Буфет, полный жизни Макколл Смит Александр
Мистер Матекони улыбнулся.
– Иногда будут думать, может быть… – начал он, но ученик перебил его.
– Знаете, – сказал он, – мой отец умер. Умер, когда я был маленьким – вот таким – мальчиком. И у меня не было никаких хороших дядей, поэтому я думаю о вас как о своем отце, рра. Вот я что думаю. Вы мой отец.
Мистер Матекони молчал. Ему всегда было трудно выразить свои чувства – хотя с механиками это часто бывает, подумал он, – и сейчас ему тоже было трудно. Он хотел сказать ученику: то, что ты сказал, наполняет меня гордостью и в то же время печалью, – но не мог найти нужных слов. Он мог, однако, положить руку на плечо молодому человеку и на минуту оставить ее там, чтобы показать, что услышал его.
– Я никогда не благодарил вас, рра, – продолжал ученик. – Но я не хочу, чтобы вы умерли, не услышав моей благодарности.
Мистер Матекони вздрогнул.
– Разве я собираюсь умирать? – спросил он. – Я еще не так стар. Я еще здесь.
Ученик улыбнулся:
– Я не хотел сказать, что вы скоро умрете, рра. Но когда-нибудь вы умрете, как умирают все. И я хочу поблагодарить вас, прежде чем настанет этот день.
– Хорошо, – сказал мистер Матекони, – то, что ты говоришь, наверное, правда, но мы потратили слишком много времени на разговор об этих вещах. В мастерской есть работа, которую следует сделать. Мы должны избавиться от грязного масла, которое у нас тут повсюду. Ты можешь отвезти его на специальную свалку, чтобы сжечь. Возьми запасной грузовик.
– Я поеду немедленно, – заявил ученик.
– И не сажай никаких девиц в грузовик, – предупредил мистер Матекони. – Помни, что я говорил тебе о страховке.
Ученик, который успел уйти довольно далеко, вдруг остановился с виноватым видом, и мистеру Матекони сразу же стало ясно, что именно это он и собирался сделать. Молодой человек трогательно выразил свое отношение, и мистера Матекони не оставили равнодушным его слова, но существуют вещи, которых нельзя из менить.
Через несколько часов, когда солнце поднялось высоко, тени сделались короткими и даже птицы стали вялыми, когда стрекот цикад достиг своего пика, приехал мясник на своем красивом старом «ровере». У него было время подумать над тем, что сказал ему мистер Матекони, и теперь он очень ругался на «Первоклассные моторы», с которыми решил больше не иметь дела. Только стыд, что он оказался жертвой, удержал его от того, чтобы вернуться туда и потребовать назад свои деньги.
– Я сделаю это для вас, рра, – сказал мистер Матекони. – Я чувствую себя в ответе за то, что натворили мои собратья-механики.
Мясник взял мистера Матекони за руку и крепко пожал ее:
– Вы очень добры ко мне, рра. Я рад, что в Ботсване еще остались честные люди.
– В Ботсване много честных людей, – возразил мистер Матекони. – Я не лучше любого другого.
– Конечно лучше, – сказал мясник. – Я на своей работе вижу множество людей и могу сказать…
Но мистер Матекони перебил его. Сегодня, очевидно, был день чрезмерных похвал, и это начинало его смущать.
– Вы очень добры, рра, но я должен вернуться к работе. Иначе мухи засидят машины.
Он сказал это, не думая, что мясник может принять его замечание на свой счет, как намек на то, что у него мясо засижено мухами. Но мясник, казалось, не обиделся, метафора вызвала у него улыбку.
– Мухи есть везде, – сказал он. – Мы, мясники, знаем об этом. Хотел бы я найти страну, где не было бы мух. Как вы думаете, рра, существует такое место?
– Я про такую страну не слышал, – ответил мистер Матекони. – Я думаю, в очень холодных местах не бывает мух. Или в очень больших городах, где нет скота. Возможно, в таких местах. Вроде Нью-Йорка.
– А в Нью-Йорке нет скота? – спросил мясник.
– Думаю, нет, – отозвался мистер Матекони.
Мясник немного поразмышлял.
– Там есть зелень в городе. Я видел фотографию. Такой большой кусок зелени, кустарника, в середине города. Возможно, они держат скот там. Вы не думаете, что это место для скота, рра?
– Возможно, – ответил мистер Матекони, посмотрев на часы.
Ему пора было домой на ланч, который он обычно съедал в полдень. Затем, после ланча, подкрепившись тарелкой мяса с бобами, он поедет в «Первоклассные моторы» поговорить с управляющим.
Мма Макутси ела свой ланч в офисе. Теперь, когда у нее стало немного больше денег благодаря школе машинописи для мужчин в Калахари, она могла позволить себе на ланч пончик и с удовольствием съедала его, раскрыв перед собой на столе журнал и поставив рядом чашку ройбуша. Конечно, лучше всего было бы, если бы мма Рамотсве тоже была здесь и они могли бы обменяться новостями, но одной ей тоже было хорошо: переворачивать страницы журнала одной рукой и слизывать сахар с пальцев другой.
Журнал был глянцевый, изданный в Йоханнесбурге, из тех, что во множестве продавались в Ботсванском книжном центре. Здесь были статьи о музыкантах, актерах и подобных им людях и о вечеринках, на которых эти люди любили присутствовать, в таких местах, как Кейптаун или Дурбан. Мма Рамотсве однажды сказала, что не подумала бы пойти на такого рода вечер, даже если бы получила приглашение – но этого ни разу не случилось, услужливо подсказала ей мма Макутси, – хотя охотно заглядывала через плечо мма Макутси и высказывала замечания по поводу людей на фотографиях.
