День рождения мертвецов Макбрайд Стюарт
Номер Кети стоял на быстром наборе. Он звенел, и звенел, и…
— Папочка, я как раз о тебе думала!
— Тут твоя мать звонила. — Иметь дело с детьми — все равно что иметь дело с преступниками: никогда не позволяй им догадаться, что тебе известно или неизвестно.
Пауза.
— Она звонила? С ней все в порядке? Я была…
— Почему твоя мать думает, что прошлой ночью ты оставалась у меня дома?
— Она так думает? Вау, это очень странно.
Еще одна пауза, как будто Кети что-то серьезно обдумывала. Потом она снова заговорила, и каждое предложение звучало так, как будто это был вопрос:
— Ой, знаешь, что случилось?.. Она, наверное, ослышалась? Я сказала ей, что останусь у моей подружки Эшли и ее папы? А мама, должно быть, подумала, что я имела в виду?..
— Ты знаешь, что я офицер полиции, так ведь, Кети? И что это моя работа — замечать, когда кто-то лжет и изворачивается.
— Ах… — Глубокий вздох. — Я на самом деле была дома у Эшли, но мама ненавидит родителей Эшли, потому что они тори, и иногда они позволяют нам сидеть допоздна, смотреть фильмы ужасов и пить «Ред Булл», а ты знаешь, как мама относится к тори и фильмам ужасов. Папа и мама Эшли все время были дома, так что мы были в безопасности и под присмотром, и это была малюсенькая-малюсенькая ложь. Я не хотела, чтобы мама сильно расстраивалась.
— Я не…
— Ты можешь спросить папу Эшли, если хочешь? Он очень милый, конечно, не такой крутой, как ты, но он в порядке, и он тебе скажет, что сначала мы сделали домашнее задание и только потом все остальное! Подожди секунду, он рядом…
Шорох, потом прокуренный голос. Олдкаслский акцент, пытается говорить пафосно. То, что Мишель называет типичным Тенненте Лагер Тори.
— Алло?
— Вы отец Эшли?
— Что-то случилось?
— Я отец Кети Хендерсон.
— Ах да, милый ребенок. Они замечательно вели себя вчера вечером. Пицца и марафон с Фредди Крюгером. Очень мило.
— Просто хотел проверить, что она хорошо себя ведет. Бы не передадите ей трубку?
— Вот она, пожалуйста.
— Видишь, папочка? Ты ведь не скажешь маме, правда? Она с ума сойдет — ты ведь знаешь, какой она бывает.
Так что выбор был небольшой — или заложить Кети, или ничего не сказать, притвориться полным идиотом, которого можно уговорить не говорить матери, что ее не было вчера вечером у меня дома.
Как будто от этого Мишель будет ненавидеть меня меньше, чем обычно.
— О’кей, но только при одном условии — ты будешь лучше вести себя с матерью. Я знаю, что временами она бывает слегка… — Закончить это предложение хорошо не получалось. — Будь хорошей девочкой, ладно? Ради меня?
— Обещаю. — И снова голос маленькой девочки: — Папуля, а мы пойдем в турпоход на пони на мой день рожденья?
Турпоход? На пони? Как я, черт возьми, должен это организовать?
— Посмотрим.
— Ой, слушай, мне пора идти. Папа Эшли подбросит нас до школы. Целую!
— Не расстраивай маму.
Я сунул мобильник в карман и повернулся к патрульной машине. Доктор Макдональд наблюдала за мной поверх края большого красного чемодана. Ее очки сидели криво, и от этого лицо казалось перекошенным. И почему все женщины в моей жизни обязательно должны быть патентованными кретинками? Как будто это у них на лбу написано.
Я сел обратно в машину.
Мы остановились у «Сколлоуэй Отель», чтобы бросить чемоданы и зарегистрироваться, потом пятиминутная поездка по темным улицам к дому на окраине города, окнами выходящему на бухту. Сад представлял собой дикую смесь разросшихся кустов и чахлых деревьев, чьи ветви цеплялись друг за друга в борьбе за пространство. Черепичная крыша поросла мхом, стены в пятнах лишайника, а оба окна на фасаде представляли собой зияющие пустоты в обрамлении осколков битого стекла.
Констебль Кларк остановился и потянул за ручной тормоз.
Я выбрался в холодное утро.
К стене сада была привинчена табличка: «Фрейберг Тауэрс». Я вошел в сад и пошел по тропинке. Ройс начал кому-то названивать:
— Сержант? Лима Один Шесть. Мы рядом с домом Форрестера. Да, похоже на то, что Берджес опять здесь был…
Я нажал на кнопку дверного звонка, и где-то далеко внутри раздалось едва слышное бряканье. Сложил руки горстью и дохнул в них, переминаясь с ноги на ногу. Нажал на кнопку еще раз.
— …оба окна выбиты… Угу… Угу… Не знаю…
Я продрался мимо кусачего скелета розового куста и через выбитое окно заглянул в гостиную. Внутри, среди обломков кофейного столика, на ковре, покрытом сверкающими стеклянными кубиками, лежал кусок шлакоблока.
— Генри?
Внутри было темно и никаких признаков жизни.
— …он об этом не заявлял? А, хорошо. У меня вообще-то в машине есть камера. И еще вы хотите, чтобы я отпечатки пальцев снял? — Констебль Кларк выразительно посмотрел в мою сторону.
Я продрался сквозь кустарник к входной двери — заперто — и пошел вдоль дома. Влажные пальцы старой лейландии вцепились в меня, пока я пробирался через заросли сорняков к высоким деревянным воротам. Петли заскрипели, когда я поднажал плечом.
Сад на заднем дворе представлял собой безумство чертополоха, щавеля и травы. Он спускался вниз по холму, и верхний его угол только что поймал первые лучи утреннего солнца. Небольшой пруд, задыхающийся от камыша, теплица без стекол и хозяйственная пристройка, явно нуждавшаяся в свежем слое краски и новой крыше.
Я стал пробираться вдоль заднего фасада здания, направляясь к окну спальни. Темно. Наверно, шторы задернуты. Кухонная дверь закрыта так же, как и входная, но…
Встал на цыпочки и стал шарить растопыренными пальцами по верхней части наличника. Есть, маленькая керамическая птичка, черная и белая краски оперения почти стерлись. Внутри ключ от дверного замка. Вытащил его и открыл кухонную дверь.
— Генри? Генри, это Эш. Эш Хендерсон. Ты где? Ты живой? Трезвый? — И только молчание в ответ от замершего дома. — Генри? Ты еще жив или замариновал себя до смерти, старый придурок?
Нет ответа.
Кухня скрыта подслоем пыли. Барная стойка завалена пачками газет и нераскрытых писем. Четыре стула прислонены спинками к рабочей поверхности.
— Генри?
Прошел в коридор — изо рта сероватым прозрачным туманом вырывался пар. Господи, внутри холоднее, чем снаружи.
— Генри?
Ступеньки привели к небольшой лестнице, но я решил заглянуть в спальню. Постучал, подождал, приоткрыл дверь. Запах чеснока и застарелого бухла перебивался вонью от чего-то мерзкого и гниющего.
— Генри?
Нащупал выключатель и нажал на кнопку.
Генри лежал на кровати, разметавшись на спине, одетый в черный костюм, белую рубашку и черный галстук. Седые волосы неопрятной тонзурой окружали лысое темя, покрытое коричневыми пигментными пятнами. Лицо сдувшееся, как у куклы-петрушки, из которой вынули руку. Черты лица слишком крупные для такой маленькой головы. Рядом с тощей рукой лежала бутылка «Беллз», опустошенная больше чем наполовину.
На прикроватной тумбочке стояла маленькая пластиковая бутылочка с таблетками.
Старый глупый урод… Наконец-то он сделал это.
17
С минуту я пялился на потолок, потом присел на стул напротив умывальника.
Вот и все, чем смог помочь Генри в поисках Мальчика-день-рождения. Похоже, доктору Макдональд придется работать без чьей-либо помощи.
Вообще-то это было нечестно. Этот несчастный старый дуралей заслуживал большего, чем гнить в холодном пустынном доме и ждать, когда бухло, аневризма аорты или переохлаждение сделают свою работу.
Ну а если уж быть совсем честным, то конец, скорее всего, стал чем-то вроде облегчения.
— Генри, ты не мог дождаться…
От трупа донесся какой-то скрип, и завоняло мертвечиной. Или тухлыми яйцами. Или какой-то гнилью… Нет, не мертвый — просто пердит.
— Черт, и ты туда же! Что случилось с психологами?
Закрыв нос и рот рукой, я подошел к шторам и рывком раскрыл их. Потом проделал то же самое с окном, запуская внутрь свежий воздух и выгоняя из комнаты запах той дряни, которая разлагалась у Генри в кишках.
— Генри!
— Ммммммммммффф… Немшай спаа… — Бледные десны в безвольно приоткрытом рту.
— Генри, ублюдок грязножопый, вставай! У тебя гости.
Он разлепил один глаз и уставился на потолок.
— Ох, мать твою… — Голос звучал так, как будто у него во рту медленно перемалывалась горсть орехов. Абердинский акцент искажал гласные до неузнаваемости. — Сколько времени?
— Почти восемь.
— Вторник?
— Среда.
— Кажется, хватит. — Показалось, что он захотел сесть. Но, нет, снова опрокинулся на одеяло. — Я умер?
— Воняешь, как будто сдох.
— О-о… в таком случае дай мне руку, пожалуйста.
Я вытащил его из кровати и прислонил к гардеробу, стараясь не дышать носом.
— Господи всемилостивый, когда ты в последний раз мылся?
— А ты выглядишь как боксерская груша. — Долгий хриплый кашель. — Где я оставил свои зубы?
Маленькая пластиковая бутылочка с таблетками загремела, когда я встряхнул ее. На боку написано: «ФАУБОКСАМИН 50 МГ. ДВЕ ТАБЛЕТКИ ДВА РАЗА В ДЕНЬ ВМЕСТЕ С ЕДОЙ. НЕ ПРИНИМАТЬ ВМЕСТЕ С АЛКОГОЛЕМ».
— Когда эти таблетки принимаешь, пить нельзя.
— А, вот они.
Генри снял с подоконника стаканчик с плавающей в нем искусственной челюстью — жидкость чем-то напоминала застарелую мочу. Выловил челюсть, сунул в рот, выпил остатки жидкости и удовлетворенно вздохнул. Недвусмысленная вонь виски.
— Эш, хоть я и скучал по тебе, как по ампутированной конечности, мне все-таки кажется, что тебе что-то от меня нужно… — Его глаза сузились. Потом совсем закрылись. Он сгорбился. — Конечно, прости меня. День рождения Ребекки был в понедельник, так ведь? Я хотел позвонить, но…
— Ничего.
— Нет, конечно. — Пару раз клацнул искусственными зубами. — Я был психологом, но не идиотом. — Взял с кровати бутылку «Беллз» и пошаркал на кухню. — Поставь чайник. Чтобы нормально пописать утром, мне, для разнообразия, нужно разобраться со своей простатой.
К тому времени, как он вернулся из туалета, на пыльном кухонном столе уже стояли четыре чашки кофе, а обогреватель работал на полную.
Генри застыл в дверях, хмуро уставившись на доктора Макдональд:
— Кто это? Я думал, ты… — Шмыгнул носом. — И что там за шум, черт возьми?
Сквозь кухонную стену донеслась мелодия «Богемской рапсодии»[69] — это Ройс насвистывал в гостиной. У меня не хватило мужества сказать ему, чтобы заткнулся.
— Доктор Форрестер, это доктор Макдональд. Обладает некой тенденцией к бормотанию, а с похмелья пердит еще хуже, чем ты.
Ее щеки зарозовели.
— Он не совсем… это… это совсем не то впечатление, которое я хотела бы произвести в самом начале, в смысле, мы проделали такой путь, а вы теперь можете подумать, что я какая-то пьяница, что конечно же не так. Я просто пыталась растормозить мои обычные мыслительные паттерны, с тем чтобы изучить дело с точки зрения преступника.
Генри вздернул бровь:
— Вы чарующе… необычны, мне кажется. — Неуклюже устроился на одном из высоких барных стульев. — Что заставляет вас думать, будто у меня похмелье?
Я поставил перед ним кружку с черным кофе:
— У тебя нет молока.
Трясущимися руками он поднял ее и отхлебнул. Долил из бутылки «Беллз» — горлышко задребезжало по краю кружки.
— Прежде чем вы что-нибудь скажете, то это все из-за флувоксамина. Он препятствует расщеплению кофеина и вызывает тремор. И вообще, вы не моя мама. Мне семьдесят два, и я могу пить что хочу и когда хочу.
Еще раз отхлебнул и еще раз добавил виски.
— Что у вас с окнами? — спросила доктор Макдональд.
Генри поднял глаза над краем кружки:
— Скажите мне, доктор Макдональд, вы всегда напиваетесь, когда работаете над профилем убийцы?
Она взяла стул и села напротив него:
— На самом деле сейчас это называется «психолого-криминалистический анализ», ведь сегодня все смотрят эти телевизионные фильмы, где ФБР приходит, устанавливает личность преступника, и — бац! — запросто ловят серийного убийцу, и…
— Так вы пьете или нет?
Она сглотнула:
— Иногда… это помогает расслабиться.
Он кивнул, затем вылил остатки «Беллз» в ее кружку:
— Я понимаю, что это не просто дружеский визит — вы здесь по поводу расследования. И поскольку вы здесь с детективом-инспектором Хендерсоном, я полагаю, что это по поводу Мальчика-день-рождения. — Еще раз прихлебнул из чашки. На этот раз бутылка виски отправилась на барную полку пустой. — Ничем не могу вам помочь.
Стук в дверь, и из гостиной на кухню просунулась голова Ройса.
— Я все сфотографировал и снял отпечатки пальцев, так что можете убирать, если хотите. Аккуратнее только — повсюду битое стекло вперемешку с собачьим дерьмом… — Ухмыльнулся мне: — А мне кофе достанется? Я чертовски замерз.
Уголки рта у Генри опустились.
— Да, везет мне. — Он захлопал ладонями по ногам. — Шеба? Шеееееееее-ба?
Я протянул последнюю чашку Ройсу. Нахмурился:
— Вы сказали: «Берджес снова этим занялся». Это что, Арнольд Берджес?
— Да, он самый. Высокий, толстый, лысый, большая борода, как будто барсука жрет. Работает на рыбной ферме недалеко от Колдерс Ли, он был…
— Констебль Кларк, — Генри указал на дверь в углу комнаты, — если хотите быть полезным, то вон там стоит совок для мусора и щетка. И несколько мешков. И не надо больше свистеть попусту!
В кухню, едва переставляя лапы и цокая когтями по полу, шатающейся походкой вошла собака. Ткнулась носом в ногу Генри, и он потянулся, чтобы почесать ее за ухом. Собака заскулила.
— Шеба, я тебе говорил не гадить в доме?
Снова скулеж. Задняя лапа задергалась.
— Гадь на кухне, здесь легче убирать. — Прекратил чесать собаку и посмотрел на меня: — Старая уже, что тут поделаешь?
Доктор Макдональд понюхала свой кофе, как будто на дне пряталось что-то зловещее.
— Флувоксамин — антидепрессант. Смешивание его с алкоголем вызывает некоторые проблемы.
Генри пожал плечами, но ничего не сказал. И за это спасибо.
Ройс, сгорбившись, вышел из комнаты, прихватив с собой совок для мусора, щетку, мешки и кофе. Что-то бормотал себе поднос, причем можно было догадаться что именно.
Доктор Макдональд склонила голову набок и посмотрела на Генри:
— Если у вас депрессия, то самое лучшее поговорить с кем-нибудь, в смысле, если вы в депрессии совершенно по-черному и смешиваете таблетки с виски, то здесь совершенно нечего стесняться, у нас у всех бывают такие времена, когда нам ни с кем общаться не хочется, и я…
— Помнишь детектива-инспектора Пирсона, Эш? — Генри, казалось, ее и не слушал.
— Страдклайд, если не ошибаюсь? На пенсию вышел в Авиморе, живет со своей внучкой.
— Больше не живет. — Генри вытащил что-то из кармана пиджака и протянул мне.
Это был распорядок траурной церемонии, сложенный пополам. Над фотографией седовласого мужчины с пронзительным взглядом, в полной униформе, готическим шрифтом было написано: «ВЕЧНОЙ ПАМЯТИ АЛБЕРТА ПИРСОНА».
— Похоронили его в понедельник в Клайдбэнк. Отличная служба, очень пышная. Ужасные сосиски на поминках. — Генри потянул себя за лацканы черного пиджака.
— Стало быть…
Доктор Макдональд ковырялась в газетах, лежавших на столе:
— Так вы не пытались убить себя?
— О, я уже думал над этим. А после того, как умерла Элли, я подумал над этим еще немного. Наверное, время еще не пришло. — Еще раз почесал за ухом старую собаку: — Шеба, будешь по мне скучать, а? Будешь по мне скучать, старушка? Не могу с ней так поступить — она все, что у меня осталось.
Зад Шебы опустился на пол, она села, положив морду ему на колени, уставилась на него белесыми глазами и пустила слюни ему на брюки.
Генри прополоскал вставные зубы остатками кофе. Сглотнул.
— Алберт и я встречались пару раз в год, чтобы помусолить те случаи, которые нам так и не довелось разрешить — пытались понять, что мы упустили из виду. Шестилетняя девочка, задушенная и брошенная в придорожной канаве — после того, как ее родители не смогли выплатить выкуп. Умерший в «Роял» бухгалтер — после того, как кто-то отрубил ему руки. Семья из четырех человек, забитая до смерти в своем трейлере во время отдыха в Дингволле. Восемнадцатилетняя секретарша со вспоротым животом, подвешенная вверх ногами в роще Напдейл… — Он вздохнул и высосал остатки кофе. — Зализывали старые раны, а потом посыпали их солью.
Я положил обратно на стол расписание похорон. Потом наконец сказал:
— У кайфоломов их последний психолог уничтожил всю информацию, а потом снес себе башку.
— Что, все уничтожил? — Генри удивленно поднял бровь. — А как он…
— И сервер сломал. Девять лет расшифровок допросов, экспертиз, профилей, все-все к чертям собачьим. Ничего не сохранилось.
Кивок. Генри протянул руку к ближайшей кухонной полке и вытащил новую бутылку. На этот раз «Grouse».
— Значит, вам повезло, доктор Макдональд, придется начинать с чистого листа. Наследство старых пердунов, вроде меня, вам в этом случае не поможет. — Отвинтил крышку и бросил ее за плечо. — Вы не пьете кофе.
Старый глупый засранец.
— Это все из-за Дениса Чакрабарти?
— Я больше не занимаюсь установлением личности преступников. Я на пенсии. — Показал пальцем на сушилку, где на поддоне из нержавеющей стали выстроилось с полдюжины хрустальных бокалов для виски. — Передай три штуки, если не трудно.
Я поставил на стол три бокала:
— Денис Чакрабарти — это не твоя вина.
— Моя. Ты это знаешь, и я это знаю, и шесть маленьких мальчиков, которых он изнасиловал и расчленил, — они тоже это знают. И вдова Филиппа Скиннера тоже. — Генри плеснул в каждый бокал по приличной порции виски, один поднял вверх: — Тост — за новое начало. Да не совершит доктор Макдональд тех ошибок, которые совершил я.
Она уставилась на стоявший перед ней бокал:
— Еще восьми утра нет, в смысле, я что хочу сказать… это очень милое предложение, но я не знаю, можно ли…
— Если вы собираетесь проникнуть в сознание монстра, вы должны быть подготовленной, не так ли? — Его щеки растянула улыбка, и в руке задрожал бокал.
Я положил руку ему на плечо. Под пиджаком оно было твердым и шишковатым. Просто кости и виски в похоронном костюме.
— Слушай, поговори с доктором Макдональд, ладно? Просто послушай ее. И больше ничего не надо делать.
— Я не…
— Нам нужна твоя помощь, Генри. И если ты все еще винишь себя за Чакрабарти, может быть, это твой шанс спасти себя.
— Он не хочет помогать, он не хочет иметь отношения к расследованию. Что прикажете мне делать, в смысле, не могу же я…
— Поговорите с ним. Используйте все эти чертовы заклинания, которыми вы заколдовывали команду парома. — Снаружи, сквозь выбитое окно гостиной, блестела под солнцем бухта Сколлоувэй. В открытом море, в окружении облака кружащихся чаек, пыхтела ярко-красная рыбачья лодка. — Послушайте, у нас нет времени заниматься здесь разной фигней, о’кей? Флиртуйте с ним, льстите ему, ослепляйте его своим блеском. Мне наплевать. Заставьте его помочь.
— Но он не хочет. — Она понурилась, безвольно свесив по бокам полосатые руки. — Но, Эш, я…
— Да черт бы вас побрал, вы хуже, чем Кети, которой всего двенадцать. — Я схватил доктора Макдональд за плечи и развернул лицом к кухне. Подтолкнул ее: — Вперед.
Она зашаркала кедами по ковру.
Закрыв за собой дверь, я пошел наружу. Ройс ждал в патрульной машине, двигатель работал. Втиснулся на пассажирское кресло — но крайней мере, здесь было тепло и уютно.
— Расскажите мне об Арнольде Берджесе.
Констебль наклонился вперед и понизил голос до шепота:
— Приехал сюда из Лондона четыре года назад и с тех пор достает доктора Форрестера. Мы забирали его раз двадцать… или тридцать — за нарушение общественного порядка и уничтожение имущества. Но док не хочет подавать в суд. Глупо, да? Мне кажется, что он его просто жалеет после того, что случилось с его дочерью.
Я накинул ремень безопасности:
— Поехали.
18
— …а в прошлый раз он кувалдой разнес могильный камень жены доктора Форрестера. В мелкие кусочки… Вот мы и приехали. — Ройс припарковал «фиесту» на обочине дороги.
Горы окружали клочок воды, переливавшийся синим и зеленым под ранним утренним солнцем. Напротив деревушки Колдерс Ли, через залив, пятнала пейзаж горстка белых коттеджей.
— Ловушки там. — Ройс показал на стоявшие посреди залива три широких штуковины, размером с колесо, с каркасом из черных труб. Между ними было встроено что-то вроде плавучего сарая.
— Вы уверены, что Берджес здесь?
— Сегодня среда, должен быть… — Ройс пожал плечами. — Разве что взял отгул или еще что-нибудь.
Ройс проехал еще сотню метров, а затем повернул налево и поехал по узкой дорожке вниз по холму по направлению к нескольким грузовым контейнерам всевозможных оттенков ржаво-синего цвета с логотипом на боках — три лосося, кружащихся вокруг слов «РЫБОВОДНОЕ ХОЗЯЙСТВО КОЛДЕРС ЛИ — РЫБА ДЛЯ ВАШЕГО СТОЛА!».
Рядом с исчезавшим в воде бетонным эллингом стоял деревянный сарай. Ройс припарковался рядом с ним:
— Равновесие на палубе держите?
— У него, наверное, есть друзья? — спросил я. Так, на всякий случай.
— Зависит от того, как сильно Бенни надрался вчера вечером. — Ройс прищурился, приложив ладонь козырьком к глазам, защищаясь от утреннего солнца. — Помяни черта…
По сапфирово-голубой воде, направляясь к эллингу, тарахтела широкая лодка с небольшой рулевой рубкой. Пару минут спустя она ударилась о бетон, и из нее выскочил мужчина в синем комбинезоне и черных резиновых сапогах, державший в руке конец толстой веревки. Глаза у него были запавшие и красные, а под глазами набухли тяжелые лиловые мешки. На макушке торчала поношенная шерстяная шляпа. Длинные руки, короткие ноги, большие уши и дикие заросли огненно-рыжих волос.
Ройс приветственно поднял руку:
— Бенни.
— Констебль Кларк! — Кривая ухмылка и непробиваемый шетландский акцент. — Слушай, дорогой, чего бы там ни случилось, я этого не делал. Весь вечер торчал дома с сестрой.
— Бьюсь об заклад, что так и было. Ты занят?
— Да я всегда занят.
— Арнольд здесь?
— На барже. — Бенни склонил голову набок и нахмурился: — Он снова это сделал?
— Да.
Бенни вздохнул:
— Вот дела… Дай мне минутку загрузить немного корма, и мы с тобой перетрем.
Потопал к одному из контейнеров, открыл висячий замок и со скрипом отворил железную дверь. Контейнер был забит бумажными мешками, вроде тех, в которых перевозят картошку. Из него завоняло чем-то вроде кошачьей еды.
— Можешь мне помочь, если хочешь. — Бенни взвалил мешок на плечо и похромал к лодке, поддергивая спадающий зад своего комбинезона.
Лодка стукнулась о плавучую платформу. Она была размером с боксерский ринг, и большую ее часть занимал громадный деревянный сарай, по краю почти не оставлявший места для узких мостков с перилами.
Бенни заглушил двигатель, бросил линь на крепительную утку и крепко завязал.
— Говорил я ему — оставь ты несчастного старого пердуна в покое, и что, он меня послушал? Конечно нет. — Вытащил со дна лодки мешок с кормом и плюхнул его на мостки. — Арни? АРНИ, У ТЕБЯ ГОСТИ! — Плюхнул еще один мешок. — АРНИ?