Тайна голубиного пирога Стюарт Джулия

Принцесса налила еще чая.

– Я очень ценю, что вы встретились со мной, несмотря на вашу занятость, и рассказали все это, мистер Пилгрим. Ведь вы проводите важные исследования. Скажите, что вы думаете о бронтозавре в Музее естествознания?

– Ооо, это замечательный образец.

– Мне странно слышать от вас такие слова, если учесть, что там ничего подобного нет.

Американец пригладил усы.

– Почему выдающийся палеонтолог не потрудился взглянуть на лучшую в нашей стране коллекцию, однако неустанно навещает статуи динозавров в Хрустальном дворце? Нынче каждому известно, что они не все анатомически правильные. Даже я знаю, что рог на носу игуанодона на самом деле является шипом на пальце его ноги. – Она помолчала немного. – Может быть, вы не хотите идти в полицию с вашей информацией потому, что вы не тот, за кого себя выдаете?

Корнелиус Б. Пилгрим разгладил ладонями брюки.

– Кто вы, мистер Пилгрим? – спросила Минк.

Мистер Пилгрим медленно поднял глаза. Он объяснил, что на самом деле палеонтолог, по крайней мере был им раньше. Еще подростком он познал очарование естественной истории и занялся изучением минералогии и анатомии. В итоге он стал охотником за ископаемыми останками, и его изыскания во многом способствовали развитию знаний о динозаврах. Особенную славу принесла ему находка скелета керазавра, переданного в дар Лондонскому музею естествознания.

Лишь много лет спустя мистер Пилгрим понял ошибку, стыд из-за которой будет преследовать его вечно. Глядя на фотографию скелета доисторического животного, который он в свое время с таким энтузиазмом собирал, думая о том, какая волшебная карьера его ждет, незадачливый палеонтолог вдруг понял, что перепутал его части. Бедняга с ужасом смотрел на хвост, увенчанный головой, торчащей из плеч, и на шею, оказавшуюся сзади.

– Я не мог поверить, что это сделал я, – проговорил мистер Пилгрим.

Пять ночей он не спал, размышляя о великом множестве людей, видевших проклятый скелет в музее, и о том вреде, который скандал нанесет его репутации, если кто-нибудь догадается о допущенной им оплошности. Но это было еще не все. Когда он набрался смелости взглянуть на фотографию еще раз, то заметил нечто, показавшееся ему уже настоящей вершиной глупости.

– Мне вдруг пришло в голову, что винтообразные рога, которые я прикрепил к черепу ящера, принадлежали козлу, который, вероятно, издох поблизости, – произнес он шепотом.

Осознание того, что он перепутал останки первобытного монстра с рогами жившего в девятнадцатом веке представителя жвачных, оказалось невыносимо. Покончив с палеонтологией, Пилгрим сжег все свои научные статьи и возвратил неоткрытыми коробки с костями и окаменелостями, присланные любителями. Но вскоре американца захватила новая навязчивая идея, еще более коварная. Видимо, потому, что шок из-за фатальной ошибки все еще не прошел, незадачливый палеонтолог, соблазненный манящими лепестками артишоков, увлекся вегетарианством. Он вдруг разом отрекся от грудинки, и все надежды на благоразумие были потеряны. Неудивительно, что вскоре Пилгрим погрузился в призрачный мир спиритизма. Он отрастил бороду и начал общаться с медиумами, от которых пахло фиалками, и с экстрасенсами, никогда не знавшими, когда он к ним придет, несмотря на их дар прорицания.

Наконец мать положила конец жизни, в которой доминировали капуста и фиктивные послания от мертвых. Зайдя с неожиданным визитом, она только взглянула на сына и тут же отправилась вниз, на кухню, где застала пребывавшую в отчаянии кухарку. Та уже подумывала уволиться, заявив, что ненормально работать в доме, где запрещено есть что-либо, обладающее хвостом. Мать сразу же поручила ей сходить к мяснику, и закипела работа: кухарка развила невиданную доселе кипучую деятельность, явно желая взять реванш за те четыре месяца, когда она готовила одни только овощи. К тому времени, когда прозвучал обеденный гонг, все в доме знали, что сейчас произойдет, за исключением самого Корнелиуса Б. Пилгрима. Когда его мать налила альберт-суп, сваренный из молодой дичи, нежирной ветчины, устриц и говяжьего окорока, он сразу же бросился вон из столовой, но обнаружил, что дверь заперта с другой стороны. Упрямец посмотрел на мать через отросшую челку и сразу понял: она не уступит. Аромат супа сломил его влю к сопротивлению. Бывший палеонтолог опустил голову и заплакал, скорбя по своему нелепому керазавру и по восторженной публике, стоящей в очереди, чтобы его увидеть. Бедняга рыдал из-за того, что отказался от карьеры, некогда занимавшей все его время, оплакивал все несъеденные колбасы, которые так упрямо отвергал.

Вытирая слезы, струившиеся по его клочковатой бороде, блудный сын покорно взял ложку и принялся за еду. Ему потребовалась неделя, чтобы полностью прийти в чувство и отказаться от своих чудовищных бакенбард. Вернувшись в кабинет, место своего позора, Пилгрим решил отныне поставить свои научные таланты на службу добру. Он начал исследовать сверхъестественные явления, разоблачая проделки самых отъявленных обманщиков и мошенников. Именно Пилгрим вывел на чистую воду Эсмеральду Шаффлкок, занимавшуюся столоверчением. В течение многих лет она поражала зрителей не только своим даром, но и красотой, в то время как вес многих ее коллег перевалил за сто килограммов. Однажды вечером, когда эта женщина-медиум сидела за столом, передающим сообщения от мертвых, он вышел на сцену и поднял ее юбки, шокировав этим аудиторию. Джентльмены, находившиеся в зале, прикрыли глаза руками, но, подглядывая через растопыренные пальцы, они, к своему ужасу, увидели некий ударный инструмент, привязанный к ее стройной ножке.

Однако самый грандиозный триумф ожидал Корнелиуса Б. Пилгрима, когда он вывел на чистую воду Эсмонда Уинтерботтома, знаменитого гуру спиритизма. Возможности этого человека были столь велики, что, по его словам, он мог вызвать даже дух Шекспира. Замаскировавшись при помощи фальшивой бороды и очков, Корнелиус Б. Пилгрим попал на один из сеансов спирита и стал ждать, когда появится призрак великого драматурга. Свет убавили, мистер Уинтерботтом тяжело опустился на стул и, не теряя времени, быстро впал в транс. Внезапно раздался звук клавесина, хотя самого инструмента в помещении не было. Вдруг с пола поднялась распростертая фигура человека, лицо которого выражало поэтическое вдохновение, и медленно вылетела в открытое окно ногами вперед. Она развернулась, пролетела несколько ярдов и вернулась обратно через следующее окно. После нескольких таких возвращений Корнелиус Б. Пилгрим поднялся со стула, выхватил из руки призрака перо и принялся щекотать им его пятки трехсотлетней давности. Музыку заглушили радостные повизгивания, быстро перешедшие в неконтролируемый приступ истерии. Вскоре раздался громкий стук – это «драматург», сотрясаясь в конвульсиях, упал со своего аппарата. Затем разоблачитель сам взобрался на хитроумное устройство и воспарил, то вылетая из окна, то возвращаясь обратно, декламируя при этом «Гамлета». Эсмонд Уинтерботтом вдруг резко вышел из транса и скрылся через люк в полу. Последнее, что было о нем слышно: он отрекся от Америки и поселился в Пиблсе, в Шотландии, где стал носить килт никогда не существовавшего клана[31].

В результате этих разоблачений Корнелиус Б. Пилгрим стал настолько известным, что переодевание больше не срабатывало: его стали прогонять раньше, чем он успевал добраться до гостиной, где намечался очередной сеанс. Вот почему ему пришлось сменить занятие и объявить себя охотником за призраками, специализирующимся на домах с привидениями, где раздаются странные стуки, звон цепей и таинственные шаги.

Мистер Пилгрим отхлебнул из чашки.

– Я приехал в Хэмптон-Корт по просьбе генерала. Тот хотел, чтобы я исследовал случаи появления призраков, намереваясь включить их в свою историю дворца, – признался мистер Пилгрим. – Генерал велел мне никому не говорить, зачем я сюда явился, иначе пришлось бы хлопотать об официальном разрешении на проведение исследований. Вдобавок я вызвал бы недовольство здешних квартирантов. Они ненавидят, когда кто-то интересуется привидениями: из-за повышенного внимания к ним увольняются слуги. Я затаился в темноте Фонтанного двора, ожидая появления призраков, и вытащил свой пистолет, заслышав странный звук, раздавшийся как раз в тот момент, когда во двор вышла леди Монфор-Бебб. Не знаю, кто из нас двоих больше испугался, но я, конечно, пострадал сильнее, – добавил он, массируя шишку на голове. – Просто удивительно, что она не посшибала с ног захвативших ее некогда в плен афганцев.

Тут мистер Пилгрим поднялся, сообщив, что у него назначена встреча, и направился к двери. Глядя, как он уходит, Минк снова обратила внимание на превосходный покрой его пиджака. Зачем человеку, якобы поглощенному поисками убийцы друга, тратить время и силы на то, чтобы заказывать новый костюм? Если же предположить, что американец воспользовался поездкой в Лондон, где лучшие портные в мире, почему бы ему просто не положить новый костюм в чемодан и не надеть его, когда он вернется домой? Уместна ли подобная озабоченность своим внешним видом, когда принимавший его человек только что умер? Пока лодочник вез Минк обратно через Темзу и ветер поднимал оборки ее платья, в голове принцессы созрел ответ: здесь, определенно, замешана женщина.

Вернувшись во дворец, Минк не обратила ни малейшего внимания на продавца водяного кресса, который смотрел на нее с надеждой во взоре. Она пересекла Часовой двор и направилась вверх по лестнице к Галерее серебряного жезла. Раскрасневшаяся кухарка в заляпанном кровью фартуке и со следами муки на лбу не сразу открыла ей дверь. Взглянув на бирюзовые серьги принцессы, кухарка сообщила ей, что леди Беатрис нет дома. Принцесса сможет найти ее в Цветнике, той части Прудового сада, которая открыта только для жителей дворца.

– Мне надо идти, ваше высочество, – добавила она, – на кухне меня ждет кусок говядины, за которым нужно следить. Чем скорей ее светлость обзаведется новой прислугой, тем лучше. У меня есть более важные дела, чем встречать гостей у входной двери. И кстати, дайте мне знать, когда арестуют вашу служанку. Моя племянница ищет работу.

Минк быстро нашла леди Беатрис на затененной скамейке у стены сада. Рядом с ней стояла корзинка. Глаза леди были закрыты. На ней была большая мятая соломенная шляпа, которую ее хозяйка, как видно, понизила в ранге и стала использовать только для прогулок в саду. Когда принцесса более внимательно присмотрелась к сидящей, она заметила, что та не испытывает столь большого удовольствия от тепла весеннего солнышка, как можно было подумать. Леди Беатрис сидела, крепко сжимая секатор, челюсти ее были плотно сомкнуты. «Неужто эта женщина, обожающая накладные локоны и причудливые шляпки, способна отравить генерала?» – пришло на ум принцессе.

Внезапно леди Беатрис повернулась к ней.

– Рада видеть вас, принцесса, – сказала она, прикладывая руку к сердцу. – Когда я услышала, как заскрипели ворота, на какое-то ужасное мгновение подумала, что это снова полицейский инспектор. Я, право, не отказалась бы выпить немного бренди, но, боюсь, моя кухарка уже с ним разделалась.

– Она была в порядке еще минуту назад, когда я к вам заходила, но до какого состояния дойдет к тому времени, когда говядина будет готова, остается только гадать, – сказала Минк, садясь рядом на скамейку. – Что было нужно этому ужасному инспектору? – спросила она небрежно.

Леди Беатрис объяснила, что он обнаружил в аптеке запись о недавней покупке ею мышьяка.

– К сожалению, я совершенно забыла о нем, как это обычно со мной бывает. И только когда он сказал, что мое имя значится в списке покупавших яды, я все вспомнила. То, что я сначала отрицала этот факт, наверное, показалось ему очень подозрительным, и он принялся строчить в своем проклятом блокноте. Я объяснила ему, что он имеет дело с дочерью маркиза и что мой покойный муж был не только капитаном армии, но и хранителем драгоценностей короны в Тауэре. Однако, по всей видимости, это не имеет значения, когда речь идет об убийстве, – добавила леди Беатрис с негодованием.

В конце концов она была вынуждена сказать инспектору правду: ей потребовался мышьяк потому, что дворцовые коты постоянно угрожали ее птицам.

– Правда, я не зашла слишком далеко: только смешала яд с молоком. Я вдруг подумала обо всех моих соседях, чьи колени эти существа согревают зимой, о радости общения с котами, которую эти люди испытывают. Просто не смогла довести свой замысел до конца. Я чувствую стыд даже оттого, что подобное пришло мне на ум, – сказала она, опустив голову.

Принцесса заверила ее, что не расскажет об этом ни одной живой душе.

– Я должна извиниться за свою служанку, которая пустила слух, что несколько ваших голубей были проданы мяснику. Это, должно быть, шокировало вас, – добавила Минк, пристально наблюдая за собеседницей.

Леди Беатрис еще крепче сжала секатор.

– Да, я слышала про это, – ответила она сердито. – Служанка леди Бессингтон рассказала моей кухарке. Я была в ярости, сами понимаете, но ничуть не удивилась. Генерал постоянно жаловался на моих птиц лорд-гофмейстеру, который попросил миссис Бутс проследить, чтобы я от них избавилась. Но я по-прежнему не обращаю на нее внимания.

– И это правильно, – сказала принцесса, откидываясь на спинку скамьи. – Наши питомцы очень дороги для нас. Однажды у меня жила канарейка. Такая милая птичка. – Она помолчала. – Почему вы решили держать голубей?

Леди Беатрис покрутила в руке колечко горчичного цвета.

– Один из служителей дворца подарил мне пару голубков, – ответила она. – По-видимому, он приятель птичника. К счастью, самец и самочка пришлись по душе друг другу. Это такой захватывающий ритуал! – Она встала и повернулась к принцессе. – Я, пожалуй, начну работу, а то снова пойдет дождь, и сорняков вырастет еще больше. Полицейский отнял у меня много времени, но, по крайней мере, это отвлекло его от вашей служанки. Кажется, некоторые местные жители держат пари, как скоро инспектор ее арестует. Однако я не далее как сегодня утром втолковывала моей кухарке, что на вид Пуки не из таких. Большие ноги совсем не свидетельствуют о преступных наклонностях, сказала я ей. Важный признак здесь – необычная форма головы, хотя Корнелиус Б. Пилгрим, похоже, является исключением. Может, в случае с иностранцами это правило не действует. – Она взяла корзину. – Самое смешное во всей этой истории то, что нынче утром, когда этот ужасный полицейский попросил меня показать ему склянку с ядом, я отвела его на кухню, а мышьяка там уже не было.

Пуки открыла дверь, выходящую в сад, и осторожно выглянула наружу. Ей не хотелось покидать дом, потому что, когда она завязывала ленты на шляпке принцессы, та чихнула три раза. Служанка выразила надежду, что ее хозяйка чихнет еще раз, иначе это будет плохим предзнаменованием. Минк не могла больше сдерживать раздражения и заявила, что, если Пуки действительно не хочет, чтобы ее увезли в полицейском фургоне, пусть поскорее отправится к Элис Кокл и постарается что-нибудь у нее узнать. Ведь из всех слуг эта девушка единственная, кто может посочувствовать в беде, а кроме того, она обожает сплетничать.

Видя, что инспектора Гаппи нет поблизости, Пуки быстро пошла вдоль по Моут-лейн к тюдоровской части дворца, наклонив голову и крепко сжав кулаки. Она и в прошлом уже не раз была близка к смерти. Например, во время штормов, в которые она попадала, когда работала айей – няней, путешествующей со своими хозяевами из Индии в Англию. Бывало, судно качало так сильно, что Пуки мысленно прощалась со своей матерью. Дважды ей доводилось видеть блеск ножа, когда судьба завела Пуки в Лондон, брошенная господами, она слонялась по опасным улицам Ист-Энда. И оба раза Провидение спасало ее. И наконец, был случай, когда махараджа вытащил ее из-под колес экипажа в Сохо, когда она лежала в грязи на дороге, не в силах пошевелиться. Но ничто не страшило Пуки больше, чем мысль о повешении. Ночами ей снилось, как люк эшафота открывается и она падает в него с веревкой на шее, но не теряет сознания сразу, а остается висеть, медленно умирая, и подол платья не закрывает ее больших ног. А пробудившись, Пуки представляла себе, как ее матери рассказывают о бесславном конце дочери, который навлечет позор не только на ее близких, но и на семью махараджи.

Один из солдат показал ей путь к Рыбному двору – высокому узкому проходу со стенами из красного кирпича. Там когда-то хранили свежие продукты для кухни Генриха VIII. Служанка заметила явные признаки жилья. На нескольких окнах пестрели в ящиках весенние цветы, одна из занавесок шевельнулась при звуке ее шагов. Пуки нашла апартаменты графини по табличке с ее именем и, стиснув кулаки, стала ждать перед дверью, когда ей откроют. Вдруг она услышала позади себя шаги и обернулась. Но это оказался всего лишь Пайк, рассыльный мясника, обходивший покупателей с корзиной на плече.

Элис появилась в дверях и сразу же отступила назад, чтобы дать Пуки пройти.

– Нам повезло, – сказала девушка, когда они поднимались по лестнице. – Ее светлость сейчас на собрании Британского птеридологического общества, которое имеет какое-то отношение к папоротникам. Она без ума от этих растений, они даже изображены на ее чайном сервизе.

Элис провела Пуки в гостиную, где показала многочисленные образцы папоротников. Горшками с ними была уставлена вся комната. Девушка обратила внимание Пуки на стоящий под окном стеклянный террариум для растений, заполненный кружевными веточками, которые, изгибаясь, льнули к стеклу.

Затем горничная повела Пуки наверх, в свою комнату на чердаке, где они сели на железную кровать, над которой висело изображение Девы Марии. Спросив, не голодна ли Пуки, девушка открыла шкаф и достала жестяную банку с печеньем «Ховис».

– Оно полезно для костей, мозга и мышц, – сказала она, угощая гостью.

– Не верю рекламе, – сказала Пуки, беря пару печений. – Я принимала пилюли, придуманные доктором Соловьем. Он обещал дать людям голос проповедника, но мой не тянет даже на голос пономаря. Если то, что прописал доктор Хендерсон, не поможет, он станет лечить меня электричеством. Ее высочество говорит, что сможет освещать мною гостиную.

Элис прислонилась к стене, свесив ноги с кровати, и разгладила свой белый фартук.

– Какая она? – спросила юная горничная. – А знаешь, один из моих двоюродных братьев как-то встретил ту девушку, что приходила к вам по утрам чистить башмаки и ножи.

Пуки тоже откинулась назад рядом со своей собеседницей, ноги которой были маленькими, как у подростка.

– Она очень хорошая госпожа, но иногда я вынуждена подсказывать ей, что делать, – сказала Пуки, устало качая головой.

Элис вдруг повернулась к ней, нахмурившись.

– Голос слуг никогда не должен раздаваться в присутствии их хозяев, кроме тех случаев, когда это необходимо. Да и тогда говорить следует как можно меньше. Тебе нужно помнить об этом, – сказала она.

Пуки надменно вздернула подбородок:

– Ее высочество всегда благодарит меня за советы.

– Ты ведь не разговариваешь с ней, когда приносишь уголь или накрываешь на стол?

Гостья кивнула.

– Это и есть самое подходящее время. А еще – когда я вытираю пыль, – проговорила Пуки, набив рот печеньем.

Элис широко открыла глаза от изумления:

– Странно, что она не берется за книгу всякий раз, когда ты приходишь в комнату.

– Моя хозяйка так и делает, но она может читать и слушать одновременно, – ответила Пуки, смахивая крошки с губ.

– Помалкивала бы лучше, а то она избавится от тебя, и ты закончишь тем, что станешь работать в семье лавочника, – предупредила Элис, нахмурившись. – Такое случилось с моей подругой. Она рассказывала госпоже анекдоты, услышанные от торговцев.

– Моя хозяйка не любит анекдоты торговца салом, шутки мусорщика и старьевщика. Но она очень любит анекдоты торговца маслом, – сообщила Пуки с довольной улыбкой. – Иногда я их рассказываю, и тогда хозяйка закрывает лицо газетой. Не желает, чтобы я видела, как она смеется. Мои анекдоты кажутся ей такими смешными, что она умоляет раз и навсегда забыть про них. Часто я рассказываю их принцессе дважды за утро, просто чтобы развлечь ее.

– Удивительно, что она не уходит из дому, чтобы поменьше тебя видеть.

– Она уходит, – сказала Пуки, вгрызаясь в очередное печенье. – Иногда ей нужно выйти в сад, чтобы успокоиться.

Элис посмотрела на нее с сомнением.

– Что общего между зонтом и блином? – спросила Пуки, ухмыляясь.

Ее подруга пожала плечами.

– Гостям предложишь – потом не увидишь! – фыркнула Пуки, закрывая рот ладонью.

Элис осталась сидеть с каменным лицом.

– Ее высочество любит вот этот: почему у джентльменов всегда имеется надлежащая трость для прогулок? – спросила Пуки, и плечи ее затряслись от хохота.

– Понятия не имею.

– Потому что она при-надлежит им! – закричала Пуки, схватившись за живот.

Элис посмотрела на потолок.

– А вот этот мой любимый. Каким следователем должен быть профессор? – спросила Пуки, давясь от смеха, но не смогла дождаться ответа. – Ис-следователем! – взвизгнула она, вытирая слезы.

Элис коснулась ее руки.

– Послушай, ты никогда не догадаешься, что произошло сегодня утром, – проговорила она, меняя тему.

– Что? – спросила Пуки, все еще смеясь.

– Экономка доктора Хендерсона принесла моей хозяйке цветы.

Лицо у Пуки вытянулось.

– Она сказала, это розы от доктора, и объяснила, что их название «Ла-Франс» на языке цветов означает: «Ждите меня при лунном свете». Ее светлость не знала, что делать, когда я передала ей это послание, и велела мне спрятать букет за шторой, если кто-то зайдет. Как бы хороша ни была графиня, я не понимаю, что доктор в ней нашел: ведь она намного старше его и постоянно жалуется на бедность.

Пуки нахмурилась: известие о том, что Хендерсон шлет цветы кому-то, кроме ее хозяйки, сразу отрезвило ее. Пока Элис ходила вниз, чтобы заварить чай, Пуки сидела на кровати, поедая печенье. Каждый раз, стряхивая крошки и протягивая руку, чтобы взять новое, она давала себе слово, что вот это будет последним. Вспомнив, зачем пришла, Пуки заглянула под умывальник и кровать, испытывая угрызения совести оттого, что обыскивает комнату своей единственной подруги. Залезла в комод и изучила его содержимое, отодвинув в сторону чулки и нижнее белье. Там не было ничего интересного. Услышав шаги, Пуки вновь села на кровать.

Вошла Элис с чайным подносом. Пуки встала и открыла буфет.

– Я уберу печенье, а то я его съем и мои ноги станут еще больше, – пояснила она.

Внутри буфета что-то мешало поставить банку с печеньем. Протянув руку, Пуки вытащила склянку с мышьяком. Щеки Элис мгновенно порозовели.

– Я как раз хотела от этого избавиться, – сказала она, поставив на стол поднос дрожащими руками.

Сидя на кровати, Элис рассказала, что ходила на кухню леди Беатрис попросить взаймы немного крахмала, но тут прозвенел колокольчик, и кухарка пошла наверх, к хозяйке. Почувствовав голод, Элис осмотрелась в поисках чего-нибудь съестного и увидела бутылочку с ядом.

– Я положила ее в карман из боязни, что кухарку обвинят в убийстве генерала. Слугам вечно приписывают то, чего они не делали. Тебе ведь нравится крепкий чай? – спросила она, беря в руки заварочный чайник.

Пуки встала.

– Мне пора возвращаться в Чащобный дом. Ее высочество будет сама не своя, беспокоясь, куда я подевалась, – заявила она решительно.

Входная дверь закрылась, и Пуки отправилась в обратную дорогу через Рыбный двор. На сердце у нее было еще тяжелее, чем когда она шла к Элис. Служанка оглянулась, размышляя, возможно ли, что эта девушка отравила генерала и устроила так, чтобы подозрение пало на нее, Пуки? А когда она подняла глаза, то заметила Элис, которая стояла у окна в гостиной и наблюдала за ней.