйте от меня, чтобы я относилась уважительно к этой маленькой оборванке! – заявила она обиженным тоном.

Но все это были лишь воздушные замки, так как Лукреция, казалось, исчезла без следа.

Виери Доброттини при помощи своих торговых посредников разыскивал ее повсюду, начиная с Туманной Скалы и кончая фермой Пакувия. Он искал ее в Урагале, Болотисе, Лугале и Мостолуге.

Он также разнес весть, что вознаградит всякого, кто сообщит ему о местонахождении маленькой бродяжки в любом уголке страны. Но и это не дало никаких результатов.

Прошла зима. Полисена вернулась к обычной жизни. Когда она впервые встретила Серафиму, то не дала ей пощечину, как мечтала раньше, а, пригласив ее к себе домой, с удовлетворением показала портрет близнецов.

– А ты, глупая, думала, что я подкидыш, который взялся неизвестно откуда!

Увидев такое необыкновенное сходство, Серафима смогла только пролепетать:

– Правда. Ты точь-вточь как твои предки. Прости меня.

Полисена пожелала повесить картину в своей комнате. Она была счастлива, что в последний момент нашлось еще одно доказательство ее происхождения. Доказательство, которое подтвердило слова Арриго Филипуччи и свидетельствовало без тени сомнения о ее кровном родстве с семьями Доброттини и Азаротти.

– Мама, ты что, не рада, что я оказалась твоей родной дочерью?

Мать задумчиво на нее посмотрела.

– Если честно, я тебя полюбила с того самого момента, как увидела, – больную, в монастырской спальне. И всегда любила тебя, как свою дочь. Теперь мы можем зачеркнуть это «как», но для меня ничего не изменилось. Я не могла любить тебя больше, чем любила.

Жизнь трех сестер текла размеренно за играми, уроками и прогулками.

Агнесса терпеть не могла мешающегося под ногами Белоцветика и предложила отправить его за город, чтобы он пасся под дубами вместе с остальными свиньями, которые принадлежали семье. Но Петронилла с визгами противилась этому. Поросенок стал ее любимцем, и, хотя он сильно вырос, она никогда с ним не расставалась.

Все девочки Камнелуна завидовали Полисениной короткой стрижке и клянчили у матерей разрешения отрезать косы.

Ипполита и Петронилла никогда не уставали рассказывать снова и снова историю приключений своей сестры. Самым захватывающим эпизодом было для них нападение пиратов на «Зеленую Сову» и крушение «Кровопийцы», и еще когда правитель бросил подружек в подземелье.

Каждый раз, выслушивая эти рассказы, мама содрогалась от мысли о том, какому риску подвергалась ее дочка – сначала в младенчестве и потом, во время своего второго путешествия.

– В этот раз с тобой была Лукреция, – вздыхала она. – А тогда ты осталась одна, такая маленькая и беззащитная… Через сколько же рук ты прошла, пока я тут сидела и плакала! И всякий раз с тобой могло случиться что-нибудь ужасное. Я уверена – ты в конце концов вернулась домой живая и здоровая потому, что твой ангел-хранитель не оставлял тебя ни на минуту.

Больше всего воображение Ипполиты и Петрониллы поразило то, что их сестра целых два раза чуть было не стала принцессой и не заняла на трон.

И когда они думали об этом, то смотрели на Полисену с большим уважением.

– Неужели тебе не жалко было оказываться от короны? Тебе правда хотелось вернуться к нам домой? – часто спрашивала ее Петронилла.

Но Полисена не чувствовала никакой ностальгии ни по королевскому дворцу, ни по бродячей жизни вместе со зверями. Ее место было здсь, в Камнелуне, ее дом – дом Доброттини, и она больше никогда не уйдет отсюда.