Нежный враг Сноу Хизер
Как сейчас.
– Я не хочу причинять ему боль, – всхлипнула Лилиан.
– Тогда уходи, – разумно предложила Пенелопа.
– Не могу. Ты же знаешь, что не могу. Между прочим, отец Джеффри тоже был убит, и, возможно, тем же человеком, что и мой. А если так, он имеет право об этом знать, так же как и я.
– Ты уже называешь Стратфорда Джеффри? Однако вы сблизились…
Лилиан покраснела. Пенелопа даже не представляет, насколько права.
– Мы стали друзьями. Он оказался совершенно не таким, как я ожидала.
Да уж, далеко не таким. Лилиан не думала, что граф может быть несерьезным, ничего не знала о насмешливых улыбках, так преображавших его лицо, а уж того, что он может проявлять искренний интерес к ее работе, засыпать вопросами, и вовсе не ожидала. И уж точно не могла предположить, что он может прерваться на полуслове, уставившись горящими глазами на ее рот, а ей захочется обнять его и прижаться губами к его губам…
– Ты любишь его, – проговорила Пенелопа, и это был вовсе не вопрос.
– Что? Ты спятила? – У Лилиан перехватило дыхание, и она закашлялась.
Пенелопа выпрямилась, вытянула руку и, демонстративно уставившись на ногти, а не на кузину, заметила:
– Я-то в здравом рассудке, а вот ты ведешь себя в последнее время очень странно. Во-первых, плачешь. – Она загнула один палец. – Я никогда не видела тебя плачущей, даже когда мама доводила тебя до крайности. Во-вторых, у тебя на лице постоянно мечтательное выражение. – Второй палец. – Такое же, как было несколько мгновений назад. О чем ты думала?
Лилиан вовсе не собиралась признаваться, что думала о поцелуях Джеффри, поэтому стиснула губы и упрямо прищурилась.
– Прекрасно. Ничего не говори. Но только в последние дни ты возвращаешься после утренних прогулок с таким же выражением лица. – Пенелопа загнула третий палец. – Я никогда не видела тебя такой безмятежной, такой счастливой. Ты зря не обратила внимания на мамину челюсть, когда Стратфорд пригласил тебя играть в шарады. Она тоже заметила перемену в тебе.
Лилиан насупилась, осознав, что действительно в последнее время чувствовала себя иначе, пребывая в мире с собой или, во всяком случае, не слишком сильно чувствуя себя белой вороной. Почему? Неужели потому, что Джеффри смотрел на нее, прислушивался к ней, интересовался ее мнением?
Выдержав паузу, Пенелопа продолжила, не забыв загнуть еще один палец:
– Кроме того, ты перестала говорить о Стратфорде и не делишься со мной информацией о своей миссии. – На лице Пенелопы промелькнула сначала обида, потом зависть. – Наверное, тебе теперь есть с кем поделиться.
– Это нелепо! – возмутилась Лилиан, но, прислушавшись к себе, поняла, что никакого возмущения не испытывает.
Оставаясь наедине, они с Джеффри в основном проводили время в объятиях друг друга, но помимо этого, принимая участие во всевозможных мероприятиях, часто вели долгие разговоры. Говорили они о политической карьере графа Стратфорда, его заветной мечте дать работу и жилье бывшим воинам. А Лилиан предложила позаботиться не только о бывших солдатах, но и о бедняках вообще, но ее интересовали вопросы здравоохранения и санитарии, которые следовало решить, чтобы улучшить качество жизни людей. Джеффри внимательно обдумывал ее идеи, намечал, какие из них может включить в свои будущие предложения парламенту. Он часто шутил, что, став партнерами, они могли бы изменить мир.
– Разве все так плохо, Лилиан? – мягко спросила Пен. – Ты же сказала, что он не имеет никакого отношения к тому, что случилось с дядей Чарлзом. Разве так уж плохо полюбить Стратфорда?
– Это не плохо! – сквозь слезы воскликнула Лилиан. – Это ужасно. – Потому что, когда он с презрением отвернется от нее – а иного и быть не может, стоит ему узнать, зачем она явилась в Сомертон-Парк, – это разобьет ей сердце.
– А я думаю, что это здорово, – возразила Пен. – Уверена: это замечательно, что кому-то удалось пробить стену, которую ты вокруг себя воздвигла. Знаешь, я очень рада, что Стратфорд наконец заставил тебя чувствовать. Я боялась… – Она, не договорив, замолчала.
– Чего ты боялась?
Пенелопа некоторое время в упор смотрела на Лилиан, потом со вздохом ответила:
– Мне показалось, что смерть дяди Чарлза повредила что-то в твоей душе. Я знаю, что его смерть потрясла тебя: ты ведь всю свою жизнь его идеализировала, – и очень боялась, что ни одному мужчине не удастся найти путь к твоему сердцу.
Лилиан ошеломили слова кузины, и она попыталась свести все к шутке, чтобы снять напряжение.
– С каких пор ты стала такой проницательной? Быть может, у тебя открылся дар ясновидения?
