Эхо Москвы. Непридуманная история Рябцева Леся

Алексей Нарышкин

«Большинство моих коллег – «Человеки» с большой буквы»

Сразу скажу, что «Эхо» – то место, где приятно проводить время и куда приятно возвращаться после выходного или отпуска. Честно. Конечно, ранние подъемы на утренние смены звукорежиссера, корреспондента и особенно на «развороты» – та еще «радость». Зато когда появляешься в редакции, становится легче. И бодрее. Без кофе, разумеется, не обходится.

«Эхо» – это любовь и дружба. Работая первый год, был в полной уверенности, что в этой «большой семье», как бы банально это ни звучало, все дружат. Наивный очень. Не все в этом коллективе, как выяснилось, идеально и гладко. Но сейчас могу признаться: большинство моих коллег – «Человеки» с большой буквы. Отзывчивые, добрые, веселые, остроумные (в нашем цехе одна из важнейших характеристик). И, само собой, профессиональные.

В моей трудовой книжке (давно ее, кстати, не видел) упоминается только «Эхо Москвы». Даже неофициальных заработков до этого вроде не было. Первая работа, как первая любовь – помнишь потом всю жизнь. А еще «Эхо» – это болезнь. Вирус. Вряд ли смертельный, но заразный. Как лечится, не знаю.

Антон Орехъ

Я знаю, что мы делали прошлых 25 лет

Первый раз я совершенно отчетливо осознал, что работаю тут вообще-то уже довольно давно, когда у нас на «Эхе» появилась одна чудесная студентка. Помимо чудесности была у нее одна важная для меня особенность, про которую я узнал абсолютно случайно. Она родилась 10 апреля 1992 года. И тогда я сказал ей: «Голуба моя, в тот день, когда ты родилась, я первый раз вышел в эфир на нашей радиостанции».

И вот она родилась, росла, ходила, наверное, в садик и совершенно точно ходила в школу, в студентки подалась, выучила два иностранных языка (а я до сих пор только по-русски, и то со словарем) – а я, стало быть, все на «Эхе» и на «Эхе». И при этом никак не могу назвать себя ветераном, потому что навскидку перечислю десятка полтора товарищей и подруг, которые пришли в редакцию еще раньше.

Что мы тут делаем все? Так долго и упорно! За те полтора десятка «дедов» ответить не возьмусь, а за себя попробую.

Ну, во-первых, на радио работать очень легко. Это вам не телек. На телеке масса всяких геморроев, сложной техники, свет, грим, пятьсот согласований с дюжиной начальников. Там пока до эфира допустят – годы пройдут.

Да и в газете с журналом тоже хуже, чем на радио. Потому что в газете и журнале какой-никакой, а текст требуется. А на радио – что? Пришел, сел в прямой эфир – и безо всякого текста говоришь, что в голову придет. К тому же тебя не видно! Ты можешь появиться небритым. Можешь ходить в одном свитере две недели. Можешь быть в принципе некрасив – но от тебя, кроме голоса, ничего не требуется. Даже после того, как к нам подключили – дай бог ему здоровья – «Сетевизор». Все равно: «Сетевизор» – это замочная скважина и видно в нем как в обычной замочной скважине.

Поэтому работать на радио мне понравилось сразу, а потом как-то уже привык. «Часть корабля – часть команды», врос в палубу и в борт. Теперь, чтобы уйти отсюда, нужны какие-то очень веские аргументы. И как ни крути, лучшие годы жизни – здесь. Можно сказать, что «лучшее, конечно, впереди», но какие же они еще, годы с 19 до 43, если не лучшие?

Нет, минусы тут тоже имеются. Обогатиться сказочно на «Эхе» трудно. Говоря откровенно, вообще невозможно тут никак обогатиться. Знали бы вы, с какой горькой ухмылкой слушаем мы проклятия наших благодарных слушателей, которые кричат, что мы разваливаем Россию на деньги Госдепа. Господи! Где эти деньги уже? Когда, наконец, дойдут до нас?! Что же мы все разваливаем и разваливаем, как дураки, забесплатно?

К тому же, скажу я вам по секрету, наш предводитель – редкой души человек. Лучшая похвала от Алексеича – это когда он спокойно пройдет мимо тебя и скажет: «Привет». Но не дай бог налажаешь! Каска и бронежилет, а заодно беруши в такие моменты – твои основные гаджеты. Правда, если бы он убивал нас всякий раз, когда грозился это сделать, в эфире уже давно была бы тишина, а коридорах на Арбате – пустыня. Так что пережди атаку – и отправляйся исправляться, шанс тебе дадут.

Вот вы можете спросить меня: а действительно ли у вас там прямо-таки образовался Уникальный Журналистский Коллектив? Правда ли, что вы все – как одна семья?

Про семью отвечу – нет. Семья у человека все-таки должна быть дома, а не на работе. Хотя некоторые на работе бывают чаще, чем с семьей, а коллег видят больше, чем родственников.

А вот коллектив действительно очень славный. Насколько он уникален – судить не берусь, поскольку по вышеизложенным причинам иных коллективов в моей биографии и не было. Но что народ на «Эхе» всякий раз подбирается из поколения в поколение хороший и дружный – это правда. В коллективе, конечно, бывает всякое, но откровенных мерзавцев, подлецов, карьеристов и тому подобных отрицательных персонажей я так навскидку и не припомню. Бывали, наверное, и такие, но в памяти не отложились. Потому как надолго и не задерживались.

Что будет с нами в будущем? Отметим ли мы, допустим, 50-летие? Загадывать глупо. Но чую я, что главный выбор в своей жизни я уже сделал. Хотя бы чисто математически. 23 года из 25 «эховских» – я здесь. Чтобы перекрыть этот показатель на другой работе, надо или прожить очень долго, или убегать отсюда поскорее. Прожить подольше – не откажусь. А убегать пока как-то не хочется. Где еще найдешь такую легкую и приятную работу, сами посудите.

Карина Орлова

Венедиктовская девочка

Венедиктовская девочка. Партизан, засланный Венедиктовым на «Дождь», чтобы развалить канал. Дочь высокопоставленного кремлевского чиновника. Так меня чаще всего представляют себе слушатели «Эха Москвы». Хорошо, что фигура Алексея Алексеевича настолько загадочна и популярна, что другие персонажи, типа меня, могут беззастенчиво купаться в лучах, а точнее, в тени его всеобъемлющей славы.

Про девочку, кстати, отчасти правда. Это же вот как было. Осенью 2013 года «Эхо Москвы» и «Дождь» придумали совместный проект – программу «Дилетанты». От «Эха» ведущими стали ААВ, Виталий Дымарский и Сергей Бунтман. От «Дождя», а я тогда имела отношение только к «Дождю», вести программу главред канала Михаил Зыгарь предложил мне.

На первой летучке Алексей Алексеевич пристально рассматривал меня. После предстояла неделя-две подготовки, и вот, в день первого тракта, Зыгарь, искренне недоумевая и извиняясь, сообщает мне, что от «Дождя» на должность ведущей назначается Татьяна Арно. Так решило руководство канала, не предупредив, впрочем, ААВ. Позже выяснится, что один из присутствовавших тогда на летучке сотрудников «Дождя», я бы сказала, тяжеловесов, отвечавших за креатив, наконец, нашел применение своей должности – пошел и сообщил Наталье Синдеевой, что Венедиктову я ужасно не понравилась и что надо бы замену произвести. Вообще-то это была женщина. Позднее она назовет Венедиктова прелестным стариком, будучи всего на двадцать лет его моложе (почти что Вика Цыганова, которая в свои 52 заявила, что журналист Минкин ей в отцы годится). Короче, поскольку Венедиктову я все-таки оказалась симпатична (что, впрочем, можно было и сразу заметить, стоило отвлечься от втягивания щек. Да-да, примета времени – надувая щеки, теперь принято их буквально втягивать), место ведущих было поделено между мной и Татьяной Арно. И хотя всем, кто хоть немного знает ААВ-ст, очевидно, что он не меня спасал, а в своей манере жестко отреагировал на «без него его женили», мне больше нравится версия «венедиктовской девочки».

Недолго же продержалась наша программа в эфире «Дождя». В злополучный день 21 января, годовщину снятия блокады, все пошло не так. Сначала прямой эфир перенесли почти на полтора часа из-за событий в Киеве. Меньше чем за 40 минут до программы Дымарскому сообщают, что то ли его квартиру затопили соседи, то ли он затопил квартиру соседей. Но на эфир он успевает. Придумываем вопрос для зрителей. Дымарский, кстати, был против такой жесткой формулировки, но для краткости решили оставить как есть. Что было потом, все знают. А теперь, благодаря анонимному Интернационалу[1], мы знаем даже больше. Например, какую неоценимую роль в атаке на «Дождь» сыграла Кристина Потупчик.

Тем не менее к концу 2014 года версия о том, что Венедиктов участвовал в заговоре против «Дождя», стала популярной. Атака на канал была записана в подвиги ААВ-ст.[2]. Тут я хочу процитировать самого Олега Кашина, на чьем сайте вышел материал, из его, кашинской статьи про Вику Цыганову (опять она). «Вику знают все третье десятилетие подряд, то есть если ее покажут по телевизору, то подписывать не надо – всем и так понятно, что это Вика. Но еще всем понятно, что от Вики ничего интересного ждать не приходится, аудитория еще двадцать лет назад выучила, что у Вики ничего никогда не получится, она вторичная даже по меркам российской эстрады, скучная, неинтересная, вообще никакая. Как бы звезда, но такая звезда, которая только и нужна для того, чтобы на ее фоне ярче светили те, кого народ будет любить»[3]. Так и с Кристиной. Потупчик. Все ее знают, но лавры снова достались мистической фигуре Венедиктова.

После истории с опросом «Дождя» с самой холодной головой оставалась, кажется, только Наталья Синдеева. Но из эфира телеканала «Дилетанты» все же переместились на «Эхо». И я туда же. Смешно было, как поначалу я, по телевизионной привычке, всегда торопила Бунтмана и Дымарского в студию – пойдем быстрее, 10 минут осталось. Но оказалось, что одной минуты вполне достаточно, чтобы сесть за стол и начать программу. Я нашла это очень удобным. Также удобным оказалось не накручивать на голове чудовищные локоны-свечки, не выливать на волосы полфлакона лака и не краситься как дрессировщица из цирка. Слушатели часто отмечают мою привычку поправлять волосы, некоторых это сильно раздражает. Отвечаю – это у меня такой нервный тик. Режиссеры на ТВ (как я думаю, по старой советской привычке) всегда нервничали, если моя прическа хоть как-то отличалась от гипсового слепка. Так я сама научилась постоянно нервничать и поправлять волосы раз в минуту.

Но настоящую славу на «Эхе» мне принес не мой нервный тик, а Максим Шевченко (которого спустя почти год совместных эфиров я могла бы назвать своим нервным тиком. Хотя слушатели именуют Максима Леонардовича нервным типом). Венедиктов предложил мне вести «Особое мнение». Будучи человеком беспощадным, поставил сразу же на Шевченко. И вот 3 апреля я оказалась лицом к лицу со сгустком темной энергии по имени Максим Шевченко. Впрочем, в тот первый эфир Шевченко оказался для меня черной дырой, поглотившей мой разум и волю. Через 10 минут после начала программы я была уверена, что это мое последнее «Особое мнение». Я не помню, о чем мы тогда говорили, а впоследствии никогда не переслушивала, но помню, как очень трезво оценивала себя. То есть я не то что не боялась, что это моя последняя программа, наоборот, я думала, что таких, как я, нельзя к ней даже подпускать. И еще мне было стыдно подводить Венедиктова. Будучи дважды беспощадным, после эфира ААВ сообщил мне, дружественно похлопывая по плечу, что некоторые ведущие после Шевченко рыдали. В буквальном смысле этого слова. Не могу сказать, что меня это утешило. Тем не менее в следующем эфире чары Максима Леонардовича как-то неожиданно растаяли. Он больше не казался мне демоном. А наоборот, в чем-то даже трогательным человеком (не считая, естественно, его пасквилей в отношении Киева). К тому же почти детская способность Максима Леонардовича отвертеться от любых ранее сказанных, а иногда и написанных им слов не может не умилять. Через полгода я уже скучала, если Шевченко отсутствовал по четвергам.

Периодически куски наших интервью с Шевченко расходятся по Интернету на цитаты.

«Вот видите, как вы относитесь к людям, Карина. Пойдите и изнасилуйте женщину!»[4]

«М. Шевченко: Либерал-фашисты – это не байки. Это политическая оценка. Еще раз говорю, я многократно описывал, что такое либерал-фашизм. Хотите еще раз опишу?

К. Орлова: Нет, вы же даже меня называете либерал-фашисткой.

М. Шевченко: Карина, вы не либерал-фашистка…

К. Орлова: Это хорошо или плохо?

М. Шевченко: Ну лучше, конечно, не быть либерал-фашисткой, чем ею быть».[5]

Но цитируют не только Шевченко.

«С. Шаргунов: Давайте не будем сейчас топтаться на Советском Союзе, потому что, между прочим, пятилетки, вы знаете, кроме того, что это стоило колоссальных усилий стране, но они приводили к неслыханным результатам. Достаточно вспомнить…

К. Орлова: Развал Советского Союза.

Но это, конечно же, из приятного. В то время как грязью меня тоже поливают, в большом количестве. Цензурное люблю зачитывать в эфире или в перерывах. Однажды во время рекламы приходит «У Карины прическа, как у бомжихи». Но я вообще люблю такие почти умильные гадости, беззлобные. Зачитываю вслух Шевченко, вместе, думаю, посмеемся. А Максим совершенно серьезно начинает в негодовании размахивать руками и утешать меня. Ну не прелесть?

Но вообще что касается слушателей, то поначалу из положительных отзывов я получала только редкие слова поддержки и утешения (в собственной, видимо, некомпетентности). Но эфир за эфиром симпатии перетекали на мою сторону. И рубежом, я думаю, стал эфир от 17 июля 2014 года, когда мы с Шевченко выясняли, отчего всего за два дня у него поменялось отношение к полковнику Гиркину – от полного восторга до полного же неприятия.

В общем, еще меня называют цепным псом Венедиктова – якобы он специально ставит меня на эфиры с «прокремлевскими» экспертами с тем, чтобы я их, экспертов, как можно сильнее выбешивала. Что у меня часто получается. Случился даже курьез – один главный редактор одной известной и независимой газеты отказался садиться со мной в эфир. Хотя за несколько месяцев до того звонил, чтобы лично похвалить за «Особое мнение» с членом «Яблока» Сергеем Иваненко.

Кстати, я же не только «Особое мнение» веду, но и лучшую программу на «Эхе», лучшую в смысле производственного процесса, «На двух стульях». Только представьте, раз в неделю (а на самом деле чаще, так как программа записная) я встречаюсь с послами иностранных государств в Москве – умными, тонкими, образованными, ироничными людьми, которые открывают мне мир, в буквальном смысле этого слова. Ну знали ли вы, что в Эквадоре едят морских свинок на гриле, зажаривая их прямо с хвостами и зубами? Или что посол Швейцарии так любит русские просторы, что садится за руль автомобиля и едет в российскую глубинку один? А я за это еще и зарплату получаю.

А подводя итог, могу сказать хоть и банальное, зато правдивое – на «Эхе» я нашла себя и совершенно серьезно счастлива здесь работать.

Алексей Осин

«Болельщики с высшим образованием»

Я пришел на «Эхо» почти сразу после того, как редакция переехала на Новый Арбат. Былинные рассказы с присловием «а помнишь, на Никольской» мне, увы, ни о чем не говорили, а Эхо в его нынешнем виде только начинало кристаллизоваться. Необычное время. Профессионалов было мало, а редакция становилась все больше. Новое поколение в профессии представляло из себя «болельщиков с высшим образованием». Дома мы играли в «золотые перья» и изображали из себя комментаторов. Кто бы мог подумать, что это когда-нибудь станет профессией, но так уж случилось. За меня решающее слово – тембр голоса, остальное пришлось прикладывать по мере приобретения опыта. К моменту моего появления на Новом Арбате спорт по сути присутствовал в эфире одной своей гранью – программой «Чемпион», которую вел Евгений Любимов и его друзья из газеты «Спорт-Экспресс». Каждый из них был в своем виде ходячей энциклопедией. Они объездили весь мир, побывали в местах, о которых можно было только мечтать, особенно в тогдашнее голодное и лихое время, и потому получалось весьма объемно и интересно. Через некоторое время я и сам по необходимости выступил в роли ведущего, когда Женя куда-то отлучился. Прекрасно помню животный страх перед пультом с огромным количеством рычажков и кнопочек, отвечающих за многочисленные звуконосители – бобинный магнитофон, минидискер, CD-проигрыватель. Эта серая махина гипнотизировала и лишала воли, но за спиной стояла суровая, но справедливая Наташа Селиванова – наш звукорежиссер. Она хлопала меня по рукам всякий раз, когда я, дернув какой-нибудь тумблер, пытался погубить эфир на корню. Я чувствовал себя монгольским космонавтом из анекдота, который вернулся на Землю с синими конечностями. Теперь от всего этого политехнического музея почти ничего не осталось. Компьютер и точка. Цифра победила. При этом она поглотила некоторые милые артефакты древнего радийного быта, те же бобышки, на которые наматывалась пленка. Ими было так удобно открывать пиво. На свалку истории отправились маникюрные ножнички звукорежиссеров, с помощью которых они без различия пола монтировали пленки, вырезая лишние куски и склеивая концы специальным белым скотчем. Субстанция ушла – слово осталось. Звуковые материалы у нас до сих пор называются пленками, хотя никакой продукции Шосткинского химкомбината в редакции нет и в помине. Отсутствие пленки, кстати, не мешает продолжать «вырезать» оговорки, хотя никаких хирургических действий при этом звукорежиссер не производит – всего лишь манипулирует мышкой.

«Эху» в спортивном отношении повезло с самого начала. Один из отцов-основателей – Сергей Бунтман не просто болельщик, а отъявленный фанат «Манчестер Юнайтед». На его двери значится аутентичная табличка с надписью «sir Matt Busby way» в память о легендарном боссе этого славного футбольного коллектива. В лице Сергея Александровича у нас всегда был свой агент влияния в мире большой политики, а может, и целая пятая колонна. Впрочем, и сам Алексей Алексеевич, или просто ААВ, благоволит некоторым видам, чем мы беззастенчиво пользуемся. Если темы для большого «Эха» как-то не находится, стоит заглянуть на шахматные сайты. Само название этой древней игры влияет на настроение начальства умиротворяюще. Как-то раз мы, дабы не упустить момент, когда Каспаров выиграет у Крамника или наоборот и немедленно сообщить об этом граду и миру, вывели на экран компьютера трансляцию партии, где ходы отображались в режиме реального времени. Все, что доступно моему пониманию из этой вязи символов, – это счет, который должен был появиться внизу страницы. Коллеги тоже явно игнорировали в детстве передачу «Шахматная школа» с Раднэром Муратовым – он же Василий Алибабаевич, но ААВ был куда лучшего мнения о нас. Мы получили выволочку за то, что во время рабочего дня анализируем (!!!) шахматные партии. Как там? Если конь берет на це-пять, то пешка занимает ключевое поле бэ-2, что создает давление на ферзевом фланге. Двойственное чувство, доложу я вам. С одной стороны, приятно, особенно для людей с шахматной квалификацией Остапа Бендера, с другой – несправедливо, хотя бывает ли начальство несправедливым? Риторический вопрос.

Спорт – это анклав в любой редакции. «Эхо Москвы» вряд ли является исключением. В этой особенной области человеческих интересов разговаривают на том же языке, что и в окрестностях, но перевод со спортивного на общечеловеческий тем не менее дело непростое. Дабы устранить трудности этого перевода, руководство как-то пошло на эксперимент. Ведущие новостей были брошены на ведение спортивных каналов, а спортивные обозреватели – на изготовление новостей. Некоторые из нас застряли на этом поприще, вошли во вкус и остались в комнате на другой стороне коридора, но в целом эксперимент так и остался экспериментом. Через некоторое время спортсмены продолжили тачать голы-очки-секунды, а новостники печь программы «Эхо». Сокровенными знаниями две параллельные цивилизации не слишком обогатились да и новых адептов «секта спортопоклонников» не приобрела.

Само существование спортивного острова в недрах радио, которое любят совсем за другое – компромисс. То, что кажется важным самим «спортсменам», вызывает недоумение у их коллег, спортом не интересующихся. Для многих из них, как это ни парадоксально, чем меньше спорта в спорте, тем лучше, поэтому оживление и интерес в глазах возникает при упоминании женитьб с разводами, допинга, контрактов с зарплатами и прочего «околоноля». «Спортсмены» отбиваются, коллеги настаивают. Бывают, правда, светлые моменты, когда спорт перестает быть котлетой в гамбургере между курсом доллара и погодой. Раз в два года случаются чемпионаты мира и Европы по футболу и Олимпийские игры, и тогда между службой информации и ее частью воцаряется мир. Работы, правда, становится гораздо больше, но это уже детали. В остальное время борьба продолжается.

Из-за специфики работы я, признаться, терпеть не могу лондонский «Челси». Происходит это темное как пиво Гиннесс чувство из того интереса, который возник в обществе после покупки лондонского клуба Романом Абрамовичем. Я бы осторожно назвал этот интерес лихорадочным. Те, кто воспринимал футбол по известной райкинской формуле «двадцать два бугая на полтора часа» вдруг пропитались английской премьер-лигой до невозможности. Любая покупка «Челси» за наши кровные российские фунты была поводом максимального освещения в эфире, даже если речь шла не о славном Дидье Дрогба, а каком-нибудь дублере. Через несколько лет интерес спал как паводок, но личная неприязнь к «Челси» осталась.

Примерно такой же ажиотаж вызывала и Анна Курникова, портрет которой до сих пор украшает рабочее место «спортсменов» – прижился. Из-за примы российского тенниса, полуфиналистки «Уимблдона», я пережил несколько отчаянных минут. Мнение об Ане всегда были полярным, но равнодушие было абсолютно исключено, тем более что Курникова подогревала интерес к себе всеми методами шоу-бизнеса. Когда она собралась замуж за знаменитого хоккеиста Сергея Федорова, атрибуты процесса были налицо – и становление жениха на одно колено, и преподнесение кольца с бриллиантом за большие тысячи и все, что там полагается в Голливуде. Коллега Катя Маловичко вынуждена была освещать это событие покадрово. Через несколько часов пытки она в бешенстве отправила мне на пейджер (если кто-то еще помнит это чудо техники) сообщение: «Поздравляю с бракосочетанием любимой женщины и любимого хоккеиста». Нет бы написать – «любимой спортсменки», но страдать в одиночестве ей было скучно. Я в это время мирно спал и прочитал этот текст, увы, не первым. Что случилось потом, легко догадаться.

Впрочем, лучшее, как обычно, рождается на стыке этих цивилизаций, когда спорт – это еще и человеческая история, а не просто результат. В конце концов, он и придуман для того, чтобы обычный человек со своей рутинной жизнью и рельсовыми маршрутами работа-дом-дача хоть иногда испытывал сопричастность и эмоции. Поводов для единения у нас не так много, и спортивные победы – один из них, что иногда вызывает ревность у сторонних наблюдателей, но ведь они – такие же слушатели, а на «Эхе» это наверное большинство аудитории, поэтому мне всегда было крайне лестно слышать фразу: «Я терпеть не могу спорт, но вас слушаю с интересом». До сих пор считаю это высшей похвалой.

Еженедельные программы для гурманов и постоянное информационное вещание принципиально разные вещи, и второе как раз и предстояло налаживать совместными усилиями и поисками той самой середины из драгоценного металла. Выдающиеся «эховские» персонажи делали эту задачу выполнимой. Во-первых, у нас был Антон Орехъ, который еще на доисторической Никольской делал программы о спорте вместе с Сашей Ивановым. Орехъ прославился своим особым методом записи Спорт-курьера. Он приходил в студию шаркающей кавалерийской походкой а-ля Понтий Пилат. Из нагрудного кармана рубашки торчали трубочки новостей. Тогда еще не было Интернета и информацию мы извлекали из тассовского компьютера с монохромным зелено-черным мертвенным дисплеем. Принтер к нему прилагался тоже особенный. Бумага по мере выползания и отрыва непременно скатывалась в трубочки, и Орехъ напоминал абрека в черкеске с газырями. Впрочем, удивительное состояло не в этом. Имея перед собой исключительно результаты соревнований, он, ни разу не оговариваясь, сочинял в голове складный текст и записывал программу с ходу, что вызывало мое восхищение, зависть коллег и благодарность звукорежиссеров. Основная масса эховцев вынуждена была писать все это на бумаге и чаще всего от руки, поскольку компьютеров, как уже было сказано, тогда еще не было, а пишущая машинка присутствовала едва ли не в единственном экземпляре. Лет через много я тоже научился этому искусству, но тогда вершина казалась мне непокоряемой. Этот выдающийся человек на каком-то этапе вернулся в лоно олимпийского движения и его окрестностей, где уже пребывал ваш покорный слуга и не только он. Теперь Антон, как и многие мои товарищи по спорту, продолжил самостоятельный полет или, как говорят в мире шоу-бизнеса, начал сольную карьеру.

Несколько позже мы переманили у тогдашней Службы Культуры Константина Похмелова, что сохранило для «Эха» этого замечательного человека. Сумма трансфера не подлежит разглашению, да это и неважно. С тех пор Костя успешно делит себя между двумя своими ипостасями, продолжая передвигаться между театром имени Пушкина и редакцией «Эха», благо ходу от двери до двери минут 15. Перетекает из одного помещения в другое и его неповторимая и острохарактерная журналистско-актерская манера. Когда Костантин Похмелов беседовал с известным врачом Николаем Дурмановым, а темой разговора был допинг, это всегда вызывало в редакции приступы буйного смеха.

Многочисленно фейсбучно-эфирные баталии приучили меня не обижаться, когда слово «спортсмен» употребляется в пренебрежительном тоне, а то и в качестве оскорбления. Шутки не отличаются разнообразием. На самом деле все далеко не так. Екатерина Маловичко, будучи спортивным обозревателем, стала лауреатом премии Попова, причем наградили ее не за рассказ о гонке, матче или бое. Она получила премию за спецрепортаж … о букве Е. Сергей Корзун, вернувшись на «Эхо», придумал проект, который паства приняла со скрипом. Нагрузка на каждого корреспондента, и без того многотонная, значительно возросла. Плохо делать стыдно, хорошо – тяжко. Придумай тему, утверди ее, запиши текст, возьми интервью, потом смонтируй в студии и все это в свободное от работы время – фактически двойная работа. Народ роптал, но делал. Один коллега проявил креативность мышления с ударением на «ы», облюбовав магазин на первом этаже. Его репортажи были сухи, лаконичны и, как правило, имели называния из одного слова – «Крупы», «Макароны», «Водка». Прочие, не обладая креативным мышлением, носились, высунув язык, поскольку Сергей Львович был строг и сам оценивал произведения, после чего выставлял оценки и проводил своеобразный чемпионат. Видимо, это обстоятельство и сделало наши козыри более весомыми. «Спортсмены» были среди лидеров по этим оценкам. Даже премии получали. Орехъ, помнится, рассказывал о всепланетных катаклизмах, я – о суеверии в спорте, но Катя со своей буквой Е переплюнула всех в редакции и в стране тоже. А ведь начало было… После одного из первых рабочих дней Кати мне позвонил Алексей Алексеевич. Родные, естественно, принесли мне трубку в ванную, которую я аристократически принимал. Разговор получился долгим. Предмет его я сейчас не помню, помню только, что фраза «ничтоже суменяшеся» в ее исполнении очень не понравилась. ААВ говорил, я слушал и делал выводы, иногда давая пояснения. Через какое-то время вода остыла, потом стала холодной. Вылезать, расплескивая воду или тем более добавлять горяченькой, было опрометчиво. Сдерживая стук зубов, я дотянул до конца беседы. Катя, к счастью, осталась.

Естественно, такие редкие кадры требуют более глобального использования, поэтому почти все из нас расширили границы своих интересов в профессии.

Андрей Родионов попросился к нам, набравшись здоровой спортивной наглости после того, как стал победителем Викторины, посвященной чемпионату мира по футболу во Франции. Ему тогда было всего 18. Пришел и остался. Теперь он значится в каких-то таинственных рейтингах лучших молодых медиа-менеджеров, так что в нашем случае спортсмен – это звучит гордо.

Впрочем, удерживались в нашей небольшой компании не все. Один из потенциальных коллег, обойдемся без имен, уже прошел все испытательные сроки, был зачислен в штат, успешно работал какое-то время и был поставлен на важнейшую смену – день открытия Олимпийских игр – один из тех случаев, когда спорт безоговорочно становится темой номер один. По неясным причинам, вчерашний стажер вдруг скрылся во мраке ночи и исчез. Он не отвечал на звонки, не появлялся лично и даже не пришел за зарплатой, которая причиталась за отработанное. Это самая большая тайна спортивного сообщества «Эха», своя янтарная комната и иероглифы Наска. До меня доходили слухи о его физическом существовании, но сам я его больше ни разу не видел. Пришедший на смену «призраку» товарищ налетел возле лифта на возмущенного до крайности главного редактора и долго не мог понять, откуда все эти громы и молнии и отчего они обрушиваются именно на его неповинную голову.

И все же спортсмены – одна из самых постоянных популяций на «Эхе», и этим все сказано.

Майя Пешкова

«Непрошедшее время»

С. БУНТМАН: Мы продолжаем нашу серию, в год 20-летия «Эха Москвы» мы решили снова встретиться с рядом наших сотрудников. Майя Пешкова здесь, здрасте, Майя, добрый день.

М. ПЕШКОВА: Здравствуйте!

С. БУНТМАН: Майя Пешкова, и все равно, я не знаю, как, это самое… Помните, когда, Майя, в школе читали по дороге, читали под партой во время уроков, читали на переменах на подоконниках…

М. ПЕШКОВА: Еще с фонариком.

С. БУНТМАН: С фонариком ночью и т. д. Вот здесь вместо того, чтобы просто сидеть и к передаче не готовиться, во всяком случае, морально готовиться. Майя Пешкова все равно читает какие-то книги. Вот сейчас у нее все книжки отберу, и будем разговаривать.

М. ПЕШКОВА: (смеется)

С. БУНТМАН: Но сначала, сначала личное дело у нас есть на каждого сотрудника.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Пешкова Майя Лазаревна. Товарищ Пешкова отчаянно отважный сотрудник нашей легендарной организации. Где, казалось бы, не пройдет никто, товарищ Пешкова проходит, с ней беседуют даже те, кто не хочет разговаривать ни с кем. Именно товарищу Пешковой наш известный поэт Иосиф Бродский прочел по телефону свое последнее рождественское стихотворение. И именно благодаря товарищу Пешковой в нашем эфире звучали записи голосов легендарных людей. Работа товарища Пешковой отмечена на самом высоком уровне. Товарищ Пешкова награждена памятной серебряной медалью Александра Блока, не говоря уже о благодарности Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям. Вообще товарищ Пешкова хранит в себе много талантов. Она, например, талантливый фотограф, ее фотовыставка в рамках «Сказочная страна Гамсуна» – это настоящий документальный репортаж. И еще: товарищ Пешкова удивительно тактичный человек, обидеть другого, пусть это даже будет не совсем приятная личность, для товарища Пешковой абсолютно исключено. А жаль.

С. БУНТМАН: А, здесь у меня есть про Пешкову, такая наша любимая хохма есть, про Майю Пешкову. Помните, как-то так вот наступил 2001-й год?

М. ПЕШКОВА: Да, да.

С. БУНТМАН: И здесь, ну что 2001-й год? Космическая одиссея, все не так, мы не на Луне, никаких таинственных обелисков нет, вот, а чего бы нам не поговорить с Артуром Кларком тогда? Ну и вот, смеха ради вот, потому что знаем, что Майя Пешкова может с кем угодно поговорить. А вот с Артуром Кларком неплохо было бы! И забыли про это. Оказывается, Майя здесь, вы же его из какого-то бунгало, его специально к телефону привезли, там, на Цейлоне где-то.

М. ПЕШКОВА: Да.

С. БУНТМАН: Вот как это было-то?

М. ПЕШКОВА: Это наша коллега делала, коллега, которая здесь работала. Это не я делала, я доставала только телефон.

С. БУНТМАН: Только телефон! Вы только телефон.

М. ПЕШКОВА: Да. А с ним я не беседовала.

С. БУНТМАН: А кто беседовал тогда? Но достали-то телефон вы?

М. ПЕШКОВА: Достала телефон я, раздобыла, да.

С. БУНТМАН: Да, раздобыла. И вот Кларка мы достали. И, а вот скажите…

М. ПЕШКОВА: Успели поговорить.

С. БУНТМАН: Успели поговорить. Вот также здесь Лева, когда читал торжественно личное дело, успели поговорить. Тогда Бродский действительно прочел нам стихотворение, а представляли ли мы, что вот буквально, буквально, и будет уже как-то мир без Бродского?

М. ПЕШКОВА: И стало очень грустно.

С. БУНТМАН: Грустно…

М. ПЕШКОВА: Вы меня обвинили в том, что я читаю, но я сегодня захватила на передачу, и захотелось еще раз перечитать. И вместо того, чтобы побежать дышать, кушать, я решила – нет уж, лучше я побуду с Бродским. Книга, которая мне безумно дорога, «Венеция Иосифа Бродского». Может быть, еще и потому, что она первой вышла в этой серии. Эта серия выходит в Петербурге. Сделал эту книгу, буквально собрал ее Михаил Мильчик. Это друг Иосифа Бродского, который встречался с ним и в Венеции. И больше встреч не было, и тогда он его снимал, снимал, потому что рядом шли съемки фильма «Прогулки с Иосифом Бродским»…

С. БУНТМАН: Да, это те самые, где постоянные разговоры, где сидят в кафе знаменитых, и все разговоры.

М. ПЕШКОВА: Да, и на набережных.

С. БУНТМАН: Да, на набережных, да.

М. ПЕШКОВА: И очень много дали фотографий, 50 фотографий для этой книги, и от книги действительно невозможно оторваться. Больше того, мне хотелось развернуть карту, теперь есть карта мест, где был в Венеции Иосиф Бродский. И теперь, поехав в Венецию, я точно знаю, что я буду делать! Если я раньше я думала, где это все искать, перечитав все его произведения, в том числе и…

С. БУНТМАН: А там все номерами отмечено?

М. ПЕШКОВА: Все номерами отмечено, здесь есть абсолютно все. Больше того, это не просто книжка, это серия книг. Уже вышла такая книга «Бродский в Литве».

С. БУНТМАН: А диск – что там?

М. ПЕШКОВА: Это фильм.

С. БУНТМАН: Это фильм как раз?

М. ПЕШКОВА: Это фильм. Да, это фильм, он идет в качестве приложения к этой книге. Вот такая книга увидела свет в Санкт-Петербурге.

С. БУНТМАН: Здорово.

М. ПЕШКОВА: Да.

С. БУНТМАН: А, Майя, но я вот к чему это говорил, я к чему сейчас говорил как раз о Бродском, вы же делаете еще серию «Непрошедшее время» постоянно. И многое успеваете – с кем не удалось и с кем не успели, это всегда такая беда.

М. ПЕШКОВА: Вы знаете, это трагедия. Это трагедия, потому что думаешь о человеке, пытаешься сделать так, чтобы непременно с ним встретиться, и вот не получается. И с Натальей Леонидовной Трауберг я буквально вбежала в уходящий вагон, простите за это банальное сравнение.

С. БУНТМАН: Вы много сделали с Натальей Леонидовной?

М. ПЕШКОВА: Я все дала в эфир. Все, что записали.

С. БУНТМАН: Да, но сколько это получилось?

М. ПЕШКОВА: Это получилась одна программа. Кое-что мне пришлось выстричь, что называется, это было.

С. БУНТМАН: То есть одно «Непрошедшее время»?

М. ПЕШКОВА: Одно «Непрошедшее время». И я понимала, что я приду еще, я не знала, что через три дня Наталья Леонидовна уедет в свой последний хоспис, это будут ее последние дни. И ее дочь, Маша, мне говорила, что, узнав о том, что я приду, мать велела дать самое красивое платье, она чуть-чуть подкрасилась, она была такой, она уже пребывала в почти предсмертии, и вдруг человек преобразился ради меня! Для меня это была высшая награда, которая могла быть. Может быть, поэтому я сегодня и принесла эту книгу, «Дар и крест», так называется книга. И о Наталье Леонидовне, здесь же ее академические работы, и воспоминания друзей. Книга замечательно иллюстрирована семейными фотографиями, и тут такой материал, который читаешь не в спешке, не суетно. В метро это читать не будешь, это можно читать только дома, эту книгу.

С. БУНТМАН: Майя, а что, если книжку сделать из «Непрошедшего времени»?

М. ПЕШКОВА: Простите, если я все соберу, это будет уже многотомник, потому что передача уже идет 13 лет.

С. БУНТМАН: Ну, если собрать, мы же делаем из передач, из программы «Все так», мы делали. Но это еще, энергия для этого… Но вам энергии не занимать. Но это должно быть…

М. ПЕШКОВА: Нет, нет, моя телега уже идет с ярмарки!

С. БУНТМАН: Угу, с ярмарки, да?

М. ПЕШКОВА: С ярмарки, да.

С. БУНТМАН: Да ладно! Ладно, Майя, будем мы здесь рассказывать, ничего. Все равно надо бы сделать. Вот такие вещи тоже хочется еще и читать, хотя вот и с диском сделать.

«Непрошедшее время». Вот у меня такое ощущение, что вы больше всех своих передач любите «Непрошедшее время».

М. ПЕШКОВА: Вы знаете, мне об этом очень трудно говорить, был один слушатель, который, провожая меня на маршрутку, всегда говорил: «Я побежал слушать классика! Я хочу успеть». В это время я была в дороге. Этого человека не стало. И вот ради, ради его памяти, я готова это делать ровно столько, сколько я это буду делать.

С. БУНТМАН: Хорошо. А «Непрошедшее время» – это очень трудоемкая работа, и вот съездить, записать человека, и узнать, и дать нам послушать – это, это очень важно. А книжки вы постоянно нам приносите, тоннами, килотоннами, мегатоннами. Мы их проигрываем слушателям, ну, это условно говоря, и нам отвечают на вопросы, получают, представляют издательства. Вы за издательствами следите уже – сколько у нас продолжается эта эпопея, когда мы с издательствами работаем? Ну, больше 10 лет.

М. ПЕШКОВА: Я работаю 16 лет.

С. БУНТМАН: Да. Но это больше, во всяком случае, больше 10 лет. А, очень много говорят, с одной стороны, говорят: «Ну, счас все есть». А с другой стороны, как-то все изменилось. В издательствах остались, там, несколько монстров, и тех, кто старается выжить…

М. ПЕШКОВА: Их 5 в стране.

С. БУНТМАН: 5 монстров, да, у нас?

М. ПЕШКОВА: 5 монстров, 5 крупных издательств. Многие из них то, что называется, подмяли под себя маленькие издательства, которые согласились на такое положение вещей, потому что ситуация в стране, скажем так, не лучшая. Для книжников. Наверное, есть причины и у тех, кто более крутой, и у тех, что поменьше, для того чтобы это все именно так оставалось. Но ситуация критическая, потому что народ книги перестал покупать.

С. БУНТМАН: Неужели меньше, неужели упали по продаже?

М. ПЕШКОВА: Сейчас все издатели стонут. Не далее, как час назад, я говорила с Натальей Аветисян и с Владимиром Воробьевым на эту тему. Люди вообще перестали покупать. Дело не в жаре, и дело не в том, что зимой был страшный холод и люди тоже не выползали..

С. БУНТМАН: А в чем, в ценах?

М. ПЕШКОВА: И даже не в ценах.

С. БУНТМАН: А в чем?

М. ПЕШКОВА: Просто людям стало не интересно. Ощущение такое, что все заморозили свои библиотеки на какой-то точке, на точке замерзания. Вот у меня есть 58 см книг, как писал Евтушенко в своей прозе, вот столько мне и нужно, и больше мне не надо. Он живет новостями, ему заменяет видео, ему средства информации заменяют все. И они надеются, что книга – это не компенсация того убытка, который они наносят сам себе. Наступает некая ущербность, с которой сам человек согласен. Так мне кажется.

С. БУНТМАН: А во что это выльется? Будут электронные книги, о чем мы все время говорили, и буквально два часа назад тоже говорили? Будут электронные книги, вот которые сейчас по Амазону, в Соединенных Штатах уже продажи электронных больше, чем бумажных. Что мы будем делать тогда? Будем только покупать редкости, без которых мы обойтись не можем, или что это будет?

М. ПЕШКОВА: Я думаю, что электронная книга, она не то что задушит нормальную книгу, продукт Гуттенберга, я думаю, что электронная книга – это веяние времени, и это будет как-то развиваться. Я сейчас не могу сказать, в какую сторону это будет развиваться. Либо в эстетическую сторону, что это будет так красиво, что мы не сможем оторваться, либо в объемную сторону. Я не представляю, например, что я буду читать, держать в руках электронную книгу – то, что происходит сейчас. В любой момент я могу ее взять.

С. БУНТМАН: Но тут у нас Алексей Алексеевич такой продвинутый, я тоже пока не читаю электронные книги.

М. ПЕШКОВА: А вы обратили внимание, в метро сколько людей читают?

С. БУНТМАН: Я должен признаться, что я в метро бываю не так часто, но охотно верю. Но вот когда бываю – вижу.

М. ПЕШКОВА: А в самолетах?

С. БУНТМАН: Вижу. Вижу или в телефоне вот в этом самом, в этой штучке электронной.

М. ПЕШКОВА: Да. Это удобно. Они в этой вот штучке могут черти сколько страниц поместить, а так ты за собой тащишь кирпич. «Войну и мир» ты с собой носить не будешь. А там она есть!

С. БУНТМАН: Ну, да. Ну, хотя вот, я не знаю, я пока не могу перейти, как-то это трудно, и ту же «Войну и мир», мы недавно говорили, что вот каждый из нас помнит то или иное издание, в котором читал. Может, дети нынешние будут помнить, там, вкус и цвет электронной книжки и тот шрифт, которым они читают. Там же можно любой шрифт самому сделать.

М. ПЕШКОВА: Да. Конечно.

С. БУНТМАН: Ну, не знаю, для меня это немножко такие вот вещи, это насчет телеги с ярмарки, я тоже, наверное, с ярмарки, но на возе книг, на целый воз книг, я буду все равно увозить оттуда.

М. ПЕШКОВА: Вы знаете, как трудно расставаться с книгой?

С. БУНТМАН: Знаю.

М. ПЕШКОВА: Это трагедия.

С. БУНТМАН: Знаю!

М. ПЕШКОВА: Это как потеря любимого человека. Невозможно расстаться с книгой, невозможно ее делить с теми, скажем, с семьей сына, да? То есть ты можешь отдать, там, 5–10 книг, но отдать большой кусок библиотеки ты не можешь. Это буквально сердце разрывается на части.

С. БУНТМАН: А зачем отдавать? Пришли, почитали.

М. ПЕШКОВА: А потому… А, нет, потому что растут дети, они, в моем представлении, должны расти в окружении книг.

С. БУНТМАН: Правильно.

М. ПЕШКОВА: Ребенок должен взять книгу и читать, любую, какую он хочет.

С. БУНТМАН: Но мне, мне, например, приятно, что есть уже варварские, цветными карандашами разрисованные, мой «Чиполлино», помните, такая была здоровенная книжка?

М. ПЕШКОВА: Да, да, да.

С. БУНТМАН: Большая. Мой «Чиполлино» сейчас у внука.

М. ПЕШКОВА: Это очень хорошо.

С. БУНТМАН: Ну, это нормально.

М. ПЕШКОВА: Да.

С. БУНТМАН: Вот Лариса считает, что все-таки дело еще… Лариса в Копейске нас слушает, в Челябинской области. Она считает, что дело и в цене тоже. Может быть, цены все-таки, действительно, непомерные.

М. ПЕШКОВА: Конечно. Для Москвы, может быть, они и более менее нормальные, и тоже…

С. БУНТМАН: У нас вообще дорогой город.

М. ПЕШКОВА: Да. И то, что книга роскошная стоит 5000 рублей и ты ее покупаешь отнюдь не себе, а кому-то в подарок, это тоже понятно. Но в целом книга дорогая. Тогда как брошюра стоит, простите, 300–400 рублей – это дорого. Я не говорю о том, чтобы книгу, скажем так, рублей за 800, и потом ее оставить на подоконнике в подъезде – как-то не хочется. Значит, ты идешь и выбираешь.

С. БУНТМАН: Но у нас народ еще очень тяжело привыкает к бумажным обложкам. То, что естественно, там, для англичанина, американца, француза… Англичанам было тяжелее, кстати, я вот, англосаксам было тяжелее, а французы, итальянцы к бумажным обложкам просто привыкли. А у нас как-то, с другой стороны, если уж я заплатил, зачем мне такая вот бумажная обложка, это для детектива или для чего-то прочитать. А нормальная книга…

М. ПЕШКОВА: То есть покетбук только бумажный. Только бумажная обложка, и в этом очарование книги: ты ее можешь читать, где хочешь, когда хочешь, и если она у тебя раздвоится или растроится, тоже не страшно.

С. БУНТМАН: Но, с другой стороны, вот, с одной стороны, невозможно покупать книгу в больших количествах, а с другой стороны, так как-то не престижно, если у тебя тот же самый Достоевский в бумажном издании. Кто там, «Азбука классика»?

М. ПЕШКОВА: А почему бы нет?

С. БУНТМАН: Я это не меня убеждать, Майя, я думаю, что и не вас тоже. Майя Пешкова у нас, задавайте вопросы, +7-985-970-45-45. Вот путешествие по Венеции Иосифа Бродского – это еще не состоявшееся уже с этой картой мечта?

М. ПЕШКОВА: Нет-нет, книжка есть, книжка…

С. БУНТМАН: Нет, ваше путешествие, собственно. Поедете в Венецию?

М. ПЕШКОВА: Нет, оно не состоялось. Хочу поехать. В этом году у меня сорвались две поездки, из-за которых я страшно переживаю. Одна не состоялась в Вильнюс с докладом о Бродском, и вторая поездка на север, на Фестиваль малых народов. Так случилось, по разным обстоятельствам. А в Венецию, я убеждена, что я возьму отпуск и поеду.

С. БУНТМАН: И пойдете именно по карте?

М. ПЕШКОВА: Я пойду по карте, больше того, я договорилась, я хочу записать людей, которые знали Бродского. Это тоже будет «Непрошедшее время».

С. БУНТМАН: Вас наведут там на них?

М. ПЕШКОВА: Да, да. Есть кое-какие наводки.

С. БУНТМАН: То есть вы поедете и все равно будете работать, да?

М. ПЕШКОВА: А у меня не бывает иначе.

С. БУНТМАН: То есть это…

М. ПЕШКОВА: Надо мной смеялись в Кисловодске: я приехала в санаторий и заболела. Но я пришла к главврачу и сказала: «Вы знаете, мне нужно отъехать на два дня». Он говорит: «Как же так? У вас температура…» Я говорю: «Разрешите, я буду отсутствовать!» Хлопнула дверью и ушла. Я поехала записывать сюжет об Александре Исаевиче. И привезла оттуда передачу. И я была счастлива безмерно.

С. БУНТМАН: И вылечились?

М. ПЕШКОВА: Мгновенно.

С. БУНТМАН: Мгновенно.

М. ПЕШКОВА: Это панацея от всех бед!

С. БУНТМАН: Работа – панацея от всех бед. Хорошо! Только я, сделаем вид, что мы не слышим, не слышим, а то будет всегда удобно не давать Майе Пешковой отпуск.

М. ПЕШКОВА: (смеется)