Третье Правило Волшебника, или Защитники Паствы Гудкайнд Терри
Верна повела пальцем, и ниточка раскаленной стали затанцевала, повторяя его движения. Верна согнула палец, и проволока обернулась вокруг оторопевшего могильщика всего в паре дюймов от тела.
– Одним движением я могу связать тебя ею, мастер Спрул. – Верна подняла руку, и на ладони у нее заплясал язычок пламени. – А связав, буду поджаривать тебя по дюйму до тех пор, пока ты не выложишь все.
– Прошу вас... – Верна слышала, как стучат его зубы. Подбросив свободной рукой золотую монетку, Верна улыбнулась ему улыбкой, лишенной даже намека на теплоту.
– Либо, как я уже сказала, ты можешь рассказать мне правду в обмен на вот это выражение моей признательности.
Могильщик поежился, но деваться было некуда.
– Кажется, я что-то припоминаю. Я буду рад, если вы позволите мне рассказать все как на духу.
Верна обратила танцующий на ладони язык пламени в его противоположность, то есть в жгучий холод. Проволока мгновенно остыла, стала черной и рассыпалась в пыль.
Верна вложила в дрожащие пальцы могильщика золотой.
– Прошу прощения. Кажется, я испортила напильник. Надеюсь, этого хватит, чтобы покрыть его стоимость.
Могильщик тупо кивнул. Скорее всего столько он не зарабатывал и за год.
– У меня есть другие напильники. Ничего страшного.
Верна положила руку ему на плечо.
– Ну, мастер Спрул, рассказывай, что ты припомнил. – Она чуть сильнее сжала ему плечо. – Все-все, до мелочей, даже если они покажутся тебе малозначительными. Ясно?
– Хорошо. – Голос могильщика был хриплым. – Расскажу все как есть. Как я уже говорил, работу делал Хэм. Я ничего о ней не знал. Он сказал лишь, что ему нужно вырыть могилу по заявке Дворца, и все. Хэм вообще молчун, так что я об этом и думать забыл. А вскорости после этого он и заявил, что уезжает жить к дочери. Об этом я тоже уже говорил. Он и прежде частенько мечтал, как уедет к дочке прежде, чем ему самому надо будет рыть могилу. Но денег у него не было, а дочка тоже не слишком богата, поэтому я на его слова особого внимания не обращал. Но тут он купил осла, отличного осла, доложу я вам, и тогда я понял, что он действительно уезжает. Перед отъездом он пришел ко мне с бутылкой. Дорогая выпивка, такой мы с ним сроду не баловались. Так-то он молчун, Хэм, но когда выпьет, все мне выкладывает. Нет, чужим он никогда ничего не говорит, он мужик надежный, но мне, когда выпьет, все выдает как на духу.
Верна убрала руку.
– Понимаю. Хэм хороший человек и твой друг. Я не хочу, чтобы ты подумал, будто предаешь своего друга, Милтон. Я сестра Света. Ты не сделаешь ничего плохого, рассказав мне об этом, и тебе не надо бояться, что из-за этого у тебя будут неприятности.
Могильщик кивнул. Слова Верны явно его успокоили.
– Ну вот, сидели мы с ним за бутылочкой и толковали о старых добрых временах. Он уезжал, и я знал, что буду скучать по нему. Ну, вы понимаете. Мы знаем друг друга давным-давно. Не то что мы не...
– Вы были друзьями. Я понимаю. Так-что он сказал?
Спрул расстегнул воротник, как будто ему стало душно.
– Ну, сидели мы с ним, выпивали, переживали, что расстаемся. Выпивка оказалась покрепче той, к которой мы привыкли. Я спросил, где живет его дочка, куда послать ему деньги за работу во Дворце, чтобы он получше устроился на новом месте. Мне ведь оставалась мастерская, и я никуда не собирался уезжать. Но Хэм отказался, сказал, ему ничего не нужно. Не нужно! Ну, тут уж меня разобрало любопытство. Я спросил, откуда у него деньги, а он ответил, что накопил. Ха! Да Хэм сроду ничего не копил! И если у него есть деньжата, значит, он их только что получил и еще не успел потратить, вот так! Ну, тут он мне и велел непременно отправить счет во Дворец. Очень настаивал. Наверное, потому что ему было стыдно оставлять меня одного. И я спросил: «Хэм, а кого ты положил в землю во Дворце?»
Мильтон приблизился к Верне и понизил голос до шепота.
– «Никого я не зарывал, – ответил мне Хэм. – Наоборот, вырыл».
Верна схватила могильщика за воротник:
– Что?! Вырыл? Выкопал чей-то труп? Он так и сказал?
Мильтон кивнул:
– Ага. Вы когда-нибудь слышали о том, чтобы мертвых выкапывали? Закапывать их в землю, это я понимаю, частенько приходится это делать, но наоборот? От одной мысли становится тошно. Похоже на святотатство. Но к тому времени мы уже изрядно поднабрались, выпивая за старые добрые времена, поэтому не стали останавливаться на этом вопросе.
У Верны в голове царил полный сумбур.
– Чей труп он вырыл? И кто его нанимал?
– Хэм сказал «по требованию Дворца», и все.
– Когда это было?
– Довольно давно. Не помню... Нет, погодите, это было после зимнего солнцестояния, где-то вскорости после него, может, дня через два.
Верна тряхнула его за воротник.
– Чей был труп?
– Я у него спросил. Спросил, кого это сестры захотели достать обратно. Он ответил: «Мне не сказали. Я просто достал их, завернутых в чистенький саван, и все дела».
Верна еще крепче вцепилась ему в воротник.
– Вы уверены? Вы ведь пили. Это вполне могла быть пьяная фантазия.
Могильщик затряс головой:
– Нет, клянусь. Хэм никогда не сочинял и не выдумывал, когда выпьет. Наоборот, всю правду выкладывал. Не важно, какой грех он совершил, в пьяном виде он мне всегда исповедовался. И я помню все, что он мне тогда рассказал. Ведь это была последняя ночь, которую я провел со своим другом. Как же ее не запомнить. Он сказал, чтобы я непременно отнес счет во Дворец, только выждал сначала неделю-другую, поскольку они там, во Дворце, сейчас заняты. Так они ему сказали.
– Что он сделал с телом? Куда отнес? Кому отдал?
Милтон попытался отстраниться, но она крепко держала его за ворот.
– Да не знаю я! Он сказал, что отвез их во Дворец в крытой тележке, у него был пропуск, чтобы охранники не проверяли груз. Еще сказал, что ему велели получше одеться, чтобы никто не узнал в нем могильщика. И то верно – к чему людей зря пугать, особенно сестер, ведь они беседуют с Создателем. Хэм сказал, что сделал, как было велено, и гордился тем, что никто не заметил, как он привез трупы. Вот и все. Больше он ничего не рассказывал. Мне больше ничего не известно, клянусь милостью Создателя!
– Трупы? Ты сказал – трупы? – Верна стянула воротник у него на шее и угрожающе поглядела в глаза. – Сколько? Сколько трупов он вырыл и отвез во дворец?
– Два.
– Два... – шепотом повторила она, широко раскрыв глаза. Могильщик закивал.
Руки Верны разжались, выпустив воротник мастера Спрула.
Два.
Два тела, завернутые в саван. Сжав кулаки, она зарычала от ярости.
Мильтон, сглотнув, поднял руку.
– И вот еще что. Хотя не знаю, важно ли это...
– Что? – сквозь зубы выговорила Верна.
– Он сказал, что могилы нужно было разрыть срочно и что с одним телом он справился быстро, потому что оно было маленьким, а вот с другим пришлось повозиться. Покойник, мол, здоровенный был мужик. Я не подумал спросить его еще о чем-нибудь. Извините.
Огромным усилием воли Верна выдавила из себя улыбку.
– Спасибо, Милтон, ты очень помог Создателю.
Он застегнул измятый воротник.
– Спасибо вам, сестра. Мне никогда не хватало мужества пойти во Дворец. Люди меня недолюбливают. Ну, короче, я ни разу там не был. Не могли бы вы благословить меня, сестра?
– Охотно, Милтон. Ты потрудился на Его благо.
Закрыв глаза, могильщик пробормотал молитву. Верна положила руку ему на лоб.
– Да благословит Создатель свое дитя, – прошептала она, коснувшись его своим Хань. Могильщик ахнул. – Ты забудешь все, что тебе рассказал Хэм. Будешь помнить лишь, что он хорошо сделал порученную ему работу, но забудешь, в чем она заключалась. А после моего ухода забудешь о том, что я здесь была.
Глаза могильщика под закрытыми веками на мгновение закатились, затем ресницы его распахнулись.
– Благодарю вас, сестра.
Уоррен прогуливался по другой стороне улицы. Верна молча пролетела мимо него, не замедлив шага. Уоррен побежал за ней.
Верна была в бешенстве.
– Я ее удавлю, – бормотала она себе под нос. – Удавлю собственными руками! Пусть меня заберет Владетель, но я ее задушу!
– О чем это ты? Что ты узнала? Верна, да остановись же хоть на минутку!
– Не говори сейчас ничего, Уоррен! Ни слова!
Сжав кулаки, она неслась по пустынным улицам как ураган. Бушевавшая в ней ярость грозила выплеснуться наружу. Она не видела улиц, не слышала барабанного боя. Забыла об Уоррене, который трусил следом. Верна не видела ничего, кроме картин страшной мести, которые рисовало ей воображение.
Она опомнилась только на мосту к острову Халзбанд и остановилась так резко, что Уоррен едва не налетел на нее.
Верна схватила его за расшитый серебром ворот балахона.
– Ты сейчас же отправишься в хранилище и займешься пророчеством!
– Каким?
– Тем самым. – Она встряхнула его. – О лже-аббатисе. Найди все его ветви, найди все, что с ним связано. Все, что сможешь найти! Ты понял?!
Уоррен резко высвободился и одернул балахон.
– Да в чем дело? Что этот могильщик тебе наговорил?
– Не сейчас, Уоррен.
– По-моему, мы с тобой друзья. Верна. И только сегодня ты говорила, что мы в одной лодке. Я хочу знать...
– Делай, что я сказала! – Голос Верны был похож на отдаленные раскаты грома. – А если ты дальше будешь ко мне приставать, Уоррен, то я отправлю тебя искупаться. Иди и займись пророчеством, а как только что-нибудь обнаружишь, немедленно сообщи мне!
Верна прекрасно знала, как много в хранилище собрано пророчеств. И понимала, что на поиски могут уйти годы. Даже века. Но разве у нее есть выбор?
Уоррен тщательно стряхнул пыль с балахона.
– Как прикажете, аббатиса.
Когда он повернулся, чтобы уйти, Верна заметила, что глаза у него покраснели. Она хотела поймать его за руку, остановить, но он уже отошел. Ей хотелось окликнуть его и сказать, что не на него она сердится и он не виноват в том, что лжеаббатиса – это она, но голос ей изменил.
Дойдя до знакомого камня, Верна взобралась на стену, в два прыжка спустилась по грушевому дереву в сад и пустилась бегом. Задыхаясь, она с размаху несколько раз шлепнула ладонью по двери в тайное убежище.
Безрезультатно. Сообразив, в чем дело, она достала из потайного кармана перстень. Зайдя внутрь и закрыв за собой дверь, она в ярости швырнула кольцо через всю комнату. Ударившись о противоположную стену, перстень упал на пол.
Верна вытащила из-за пояса путевой дневник и с размаху плюхнула на трехногий стол. Стараясь восстановить дыхание, вынула из книжечки стилос.
Раскрыв дневник, она уставилась на чистую страницу.
Отчаянно борясь с гневом и отвращением, она попыталась собраться с мыслями. Нельзя исключить возможность того, что она ошибается. Да нет. Не ошибается. И все же она – сестра Света. Ей прекрасно известно, что нельзя рисковать, основываясь на одном лишь предположении. Нужно придумать, как выяснить, у кого второй дневник, причем так, чтобы не выдать себя, если ее догадка ошибочна. Но она не ошиблась. Ей точно известно, у кого он.
Поцеловав кольцо на пальце, Верна помолилась Создателю, прося у него поддержки и силы.
Ей хотелось дать волю гневу, но еще больше хотелось убедиться в своей правоте. Взяв дрожащими пальцами стилос, она написала:
«Сначала ты должна сказать мне, почему выбрала меня в тот последний раз Я помню каждое слово.Одна ошибка с твоей стороны – и дневник полетит в огонь.»
Верна закрыла дневник и убрала его в потайной карман. Потом, дрожа как осиновый лист, взяла с сундука плед и поплелась к креслу. Чувствуя себя одинокой, как никогда в жизни, она уселась в него и свернулась калачиком.
Верна отлично помнила разговор, который состоялся между ней и аббатисой Аннелиной, когда она привезла Ричарда. Аннелина не хотела ее принимать. Прошли недели, прежде чем Верна добилась аудиенции. Всю оставшуюся жизнь она будет помнить эту встречу и никогда не забудет те слова, что сказала ей аббатиса.
Верна была в ярости, узнав, что аббатиса так много от нее скрыла. Аббатиса просто использовала ее, не потрудившись ничего объяснить. Аннелина спросила, знает ли Верна, почему именно ее выбрали для поездки за Ричардом. Верна ответила, что видит в этом знак доверия. А аббатиса сказала, что Верну выбрали потому, что она, аббатиса, подозревала, что сестры Грейс и Элизабет, которые ехали вместе с Верной, были сестрами Тьмы. Из пророчества аббатисе было известно, что первые две сестры погибнут. Аннелина воспользовалась своим правом и назначила Верну третьей сестрой.
«Ты выбрала меня, потому что верила, что я не могу быть сестрой Тьмы?» спросила тогда Верна.
«Я выбрала тебя, Верна, – невозмутимо ответила аббатиса, – потому что ты стояла в самом конце списка. Но главным образом потому, что ты абсолютно ничем не примечательна. Я сомневалась, что ты можешь быть одной из сестер Тьмы. Уж слишком ты неприметна. Я уверена, что Грейс и Элизабет оказались во главе списка потому, что тот, кто руководит сестрами Тьмы, посчитал их пригодными для своих целей. Я руковожу сестрами Света. И выбрала тебя по тем же причинам. Есть сестры, ценность которых исключительно велика для достижения наших целей. Я не могла рисковать ими. Мальчик, конечно, представляет определенную ценность, но он не так важен, как другие стоящие перед нами задачи. Он может оказаться полезен. Но он являет собой всего-навсего определенную возможность, которой я предпочла не пренебрегать. Если бы возникли проблемы и никто из вас не вернулся бы обратно... Ну, ты же понимаешь, что никакой мало-мальски грамотный генерал не станет рисковать главными силами для достижения малозначительной цели».
Женщина, своей улыбкой озарившая жизнь маленькой девочки, в эту минуту разбила ей сердце.
Верна натянула плед повыше и уставилась в стенку. Всю жизнь она мечтала стать сестрой Света, одной из этих необыкновенных женщин, которые своим даром служат Создателю. Она отдала свою жизнь Дворцу Пророков.
Верна вспомнила тот день, когда ей сообщили, что ее мать умерла. От старости, так ей сказали.
Мать Верны не обладала даром, и от нее Дворцу не было никакого прока. Она жила далеко, и Верна редко с ней виделась. Приезжая во Дворец повидать дочку, мать всякий раз очень путалась, потому что Верна не старела, как обычные люди.
Мать так и не смогла этого понять, как Верна ни пыталась ей объяснить. Зато Верна понимала, что мать просто боится. Боится магии.
Хотя сестры не делали секрета из существования чар, замедляющих старение, у простых людей это не укладывалось в голове. На их жизни эта магия никак не сказывалась. Люди гордились тем, что живут возле Дворца, гордились его богатством, и могуществом, но при этом относились к нему с настороженностью, граничащей со страхом. Они не осмеливались задумываться о магии, подобно тому, как человек радуется солнечным лучам, но не осмеливается поглядеть на солнце.
Когда мать умерла, Верна жила во Дворце уже сорок восемь лет и выглядела на пятнадцать.
Она помнила и тот день, когда узнала, что умерла Лейтис, ее дочь. Тоже от старости.
Дочь Верны и Джедидии не обладала даром и Дворцу была не нужна. Верне сказали, что будет лучше, если девочку вырастит другая семья, где ее будут любить и обеспечат нормальную жизнь. Лишенным дара трудно жить во Дворце, а Верна должна была трудиться во имя Создателя. Она согласилась.
В соответствии с обычной в таких случаях практикой Лейтис не знала, что ее вырастили чужие люди. Верна полагала, что так оно и к лучшему. Что за мать из сестры Света? Дворец хорошо обеспечил удочерившую Лейтис семью, так что Верна могла не волноваться за благополучие дочери.
Она несколько раз навещала ее в качестве сестры, которая приносит благословение Создателя добропорядочной работящей семье. Лейтис выглядела вполне счастливой. Когда Верна видела ее в последний раз, она была седой и дряхлой, ходила лишь с палочкой. Лейтис не помнила, что Верна – та самая сестра, что приходила к ней шестьдесят лет назад, когда она еще играла с друзьями в салочки.
Получив благословение, Лейтис улыбнулась Верне и сказала:
– Спасибо, сестра. Вы такая талантливая для вашего юного возраста.
– Скажи, Лейтис, ты хорошо прожила жизнь?
Дочь Верны задумчиво улыбнулась.
– Ах, сестра! Я прожила долгую и счастливую жизнь. Пять лет назад умер муж, но за исключением этого Создатель избавил меня от горестей. – Она хихикнула. – Жаль только моих каштановых волос! Когда-то они были такими красивыми, точно как ваши! Да-да, клянусь вам!
Милостивый Создатель, сколько же лет прошло со смерти Лейтис? Должно быть, не меньше пятидесяти. У Лейтис были дети, но Верна не пожелала узнать даже их имена.
Ее душили рыдания.
Она стольким пожертвовала, чтобы стать сестрой. Она хотела всего лишь помогать людям. И никогда ни о чем не просила.
А с ней обошлись, как с последней дурочкой.
Она не хотела быть аббатисой, но, став ею, всерьез надеялась, что сможет воспользоваться своим положением, чтобы сделать жизнь людей лучше – ведь ради этого она и жила. А из нее опять сделали марионетку.
Прижимая к груди плед, Верна горько плакала до тех пор, пока последние лучи солнца не погасли за окном. От слез у нее жгло в горле.
Уже глухой ночью Верна решила наконец пойти спать. Ей не хотелось оставаться в убежище аббатисы. Это насмешка. Она не аббатиса. Выплакав все слезы, Верна чувствовала лишь полное отупение от пережитого унижения.
Она не смогла открыть дверь, и ей пришлось ползать на четвереньках по полу в поисках перстня. Закрыв за собой дверь, она снова надела его на палец.
Напоминание об унижении, символ ее собственной глупости.
Деревянной походкой Верна вошла в кабинет аббатисы. Оставленная на столе свеча догорела, и она зажгла другую. Феба так старается, чтобы угодить аббатисе. Интересно, что сделает Феба, узнав, что на самом деле она не помощница аббатисы? Что ее назначила на эту должность весьма неприметная, не имеющая никакого влияния сестра?
И надо не забыть завтра извиниться перед Уорреном. Это не его вина. Она вела себя непозволительно.
Уже выходя в приемную. Верна остановилась.
Установленный ею щит был нарушен. Верна оглянулась на стол. Новых бумаг не появилось.
Кто-то тут шарил.
Глава 26
По палубе барабанил дождь. Босые матросы изготовились прыгнуть на берег.
Когда корабль подошел достаточно близко к причалу, они одним махом оказались на суше, не выпуская из рук мокрых причальных канатов. С невероятной быстротой они обмотали их вокруг кнехтов. Корабль скрипел и раскачивался, но матросы подтянули «Леди Зефу» к причалу и накрепко пришвартовали.
Сестра Улиция, вместе с другими сестрами Тьмы стоя под проливным дождем, наблюдала за капитаном Блейком, который расхаживал по палубе, суровым голосом выкрикивая команды. Он не хотел в такую погоду, да еще в темноте, заводить «Леди Зефу» в тесную гавань. Он собирался встать на якорь в акватории и высадить женщин на берег в лодках, но Улиция не испытывала ни малейшего желания оказаться в воде в полумиле от берега, поэтому ответила на предложение капитана решительным отказом. Одного ее взгляда хватило, чтобы он замолк на полуслове и, стиснув зубы, вернулся к своим обязанностям.
Подойдя к сестрам, капитан сдернул с головы мокрую шляпу.
– Скоро вы будете на берегу, дамы.
– Видите, это оказалось совсем не так трудно, как вы думали, капитан, – бросила Улиция.
– Да, удалось пришвартоваться благополучно. – Блейк нервно мял шляпу. Хотя я до сих пор не понимаю, почему вы не захотели высадиться в заливе Графан. Возвращаться в Танимуру по суше мимо этих проклятущих военных кордонов задачка не из легких. Морем было бы куда проще.
Капитан не стал уточнять, что тогда он смог бы отделаться от пассажирок на несколько дней раньше, хотя, безусловно, в первую очередь по этой причине он с уклончивой любезностью предлагал доставить их прямо в Танимуру, куда они, собственно, и собирались. Улиция в душе была полностью с ним согласна – беда была только в том, что у нее не было выбора. Она сделала так, как ей было приказано.
Улиция посмотрела на берег. Он ждал их там. Ее спутницы тоже пристально вглядывались во тьму.
В коротких вспышках молний можно было различить окружающие залив холмы и на одном из них – крепость.
Джеган был там.
Встретиться с ним во сне – это одно дело. В конце концов, всегда можно проснуться. А вот предстать перед ним во плоти – дело совсем другое. Проснуться уже не получится. Улиция плотнее закуталась в шаль. Джеган когда-нибудь тоже не сможет проснуться. Ее истинный Повелитель получит его душу и заставит заплатить по счетам.
– Похоже, вас ждут.
Замечание капитана вывело Улицию из задумчивости.
– Что?
Блейк махнул шляпой.
– Должно быть, этот экипаж подан для вас. Больше здесь никого нет.
Вглядевшись во тьму, Улиция увидела у дальней стены причала черный экипаж, запряженный шестеркой огромных коней. Двери кареты были распахнуты. Улиции пришлось напомнить себе о необходимости дышать.
Скоро все кончится. Джеган заплатит. Нужно лишь довести дело до конца.
Потом, когда ее глаза привыкли к темноте, Улиция разглядела солдат. Они были повсюду. Ближние холмы были усыпаны огнями костров, и Улиция понимала, что на каждый костер, который каким-то чудом способен гореть под проливным дождем, приходится еще двадцать – тридцать потухших. Даже не считая костры, можно было с уверенностью сказать, что солдат здесь сотни и сотни.
Матросы перекинули на берег сходни и, подхватив багаж сестер, торопливо понесли его к экипажу.
– Рад был вашему обществу, сестра, – солгал капитан Блейк. Когда сестры направились к сходням, он вежливо помахал им шляпой и тут же крикнул матросам на берегу:
– Снимайте канаты с тумб, парни! Нужно успеть, пока не начался прилив!
Моряки не разразились криками восторга по поводу столь быстрого отплытия только потому, что боялись своих пассажирок. За время плавания сестрам пришлось еще разок-другой преподать им урок послушания – урок, который каждый из них будет помнить всю оставшуюся жизнь.
Моряки молча ждали, пока шесть женщин сойдут на берег. Ни один их них даже не поднял на них глаз. В конце сходней четверо матросов, глядя себе под ноги, держали наготове растянутый тент, предназначенный, чтобы укрыть сестер от дождя.
Учитывая ту мощь, что клубилась вокруг Улиции и ее спутниц, она легко могла с помощью Хань укрыть себя и остальных сестер от дождя, но ей не хотелось раньше времени прибегать к магии и показывать Джегану свою силу. К тому же ей нравилось заставлять этих ничтожных червей прислуживать. Им вообще крупно повезло, что она не хочет раскрывать карты перед Джеганом, иначе многие из них уже нашли бы свою смерть. Причем умирали бы они очень медленно и мучительно.
Улиция пошла к сходням, и остальные сестры двинулись следом. Все они обладали не только полученным от рождения даром, женским Хань, но и мужским, отнятым у юных волшебников. Кроме Магии Приращения, каждая из них владела и Магией Ущерба.
И теперь они объединили свои способности.
Впрочем, Улиция не была так уж уверена, что это сработает. Сестры Тьмы, даже те, что сумели овладеть мужским Хань, никогда раньше не пробовали объединять свою мощь. Это могло оказаться смертельно опасным, но альтернатива была еще хуже.
Улиция даже не думала, что вообще можно набрать такую невероятную мощь, какую она получила, объединив Хань всех шестерых сестер, и это ее обнадеживало.
Пожалуй, кроме Создателя и Владетеля, никто в мире не располагал таким могуществом, которое сейчас было в их распоряжении.
Улиция была центром этого объединения, ей предстояло отдавать приказы и направлять силу. И она с большим трудом контролировала себя. Как только ее взгляд падал на что-нибудь, могучая энергия немедленно требовала высвобождения.
Ничего, скоро она выпустит ее на свободу.
Мужской и женский Хань, Магия Приращения и Магия Ущерба в сочетании друг с другом обладали такой разрушительной силой, по сравнению с которой волшебный огонь показался бы свечой на ветру. Одной лишь мыслью Улиция могла бы с легкостью сровнять с землей холм, на котором стояла крепость.
Будь у нее уверенность, что Джеган сейчас в крепости, она, разумеется, так бы и сделала. Но если Джегана там нет и им не удастся найти его и убить прежде, чем они уснут, он первым доберется до них. Сначала нужно оказаться рядом с ним, чтобы он никуда не мог деться, и лишь тогда обрушить на него силу, равной которой не видел свет. От сноходца останется кучка пепла, не успеет он и глазом моргнуть. И Повелитель, получив его душу, позаботится о том, чтобы воздать ему по заслугам. Мучения его будут длиться вечно.
Матросы окружили их, прикрывая тентом от дождя. Улиция чувствовала каждое движение идущих. с ней рядом сестер, они, все шестеро, были единым целым, и у всех была одна мысль, одно желание: отделаться от этого мерзкого человека.
Скоро, сестры. Уже очень скоро. А потом мы пойдем за Искателем? Да, сестры, потом мы пойдем за Искателем. Навстречу им, бряцая оружием, пробежал взвод солдат. Командир остановился перед капитаном. Улиция не слышала слов, но увидела, как капитан Блейк, всплеснув руками, начал что-то доказывать. Улиция могла воспользоваться своей неслыханной силой и послушать, что говорят, но не рискнула. Солдаты обнажили мечи. Капитан Блейк подбоченился, но после недолгой паузы повернулся к матросам, которые на причале отвязывали канаты.
– Крепите их назад, парни! – прокричал он. – Сегодня мы не отплываем.
Сестры подошли к экипажу, и солдат жестом велел им забираться внутрь.
Улиция пропустила подруг вперед. Тот же солдат приказал четверым сопровождавшим сестер матросам встать возле двери и ждать. В окно Улиция видела, как солдаты свели на берег весь экипаж «Леди Зефы».
Скорее всего император Джеган собирается всех их убить, чтобы убрать возможных свидетелей. Что ж, Джеган окажет ей этим большую услугу. Конечно, у него вряд ли будет возможность уничтожить команду собственноручно, но, раз уж им не разрешили уплыть, она сама охотно с ними разделается. Улиция улыбнулась сестрам. Благодаря связывающим их магическим узам они слышали ее мысли. Каждая из них ответила удовлетворенной улыбкой. Плавание было отвратительным. И матросы за это заплатят.
Пока экипаж медленно поднимался к крепости, Улиция с возрастающим изумлением увидела, какую огромную армию собрал Джеган. При каждой вспышке молний повсюду, насколько хватало глаз, она различала палатки. Холмы были покрыты ими словно травой по весне. По сравнению с армией императора Танимура по количеству населения казалась жалкой деревушкой. Улиция и представить себе не могла, что в Древнем мире можно навербовать столько народу. Что ж, возможно, эти солдаты еще пригодятся.
Когда очередная молния разорвала серые облака, Улиция разглядела мрачную крепость, где их поджидал Джеган. Видела она ее и глазами сестер и ощущала растущий в них страх. Все они жаждали обрушить вершину холма, но каждая понимала, что еще рано.
Когда мы увидим его и узнаем, тогда он умрет.
Улиция мечтала узреть страх в глазах этого человека, такой же страх, который он сумел поселить в их сердцах. Они сделали все, чтобы он не разгадал их намерений, но Улиция не знала, на что способен сноходец. Ведь до этого к ним во снах, которые не были снами, не являлся никто, кроме их Повелителя, самого Владетеля.
Из этих соображений она выжидала и намеренно не посвящала сестер в свои планы вплоть до той минуты, когда плавание было почти закончено. Повелитель позаботится, чтобы Джеган получил достойное наказание. А их задача – отправить его душу в Подземный мир, отдать ее Владетелю.
Владетель, несомненно, будет доволен, когда сестры Тьмы восстановят его власть в этом мире, и вознаградит их, дав возможность полюбоваться на мучения Джегана, если им этого захочется. А им захочется непременно.
Экипаж остановился перед воротами крепости. Здоровенный солдат, увешанный таким количеством оружия, которого хватило бы, чтобы в одиночку уничтожить средних размеров армию, приказал сестрам Тьмы выходить. Они в молчании вошли под дождем в ворота, и решетка опустилась за ними. Их провели в темное помещение и велели ждать стоя. Можно подумать, что у женщин могло возникнуть желание усесться на грязный каменный пол.
Тем более что они надели свои лучшие платья: Тови – темное, в котором она выглядела чуточку изящнее; Цецилия – зеленое, отделанное по вороту ажурной лентой, которое прекрасно гармонировало с ее седыми волосам; Никки – простое черное, с тугим корсетом. Мерисса предпочла алое, своего любимого цвета, которое как перчатка облегало ее великолепную фигуру. Эрминия выбрала темно-синее платье, которое очень шло к ее глазам цвета небесной синевы. Улиция тоже надела синее платье, только более светлого оттенка, с кружевными манжетами и таким же воротничком.
Все они хотели быть красивыми, когда будут убивать Джегана.
На голых каменных стенах торчали только два факела. Ожидание затягивалось, и Улиция почувствовала, как гнев ее начинает разгораться сильнее. То же самое чувствовали и ее подруги.
Наконец в эту же комнату ввели моряков, и один из солдат, открыв внутреннюю дверь, резким кивком велел сестрам войти. Коридоры крепости оказались такими же мрачными, как и то помещение, где они столько времени прождали. Что же, в конце концов, это боевая крепость, а не дворец, и комфорт здесь не обязателен. По пути Улиция не заметила никакого иного освещения, кроме воткнутых в грубые подставки факелов. Ни одного масляного светильника. Тяжелые двери обиты железом. Все это очень смахивало на большую казарму.
Стражники распахнули двойные двери и встали по обе стороны дверного проема. Один из них небрежным жестом приказал сестрам пройти в зал. Улиция поклялась себе и своим подругам запомнить его лицо и заставить заплатить за наглость. Вслед за сестрами в зал вошли моряки. Звон оружия и топот сапог конвоя эхом отдавались от мрачных стен.
Зал оказался огромным. Высокие окна не были застеклены, и дождь проникал внутрь. Вдоль стен горели жаровни и потрескивали факелы, добавляя к запаху сырости вонь горелой пакли. В пляшущих отсветах пламени зал казался каким-то нереальным, словно тоже был продолжением сна.
Между двумя жаровнями стоял тяжелый стол. За столом сидел один-единственный человек. Лениво жуя кусок истекающей жиром свинины, он взглянул на сестер.
В таком освещении трудно было с точностью сказать, Джеган это или нет. А сестрам нужно было знать наверняка.
Позади стола вдоль стены стояли люди, причем не солдаты. На мужчинах были только белые штаны, а на женщинах – прозрачные одеяния, напоминающие мешки, перевязанные на талии. С таким же успехом они могли бы ходить просто голыми.
Мужчина за столом поднял руку и поманил сестер пальцем. Они двинулась к нему через громадный зал. На расстеленной перед столом медвежьей шкуре сидели еще две рабыни. И они, и женщины у стены были неестественно неподвижными. У каждой сквозь нижнюю губу было продето золотое кольцо.
Сестры молча остановились перед столом. Рабы даже не посмотрели в их сторону. Все их внимание было приковано к мужчине, в одиночестве сидящему за огромным столом.
Теперь Улиция узнала его.
Джеган.
Он был среднего роста и на вид очень силен. Широченные плечи распирали распахнутую на груди меховую жилетку. Мощная волосатая грудь была увешана золотыми цепочками, которые явно когда-то принадлежали королям и королевам.
Громадные мускулы на руках были перехвачены широкими серебряными браслетами, а каждый толстый палец украшен золотым или серебряным перстнем.
Сестры отлично знали, какую боль могут причинить эти пальцы.
Отблески огня играли на бритой голове Джегана. Кстати, бритая голова ему очень шла. Улиция не могла себе представить его с волосами. Он выглядел бы менее устрашающе. Шея Джегана вполне подошла бы быку средних размеров. Из золотого кольца, вставленного в левую ноздрю, к золотому колечку на левом ухе тянулась тоненькая золотая цепочка. Джеган был чисто выбрит за исключением двух коротких усиков над верхней губой и клочка волос в центре подбородка.
Но больше всего поражали его глаза. Они были лишены белков. Вообще.
Сплошной серый цвет, переходящий в чернильную тьму, но при этом у того, на кого он смотрел, не возникало сомнений в том, что император смотрит именно на него.
Не глаза, а два очага кошмара.
Ухмылка Джегана стала шире и превратилась в зловещую улыбку.
– Вы опоздали, – произнес он низким скрежещущим голосом, который сестры так хорошо знали.
Улиция не стала терять времени на ответ. Она мысленно отдала приказ уничтожить все в радиусе двадцати миль вокруг и выпустила на волю бурлящую в ней магию. Объединенная ярость Магии Ущерба и Магии Приращения вырвалась на свободу. Воздух мгновенно раскалился и вспыхнул ослепительным светом.
Улиция сама изумилась той силе, что выпустила наружу.
Ткань реальности лопнула.
Последняя мысль Улиции была о том, что она наверняка погубила весь мир.
Глава 27
Читать бесплатно другие книги:
