Невский романс Свириденкова Ольга

4

Полина тревожилась напрасно: родители вернулись поздно и не узнали о ее проделках. А со следующего дня девушку так захватили хлопоты с примерками бальных нарядов, что она даже забросила своего любимого Вальтер Скотта. Да и какие тут книжки, когда долгожданное событие — первый бал — стремительно приближается?

В этот знаменательный день Полина встала позже обычного, и все равно время тянулось бесконечно. Наконец часы пробили семь и начались сборы. В бело-розовом будуаре Полины стояла тишина. Горничные переговаривались приглушенными голосами, их движения были необычайно осторожны, словно они боялись нарушить важность происходящего.

Сидя перед высоким трюмо в ажурной серебряной Раме, Полина старалась не смотреть в зеркало, пока ее сложная прическа не будет окончена. И только поминутно, с замирающим сердцем спрашивала, обращалась к своей любимой горничной:

— Ну что, Верочка? Как? Получается?

— Не тревожьтесь, барышня, вы будете краше всех, — приговаривала Вера.

К девяти часам все было закончено. Страшно волнуясь, Полина спустилась в парадную гостиную, где уже дожидались родители.

— Мое дорогое дитя! — воскликнул Юрий Петрович Вельский, вскакивая с кресла и устремляясь навстречу дочери. (Обычно он произносил эту фразу по-французски, но сейчас от волнения перешел на родной язык.) — Ты так прекрасна, что я не верю своим стариковским глазам. Да это вовсе и не наша малышка Полина, а какая-то незнакомая красавица, принцесса!

— Жорж, Жорж, осторожнее! — испуганно заверещала княгиня Дарья Степановна. — Зачем ты ее обнимаешь? Ты изомнешь платье! Повремени со своей нежностью, дай-ка я сперва на нее хорошенько посмотрю…

Велев мужу отойти от дочери, Дарья Степановна осмотрела ее с головы до ног зорким, придирчивым взглядом. Потом обошла вокруг, снова посмотрела спереди, еще раз обошла кругом.

— Ну, слава Богу, — с глубоким облегчением выдохнула она. — Кажется, мы все предусмотрели. Поленька выглядит отлично.

Лишь теперь Полина, наконец, отважилась на себя взглянуть. И зарделась от счастья. Платье из дорогого молочно-белого шелка подчеркивало все достоинства ее фигуры: осиную талию, в меру узкие плечи, небольшую, но соблазнительно налитую грудь. Пошито оно было по самому последнему писку моды. Талия не завышенная, как было модно еще недавно, а на своем естественном месте, плечи почти полностью открыты, на груди — нежные горизонтальные складочки, и с левой стороны, возле короткого пышного рукава — букетик ромашек и незабудок. На неширокой юбке колоколом — две пышных оборки с волнистым краем. Все такое милое, нежное, кукольно-воздушное.

Замысловатая модная прическа — тугие локоны на висках и высокий волосяной бант на макушке — тоже оказалась Полине к лицу. И украшавший прическу букетик, как на платье, тоже смотрелся чудесно. И пересекавшая лоб тонкая цепочка-фероньерка с каплевидной жемчужиной, и висячие сережки, и небольшое жемчужное ожерелье, и аккуратные голубые туфельки с ремешками — все, все, все!

— Венера, Диана, Флора, итальянская мадонна, — восхищенно приговаривал Юрий Петрович. — Ну, моя дорогая, ты сегодня превзошла саму себя. Я не сомневаюсь, что успех тебе обеспечен.

— Ах, Жорж, молчи ради Бога! Не то еще сглазишь, — сердито перебила княгиня. И, подойдя к дочери, заботливо расправила нежно-голубой атласный поясок ее платья. — Да, все хорошо, дорогая. Но все-таки, мне кажется, розы в прическе смотрелись бы лучше, — с легким сомнением заметила она.

— Нет-нет, маменька, — поспешно возразила Полина. — Не нужно роз, пусть остается так. Модистка советовала именно эти цветы, ей виднее.

— Ну, стало быть, все готово, и можно ехать. — Дарья Степановна посмотрела на часы. — Половина десятого. Не рано ли?

— Нет, ma chere, — возразил князь. — Как раз к десяти доедем.

— Лучше все же приехать попозже, когда соберется больше кавалеров…

— Маменька! — умоляюще воскликнула Полина. — Прошу вас, не надо об этом!

— Хорошо, хорошо, не буду, — с улыбкой промолвила княгиня. — И все же тебе не стоит бояться. У Жана много друзей, и все они охотно станут твоими кавалерами.

Перекрестившись на дорогу, Дарья Степановна велела служанкам нести бальные плащи, и двадцать минут спустя роскошная парадная карета князей Вельских неспешно двинулась со двора.

К восьми часам Владимир Нелидов был полностью одет, причесан и надушен — не приторным французским одеколоном, а благородно-сдержанным английским. Сегодня он в последний раз надел свою парадно-выходную офицерскую форму: белые панталоны и красный мундир с темно-синей отделкой и золотым шитьем. Грустно ему было смотреть на себя в зеркало. Но с каждым днем, по мере приближения отставки, в душе его словно ослабевала натянутая пружина.

Нелегкий выбор был сделан, путь назад отрезан, долг выполнен. И время, лучший лекарь, делало свое дело: тревожное, раздраженное состояние Владимира постепенно уходило. Он уже снова мог шутить и насмешничать. Он уже строил с Зоричем планы о поездке во Францию зимой, а затем в Англию, Шотландию… да куда угодно, лишь бы подальше от России. Разумеется, Владимир прекрасно понимал, что это будет бегство. Но… что он мог сделать? Его убеждения равно не позволяли ему поднять оружие и на царствующую фамилию, и на других.

А третьего пути не было. Ибо состарившийся до срока Александр Павлович давно отказался от своих прогрессивных планов по переустройству страны. А хотелось делу служить, хорошему, благому… Впрочем, Нелидов в свои неполные тридцать лет уже давно махнул на все рукой.

— «Служить бы рад, прислуживаться тошно», — весело напевал он строчки из недавно прочитанной комедии Грибоедова. Как вдруг, поднимаясь по лестнице на второй, парадный этаж особняка, изумленно остановился, услышав женский плач.

Плач доносился снизу, поэтому Владимир торопливо сбежал по ступенькам и прошел в небольшую гостиную, примыкавшую к апартаментам тетушки.

Возле окна стояла худощавая девушка в белоснежном бальном платьице с розовыми цветами. Владимир попытался вспомнить ее имя, но не смог. Он мало бывал дома и постоянно путал имена своих трех кузин, месяц назад поселившихся в его особняке, чтобы выезжать под присмотром тетушки в свет. Впрочем, это даже и не кузины были, а седьмая вода на киселе. Катрина, Алина и Надина — то есть Катенька, Сашенька и Наденька. Но тетушка Софья Гавриловна почему-то обижалась, если Владимир называл ее подопечных русскими именами.

— Что случилось, кузина? — заботливо спросил он, подходя к девушке и глядя в ее заплаканные светло-карие глаза. — Почему вы вздумали лить слезы в такой ответственный день? Ну-ка, быстренько расскажите о своем несчастье, и я постараюсь так же быстро вам помочь.

— Благодарю вас, кузен, — промолвила девушка, вытирая слезы батистовым платочком. — Вы очень добры. Но боюсь, в этом несчастье не поможете даже вы.

— Вы больны?

— Нет.

— Получили известие о болезни или смерти близкого человека?

— Нет, но…

— О, я догадываюсь! Вы пали жертвой несчастной любви.

— Да нет же, Господи! — девушка смущенно улыбнулась. — Какие у вас ужасные предположения, кузен!

— Итак, не первое, не второе и не третье? — Владимир скептически сдвинул брови. — В таком случае, милая кузина, ваше несчастье сильно преувеличено.

— Да, конечно, это не несчастье, — тихо рассмеялась она. — Но все равно очень досадная неприятность. А главное, что мне и помочь-то ничем нельзя.

— Неужели ничем?

— Я порвала перчатку, — пояснила девушка, снова переходя на жалобный тон. — Вот, смотрите. — Она повертела перед Владимиром белой лайковой перчаткой, действительно, безнадежно испорченной. — Они такие тонкие… Я начала натягивать, и вдруг она разорвалась. Сама не понимаю, как это случилось, я ведь была осторожна.

— Да уж, — Владимир с наигранным сожалением покачал головой. — Это, и в самом деле, серьезная неприятность: без перчаток на балу никак не обойтись. Но я все же не понимаю… Неужели тетушка отказывается выдать вам новые?

— Она не откажет, да что толку? — вздохнула девушка. — У меня самой нет запасных перчаток, а перчатки тетушки или кузин мне не подойдут. Ведь у меня самая маленькая рука!

— Действительно, — протянул Владимир, осторожно поглаживая крохотную ладошку кузины. — Маленькая, как у куколки… Где вы покупали перчатки?

— У Форлио, итальянца, на Невском. Да ведь он уже закрыл магазин! Слишком поздно.

Владимир поискал взглядом часы.

— Еще нет и девяти. Совсем не поздно.

— Но…

— Дорогая кузина, — с улыбкой, но строго заметил Владимир, — вы слишком часто меня перебиваете. Я этого не люблю.

— Простите…

— Дайте мне ваши перчатки. Ручаюсь, что не позднее десяти у вас будет новая пара. — Спрятав перчатки в карман, Владимир внимательно посмотрел на девушку. — Кстати, это, наверное, глупо, но я совсем запамятовал, как вас зовут. Скажите мне, кто вы: Катрина, Алина или Надина?

— Надина, — со смехом ответила она. — Боже мой, я только сейчас заметила, как это смешно звучит: Катрина, Алина и Надина. Прямо водевиль какой-то!

— Прекрасно, что вы это понимаете. Тогда позвольте мне называть вас просто Наденькой.

— Хорошо, — согласилась она и лукаво прибавила: — Итак, мое имя вам теперь известно. А знаете ли вы, кем я вам прихожусь?

— Боюсь показаться невоспитанным, но не имею об этом ни малейшего понятия.

— Моя бабушка была двоюродной сестрой вашей бабушки по отцу. Стало быть, мы с вами… четвероюродные брат и сестра.

— Четвероюродные, — с усмешкой повторил Владимир. — Забавно… Ладно, Наденька, я вас покидаю. А вы ступайте к тетушке, и чтобы больше никаких слез.

Войдя в кабинет, Владимир вызвал камердинера, передал ему перчатки Наденьки и объяснил, как надлежит действовать. Потом бегло оглядел себя в зеркало и снова направился к лестнице. «Четвероюродные, — задумчиво проговорил он про себя. — А она, эта кузина Надина, довольно приятная девушка. Надо будет сойтись с ней поближе».

5

В начале одиннадцатого карета Вельских подъехала к огромному желтому особняку, построенному в строгом классическом стиле. Вдоль набережной теснилось около сотни нарядных экипажей; к ним поминутно добавлялись новые. Окна второго этажа дворца были ярко освещены, и из них доносились пронзительно-нежные, волнующие звуки полонеза.

— Первый танец, — отметила княгиня, выбираясь с помощью супруга из кареты. — Вовремя приехали: не слишком рано и не поздно.

Сойдя вслед за матушкой на мостовую, Полина подала отцу руку и направилась с ним к невысокому, убранному цветами крыльцу. В просторном вестибюле она сбросила плащ на руки подоспевшему лакею и вступила на широкую лестницу темно-зеленого мрамора, устланную красным ковром.

— Какая роскошь! — не без зависти шепнула Дарья Степановна мужу. — А ведь этот Нелидов, представь себе, до сих пор холост!

— Господи, Боже мой! У вас, женщин, только одно на уме, — с усмешкой проворчал Юрий Петрович. — Опомнись, наша Поленька еще совсем дитя.

— Какие ты говоришь глупости, Жорж! Мне даже слушать тебя смешно, ей-богу…

Краем уха Полина слышала разговор родителей, но его смысл не доходил до нее. Имя «Нелидов» на мгновение резануло ее слух, но она тут же его забыла. Все ее мысли были только о бале, о том, хорошо ли ее примут в обществе, пригласят ли танцевать. Она почувствовала, что от волнения у нее начинают дрожать колени, и ей захотелось убежать. Но тут сверху донеслись чарующие звуки вальса, и неуместное желание тотчас сменилось другим — поскорее миновать длинную лестницу и оказаться среди танцующих пар.

Наконец ступени закончились, и взору девушки предстала огромная бальная зала, сверкающая сотнями огней. Пораженная увиденной красотой, Полина остановилась. Казалось, она попала в волшебную сказку — настолько прекрасным выглядело здесь все.

Зала была розовой, с белыми мраморными колоннами, с огромными зеркалами, с высоким бледно-розовым потолком, расписанным цветочными гирляндами и фигурками пляшущих нимф. В роскошных люстрах и бра переливался всеми цветами радуги хрусталь. И в центре всей этой красоты, на светлом паркете, плавно и неторопливо кружились в вальсе десятка два танцующих пар. Элегантные мужчины во фраках и сверкающих золотом мундирах и очаровательные хрупкие женщины.

Протиснувшись сквозь толпу, княгиня подвела дочь к разряженной пожилой женщине. Полину представили, и хозяйка дома, окинув ее добродушно-внимательным взглядом, сказала несколько одобрительных слов. Но что это были за слова, Полина даже не поняла: ей не терпелось отвязаться от стариков и встать среди молодых.

Музыка смолкла, и зала наполнилась приглушенным шумом разговора. Полина встрепенулась и начала понемногу приходить в себя. Прелестная картина утратила расплывчатость, лица окружающих перестали сливаться в одно.

— Однако куда же подевался наш дорогой Жан? — услышала Полина недовольный голос матери. — Неужели он не понимает, что нельзя опаздывать на бал в такой день?

У Полины неприятно засосало под ложечкой. Она вспомнила, что, по общепринятым правилам, мужчина имеет право пригласить на танец только ту даму, которая была ему представлена. И именно брат должен представить ее на этом балу своим сослуживцам и друзьям! На мгновение Полине сделалось так страшно, что снова захотелось сбежать. «Только не впадай в панику, — сердито велела она себе. — Ничего плохого не случилось. И потом, разве не может кавалер, которому я понравлюсь, запросто подойти и представиться моим родителям?»

Начался следующий танец, и по зале снова запорхали нарядные пары. Сердце Полины затрепетало. Она расправила плечи и принудила себя смотреть вокруг со спокойной, приветливой улыбкой. Но минуты шли, а к ней так никто и не подходил.

— Не волнуйся, мой ангел, все будет хорошо, — ласково шепнул ей на ухо отец.

Однако танец закончился и начался следующий, а Полина все так же стояла у колонны, с растущей завистью наблюдая за танцующими ровесницами. Собрав остатки самообладания, она пыталась убедить себя, что со следующим танцем все изменится. Но никакие разумные доводы не помогали, и настроение Полины с каждой минутой ухудшалось. «Если мой брат явится только к середине бала, мне уже будет все равно, пригласит меня кто-то или нет, — с горькой обидой и подступающими к горлу слезами думала она. — Никогда не прощу ему этого предательства!»

Поглощенная своими переживаниями, Полина не замечала ничего вокруг. А между тем ее подруга по пансиону Наденька Крутобоева, танцуя с кузеном очередной танец, уже давно приметила ее.

— Посмотрите, Владимир, — радостно промолвила она, слегка сжав его руку, — моя любимая подруга тоже здесь! Ах, как это замечательно! Впрочем, я и не сомневалась, что мы скоро увидимся, — прибавила она с лукавой улыбкой.

— Любимая подруга? — переспросил Владимир, улыбаясь в ответ. — А почему она никогда не приезжала к нам?

— Это… наша небольшая причуда, — смущенно пояснила Наденька. — Месяц назад, выходя из пансиона, мы условились, что в первый раз после разлуки встретимся на балу.

— Ох уж эти девичьи причуды, — с усмешкой протянул Владимир. — Впрочем, я рад за вас. Ну, и кто же она, эта подруга?

— Полина Вельская, дочь князя Юрия Петровича Вельского, у которого особняк на Английской набережной. Ну, такой, бирюзовый, с мраморными собачками у входа.

Владимир вдруг спутал фигуру и едва не наступил кузине на ногу.

— Ой, что это? — испуганно вскрикнула Наденька. — Кажется, мы с вами сбились с ритма.

— Ничего, сейчас поправимся. Так, значит, Полина Вельская?

— Вы с ней знакомы?

— Нет, — машинально ответил Владимир. И тут же покраснел от досады на свои слова, что случалось с ним крайне редко.

«Что за чепуха? Зачем я соврал? — недовольно спросил он себя. — Ребячество какое-то!»

— Ну, так я вас сейчас познакомлю, — радостно объявила Наденька. И не успел танец закончиться, куда-то потащила его.

Однако Владимир решительно воспротивился.

— Перестаньте, Наденька, это неудобно, — бормотал он, удерживая ее за руку и с каждой секундой чувствуя себя все глупее. — Позже… потом… я должен вернуться к обязанностям хозяина…

— Ах, да ведь вы же хозяин на этом балу! Значит, вам тем более следует подойти к Вельским, — категорично заявила Наденька.

«Вот попал в переплет, — с досадой подумал Владимир. — А эта Полина Вельская — отъявленная плутовка. Приехать ко мне в дом после всего случившегося! Впрочем, не я ли сам ее и пригласил? Подписал, не глядя, приготовленные тетушкой приглашения… Осел!»

Перерыв между танцами закончился, и заиграли очередной вальс.

— Владимир, дорогой мой кузен! — неожиданно взмолилась Наденька. — Умоляю, сделайте мне одолжение: пригласите Полину на танец!

— Надина…

— Господи, ну неужели вам трудно?! Посмотрите, вот она, у той колонны. Стоит совсем одна, и такая расстроенная, бедняжка! Да ведь она никого здесь не знает, а ее брат, наверное, где-то задержался.

— А! Так еще и братец должен заявиться? — вырвалось у Владимира.

— Ну идемте же, кузен! Идемте!

Владимир почувствовал себя персонажем пошлого водевиля. И растерялся, что случалось с ним крайне редко, уже и не вспомнить, когда в последний раз. Обреченно вздохнув, он поднял голову и посмотрел туда, куда указывала Наденька.

Он не сразу узнал Полину — настолько преобразили ее бальный наряд и прическа. К тому же сейчас в ней не было и следа той не украшающей девушку нарочитой развязности, которую она проявляла в Летнем саду и кофейне. Она казалась Владимиру похожей на прелестную хрупкую бабочку. Или цветочек с тонким, слегка подломившимся стебельком. Именно подломившимся, потому что Полина выглядела глубоко несчастной и одинокой, несмотря на то, что стояла не одна, как выразилась Наденька, а рядом с родителями. «Да точно ли это она?» — с сомнением подумал Владимир.

Внезапно Полина подняла глаза, и Владимира потрясло их по-детски испуганное, беззащитное выражение. Вопреки здравому смыслу, он почувствовал жалость к своей недавней противнице. Ему нетрудно было понять, какие чувства испытывала она. Растерянность, страх, сомнения. Стремительный переход от надежды к отчаянию, от отчаяния к надежде… Все это было ему слишком хорошо знакомо по поведению кузин, время от времени появляющихся в его доме и отправляющихся оттуда на первый бал. «Но как же я могу подойти и пригласить ее? — недоуменно вопрошал он себя. — И как она может принять мое приглашение после того, что произошло в кофейне?»

А между тем ноги уже сами несли его в ее сторону. Не решаясь взглянуть на Полину, Владимир поклонился князю и княгине, пробормотал банальную любезность и попросил разрешения пригласить их очаровательную дочь на танец.

— Вы позволите, мадемуазель? — обратился он затем к Полине, сделав над собой усилие и прямо посмотрев ей в глаза.

Крепко сжимая веер, Полина с изумлением и чуть ли не ужасом смотрела на Нелидова. Она не могла поверить, что все это происходит на самом деле. Этот человек, заклятый враг ее брата, а значит, и ее самой, приглашает ее танцевать! Воистину, такое не привидится даже во сне. Но отказ был невозможен: ведь рядом родители. Да и при всем своем желании Полина не отважилась бы отказать человеку, избавившему ее от унизительного стояния у колонны.

Глубоко вздохнув, она чуть заметно склонила голову в знак согласия и подала Нелидову руку. Он вывел ее на середину залы и тут же закружил в вальсе. Сердце Полины неистово колотилось; она не осмеливалась поднять глаза, чтобы не встретиться взглядом с партнером. И тем не менее, с каждой секундой ее все больше охватывала пьянящая радость. Она танцевала! Она не была больше тем жалким, несчастным и заброшенным существом, каким ощущала себя несколько минут назад. На нее обращали внимание, ею любовались. Полина ловила на себе восхищенные взгляды с разных концов залы и с упоением купалась в них, с каждой минутой танцуя все более увлеченно. Словно бабочка, отогревшаяся под теплыми солнечными лучами, она невесомо порхала по паркету, летя навстречу новому, светлому и многообещающему дню.

Разумеется, наблюдательный Владимир не мог не заметить чудесной перемены в настроении партнерши. Поначалу ему стало немного смешно — вот ведь как мало надо этим чувствительным барышням для счастья! Но потом наивный восторг Полины передался и ему, и он уже не думал ни о чем, а наслаждался происходящим, не сводя восхищенного взгляда с похорошевшего лица Полины.

Лишь когда музыка стихла, Владимир осознал, что за весь танец не обмолвился с Полиной и парой фраз. Это открытие смутило его, но, посмотрев на Полину, он тут же успокоился. Она была слишком поглощена своими чувствами, чтобы заметить его оплошность.

Отведя девушку к родителям, Владимир придержал ее за руку и, глядя со сдержанной улыбкой в ее светящиеся глаза, сказал:

— Вы были восхитительны, мадемуазель. Мне уже давно не было ни с кем так приятно танцевать.

— И мне, — машинально ответила Полина. И смущенно рассмеялась, поняв, что ответила невпопад: ведь она вообще никогда и ни с кем не танцевала, за исключением пансионского учителя.

Владимир хотел сказать ей еще что-нибудь приятное, но тут к ним подскочила Наденька, танцевавшая этот вальс с Зоричем. Подружки обнялись и повели оживленный разговор, а Зорич насмешливо посмотрел на Владимира.

— Что я вижу, дружище? Ты записался в покровители девиц, делающих первые шаги в свете?

— Тебе смех, а мне лишняя морока, — с легкой досадой отозвался Владимир. — Нет, чтоб я еще хоть раз поселил у себя в доме незамужнюю кузину!

Началась французская кадриль, и Зорич пригласил Полину. Какой-то юркий господин с бакенбардами тотчас пригласил Наденьку, и Владимир остался один. Кузины Алина и Катрина весело отплясывали с молодыми гвардейцами. «Ну что ж, приятель, гордись: всех сумел пристроить, — иронично поздравил себя Владимир. — И не только своих, но даже одну чужую… Черт, как это, однако ж, глупо!»

К самому концу кадрили в залу вошла шумная толпа лейб-гвардейских гусар во главе с Иваном Вельским. Быстро оглядевшись, Вельский сотоварищи обосновался возле дальних от Владимира колонн и немедленно принялся флиртовать с какой-то молодой замужней дамой. «Вот беспардонный повеса, — подумал Владимир. — Грозится прикончить меня на дуэли, а сам танцует в моем доме и пьет мое шампанское. Нет, от этих Вельских нужно держаться подальше, а то не ровен час в новый переплет угодишь».

Бал шел своим чередом. Убедившись, что все его «подопечные», включая мадемуазель Вельскую, не испытывают недостатка в кавалерах, Владимир перестал о них думать. Но в середине бала, уже во время мазурки, перед ним снова появились Полина и Наденька.

— Осторожность или безрассудство? — спросила Наденька, лукаво переглянувшись с подругой.

— Осторожность, — не раздумывая, ответил Владимир.

Наденька подала ему руку, а Полина отступила назад. «Черт, и как это я не угадал, — с легкой досадой проговорил про себя Владимир, пускаясь с кузиной в танец. — Разумеется, эта взбалмошная девчонка должна была загадать безрассудство!» Но он тут же опомнился и мысленно отругал себя. В самом деле, не хватало еще сожалеть о том, что он танцует не с Полиной!

А Полина, в первый раз за последние три часа оставшаяся без кавалера, подошла к отцу и с усталой улыбкой оперлась на его руку.

— Что, моя красавица, умаялась? — сочувственно поинтересовался Юрий Петрович. — Вот то-то же! А все жаловалась на невнимание кавалеров! Ну, видать, небеса услышали тебя, так что теперь держись — уморят тебя эти танцоры!

— Ох, уморят, папенька, уморят! — со смехом воскликнула Полина.

И тут же грациозно протянула руку очередному кавалеру.

6

Для Полины началась новая, веселая и интересная жизнь. Теперь она как истинная светская дама вставала поздно. В первом часу ехала с маменькой кататься, непременно в открытой коляске, чтобы покрасоваться в новенькой шубке. Затем возвращалась домой, наряжалась и отправлялась с родителями на званый обед. После снова наряжалась, теперь уже в вечернее платье, и ехала в театр, а затем — на светскую вечеринку. Два-три раза в неделю Полину вывозили на балы, где она постоянно имела заметный успех.

Чтение и остальные девичьи занятия Полина забросила: на них у нее не было времени. Так же, как не оставалось его на отдых, на размышления… ни на что вообще, кроме светской жизни.

С Наденькой Полина виделась часто. Иногда, желая поболтать с подругой наедине, Полина присылала за ней карету. Но сама никогда не заезжала в нелидовский особняк. Не вполне понятное чувство заставляло ее избегать встреч с графом Нелидовым. Она была благодарна ему за то, что он первым пригласил ее на том балу. Но, когда они случайно встречались, Полине становилось не по себе. Этот человек увидел ее в не слишком приглядной роли, и она ему этого не простила. К тому же Нелидову еще предстояло драться с ее братом на дуэли. Хотя в глубине души Полина не верила, что эта дуэль когда-нибудь произойдет.

Как-то раз, в конце ноября. Вельских пригласили в домашний театр графа Синявского. В этот день Полина обедала дома, поэтому сразу облачилась в выездной туалет. Ее новое платье было сшито из плотного светло-зеленого шелка, а сверху покрыто воздушным облаком тюля. Короткие рукава, декольте и юбку-колокол украшала аппликация из бледно-розовых атласных лент, образующая бантики, цветы и листочки. По аппликации были рассыпаны жемчужины, а по полю юбки — крупные золотые блестки.

Изначально платье шилось для придворного приема. Но государь Александр Павлович все не возвращался из Таганрога, и матушка Полины, опасаясь, что платье выйдет из моды, разрешила дочери надевать его.

В противовес вычурной роскоши наряда прическу Полины украшала скромная веточка живых ландышей — ее любимых цветов.

Полина уже оделась, когда в будуар заглянула ее любимая горничная Вера. Впрочем, Верочка только называлась горничной, а на деле была вроде компаньонки или даже подруги. Крепостная сирота, приставленная к Полине с детских лет, она следовала за барышней повсюду: и в столицу, и в пансион благородных девиц. При необходимости Вера могла причесать и одеть Полину, но главная ее забота состояла в том, чтобы поддерживать хорошее настроение хозяйки, утешать, приободрять и выслушивать сердечные излияния. Спокойная, практичная и уравновешенная Вера прекрасно справлялась со своей ролью.

Незнакомый человек, придя в дом Вельских, вполне мог принять Веру за даму. Одевалась она в прошлогодние платья Полины, да и выглядела настоящей красавицей: высокая, статная, с густыми светло-русыми косами, с чудесными серо-зелеными глазами. Однако Вера ничуть не гордилась собой и очень любила свою взбалмошную барышню. И Полина любила Веру… Но ей никогда не приходило в голову сделать Веру свободной. А сама Вера и подавно об этом не задумывалась.

— Барышня, — чуть растерянно промолвила Вера, — приехала какая-то незнакомая дама. Она сказала, что хорошо знает вашу матушку и хочет ее дождаться. Но ведь Дарья Степановна поехала к модистке и вернется нескоро! Что ей передать?

— Ничего, Верочка, я сейчас сама к ней спущусь, — ответила Полина. И, довольно улыбнувшись своему отражению, направилась вниз.

Войдя в гостиную, Полина застыла на пороге: такой необыкновенной красавицей показалась ей незнакомка! У нее были роскошные белокурые волосы и дивные глаза: серо-голубые с поволокой, словно подернутое туманом лесное озеро. От ее внешности так и веяло утонченным аристократизмом. И черное бархатное платье с белоснежной отделкой, и высокий тюрбан с пышными страусовыми перьями, и бриллианты в изысканной оправе — все смотрелось на редкость изящно.

— Добрый день, мадам, — по-французски произнесла Полина. — Рада видеть вас в нашем доме. Я — Полина, дочь Дарьи Степановны Вельской. А вы?

— Графиня Элеонора Карловна Лисовская, — с приветливой улыбкой и также по-французски отвечала дама. — Но вы можете звать меня просто Ленорой, ведь у нас не такая уж большая разница в возрасте. К тому же, надеюсь, что мы скоро сделаемся приятельницами.

— Вы знакомы с маменькой?

— Знакома, и очень давно. Но в последние годы мы совсем мало встречались. Мой покойный муж был поляком и мы почти безвыездно жили в Варшаве.

— Так вы вдова, сударыня? — Полина посмотрела на гостью с искренним сочувствием. — Как это печально!

— Увы, дитя мое! — Элеонора тяжко вздохнула и поднесла к глазам белоснежный платочек. — Знаете, человек предполагает, а Бог располагает… Никогда не думала, что судьба во второй раз пошлет мне столь тяжкое испытание.

— Как? То есть…

— Да, моя дорогая, я стала вдовой уже во второй раз.

— Но ведь это… это же ужасно! — Полина взволнованно сжала руки на груди. — Ах, как вы только смогли это пережить? Должно быть, вы очень сильная женщина, мадам…

— Ленора, — мягко поправила гостья.

— Ленора, — с улыбкой повторила Полина. — Какое прекрасное, поэтичное имя! Так зовут героиню Жуковского. Вы такая красивая…

— Не родись красивой, а родись счастливой, — со вздохом заметила графиня. — К сожалению, это понимаешь лишь с годами, пережив тяжкие потери.

— Боюсь, я бы не смогла перенести таких потерь, — невольно поежилась Полина.

Элеонора успокаивающе коснулась ее руки.

— И мне пришлось очень нелегко, поверьте, — промолвила она тихо. — Правда, в первый раз потеря супруга не показалась мне такой ощутимой, как во второй. Я была слишком молода, и меня выдали замуж без любви, за человека много старше. А вот второго мужа я по-настоящему любила… Может быть, вы в глубине души осуждаете меня…

— Помилуйте, за что?!

— Да за все это, — Элеонора с невеселой усмешкой оглядела свой роскошный наряд. — За дорогое платье, за драгоценности, за то, что я выгляжу совсем не так, как полагается убитой горем вдове. Но прошу вас, моя невинная красавица, не торопитесь выносить мне суровый приговор! Потому что вся эта пошлая мишура ровным счетом ничего для меня не значит. Просто… мне нужно было найти себе хоть какое-то развлечение, чтобы не думать поминутно о своем горе и не сойти с ума.

— Ах, милая Ленора, я вас так понимаю! — горячо воскликнула Полина. — Я сама хорошо знаю этот испытанный способ справиться с горем: отвлечься, заняться чем-нибудь, пусть даже совсем пустяковым. Ведь именно бездействие опаснее всего в таких случаях. А когда ты все время чем-то занят, то и горе постепенно тускнеет, словно отдаляется.

— Вы необычайно умны, Полетт, — с улыбкой заметила графиня. — Впрочем, зная вашу матушку, не стоит удивляться. Однако не будем больше о грустном! Куда вы так прелестно нарядились? На бал?

— О нет! Бала сегодня не дают. Мы едем в домашний театр графа Синявского, слушать итальянцев.

— Итальянцев? Ах, как я вам завидую! Я так давно не слышала хорошей музыки.

— Но… разве вы сами не едете туда?

— Я бы, может быть, и поехала, но у меня нет приглашения. Я ведь совсем недавно вернулась в Петербург и еще никуда не выезжала.

— Так поедемте с нами! В нашей ложе есть место.

Графиня на секунду задумалась.

— Даже не знаю… Вы думаете, стоит?

— Конечно!

— А если меня осудят?

— Осудят? Да пусть только попробуют! Уж мы с маменькой сумеем за вас заступиться.

— Ну хорошо, — «сдалась» Элеонора. — Я поеду… А вот и моя бесценная Адель! — радостно воскликнула она, обернувшись к дверям, через которые входила Дарья Степановна.

7

Домашний театр графа Синявского напоминал драгоценную шкатулку. Обилие позолоты и сверкающего хрусталя слепило глаза. Зрительские кресла были обиты малиновым бархатом, над главной — хозяйской — ложей нависали пышные драпировки.

Как и в большом театре, здесь имелось несколько рядов партера и три яруса лож. Но само помещение было тесновато, и зрители находились друг от друга на сравнительно небольшом расстоянии. Это позволяло женщинам в подробностях рассмотреть наряды соперниц, а мужчинам — вдоволь налюбоваться хорошенькими женщинами.

Когда Полина с матушкой (графиня Лисовская задержалась на лестнице с приятельницей) вошли в свою ложу, зал уже был полон. Но занавес еще не поднимали, и в помещении стоял оживленный гул. Прежде чем опуститься в кресло, Полина немного помедлила, желая показать окружающим свой великолепный наряд. Потом села и незаметно огляделась, пытаясь определить произведенное впечатление. Судя по взглядам, оно было самое выгодное, и это сразу улучшило и без того хорошее настроение девушки.