Удивительное путешествие Полисены Пороселло Питцорно Бьянка
Одна только Полисена не наведывалась в кладовую – в отличие от сестер, она целыми днями была на уроках, и поэтому ей не довелось подружиться с Лукрецией и ее зверями. Но она восхищалась ею на площади и возвращалась снова и снова посмотреть представление, завидуя ловкости и уверенности, с которыми светловолосая девушка демонстрировала самые сложные и рискованные трюки.
Теперь-то она поняла, что Серафима имела в виду именно Лукрецию, когда сказала: «Ни одна девочка их хорошей семьи не стала бы демонстрировать всем свои ноги, будто дочка циркача».
Когда она это сказала? Только вчера? Полисене казалось, что прошла целая вечность.
В это время Лукреция с любопытством разглядывала поросенка.
– Он что-нибудь умеет делать?
– Что он должен уметь? Ест, спит, визжит и весит, как булыжник! – хмыкнула Полисена, которой надоело таскать его на руках.
– И ходить не умеет?
– Умеет. Но я боюсь, что он сбежит.
– Глупости! Дрессированный зверь не может сбежать!
– Но он-то не дрессированный.
– А чего ты тогда везде носишь его, как ребеночка?
– Мне его вчера подарила игуменья из Вифлеемского монастыря. Она сказала продать его первому же фермеру, что попадется на пути.
– Продай его мне. Это как раз то, что я искала для сатирического номера в салоне. Будет совсем нетрудно научить его роли. Свиньи – очень умные животные, ведь ты знаешь об этом?
Полисена кивнула с довольным видом, как будто это ее заслуга.
– Дай-ка мне его, – попросила Лукреция, протягивая руки. Полисена отдала с облегчением.
– Друзья! – воскликнула маленькая бродяжка, показывая поросенка своим зверям. – Познакомьтесь с новым коллегой. Смотрите не обижайте его. Будьте ему хорошим примером.
Звери глядели на нее внимательно, прямо в глаза, и ждали продолжения.
– Ланселот, отдаю его под твою опеку! – громко сказала Лукреция и запустила поросенка прямо в руки шимпанзе, который выскочил вперед и подхватил его, как мяч. Мартышка закрыла глаза одной рукой и разочарованно пискнула.
– Казильда, золотце мое, будь разумнее! – ласково произнесла хозяйка. – Нельзя же нянчить поросенка, который в два раза толще тебя. Подойди-ка, поцелуй меня!
Обезьянка запрыгнула к ней на шею и стала всячески ласкаться, а Ланселот с важным видом положил поросенка перед псом, медведем и гусыней, чтобы они со всеми удобствами могли его обнюхать.
– Видела? – обратилась Лукреция к Полисене. – Он уже полноправный член нашей компании!
– Сколько же ты мне за него дашь? – спросила Полисена, которая, как истинная купеческая дочь (точнее, бывшая дочь), не позабыла о деловой стороне вопроса.
Девочка рассмеялась.
– У меня нет ни гроша. Все потратила на гроб старику. Я лучше дам тебе… тридцать флоринов, но только через десять выступлений!
– Что же, мне так долго ждать? Я сейчас же должна отправляться в путь, – запротестовала Полисена.
– Ну и что? Это ничего не меняет. Я же сказала, что нам по пути.
– И какую тебе сторону? – подозрительно спросила Полисена.
– А тебе?
Полисене очень не хотелось сознаваться, что она понятия не имела, по какой дороге идти. Поэтому она неясно махнула рукой в сторону горы.
– А там, наверное, холодно, – заметила Лукреция. – Твое элегантное шелковое платье не очень-то подходит. У тебя нет ничего потеплее? А то простуду подхватишь.
«Ишь ты, соплячка, даже до моего уха не доросла, а уже советы дает!» – с раздражением подумала Полисена. Но все же открыла шкатулку, вытащила оттуда полосатое одеяло и накинула его на плечи.
– Что у тебя там? – поинтересовалась Лукреция и подошла поближе, как любопытная сорока. Полисена отступила, прикрывая свое сокровище, но шкатулка выпала у нее из рук, и все содержимое вывалилось на траву.
– Ой! Смотри-ка! – изумленно воскликнула Лукреция. – У меня есть точно такая же коралловая рыбка!
Она судорожным движением сняла с шеи кожаную цепочку, на которой было несколько подвесок, среди которых – маленькая красная рыбка, такая же, как та, что выпала из шкатулки.
Глава третья
Полисена сильно побледнела. Сердце билось у нее в груди, как барабан.
– Откуда это у тебя? – едва слышно прошептала она. В голове мгновенно выстроились догадки. А вдруг маленькой циркачке дали эту подвеску родители? Тогда они сестры? А она, Полисена, никакая не королевская дочь, а дочь, точнее, сирота, родившаяся у двух бедняков из Болотиса, которые умерли от чумы много лет назад…
– Откуда это у тебя? – повторила она, заранее боясь ответа.