Но Пен ее не поддержала – лишь раздраженно скрипнула зубами, – и Лилиан задумалась. Да, утрата отца стала для нее огромным испытанием, но это не имело никакой связи с ее решением не вступать в брак. Муж вряд ли позволит ей воплотить в жизнь ее мечту, ведь мужчины ждут от своих жен, чтобы вели хозяйство и рожали детей, а не торчали в лаборатории.
В ее жизни не было после смерти отца никаких мужчин. Она держалась в стороне ото всех, даже от своего дяди – маркиза Беллшема, который все годы всячески старался помочь племяннице.
Почему? Потому что любовь приносит слишком большую боль, особенно когда теряешь любимого человека. Достаточно вспомнить, что стало с ее отцом после смерти мамы и что стало с ней после утраты отца. Она не желала опять переживать такую боль.
Вот только думать об этом в данный момент вряд ли стоит. Да и Пен явно ожидала от нее какой-то реакции.
– Мне… нравится Джеффри: думаю, он хороший человек, – но это все, что я к нему чувствую.
Пенелопа прикусила губу, как будто хотела сказать больше, но не решилась, и после долгого молчания пробормотала:
– Ну, если ты так говоришь…
– Только так.
– Что ты собираешься делать, когда найдешь то, что ищешь?
К горлу подступил болезненный комок, мешавший и дышать, и говорить.
– А у меня есть выбор? – прошептала Лилиан. – Расскажу Джеффри всю правду.
Лилиан опустила штору, отгородившись от яркого света начала дня. Удостоверившись, что Джеффри и еще несколько мужчин уехали на утреннюю охоту, она решила приступить к поискам.
Лилиан никак не могла уснуть – не давали покоя мысли о том, что ей уже известно и что только станет. Немалое место в ее мыслях занимали и часы, проведенные с Джеффри, и разговор с Пенелопой.
А если это любовь? Не то чтобы она знала, что это такое: всю жизнь она окружала себя бесстрастной логикой науки и никогда не помышляла ни о чем другом. Понятие любви было так же чуждо ей, как, например, концепция электрохимического дуализма для какой-нибудь леди Джейн.
Что такое желание, Лилиан понимала: пусть она и не испытывала ничего подобного раньше, но все же это естественное явление, нормальная физическая реакция на раздражители. Но любовь?
С зажженной свечой в руках она потихоньку вышла из комнаты и направилась к книжному шкафу в коридоре. Вытащив четвертую книгу справа, достала из кармана ключ, вставила в замочную скважину и повернула. Щелчок – дверь открылась, и Лилиан вошла в потайной ход.
Здесь было довольно прохладно. И еще Лилиан угнетало то, что сегодня не было утренней прогулки с Джеффри. И больше не будет. Никогда.
Она прошла первый поворот, куда следовало свернуть, чтобы попасть в кабинет, и направилась в тоннель, который вел к комнатам членов семьи. Подойдя к первой двери, она прижала к ней ухо и прислушалась. Ей не была известна толщина двери, и поэтому она не могла быть уверенной, что услышит хотя бы звук, даже если в комнате полно народу. А «глазка» в двери не предусмотрели.
Выждав несколько минут и ничего не услышав, она вставила в замочную скважину ключ, который ей дал Джеффри, понадеявшись, что он открывает все двери, и повернула по часовой стрелке. Замок щелкнул – дверь открылась.
Лилиан вошла в яркую комнату, оформленную в красных тонах. Над камином висел большой портрет леди Уэнтуорт. Надо полагать, это гостиная графини.
После того, что ей поведал старый камердинер, Лилиан считала графиню первой подозреваемой. Даже собственный сын считал ее лживой лицемеркой. Не исключено, что смерть ее отца как-то связана с графиней, а не с покойным графом.
В такой гипотезе был смысл. Никто и никогда не заподозрит в злом умысле женщину, и в первую очередь мужчины, считающие, что женщины ничего не могут замыслить, потому что у них нет мозгов. Лилиан знала в своей жизни только одного мужчину, который был иного мнения, – своего отца. Если леди Уэнтуорт виновна в смерти ее отца, то могла неделей позже убить и своего мужа – возможно потому, что он раскрыл ее тайну. Что ж, все складывается.
Лилиан подошла к письменному столу, но, открыв ящик, обнаружила только письменные принадлежности и промокательную бумагу, а ей нужен был образец почерка. Во втором ящике обнаружилась стопка бумаги. Она ее вынула, но рассмотреть сразу побоялась – вдруг почерк совпадет?
Мысленно выругавшись, Лилиан взяла первый листок: список имен, – а присмотревшись, поняла, что это перечень потенциальных невест. Девятнадцать имен, включая ее собственное, были написаны одним почерком, еще три – другим. Последний ей уже доводилось видеть – это почерк Джосслина Уэнтуорта.
На следующей странице оказались краткие записи о каждой кандидатке: «Приданое 50 тыс. ф. ст.», «Племянница герцога Кларендона», «Ужасные манеры за столом, но имеет пятерых братьев»… Рядом с некоторыми именами стояли звездочки – Джейн Нортумберленд например. Все эти заметки были сделаны графиней, но почерк был не тот, который искала Лилиан. Она выдохнула и поняла, что все время, пока просматривала бумаги, сдерживала дыхание. Тупик.
Любопытство заставило ее найти свое имя и посмотреть, что графиня написала о ней. «Сирота, выскочка, совершенно неподходящий вариант». Лилиан улыбнулась: все верно.
Бегло осмотрев комнату и не заметив ничего интересного, она аккуратно вернула все, что брала в руки, на свои места и покинула помещение.
Теперь надо было найти комнату, куда убрали вещи покойного графа, а для этого придется заходить в каждую.
Она прижала ухо к первой двери и услышала женские голоса. Вероятно, это была комната графини, поскольку примыкала к гостиной. Лилиан перешла к следующей двери. Убедившись, что оттуда не доносится ни звука, она вошла и, едва переступив порог, сразу поняла, что это комната Джеффри. Казалось, он где-то рядом: в воздухе витал его запах, всегда приправленный ароматом мяты. Запах вызвал приятные воспоминания, и по телу Лилиан разлилось тепло, а затем выступила и влага между ног. Мысленно девушка возмутилась: неужели такой малости достаточно, чтобы возбудить в ней чувственный голод?
Лилиан с трудом заставила себя сосредоточиться на деле и осмотрелась. Богатые шелковые обои, большая кровать, мебель простая, но крепкая. Обстановка спартанская, хотя и элегантная. Отражение характера хозяина комнаты.
Кровать обита толстым плюшем. Цвет насыщенный, навевающий ассоциацию с горячим шоколадом. Покрывало отброшено, простыни смяты и еще хранят отпечаток крупного тела. Похоже, Джеффри последовал ее совету и снова стал спать на кровати, а не на полу. Не устояв перед искушением, Лилиан наклонилась к подушке и вдохнула впитавшийся в ткань его запах – специй и мяты.
Каково это, интересно, каждый день, просыпаясь, чувствовать его запах?…
Идиотка! Зачем мучить себя и мечтать о том, чего никогда не будет?
Поддавшись женскому любопытству, Лилиан опустилась на колени: захотелось узнать, укрепил ли он матрас, как она советовала, – и ей сразу бросилась в глаза книга в черном кожаном переплете. Она залезла под кровать и, вытащив книгу, сразу поняла, что это та самая, из-за которой она едва не сломала себе шею. С тех пор она постоянно высматривала книгу, но так нигде и не увидела. Оказывается, Джеффри унес ее в свою комнату.
Значит, он все-таки что-то скрывает? Лилиан не могла себе этого представить, тем более после их страстных объятий, поцелуев… Она же ведет поиски не только для себя, но и для него.
Положив книгу на кровать, она, глядя на нее, думала, что, возможно, перед ней именно то доказательство, которое она так долго искала. Собравшись с духом, Лилиан открыла книгу. Теперь она узнает, чего, по мнению Джеффри, не должна была видеть.
Сначала Лилиан не поверила своим глазам и перевернула одну страницу, затем другую. О призрак сэра Исаака! Как ни сдерживалась, эмоции вырвались наружу.
Да и как тут не рассмеяться, если это был вовсе не гроссбух с колонками цифр или компроматом, а книга офортов, причем в высшей степени эротических, прекрасно выполненных, насколько она могла судить. На каждой странице было изображение совокупляющейся пары в определенной, порой самой немыслимой, позе.
Неудивительно, что Джеффри не желал ей это показывать и так старался отобрать у нее эту книгу.
Лилиан покраснела, вспомнив, как попыталась сбежать из библиотеки и унести книгу с собой. Может быть, он подумал, что она уже открывала ее? Тогда, наверное, посчитал ее весьма шустрой особой. Ее губы скривились в неохотной улыбке. Он оказался прав.
Положив книгу на то же место, где обнаружила, она села на пол, обхватила колени и задумалась. Ничего из того, что она ожидала обнаружить в Сомертон-Парке, не оказалось. Возможно, она ошибается и в прочем. Не исключено, что этот момент абсурда – знак свыше, указывающий на то, что ей следует прекратить все это и вернуться к нормальной жизни.
Если отказаться от поисков, то не придется рассказывать Джеффри, что она его обманула. Да. Она сможет остаться для него приятным воспоминанием. Лилиан кивнула. Конечно, она должна рассказать Джеффри то, что узнала от Уизерспуна о его отце. Она сама лишилась отца в результате преступления и не может оставить Джеффри в неведении. Уизерспун по собственной инициативе выложил ей эту информацию. Поэтому ей не придется ничего объяснять. А потом, не исключено, что они с Джеффри смогут…
Смогут что? Продолжать тайно встречаться, как сейчас? Лилиан опустила голову на колени. Нет, конечно. Через два дня гости разъедутся. Она покинет Сомертон-Парк и вернется к своей одинокой жизни. Джеффри скорее всего женится на леди Джейн или на другой девице, похожей на нее, у которой будут нужные ему связи и которая посвятит все свое время ему – станет хорошей женой и матерью.
Он будет счастлив и сделает многое для своей страны. Она тоже, хотя и в меньшем масштабе.
Так и следует поступить, решила Лилиан и встала.
Но только сначала она заглянет еще в одно место. Последнее. Она не сможет жить в мире с собой, если оставит последний камень неперевернутым. Она отыщет личные вещи Эдмунда Уэнтуорта, и если они тоже не приведут ее к разгадке, тогда на затее будет поставлен крест и она позволит себе насладиться последними днями с Джеффри.
Глава 21
Джеффри быстро прошел мимо группы мужчин, остановившихся поболтать после охоты. Ему хотелось поскорее вернуться в дом и встретиться с Лилиан. Он должен был рассказать ей, как удачно прошли переговоры с влиятельными английскими политиками. И за это он был ей благодарен, поскольку использовал ее аргументы, чтобы склонить их на свою сторону.
– Приятное утро, Стратфорт, – окликнул его граф Манчестер.
Проклятье! Джеффри остановился и обернулся.
Граф приветливо помахал ему и похлопал по спине, когда Джеффри подошел.
– Хотя знай я, что это мы были лисой, а охотником вы, – остался бы лучше в постели.
Вокруг раздались смешки. Джеффри нахмурился: возможно, все прошло не так хорошо, как ему показалось.
Манчестер фыркнул, и кончики его седеющих усов дернулись.
– Я вовсе не говорю, что не уважаю вашу тактику. Вы, военные люди, все такие. Веллингтон вечно досаждал мне своими хитрыми маневрами.
– Это точно, – сказал второй участник охоты, виконт, которого Джеффри уже некоторое время пытался привлечь на свою сторону как потенциального союзника. – Но в ваших планах есть много интересного. Лично я их первым одобрю.
– Я тоже, – подал голос третий охотник.
– Но вы же знаете, мой мальчик, что ключевой фигурой является Нортумберленд, – проговорил Манчестер, а остальные закивали. – В палате общин заправляют он и его шурин. На вашем месте я бы заручился его обещанием сейчас, пока дебаты еще свежи в его памяти. Нортумберленд не идет на попятную, если дает слово, но его внимание может быть скоротечным. – Манчестер кивком указал на Нортумберленда, который чуть в стороне был увлечен беседой с Уэйкфилдом. – Насколько мне известно, Нортумберленд после охоты любит пропустить стаканчик-другой бренди, желательно французского. Во время войны ему очень не хватало этого напитка.
Проклятье! Встречу с Лилиан придется отложить. Джеффри, поблагодарив Манчестера, поспешил к Нортумберленду и Уэйкфилду и, приблизившись, приветливо улыбнулся.
– Джентльмены…
– Стратфорд. – Нортумберленд был человек маленького роста и щуплого телосложения, что не мешало ему обладать большим влиянием. По мнению Джеффри, он был даже ниже Лилиан – вряд ли достал бы ей до уха, – хотя голос он имел зычный. – Хорошо постреляли сегодня. Да, кстати, я слышал, что вас на стрельбище обошла женщина, но, честно сказать, усомнился. Скажите, что это неправда, друг мой.
Джеффри мысленно поморщился: не хотелось давать непостоянному лорду Нортумберленду повод отвлекаться от насущных проблем.
– Нет, меня обошел лорд Эйвлин, хотя, несомненно, мисс Клэрмонт этому способствовала.
Нортумберленд фыркнул.
– Никогда не связывайтесь со своевольными женщинами, мальчик мой. Лучше окружать себя благонравными особами, такими, как моя Джейн, например.
– Да, – сказал Джеффри и почувствовал, как у него на затылке встали дыбом волосы: никогда раньше Нортумберленд не упоминал в разговоре с ним свою дочь – всегда действовал более изощренно. – Ваша дочь очень красивая и благовоспитанная девушка. Вы можете ею гордиться.
– Полностью с вами согласен, – сказал счастливый отец, внимательно глядя на собеседника. – Кстати, вы сегодня высказали довольно интересные идеи.
– Я очень рад, что вы нашли их интересными, – проговорил Джеффри, довольный, что беседа свернула в русло политики. Впрочем, он чувствовал, что разговор о леди Джейн еще не закончен. – Хотелось бы знать, что вы по этому поводу думаете. И вы тоже, Уэйкфилд. – Джеффри покосился на стоящего рядом тучного мужчину. – Быть может, поговорим за стаканчиком бренди? Если пожелаете, конечно.
Нортумберленд вытянул губы трубочкой и прищурился, став похожим на старую сушеную треску, привычную к плаванию в беспокойных водах парламента. Джеффри знал не понаслышке, что политика – грязный водоем, полный хищных рыб, больших и маленьких, с зубами и шипами, нередко ядовитыми. Реформы, так нужные стране, которые Джеффри намеревался провести, далеко не всегда располагали к нему других пэров. Было бы хорошо научиться у Нортумберленда основам выживания в таких условиях.
– Почему бы и нет? – сказал Нортумберленд.
Через несколько минут мужчины расположились в библиотеке со стаканами изысканного бренди, и Нортумберленд, закинув ногу на ногу и поставив стакан на подлокотник кресла, перешел сразу к делу:
– У вас большое будущее в политике, мой дорогой. Я не был в этом уверен, когда вы пришли к нам в прошлом году зеленым юнцом, но теперь вижу, что вы быстро учитесь и, самое главное, умеете учиться на своих ошибках. Ливерпул был прав, поручив вам это задание.
Джеффри подался вперед, поставив стакан на столик у стены.
– Я думаю не о своем будущем, а о будущем своей страны. Да, этот законопроект в первую очередь затрагивает людей, которые интересуют меня больше всего, но дело не только в них. Больше рабочих мест – значит, меньше криминала, развитая промышленность, сильная экономика…
– Да, вы говорили, – перебил его Нортумберленд. – Но я не убежден. А семьсот пятьдесят тысяч фунтов – большая сумма, которую можно использовать в других проектах. Вы со мной согласны, Уэйкфилд?
– Ага, – буркнул тот.
Джеффри откинулся на спинку кресла, поднес к губам стакан и сделал небольшой глоток. Все это время его взгляд был прикован к лицу Нортумберленда, а внутри все кипело от гнева. Ему не следовало удивляться тому, что Ливерпул поделился деталями законопроекта с Нортумберлендом, поскольку тот обладал действительно значительным влиянием. Но и Нортумберленд не мог не знать, что законопроект поддерживает премьер-министр, против которого он пойти не мог. А значит, все эти разговоры – чистая политика.
– Я тоже думаю о стране, – сообщил Нортумберленд, – но знаете, о чем я думаю больше? О семье. Семья для мужчины главное. А союз между могущественными семьями – опора, на которой держится наша страна.
«Он пытается использовать мое желание провести законопроект, чтобы заставить жениться на своей дочери». Джеффри хранил непроницаемое выражение лица, настолько непроницаемое, насколько это было возможно. При этом он так сильно стиснул зубы, что они вот-вот начнут крошиться. Дьявол! Этот человек ничуть не лучше его матери!
– Вы мне нравитесь, Стратфорд. Вы умны, проницательны, умеете смотреть в будущее, к тому же – патриот. – Нортумберленд встал, допил бренди и поставил стакан. Уэйкфилд последовал его примеру, поэтому и Джеффри пришлось подняться на ноги. – Подумайте о моих словах. Семьи держатся вместе. – Он окинул Джеффри холодным взглядом серых глаз. – И голосуют тоже вместе.
Джеффри стоял еще долго после того, как мужчины вышли из библиотеки. Его тошнило. Перед глазами мелькали лица, затравленные и голодные. Он вспомнил, как выглядел Том Ричардз, когда он случайно заметил его на улице. Том побирался. Он подумал о женщинах и детях, которым не придется голодать, если закон будет принят.
Возможно, ему удастся провести законопроект и без поддержки Нортумберленда. Джентльмены, с которыми он беседовал во время охоты, его поддержали, но до голосования осталось всего несколько недель: ему не хватит времени, чтобы склонить на свою сторону остальных, особенно если Нортумберленд выступит против. А если законопроект не пройдет, сделать еще одну попытку Джеффри сможет только через год. Что к тому времени станет с бывшими солдатами и их семьями?
Джеффри покрутил головой, чтобы снять напряжение, от которого свело шею, и сделал еще несколько движений, которые ему показала Лилиан. Удивительно, но дискомфорта почти не было. Обычно после такой охоты он стонал от боли.
Советы Лилиан помогли ему всего за несколько дней существенно улучшить качество жизни, причем во многих отношениях. Вот кто всецело на его стороне: только ей ничего от него не нужно. Ему так хотелось поговорить с ней, обсудить эту непростую ситуацию. Она, безусловно, все поймет. Интересно, когда она успела стать его тихой гаванью?
– Я слышала, тебя можно поздравить?
Джеффри вздрогнул и, обернувшись, увидел мать. Интересно, где она до этого пряталась? Впрочем, понятно где. Если потайная дверь была хотя бы чуть-чуть приоткрыта, она могла слышать весь разговор, а судя по торжествующему выражению ее лица, так оно и было.
– Тебе, конечно, придется сделать официальное предложение девочке, но ясно, что ее отец уже дал свое согласие и, насколько мне известно, мать тоже. – Графине даже на мгновение изменила сдержанность: она хлопнула в ладоши. – Разумеется, я тоже вас благословляю, хотя тебе, конечно, это не важно. Леди Джейн – прекрасная кандидатура. В ней есть все, о чем мужчина может только мечтать. Да и твоему законопроекту это будет очень и очень полезно.
Женись на леди Джейн и достигни своей цели. Все так просто. И чертовски сложно. Ну почему им все стараются манипулировать! Видит Бог, как он ненавидит, когда люди пытаются заставить его что-то сделать.
А как же Лилиан? Этим утром, когда целиком сосредоточился на вербовке сторонников своего законопроекта, он необычайно остро ощутил ее отсутствие. В нем словно образовалась некая пустота – сосущая, грызущая пустота. Теперь не было смысла отрицать очевидное. С ней он не чувствовал никакой пустоты. Наоборот: он ощущал свою наполненность и целостность, чувствовал себя живым.
Ничего подобного с ним не было уже много лет.
И он не желал отказываться от этого сказочного состояния.
Но имеет ли он право жертвовать благополучием многих, отклонив «предложение» влиятельного лорда Нортумберленда?
Мать возбужденно ходила взад-вперед по комнате.
– Послушай, для церемонии мы выбрали собор Святого Георгия. Я смогу подготовить городской дом для свадебного завтрака очень быстро – всего за несколько недель. И…
– «Мы»? – Джеффри сжал кулаки, и графиня побледнела: ничего у нее не выйдет. – Как ты все это устроила?
– Что ты имеешь в виду?
– Мама… – Джеффри и сам понял, что его голос больше напоминает львиный рык.
Графиня раздраженно фыркнула.
– Я всего лишь сообщила леди Нортумберленд некоторую информацию.
– А она в свою очередь посоветовала мужу, как легче всего загнать меня в угол, – пробормотал Джеффри.
– Фу как грубо… – поморщилась графиня. – Мы только помогли тебе принять решение, вот и все…
– Я не женюсь на леди Джейн, – громко и отчетливо проговорил Джеффри, и тяжесть, которая все это время давила на него, сказочным образом исчезла, а на лице появилась счастливая улыбка.
Графиня злобно прищурилась.
– Что? Не будь идиотом. Что ты скажешь лорду Нортумберленду?
– Скажу, что если он любит свою страну – а он утверждает, что дело обстоит именно так, – то поддержит мой законопроект за одни только его достоинства. Если нет, мы опять столкнемся в следующем сезоне. – После паузы Джеффри добавил: – А еще скажу, что уже выбрал себе в жены другую девушку.
– Да? И кто же она? – В первый момент у графини отвисла челюсть, но потом ее глаза изумленно округлились, а ноздри затрепетали. – Джеффри! Ты не можешь говорить серьезно!
– Но я серьезен. – Возможно, это грех, но, произнеся эти три слова, Джеффри ощутил ни с чем не сравнимое удовлетворение. Не признавал он заповеди «чти отца своего и матерь свою» во второй ее части, применительно к матери. Стоило пройти через чистилище и даже ад, чтобы взглянуть в потрясенное и разъяренное лицо матери. – Лилиан Клэрмонт обладает всем, что я особенно ценю в женщине. Она умна, способна на сострадание и абсолютно честна. В ней ни капли лживости и вероломства. Одного только этого для меня достаточно.
Джеффри оставил мать в библиотеке окаменевшей, словно жена Лота, и удалился. Его шаги были легкими и почти безболезненными. Во второй половине дня он отыщет лорда Нортумберленда и расставит все точки над «и».
А ночью, когда Лилиан придет в библиотеку, он попросит ее стать его женой.
Она здесь – Лилиан это чувствовала. Связь между ее отцом и семейством Уэнтуорт где-то здесь, в одном из этих грязных, покрытых пылью сундуков.
Не было никаких сомнений в том, что все эти вещи принадлежали покойному лорду Уэнтуорту. Во-первых, они находились именно там, где сказал Джеффри, а во-вторых, на самом большом сундуке Лилиан обнаружила потемневшую медную пластинку с вензелем «Э.У.» – Эдмонд Уэнтуорт.
Она провела пальцем по буквам вензеля и почему-то в этот момент почувствовала не волнение, а печаль. Но делать нечего: поиски необходимо довести до конца. Лилиан натянула перчатки и оглядела груду сундуков, коробок и ящиков. На них был такой толстый слой пыли, паутины и еще какого-то мусора, словно они находились здесь не тринадцать, а как минимум сто тридцать лет.
Рукой в перчатке смахнув пыль с крышки сундука, Лилиан заметила следы взлома и легко подняла ее – замок оказался сломанным.
Сундук был набит пожелтевшими от времени бумагами, причем их не сложили туда, а небрежно побросали. Если добавить к этому следы взлома, то можно предположить, что их бегло и неаккуратно просматривали. Она достала стопку. Это были рецепты, счета и разного рода записи. Лилиан пробежала глазами их, но ничего заслуживающего внимания не обнаружила. То же оказалось и с остальными бумагами. Закончив, она сложила все на место и закрыла крышку.
Следующий сундук был поменьше, но открылся тоже легко – замок и здесь оказался сломанным. Кто-то определенно что-то искал в вещах Эдмунда Уэнтуорта до нее. Лилиан заглянула внутрь, но и там тоже обнаружились лишь в беспорядке сложенные бумаги.
Глубоко вздохнув, она решила выборочно ознакомиться с ними и вынула стопку сложенных листков, перевязанную ленточкой цвета бургундского. У нее задрожали руки, когда была развязана ленточка и развернут первый листок. Перед ней оказалось письмо с подписью Эдмунда Уэнтуорта, покойного графа Стратфорда. Лилиан в изнеможении закрыла глаза. Тот же почерк она видела в письмах, которые нашла в кабинете отца.
С самого начала она предполагала, что так и будет, и теперь получила возможность в этом убедиться. Одинаковые буквы «э» с завитушками, а «с» и «о» с росчерками.
Лилиан быстро пробежала письмо глазами. Сердце бешено колотилось. Это была безобидная записка куратору Британского музея с согласием выделить средства на обновление экспозиции. Лилиан была уверена, что оно не имеет отношения к ее отцу, который, насколько она знала, никогда не интересовался древностями. Но не это делало письмо ценным свидетельством, а только почерк.
Слезы жгли глаза: наконец она нашла неопровержимое доказательство связи между Эдмундом Уэнтуортом и ее отцом. Лилиан аккуратно сложила улику и убрала в карман платья. Теперь осталось только поискать на этом кладбище бумаг ответную корреспонденцию ее отца.
И Лилиан снова приступила к осмотру сундуков и вскоре отыскала сертификат, удостоверяющий членство Эдмунда Уэнтуорта в Обществе лондонских антикваров, датированный 1782 годом, разные бумаги, журналы с описаниями архитектурных находок, а также судовые документы, сопровождавшие приобретенные графом товары из Греции, Египта, Индии и других экзотических мест. Все было в полном порядке. Ничего подозрительного, никаких намеков на предательство. И главное, нигде никаких упоминаний о Чарлзе Клэрмонте. Иными словами, она не нашла никакой новой информации, ничего сверх того, что и так знала.
Остался последний сундук. В нем чего только не было: нож для вскрывания писем, увеличительное стекло, тщательно отшлифованный камень… в общем, всякие мелочи, бытовой хлам. И лишь на самом дне почему-то лежал массивный гроссбух – никак не меньше четырех дюймов толщиной. Странно, почему он здесь, а не в библиотеке, с остальными книгами?
Лилиан взялась за книгу обеими руками, сильно дернула, ожидая, что она окажется тяжелой, и едва не упала, поскольку книга почти ничего не весила. Это была вообще не книга. Лилиан повертела ее в руках, удивляясь, насколько сделано похоже, и, наконец, открыла. Ее взору предстал тайник, куда прекрасно поместилась увесистая стопка писем, подписанных до боли знакомым почерком.
В душе Лилиан боролись печаль и ярость, глаза заволокло слезами. Теперь не оставалось сомнений в том, что с самого начала она была права, и это оправдывало все ее действия. Только вот легче почему-то не становилось: душу терзала грусть.
Весь день она с нетерпением ожидала предстоящей встречи в библиотеке, но теперь боялась ее. У нее нет выбора: придется рассказать Джеффри всю правду. Он будет уничтожен. И хуже того: обязательно поймет, что его использовали, и переубедить его в этом у нее нет ни единого шанса.
Глава 22
В тайный ход сквозь приоткрытую дверь проникал свет. Должно быть, Джеффри специально неплотно ее закрыл, чтобы ей было ясно: ее ждут. Только он. Он пока не знает, какой удар она приготовила, и ожидает совсем другой встречи.
Споткнувшись, Лилиан остановилась, крепче прижала деревянную шкатулку к груди и попыталась сделать глубокий вдох, но легкие отказались ей повиноваться. Ну и ладно: какое-то время она сможет прожить и с минимальным количеством кислорода – скоро все кончится.
Ей следует относиться к следующим мгновениям как к загноившейся ране: чем быстрее вскроешь, позволишь свежей крови вытечь и очистить ее, тем быстрее начнется заживление. И потом не останется никаких следов. Речь идет о Джеффри, а не о ней. Ей не суждено излечиться. Инфекция проникла слишком глубоко. А иммунитет ослаблен. У нее вообще нет иммунитета против этого потрясающего мужчины. Он проник внутрь, стал частью ее существа, которую придется отдирать с кровью. Так что шрамы останутся навсегда.
Когда она вошла в библиотеку, Джеффри оглянулся, хотя вряд ли потому, что услышал, – скорее почувствовал ее присутствие. Его лицо осветила такая радостная нежная улыбка, что Лилиан с трудом сдержала слезы, а ведь так хотелось расплакаться!
– Ты здесь, – шепотом произнес Джеффри, и его плечи явно расслабились, словно он опасался, что она не придет. – Я думал, этот день никогда не кончится.
Он остановился прямо перед ней и протянул руки, намереваясь обнять.
– Мне так много нужно сказать тебе, но сначала…
Он не должен ее касаться! Лилиан знала, что, если это произойдет, с ней все будет кончено. Будто защищаясь, она резко выставила вперед шкатулку, которую держала в руках, не позволяя ему приблизиться.
Джеффри отпрянул в недоумении. Его взгляд метнулся сначала на шкатулку, потом на ее лицо в немом вопросе.
Она встряхнула шкатулку, продолжая держать ее как щит, но Джеффри забрал вещь из ее рук и поставил на стол, после чего смог наконец обнять девушку.
Лилиан приготовилась к обжигающей страсти поцелуя, поэтому легкое прикосновение губ оказалось для нее полной неожиданностью и отдалось острой болью в груди. Его руки нежно скользнули по плечам, спине. Его прикосновения были такими теплыми, такими заботливыми… и невыразимо возбуждали. Как же она будет жить без него? И как сможет причинить ему сильную боль, во всем признавшись?
Объятия стали крепче, и, прервав поцелуй, Джеффри потерся щекой о ее висок, потом смешно ткнулся носом в макушку. Это выражение приязни словно бритвой резануло по сердцу. Лилиан поняла, что не может больше выносить эту пытку.
– Мне никогда не нравился запах яблок, – тихо сказал Джеффри, коснувшись ее шеи сначала губами, потом языком – Да и вкус, честно говоря, тоже. И тем не менее уже больше недели каждое утро я требовал на завтрак яблочные тарталетки с медом. Кухарка, должно быть, решила, что я рехнулся, но вряд ли у меня получится объяснить, почему мне их так хочется. Ты не знаешь?
Лилиан покачала головой, не в силах вымолвить ни слова, а тем временем губы Джеффри продолжили свое путешествие и прижались к чувствительному местечку за ухом.
Его теплое дыхание согревало.
– Потому что всю ночь я мечтаю о тебе и не могу понять – во сне или наяву. Просыпаюсь я с единственным желанием: снова почувствовать твой запах и вкус. Это желание доводит меня до безумия. Я больше ни о чем не могу думать, даже утренней прогулки дождаться не в силах.
Джеффри чуть отстранил Лилиан, чтобы видеть глаза, но продолжая обнимать за плечи. Взгляд его был серьезен и внимателен.
– Но замена почти не приносит удовлетворения. – Его шепот был очень тихим, но Лилиан отчетливо слышала каждое слово. – Боюсь, я только растолстею, если это будет продолжаться долго. Много сладостей вредно для здоровья. Кажется, спасти меня может только одно: каждое утро я должен просыпаться рядом с тобой.
Лилиан почувствовала дурноту. О чем он говорит? Решив наконец прекратить это безумие, она протянула руку к шкатулке.
– Джеффри, я принесла…
Поцелуй не позволил ей договорить, и она со вздохом закрыла глаза, сдавшись перед напором его страсти. Но поцелуй почему-то резко прервался.
– Не могу даже представить, что принесла мне ты, но я настаиваю, чтобы сначала ты открыла мой подарок.
Джеффри отпустил ее, отошел к камину и вернулся с небольшой узкой коробочкой в руках, простой и ничем не украшенной.
Он решил, что это подарок. Хуже некуда. Лилиан тряхнула головой.
– Нет, я…
– Доставь мне удовольствие, – попросил Джеффри и протянул ей коробочку.
И что-то такое появилось в его глазах – Лилиан пока не могла определить, что именно, – что не позволило ей разочаровать его.
Коробочка оказалась совершенно невесомой: в ней явно лежало что-то хрупкое. Что это может быть? И, главное, зачем?
– Открой ее.
Ужасная идея, но Лилиан все-таки подчинилась и, не заглядывая внутрь, коснулась кончиками пальцев чего-то прохладного, явно стеклянного. Любопытство, как всегда, победило, и, опустив взгляд, она взяла двумя пальцами предмет и поднесла к глазам.
И ахнула, увидев колбу для дистилляции. Сосуд был сделан из толстого стекла, имел овальную форму и длинное узкое горлышко. Химическая посуда стоила недешево, и ее очень трудно было достать. Но не это главное: к горлышку колбы шелковой ленточкой был привязан ключ – еще один ключ, который Джеффри вручал ей с самыми лучшими и честными намерениями.
– Что это?
– Ключ от постройки, которую ты выбрала для своей лаборатории. Надеюсь, так и будет, когда ты станешь моей женой.
Колба выпала из пальцев Лилиан, но толстое стекло выдержало соприкосновение с обюссонским ковром.
Джеффри взял Лилиан за руки и рассмеялся.
– Честно говоря, я рассчитывал не на такую реакцию, но если ты таким образом говоришь «да», я не возражаю.
Лилиан хотела высвободить руки, но ей не хватило сил. Неужели Джеффри только что попросил ее выйти за него замуж?
Из ее губ непроизвольно вырвался истерический смешок. И в голове вертелась только одна мысль: наконец-то тетя Элиза будет ею довольна – впервые в жизни.
Нелепую мысль быстро вытеснила острая боль, пронзившая все ее существо. К глазам подступили слезы. Боже правый, спаси и помилуй! Джеффри хочет на ней жениться.
О, как бы она хотела забыть обо всем и сказать «да».
Лилиан высвободила руки, сделала несколько неуверенных шагов в сторону и без сил рухнула на диван.
Судя по раздавшемуся из темноты шороху, Джеффри последовал за ней, но она не могла повернуться к нему, не могла посмотреть в глаза.
– Лилиан? – Одной ногой она ощутила тепло и, покосившись, убедилась, что он опустился рядом с ней на колени. Его тепло вливалось в ее тело, но сил почему-то не прибавлялось. – Милая, взгляни на меня.
Она со вздохом подчинилась. Его внимательные глаза потемнели от тревоги, и Лилиан почувствовала себя еще хуже. Как он красив! Какое у него доброе сердце! Он абсолютно честный человек и думает сначала о других, а лишь потом о себе. Ей следовало знать: по тому, как с самого начала реагировала на него, как открылась ему, – и следовало понять, но этого не случилось. А теперь отрицать очевидный факт бессмысленно: она влюблена в Джеффри Уэнтуорта.
– Скажи мне, что случилось. – Он легонько погладил ее по щеке. – Я еще вчера понял: что-то не так. Мне не следовало отпускать тебя, но…
Голос Джеффри стих. Или он продолжал говорить, но Лилиан ничего не слышала?
Боже, что же делать? Она без ума от Джеффри Уэнтуорта.
Лилиан потрясла головой, но дар речи не желал возвращаться. Да, она любит. Только сейчас она это осознала, и чувство начало подниматься в ней, заполнять ее всю и переливаться через край – словно некая химическая реакция стала неуправляемой.