Невский романс Свириденкова Ольга

1

Петербург, октябрь 1825 года

Миновав Сенатскую площадь, щегольский фаэтон пронесся по Английской набережной и остановился у небольшого особнячка. Молодой гусар спрыгнул на мостовую и оглядел окна.

— Слава Богу, сестренка еще не спит, — облегченно выдохнул он и, предоставив экипаж заботам конюха, взбежал на крыльцо.

Шел двенадцатый час вечера, и хозяева особняка, князь и княгиня Вельские, как обычно в это время суток, были в гостях. Семнадцатилетнюю дочь Полину они оставили дома: по неписаному закону девушке не полагалось показываться в обществе до первого бала. Подготовка к долгожданному вступлению в светскую жизнь заполняла почти все время Полины.

В этот поздний час Полина была в своем кабинете — уютной комнатке, отделанной в светло-зеленых тонах. На стенах, между претенциозными романтическими пейзажами, висело несколько картин с дамами и кавалерами в средневековых нарядах. А в простенке между окнами помещалось вышитое изображение родового герба князей Вельских — собственноручная работа Полины, выполненная в аристократическом пансионе мадам де Самбрей.

Сама же Полина, в розовом шелковом пеньюаре и тюлевом ночном чепчике, сидела за письменным столом и старательно выводила буквы на широком листе бумаги. Девушка была так поглощена своим занятием, что не слышала ни шума экипажа, ни шагов в коридоре. Встрепенулась она, лишь когда дверь с распахнулась и в комнату ворвался ее брат Иван.

— Жан! — радостно воскликнула Полина, поворачиваясь на стуле. — Как ты сегодня рано, дорогой. Послушай-ка, что я тебе расскажу. Позавчера маменька купила на Невском французский перевод нового романа Вальтера Скотта «Квентин Дорвард». Я начинаю читать и обнаруживаю, что у графини Амелины де Круа такие же родовые цвета, как у нашей семьи! Голубой с серебром — просто чудо! Мне так понравилось, что я взяла…

Она бы долго говорила на свою любимую тему, да только Иван не был расположен слушать девичью болтовню.

— Черт возьми, Полетт! — раздраженно перебил он. — Какой Вальтер Скотт?! Какие Амелины?! Можно ли сейчас говорить о такой ерунде? У меня случилось такое ужасное, такое чудовищное несчастье, что я не знаю, как теперь жить. Я уничтожен, убит, опозорен! Да-да, моя дорогая, опозорен на веки вечные!

Сдернув с головы кивер с пышным султаном, Иван бросил его на диван, потом прошелся по комнате и остановился напротив сестры.

— Да что же такое случилось? — не на шутку встревожилась Полина. — Жан, не пугай меня. Что за несчастье? — Сейчас расскажу, Полетт, дай только в себя прийти… Агафон, трубку! — вдруг крикнул Иван, услышав за приоткрытой дверью покашливание камердинера. — Да смотри, мошенник, не вздумай мешать французский табак с малороссийским! Вообрази, Полетт, этот аферист в прошлый раз взял да и смешал табак. — Вельский негодующе передернул плечами. — Вроде бы как для экономии, а на самом деле для того, чтобы самому курить французский… А впрочем, теперь все равно, — обреченно закончил он, махнув рукой.

— Да что же стряслось?!

Выхватив у камердинера трубку, Иван глубоко затянулся и снова заходил по комнате.

— Ну, слушай. Сегодня, как обычно по вторникам, отправились мы со Свистуновым и Дуловым на балет. Фонтанж была восхитительна. Едва спектакль закончился, я беру букет — и прямиком к ней в гримерную. Ты знаешь, что я давно к ней неравнодушен. И до сегодняшнего вечера она принимала мои ухаживания весьма благосклонно. Да и в этот раз тоже. Едва я вошел, так и просияла. Быстро выпроваживает остальных поклонников, берет мой букет и начинает кокетничать. И вдруг, когда я уже решился поцеловать ее, дверь без всякого стука открывается и входит он.

— Кто?

— Граф Владимир Нелидов, из конногвардейского полка. Да он тебе все равно не знаком. Ну, стало быть, входит он в гримерную и нагло, бесцеремонно, подсаживается к Фонтанж и начинает с ней о чем-то шептаться. Причем ведет себя так, будто меня нет в комнате. Ну ладно, думаю, черт с тобой. Отхожу в сторонку и жду. Проходит пять минут, десять… У меня уже все кипит внутри, а они продолжают мило болтать. Наконец я не выдерживаю, подхожу к Нелидову и говорю: «Милостивый государь, не кажется ли вам, что вы здесь несколько загостились?»

— А он?

— Поднимает голову и смотрит на меня с таким удивлением, будто только заметил… Мерзавец! И говорит: «Простите, молодой человек, я забыл, что вы тут»… Нет, ты можешь представить?! А потом прибавляет: «Соблаговолите подождать еще, мы скоро закончим». Каково, а? Подождать, пока они закончат разговор! Нет уж, такого я стерпеть не мог. Подхожу ближе и, твердо глядя ему в глаза, говорю: «Сударь, а вам не приходит в голову, что вы испытываете мое терпение?» — «Отчего же?» — спрашивает. «А от того, — говорю, — что, во-первых, вы явились сюда без приглашения и помешали нам с мадемуазель Фонтанж, а во-вторых, потому, что вам давно пора убраться».

— Так и сказал: «Давно пора убраться?»

— Да, вот так прямо и сказал. Потому что мое терпение, Полетт, и в самом деле лопнуло!

— И что же он? Вспылил?

Иван раздраженно взмахнул трубкой:

— Если бы! Нет, этот наглец рассмеялся! А потом и говорит с издевкой: «Молодой человек, я восхищен вашей настойчивостью. Неужели вы не видите, что дама ждет, когда вы уйдете? Так нет же, вы продолжаете с упорством мозолить ей глаза. Это дурной тон». Ну, тут во мне все вскипело, и я вызвал его.

— Жан! — с испугом воскликнула Полина. — Так вы что, будете драться?

Лицо Ивана страдальчески исказилось.

— В том-то все и дело, что нет! Этот наглец… — он многозначительно помолчал, — не принял моего вызова.

— Как не принял?

— А вот так и не принял. Снисходительно покачал головой и сказал: «Нет, юноша, стреляться я с вами не стану. У вас вся жизнь впереди, и глупо загубить ее из-за пустяка». Вот так-то, Полетт. Он мне отказал! И что мне теперь делать? Ведь это позор, бесчестье! Если кто-нибудь узнает об этом, меня засмеют.

— Да, это ужасно, — согласилась Полина. — Ведь у тебя служба, карьера… В самом деле, Жан, не в отставку же тебе подавать!

— Не может быть и речи! Ну, теперь ты видишь, в какой переплет я угодил? — Иван посмотрел на сестру с отчаянием. — И все из-за кого? Из-за какого-то… Да что же он? Считает ниже своего достоинства дать мне удовлетворение? Тоже мне, важная птица! Я ничем не хуже!

— Ты прав, Жан, ты совершенно прав, — поддержала брата Полина. — Но что ты станешь делать?

Иван прошелся по комнате, несколько раз затянулся из трубки и снова посмотрел на сестру. Его взгляд был детски растерянным.

— Не знаю, — простонал он.

Глубоко вздохнув, Полина поправила сбившийся чепчик, встала и прошлась из угла в угол. Ее лицо было сосредоточенным и спокойным, и, глядя на неё, Иван начал понемногу успокаиваться. Он хорошо знал эту особенность сестры: в трудных обстоятельствах, когда все вокруг растерянны и беспомощны, брать дело в свои руки.

— Вот что мне пришло в голову, Жан. Если граф Нелидов отказывается добром с тобой драться, то, — Полина задорно улыбнулась, — мы должны заставить его принять твой вызов. Проще говоря, поставить его в такое положение, что он будет трусом, если откажется. Вот!

Иван благодарно поцеловал ее в щеку:

— Какая ты умница! Да, именно так и сделаем. Заставим этого дерзкого наглеца принять вызов. Ты ведь поможешь мне, Полетт?

— Конечно, помогу, — заверила она. — И уже к утру обещаю что-нибудь придумать. Или лучше ты придумай, а я подыграю.

— По рукам! — бодро воскликнул Иван. И, посмотрев на часы, деловито прибавил: — А теперь ложись спать, дорогая, а я пойду прогуляюсь.

Полина подозрительно прищурилась:

— И куда это ты на ночь глядя?

— Недалеко, — загадочно отвечал Иван. — Тут же, на нашей улице, до особняка со львами.

— К Трубецкому?

— Да… на вечерний чай.

Полина беспокойно покачала головой.

— Ради Бога, Жан, будь осторожен. Ведь это не детские игрушки — заговор, тайное общество…

— Тсс! — прошипел Иван, опасливо посматривая на дверь. — Заклинаю тебя, сестра, не произноси вслух опасных слов: и у стен есть уши!

— Да какие уши? — простодушно удивилась Полина. — Вон, не далее как вчера за обедом князь Павел Михайлович говорил, что в столице нет человека, который не знает про тайное общество. Стало быть, не так страшен черт…

— И все-таки, сестренка, я бы попросил, — многозначительно заметил Иван. — Береженого Бог бережет.

Затворив за братом дверь, Полина подошла к столу, прижала бумаги малахитовой черницей и, погасив свечи, распахнула окно.

В кабинет ворвался мощный поток свежего воздуха. В отличие от комнат родителей и брата, апартаменты Полины — кабинет, спальня и маленький будуар — выходили окнами на Неву. Это было неудобно, хотя бы потому, что было нельзя открыть окно, не опасаясь, что ветер подхватит и унесёт какую-нибудь бумажку.

Но зато сколько жизни врывалось в комнаты Полины вместе с неукротимым воздушным потоком! Какой роскошный, внушительный вид открывался из окон! За широкой Невой раскинулась панорама Васильевского острова, с классическим зданием Академии художеств, изящными спусками к воде, Кунсткамерой и Меньшиковским дворцом. А если высунуться из окна, то можно увидеть справа мрачные очертания Петропавловской крепости, высокий золотистый шпиль которой, казалось, сиял даже в непроглядной ночи. Островок милого средневековья посреди современной столицы…

Полина несколько минут стояла у окна, словно вбирая в себя живительную силу города. Потом, почувствовав, что замерзает, затворила окно, снова зажгла свечи и уселась за стол. На широком листе бумаги появились красиво выведенные крупные строчки:

«Голубой цвет символизирует красоту, величие, верность, доверие, безупречность, а также развитие, движение вперед, мечту».

«Серебряный цвет символизирует веру, чистоту, искренность, чистосердечность, благородство, откровенность и невинность».

«Птица Феникс — мифическая птица, возрождающаяся из огня и пепла. Символ возрождения и бессмертия».

Закончив работу, Полина вставила листок в деревянную позолоченную рамочку и аккуратно прикрепила под гербом. Затем потушила свечи и перешла в спальню.

Главным украшением этой помпезно обставленной комнаты являлась роскошная кровать с точеными столбиками красного дерева и пышным балдахином из голубого шелка, затканным золотыми лилиями. Эти французские королевские лилии так и лезли в глаза изо всех углов — окаймляли голубые штофные обои, переплетались в нежной лепке потолка, золотились в голубоватой хрустальной люстре. А в фарфоровой вазе на ольховом комоде красовались живые лилии. Свежие, только что сорванные в оранжерее, они источали благородный аромат и настраивали мысли хозяйки на мечтательный лад. «Ах, я ведь забыла записать, что означает белый цвет, — вдруг вспомнила Полина, уже почти засыпая. — Впрочем, — тут же поправила она себя, — это я уже начинаю путать. Ведь белого цвета нет в геральдике, им изображается серебряный»…

В это же время в небольшой добротно обставленной квартире на Малой Морской происходил весьма содержательный разговор.

— Нет, все-таки, Ленора, объясни. Как случилось, что великий князь Константин Павлович посоветовал тебе покинуть Варшаву? — настойчиво допытывался тридцатидвухлетний статский советник Юлий Карлович Вульфу своей сестры. — И что значит «посоветовал»? Выслал, что ли? Прости, дорогая, но иначе понимать это выражение я не могу.

Досадливо передернув плечами, графиня Элеонора Лисовская откинулась на спинку дивана и тщательно расправила кружевные манжетки нарядного бархатного платья.

— Ну хорошо, — наконец сказала она. — Если ты настаиваешь, скажу. Да, Жюль, он и вправду меня выслал. Но, разумеется, в деликатной форме, так, что этого никто не понял, кроме меня. Можешь не беспокоиться, — графиня полупрезрительно скривила губы, — репутация порядочной женщины осталась при мне.

— Порядочной женщины, — с сарказмом процедил барон. — И это мне говоришь ты — легкомысленная кокетка, двое мужей которой убиты на дуэлях. Дуэлях между мужьями и любовниками! Право же, Ленора, какой позор! Да сыщется ли дурак, который решится стать твоим третьим мужем? Скажу откровенно: я не поставлю на твое новое замужество и ломаного гроша.

— Ну и не ставь, очень мне нужно, — обиженно протянула Элеонора. — И вообще, что ты привязался ко мне с этим замужеством? Я еще не успела побыть вдовой и насладиться свободой. Или ты забыл, что у меня еще целых десять месяцев траура? Кстати, о трауре. — Графиня потянулась к модному французскому журналу. — Надо же заказать подходящие наряды. Говорят, в нынешнем сезоне входят в моду низкие талии. Взгляни, Жюль, вот это черное муаровое платье, кажется, ничего. И вон то бархатное, с белыми кружевными зубчиками, тоже должно смотреться весьма недурно.

— Беспечная пустышка! — возмущенно воскликнул брат. — Все думаешь о балах да новых нарядах. Ну, положим, в Петербурге о твоих приключениях еще не сильно наслышаны. А деньги? Что у тебя с деньгами? Как я понимаю, все имения твоего покойного мужа досталось польским родственникам?

— Ах, Жюль, не напоминай мне об этом! Да уж, признаться, не ожидала я такого от Станислава. Лишить меня наследства! А я целых пять лет терпела его в своей постели. Омерзительный, гадкий, противный человек! Правда, у меня остались драгоценности. И деньги, около ста тысяч.

— Ну, этого капитала при твоем стремлении жить на широкую ногу ненадолго хватит. В лучшем случае год-полтора. А потом что?

— А потом, — Элеонора посмотрела на брата с лукавым вызовом, — потом я найду другого, как ты выразился, дурака, который будет оплачивать мои расходы.

— Хорошо бы, да найдется ли такой?

— Найдется, никуда не денется. Я все еще красива, говорят, даже стала лучше, чем прежде. И молода… Не забывай об этом! Мне только-только исполнилось двадцать семь. Самый возраст для женщины, когда к зрелой женской красоте прибавляется ум.

Барон пренебрежительно фыркнул.

— О да, у тебя ум! Ленора, была бы ты умна, не крутила бы хвостом, а держалась за богача Лисовского.

— И что Лисовский? Разве он единственный богач в Российской империи? Здесь, в Петербурге, и почище женихи имеются. Ну, скажем, — Элеонора слегка сощурила томные голубые глаза, — мой незабвенный Владимир Нелидов.

Юлий Карлович выпрямился.

— Ты в своем уме? — с расстановкой произнес он.

Элеонора цинично усмехнулась.

— Ну зачем же так сразу? Я навела справки и узнала, что он не женат. Шикарный особняк на Мойке, сто двадцать тысяч годового дохода. Вот это сила! Знала бы я это шесть лет назад, когда мы с ним… Впрочем, тогда был жив его отец, противный самодур екатерининской закваски. Я боялась, что он лишит Владимира наследства. Хотя, наверное, зря. Все-таки единственный сын. Покапризничал бы старичок, да и простил… Ах, как же я была глупа!

— А теперь, значит, поумнела, — с усмешкой заключил барон. — Ну что ж, попробуй. Закинь невод… авось и впрямь поймаешь рыбку. Но все-таки, сестра, советую придержать капитал. Оставь тысяч тридцать на зиму, а остальное позволь мне положить в банк под проценты.

— Ни… за… что, — с милой улыбкой, но твердо отчеканила Элеонора. — Этих тридцати тысяч мне никак не может хватить на сезон, а стало быть, говорить не о чем.

— Что ж, дело хозяйское, — сухо промолвил Вульф. — Ладно, Ленора, ты устраивайся потихоньку, а я — спать. Тебе завтра бездельничать, а мне — на службу.

2

Следующее утро Иван Вельский против обыкновения провел дома. Словно полководец накануне решающего сражения, он все ходил по кабинету, размахивая трубкой и с нетерпением дожидаясь, когда родители разъедутся. Наконец отец отправился в Английский клуб, а матушка — по своим любимым модным лавкам. Тогда Иван решительно затушил трубку и бросился в комнату сестры.

— Одевайся быстрее, Полетт, едем! — прокричал он, застегивая на ходу офицерский плащ. — Два часа дня. Этот мерзавец должен быть в Летнем саду или на Невском.

Десять минут спустя Полина стояла на крыльце. Экипаж был уже подан — все тот же щегольский фаэтон с откидным верхом, в котором Иван давеча примчался домой. Он был великолепен: приглушенно-желтого, осеннего, цвета, с мягкими сиденьями, обитыми голубым бархатом, с роскошной золоченой сбруей. В тон экипажу была пара прелестных рыжих лошадок. Молодые, сильные, резвые, они нетерпеливо перебирали копытами. «Солнечная колесница Феба», — восторженно подумала Полина, усаживаясь в фаэтон.

Иван запрыгнул следом, и экипаж понесся по набережной.

— К Летнему саду, — прокричал Иван. — А там поглядим, куда дальше.

Удобно устроившись, Полина принялась с интересом смотреть по сторонам. Все ей казалось новым, все привлекало, восхищало и очаровывало. И в то же время проносившиеся мимо столичные пейзажи были до боли родными и знакомыми, только полузабытыми. Последние пять лет Полина провела в пансионе для благородных девиц. Занятые светскими развлечениями родители не забирали ее даже на лето. И хотя Полине прекрасно жилось в пансионе, где с ней нянчились, словно с какой-нибудь принцессой, она очень скучала. Не по родным и даже не по дому, а по любимому городу.

И вот ее, наконец, забрали из пансиона и привезли в Петербург. И целый месяц продержали взаперти, изредка вывозя на прогулки. Но так было принято, и Полина не возражала. Да и зачем устраивать бурю в стакане воды, когда все делалось для ее блага?

Между тем фаэтон уже оставил позади Зимний Дворец и несся к Летнему саду. Достав из горностаевой муфты крохотное зеркальце, Полина придирчиво оглядела себя. Сегодня на ней были элегантный редингот цвета морской волны и просторный капор из плотного шелка, прозванный светскими остряками кибиткой (его задняя часть неумеренно выдавалась назад и вверх). Капор украшали изогнутые белые перья, живописно трепетавшие на ветру, при взгляде на них Полина почувствовала, как у нее внутри тоже что-то затрепетало. От восторга, ощущения полноты жизни и… страха, что родители узнают о ее проделке и будут недовольны.

— Приехали! — громогласно объявил Иван, когда лошади встали перед высокими чугунными воротами. Затем проворно соскочил на мостовую и помог спуститься Полине. — Итак, вперед, на штурм вражеской цитадели!

Несмотря на позднюю осень, в саду было чудесно. Листья почти облетели, и белые мраморные статуи с трогательной сиротливостью маячил и между темными стволами. Пахло приятной осенней сыростью, легким морозцем и предстоящими зимними развлечениями.

Народу собралось довольно много, в основном — хлопотливые гувернантки с детьми и нарядно одетые дамы. На ближайшей к воротам скамейке сидел старик-шарманщик. Он негромко напевал:

Отыскав в кармане монетку, Полина опустила ее в кружку шарманщика. Ей вдруг сделалось грустно, сердце сжалось от тревожного предчувствия… Но задумываться было некогда, потому что Жан нетерпеливо тащил ее по усыпанной пожухлыми листьями садовой дорожке.

Брат с сестрой углубились в одну из аллей. Внезапно Иван придержал Полину за руку и толкнул за статую нимфы.

— Тихо, Полетт, тихо, Нелидов здесь, — прошептал он взволнованно. — Я только что его видел. Он стоит на боковой дорожке рядом с каким-то штатским.

Осторожно выглянув из укрытия, Полина увидела двух мужчин. Один из них, высокий худощавый брюнет со строгим лицом, был в офицерской шляпе с плюмажем и темно-зеленой накидке поверх ладно скроенного мундира. Другой, чуть пониже, блондин — в цилиндре и просторном плаще, отороченным шиншилловым мехом.

— Нелидов, надо полагать, высокий брюнет? — уточнила Полина.

— Он самый, — подтвердил Иван. — Ну что ж, попался, голубчик! Теперь ты от меня не уйдешь.

— Будем действовать, как договорились?

— Да. Погоди, сейчас, только дух переведу… Уф-ф, как я зол! Итак, вперед, сестренка, на штурм цитадели! — бодро повторил Иван понравившуюся ему фразу.

Подхватив Полину под руку, он с небрежным выражением на лице неспешно двинулся в направлении противника. Как было заранее условлено, они заговорили о театре.

— Кстати, Жан, ты слышал, что кузина Катрин на днях ездила в театр? — громко спросила Полина, будто продолжая начатый разговор. — Давали новый балет, и ей очень понравилась одна танцовщица. Кажется, Фонтанж, из французской труппы.

— Кто? Фонтанж? — с наигранным изумлением переспросил Иван. — Да помилуй, ma chere, она отвратительно танцует! Впрочем, я преувеличиваю: танцует она недурно, но ее фигура ужасна. Вообрази — танцовщица с кривыми ногами! Как тебе это нравится?

— С кривыми ногами? — весело воскликнула Полина и громко, вызывающе рассмеялась.

Краем глаза она заметила, как «противники» недоуменно посмотрели в их сторону. Однако они тут же вернулись к прерванному разговору, и тогда Полина решила действовать дальше.

— Тем не менее, — лукаво промолвила она, — я слышала, что у этой Фонтанж много поклонников. В их числе небезызвестный граф Бутурлин.

— Что ж тут удивительного? — пренебрежительно возразил Иван. — Граф Бутурлин — дряхлый старикашка, и ему уже все равно, кривые ноги или прямые. Да и потом, — он сделал выразительную паузу, желая привлечь внимание противника к своим словам, — если женщина излишне доступна, вокруг нее всегда будут кружить воздыхатели.

— Я не совсем поняла, что ты имеешь в виду, — Полина деланно изумилась. — Что значит «доступна»? Что она со всеми подряд любезна и ласкова? Что же в этом плохого?

— О абсолютно ничего! — со смехом воскликнул Иван. — Напротив, это очень хорошо… для нас, мужчин. Ласкова со всеми подряд… Ты очень удачно выразилась, Полетт, хотя сама не понимаешь истинного значения своих слов.

— Прости, но не хочешь же ты сказать, что Фонтанж относится к числу женщин… Нет-нет, не хочу этого слышать! А вот и моя кузина, подбегу к ней, подожди меня, — и Полина упорхнула на боковую дорожку. Она хотела оставить мужчин одних: ведь не станет же Нелидов вызывать Ивана на дуэль в ее присутствии! А в том, что вызов теперь непременно последует, Полина не сомневалась: ведь Иван только что оскорбил приятельницу Нелидова.

Иван сложил руки крест-накрест на груди и медленно повернулся к Нелидову. Тот, в свою очередь, повернулся к нему. Они молча посмотрели друг на друга: Иван — с дерзкой, вызывающей улыбкой, Нелидов — с то ли хмурым, то ли сочувствующим выражением. Наконец Нелидов глубоко вздохнул и приблизился к Вельскому.

— Итак, молодой человек, — с расстановкой произнес он, — я вижу, вы все-таки решили настоять на своем. Что ж, я вас понимаю. Задета ваша офицерская честь, и вы опасаетесь сделаться посмешищем в глазах общества. Однако уверяю вас, что этого не случится. Я не болтлив, и даю вам слово, что о нашем… небольшом инциденте в гримерной мадемуазель Фонтанж не узнает ни одна живая душа. Что же касается самой мадемуазель Фонтанж, то она ничего не поняла из нашего разговора — мы ведь изъяснялись по-русски. Поэтому, — он окинул Ивана строгим взглядом, — предлагаю вам успокоиться и обо всем забыть.

— Забыть?! — возмущенно вскричал Иван. — Но позвольте, сударь…

— Да перестаньте вы кипятиться, — досадливо перебил Нелидов. — В самом деле, была бы причина! Чего вы добиваетесь? Пулю в лоб хотите?

— Как бы эта пуля не досталась вам!

— И что тогда? Вы хотя бы представляете себе последствия дуэли? Вас, такого молодого, красивого, изнеженного, разжалуют в унтер-офицеры и сошлют в какой-нибудь отдаленный гарнизон. А там — убогая квартирка, грубые сослуживцы, вульгарные женщины… Вы этого добиваетесь?

Нелидов кивнул приятелю, и они быстро направились к выходу из сада. Опомнившись, Иван хотел броситься за ними, но те уже пропали из виду.

— Ну что? — запыхавшаяся от быстрой ходьбы Полина повисла на руке брата. — Вы объяснились? Он вызвал тебя?

Бросив на нее хмурый взгляд, Иван озадаченно почесал переносицу:

— Объясниться-то объяснились, да вот только это ни к чему не привело. Представь себе: Нелидов, вместо того чтобы, как полагается приличному человеку, бросить мне вызов, дал мне отповедь. Отчитал, как нашкодившего школяра! Да что это за чертовщина, в конце концов? Что он себе позволяет?!

— Так что он сказал?

— Он предложил обо всем забыть. Якобы он будет молчать, и я не буду опозорен. И еще расписывал ужасы, которые ждут меня за участие в дуэли.

— Ужасы? Но многие дерутся на дуэли, и ничего им за это не бывает. Впрочем, не знаю…

— Зато я знаю, что отец всегда найдет возможность избавить меня от неприятностей! Да и почему я должен бояться? Ведь это в некотором роде трусость!

— Так же, как уклонение от дуэли, — задумчиво проговорила Полина.

— Вот именно, — с живостью подхватил Иван. — Это трусость, слабость, малодушие! Но ирония в том, что трус — он, а позор ожидает меня. Правда, он заверил, что будет молчать о нашей ссоре. Но что же получается? Он меня оскорбил, затем не пожелал дать мне удовлетворение, и дело замято? Будто и не было никакого оскорбления?

— А оно было? — машинально спросила Полина. — Я запуталась в этой истории… Ну да ладно, Жан, что мы делаем дальше?

— Едем за ним, — решительно объявил Иван. — Я не намерен плясать под его дудку, я его, голубчика, допеку.

Выходя из сада, они неожиданно столкнулись с другом и сослуживцем Ивана подпоручиком Свистуновым. Полина была с ним знакома и очень обрадовалась встрече.

— Что это вы несетесь как на пожар? — полюбопытствовал Свистунов, склоняясь к руке Полины.

— Да вот, друг Аркадий, какая штука… Нужно проучить одного зазнавшегося нахала, — важно и многозначительно объявил Иван. — Граф Владимир Нелидов, знаешь такого?

— Слыхал, — кивнул Свистунов. — Да ведь его коляска только что покатила вдоль Лебяжьей Канавки. Не иначе как в кофейню Марсиаля, я его встречал там.

— Вперед, — деловито скомандовал Иван, подсаживая сестру в фаэтон. Свистунов без долгих раздумий вскочил следом, и экипаж, завернув за угол, понесся вдоль Лебяжьей Канавки.

Кофейня Марсиаля находилась неподалеку от Михайловского замка. Выйдя из экипажа, Вельские и Свистунов устремились к стеклянным дверям. Из глубины общей залы доносился шум голосов, смутивший Полину. Как благовоспитанной девушке, ей не полагалось посещать такие места. Но дух преследования уже захватил ее, и, чуть поколебавшись, она отважно вступила за братом в просторное помещение.

— Ага! — победно прошептал Иван, оглядывая залу. — Они решили не брать отдельного кабинета. И отлично. Занимаем соседний столик.

Темные бархатистые глаза графа Нелидова изумленно расширились, когда он увидел троицу воинственно настроенных преследователей. Задумчиво покусав губы, граф обреченно вздохнул и, философски улыбнувшись, снова заговорил с приятелем.

— Ничего, ничего, — бормотал Иван, потирая руки. — Я терпелив, настойчив, добьюсь своего… Эй, любезный! — громко обратился он к пробегавшему с подносом усачу. — А подай-ка ты нам самого лучшего французского вина! Да не забудь пирожное для дамы.

Едва вино оказалось на столе, Иван залпом осушил бокал, затем, почти без перерыва, второй и третий. Свистунов от него не отставал. Он быстро подстроился под настроение друга и тоже вошел в азарт. К немалому удивлению Полины, Иван, еще вчера боявшийся огласки, в красках описал Аркадию происшествие. Свистунов одобрил его поведение, тут же вызвался в секунданты и потребовал вторую бутылку, дабы выпить за успех благого дела.

Полина выпила совсем немного, но с непривычки вино ударило ей в голову. Она осмелела и перестала смущаться направленных на нее со всех сторон взглядов. Впрочем, посетители кофейни — в основном мужчины — смотрел и на нее скорее с добродушным любопытством, чем с осуждением. От их взоров ей стало так жарко, что она отважилась снять капор и редингот и осталась в прелестном нежно-желтом платье, со складками на груди и изящными «зубчиками» в основании длинных пышных рукавов.

Провозглашая тост за тостом, Иван — а с ним Свистунов и даже Полина — не забывали бросать презрительно-дерзкие взгляды на Нелидова. Однако, к их непомерной досаде, тот оставался возмутительно спокойным.

— Мой дорогой Жан, нам пора переходить к более решительным действиям, — прошептал Свистунов. Иван кивнул в знак согласия, и Аркадий громко сказал: — Выпьем за то, чтобы небо послало хотя бы немного храбрости малодушным ничтожествам, уклоняющимся от дуэлей!

Его слова были встречены взрывом хохота, а разошедшаяся Полина даже захлопала в ладоши.

— Однако, mon cher, это уже переходит все границы, — негромко заметил спутник Нелидова князь Александр Зорич. — Эти подвыпившие гусары словно с цепи сорвались.

— И не говори, — с усмешкой отвечал Владимир. — Сказать откровенно, я уже устал от их нападок. Черт, и надо же мне было зайти к этой Фонтанж! Теперь молодой Вельский прицепился ко мне, словно репей, и, похоже, не скоро отстанет.

— «Ай, моська, знать она сильна, что лает на слона», — с улыбкой процитировал Зорич.

— Есть и другая пословица: собака лает, барин едет. Правда, это назойливое лаянье начинает действовать мне на нервы. Надо положить этому конец.

— Ты примешь его вызов?

Владимир задумчиво покрутил бокал.

— Нет, — твердо сказал он. — Не приму. Потому что, если мы сойдемся с оружием в руках, я ведь… — он грустно посмотрел на друга, — вероятнее всего, убью его. Он слишком разозлен и наверняка постарается меня прикончить, если я не выстрелю первым. Умирать я пока не хочу. А убить двадцатилетнего мальчишку, только начинающего жить… это чудовищно! Однажды я уже убил такого. Шесть лет прошло, а я все не могу простить себя.

— Я с тобой полностью согласен. Вот только, как отвязаться от Вельского? Судя по всему, он настроен решительно и не собирается оставить тебя в покое.

Владимир не ответил, потому что в этот самый момент его глаза встретились с прекрасными небесно-голубыми глазами Полины. Заметив, что он на нее смотрит, Полина постаралась придать своему лицу издевательски-насмешливое выражение. Правда, это получилось у нее плохо, ибо взгляд Нелидова, открытый, прямой и строго-вопросительный, смутил ее. Вдобавок ко всему у нее возникло ощущение, будто этот человек видит ее насквозь.

Внезапно Нелидов грозно сдвинул брови и сделал движение, словно собираясь встать. Вообразив, что он хочет подойти к ней, Полина испуганно вскрикнула и посмотрела на брата, ища у него защиты. А в следующий момент смутилась и покраснела, поняв, что ошиблась. «Грозный» Нелидов вовсе не собирался вставать, а лишь махнул рукой человеку, чтобы сделать новый заказ.

— Что это ты вздумал детей пугать? — шутливо поинтересовался Зорич, от которого не укрылось смятение Полины.

— Хорош противник, коли бежит от одного моего взгляда, — съехидничал Владимир. — Да и то сказать: не женское это дело — лезть на амбразуру.

— А согласись, что эта княжна Вельская очень мила, — заметил Зорич, украдкой рассматривая Полину. — Чудесная белая кожа, нежные черты лица, соболиные брови, волшебные глаза…

— Романтик! — скептически хмыкнул Владимир. — А хочешь знать, что я вижу, смотря на нее? Легкомысленно взбитые у висков локоны, какое-то нелепое нагромождение на макушке и не менее нелепое желтое платье с рюшечками-оборочками. Она похожа на кремовую розочку с торта, ей-богу! Так и хочется легонько поддеть ножичком и в рот положить.

— Говори тише, а не то опять напугаешь ребенка, — весело предостерег Александр. И, пристально посмотрев на Полину, прибавил: — Нет, все-таки она мила. А вот ее брат — олух набитый. Что он делает? Разве можно так компрометировать сестру? Ведь этим кутежом в кофейне он ее ославит на весь город.

— Да, только попробуй ему это объясни, — хмуро прибавил Владимир. — А впрочем… ну их всех к лешему. Пойдем?

Бросив на стол несколько банкнот, приятели разом поднялись и двинулись к выходу. Да не тут-то было! Вконец разошедшиеся гусары мигом вскочил и с мест и с разудалым боевым кличем: «Врешь, не уйдешь!» — устремились вдогонку за противником.

Внезапно Иван остановился и что-то быстро шепнул сестре на ухо. Полина кивнула, а затем чуть ли не бегом бросилась к дверям, через которые в этот момент проходил Нелидов. Они столкнулись… И Полина с возмущенным возгласом отпрянула.

— Прошу вас, сударыня, — сдержанно произнес Владимир, с насмешливым поклоном пропуская ее вперед себя. — Я не имею привычки не пропускать даму, особенно когда она так торопится.

— Вы… вы меня толкнули! — с притворным негодованием выдохнула Полина. — И сделали это…

Она не договорила, так как Нелидов резко отвернулся от нее и вышел на улицу. Троица преследователей поспешила за ним.

Не успел Нелидов дойти до экипажа, как Полина преградила ему дорогу.

— Мсье, — возмущенно проговорила она, дрожа якобы от гнева, а на самом деле — от страха перед этим непонятным человеком и последствиями своего неприличного поведения, — я не позволю вам уйти просто так. Вы только что грубо толкнули меня в дверях. И я… я требую, чтобы вы немедленно извинились за свою возмутительную выходку. Или… — она выразительно посмотрела на подоспевших брата и Свистунова.

— Что-о? — мрачно сдвинув брови, переспросил Владимир. — Вы требуете от меня извинений?

— Да! — пропищала Полина, пятясь назад. — И, если вы их не принесете, нам придется нанести вам ответное оскорбление!

— Нам? — снова переспросил Нелидов. И вдруг, к неимоверному ужасу Полины, схватил Ивана за плечи и потащил за угол кофейни.

— Что вы делаете?! — испуганно заверещала Полина. — Ах, да помогите же кто-нибудь! Аркадий!

Оправившись от растерянности, Свистунов надвинул на лоб кивер и хотел было броситься на помощь другу, но Зорич остановил его.

— Спокойнее, молодой человек, спокойнее, — предостерег он. — Они и без вас разберутся.

Между тем Нелидов уже заволок слабо упирающегося Вельского за угол дома. Здесь он хорошенько встряхнул его за плечи.

— Послушайте вы, храбрец! — процедил он. — Мало того что вы сами ведете себя, как идиот, так еще и сестру вздумали позорить! Неужели в вашей голове совсем не осталось разума? Ладно, черт с вами! — безнадежно махнул он рукой. — Принимаю я ваш дурацкий вызов. Иначе, я чувствую, вы от меня не отцепитесь. Но драться с вами ни сегодня, ни завтра не собираюсь. Потом, когда-нибудь… Даю вам время опомниться и передумать. А если нет… Что выйдем к барьеру. Ну? Теперь-то вы довольны?

— Я… в любой момент… к вашим услугам, — не совсем твердо проговорил Иван.

— Да пошли бы вы с вашими услугами.

Нелидов направился к своему экипажу.

Уже взявшись за дверцу экипажа, он обернулся и в упор посмотрел на Полину. И снова, как давеча в кофейне, этот открытый и строго оценивающий взгляд смутил ее, заставив отвести глаза. Она вспомнила, кто так же на нее смотрел: лютеранский пастор, приезжавший в пансион, чтобы наставлять воспитанниц-немок. Правда, мадам де Самбрей заменила этого пастора другим, более любезным и снисходительным.

Подойдя к сестре, Иван вытащил платок и вытер лоб.

— Уф-ф! — с облегчением выдохнул он, глядя вслед экипажу Нелидова. — Ну и денек! А все-таки, я его уел! — прибавил он торжествующе.

Свистунов хлопнул себя по бедру перчаткой.

— Так, стало быть, он согласился?

— Да куда бы он делся, — самоуверенно обронил Иван. Он уже раздувался от гордости за успех своего предприятия.

— Что ж, отлично! — бодро пропел Свистунов. — Молодец, Вельский, поддержал гусарскую честь! Так когда же драться?

— Мы еще не назначили день, — тем же самодовольно-небрежным тоном ответил Иван. — Господин Нелидов попросил отсрочки.

— Не беда, — со знанием дела заметил Аркадий. — Главное, что мы заставили его принять вызов. А поединок подождет.

Внезапно Полина вспомнила, что они уже давно выехали из дома, и засуетилась.

— Ради Бога, Жан, едем поскорее домой, — взволнованно подтолкнула она его к фаэтону. — Мне страшно подумать, как рассердится maman, если узнает, что я нарушила ее запрет.

Иван подсадил ее в экипаж, а затем проворно запрыгнул туда вместе со Свистуновым.

— Домой, домой! — приговаривал он возбужденно. — К черту дуэли, к черту Нелидова. Поручик лейб-гвардейского гусарского полка Иван Вельский умирает от голода!

— Ах, только бы вернуться до возвращения родителей, — бормотала Полина, уже не глядя по сторонам и отчаянно молясь, чтобы сегодняшняя проделка благополучно сошла ей с рук.

3

А Нелидов с Зоричем направились в нелидовский особняк на Мойке, неподалеку от строящегося Исаакиевского собора.

Не успели они войти как навстречу им устремилась тетушка Владимира.

— Ах, Вольдемар, дружочек мой! — женщина в отчаянии заламывала руки. — Я думала, ты приедешь поздно, и мы с девочками только что отобедали. Будь великодушен, прости мою досадную оплошность!

— Пустяки, тетушка, не из-за чего расстраиваться, — заверил Владимир. — Мы с Александром уже немного подкрепились и будем обедать позже.

— Вольдемар, ты само благородство и великодушие, — с умилением пропела Софья Гавриловна.

Владимир досадливо поморщился.

— Тетушка, я же вас столько раз просил! Перестаньте называть меня Вольдемаром. Что за причуда, в самом деле?

— Но отчего же? По-моему, это очень аристократично!