– Мне подарил его рыбак из Урагаля, в прошлом году, – ответила девочка. – Он приходил на представление вместе со своими детьми и, когда Казильда ходила по кругу со шляпой, бросил туда рыбку. Видно, денег у него с собой не было, – она погладила кулон кончиками пальцев. – Старик не имел ничего против, он даже сказал, что это очень дорогая вещь, произведение искусства, и что продав ее можно выручить кругленькую сумму. Но я хотела оставить ее себе, мне она так понравилась. Я спрятала ее в отверстии в стене, а деду сказала, что мартышка стащила, пока я на нее глазела, и швырнула в море, чтобы досадить мне. Старик пришел в ярость. Избил меня палкой, высек розгами и морил голодом три дня. Я, конечно, кричала, но в душе была рада. Ведь если так подумать, это не слишком высокая плата за то, чтобы получить что хотела и надуть деда. Мне только жаль бедняжку Казильду, ведь ей тоже досталась хорошая порция розог. Я попросила у нее прощения и поцеловала ее много-много раз в утешение. И объяснила, что рыбка мне слишком уж понравилась. Знаю, что она простила меня. И вот – рыбка у меня, смотри, какая прелесть!
«Дорогая вещь… произведение искусства…» – мысли Полисены неслись с бешеной скоростью.
– А рыбак не сказал, где он ее взял? Кто ему дал?
– Нет, – ответила Лукреция. – Но я уверена, что, кто бы это ни был, это тот же мастер, который сделал и твою рыбку.
– Откуда ты знаешь?
Девочка взяла оба кулончика и положила их рядом на ладони. – Смотри! Во-первых, тип и цвет коралла. Они же одинаковые. Я бы сказала, что они с одного рифа. И потом, взгляни на узор, на то, как тонко вырезаны плавники, изгиб хвоста. Глаза выколоты одним и тем же шилом, а эти две чешуйки на голове – как будто подпись мастера.
Среди многочисленных товаров Виери Доброттини привозил из разных частей света также драгоценности, изделия из слоновой кости, камеи, печати из полудрагоценных камней, и Полисена научилась различать их и ценить искусную обработку.
– А ведь ты права. Это одна и та же рука, – согласилась она, удивленная тем, с каким знанием дела говорила маленькая акробатка.
Но ей было непонятно, почему рыбак отдал такую редкую и дорогостоящую вещь циркачам-оборванцам.
Во всяком случае, теперь ей было ясно, откуда начинать путешествие.
– Ты говоришь, этот рыбак живет в Урагале. А не подскажешь, как туда идти?
– А что подсказывать – я пойду с тобой. Сколько раз тебе повторять, что теперь мы будем путешествовать вместе?
В конце концов, Лукреция призналась, что до того как она встретила Полисену, сама не могла решить, в какую сторону держать путь. Похоронив старого хозяина, она укрылась на этой уютной поляне, где уже останавливалась много раз с Жиральди: ей надо было поразмыслить в спокойной обстановке, как жить дальше.
Нет, она не боялась бродить по свету в одиночку, со своими зверями. Какой разбойник осмелится тронуть пальцем компанию, в которой был огромный пес вроде Рамиро и даже медведь? Да и округу она знала как свои пять пальцев: дороги и тропинки, поля, песчаные пляжи и скалистые отроги, холмы и равнины, одинокие фермерские участки, деревни и города. Она исходила ее вдоль и поперек за долгие годы, проведенные со стариком. Знала она и всех ее жителей, каждого в лицо, и все знали ее.
Но именно это и затрудняло Лукреции выбор места для своих представлений. Могло случиться так, что у какого-нибудь начинающего благодетеля теперь, когда надо бояться гнева старика, начнется приступ сострадания к бедной сиротинушке, у которой нет никого на свете, и он решит сунуть нос в ее дела, да еще отнимет зверей и закроет ее в каком-нибудь приюте для бедняков.
Появление Полисены и ее рассказ подсказали маленькой акробатке решение, которое могло оказаться правильным для обеих.
Лукреция понимала, что не вышла ростом для своего возраста и выглядела хрупкой и болезненной, несмотря на то, что акробатические упражнения сделали ее тело сильным и мускулистым. В обычной жизни она казалась слабой и беззащитной, нуждающейся в покровительстве взрослого. Даже такого грубого и жестокого, как Жиральди!
Поэтому ей нужно было путешествовать в чьей-нибудь компании. Полисена оказалась рослой для своих лет, ей можно было дать все четырнадцать. В любом случае, их уже двое. Лукреция рассуждала так: люди, увидев, что она не одна, с чистой совестью оставят ее в покое, как при жизни старика.
