Сезам, закройся! Хмельницкая Ольга

Люди, стараясь не шуметь, повернули. Если коридор хоть немного освещался светом, падающим из окон, то на лестнице стояла кромешная тьма.

Маргарита Утюгова притормозила. Ее старческие глаза совершенно ничего не видели.

– Валентин Эмильевич, Маргарита Валентиновна, держитесь за стенку! – шепотом сказала бухгалтерша.

Ноги зашаркали по ступенькам. В здании НИИ было очень тихо.

«Как в склепе, – подумала Марина Яковлевна. – Неужели все погибли?»

В этот момент Гришин споткнулся.

– Что там? – спросила Зинаида Валериевна.

Алексей щелкнул зажигалкой. На лестнице лежали трупы. Это были сотрудники бухгалтерии, почти в полном составе. Видимо, они тоже хотели спуститься по лестнице в гараж, но не сумели. Увидев своих коллег, Зинаида Валериевна упала на колени и отчаянно зарыдала.

– Тихо, пожалуйста, тихо! – зашипела Марина Яковлевна. – Крысы где-то рядом!

Алексей поднял заливавшуюся слезами Дрыгайло, и процессия пошла дальше.

– Надо быть очень осторожными, – тихо сказал Гришин, – снимайте обувь!

Он снял свои бутафорские ботинки. Его примеру последовали все остальные. Люди боялись даже дышать. Тьма все сгущалась по мере того, как Утюговы, Гришин, Цветкова и Дрыгайло спускались вниз.

Сверху послышались три выстрела. Процессия остановилась.

– Это Коршунов и Соня, – тихо сказала Маргарита Утюгова. – Скорее всего, это были их последние патроны.

Дрыгайло вновь всхлипнула.

– Тихо! – снова зашипела Цветкова. – Мы уже почти спустились! Вы своими всхлипываниями нам все испортите.

Через несколько секунд люди оказались в полутемном холле НИИ. У дверей лежали еще два трупа.

– Боже мой, – прошептала Зинаида Валериевна, хватаясь за сердце.

На лестнице, оставшейся за спинами беглецов, что-то зашуршало. Во тьме возникли два красных круглых пятна. Утюгов отпрянул, упал, потом снова вскочил. Маргарита зажала рот рукой. Ее ноги стали ватными, колени подломились. Зинаида Валериевна тихо подняла с пола стул, собираясь сражаться. Цветкова медленно отступала, пытаясь оказаться за спинами коллег, как можно дальше от грызуна и как можно ближе к гаражу, вход в который был уже недалеко.

Крыса присела и приготовилась к прыжку. Алексей поднял пистолет. Чудовище прыгнуло. Раздалось несколько выстрелов. Грызун отпрянул, но удержался на лапах. Во тьме блеснули его острые зубы и метнулся длинный гладкий хвост.

– Бежим! – отчаянно закричал Утюгов.

Все сорвались с места и побежали, стараясь прорваться вперед. Было ясно, что крыса сначала съест тех, кто остался позади, тем самым увеличивая шансы авангарда.

Соня схватила со стола тяжелую вазу. Виктор взял в руки стальную вешалку для одежды.

– Бей их по головам, – сказал Коршунов, – и отступай в кабинет профессора. Там мы закроемся и продержимся еще некоторое время.

Внезапно все три крысы, медленно наступавшие на Соню и Виктора, повернули головы налево и прислушались, а потом сорвались с места и одна за другой покинули приемную через дырку в двери. Наступила тишина, и в течение этого перерыва Соня и Виктор наслаждались длинным сладким поцелуем. В дверь постучали.

– Есть кто-нибудь живой? – спросил из коридора незнакомый мужской голос.

– Да! Мы! – закричали Коршунов и Пчелкина, снимая задвижки на покалеченных крысами дверях и распахивая створки. – Вам тоже удалось остаться в живых?

Мужчина был невысоким, крепким и широкоплечим.

– Пока да, – кивнул он, – но я не сотрудник НИИ. Я из ФСБ.

– Ой, как хорошо, – тут же обрадовалась Сонечка, – теперь нас точно всех спасут! А вы за нами сюда пришли, да?

– К сожалению, нет, – покачал головой Владимир Евгеньевич, – я пришел за Евой Ершовой, нашей сотрудницей, она выполняла у вас в институте разведывательную работу, и ее удалось обнаружить в подземном карцере.

Лица Виктора и Сони мгновенно помрачнели.

– Она все еще там? – спросил Коршунов. – Заперта?

– Да, – кивнул полковник. – И мне нужен ключ. Там, кстати, еще одна девушка обнаружилась.

Лицо Пчелкиной сморщилось, как от боли.

– Там же мозгоеды, – тихо сказала она. – Вы знаете, что люди обычно резко меняются после карцера?

– С этим мы потом разберемся, – твердо сказал полковник. – Сейчас мне нужны ключи, в подземелье потоп, девушки могут утонуть.

– У меня их нет, – сказал Виктор, – ключи от этого помещения были только у директора, как у Синей Бороды. Впрочем, вот его кабинет, давайте поищем. Соня, может, ты поможешь? Ты же была его секретаршей и должна знать, где у него что лежит.

Полковник посмотрел на девушку и поразился. Даже в полутьме было видно, что ее лицо совершенно. Глаза были огромными, ресницы закрывали пол-лица, небольшие аккуратные губы были пышными и сочными, кожа – гладкой и атласной, а носик – маленьким и аккуратным. Зубы девушки светились, как маленькие жемчужины. Она была божественно хороша.

«Наверное, это пластические операции, – подумал Рязанцев, – люди такими не бывают. Она похожа на Барби или на фотографию Мисс Вселенной, дополнительно отретушированную с помощью компьютерной программы».

Ему показалось, что Ева – высокая, смуглая и с короткой стрижкой – выглядит намного естественнее и красивее.

– Тут ключа нет, – растерянно сказала Соня, пошарив в кабинете профессора.

– Можно сделать отмычку, – предложил Коршунов.

– Там вода стоит почти до потолка, – сказал полковник, – с отмычкой будут проблемы.

– Да? – обрадовался Виктор, почувствовав, как радостно зашевелились его пересохшие жабры. – Вода до потолка? Это же отлично! У вас есть проволока и вообще все, что нужно для изготовления отмычек?

– Есть, – кивнул Рязанцев, – но я не уйду отсюда без ключей. Мне нужен Утюгов. Я не могу рисковать.

– Пойдемте в казематы, мы сейчас их откроем, ваших девушек. Обещаю, – веско сказал Виктор и поднял вверх свою белую майку, все еще влажную. По бокам у него виднелись ряды жаберных щелей.

– В воде я чувствую себя как рыба, – сказал Коршунов. – И я умею делать отмычки. Я – замдиректора по административно-хозяйственной деятельности. Когда сотрудники НИИ теряли ключи, а это происходило часто, мне приходилось открывать замки с помощью подручных средств. Неплохо, кстати, получалось.

– Хорошо, – кивнул наконец Рязанцев.

Риск был огромным, но другие варианты выглядели еще менее реальными.

Лиза проснулась. В нору тянуло предрассветной сыростью. Овчинников сидел возле нее, положив голову на руки. Он дремал.

– Спишь? – спросила девушка.

– Нет, – тут же ответил Богдан. – Думаю о своей бывшей невесте. Ее звали Ларисой.

– Тоскуешь?

– Не то чтобы тоскую. Просто она осталась тут, в НИИ, и я уже много лет не был так близко к ней, как сейчас. Хотелось бы увидеть ее еще раз. Как она там? А ты как себя чувствуешь?

– Лучше, – сказала Минина, – уже не умираю. Дышать могу. А то было совсем никуда – горло перехватывает, судороги, в глазах темнеет, и понимаешь, что конец уже близок. Так что вы вовремя приехали.

– Когда мы перевезем тебя в больницу, тебе придется еще пулю из лопатки вытаскивать, – вздохнул Богдан, – у тебя серьезное ранение.

– Увы.

– Ты так и не помнишь, что произошло?

– Нет. И о себе ничего не помню. Как чистый белый лист. Когда я впервые поняла, что не знаю, кто я, было очень неприятно. А сейчас легче стало.

– Ничего, – сказал Овчинников, – наверняка в твоей прошлой жизни было не только хорошее, но и плохое. И ты забыла не только свои радости, но и печали. Может, ты делала раньше большие ошибки?

– Ты знаешь обо мне больше, чем говоришь, – прищурилась Лиза. – Я чувствую.

– Да, интеллект у тебя не пострадал, – улыбнулся Богдан, – ты умная девушка.

– Расскажи все, что знаешь, – попросила Минина.

– Никогда, – покачал головой Овчинников. – Извини. Тебе лучше не знать. Потому что для тебя это шанс начать новую жизнь. Употреби свои таланты на что-то позитивное и гуманное. Раз уж создатель оставил тебя в живых, сделай так, чтобы твоя новая жизнь была лучше прежней. И ни о чем меня больше не спрашивай.

– Хорошо, – согласилась Лиза после паузы, – я не буду больше спрашивать.

Овчинников наполнил шприц лекарством и ввел его девушке в предплечье.

– Спи, – сказал он, – отдыхай и набирайся сил.

Но Елизавета еще долго смотрела на клочок ночного неба, видневшийся из норы, и думала.

Силы Евы таяли. Вода уже дошла до шеи. В глазах у девушки темнело. В поле зрения по-явились какие-то белые хлопья, они двоились и расплывались.

– Только бы не потерять сознание, только бы не потерять, – думала Ершова, изо всех сил сжимая зубы.

Вода была ужасно холодной. Девушка не чувствовала ни рук, ни ног. Сердце то на секунду останавливалось, то начинало стучать быстрее. К горлу подкатывала тошнота.

«Это невозможно, – подумала Ева, – я продержусь еще от силы пару минут, и все. К тому же вода скоро дойдет до рта, и мне наступит конец».

За дверью поскуливал зверь, плавая туда и обратно по коридору. До пола лапы пса больше не доставали.

– Ну кто меня просил пробивать трубу? – громко говорила вслух Лариса. – Не было бы воды, мы бы спокойно дождались, пока нас освободят друзья Евы, а так – что? Утонем прямо перед самым спасением? И ладно бы только я, так еще и Ершова утонет, а она вообще ни в чем не виновата.

Услышав эти слова, пес отчаянно завыл.

– Умная собачка, хорошая, – сказала Ильина, – ты словно понимаешь, о чем я говорю. Впрочем, почему бы и нет? У нас в НИИ все возможно, любые генетические извращения. Такие эксперименты надо вообще законодательно запретить… Или хотя бы тщательно контролировать, кто что модифицирует и для чего!

Пес гавкнул. В его голосе слышалось одобрение.

– Ты меня понимаешь? – спросила Лариса.

– Гав, – кивнул Комиссаров.

Ильина была его лучшей ученицей.

– И я тебя тоже понимаю, – сказала девушка.

Пес, без устали плавающий по коридору, улыбнулся, оскалив передние зубы. Лариса всегда прекрасно понимала его – и раньше, когда он был человеком, и сейчас, когда он стал псом.

Ильина протянула длинные пальцы, все изрезанные и израненные, и измерила расстояние, оставшееся до потолка. Двадцать сантиметров. Это примерно пятнадцать минут. И вдруг Ильину обожгла мысль.

– Ева-то невысокая! Наверное, она уже утонула! – отчаянно закричала Лариса, заламывая руки. – Что делать?

Зверь подплыл к двери камеры Ершовой и принялся громко гавкать, но ответа не получил.

«Видимо, если кого-то и удастся спасти, то только одну из девушек», – мрачно подумал он.

Вода продолжала прибывать.

Первой крыса добралась до Марины Яковлевны. Острые зубы вонзились инспекторше отдела кадров в филейную часть. Брызнула кровь. Цветкова закричала и упала, но крыса не остановилась, чтобы ее прикончить. Стремительным движением она догнала Утюгова и сбила его с ног. Маргарите грызун прокусил руку. Зинаида Валериевна получила ранение в плечо. Все они упали, зажимая раны руками и отчаянно крича от страха и ожидая смерти. Грызун медленно прошелся туда и обратно по холлу.

– Она не хочет убивать нас сразу, – шепотом сказала Марина, стараясь не стонать. – Грызуны будут делать это долго и со вкусом.

На лестнице послышался шорох, и в холл вошли еще три гигантские крысы.

– Мы для них – главные преступники, – вдруг тихо сказал Утюгов. – Сейчас будет трибунал. Я лично использовал в своих опытах почти три тысячи крыс и крысят.

– Пусть вас и судят, – тут же сказала Марина Яковлевна. – Я лично ничего плохого им не сделала.

Один из грызунов метнулся к ней. Щелкнули длинные зубы.

– Девочка моя, – сказала Дрыгайло, – лучше покайся и извинись перед ними. Пока не поздно.

– За что? – возмутилась Цветкова, стараясь отодвинуться от страшных зубов. – Я не замучила ни одной крысы. Я занималась работой с кадрами. Почему я должна отвечать за чужие ошибки? Это вы, вы виноваты! Научные работники!

– А тебе не приходило в голову пожалеть их? – спросила Дрыгайло. – Все они были живыми существами. Хотя тут у нас всех в НИИ надо жалеть. Сплошное несчастье!

– Ну, возможно… – начала было Цветкова, но тут стоявшая рядом крыса одним резким движением располосовала ей горло. Марина Яковлевна умерла почти мгновенно, утонув в луже крови. Третий глаз судорожно дернулся и навеки остался раскрытым, равнодушно глядя в потолок.

– А-а-а-а! – страшно закричала Маргарита Утюгова. – Не-е-ет!

Вожак, на боках которого виднелись следы пулевых ранений, подошел к старушке и внимательно посмотрел на нее.

– Простите меня, – заплакала она, – я виновата! Я искалечила жизнь и себе, и своему отцу. Если бы я не согласилась на эксперимент, мы бы не попали в эту жуткую ситуацию, когда нам все обещали и обещали обмылок, а мы все ждали и ждали его.

Вожак стоял, как статуя.

– Его не интересуют твои страдания, – объяснила Дрыгайло, глядя на животное. – Ты могла выбирать, как тебе поступать. Ты могла не согласиться. У тебя был собственный выбор. У них – не было. Они могли только рассчитывать на гуманизм, но не дождались его.

Маргарита посмотрела в красные глазки вожака. В них горели ненависть и презрение.

– Мы делали это ради науки, – сказал профессор, – для человечества.

Гришин рассмеялся.

– Для людей было, конечно, сделано много, – добавил он, – весь институт осчастливили и полтора десятка косметических и фармацевтических компаний по всему миру.

– Ты получил все деньги, – сухо сказал Утюгов. – А нас кормил обещаниями, манипулировал нашими чувствами, дразнил кровавым обмылком, как морковкой. Еще и контролировал переписку с компаниями. Ты ведь был любовником покойной Юли!

– Она слишком много знала, – махнул рукой Гришин. – Так что все сложилось к лучшему.

– Так это ты ее убил?! – ахнула Дрыгайло.

– Вовсе нет, – пожал плечами Алексей, – ее убила крыса. Что поделаешь? Правда, пока грызун убивал мою подругу, я успел убежать. Так что Юля оказалась мне весьма полезной.

Продолжая говорить, он достал из кармана небольшую фляжку. Потом запустил руку в носок своего длинного ботинка и нахмурился. Быстро пошарил в другом, вытащил пакет, отковырял от него немного массы и бросил во флягу. Раздался тихий плеск, а потом что-то зашипело. На горлышке фляжки запузырилась розовая пена.

– Что это? – спросила Дрыгайло.

– Кровавый обмылок, – сказал Алексей, нехорошо улыбаясь. – Вернее, его раствор.

Утюговы смотрели на него, не в силах вымолвить ни слова.

– Пройдем через дверь директорского кабинета, – предложил Коршунов.

Он взял Сонину ладонь, во вторую руку взял свечу, и они пошли в кабинет. Виктор открыл дверь и осторожно выглянул в коридор. Как ни спешил полковник, он все же остановился на секунду и посмотрел на портрет, висевший в кабинете Утюгова над рабочим столом профессора.

– Кто это? – спросил он.

– Степан Комиссаров, наш бывший директор, – ответила Соня. – Замечательный человек был!

«Он и сейчас замечательный, но уже не человек», – хотел было сказать Владимир Евгеньевич, но передумал.

Теперь он знал, куда подевался бывший директор и как зовут пса, который остался в подвале.

– Все чисто, – сказал Виктор, – пойдем!

Они быстро побежали по коридору в сторону шахты лифта. На стенах, покрытых бирюзовой краской, плясали темные тени.

– Теперь вниз, – сказал Коршунов. – И тихо, чтобы не привлечь внимание крыс. Мы-то практически безоружны.

Они выбежали на площадку и остановились перед черным проемом. Двери лифта были открыты. Толстый трос, висевший в шахте, был еле виден в темноте. Из глубины тянуло сыростью. Откуда-то снизу слышался плеск.

– Быстрее, – сказал Рязанцев, прыгая вперед.

Он зацепился руками за трос, оцарапав ладони, и принялся спускаться. Соня остановилась на краю.

– Я недопрыгну, – сказала она, глядя на дрожащий трос, – я боюсь.

– Останешься здесь? – спросил Виктор.

Пчелкина оглянулась. Ей показалось, что на лестнице, ведущей к площадке лифта, мелькнуло что-то большое и светлое. Крыса?

– Нет, не останусь, конечно, – быстро сказала она Виктору, – но до троса я недопрыгну. К тому же я всегда очень плохо лазила по канату. Надо, конечно, было спортом заниматься, но кто же знал, что все так сложится?

Коршунов протянул руку и пощупал бицепс Сонечки. Он был как тоненькая ниточка.

– Соня, давай я первым перепрыгну на трос, а потом помогу тебе, – предложил Виктор.

– Давай, – согласилась Соня.

Виктор разбежался от края площадки, резко оттолкнулся от пола и повис на твердом шершавом тросе, поверхность которого была похожа на наждак. Проволока, лежавшая в его кармане и предназначенная для того, чтобы сделать отмычку и освободить Ларису и Еву, больно оцарапала его бедро.

– Теперь ты! – крикнул Коршунов девушке и посмотрел назад.

Слова застряли у него во рту. Виктор похолодел. Сердце замерло и ухнуло вниз, а потом отчаянно застучало. Сонечка стояла на краю шахты, а прямо за ее спиной приготовилась к прыжку большая крыса. Ее глаза сияли во тьме безумными красными огоньками. Соня крысу не замечала, полностью сосредоточившись на том, что видела перед собой.

– Соня! – изо всех сил закричал Коршунов. – Прыгай!

Девушка вздрогнула и обернулась. Послышался отчаянный девичий крик. Крыса бросилась вперед. Но за секунду до этого Пчелкина оттолкнулась от края и полетела в шахту, успев в последний момент уцепиться руками за ногу Виктора. Послышался треск рвущейся ткани. Туфля соскочила с ноги и полетела вниз. Крыса влетела в шахту вслед за Соней, перекувырнулась в воздухе и, царапая когтями воздух, рухнула вниз, в темноту. Секунду спустя послышался громкий плеск, а потом – приглушенные рыдания Сони, вцепившейся в ноги Виктора.

– Не раскисай, – сказал ей сверху Коршунов, – давай спускаться. Там девушки тонут, надо спешить.

Пчелкина отпустила его ноги и принялась спускаться по тросу. Делала она это очень медленно.

Рязанцев плюхнулся в ледяную воду и поплыл. Вокруг царила кромешная темнота. Вода доставала почти до потолка помещения.

– Степан! – позвал полковник. – Степан, вы здесь?

Впереди раздался короткий рык. Комиссаров был на месте.

– Они спускаются, – объяснил полковник псу. – Ключей мы так и не нашли, зато обнаружили молодого человека с жабрами и проволокой, из которой можно сделать отмычку. А девушки живы?

Пес испустил короткий горестный вой.

– Что? – тихо спросил Владимир Евгеньевич, чувствуя, как его сердце наполняется ужасом. – Что? Они не отвечают?

Комиссаров снова печально завыл.

Полковник бросился к камере невесты.

– Ева! Ева!! – закричал он отчаянно, прижимаясь ухом к двери.

Тишина. Ни ответа, ни плеска. Что-то коснулось его уха. Полковник поднял руку и одним жестким движением раздавил мозгоеда. Его место тут же занял второй. Владимир Евгеньевич нырнул, смывая с себя насекомых, и снова вынырнул.

– Ева, – позвал он еще раз.

Тишина. Рязанцев почувствовал, что по его лицу течет что-то горячее и соленое. Комиссаров горестно сопел рядом.

– Опоздал! Я опоздал! – страшно закричал полковник и прижал ладони к щекам.

Что-то большое и тяжелое с грохотом рухнуло на крышу лифта.

«Неужели кто-то из ребят сорвался?», – подумал полковник в отчаянной тоске. Его сердце сжималось от боли и отчаяния. Ева была главной любовью его жизни, и перспектива потерять ее Рязанцева ужаснула. Борясь с потоками воды, он подбежал к лифту, вытащил фонарик и посветил вверх. Прямо на него смотрела оскаленная крысиная морда. Грызун был мертв. Комиссаров подплыл поближе и тоже посмотрел наверх.

– Видимо, Коршунов и Соня не придут, – мрачно сказал полковник, – видимо, все пропало. Мы не смогли их спасти.

Степан завыл, подняв морду. Владимир Евгеньевич нахмурился, и в его глазах появился нездоровый блеск.

– Я хочу найти Утюгова, – медленно сказал он. – Найти и убить!

В казематах было тихо. Слышались только плеск воды и тяжелое дыхание зверя и человека.

Крыса протянула любопытную морду и понюхала флягу. Утюгов вздрогнул. Маргарита подтянула под себя ноги и обхватила голову старческими руками, покрытыми тонкой морщинистой кожей. Дрыгайло смотрела на грызуна с сочувствием. Гришин ничуть не испугался. Он слегка поболтал флягой и вдруг плеснул жидкостью прямо крысе в морду. Зверь отпрянул. Длинный хвост изогнулся, как удав. Острые, как рапиры, зубы щелкнули в непосредственной близости от шеи Алексея, но в следующий момент грызун упал и покатился по полу в судорогах.

– Кровавый обмылок в действии. Скоро крыса снова станет маленькой, – сказал Гришин, – как только измененные цепочки нуклеотидов заменятся на исходные, тело чудовища вернется к своим обычным размерам. Очень просто, как видите, – пожал он плечами и попытался спрятать флягу под свитер.

Утюгов протянул к Алексею руку.

– Что? – спросил Гришин, глядя на профессора. – Вы что-то хотели?

– Ты обещал, – сказал Валентин Эмильевич.

Его голос дрожал. Директор выглядел униженным и изможденным и вовсе не походил на того самоуверенного диктатора, который в течение долгого времени терроризировал сотрудников НИИ и наводил на них ужас.

– Дай хлебнуть, – сказала бухгалтерша.

– Вы для себя просите, Зинаида Валериевна? – спросил Гришин, вставая.

– Да, – кивнула женщина.

Взяв флягу, она сделала большой глоток.

– Фу, какая гадость, – сказала она. – Действительно, на мыло похоже. Даже на вкус.

Выпив препарат, Дрыгайло посмотрела на флягу, а потом на Утюговых.

– Можно, я дам им? – попросила она Алексея, показывая на профессора с дочерью. – А? Пожалуйста. Они так мечтали о моменте, когда найдут кровавый обмылок.

– Вы, Зинаида Валериевна, конечно, можете дать им выпить раствор, – тут же отозвался Гришин, – но не забывайте об охранниках, которых наш дорогой профессор сделал из неугодных ему ученых путем временного содержания молодых людей в подвале, кишащем мозгоедами. Также помните, пожалуйста, о десятке самоубийц, которые пошли на этот шаг после того, как Утюгов сделал их уродами. Кроме того, я должен напомнить вам, что директор получал свою долю из тех денег, которые поступили от перепродажи формул и технологий производства препаратов на Запад. То есть он не так уж и безобиден, и жалеть Утюгова вовсе не обязательно, – пояснил Алексей.

Дрыгайло оглянулась и посмотрела на профессора. Его глаза молили о милосердии. Маргарита тихо плакала. Ее мокрое старушечье лицо было покрыто глубокими морщинами.

– Не отдавайте им препарат, Зинаида Валериевна, – попросил Гришин, – они не заслуживают избавления.

– Это ты во всем виноват! – закричал Утюгов. – Ты! Я вынужден был заставлять людей работать, потому что ты постоянно требовал новых и новых научных результатов и тут же их продавал! Я не знаю, сколько денег получал ты, потому что мне перепадали только крохи!

Повинуясь внезапному порыву, Дрыгайло подала Утюгову флягу. Он вцепился в нее обеими руками и передал своей дочери. Маргарита сделала большой глоток, улыбнулась и протянула флягу отцу. Зинаида Валериевна ожидала, что Валентин Эмильевич тоже сделает глоток, но он просто спрятал ее в карман. А потом вытащил маленький пистолет и прицелился Гришину в лоб.

– Ты, Леша, – спокойно сказал профессор, – привык к тому, что ты мной помыкаешь, а я тебя слушаюсь и угождаю тебе. Но все это было вплоть до того момента, когда моя дочь получила обратно свою молодость.

Утюгов взглянул на Риту. Ее била дрожь. Морщины разглаживались прямо на глазах, провисшая кожа натягивалась, овал лица приобретал четкий девичий контур. Девушка наклонилась, и ее стошнило на пол.

– Действует, – улыбнулся профессор, а потом выстрелил Алексею в грудь.

Гришин упал на колени, не сводя ненавидящего взгляда с директора. Утюгов выстрелил второй раз. Пуля прошла навылет в районе плеча.

– А ты поверил моему несчастному виду? – рассмеялся Валентин Эмильевич. – Поверил, что я не хочу жить и выпью раствор обмылка, чтобы умереть и не мучиться вечной жизнью? Да как бы не так, – добавил он, глядя на умирающего Алексея. – Я с удовольствием буду жить вечно, и моя дочь тоже! Просто она несколько поспешила, неограниченно долгую жизнь можно получить только в старости. Вот когда Маргарита доживет до старости, тогда я и дам ей средство, продлевающее жизнь. А пока – рано!

Маргарита, которая выглядела намного лучше, с трудом встала на ноги, подошла к Алексею и пнула его носком туфли.

– Его надо добить, папа, – сказала она глубоким контральто, – он и так попил у нас немало крови! Помнишь, сколько раз мы сами и наши люди перерывали все вещи у него в комнате в поисках обмылка, который он в свое время украл у Комиссарова? Раз сто, не меньше. И никак не находили. Потому что тайник был у него в ботинках. А этот гад только посмеивался!

Алексей, лежавший на полу, с трудом вздохнул. Из пробитого легкого со свистом вырывался воздух. Утюгов прицелился и выстрелил Гришину в голову, а потом повернулся и посмотрел на Дрыгайло.

– А теперь вы, дражайшая Зинаида Валериевна, – сказал он, снова поднимая пистолет.

Пуля прошла в миллиметре от виска Дрыгайло. Профессор хотел было прицелиться еще раз, но тут послышался какой-то шум. Двери НИИ распахнулись, и на пороге появились бойцы спецназа.

– Стоять! Не двигаться! Оружие на пол! Руки за голову! – загремел голос Олега Склярова, ближайшего коллеги и соратника Рязанцева.

Профессор медленно опустил оружие. На его лице появилось затравленное выражение.

– Я директор института, – капризно сказал он. – По какому праву вы сюда врываетесь?

Не отвечая, Скляров быстро подошел к Гришину и осмотрел его раны, а потом пощупал пульс у Марины Яковлевны, лежавшей у стены.

– Поздно, они мертвы, – сказал он коллегам.

Потом Олег повернулся к Дрыгайло.

– В НИИ еще есть пострадавшие? – быстро спросил он.

– Есть, – печально кивнула Зинаида Валериевна, – тут сотни трупов!

Скляров уставился на женщину в недоумении. Его брови медленно поползли вверх.

– Товарищ капитан! – послышался крик одного из бойцов. – Смотрите, что здесь такое!

Олег подошел к лестнице, посмотрел вверх и схватился за сердце. На ступеньках лежало несколько мертвых тел в белых лабораторных халатах.

Труп крысы зашевелился, а потом с шумом рухнул в воду. В проеме показалось лицо Коршунова. Секунду спустя он прыгнул в воду и ушел туда с головой.