– Вот эта женщина в красном платье, – говорила мма Рамотсве. – Взгляните на нее. Такая женщина хороша только ходить по вечеринкам. Это совершенно ясно.
– Она очень известна, – отвечала мма Макутси. – Я много раз видела ее на фотографиях. Она знает, где камеры, и становится прямо перед ними, как свинья, которая хочет добраться до еды. Это очень модная дама в Йоханнесбурге.
– А чем она знаменита?
– В журнале никогда этого не объясняют, – сказала мма Макутси. – Может быть, они и сами не знают.
Мма Рамотсве засмеялась.
– А вот эта женщина, в центре, которая стоит рядом с…
Она вдруг замолчала, узнав лицо на фотографии. Мма Макутси, погруженная в рассматривание другой фотографии, ничего не заметила. И не увидела выражения лица мма Рамотсве, когда та узнала в центре группы смеющихся приятелей лицо Ноте Мокоти, трубача, который недолго и неудачно был мужем Прешас Рамотсве и отцом – хотя для него это ничего не значило – ее крохотной дочурки, которая покинула ее, прожив всего несколько незабываемых часов.
Сейчас, однако, мма Макутси перелистывала журнал в одиночестве, и вдруг до нее донесся из гаража звук снимаемых колес. Стук крепежных гаек, бросаемых в перевернутый колпак колеса, был из тех звуков, которые она хорошо распознавала. Почему-то он казался успокаивающим, вроде умиротворяющего стрекота цикад в буше. Тревожные звуки – это те, про которые не понимаешь, откуда они, странные звуки, которые слышатся ночью и могут означать что угодно.
Она отложила журнал и собиралась взять чашку, но в этот момент заметила конверт на углу письменного стола. Она не видела его, когда пришла, и его не было здесь накануне вечером. Это означало, что его, должно быть, положили сюда утром. Мистер Матекони открывал гараж и офис и, наверное, обнаружил подсунутое под дверь письмо. Иногда клиенты сообщали таким образом, что они приезжали, а гараж был закрыт. Так могли даже заплатить по счету, положив деньги в конверт и просунув в щель под дверью. Это беспокоило мма Макутси, она считала, что так легко лишиться денег, но мистер Матекони, казалось, не тревожился по этому поводу и говорил, что, каким бы манером ни платили его клиенты, деньги никогда не пропадали.
– Один человек имел обыкновение оплачивать счета мешками мелочи, – говорил он. – Иногда он проезжал мимо, бросал один из этих старых белых мешков банка «Стандарт», махал рукой и уезжал. Так он платил по счетам.
– Все это очень хорошо, – отзывалась мма Макутси. – Но нам в Ботсванском колледже делопроизводства никогда не рекомендовали ничего подобного. Нас учили, что лучше всего платить по счету чеком и требовать квитанцию.
Замечание, несомненно, было справедливым, и мистер Матекони не спорил с человеком, получившим непревзойденные девяносто семь баллов на выпускных экзаменах в Ботсванском колледже делопроизводства. Но это письмо явно не было счетом. Потянувшись через стол, чтобы взять его, она увидела надпись на конверте: «Мистеру Красавчику, „Быстрые моторы“ на Тлоквенг-роуд».
Она улыбнулась. Надпись не объясняла, кто именно мистер Красавчик, ведь в гараже работало трое мужчин, и оно могло быть адресовано любому. Но это же значило, что она вполне может распечатать его.
В конверте был всего один листок, и мма Макутси развернула его и начала читать. «Дорогой мистер Красавчик, – начиналось письмо, – ты не знаешь, кто я, но я наблюдаю за тобой! Ты очень красив. У тебя красивое лицо и красивые ноги. Даже шея красивая. Я надеюсь, что ты когда-нибудь заговоришь со мной. Я жду тебя. Нам о многом надо поговорить. Обожаю тебя».
Мма Макутси кончила читать, сложила письмо и положила его снова в конверт. Она знала, что люди посылают друг другу такие записки, но обычно те, кто посылает, делают все, чтобы письмо попало в руки того, кому предназначено. Удивительно, что автор письма, кто бы это ни был, подсунул письмо под дверь, не дав никакого ключа к тому, какого мистера Красавчика имеет в виду. Теперь мма Макутси придется решать, кому вручить письмо. Мистеру Матекони? Нет. Он не был красивым, он был симпатичным и располагал к себе, но красивым не был. Во всяком случае, такие послания нельзя писать человеку, который обручен, и она, мма Макутси, никогда не отдаст письмо такого содержания мистеру Матекони, даже если оно адресовано именно ему. Скорее всего, письмо предназначалось ученикам. Но кому из них? Чарли, старший ученик, пожалуй, был красив несколько дешевой красотой, подумала она, но примерно то же самое можно сказать и о младшем, даже с большим основанием, если вспомнить, сколько геля он втирал в волосы. Какая-нибудь девица лет семнадцати-во семнадцати легко могла подпасть под обаяние этих молодых людей и даже написать подобное письмо. Поэтому вряд ли можно сказать, кому из молодых людей оно адресовано. Проще, наверное, бросить письмо в мусорную корзинку, и мма Макутси уже решила именно так и поступить, когда в комнату вошел старший ученик. Он увидел конверт, лежавший перед мма Макутси на столе, и с характерным пренебрежением к правилам приличия стал читать надпись на конверте.
– Мистеру Красавчику! – воскликнул он. – Это, должно быть, письмо для меня!
Мма Макутси фыркнула:
– Ты здесь не единственный мужчина. Ведь есть еще двое. Мистер Матекони и этот твой дружок с набриолиненными волосами. Письмо может предназначаться любому из них.
Ученик непонимающе посмотрел на нее.
– Но мистеру Матекони за сорок, – сказал он. – Как можно сорокалетнего человека называть мистером Красавчиком?
– Сорок лет не конец жизни, – сказала мма Матекони. – Сорокалетние люди могут очень хорошо выглядеть.
– Для тех, кому тоже сорок, может быть, – ответил ученик, – но не для всех.
Мма Макутси вдохнула и задержала дыхание. Если бы только мма Рамотсве была здесь и услышала это, что бы она сделала? Она бы не позволила подобных выпадов. Какая наглость! Хорошо, она его сейчас проучит, она скажет ему, что думает о его тщеславии, она ему все объяснит… Мма Макутси остановилась. Ей пришла в голову идея получше, отличная шутка, которая позабавит мма Рамотсве.
– Позови сюда младшего, – попросила она. – Скажи, что я хочу рассказать о письме, которое ты получил. Я думаю, на него это произведет впечатление.
Чарли вышел и вскоре вернулся с младшим учеником.
– Чарли получил письмо, – сказала мма Макутси. – Оно адресовано мистеру Красавчику. Я хочу прочесть его вам обоим.
Младший ученик бросил взгляд на Чарли, потом посмотрел на мма Макутси.
– Но, может быть, это письмо мне, – недовольно заметил он. – Почему вы думаете, что письмо адресовано ему? А как же я?
– Или мистер Матекони? – улыбаясь, задала вопрос мма Макутси. – Как же он?
Младший покачал головой.
– Он старый человек, – ответил он. – Никто не назовет его мистером Красавчиком. Его время прошло.
– Ладно, – сказала мма Макутси. – В этом, по крайней мере, вы одного мнения. Хорошо, давайте я прочту письмо, тогда мы сможем решить.
Она снова открыла конверт, вытащила листок бумаги и прочла написанное. Затем, положив письмо на стол, она улыбнулась молодым людям:
– Ну, кто описан в этом письме? Скажите мне.
– Я, – произнесли оба одновременно и посмотрели друг на друга.
– Это может быть и один, и другой, – согласилась мма Макутси. – Я теперь припоминаю, кто, должно быть, принес сюда письмо. Я что-то вспомнила.
– Вы должны мне сказать, – сказал старший ученик. – Тогда я поищу эту девушку и поговорю с ней.
– Я видела, – произнесла мма Макутси. Она колебалась, и это был восхитительный момент. Ах, какие же они дурачки! – Да, – продолжила она. – Первый, кого я увидела утром у гаража, был мужчина. Да, да, мужчина.
Воцарилась тишина.
– Мужчина? – переспросил наконец младший. – Не девушка?
– По-моему, это письмо ему, – сказал старший ученик, указывая на младшего.
А младший стоял открыв рот и некоторое время не мог произнести ни слова.
– Нет, не мне, – произнес он в конце концов. – По-моему, нет.
– Тогда, я думаю, выбросим его в корзинку, туда ему и дорога, – сказала мма Макутси. – На анонимные письма не следует обращать внимания. Самое подходящее место для него – корзинка.
Больше не было сказано ни слова. Ученики вернулись к работе, а мма Макутси сидела за столом и улыбалась. Это была дурная проделка, но она не могла устоять. В конце концов, нельзя быть хорошим все время, иногда позволительно позабавиться за счет другого. Строго говоря, она не солгала, она действительно видела мужчину, который шел от гаража, но узнала в нем человека, который время от времени пользуется этой дорогой, чтобы сократить путь. На самом деле письмо, конечно, отправила какая-то молоденькая девушка, которую подруги подбили написать. Это была какая-то подростковая ерунда, о которой все вскоре забудут. И возможно, парни усвоили некий урок, разумеется, относительно тщеславия, но так же, косвенным образом, относительно терпимости к чувствам других, возможно, не похожих на тебя. Она сомневалась, усвоили ли они этот другой урок, но он вполне понятен, подумала она, для того, кто даст себе труд над этим задуматься.
Глава 14. В доме надежды
Мма Рамотсве окинула взглядом Дом Надежды. Пожалуй, несколько помпезное название для скромного одноэтажного дома, построенного в начале семидесятых, во времена, когда Габороне был маленьким городом, разраставшимся в разные стороны от группы домов вокруг правительственного здания и небольшой торговой площади неподалеку. Эти дома были построены для госслужащих или людей, приехавших в страну по краткосрочным контрактам. Дома были удобными и очень большими по меркам обычных людей, но использовать их для такого заведения, как Дом Надежды, казалось проявлением честолюбия. Но выбора не было, подумала она, большие здания просто недоступны, во всяком случае для филантропов, которым приходится экономить и собирать пожертвования, чтобы оплачивать расходы.
Здесь был большой сад, к тому же в отличном состоянии. Ряд прекрасных дынных деревьев в глубине, несколько кустов бугенвиллей и дерево мопипи. Огород был похож на тот, что мистер Матекони устроил во дворе мма Рамотсве с целью вырастить бобы и морковь, что вроде бы ему удалось, хотя мма Рамотсве считала, что относительно моркови ничего нельзя сказать до тех самых пор, пока не вытащишь ее из земли. В огороде жили все виды насекомых, которые конкурируют с нами из-за моркови, так что часто здоровое по виду растение оказывалось изрешеченным дырками.