– Для меня не имеет значения, в какую сторону идти, – сказала она в заключение. – Наши представления везде пользуются успехом. Отправимся вместе и будем выбирать путь, по которому поведут нас поиски твоих родителей. Я помогу тебе их найти. Я всех знаю, и всем известно, какая я болтушка. Так что мне легче будет задавать вопросы, я-то, в отличие от тебя, не вызову подозрений.
Глава четвертая
Лукреция приблизилась к Полисене и смерила взглядом с ног до головы.
– Разумеется, тебе надо будет сделать вид, что ты тоже артистка. Так что мне придется научить тебя чему-нибудь простенькому, – она засмеялась. – Теперь у меня двое учеников – ты и поросенок. Интересно, кто окажется способней?
– Не надо меня ничему учить, – обиженно запротестовала Полисена. – Я умею танцевать и петь, и на скрипке играю. Могу удержать равновесие на заборе. Могу влезть на что угодно…
– Правда? Ну-ка, покажи… – начала было Лукреция. – Хотя подожди… Давай сперва переоденься. Не прыгать же тебе в этом шелковом платьишке, в рюшах и кружавчиках!
– Но у меня нет другого!
– Ничего. Труппа Жиральди располагает большущим гардеробом.
Лукреция подвела Полисену к тележке, которую во время переходов тянул Рамиро. Раньше на этой тележке возили молоко. Она была на двух колесах и с оглоблями. Жиральди раскрасил ее в разные цвета, а к сбруе пришил связку колокольчиков с серебристым звоном.
Тележка не была предназначена для перевозки людей, а возила лишь маленькую обезьянку и гусыню, когда те выбивались из сил, и еще большую плетеную корзину с театральным оборудованием труппы. Там хранились костюмы, парики, музыкальные инструменты, огненный обруч, ходули, канат и куча разных мелочей, а еще две миски и жестяные кружки, из которых ели хозяин цирка и его маленькая помощница.
Вид этой убогой утвари вогнал Полисену в краску.
– Я не могу есть, – подавленным голосом сказала она. – Со вчерашнего дня кусок в горло не лезет. Может быть, ты… – и она поставила на землю перед Лукрецией сверток с провизией, которой ее снабдили в монастыре.
Развернув его, девочки обнаружили яйца, сыр, связку колбасы, несколько луковиц, яблоки, орехи, большой каравай хлеба и дюжину сладких рисовых пирожных с имбирем и засахаренными фруктами, завернутых в прозрачную папиросную бумагу, – коронное блюдо Вифлеемских монахинь.
Сестра Зелинда приготовила все с расчетом, что провизии хватит на неделю.
При виде всего этого добра загорелое лицо Лукреции буквально побелело. Рот наполнился слюной, а желудок жалобно сжался. Но она не забывала, что собиралась быть лучшим директором труппы, чем старик Жиральди.
Поэтому она позвала пса и отломила ему половину каравая, кусок колбасы и немного сыра.
– А вы уже ели! – строго обратилась она к остальным зверям, выстроившимся вокруг нее. Но все-таки, не выдержав их умоляющих взглядов, дала по яблоку медведю и обеим обезьянам. Потом расколола пару орехов для гусыни.
Полисена с беспокойством наблюдала, как провизия исчезает в мгновение ока. Слава богу, что поросенок не был голоден, а то эта сумасшедшая может сунуть ему драгоценное пирожное.
Наконец Лукреция уселась на камень и стала есть. Съела все, что было разложено на салфетке, до последней крошки. Потом с довольным видом похлопала себя по животу.
«Да уж, сразу видно, что ты – самая обыкновенная деревенская сирота, а не найденыш благородного происхождения в поисках своих знатных родителей!» – подумала при этом Полисена, но из уважения к бедняжке Лукреции, которая, конечно, не была виновата в своем скромном происхождении, прикусила язык и ничего не сказала.
Глава пятая
Насытившись, Лукреция встала и хлопнула в ладоши, чтобы привлечь внимание зверей.
– Извини, но нам пора работать, – объяснила она Полисене. – Состоится представление или не состоится, в любом случае нужно заниматься хотя бы пару часов в день, а то потеряем навыки.
Полисена много раз видела выступления Труппы Жиральди, и ей были знакомы особые таланты каждого «артиста». Но она и представить себе не могла, сколько стараний надо было приложить, чтобы эти акробатические трюки, прыжки через голову, кувырки казались публике простыми и спонтанными, легкими, свободными.
С помощью двух обезьянок Лукреция натянула над лужайкой канат, примерно в трех метрах от земли, и привязала его края к двум крепким деревьям. Все артисты, кроме пса, шагали по канату, удерживая равновесие. Медведь и шимпанзе шагали с трудом, делая вид, что постоянно спотыкаются, и махали совершенно ненужным малюсеньким зонтиком из белого кружева.
Но потом Ланселот остановился на канате и стал трясти бубном. Медведь Дмитрий начал неистово отплясывать казачка, при этом ни разу не пошатнувшись и не выпустив каната из задних лап. Не довольствуясь этим, красноречивыми жестами попросил шимпанзе принести ему одноколесный велосипед. Взгромоздившись на него, он принялся быстро-быстро крутить педалями, скользя по канату взад-вперед, как будто это была широкая беговая дорожка.
Потом подошла очередь гусыни. Лукреция подбросила ее вверх, и та опустилась на канат, словно птица в полете. Покачиваясь на перепончатых лапках, она шла вприпрыжку и шумно хлопала крыльями. Потом согнулась, схватила канат клювом и полетела вниз, покачиваясь, как выстиранная рубашка на веревке.
Обезьянка Казильда выступала в паре с Лукрецией. Они тоже ходили взад-вперед по канату, но на руках. Лукреция скрещивала в воздухе ноги, как ножницы. Казильда приветствовала публику задними ногами и виляла хвостом, украшенным розовым бантиком.
После этого Лукреция начала делать обороты вокруг каната, держась одной рукой, и мартышка последовала ее примеру. Она резко останавливалась на ходу и рывком усаживалась верхом на канате, качаясь, как на качелях. Потом бросалась назад и лишь в последний момент скрещивала ноги, захватывая канат, и повисала вниз головой. Раз – и она снова взобралась на канат, подскакивая вверх, как пружина, перепрыгнула через голову и с невероятным равновесием приземлилась на тончайший канат.
Полисена уставилась на нее с открытым ртом. Даже без симпатичного костюма, который маленькая бродяжка надевала на время представлений, она была легкая, как бабочка или райская птичка… Она казалась невесомой и почти красивой, несмотря на драное трико, измазанное личико и всклокоченные волосы.
Заступаясь перед Агнессой за «эту мелкую сопливую обезьяну», как та ее называла, Ипполита всегда говорила, что ее подружка Лукреция – красавица. «Редкой красоты, – утверждала она. – У нее светлые волосы и черные глаза». Но остальные домочадцы не были согласны с Ипполитой, хотя никто не отрицал, что в костюме из блестящего шелка, украшенном двумя кружевными крылышками на спине, юная циркачка просто завораживала публику.
Пес Рамиро, в отличие от остальных зверей, не был акробатом. Куда ему, с таким-то весом, да и двигался он тяжело и медленно. Зато умел читать, писать и считать.
Конечно же, говорить он не мог, так что свои способности к чтению демонстрировал, исполняя все приказания, написанные кем-нибудь из зрителей печатными буквами на дощечке. Зритель выбирался наугад. Пес писал под диктовку, составляя слова из разноцветных деревянных табличек, на которых были написаны буквы алфавита. А считал он так: Лукреция громко спрашивала – «Рамиро, сколько будет семью восемь?» – или заставляла его разделить сто восемнадцать на двенадцать.
Зрители тоже могли задавать ему вопросы наподобие этих. Пес задумчиво склонял голову, а потом начинал лаять: «Гав, гав, гав!» – пока не прогавкает нужную цифру. И ведь ни разу не ошибся.
А еще он умел изображать разные эмоции, строя ужасно смешные гримасы.
Шимпанзе Ланселот умел играть на скрипке, на гармошке и на флейте. Умел он и вязать на спицах всеми четырьмя лапами. Делал двойное сальто-мортале. По очереди с медведем поддерживал за специальную ручку огненный обруч, поднимая его выше или опуская по надобности, а все остальные смело через него прыгали, кувыркаясь в воздухе, в том числе и гусыня Аполлония.
С первого же дня Лукреция решила научить этому трюку и поросенка.
– Надо бы ему дать какое-нибудь имя, – обратилась она к Полисене. – Какое тебе больше нравится?
Девочка подумала немного. Она считала себя уже взрослой для таких игр. В семье Доброттини только Петронилла обращалась со зверями, как с игрушками.
– Он же становится актером, так что ему нужен псевдоним, – настаивала Лукреция.
Тогда Полисена подумала еще немного и вспомнила героя одного из романов, который любила ее мать. То есть синьора Джиневра Доброттини.
– Белоцветик! – сказала она.
– Отлично, – одобрила Лукреция. – Слушай, мы же с тобой теперь компаньонки, так что не надо мне его продавать. Тебе, конечно, не помешают деньги. Но ведь друзей продавать нельзя.
– А на что же я буду покупать еду? – спросила Полисена, вспоминая, с какой целью игуменья подарила ей поросенка.
– На то, что заработаешь вместе со своим другом. Когда в труппе появляется новый артист, то директор обязан позаботиться обо всем необходимом. Ты что, думаешь, что я еще не доросла до директора?
– Да нет. Просто я думаю, что никогда не сумею делать то же, что и вы. Мне не по силам ваши трюки…
– Но ты же сказала, что умеешь лазить, играть на чем-то, танцевать, петь… Можно составить дуэт!
– Лукреция… Боюсь, что тебе невыгодно брать меня с собой! – наконец смущенно произнесла Полисена. – Да, я умею все это делать. Я всегда говорю правду. Но я боюсь выступать перед другими. Я стесняюсь…
– А нам некуда спешить, – успокоила ее Лукреция. – Для начала хватит того, что будет выступать поросенок. Он заработает и твою долю. А ты пока можешь прислуживать мне во время представлений. Приносить нужные предметы, следить за костюмами…
– Еще я неплохо рисую! – воскликнула Полисена с облегчением. – Могу нарисовать разноцветную афишу, и мы повесим ее на площади, чтобы все знали – труппа Жиральди готова к представлению.
– Вот это здорово! Видишь, я не зря приняла тебя на работу! – рассмеялась Лукреция.
Наступили сумерки. Артистам едва хватило времени, чтобы до наступления темноты отрепетировать сценку в салоне.
Это была ужасно смешная пантомима. Иными словами, пьеса без слов. Комический эффект должны были производить прежде всего костюмы актеров. Дмитрий изображал богатого генерала, который нетерпеливо ожидал у себя в салоне двух внучек, чтобы решить, какой из них оставить наследство. Нотариус, в роли которого выступала Аполлония, уже стоял у стола в боевой готовности со свитком бумаги для завещания.
И вот приходят внучки: Рамиро, завернутый в шаль и со строгим вдовьим чепчиком на голове, и Ланселот, который выглядел просто обворожительно в платье с декольте и длинным шлейфом, с жемчужным ожерельем и в парике из черных локонов.
У кандидаток в наследницы было по сыночку, на которых обе они шикали, чтобы те подлизывались к дядюшке генералу. Но Казильда, наряженная в платье для новорожденных, украшенное рюшами, опрокинула чайник прямо на голову старику, потом стала колотить его ложкой, на его ласки отвечала неприличными звуками и наконец сдернула со стола скатерть, и вся посуда с грохотом упала на землю. Глядя на все эти подвиги, мамаша-Ланселот сначала попыталась остановить ее, потом в отчаянии вознесла руки к небесам и бессильно повалилась в обморок на кресло.
В это время вдова-Рамиро ликовала, думая, что теперь-то наследство достанется ей. Но как только дядюшка генерал взял на руки новорожденного Белоцветика и показал ему белую люльку из мягкой ткани, малыш написал тому прямо на расшитый лентами мундир, вырвался у него из рук и начал бегать под ногами, а генерал споткнулся и упал так неудачно, что заработал себе перелом ноги. Бедная мать в муках стыда закрыла морду лапой.
В финале разъяренный генерал прогнал вон внучек вместе с правнуками и объявил наследницей служанку Лукрецию, которая в чепчике и фартуке, не произнося ни слова, во время всей сценки только и делала, что трудилась в поте лица, провожая гостей, подавая чай, подметая осколки, очищая генеральский мундир и забинтовывая ему поломанную ногу.
– Сама видишь, ничего особенного, – прокомментировала Лукреция после репетиции. – Но народ смеется, когда видит зверей в человеческих нарядах. Ему нравится, что мы наказываем жадность дамочек, высмеиваем тщеславие генерала, а бедная послушная служанка получает награду и становится богатой синьорой. Мы не ставим ее каждый вечер, чтобы не портить костюмы. И, разумеется, когда среди публики сидит какой-нибудь генерал или знатная синьора, а то еще обидятся. Мы держим ее про запас – для тех, кто страдает от неурожая или какой-нибудь беды. Жиральди говорил – как раз в такие моменты народу больше всего охота посмеяться. И он был прав.
Старик научил Лукрецию разбираться в психологии публики, а еще множеству трюков и секретов мастерства. Он также научил ее читать, писать и считать. Лукреция все схватывала на лету, так что иногда в деревнях, через которые они проходили, фермеры звали ее проверять счета, просили написать письмо сыну-солдату или признание в любви девушке.
– Старик всегда говорил – если я когда-нибудь останусь без гроша, то смогу подрабатывать писарем.
Полисена не переставала удивляться. До сих пор она думала, что только в богатом доме, с образованными учителями и множеством книг, с матерью, которая постоянно стоит над душой и проверяет, как ты выучила урок, – только так можно обучиться грамоте. И если поразмыслить, то старик Жиральди не был таким уж жестоким, раз научил воспитанницу стольким вещам.
– Он делал это только ради собственной выгоды, – отрезала Лукреция. – И еще потому, что ему было скучно во время долгих зимних простоев. И вообще, он меня слишком часто бил, чтобы быть ему признательной…
Часть третья
В Урагале
Глава первая
До Урагаля дошли за шесть дней. По пути все было в точности так, как предсказывала Лукреция: где бы ни останавливалась труппа Жиральди, повсюду местные жители принимали ее с распростертыми объятиями, а представления пользовались умопомрачительным успехом. В первый же вечер Казильда обошла зрителей по кругу и принесла шапку, доверху наполненную монетами, и Полисена, к которой вернулся прежний аппетит, перестала беспокоиться о завтрашнем дне.
Нарядное шелковое платье было уложено в плетеную корзину.
– Оно как раз по размеру Ланселоту, – заметила Лукреция. – Надо придумать какую-нибудь сценку, где его можно использовать. Все умрут со смеху.
Она порылась в корзине среди костюмов и достала для Полисены деревенское платье, шляпку и платок, подходящие по цвету, а на первые заработанные деньги купила ей пару деревянных башмаков. Теперь никто не узнал бы в этой темноволосой сельской девчушке благовоспитанную старшую дочь мессира Доброттини.
Белоцветик участвовал во всех представлениях наравне с остальными зверями и с каждым днем становился все ловчее. Во время переездов он вместе со всеми радостно трусил по дорожной пыли и, только когда сильно уставал, просился на руки.
Днем Полисена держала свою шкатулку в корзине, стоявшей на телеге. Но каждую ночь перед сном она брала ее, открывала и задумчиво разглядывала предметы, которые в ней хранились. Удастся ли когда-нибудь с их помощью узнать, кем были ее родители?
Она никак не могла выкинуть из головы тех – «ненастоящих» – родителей, все семейство Доброттини, хотя и решила позабыть о них раз и навсегда. Наоборот, на закате она особенно тосковала по прекрасной Джиневре, которую десять лет называла мамой, по Ипполите с Петрониллой, с которыми делила уроки и игрушки, радости и печали, детские болезни и шалости, поцелуи, укусы и сны: они спали в обнимку на огромной кровати. Скучала по купцу, по Агнессе, по дому и его комнатам, по родительской кровати с колоннами, по кухне, по большому камину, по кладовым, наполненным товарами. Она чувствовала ностальгию по Камнелуну и его дорогам, по площади с фонтаном, по паркам и по городским жителям.
Чтобы не плакать, она старалась думать о другом. «Это же не моя семья. Не мой родной город и не мои земляки. Я оказалась среди них по ошибке. Была для них чужой, как кукушонок в гнезде у щегла». И, конечно, она не могла избежать мыслей о том, как восприняли дома ее побег. Интересно, Агнесса и девочки рассказали, почему она ушла? Кто-нибудь отправился ее искать? А Серафиму – кто-нибудь отругал ее?
Интересно – утром за завтраком, видя ее пустое место за столом, Петронилла плачет или нет? А мам… купеческая жена, наверное, уже пожалела, что ругала и наказывала ее за всякие пустяки…
С одной стороны, Полисене хотелось, чтобы все немножко попереживали из-за ее побега. Если они хотя бы капельку любят ее, то должны горы свернуть, только бы ее найти.
С другой стороны, она боялась, что за ней гонятся, что кто-нибудь узнает ее и выдаст. Она хотела, чтобы родные ее искали и плакали по ней. Но не желала их видеть и возвращаться в их дом. Никогда в жизни.
Когда на горизонте показался Урагаль, Лукреция издалека указала ей на дом рыбака. Постройка стояла немного на отшибе и представляла собой ветхую полуразвалюху с крышей из сухих водорослей. Небольшой огород отделяла от пляжа низкая изгородь, сложенная из камней. Было видно, как у дверей то и дело мелькали разновозрастные дети – они то входили, то выходили.
– Какие у тебя планы? – спросила Лукреция. – Если хочешь, иди поговори с рыбаком, а я тебя здесь подожду.
– Может, ты все-таки пойдешь со мной?
– Вот будет нашествие – в чужой дом со сворой зверей! А здесь их оставить я не могу. Пойдем-ка сперва на постоялый двор. Я знаю одного порядочного слугу – он и присмотрит за ними, сколько будет нужно.
Перед тем как проводить подругу, Лукреция, которая путешествовала в старой мальчишеской тунике, тоже надела сельское платье. Теперь они выглядели как обыкновенные девочки, к тому же Полисена завернула свою шкатулку в шаль, и она казалась обычным узелком.
Они подошли к дому рыбака, но не успели открыть калитку, как их окружила стайка шумных ребятишек. Они были грязные, оборванные, босые и нечесаные.
– А где ваш отец? – спросила Лукреция, узнав своих прошлогодних зрителей.
– А он на дне морском, – ответил самый младший. У Полисены замерло сердце.
Глава вторая
Неужели он утонул? Кто же теперь откроет ей тайну рождения? Неужели она прошла весь этот путь напрасно?
– Должен вернуться до наступления темноты, – тут же рассеял ее сомнения второй карапуз. – Он ушел в открытое море на своей лодке, поискать кораллов.
– Он ныряет и опускается на глубину, – уточнил третий малец, – все глубже и глубже, потому что там самые красивые кораллы.
– А я думала, что он ловит рыбу, – недоверчиво проговорила Полисена.
– Рыбу, устриц, жемчуг, останки кораблей… все, что есть в море, – перечислил четвертый мальчик, вероятно, самый старший из выводка.
– Мы подождем, пока он вернется, – спокойно сказала Лукреция, усаживаясь на изгородь.
Дети узнали бесстрашную акробатку, от которой в прошлом году были в полном восторге, и, окружив ее, забросали вопросами про зверей.
– Большого пса зовут Рамиро, – терпеливо отвечала она. – Маленькую обезьянку зовут Казильда, а большую – Ланселот. Гусыню, что делает сальто-мортале, – Аполлония. Она также несет в день по яйцу. А если вы завтра придете на представление, вас ждет сюрприз. У меня теперь есть новый зверь – медведь, он танцует, ездит на велосипеде и ходит по канату с зонтиком. Его зовут Дмитрий, он вам наверняка понравится.
Полисена молчала, плотно сжав губы, и беспокойно поглядывала на море.
Пока они так разговаривали, подул ветер. Сначала он слегка развевал светлые кудряшки Лукреции и спутанные волосы ребятишек. Потом задул сильнее.
Вдруг море пошло пенистыми волнами. Небо налилось свинцом.
– Что-то папа долго не возвращается, – озабоченно сказал один из старших мальчиков.
Загрохотали двери и окна дома. Ветви деревьев со скрипом рассекали воздух. Волны с шумом разбивались о скалы. Теперь все дети, вместе с гостями, беспокойно всматривались в море.
И вот вдалеке, на гребне волны, забелел маленький парус.
– Папа! – закричал самый младший карапуз. Но остальные тревожно молчали.
Парус поднимался вместе с пеной, потом исчезал в пасти огромной волны. Появлялся и снова пропадал – казалось, что он вот-вот перевернется. Один из мальчиков заплакал.
– Что вы тут делаете? Почему никто окна не закрыл? Что, не слышите, как грохочут? – послышался вдруг резкий женский голос прямо за спиной у подружек. – Все домой. Быстро! А вы, пигалицы, что делаете на нашей изгороди? Убирайтесь откуда пришли!
Это была жена рыбака и мать его детей, она только что возвратилась с поля с корзинкой, наполненной овощами и зеленью.
– Мы бы хотели поговорить с вашим мужем, – вежливо ответила Лукреция.
– А, с этим! Кто знает, когда он со своим кораллом явится!
– Смотри, мама! – закричал старший из мальчиков, потянув ее за платок и показывая в сторону моря. Теперь показались четкие очертания лодки, а в лодке – маленькая человеческая фигура, отчаянно боровшаяся с парусом.
– И как ему не надоест выдумывать всякие глупости, ну что за бесшабашность, – с досадой сказала женщина, поворачиваясь лицом к детям. – Будто у меня нет больше забот, со всеми-то вами.
Она снова закричала пронзительным голосом:
– Кому сказала, марш домой, что, по розгам соскучились?
Дети немедленно исполнили приказание. Мать заперла дверь на засов и не очень вежливо обратилась к Лукреции:
– Что это тебе понадобилось от моего мужа? Деньги? Что, задолжал твоему хозяину? Передай от меня старому скупердяю, что у нас слишком много ртов, чтобы позволить себе еще долги уплачивать.
Лукреция ни за что бы не призналась, что Жиральди умер и она теперь работает в одиночку.
– Мы только хотели кое-что узнать, – спокойно ответила она.
– Ишь ты! Не очень-то подходящий момент выбрали, надо сказать, – фыркнула женщина, махнув рукой в сторону моря.
Лодка уже приближалась к берегу, но волны подгоняли ее не к песчаной полосе, а к скалам.
«Он же разобьется о камни», – со страхом подумала Полисена. Но в самый последний момент, нечеловеческим усилием, рыбаку удалось направить парус так, что маленькая лодочка поплыла как раз в сторону песчаного берега.
– Вот и наш герой вернулся, – злобно прокомментировала женщина.
Огромная волна подняла лодку и швырнула ее на берег, она опрокинулась, мачта сломалась. Рыбак лежал на спине, весь в водорослях, промокший до нитки, раскинув руки, и казалось, что он без сознания.
Лукреция и Полисена бросились к нему на помощь, за ними не спеша последовала его жена.
Полисена вытерла носовым платком залитое соленой водой лицо. Лукреция осторожно прощупывала его ноги и руки – нет ли переломов.
– Голова… голова болит… сильный удар… мачта сломалась и… – едва слышно проговорил мужчина. Потом он немного пришел в себя, взгляд прояснился. Он внимательно посмотрел на Полисену, которая поддерживала его, обняв рукой за шею. – Ты кто? – спросил.
Вместо ответа девочка поднесла к его глазам коралловую рыбку.
– Десять лет назад кто-то положил ее ко мне в пеленки. В необычные пеленки из грубой шерсти…
– Это я положил… я отнес тебя в монастырь, – медленно произнес рыбак, будто с трудом подбирая слова.
– Кто сделал эту рыбку? Кто вам ее дал? – торопливо продолжала Полисена, видя, как его взгляд снова мутнел. – Кто мой отец? – закричала она нетерпеливо и встряхнула его, ни о чем больше не думая.
– Я… – произнес рыбак на одном дыхании.
– Вы?!
– Никто не давал мне этой рыбки, – продолжил рыбак, едва дыша. – Это я ее сделал, для тебя. Чтобы узнать тебя, когда… – Тут он закрыл глаза, голова его упала, и Полисена почувствовала, что мокрое ледяное тело потяжелело у нее под рукой и стало как камень.
У нее тоже было чувство, что кто-то вылил на нее ушат ледяной воды. Ведь ее поиски заканчивались, так и не начавшись! Теперь она тоже сирота, как Лукреция, дочь рыбака, а он так беден, что не может даже башмаков детям купить.
Полисена зарыдала от отчаяния. Но тут грубая рука толкнула ее в спину:
– Прекращай ныть! Ишь ты какая нежная, ну прямо барышня. Куда ты суешь свой нос? Какие дела могут быть у тебя с моим мужем?
У Полисены кровь застыла в жилах. Мало того, что нищий рыбак был ее отцом, так ведь и эта бесчувственная мегера была ее матерью, эти оборвыши – ее братьями, а грязная лачуга была ее домом.
– Да прекрати ты! Поднимайся! Убирайся-ка к себе домой вместе со своей подружкой, а то суете везде свой нос! – снова напала на подруг женщина, которая, судя по всему, не слышала, что прошептал ее муж перед смертью, и ни о чем не подозревала.
«Надо уносить ноги, – быстро подумала Полисена. – Мать или не мать, а я тут с ней не останусь».
Не успела она хорошенько продумать свою мысль, как Лукреция подняла голову от груди рыбака и закричала:
– Он жив! Сердце еще бьется. Надо скорей отнести его в дом. Позовите врача.
Глава третья
Время шло, но рыбак все не приходил в себя. Он лежал на своем убогом ложе, бледный, с закрытыми глазами, как будто спал, но ничто не могло разбудить его. Ни лекарства, что принес доктор, ни горячий ром, который жена пыталась влить ему в рот, с силой разжав зубы, ни резкий запах соли или уксуса, поднесенных к носу старшим сыном, ни шумные игры малышей, ни заботливые прикосновения Полисены.
Когда она обнаружила, что отец еще жив, то не смогла уйти от него. Ей жалко было оставлять его, такого слабого, больного и беззащитного, в когтях этой самолюбивой мегеры, которая, увы, была ее матерью. Женщина совершенно не обрадовалась, узнав, что муж спасен. Ее, скорее, раздражало, что теперь придется ухаживать за тяжелобольным. «Делать мне больше нечего, как сидеть у его постели и подтирать сопли!» – со злобой говорила она.
Поэтому, когда девочка вызвалась за ним ухаживать, женщина не стала ее прогонять, а позволила разместиться в углу грязной и темной комнаты, в которой жила вся семья.
– Вот уж не пойму, на что тебе это, – добавила она. – Но если очень хочется, то пожалуйста!
Разумеется, Полисена взяла к себе и поросенка – Белоцветик так к ней привязался, что для него было немыслимым расставание. Жена рыбака делала вид, что его не замечает, но малыши наслаждались его компанией и играли с ним целыми днями, визжа и ругаясь друг с другом, как маленькие дикари.
Глядя на своих новых братьев и сестер, Полисена, конечно, сравнивала их с той, кого она много лет считала своей младшей сестренкой. Петронилле – а она была такой же непоседой – не разрешали играть в слишком подвижные игры, бросаться на землю или выходить из дома без сопровождения взрослых. С ней постоянно был кто-то, кто заботился о том, чтобы она не ушиблась, чтобы была тепло одета, чтобы не говорила нехороших слов… Она была похожа на львенка, которого выгуливали на поводке. Но при этом получала шлепок только в самых крайних случаях, а вообще все относились к ней ласково, целовали ее и терпеливо отвечали на вопросы.
А жена рыбака всегда была груба и резка со своими детьми, отгоняла их пинками, когда те мешались под ногами, осыпала руганью, колотила по любой мелочи, да так, что Полисена никак не решалась открыть, кем она ей приходится, и спросить, почему же ее бросили, а всех остальных – нет.
Читать бесплатно другие книги:
