Тайна голубиного пирога Стюарт Джулия

В январе 1842 года четыре с половиной тысячи военных и двенадцать тысяч гражданских, женщин и детей, отправились в путь, ступая по глубокому снегу. Большинство дам несли на носилках и в паланкинах впереди отряда, но леди Монфор-Бебб ехала верхом. Арьергард был обстрелян, как только они покинули казармы. Сипаев и обозников убивали, а некоторых выводили из колонны, и они ждали, убьют их или оставят погибать от холода. Дети лежали на снегу то здесь, то там, брошенные матерями, которые, пройдя еще немного, сами падали на землю и умирали. Некоторые солдаты и обозники, у которых не было ни огня, ни укрытия, замерзли в первую же ночь.

– Никогда не забуду того холода. Кавалеристов приходилось сажать на коней, потому что бедняги едва могли двигаться.

Многие носильщики умерли, и женщин стало некому нести. Большинство из них сидели в корзинах, навьюченных на верблюдов, вместе с детьми. Они ничем не были защищены от продолжающегося вражеского огня. На многих были одни ночные сорочки. Приходилось пить шерри, чтобы спастись от холода.

Бойня началась, когда они вошли в Хурд-Кабульское ущелье, имеющее пять миль в длину.

– Я была ранена пулей в ногу. Мне еще повезло: около пяти сотен солдат и более двух с половиной тысяч гражданских погибло.

Спустя три дня после того, как они вышли из Кабула, продолжила рассказчица, вождь афганцев предложил, чтобы женщины и дети были оставлены под его защитой, а женатые офицеры сопровождали жен.

– У нескольких были на руках грудные дети, родившиеся всего несколько дней назад.

Была достигнута договоренность, что остальные продолжат идти в Джелалабад. Но вскоре афганцы устроили страшную резню. Выжил только один человек, он прибыл едва живой в пункт назначения, к ужасу тех, кто ждал прихода армии и не мог понять, куда она пропала.

Заложников гнали по дороге, усеянной телами людей, многих из которых они узнавали. Некоторые из них, обмороженные и лишившиеся рассудка, были еще живы.

В Будиабаде заложников три месяца продержали в пяти грязных комнатах, до десяти человек в каждой. Другие спали в сараях и в погребах.

– Нам разрешали ненадолго выходить, чтобы размяться, у нас было несколько колод игральных карт. А еще кто-то сделал доски для нардов.

В апреле их поселили в окрестностях Кабула, где условия оказались значительно лучше. Там даже был сад.

– Но тревога никогда не покидала нас.

В конце августа их опять перевели в новое место, на этот раз в Бамиан. Там условия жизни снова ухудшились. Спасение пришло только в сентябре.

– Мой супруг тогда тоже выжил, он погиб двумя годами позже в сражении, – проговорила рассказчица, опустив голову. – Больше я замуж не вышла. Боль от утраты была слишком велика.

Наступила тишина. Взор леди Монфор-Бебб вновь обратился в сторону окна. Другие дамы молча смотрели на скатерть.

Заложники все это время пребывали в неведении, убьют их сегодня или завтра, продолжила рассказчица. Больше всего ей недоставало самых простых вещей, например возможности поиграть на рояле. Она никогда не была достаточно опытной музыкантшей и поклялась брать уроки, если выживет. После освобождения леди Монфор-Бебб испытывала чувство вины за то, что судьба ее пощадила, поэтому посвятила себя благотворительности, которой занимается и теперь.

– День, когда я прекращу свою деятельность, будет днем моей смерти.

Но только недавно, поняв, что жизнь ее приближается к концу, леди Монфор-Бебб вспомнила некогда данное себе обещание и стала брать уроки игры на фортепиано.

– Каждый раз я играю в память о тех шестнадцати тысячах людей, которые были убиты или умерли от холода. Пусть они знают: я совершила кое-что стоящее в моей жизни, которую судьба по какой-то причине мне оставила, – завершила она свой рассказ.

Доктор Хендерсон мыл свой термометр, обдумывая, что бы ему надеть на маскарад, когда влетела миссис Бутс и уселась в кресло перед его письменным столом.

– Боюсь, со мной случилось что-то ужасное, доктор, – заявила она, вытаращив глаза.

После того как приступ кашля закончился, терапевт прослушал ее легкие. Он посоветовал миссис Бутс немедленно лечь в постель и отдохнуть, а также почаще ставить горчичники и припарки из льняного семени на спину и на грудь.

– И то и другое следует держать по меньшей мере полчаса, – сказал он, – а затем через каждые три или четыре часа прикладывать снова. А также, миссис Бутс, выпейте немного сурьмяного вина[29], если у вас затруднено отхаркивание мокроты, – добавил он, беря в руку перо.

Экономка в ужасе посмотрела на него:

– Я не могу лечь в постель, доктор, у меня слишком много дел. Все жильцы нарушают правила, и нужно реагировать на их жалобы. Одна леди возмущается, что у нее на кухне сквозняк. Окна, видите ли, выходят во двор, где всегда дует ветер. Вот ее кухарка и грозится уйти. А другая леди уверяет, что люди купаются голышом в Темзе прямо напротив ее окна.

Доктор стал выписывать рецепт:

– Вам нужно несколько дней отдохнуть, миссис Бутс.

Экономка наклонилась к нему:

– Дела обстоят еще хуже, чем вы думаете, доктор.

– Почему? – спросил он, поднимая голову.

Миссис Бутс откинулась на спинку кресла и ухватилась за подлокотники:

– Я кое-что вижу!

– Знаю, что в последнее время призраки появляются во дворце, как никогда, часто, но такие видения не причиняют никакого вреда здоровью.

– Я вижу не призраков.

– А что?

Экономка моргнула:

– Обезьянку.

Доктор Хендерсон постучал пером по столу.

– А раньше у вас случались галлюцинации? – осведомился он.

– Несколько раз, доктор, – ответила экономка, потуже закутываясь в шаль. – И всегда это одно и то же: обезьянка в красных вельветовых штанишках, сидящая на колпаке дымовой трубы.

– Хоть я прежде и рекомендовал вам пить шерри, миссис Бутс, вы не должны им увлекаться. Алкогольная зависимость – страшная вещь. Пьянство ведет к работному дому, тюрьме и лечебнице для душевнобольных, к полной умственной деградации. Шерри пойдет вам на пользу, только если вы станете соблюдать меру. А еще покупайте его у надежного продавца, чтобы не приобрести подделку. Так что я, пожалуй, возьму свои слова назад и посоветую вам избегать сурьмяного вина, – произнес доктор, выписывая вместо прежнего рецепт настойки опиума. – Она столь же эффективна, – добавил он, вручая его пациентке. – Надеюсь, миссис Бутс, теперь вы увидите только тех обезьянок, которые живут в зоопарке.

Вскоре после ухода экономки в кабинет неуверенной походкой вошел преподобный Грейлинг, в белом воротничке, атрибуте его сана. Доктор пытался подавить в себе чувство антипатии, которое испытывал к этому человеку. Плохо было уже то, что священник не прислушивался к медицинским советам и пил слишком много, хотя это могло вызвать приступ подагры. Еще хуже было его увлечение шарлатанскими снадобьями, видимо из-за свойственной служителям церкви привычки верить в описанные Библией чудеса. К вящему негодованию доктора, деревенский аптекарь вывесил в своем окне объявления, рекламирующие универсальные средства от всех болезней и содержащие хвалебные отзывы священника. «Ни один служитель церкви, достойный взойти на кафедру, не обойдется без пилюль доктора Соловья для укрепления голоса», – заявлялось в одном из них. «Искренне признаюсь, что я большой поклонник укрепляющего средства мистера Тонуса, которое всегда принимаю перед тем, как читать проповедь», – гласило другое. «Обжорство – грех, а я строен благодаря таблеткам от полноты, которые предлагает мадам Худоба», – говорилось в третьем.

Держась обеими руками за подлокотники, священник с гримасой боли на лице опустил свое грузное тело в кресло.

– Мои колени, доктор, – проговорил он, глядя на собеседника через маленькие очки. – Еле дошел сюда.

Попросив пациента закатать штанины, доктор обошел письменный стол и осторожно сжал каждое из коленей, спрашивая, болит ли оно.

– Да, – последовал негромкий ответ.

– Так и думал, что может болеть, – сказал доктор, подавив желание нажать еще раз, посильнее, и возвращаясь на свое место. – Я не сталкивался с более тяжелым случаем воспаления коленного сустава. Как правило, оно встречается у служанок. Вам нужно завести домашнюю прислугу либо молиться не столь усердно.

Священник провел рукой по аккуратно причесанным седым волосам:

– Пожалуй, в последнее время я просил у Бога прощения немного чаще, чем обычно.

– Вот как? – произнес доктор, приподняв бровь. – Что вы такое натворили?

– Я задумал убийство.

Доктор, привыкший к тому, что пациенты доверяют ему самые темные тайны, сохранил самообладание.

– Генерала? – спросил он.

– Нет, миссис Бутс.

Доктор выпрямился на своем стуле:

– Но я только что ее видел.

– О нет, я не совершал его, – ответил священник. – Только в мыслях. Эта женщина во все вмешивается. Она не впускает Лорда Слаггарда в церковь. Говорит, его шерсть остается на алтарном покрове.

– Лорд Слаггард? Кажется, я с ним не знаком.

– Дворцовый кот-мышелов. Меня донимают крысы. А еще миссис Бутс настаивает на том, чтобы держать вино для причащения под замком.

Доктор кивнул:

– У нее есть на то основания.

– Все мы не без греха, доктор, и это хорошо, иначе и вы, и я остались бы без работы.

Доктор Хендерсон объяснил, что лечиться нужно с помощью специальных вытяжных пластырей. Содержащееся в них едкое вещество приводит к образованию на коже волдырей, опухоль рассасывается и исчезает. А еще важно дать отдых коленям.

– Боюсь, вам придется молиться, лежа на спине, – пошутил доктор, откидываясь назад и сплетая пальцы рук. – Представьте, что вы одно из тех изваяний, что лежат на могильных плитах в Вестминстерском аббатстве.

После того как священник, прихрамывая, вышел из кабинета, терапевт стал готовиться к визиту в Чащобный дом. Он нанес помаду на волосы, которые, однако, тут же вновь закудрявились, облачился в новый сюртук и посмотрел на себя в зеркало. Повернувшись сперва в одну сторону, потом в другую, доктор Хендерсон никак не мог отделаться от чувства, что видит перед собой помощника портного, который слишком злоупотреблял мучным и сладким – типичной холостяцкой едой. Когда доктор надел новый цилиндр, настроение у него окончательно упало. То, что он увидел в зеркале, увы, свидетельствовало о полном здравомыслии его шляпника.

Схватив карманный футляр с медицинскими инструментами, доктор выглянул за дверь, надеясь избежать встречи со своей домоправительницей. Когда Хендерсон понял, что является объектом нежных чувств миссис Неттлшип, он старался не попадаться ей на глаза, опасаясь, что может чем-то поощрить ее. Но чем больше доктор ее игнорировал, тем громче она мурлыкала себе под нос, пока не пришла беда: она стала петь свою песню, не обращая ни малейшего внимания на чувства других. Когда фальшивые ноты доносились до приемной доктора, владелец коровы глох на одно ухо, кровяное давление у дегустатора эля подскакивало, a мастер, делавший клетки для птиц, объявлял, что жить больше не стоит, и уходил, не желая лечиться.

Доктор как раз закрывал входную дверь, мысленно уже поздравляя себя с удачным побегом, но вовремя вставленный в щель башмак экономки помешал ему.

– Видать, собираетесь проведать пациентов во дворце? – сказала миссис Неттлшип. Рыжие волосы беспорядочно вились вокруг ее белого вдовьего чепца.

– Верно, и мне лучше бы не задерживаться, – ответил доктор, делая шаг назад.

Опершись подбородком на сложенные руки, домоправительница спросила:

– А как поживает леди Бессингтон?

– Боюсь, по-прежнему страдает от острого приступа птеридомании[30], но с этим я ничего не могу поделать.

Экономка улыбнулась:

– Каково бы ни было ее состояние, оно, сдается мне, вызвано любовью.

– Вы совершенно правы, миссис Неттлшип, птеридомания всецело связана с любовью к папоротникам. Здесь налицо, если хотите, одержимость этими растениями. Боюсь, у моей пациентки мания достигла последней стадии. Но, как и все навязчивые идеи, она вполне безвредна: заставляет людей бежать из дому на свежий воздух, бродить в поисках разных видов папоротников. Нет ничего полезнее для фигуры, – добавил он, выходя на садовую дорожку.

Домоправительнице пришлось бежать, чтобы поспеть за ним.

– Любовь зрелой женщины, да еще потерявшей мужа, требует особенно бережного обращения. Увы, дело не движется, доктор. А ведь всякая вдова подумывает о повторном браке.

Доктор Хендерсон повернулся к ней:

– Конечно не движется, миссис Неттлшип. Как ни больно мне это говорить, все останется на прежнем месте. И вы должны это понять.

Экономка вцепилась в его руку.

– Не могу ли я чем-нибудь помочь? – спросила она. – Что, если я попрошу вашего нового шляпника отдать вам назад деньги?

– Вы не в силах помочь абсолютно ни в чем, – ответил доктор, стряхивая ее руку. – Нужно с этим смириться. Между нами ничего нет. А теперь извините меня, я спешу.

– Я не сдамся, доктор! – крикнула она ему вслед. – Такой милый молодой человек, как вы, заслуживает объятий вдовушки.

Когда три леди покинули Чащобный дом, Минк отправилась на поиски главной дворцовой сплетницы. Наконец она нашла миссис Бутс в Королевской церкви: та натирала до блеска скамьи перед алтарем. Органист громко заиграл в тот момент, когда принцесса окликнула экономку, поэтому Минк пришлось вдобавок похлопать ее по плечу, чтобы обратить на себя внимание. Миссис Бутс взвизгнула, разбудив Лорда Слаггарда, который в ужасе спрыгнул с алтаря и убежал, подняв хвост трубой.

Экономка опустилась на скамью, приложив руку к сердцу.

– Не обезьянка ли сейчас выбежала, ваше высочество? – спросила она.

– Нет, миссис Бутс, это был кот, – ответила Минк, присаживаясь рядом с ней. – Как жаль, что он убежал. Я так люблю животных. Будь моя воля, я завела бы себе целый зоопарк.

Экономка вздрогнула:

– Лично я люблю только тех зверей, которых забили на бойне, а потом положили мне на тарелку, желательно с небольшой толикой горчицы.

Минк покачала головой:

– Это не мой случай, миссис Бутс. Вы бы видели, кого я хотела привезти с собой в Хэмптон-Корт. Больших жирных шипящих змей.

Экономка повернулась к ней, раскрыв рот.

Минк кивнула:

– О да. Пятерых для начала. Хотя одна из них непременно уползла бы в чью-нибудь постель. Возможно, даже в вашу.

Миссис Бутс отпрянула.

– Должна сознаться, я хотела привезти их тайком, рассчитывая, что вы ничего не заметите. Но моя служанка объяснила мне, что правила есть правила и, должно быть, существует очень веская причина, по которой присутствие во дворце домашних питомцев строго запрещено. Она спросила, с чего бы это мне вздумалось, будто я выше правил? Что ж, она права. Закон обязателен для всех.

– Что верно, то верно, – согласилась потрясенная экономка, все еще представляя себе змею в собственной постели.

– Эта служанка спасала меня от необдуманных поступков множество раз, даже не могу сказать сколько. Некоторые хозяйки только и делают, что жалуются на своих слуг, а я не нарадуюсь на мою Пуки. И очень несправедливо, что все показывают на нее пальцем только потому, что она горничная. Помнится, миссис Бутс, вы говорили, что ваша мать тоже была служанкой во дворце. Кому, как не вам, знать, насколько несправедливо подчас обходятся с прислугой.

Миссис Бутс скрестила руки на своей вздымающейся груди.

– Я очень сочувствую Пуки, можете мне поверить, – сказала она. – Слуги нередко страдают за то, что сделали их хозяева. Мою мать однажды обвинили в краже шелкового носового платка, который ее хозяйка обронила в экипаже. Дворцовые слуги держат пари: кто мог отравить генерала? Все, кого они подозревают, – здешние обитатели, получившие право жить в Хэмптон-Корте по монаршей милости.

Принцесса наклонилась к ней:

– Судя по тем обязанностям, что вы здесь исполняете, никто не знает людей во дворце лучше вас, миссис Бутс. На кого бы вы поставили?

Экономка секунду думала.

– Я бы сказала, что любой из обитателей дворца способен на это, кроме леди Беатрис, хоть она и прячет своего попугая. У этой женщины слишком тонкий вкус по части шляпок, чтобы она была способна кого-нибудь убить. Правда, не так давно она покупала мышьяк в аптеке, и ее наверняка захочет допросить инспектор. Его помощник, мой очень хороший друг, сразу же после дознания просмотрел список лиц, покупавших яды, и увидел в нем ее имя. Но я вовсе не сплетница. Да, так что вы хотели?

Вскоре после того, как Минк вернулась домой, Пуки провела в гостиную посетителя.

– Ах, доктор Хендерсон, вот и вы! – воскликнула Минк, кладя на стол блокнот и жестом указывая на кушетку, стоящую напротив. – Вы шли пешком или приехали на этой вашей машине?

– Пешком, принцесса, – ответил гость, разглядывая пол. – Мой велосипед нуждается в небольшом ремонте.

– Это хорошо. Бог весть сколько костюмов для прогулок останутся в целости и сохранности. – Она поманила Пуки, которая все еще в нерешительности стояла у двери. – Это моя служанка, она заболела. У нее совсем пропал голос. Мы купили пилюли доктора Соловья, которые рекомендовал аптекарь, но они совсем не помогли.

Подавив желание прокомментировать услышанное, доктор вынул депрессор для языка и попросил служанку пошире открыть рот. Она подчинилась, ища взглядом одобрения своей госпожи. Осмотрев горло, доктор попросил Пуки произнести что-нибудь. Больная спросила, что именно, и ее хриплый голос сказал все, что хотел узнать Хендерсон.

– Боюсь, у вас довольно серьезное хроническое воспаление горла. Вы слишком много говорите и перенапрягаете голосовые связки. Такое встречается у священников. Просто теряюсь в догадках, отчего у служанки могла появиться такая болезнь.

Пуки взглянула на Минк, которая пояснила:

– Она часто кричит из окна заблудившимся в лабиринте людям. Хочет помочь им выбраться, когда смотритель отсутствует. Видимо, ей их жаль.

– Понятно, – сказал доктор, глядя на служанку. – Мой совет: как можно меньше говорить, делать ингаляции парами креозота, принимать тонизирующее средство для общего укрепления организма. Если больная не пойдет на поправку, для лечения горла можно будет использовать электричество. Но лучшим средством для приема внутрь является глицерат дегтя в сочетании с… – Он помедлил, а затем произнес: –…Очень малыми дозами мышьяка.

Наступила тишина. Лишь тикали часы на каминной полке.

– Что ж, дать отдых голосовым связкам – очень хорошая мысль, ингаляции мы тоже попробуем, – сказала принцесса, вставая.

Когда доктор Хендерсон выписал рецепт, Минк поблагодарила его за визит:

– Я очень признательна. Не забудьте прислать счет, когда это вам будет удобно.

Терапевт посмотрел в окно, подыскивая слова.

– Я должен извиниться за то, что промочил тогда ваш наряд у реки, – проговорил он. – Может, вы позволите мне как-то загладить вину?

Принцесса подняла руку:

– Больше ни слова, доктор. Поберегите дыхание. Оно вам может понадобиться, если вы по дороге домой опять окажетесь в Темзе.

Доктор улыбнулся и потупил глаза.

– Вы бьете точно в цель, – сказал он. – Вряд ли хозяин тира на ярмарке видел выстрел лучше этого. Мне тоже не приходилось.

– Тогда вам повезло, что я не целилась в ваше сердце, доктор Хендерсон, – ответила она.

Доктор посмотрел на служанку, а затем произнес тихим голосом:

– Вы его уже заполучили.

– Тогда я позабочусь о том, чтобы вам его немедленно вернули, – сказала принцесса, дерзко глядя на собеседника своими голубыми глазами.

Доктор выдержал ее взгляд:

– Я не сдамся. Верю, что за вас стоит бороться.

Минк подошла к нему на один шаг:

– Некоторые битвы бывают проиграны еще до того, как начнутся, доктор. Пуки проводит вас.

Закрыв за Хендерсоном входную дверь, служанка направилась к хозяйке. Та сидела в кабинете за письменным столом, обхватив голову руками.

– Мэм, – прохрипела служанка с порога, – ищите другую прислугу. Все говорят, что полиция может арестовать меня в любую минуту. Даже человек, покупавший в лавке смалец, удивился, что я еще не в тюрьме.

Принцесса не шевельнулась:

– Мне вовсе не нужна новая служанка. Никуда ты не денешься.

– А вы знаете, кто это сделал, мэм? – потребовала ответа Пуки, сжав руки перед собой.

– Дай мне шанс найти настоящего убийцу.

Служанка продолжала стоять. Не услышав звука закрывающейся двери, Минк подняла голову и спросила, не хочет ли Пуки сказать что-то еще.

– Да, мэм, – последовал ответ.

– Так в чем дело? – спросила она, поднимая брови.

Пуки шагнула вперед:

– Я не думала, что вам так нравится доктор, мэм.

– Мне он вовсе не нравится, – запротестовала Минк. – А что ты имеешь в виду под этим своим «так»?

– Я видела все это прежде, мэм. Вы столь же грубо вели себя с мистером Кавендишем, когда влюбились в него, – сказала она и быстро вышла из комнаты.