С одной стороны дома находилась веранда, и кто-то заботливо повесил там затеняющую сетку. Здесь, наверное, хорошо посидеть, подумала мма Рамотсве, и даже, может быть, выпить чаю в жаркие послеполуденные часы, ощущая на лице солнце, лучи которого пробивались через сетку. А затем ей пришло в голову, что весь Габороне, целый город, можно было бы покрыть такой сетью, поднятою на высоких шестах, это бы сохранило в городе прохладу и сэкономило бы воду, которой поливают растения. Под такой сеткой было бы приятно летом, а когда приходит зима и воздух остывает, можно было бы ее сворачивать, чтобы не препятствовать лучам зимнего солнца, которое согревало бы горожан, подобно улыбке давнего друга. Это была отличная мысль, к тому же, безусловно, не слишком расходная для страны, у которой есть запасы бриллиантов, но мма Рамотсве знала, что ее никто не примет всерьез. Поэтому люди и дальше будут выражать недовольство жаркой погодой, когда будет жарко, и холодной, когда будет холодно.
Входная дверь Дома Надежды открывалась прямо в гостиную. Это была большая комната для такого дома, но мма Рамотсве прежде всего бросился в глаза царивший в ней беспорядок. Посреди комнаты стояло в круг три или четыре стула, а около них столы, упаковочные коробки, чемоданы и тут и там. К стене пришпилены кнопками картинки из журналов, семейные фотографии или фото матерей с детьми; мать Тереза в безошибочно узнаваемом покрывале; Нельсон Мандела, жестом приветствующий толпу; ряд африканских монахинь в белом, идущих по тропинке среди кустов, со сложенными для молитвы руками. Взгляд мма Рамотсве задержался на фотографии монахинь. Где было сделано это фото, куда идут эти женщины? Они выглядят так мирно, подумала она, что, наверное, не важно, идут они куда-нибудь или просто никда. Люди порой идут просто потому, что им доставляет удовольствие идти, большее, скажем, чем стоять на месте, если вдруг у них нет других занятий. Иногда она сама расхаживала по собственному саду без всякой цели и находила это занятие очень успокаивающим, как, наверное, эти монахини.
– Вы заинтересовались фотографиями, – произнес мистер Боболого за ее спиной. – Мы считаем важным напоминать этим девушкам из бара о лучшей жизни. Они могут сидеть здесь и рассматривать фотографии.
Мма Рамотсве кивнула. Она не была уверена, что девушек из бара или кого-либо еще может увлечь сидение на стульях в захламленной комнате и разглядывание картинок из журналов. Но все же это, наверное, лучше, чем выслушивать мистера Боболого, подумала она.
Мистер Боболого подошел к мма Рамотсве и указал на коридор, который шел от гостиной.
– Я буду рад показать вам спальни, – сказал он. – Мы можем застать кого-нибудь из этих непутевых девушек в их комнатах.
Брови мма Рамотсве приподнялись. Не слишком тактично с его стороны называть их непутевыми, даже если это правда. Люди стараются соответствовать тому, как их воспринимают, и, возможно, было бы лучше, подумала она, называть их молодыми дамами в надежде, что они станут вести себя как молодые дамы. Но, если быть реалистичной, вряд ли они станут так себя вести: изменить чье-либо поведение трудно.
Коридор был достаточно чистым, у одной стены стоял небольшой книжный шкаф, пол был хорошо натерт той же пахнущей свежестью мастикой, которой любила пользоваться Роза, служанка мма Рамотсве. Они остановились у приоткрытой двери спальни, и мистер Боболого постучался, прежде чем ее открыть.
Мма Рамотсве заглянула в комнату. Там стояли две трехъярусные кровати. Верхняя находилась прямо под потолком, там едва мог кто-либо уместиться. Мма Рамотсве подумала, что уж ей бы это место никак не подошло, но девушки были молодые, и некоторые из них могли оказаться совсем миниатюрными.
В комнате находились три девушки, две из них лежали одетыми на нижних койках, а одна, в халате, сидела на средней, свесив ноги. Когда мистер Боболого и мма Рамотсве вошли, девушки посмотрели на них, но без особого интереса.
– Эта дама – гостья, – объявил мистер Боболого не очень уместно, по мнению мма Рамотсве.
Одна из девушек что-то пробормотала, это могло быть приветствие, хотя разобрать было трудно. Другая, та, что тоже лежала внизу, кивнула, а сидевшая девушка слабо улыбнулась.
– У вас здесь хороший дом, – сказала мма Рамотсве. – Вы довольны?
Девушки переглянулись.
– Да, – ответил мистер Боболого. – Они очень довольны.
Мма Рамотсве наблюдала за девушками, которые, по всей видимости, не собирались противоречить мистеру Боболого.
– Вас хорошо кормят, дамы? – спросила она.
– Отлично, – ответил мистер Боболого. – Эти девушки из баров любят повеселиться и никогда не питаются правильно. Они только пьют опасные для здоровья напитки. Когда они оказываются здесь, им дают хорошую ботсванскую еду. Очень полезную.
– Приятно слышать ваш рассказ об этом. – Мма Рамотсве явно адресовала реплику девушкам.
– Все в порядке, – отозвался мистер Боболого. – Мы всегда рады поговорить с гостями. – Он коснулся локтя мма Рамотсве и указал на коридор. – Я хочу показать вам кухню, – сказал он. – Пусть эти девушки продолжают и дальше заниматься своими делами.
Для мма Рамотсве не было ясно, в чем именно состоят эти дела, но она сдержала улыбку, когда они шли по коридору в обратном направлении, чтобы попасть в кухню. Он действительно очень раздражал, этот мистер Боболого, своей узколобостью и страстью говорить за других. Мма Холонга поразила мма Рамотсве тем, что, будучи рассудительной женщиной, всерьез воспринимала мистера Боболого как поклонника. Это казалось удивительным. Безусловно, мма Холонга с ее деньгами и положением могла бы найти кого-нибудь получше этого странного учителя, скучного и назидательного.
Они подошли к двери в кухню, где две молоденькие женщины, босые, в легких розовых халатиках, резали овощи на большой деревянной доске. В кастрюле на плите тушилось мясо – на слишком сильном огне, подумала мма Рамотсве, – и большая чашка чая остывала на столе. Как было бы хорошо, если бы нам предложили выпить чаю, подумала она, ощутив жажду, а стоявшая чашка выглядела очень заманчиво.
– Эти девушки режут овощи, – торжественно объявил мистер Боболого. – А вот там тушится мясо нам на ужин.
– Да, вижу, – откликнулась мма Рамотсве. – И к тому же вижу, что они только что заварили чай.
– Им лучше пить чай, чем крепкие напитки, – нараспев произнес мистер Боболого, неодобрительно глядя на девушек, которые от стыда смотрели в пол.
– Я с вами согласна, – сказала мма Рамотсве. – Чай освежает. Прочищает разум. Чай хорош в любое время дня, но особенно в полдень, когда так жарко. – Она помолчала и добавила: – Как сегодня.
– Вы правы, мма, – подхватил мистер Боболого. – Я большой любитель чая. Не понимаю, как это другим хочется пить что-то другое, когда есть чай. Никогда не мог этого понять.
Выражение лица мма Рамотсве означало полное понимание и поддержку.
– Да-а, рра, – сказала она с чувством, идущим из самых глубин организма. Этот ответ мог бы убедить этого человека в том, что ей необходима чашка чая. Но не убедил.
– Пить кофе дурная привычка, – продолжал мистер Боболого. – Чай лучше для сердца, чем кофе. Те, кто пьет кофе, перегружают сердце. Чай действует на сердце успокаивающе. Он заставляет сердце биться медленнее. Тук, тук. Вот как должно биться сердце. Я всегда это говорю.
– Да, – слабым голосом подтвердила мма Рамотсве. – Это чистая правда.
– Вот почему я предпочитаю чай, – произнес мистер Боболого с видом, не допускающим возражений, словно докладчик на кготла — митинге, – читающий итоговое заявление.
Они постояли в тишине. Мистер Боболого глядел на девушек, которые продолжали резать овощи с самым сосредоточенным видом. Мма Рамотсве глядела на чашку чая. А девушки глядели на овощи.
Осмотрев кухню – очень чистую, как отметила мма Рамотсве, – они вышли и уселись на веранде.
Чая так и не было, и, когда мма Рамотсве в последней отчаянной попытке сказала, что хочет пить, ей принесли стакан воды. Смирившись, она отпивала из стакана по глотку, воображая, что это ройбуш, но это не сильно помогало.
– Теперь, когда вы видели наш Дом Надежды, – сказал мистер Боболого, – вы можете спрашивать меня о нем, что захотите. Или можете высказать свое мнение. Я не против. Нам нечего скрывать в Доме Надежды.
Мма Рамотсве, подняв стакан к глазам, заметила жирные отпечатки пальцев у края. Наверное, тех девушек из кухни, решила она. Но это ее не тревожило. В конце концов, все мы оставляем отпечатки пальцев.
– Мне думается, это очень хорошее место, – начала она. – Вы проделали очень большую работу.
– Да, это так, – подтвердил мистер Боболого.
Мма Рамотсве поглядела на сад и на грядки бобов.
Большой черный навозный жук жизнерадостно катил перед собой маленький кусочек навоза с грядки куда-то к себе домой – маленькая частица природы сражалась с другой маленькой частицей природы, но это было так же важно, как все остальное в мире.
Она повернулась к мистеру Боболого.
– Мне интересно, рра, – начала она. – Интересно, почему девушки приходят сюда. И почему остаются, если им больше всего хочется стать девушками из бара?
Мистер Боболого кивнул. Ясно, что такой вопрос был неизбежен.
– Некоторые из них очень молоденькие, их сюда посылают служащие департамента по социальной работе или полицейские, видя, как они входят в бары. Этим девушкам приходится оставаться, иначе полиция отошлет их обратно в их деревню. Есть и другие непутевые девушки, их наши люди обнаруживают на автобусном вокзале или рядом с барами. Им, возможно, негде жить. Они, возможно, голодны. Их могут избить мужчины. Поэтому они готовы прийти.
Мма Рамотсве внимательно слушала. Дом Надежды, может быть, удручающее место, но это все же лучший вариант.
– Очень интересно. Большинство из нас ничего не предпринимает по этому поводу. А вы что-то делаете. Это очень хорошо. – Она помолчала. – Но как вы пришли к этому, рра? Почему вы тратите на это все свое время? Вы учитель, у вас масса дел в школе. Вместо этого вы благородно приходите сюда и отдаете все свое время Дому Надежды.
Мистер Боболого немного подумал. Мма Рамотсве заметила, что он стиснул руки. Ее вопрос выбил его из колеи.
– Я расскажу вам одну вещь, мма, – произнес он несколько минут спустя. – Но прошу вас никому об этом не рассказывать. Вы можете дать мне слово?
Мма Рамотсве безотчетно кивнула и тут же поняла, что это поставит ее в трудное положение. А вдруг он скажет что-то, о чем ей надо будет сообщить своей клиентке? Но она согласилась хранить его тайну и выполнит обещание.
Мистер Боболого тихо заговорил:
– Со мной случилась одна вещь, мма. Случилась несколько лет назад, и я об этом не забыл. После смерти жены у меня осталась дочь. Это был наш первый и единственный ребенок. Я гордился ею, как только может гордиться отец. Она была умницей и хорошо училась в средней школе Габороне.
Но однажды она пришла из школы совсем другой девочкой. Она перестала обращать на меня внимание и начала уходить из дома по ночам. Я пытался удержать ее, а она кричала на меня и топала ногами. Я не знал, что делать. Я не мог поднять на нее руку, потому что матери у нее не было, а отец не может ударить дочь, лишившуюся матери. Я пытался убедить ее, но она сказала только, что я старик и не понимаю того, что она теперь поняла.
А потом она ушла совсем. Ей было всего шестнадцать, когда это случилось. Она ушла, и я искал ее везде и спрашивал о ней у всех. Пока однажды не услышал, что ее видели за границей, в Мафикинге, а место, где ее видели, это место… – Он прервал рассказ, и мма Рамотсве тронула его руку, сочувствуя и желая поддержать.
– Вы продолжите, когда сможете, рра, – сказала она. Но она уже поняла, что он собирается сказать, и он мог бы больше ничего не говорить.
– Это был бар. Я отправился туда, и сердце у меня стучало, как молот. Я не мог поверить, что моя дочь окажется в таком месте. Но она была там и не хотела разговаривать со мной. Я накричал на нее, и человек с перебитым носом, молодой человек в модном костюме, похожий на вора, вышел и стал мне угрожать. Он сказал: «Иди домой, дядя. Твоя дочь не твоя собственность. Иди домой или плати за одну из этих девушек, как все остальные». Вот его слова, мма.
Мма Рамотсве молчала. Ее рука легла на его плечо и там осталась.
Мистер Боболого поднял голову и посмотрел на небо, в высоту над затеняющей сеткой.
– И тогда я сказал себе, что буду помогать таким девушкам, потому что есть другие отцы, вроде меня, с которыми случилась такая же ужасная вещь. Эти люди – мои братья, мма. Я надеюсь, вы понимаете.
Мма Рамотсве проглотила комок в горле.
– Очень хорошо понимаю, – сказала она. – Понимаю. Ваше сердце разбито, рра. Я понимаю.
– Да, разбито, – подтвердил мистер Боболого. – Вы правы, мма.
Мало что можно было сказать еще, и они направились по дорожке к белому фургончику мма Рамотсве, припаркованному под деревом. Но по дороге мма Рамотсве решила задать еще один вопрос, скорее для того, чтобы поддержать разговор, чем чтобы добыть какие-то сведения.
– А каковы ваши планы относительно Дома Надежды, рра?
Мистер Боболого обернулся и посмотрел на дом.
– Мы собираемся сделать пристройку вон с той стороны, – ответил он. – Мы заведем новые душевые кабинки и комнату, где девушки смогут учиться шить. Вот что мы собираемся сделать.
– Но это дорого, – сказала мма Рамотсве. – Пристройки всегда оказываются чуть ли не дороже, чем сам дом. Строители – люди жадные.
Мистер Боболого рассмеялся.
– Я скоро окажусь в состоянии платить, – ответил он. – Думаю, что в недалеком будущем я могу стать богатым человеком.
Если бы мма Рамотсве была менее опытна, если бы она не основала «Женское детективное агентство № 1», эта фраза заставила бы ее вздрогнуть или оступиться. Но она была опытной женщиной, а работа раскрыла перед ней многие стороны человеческой жизни, поэтому, услышав, что он сказал, она осталась совершенно бесстрастной. Но эти последние несколько слов, произнесенных мистером Боболого – каждое слово, – упали в пруд ее памяти с всплеском, отдавшимся эхом.
Глава 15. Задиры оказываются по сути всего лишь маленькими мальчиками
На следующее утро в «Быстрых моторах» на Тлоквенг-роуд, когда утреннее напряжение схлынуло, мма Рамотсве сидела за письменным столом и диктовала письмо клиенту, а карандаш мма Макутси двигался по странице блокнота с приятным поскрипыванием. Стенография – предмет, в котором она была одной из сильнейших, и ей нравилось писать под диктовку.
– В наше время и секретари часто не знают стенографии, – заметила мма Макутси, обращаясь к мма Рамотсве. – Можете в это поверить, мма? Они называют себя секретарями и не умеют стенографировать. Что подумал бы мистер Питман?
– Кто это мистер Питман? – спросила мма Рамотсве. – О чем он должен думать?
– Это очень известный человек, – сказала мма Макутси. – Он придумал стенографию и написал о ней несколько книг. Он один из великих героев секретарского дела.
– Я поняла, – отозвалась мма Рамотсве. – Возможно, следует поставить ему памятник у Ботсванского колледжа делопроизводства. Так его никогда не забудут.
– Это очень хорошая мысль, – согласилась мма Макутси. – Но не думаю, что это кто-нибудь сделает. Им пришлось бы собирать деньги с окончивших колледж, а я не думаю, что некоторые девушки – те, которые ничего не знают о стенографии и которые не сумели получить больше пятидесяти баллов на экзаменах, – станут платить.
Мма Рамотсве рассеянно кивнула. Она не особенно интересовалась делами Ботсванского колледжа делопроизводства, хотя всегда вежливо слушала, когда мма Макутси распространялась на эти темы. У большинства людей в жизни есть что-то особенно важное, и она полагала, что Ботсванский колледж делопроизводства был ничуть не хуже чего-либо другого. Интересно, что же это в ее случае? Чай? Наверняка есть что-то поважнее чая, но что? Она посмотрела на мма Макутси, словно искала вдохновляющую мысль, но в голову ничего не приходило, и она решила обдумать это позже, в свободное время, когда можно позволить себе подобные философские размышления.
Теперь, когда утренняя диктовка была окончена, а письма должным образом подписаны, мма Рамотсве поднялась из-за стола, оставив мма Макутси надписывать адреса и подбирать марки нужного достоинства в ящике с почтовыми принадлежностями. Мма Рамотсве выглянула в окно, утро было как раз такое, какие она любила: не очень жаркое, но с ясным небом, залитое солнечным светом. Такое утро нравится птицам, подумала она, они могут расправить крылья и петь свои песни. В такое утро легкие наполняются воздухом, к которому не примешивается ничего, кроме аромата акации, травы и чудесного запаха скота.
Она вышла из офиса через заднюю дверь и постояла там с закрытыми глазами, ощущая на лице солнце. Как хорошо было бы оказаться снова в Мочуди, подумала она, сидеть перед каким-нибудь домом, чистить овощи или, скажем, заниматься вязанием. Девочкой она умела это делать, сидела рядом со своей родственницей, любившей вязать крючком и делавшей салфетку за салфеткой из тонкой белой нити – столько салфеток, что каждый стол в Ботсване можно было покрыть дважды, и эти салфетки кто-то где-то продавал и покупал. Сейчас у мма Рамотсве не было времени вязать, и ей было интересно, вспомнит ли она, как это делается. Говорят, что нельзя разучиться вязать крючком, так же как кататься на велосипеде. Но так ли это? Конечно, многие вещи забываются, если в них давно не практикуешься. Мма Рамотсве однажды пришлось встретить человека, который забыл свой родной язык сетсвана, и она была удивлена и шокирована. Этот человек уехал в Мозамбик юношей, говорил там на тсонга и выучил португальский. Когда он через тридцать лет вернулся в Ботсвану, то казался иностранцем, и она видела, насколько он сбит с толку тем, как люди употребляют простые повседневные слова на сетсвана. Потерять собственный язык все равно что забыть родную мать, и, можно сказать, не менее печально. Мы не должны терять свой язык, подумала она, даже если мы довольно много говорим по-английски, потому что это будет утратой части души.
Мма Макутси, естественно, в детстве говорила на другом языке. Ее мать владела языком икаланга, потому что была родом из Марапонга, где разговаривают на одном из диалектов икаланга, который зовется лилима. Это очень усложняет жизнь, подумала мма Рамотсве, ведь они говорили на второстепенной версии второстепенного языка. Мма Макутси выросла, разговаривая и на сетсвана, языке своего отца, и на этой странной версии икаланга, а затем учила в школе английский, потому что именно так продвигаются в жизни. Ты никогда не попадешь в Ботсванский колледж делопроизводства, если не говоришь по-английски, и уж конечно никогда не получишь девяносто семь баллов, если твой язык не будет безупречным, почти таким, на каком обычно говорят учителя.
Мма Рамотсве совсем забыла, что мма Макутси говорит на икаланга, пока однажды та не вставила в одну из фраз слово на этом языке.
– Я поранила гамбо, – сказала мма Макутси.
Мма Рамотсве посмотрела на нее с удивлением:
– Гамбо?
– Да, – подтвердила мма Макутси. – Когда я шла сегодня на работу, то шагнула в выбоину и поранила гамбо. – Она замолчала, увидев на лице мма Рамотсве удивление. Потом поняла. – Простите, – сказала она, – гамбо – это нога на икаланга. Если говоришь на икаланга, то твоя нога – это гамбо.
– Понятно, – отозвалась мма Рамотсве. – Странное слово. Гамбо.
– Оно не странное, – возразила мма Макутси, готовая встать на защиту икаланга. – У ноги много разных названий. По-английски она называется foot. На сетсвана – лоано, а на икаланга – гамбо, это и есть настоящее название.
Мма Рамотсве рассмеялась:
– Нет настоящего названия для ноги. Нельзя сказать, что нога на самом деле гамбо. Это верно только для ноги говорящих на икаланга. У каждой ноги свое название в зависимости от языка, на котором говорит тот, кому нога принадлежит. Вот что происходит на самом деле, мма Макутси.
На этом разговор закончился, и про гамбо больше не было сказано ни слова.
Все это и многое другое проносилось у мма Рамотсве в голове, пока она стояла около офиса в это утро, потягиваясь и позволяя мыслям блуждать, как им заблагорассудится. Спустя несколько минут она решила, что пора вернуться в офис. Мма Макутси должна была к этому времени закончить надписывать адреса, и мма Рамотсве хотелось рассказать ей о вчерашнем посещении Дома Надежды. Она подумала, что неплохо было бы обсудить этот случай со своей помощницей. Мма Макутси часто делала весьма проницательные замечания, хотя в случае мистера Боболого и его мотивов никакой особой проницательности не требовалось. И все же… Нельзя сказать, что он неискренний человек. Он, несомненно, был искренен, когда речь шла о девушках из бара, но с браком, возможно, все обстоит иначе. Мма Макутси может высказать стоящие догадки по этому поводу, и это поможет мма Рамотсве прояснить ситуацию Мма Рамотсве открыла глаза и пошла обратно к офису. В дверях она столкнулась с мма Макутси, которая казалась встревоженной.
– Что-то случилось, – прошептала ей мма Макутси. – Что-то не так с мистером Матекони. – Она показала на мастерскую. – С ним что-то не в порядке.
– Он ранен? – Мма Рамотсве всегда боялась несчастного случая, особенно с этими беспечными учениками, которым было позволено поднимать автомобили на пандус и делать другие опасные вещи. Механики ранят себя, это хорошо известно, как и мясники, которые часто ходят без кончиков пальцев – от этого мма Рамотсве всегда бросало в дрожь, – при этом страсть мясников к ножам с огромными лезвиями, которые и были виноваты, казалось, не уменьшалась.
Мма Макутси успокоила ее:
– Нет, никакого несчастного случая. Но я видела, что он сидит в мастерской, обхватив голову руками. Он выглядел совсем несчастным и едва поздоровался со мной, когда я проходила мимо. Я думаю, что-то произошло.
Плохие новости, даже если речь не идет о несчастном случае. Ведь мистер Матекони излечился от депрессии совсем недавно, и любое изменение в его настроении требует внимания. Доктор Моффат, лечивший мистера Матекони от этой болезни – с помощью мма Потокване, которая заставляла его принимать лекарства, – предупреждал, что болезнь может вернуться. Мма Рамотсве помнила его слова. «Вы должны быть внимательны, мма Рамотсве, – говорил доктор добрым голосом, каким всегда разговаривал со всеми, даже со своим взбалмошным коричневым спаниелем. – Вы должны быть внимательны, потому что эта болезнь, словно темное облако в небе. Часто оно далеко на горизонте, но ветер может пригнать его сюда очень быстро. Наблюдайте и говорите мне, если что-нибудь слу чится».
Но до сих пор выздоровление казалось полным, и мистер Матекони был таким же уравновешенным и спокойным, как обычно. Не было и признаков апатии, сопровождающей эту болезнь, никаких тяжелых воспоминаний, лишавших его сил. Но, возможно, все это возвращается. Возможно, темное облако приблизилось и закрыло все небо.
Мма Рамотсве, поблагодарив мма Макутси, направилась в мастерскую. Ученики с гаечными ключами в руках склонились над двигателем машины, а мистер Матекони сидел на своем старом парусиновом стуле около компрессора, обхватив голову руками, в той самой позе, в какой его видела мма Макутси.
– Ну, мистер Матекони, – бодро сказала мма Рамотсве, – кажется, вы о чем-то глубоко задумались. Могу я сделать вам чашку чая, чтобы вам было легче думать?
Мистер Матекони поднял голову, и мма Рамотсве поняла с облегчением, что болезнь не вернулась. Он, конечно, выглядел обеспокоенным, но это было не похоже на ту затравленность, какая читалась на его лице во время болезни. Это беспокойство по какому-то конкретному поводу, подумала она, а не тревога по поводу теней, воображаемых обид и смерти, мучившая его, когда он был болен.
– Да, я думаю, – подтвердил он. – Я думаю, что попал в историю. Я словно картофелина в… – Он замолчал, не в силах закончить метафору.
– Картофелина? – переспросила мма Рамотсве.
– Словно картофелина в… – Он снова замолчал. – Не знаю. Но я сделал глупость, впутавшись в это дело.
Мма Рамотсве в полном недоумении спросила, о каком деле он говорит.
– О деле с машиной мясника, – ответил он. – Я ездил в «Первоклассные моторы» вчера вечером.
– А! – отозвалась мма Рамотсве и подумала: это моя вина, это я настаивала, чтобы он поехал туда, и вот что получилось. Поэтому она не повторила «А!», а только вздохнула.
– Да, – горестно продолжал мистер Матекони. – Я поехал туда вчера вечером. Владелец был на похоронах в Молепололе, поэтому я поговорил с одним из его помощников. И он сказал, что видел машину мясника около моей мастерской и сообщил об этом боссу, который очень рассердился. Он сказал, что я переманиваю их клиентов и что он заедет потолковать со мной сегодня утром, когда будет возвращаться из Молепололе. Помощник сказал, что его босс хотел «разобраться» со мной. Вот что он сказал, мма Рамотсве. Это его слова. И я даже не могу жаловаться, потому что сам напросился. И у меня даже нет шанса.
Мма Рамотсве сжала руки.
– Кто этот человек? – гневно спросила она. – Как его зовут и что он о себе воображает? Из каких он мест?
Мистер Матекони вздохнул:
– Его зовут Молефи. Это ужасный человек из Тлоквенга. Люди его боятся. Из-за таких, как он, люди плохо думают о механиках.
Мма Рамотсве некоторое время молчала. Ей было жаль мистера Матекони, человека мирного, не склонного к конфликтам. Не он затеял этот спор, хотя ей даже хотелось, чтобы он сумел как-то противостоять этому Молефи. Тот задира, и единственное, что можно сделать, это смело встретить его. Если бы мистер Матекони был чуточку храбрее… Неужели ей действительно хочется, чтобы он дрался? Это совсем не в его характере. Мма Рамотсве терпеть не могла людей, которые давили на других, и одной из причин, по которым оа восхищалась мистером Матекони, было то, что при большой физической силе от поднимания всех этих двигателей он был человеком мягким. И она, как и многие другие, любила его за это.
Она разжала руки и подошла к мистеру Матекони.
– Когда этот человек придет? – спросила она.
– В любой момент. Они сказали, сегодня утром. Больше они ничего не сказали.
– Понятно.
Мма Рамотсве повернулась, собираясь пойти к ученикам и поговорить с ними. Они должны будут собраться вместе, чтобы сопротивляться этому Молефи. Они молоды… Она остановилась. Тлоквенг. Мистер Матекони сказал, что Молефи родом из Тлоквенга, а Тлоквенг – это там, где сиротский приют, а сиротский приют навел ее на мысль о мма Потокване.
Она снова повернулась, так и не обратившись к ученикам, и быстро вернулась в офис. Мма Макутси выжидательно посмотрела на нее:
– С ним все в порядке? Я волнуюсь.
Читать бесплатно другие книги:
