Удивительное путешествие Полисены Пороселло Питцорно Бьянка
Звери ночевали в конюшне. Но Лукреция, которая переживала, что обезьяны простудятся, взяла с собой Казильду, спрятав ее под курткой, а с помощью золотой монеты уговорила повара пустить Ланселота в мужскую спальню. Шимпанзе, наряженный в драную курточку, штаны и фартук, вполне мог сойти за одного из слуг: они были один страшнее другого.
Когда два новых гостя, взявшись за руки, переступили порог мужской спальни, произошла невероятная вещь. Дряхлый пес, лежавший возле очага, поднял голову, навострил уши и заскулил; потом тяжело поднялся и неспеша направился к «Людвигу». Это было жалкое зрелище – задние лапы у него были парализованы и волочились по полу.
– Эй, пацан, осторожно! Отодвинься от него! – предупредил со своей постели повар. – Улисс, конечно, не побежит за тобой, сам видишь, в каком он состоянии, но если ты встанешь ему поперек дороги, то он вцепится в тебя и растерзает, не успеешь сказать «аминь»! Это так же верно, как то, что меня зовут Лукуллом!
– Бедняга Улисс ненавидит чужаков, – объяснил слуга помоложе. – Он может разорвать кого угодно. Отойди от него!
Но Полисена, подталкиваемая какой-то невидимой силой, наклонилась и протянула руку, давая ее обнюхать незнакомому псу.
– Вмиг откусит! Дурак, отойди от него!
Но Улисс забил хвостом о землю, вновь радостно заскулил и принялся лизать сперва руку Полисены, а потом подбородок и лицо. Его густо покрытые шерстью бока трепетали. Из пасти тянулась нитка слюны, а спустя несколько мгновений он описался от радости.
– Невиданное дело! Обычно этот дряхлый скелет неисправимый чистюля, хоть это и стоит ему огромных трудов! – удивленно промолвил повар. – Никогда еще не видел, чтобы он так встречал кого-нибудь.
Полисена, тронутая такой лаской, опустилась на колени и позволила псу закинуть лапы себе на плечи и всю облизать. Девочке всегда нравились собаки, с самого младенчества, но в Камнелуне Агнесса не разрешала ни ей, ни сестрам держать в доме собаку или подходить близко к псам, жившим в кладовых. А после своего побега она имела дело только с Рамиро, который никого не любил так, как Лукрецию.
– Бедный Улисс! – воскликнула она, поглаживая его по парализованной спине. – Что с ним произошло? Болезнь? Несчастный случай?
– Несчастный случай… Да, мальчик, если это так можно назвать! – ответил повар. – Таинственный случай. Кто-то выстрелил в него. Он чудом остался жив, мы нашли его в луже крови.
У Полисены екнуло сердце.
– Когда же это случилось? – прошептала она.
– Десять лет тому назад. Мы и сами не знаем, кто в него стрелял. Все ушли тогда на мессу в честь открытия новой церкви за холмом. Когда мы вернулись, двери были выломаны, но грабители не унесли ничего, кроме нескольких кур из курятника. А Улисс без чувств лежал перед кухонным очагом. Какой-то негодяй в него выстрелил! Хозяйка приказала прикончить его, чтоб не мучался и не мешал постояльцам своим воем. Но один из слуг спрятал его в погребе и ухаживал за ним, как мог. Потихоньку бедный зверь выздоровел, но никогда уже не стал таким, как раньше.
– Это правда, похитили только несколько куриц? – засомневалась Полисена. – Невозможно. Неужели все остальное было на месте?
– Абсолютно все, – кивнул повар, потом хлопнул себя по бедру. – Постой-ка! Тогда еще пропала дочка Амалии, грудной ребенок. Хозяйка оставила ее в колыбели у очага.
– Кто это – Амалия? – дрожащим от волнения голосом спросила Полисена.
– Лучше спроси, кто она была… Самая грязная и ленивая из посудомоек, которые когда-либо работали в этой гостинице.
– Почему ты говоришь «была»? Она что, умерла?
– Еще как умерла! Она была так глупа, что как-то набрала ядовитых грибов и тайком сварила, чтобы с нами не делиться. Когда же у нее вспучило живот, призналась, но было уже поздно. Она умерла здесь, на кухне, и мы похоронили ее на церковном кладбище. У нее не было ни гроша, и мы поставили на могиле лишь деревянный крест с ее именем.
Каждое слово ножом врезалось в сердце Полисены. Но она не сдавалась.
– А как же ее муж? – спросила она.
– Какой еще муж?! А, это ты из-за ребенка… Не было у нее никакого мужа. Кисля не позволяет служанкам выходить замуж. Амалия скрыла ото всех рождение внебрачного ребенка и отдала его в город кормилице. После ее смерти Кисля забрала малышку и принесла ее в гостиницу.
– Да уж, невиданная щедрость со стороны хозяйки! – хмыкнул слуга помоложе.
– Это точно. Мы тогда все удивились, увидев у нее на руках сверток. Да и детские визги она вряд ли переносила охотно. Не прошло и трех дней, как разбойники унесли девчонку вместе с курами. В общем, все тогда вздохнули с облегчением. Никто не любил соплячку, кроме бедного Улисса.
Полисена крепко обняла пса и зарылась лицом в густую шерсть, чтобы никто не видел ее слез. Потом молча растянулась на кучке сена, служившего ей постелью, и накрылась одеялом с головой, пытаясь остановить рыдания. Ланселот прижался к ней и, вытянув трубочкой губы, поцеловал в лоб. Но Полисену не трогали утешения обезьяны. Отчаяние разливалось в душе, как темная чернильная клякса. И рядом с ней не было даже Лукреции, на плече у которой можно оплакать смерть матери!
Глава седьмая
А на плече у Лукреции в это время сидела мартышка Казильда, которую посудомойки и горничные приняли с радостью и теперь ласкали и гладили, как куклу или только что родившегося ребенка.
Лукреция крепко прижала ее к себе, плотно завернув в шерстяной платок, – в отличие от мужской спальни, чердак, где жили девушки, был очень холодным и полным сквозняков. Не было ни камина, ни печки, ни маленькой жаровни. Одеяла были тонкими и протертыми до дыр. Посудомойки спали прямо в одежде, горничным же не позволялось мять свои нарядные платья – к тому же они были с открытой шеей и без рукавов и вряд ли могли согреть.
Возле больших мешков с соломой, служивших постелью, в стене было по гвоздю, куда каждой горничной полагалось аккуратно вешать плечики с кокетливым платьем из розового шелка, предварительно разгладив хорошенько и очистив от пятен. А его владелица стучала зубами от холода в тонкой батистовой рубашке.
– А летом стоит ужасная жара, потому что солнце целыми днями печет на черепицу, – рассказала Лукреции посудомойка, разделившая с ней постель.
Несмотря на роскошь и изобилие дома, прислуга питалась сухарями. Остатки трапезы гостей отдавали свиньям, которых синьора Кисля держала недалеко от конюшни.
Для бедных, вечно голодных девушек помогать на кухне, готовить разные вкусности и подавать на стол было настоящим мучением. Горничные, которые в ту ночь спрятались под столами и доели остатки после битвы, до этого дня не знали, какой вкус у сладостей, у куска жареного мяса и даже у свежеиспеченного хлеба.
– Представляешь, – продолжала свой рассказ посудомойка, – десять лет назад одна из нас, несчастная Амалия, как-то вечером была настолько голодна, что наелась грибов, зная, что они ядовитые, и, конечно же, умерла.
– Нас тогда еще здесь не было, потому что хозяйка меняет прислугу раз в три года. Нас берут на работу в пятнадцать лет, а в восемнадцать уже увольняют, – добавила симпатичная горничная с соседнего ложа. – Но нам рассказывали одну очень странную историю. Якобы через два или три дня после смерти Амалии, у которой не было никаких родственников – осталась она одна-одинешенька на всем белом свете, хозяйка уехала в город и вернулась с новорожденной. Она рассказала, что это дочь несчастной девушки и что она заболела из-за небрежности кормилицы. По ее мнению, ей оставалось жить не больше недели.
– Все это было ложью – говорят, малышка была здоровая как вол, – продолжила посудомойка. – И она никак не могла быть дочерью Амалии! Бедняжка за последний год ни на одну минуту не покидала «Зеленой Совы», никакого живота у нее не было, и даже самая близкая подруга ничего об этом не знала. Кроме того, у девочки росли темные волосы и иссиня-черные брови, а Амалия была рыжая и с веснушками.
– Но самое главное, – вмешалась горничная, – что синьора Кисля уж точно не стала бы переживать за судьбу дочери служанки. Во всяком случае, спустя два или три дня девочка пропала таким же таинственным образом, как и появилась. Хозяйка говорила, что ее похитили. Но даже самый последний дурак бы ей не поверил.
Разумеется, Лукреция с большим вниманием слушала рассказ. Выходит, что никому, кроме синьоры Кисли, не известно, откуда взялась Полисена. Надо непременно заставить говорить эту злую женщину, но как это сделать?
Ее мысли прервало громкое чихание Казильды.
– Господи! Ты случайно не простудилась? – тревожно воскликнула Лукреция и пощупала обезьянке нос: он был сухим и теплым. – Да у тебя жар! Девушки, помогите, мне нужно лекарство. Если простуда перейдет в воспаление легких, то Казильда умрет.
– У нас здесь нет никаких лекарств, сама понимаешь, – сказала ее соседка по постели. – Больных здесь не лечат. Их сразу же увольняют.
– Постой, – вспомнила горничная, – я знаю, что хозяйка в своей тумбочке держит какое-то чудодейственное лекарство. Она его использует, когда кто-нибудь из гостей в пьяном виде выходит на мороз в одной рубашке или ныряет в ледяной пруд. Оно вроде бы отлично исцеляет любую простуду за несколько часов.
– Где комната хозяйки? – поднявшись, спросила Лукреция.
– Смотри не попадись ей на глаза, а то, если увидит, как ты роешься в ее вещах, может позвать главного жандарма, и тебя арестуют и повесят.
Спускаясь на цыпочках по ступенькам, Лукреция была поряжена сменой температуры. Весь особняк за исключением чердака был жарко натоплен большим количеством каминов и сотнями свечей. Тепло помогало крепкому сну гостей, раскатистый храп которых слышался из-за запертых дверей.
Горничные объяснили Лукреции, что это не обычные путешественники, которые останавливаются на ночлег на пару ночей. Большая часть клиентов синьоры Кисли были маломирскими придворными, которые скучали у себя дома и поэтому переехали в «Зеленую Сову» покутить и попировать.
Лукреции не верилось, что при дворе можно скучать.
– Конечно, можно. Даже нужно, – разъяснила все та же горничная. – Вот уже шесть месяцев придворным запрещено смеяться, петь песни, играть на инструментах, кидать кости, бегать по двору и даже чуть-чуть улыбаться.
– Почему же?
– Так решил правитель, потому что принцесса Изабелла, наследница престола, заболела грустью. Она не может ни смеяться, ни улыбаться. Целыми днями плачет и ходит ужасно надутая. Чтобы ее состояние не ухудшилось, правитель, ее дядя, запретил двору все виды веселья. А королева разослала глашатаев: если кому удастся рассмешить Изабеллу, тот получит титул маркиза и щедрое вознаграждение. До сих пор все, кто пытался это сделать, потерпели крах и теперь сидят в тюрьме, как и было обещано.
– А сколько принцессе лет? – поинтересовалась Лукреция.
– На Рождество исполнилось одиннадцать, но характер у нее, как у старой девы.
«Уж мои-то звери-циркачи за пару минут ее рассмешат», – подумала Лукреция. Но потом речь зашла о таинственном появлении новорожденной, и она больше об этом не думала.
Теперь ее больше всего волновало, как добыть лекарство для Казильды, – кто знает, может быть, оно понадобится и Ланселоту…
Она подошла к двери синьоры Кисли и прислушалась. Владелица постоялого двора тоже храпит, значит, спит она крепко. Дверь была заперта изнутри, но это маленькой бродяжке не мешало – она привыкла находить выход из любых ситуаций. Она поддела замок шпилькой для волос, тихонько вошла и осмотрелась вокруг.
На туалетном столике полыхала ночная лампадка, а в камине тлела кучка угольев. На большой кровати с балдахином под целой горой пуховых перин возлежала синьора Кисля. На голове у нее был смешной чепчик, а на руках – шерстяные перчатки без пальцев.
Лукреция, осторожно ступая, приблизилась к тумбочке и открыла ее все той же шпилькой, не нарушая тишины. Бутыль с микстурой стояла на средней полочке. А на нижней полке Лукреция увидела то, чего совсем не ожидала увидеть: кружевной чепчик для младенца с вышитой на нем короной и стопку пеленок из тончайшего шелка, вытканного золотом, в которые была вколота булавка, точь-вточь такая же, какую они забрали у жены рыбака.
Стараясь не дышать, Лукреция взяла все это и сунула под рубашку. Потом достала бутыль с микстурой, закрыла дверцу тумбочки и вышла из комнаты…
– Надо скорее все рассказать Полисене, – бормотала она сама себе.
Глава восьмая
Подружки сказали служанкам, что хотят пошутить над хозяйкой и напугать ее, и те, довольные возможностью отомстить хотя бы частично за все издевательства, не рискуя при этом личным участием, с радостью приняли участие в приготовлениях.
Одна из них вызвалась поить микстурой Казильду и согревать ее своим телом под одеждой. Другая прямо в тапочках по снегу побежала к конюшне и через несколько минут вернулась с поросенком Белоцветиком под мышкой. Третья тайком наведалась в мужской гардероб и стащила длинный черный плащ, какую-то нелепую шляпу и пару сапог. Густая вуаль, тоже черная, была позаимствована в дамском гардеробе.
За час до рассвета, когда ночь самая темная, а сон самый крепкий, синьоре Кисле показалось, что она неожиданно проснулась, потому что кто-то вошел без стука в спальню и начал дергать ее за рукав ночной рубашки. Она испуганно распахнула глаза. У кровати вырисовывался силуэт очень высокого мужчины, укутанного в темный плащ, с вуалью на лице и каким-то белым свертком под мышкой.
– Кто вы? Что происходит? Синьор, как вы вошли? – испуганно спросила женщина. От этого видения у нее началась паника. «Наверное, мне снится, – успокоила себя. – Это страшный сон».
Но незнакомец ответил каким-то утробным басом:
– Молчи! Это я. Тихо, никто не должен знать, что я здесь был.
– Кто это «я»? Кто вы и что от меня хотите? – прошептала синьора Кисля, приподнимаясь на кровати. При едва мерцавшем свете ночной лампадки она разглядела, что белый сверток – это новорожденный ребенок. Круглую розовую мордашку обрамлял вышитый чепчик с кружевной каймой. У синьоры Кисли было стойкое чувство, что она во второй раз переживает то, что произошло десять лет тому назад. Ну точно, сон.
– Необходимо устранить девчонку, – произнес незнакомец, опуская сверток на постель.
– Ах, это вы, правитель! Я вас не узнала! У вас такой странный голос… какой-то не такой…
– Горло побаливает, – хрипло ответил тот. – Ну так что, могу я на вас рассчитывать?
– Но мы ведь уже устранили ее десять лет назад, неужто не помните? – запротестовала синьора Кисля. – В награду вы построили для меня этот особняк на месте старого постоялого двора.
Ночной посетитель пошатнулся, словно собираясь упасть, и из живота у него послышалось какое-то бульканье. Чтобы не потерять равновесия, он оперся об одну из колонн кровати. Руки у него, пожалуй, были не в меру коротки для такого роста.
– Забыли? – продолжала старуха. – Вы тогда воспользовались отсутствием кормилицы и выхватили маленькую принцессу Изабеллу из колыбели. А потом отдали мне, чтобы я ее устранила. Я подумала было о каком-нибудь яде и представила ее прислуге как тяжелобольную сиротку, чтобы не удивлялись, когда та будет умирать. Но все решилось само собой, помните?
– Разумеется. Не припоминаю только, зачем нам надо было ее устранять… – сказал человек, поднося руку ко лбу неуверенным жестом. – Ведь прошло столько времени…
– Вы что, шутите? Как это зачем? Ведь сейчас ваша дочь сидит на троне, на месте настоящей Изабеллы. Это вы нарядили ее в королевскую одежку и положили в колыбель…
– Так значит, эта принцесса незаконно претендует на трон! – необычно высоким голосом воскликнул господин, и, что самое странное, казалось, что голос доносился откуда-то из живота.
– Правитель, я вам удивляюсь! Я, конечно, понимаю, вы пришли инкогнито, и вообще это сон, но из ваших-то уст не могут прозвучать такие слова!
В этот момент правитель начал покачиваться, напрасно пытаясь удержаться за занавеску, наклонился на бок… и переломился надвое. «Надо же, какие забавные вещи происходят во сне», – подумала синьора Кисля, увидев две половины правителя, танцующие вокруг кровати и обнимающиеся друг с другом. Ребенок начал беспокоиться, запищал каким-то необычным носовым голосом, выскользнул из пеленок и, превратившись в поросенка, стал бегать по комнате.
Синьора Кисля хорошенько ущипнула себя за руку и за щеки, чтобы проснуться, но у нее никак не получалось. В этот момент нижняя часть правителя схватила пеленки, лежавшие на постели, а другая половина, подбежав, поймала поросенка и подула на свечу. Синьора Кисля почувствовала ужасную головную боль, и сон куда-то исчез.
Лукреция и Полисена побежали по коридору, стараясь не издавать не звука. Им с трудом удавалось сдерживать смех. Лукреция прижимала к груди Белоцветика, поздравляя его с успешным исполнением роли новорожденной девочки.
Восторг Полисены оттого, как она в кромешной тьме попала канделябром в самую макушку этой злюки, мог сравниться только с радостной вестью о ее королевском происхождении.
Вернувшись на чердак, девочки был окружены посудомойками и горничными, которым не терпелось узнать, как прошел розыгрыш. Разумеется, они не упомянули о своем открытии, которое так удивило Лукрецию и непомерно обрадовало Полисену, о том, какую тайну крыли в себе вытканные золотом пеленки и булавка с изумрудом. Напротив, об этих предметах они даже словом не обмолвились. Не рассказали и о том, что синьора Кисля попала в ловушку и таким образом выдала правителя, который за десять лет до этого принес в «Зеленую Сову» Полисену, то есть Изабеллу, а она была настоящей и единственной наследницей короля. А также о том, что он сделал это ради того, чтобы его дочь оказалась на месте Изабеллы.
Они поведали только о том, как синьора Кисля испугалась до смерти ночного визита и получила канделябром по голове, но назавтра никого за это не отругает, так как сама уверена, что все это происходит в страшном сне.
Чтобы рассмешить девушек, они в подробностях рассказали, как Лукреция уселась верхом на Полисену и как им трудно было сохранять равновесие, когда одна из них ходила по комнате, и несколько раз они чуть было не упали, и еще о том, как они подделали голос, чтобы казался мужским. И о том, как смех Полисены был принят за урчание в животе незнакомца. И как, в конце концов, Лукреция свалилась вниз, а синьора Кисля подумала, что это ее гость разломался надвое…
Об остальном они умалчивали, потому что опыт научил их осторожности, прежде всего Лукрецию, которая хорошо знала, как трудно бедному человеку добиться справедливости.
И Полисена понимала, что недостаточно знать о своем происхождении, чтобы снова занять трон. Наоборот, ее положение казалось ей очень опасным.
В руках у правителя была огромная власть. Если он заподозрит, что кто-то разоблачил его старые темные делишки, то не замедлит расправиться во второй раз с племянницей, а может быть, и с Лукрецией тоже. Если объявится Полисена и перед всем народом потребует вернуть ей трон, то ее обвинят во лжи или сумасшествии и бросят в темницу.
Поэтому, прежде чем трубить направо и налево, что принцесса Изабелла – фальшивая наследница, надо было попробовать проникнуть во дворец, познакомиться с королевой, чтобы та узнала дочь по пеленкам и булавкам, и уже тогда с ее помощью разоблачать узурпаторов.
Несмотря на поджидавшие их опасности, Полисена была на седьмом небе от счастья. Думая о прошлом, она все больше убеждалась, что ее фантазии – вовсе не детские иллюзии. Она была самой настоящей принцессой. Наследницей трона. (Серафима лопнет от зависти!) И у нее была мама, которая сама еще не знала, что потеряла дочь.
Глава девятая
Оставаться дольше в «Зеленой Сове» не было смысла. Полисене не терпелось попасть в Маломир, да и Лукреция считала, что задерживаться в гостинице небезопасно.
Как только стало светать, они в полном оснащении тихонько спустились по большим мраморным ступеням. У Лукреции на руках сидела Казильда – она уже не кашляла, а у Полисены, как обычно, поросенок. За ними, в плаще фальшивого правителя и его сапогах шагал Ланселот.
Постояльцы, хозяйка и прислуга еще спали, за исключением дюжины посудомоек, которые убирали в желтом салоне после вчерашнего «представления».
Увидев в прихожей двух девочек, они помахали им, а одна посудомойка подбежала к дверям и отдала Полисене узелок из салфетки.
– Мы тут подобрали кое-что из еды: хлеб, жаркое, запеканку из дичи, половину окорока. Будет чем подкрепиться в пути.
– Спасибо, я о вас никогда не забуду, – благосклонно кивнула Полисена, которая уже прикидывала, как их можно будет отблагодарить, когда она сядет на трон. Но посудомойка не подозревала, что имеет дело с настоящей принцессой, и безо всякого почтения бросилась к ней на шею и чмокнула в обе щеки.
– Мы, бедняки, должны всегда друг другу помогать!
При этом Лукреция, которая собиралась положить в руку девушке золотую монету, смутилась и сунула руку обратно в карман.
– Мы еще придем к вам, – пообещала она, но та, показывая в сторону хозяйкиной спальни, ответила:
– Пожалуй, не стоит.
К счастью, ночью снегопад стих. Подруги зашли в конюшню за остальными животными и отправились в столицу.
Госпожа Кисля проснулась около десяти утра со страшной головной болью. Она позвонила, чтобы ей принесли завтрак, и тут же вошла горничная, неся на подносе кофе и булочки.
– С добрым утром, синьора. Как вам спалось? – учтиво поинтересовалась она.
– Плохо, – грубо отрезала хозяйка. – Мне приснился странный сон, в нем происходили самые невероятные вещи. Я еще не пришла в себя… Что ты на меня уставилась, как гусыня? Лучше разотри мне одеколоном виски.
Девушка послушалась и, слегка массируя синьоре лоб, увидала как раз на ее макушке красно-фиолетовую шишку. Она постаралась не дотрагиваться до нее, чтобы синьора Кисля по-прежнему считала это мигренью, а в душе смеялась и пела от радости, благодаря «Людвига-мстителя», который так метко в нее угодил.
Через две комнаты маркиз в белом, который в это время был не в парадных одеждах, а в домашнем халате с лисьим воротником, окунал воздушные пирожные в чашку дымящегося шоколада.
– Отодвинь-ка занавеску, – приказал он симпатичной горничной, стоявшей наготове возле столика с завтраком.
В окне виднелся замерзший пруд и несколько ив, покрытых снегом.
– Скажи-ка этой смазливой попрошайке, – распорядился он, – что сегодня утром я желаю посмотреть, как плавают ее звери. Пусть подойдут через полчаса к пруду. А ее помощнику вели принести топор – разрубить лед. Желаю, чтобы и они оба продемонстрировали мне, как умеют плавать. И передай, чтобы лезли в воду, не дожидаясь меня, так как я еще не решил, пойти посмотреть на них поближе или остаться в теплой комнате и понаблюдать за ними из окна.
– Не думаю, что это возможно, – произнесла горничная, смахивая тряпкой шоколадную каплю с подноса.
– Почему это? Я ведь их покровитель, и они обязаны мне угождать!
– Вы извините, но мне кажется, что это невозможно.
– Что еще за глупости? Почему это невозможно?
– Потому, что они уехали еще три часа назад и, скорее всего, сейчас уже в столице.
– Уехали! И даже не попрощались! Почему они ушли без разрешения, ведь я их покровитель!
Горничная пожала плечами.
– Вот и делай добро всяким оборванцам! – выругался маркиз, со злобой швырнув пирожное на пол. – Поверь, Машенька, эти бродячие нищие такие неблагодарные!
Горничная, которую, впрочем, не звали Машенькой, вздохнула и закатила глаза, делая вид, что соглашается. Это была та самая служанка, что давала лекарство Казильде и согревала ее, и теперь она радовалась, что обезьянке не придется купаться в ледяной воде ради забавы этого нахала.
Часть шестая
В Маломире
Глава первая
Прибыв в город, подружки без труда нашли дорогу к королевскому дворцу.
Маломир располагался на склонах холма, напоминающего рождественский кулич, а дворец находился на самом верху и был виден из любой точки города. Это было старинное здание, окруженное башнями и башенками, а на самой высокой из них развевался флаг с гербом семьи Пичиллони – голубая звезда на золотом фоне. Это служило знаком, что королевское семейство в это время находилось в городе.
«Наконец-то я нашла свой дом!» – с волнением подумала Полисена. Ей, конечно, было немного жаль, что она войдет в него тайком, в мальчишеской одежде и в сопровождении цирковой труппы.
Если бы у нее был выбор, то она бы въехала в городские ворота торжественно, верхом на белом коне, в самом красивом своем платье из розового бархата, которое жена купца сшила ей на прошлое Рождество, и с развевающимися по ветру волосами.
Но у нее не было выбора. «Ничего, – утешила она себя. – Торжественный въезд состоится через неделю, когда я покажусь народу, «моему» народу, который будет в восторге от своей истинной принцессы».
Маломирцы, ничего не зная об ожидавшем их сюрпризе, посматривали на необычную компанию двух детей и зверей с умеренным любопытством, обычным для жителей крупных городов, где быстро привыкаешь к любому зрелищу.
Добравшись до верхушки холма, Полисена с Лукрецией увидели перед дворцом большую красивую площадь со статуями и фонтанами, из любого уголка которой можно было любоваться городской панорамой, близлежащими деревнями, окруженными лесами, и морем вдалеке.
Небольшая толпа из простонародья стояла по обеим сторонам дворцовых ворот, которые были распахнуты настежь, охраняемые стражниками с алебардами. Очевидно, все они чего-то ожидали.
– Что здесь происходит? – обратилась Лукреция к какому-то мальчику.
– Королевская семья возвращается с ежедневной прогулки, – последовал ответ.
– Это не обычная прогулка, – вмешалась какая-то женщина. – Каждое утро принцесса и правитель выезжают на Оружейную площадь на осмотр войска.
– Неужели начинается война? – испугалась Полисена.
– Да нет, – рассмеялась та. – Просто солдат надо держать в строгости, иначе обленятся.
– То же самое относится и к правителям, – добавил пожилой господин, судя по стружке в волосах, плотник.
– Как выглядит принцесса? Она красивая? Вежливая? Вы ее любите? – спросила Полисена.
– Очень красивая. И очень добрая. Мы ее безумно любим, – ответила женщина.
– Они с правителем справедливы? Правят страной мудро? И заботятся о счастье подданных? – продолжала Лукреция.
– Справедливее не бывает. И мудрее тоже… – начала женщина, но плотник перебил ее:
– Постой-ка, девочка, что ты надеешься услышать? Что мы тут будем наговаривать на власть незнакомцам? Может, вы шпионы? И мы рискуем тюрьмой и виселицей из-за вашего любопытства?
– Так, значит, они не очень-то… – возразила Полисена, но Лукреция пнула ее ногой, чтобы замолчала. Но она не смогла помешать ей спросить: – А королева?
– Вот она, смотри! Можешь оценить ее своими собственными глазами! Это вон та дама во главе процессии, – сказала женщина, указывая на мощеную аллею, по бокам которой возвышались каменные львы. Она вела прямо к площади. Все, как один, повернули головы в ту сторону. Дети размахивали платочками перед всадниками – те приближались медленно и торжественно, ровным шагом, верхом на конях, покрытых красивыми вышитыми попонами. Во главе процессии шли два трубача и барабанщик, а по бокам кортежа – четыре офицера.
Полисена, которую раздражала навалившаяся на нее толпа, залезла на статую, чтобы получше все рассмотреть. Она была вне себя от нетерпения: ведь вот-вот покажется лицо ее матери!
В этот момент, совершенно против ее воли, в памяти возникло красивое лицо Джиневры Доброттини, ее веселые блестящие глаза, смеющийся алый рот, белые, как жемчуг, зубы. И голос Агнессы: «Ваша мать – первая красавица, и не только в Камнелуне, но и во всем графстве, и кто знает, может быть, и в целом королевстве». Полисена с трудом отогнала от себя это навязчивое воспоминание, относящееся к прошлому, и сосредоточила взгляд на женщине, которая медленно приближалась, сидя по-женски верхом на белом как снег коне.
Королева была во всем черном, как и подобает вдове. Но ее платье из плотного шелка было вышито жемчугом, а на декольте и манжетах красовался горностаевый мех. На грудь свешивались длинные жемчужные ожерелья, переплетенные золотыми цепочками и бриллиантовыми нитями. На плечи был накинут подбитый горностаем длинный плащ, покрывающий седло. К удовольствию Полисены, эта одежда придавала ей важный и отрешенный вид, как у некого божества, недоступного земным страстям.
К сожалению, высокий жесткий ворот из кружева не позволял хорошо разглядеть нижнюю часть лица королевы. Лоб прикрывало искусно сделанное украшение из шелка и жемчуга, в центре которого была подвеска, спускавшаяся до самой переносицы. Голову прикрывал капюшон с горностаевой каймой, а руки, державшие поводья, были в черных бархатных перчатках.
Полисена жадно всматривалась в то немногое, что было доступно взгляду: густо накрашенные ресницы, прямой нос, сурово сжатые губы… и к своей великой радости чувствовала, что эти черты были ей знакомы. Она была уверена, что уже их видела. Или не могла забыть.
Не успела она насытиться зрелищем, как королева-мать прошла мимо, и наступила очередь принцессы Изабеллы.
Полисена надеялась, что узурпаторша трона окажется уродливой, болезненной, еще лучше горбатой, с носом картошкой и маленькими свинячьими глазками, кожей со следами от оспы, кривыми черными зубами и тупым подбородком. Но она с раздражением должна была признать, что Изабелла прекрасна, несмотря на обиженно поджатые губы и скучающий взгляд.
У принцессы были черные блестящие волосы, переплетенные рубиновыми нитями, голубые глаза с длинными густыми ресницами, розовые щеки, алые и полные, как сочный плод, губы. Нос был небольшим и слегка приплюснутым, как у маленького ребенка. Платье из тяжелой золотой ткани, жесткой от рубиновых и изумрудных инкрустаций, не могло скрыть детской красоты и стройной фигурки. Несмотря на мороз, на ней не было пальто, а голова оставалась непокрытой, чтобы подданные могли созерцать ее в свое удовольствие. Даже если ей и было холодно, она не подавала виду.
Вслед за ней ехал правитель, одетый с ног до головы во все темно-красное, его грудь и плечи украшали военные награды, а на голове он носил красную шляпу с меховыми полями.
Лукреция и Полисена ожидали увидеть злобное, хитрое лицо, мерзкую гримасу и были поражены спокойным выражением лица этого крепко сложенного мужчины, неотрывно смотрящего в затылок принцессы с заботой и любовью.
«Логично, – сказала себе Полисена. – Он ей не дядя, как все думают, а отец, поэтому любит ее. Ведь ради нее он пошел на преступление. Как жаль, что именно я стала его жертвой».
Глава вторая
Когда торжественная процессия исчезла на подходах ко дворцу, Лукреция обратилась к одному из стражников, чтобы разузнать что-нибудь о состязании.
– Ты тоже хочешь попробовать рассмешить принцессу, девочка? – воскликнул стражник. – А тебе известно, что если не получится, то тебя на целых семь лет посадят в тюрьму?
– А если получится, тогда что?
– Тогда получишь титул маркизы, разбогатеешь и сможешь жить при дворе или в своих новых владениях.
– А если я буду участвовать в конкурсе вместе с моим кузеном Людвигом и животными?
– Тогда все окажетесь в тюрьме. Или все станете маркизами. Правда, богатство придется делить между собой. Вы ведь не думаете, что королева увеличит награду в восемь раз!
– Отлично! Куда и к кому надо теперь идти?
– Каждый вечер старший камергер записывает желающих в комнате, прилегающей к привратницкой. Видите вон ту дверь в глубине двора? Если поторопитесь, то еще успеете.
Стражники всех обыскали, вывернув даже карманы, и пропустили внутрь.
Старший камергер оказался человеком пожилым, высоким и худощавым, с венцом седых кудряшек над самой шеей, а остальная часть головы была лысой. Он пренебрежительно взглянул на девочек и окинул животных подозрительным взглядом.
– Ну вот, еще пара циркачей. Возомнили о себе неизвестно что, подавай им звание маркизов, а о тюрьме не подумали? – буркнул он.
– На самом деле мы желаем только принцессиного счастья, – сказала Лукреция. А Полисена добавила про себя с иронией: «Настоящей принцессы».
– Можешь сразу же отметить в своей книге, что нас совершенно не интересуют дворянские титулы, и мы от них отказываемся, – закончила маленькая бродяжка. Полисена не очень-то была с ней согласна. Титул маркизы совсем не помешает. А вдруг ей не удастся разоблачить Изабеллу? Да и вообще – пока они это сделают, неплохо было бы расхаживать повсюду с платочком, на котором вышита корона с тремя шариками.
К ее великой радости, камергер ответил:
– От титула отказываться нельзя. Королева всегда исполняет обещанное, – но он теперь смотрел на визитеров добродушно. Полистав книгу, сообщил: – Тут уже записано девять сумасшедших, а принцесса не может принимать больше трех конкурентов в день. Значит, ваша очередь – через четыре дня, в одиннадцать утра.
– А если за это время кто-нибудь из девяти сможет рассмешить принцессу?
– Никто не сможет. И вы в том числе, – скептически заметил камергер и окунул в чернильницу гусиное перо.
– Ваши имена?
– Лукреция, Людвиг и звери-циркачи, – перечислила Полисена.
Камергер записал их, потом почесал макушку, вздохнул и принялся листать другой журнал.
– Двое благовоспитанных симпатичных мальчиков-пажей… – бормотал он, разговаривая сам с собой, как будто вокруг никого не было, – …которые могут приступить к работе немедленно. Ну где мне их искать?
– О чем это вы? – вмешалась Лукреция, которой вовсе не хотелось откладывать на целых четыре дня посещение дворца. (Да и Полисене не хотелось – ей не терпелось показаться матери, чтобы та ее признала.)
– Послушайте, синьор старший камергер. Раз вам нужна парочка пажей, почему бы не взять нас с кузеном?
Камергер оторвал взгляд от бумаг и внимательно присмотрелся.
– Симпатичные… Ну да, вроде ничего. Ты, блондинка, вполне сойдешь за мальчишку. Разумеется, вам следует привести себя в порядок, – он снова почесал макушку. – А как насчет хороших манер? Вы знаете, что речь идет об обслуживании самой принцессы?
– Я много раз играла роль лакея, – сказала Лукреция, изобразив глубокий реверанс.
– А я получила… – начала было Полисена. Она хотела сказать «отличное воспитание», но вовремя остановилась. Никто не должен был принимать ее за девочку из хорошей семьи, а то заподозрят неладное.
– А я умею накрывать и собирать со стола, – тут же придумала она, – вытирать пыль с китайских ваз, не разбив их, гонять мух, натирать дверные ручки, менять воду у канареек, чистить обувь…
– Прекрасно! – с удовлетворением прервал ее старший камергер. – Чистить обувь для принцессы, натирать ее до блеска и содержать в порядке, немедленно заменять изношенную или слишком тесную обувь новой и прежде всего заботиться о том, чтобы у наследницы трона туфли всегда были в тон платья, – это непростая задача, потому что принцесса переодевается до двадцати раз в день.
«Вертихвостка и воображала! – подумала Полисена. – Но тебе еще недолго осталось, ворона с павлиньими перьями! Я выкину тебя вон из этого дворца и отправлю в ссылку». Потом ей в голову пришла фантастическая идея. «Пошлю тебя в “Зеленую Сову” посудомойкой».
– Беда, если принцесса наденет красные туфельки под желтое платье… – продолжал свою речь камергер.
– Мы будем очень внимательны, – пообещала Лукреция.
– Ну хорошо! Я вас беру. Приступайте сейчас же к своим обязанностям. Я провожу вас к дворцовому магистру, который отведет вас помыться и выдаст вам форменную одежду.
– А как же звери? – спросила Лукреция.
– Оставьте их в конюшне.
– Но обезьян там нельзя оставлять. Они простудятся.
– Лукреция, ты ничего не понимаешь, да и откуда тебе знать! – высокомерно накинулась на нее Полисена. – Разве не знаешь, что королевские конюшни и псарни отапливаются?
Она, конечно, не знала об этом с младенческого возраста. Просто ее отец… нет, купец Виери Доброттини рассказал как-то об этом за столом после деловой поездки в столицу.
Глава третья
Итак, подружки поступили на службу к принцессе. И очень скоро поняли, что Изабелла не была ни вертихвосткой, ни хвастунишкой, ни воображалой. А не улыбалась и тосковала по весьма уважительным причинам.
Например, из-за нескончаемых переодеваний: это было невообразимо сложной и нудной процедурой, к тому же зависимой не от ее вкусов, а только от требований этикета.
Так, к завтраку в присутствии дворян и придворных нужно было надевать одно платье, на обед с духовенством из Кафедрального собора и с архиепископом – другое. Один наряд подходил для аудиенций с иностранными послами, но не для того, чтобы возглавлять собрание министров. Нужно было особое платье для прогулок верхом по парку и еще одно – для осмотра войск, а также для торжественных выездов в город. Имелось специальное платье для похорон и утешения вдов и сирот, еще одно – для церемонии посвящения кораблей. Одно для церемонии открытия приютов для престарелых, другое – для награждения победителей состязаний по кеглям. Еще одно платье предназначалось для частных уроков танцев и еще одно – для первого танца на балу вместе в правителем или с иностранным принцем в Зеркальном салоне, среди приглашенной знати.
Правитель был рядом с Изабеллой не только на балу в Салоне, но и на всех остальных мероприятиях. Точнее, сам правитель их и проводил, за исключением завтрака и урока танцев; а Изабелла все время неподвижно стояла рядом с ним, словно статуя, или в крайнем случае отрешенно улыбалась (это происходило до недавнего времени, пока ее не сразила болезнь).
Правитель одевался всегда в один и тот же красный военный мундир, весь в украшениях. Разумеется, у него их было несметное количество, все одинаковые, и всякий раз под рукой имелось чистое платье, хотя он переодевался не больше трех раз в день, за исключением тех дней, когда прогуливался после ливня в парке и возвращался запачканный грязью.
Весь принцессин день состоял из непрерывных раздеваний и одеваний, ее постоянно окружали и преследовали горничные, бельевщица, портниха с кучей булавок во рту, пажи, приставленные к туфлям, и парикмахер.
Все ее платья выглядели неотразимыми, но почти всегда оказывались страшно неудобными. Слишком широкими или слишком узкими, слишком легкими и открытыми для зимних прогулок; слишком плотными и душными для жарко натопленных дворцовых комнат. Некоторые были твердыми и тяжелыми, как панцири, а длинные шлейфы волочились по полу, путаясь под ногами. Платья, вытканные золотом, кусались, а инкрустации из драгоценных камней были такими острыми, что царапались при каждом прикосновении.
Читать бесплатно другие книги:
