Я люблю Капри Джонс Белинда

42

Мы сходим на вокзале Санта-Мария Новелла. Я старательно улыбаюсь Тайлеру, пока мы прогуливаемся по Флоренции, но при этом не вижу толком ни «Понте Веккьо», ни микеланджеловского Давида — я разрабатываю план. Чем можно его по- настоящему достать? И как сделать так, чтобы это не отразилось на маминых отношениях с ПБ? Существует же способ отомстить ему таким образом, чтобы обстоятельства не указывали на меня, — но что это за способ?

Мы возвращаемся в поезд как раз к в высшей степени фотогеничному ланчу, а потом, в четыре часа дня, прибываем в Рим на вокзал Остьенсе. Я чувствую укол сентиментальной грусти, когда мы покидаем поезд — на этот раз насовсем. Обслуживающий персонал выстроился в ряд, чтобы попрощаться с нами. Никогда в жизни мне уже не придется соприкоснуться столь близко с жизнью королевских особ. Загадочная притягательность Восточного экспресса остается реальностью, а очарование Тайлера — всего лишь иллюзия.

Зарегистрировавшись в невыносимо роскошном «Сент-Регис Гранд-отеле» (повсюду люстры муранского стекла и фрески ручной работы), мы прогуливаемся пешком до Испанской лестницы, сворачиваем в переулок, такой узкий, что в любой другой точке мира его назвали бы щелью, и вот нас уже приветствует в своем маленьком офисе агент Ллессандро.

Аврора нравится мне с первого взгляда — итальянская Джуди Денч с властными интонациями в голосе. За короткими формальностями следуют яростные переговоры.

Моей первой мыслью было сорвать сделку, но тогда в проигрыше останется художник, да и агент потеряет свою долю. Не пойдет. Так как Аврора настаивает на том. что работы ее клиента стоят больше, чем предлагает Тайлер, я и сама начинаю думать в этом направлении. Что-то вроде лишнего нуля…

Еще десять минут торгов, и Аврора нехотя соглашается на 200 000 000 лир — чуть меньше сотни тысяч долларов.

— Эти чертовы лиры — бред какой-то! — Тайлер рассматривает цифры на своем карманном калькуляторе, и его лоб пересекают глубокие морщины. — Еще раз, сколько это нулей? — спрашивает он, вынимая чековую книжку.

— Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, (и один на счастье) девять! — говорю я.

Лишние девятьсот тысяч — такой пустяк. Чего не сделаешь для заклятого врага!

— То есть два миллиарда лир? — спрашивает Тайлер, вписывая сумму словами. — Это не деньги, а фантики!

— Я тоже об этом подумала, — улыбаюсь я.

Я смотрю, как Тайлер подписывает чек, быстро беру его в руку, пока он не отдал его Авроре.

— Это — последнее предложение мистера Гамильтона, — обращаюсь я к ней по-итальянски. — Позвольте мне порекомендовать вам не выказывать излишнего удивления или радости, когда вы увидите цифры, потому что это может заставить его передумать.

Аврора смотрит на меня с любопытством.

Тайлер — тоже.

— Я только еще раз подчеркнула, что это — справедливая сумма и что тебе приятно иметь с ней дело.

Тайлер любезно кивает.

Я кладу чек на стол и пододвигаю его к Авроре.

Она смотрит на чек. На меня. Снова на чек.

Потом пожимает плечами и вздыхает:

— Vale di pi!

— Он стоит большего! — перевожу я Тайлеру. скрывая улыбку.

— Последнее предложение. — подтверждает он.

Аврора крепко пожимает Тайлеру руку, но когда

она говорит:

— Grazie. — то смотрит на меня, а не на него.

Наконец-то! Ура! Меня поблагодарили за качество перевода! От того, что я сказала, что-то изменилось!

— А теперь, прошу вас. я очень занята. — Аврора выпроваживает нас за дверь. — Мне нужно в банк.

— Думаю, это нужно отпраздновать! — говорит Тайлер, когда мы выходим на оживленную улицу.

— Согласна! — улыбаюсь я.

Кажется, я только что стала покровительницей искусств.

После бутылки шампанского (эти толстосумы хлещут его, как перье[98]) Тайлер решает взбодриться и заказывает «экспрессо».

— Просто из любопытства — как бы ты это написал? — спрашиваю я, когда официант убегает.

— Э-к-с…

— Стоп, уже не так, — обрываю я. — Вообще- то — э-С-п-р-е-с-с-о. «С», а не «к»!

— Нуда. Ты права, — признает он. — Спасибо.

— Я просто не хотела, чтобы ты поставил себя в неловкое положение при какой-нибудь важной персоне.

По всему видно — Тайлер прикидывает в уме, сколько раз он уже совершал этот ляп. Следом я предлагаю:

— Давай я научу тебя паре итальянских фраз, которыми ты мог бы щегольнуть при следующей поездке?

— Конечно — почему бы и нет? — соглашается Тайлер.

Он способный ученик. Уже через несколько минут он идеально произносит «Но un pene piccolissimo!». (У меня очень маленький пенис.)

— И это значит — «Ваш город — очень красивый»?

— Да. «Piccolissimo» — это превосходная степень «bellissimo».

— Ясно, — кивает он.

— Думаю, тебя удивит, как итальянцы радуются подобным вещам — особенно женщины, — улыбаюсь я.

— Да, они просто обожают, когда американец говорит по-итальянски.

— Обожают! — соглашаюсь я.

— Надо испробовать это на ком-нибудь! — загорается Тайлер.

— Ну, пока я здесь — незачем. До завтрашнего утра я о тебе позабочусь, — говорю я и нежно накрываю его ладонь своей.

Тайлер улыбается с победоносным видом.

— Ты будешь в восторге от сегодняшнего ужина. Я предлагаю поесть в ресторане отеля — «Вивендо». Еда там должна быть отменная, его основал сам Эскоффье…[99]

Я изображаю на лице восхищение — в основном ради Клео и ее любви к кулинарии, а про себя думаю: вот бы взглянуть на него в тот миг. когда он поймет, что стал посмешищем…

— Это были восхитительные дни, Тайлер. Я никогда их не забуду, — вздыхаю я. — Надеюсь, ты не обидишься, если я это скажу, но ты удивительно щедрый человек…

— Деньги для меня ничего не значат — они нужны толко для того, чтобы придать жизни вкус.

Хм-м. Интересно, насколько искренно он это говорит.

— А если бы тебе пришлось за вечер спустить миллион долларов? — невзначай спрашиваю я.

— Бывало и такое — в Лас-Вегасе, — хвастается Тайлер. — Но потом я всегда так или иначе возвращаю деньги.

Если это правда, то одной сделки с Алессандро недостаточно. Для него это даже не царапина. Здесь нужно что-то другое, более личное.

Тайлер извиняется и идет в туалет. Я замечаю, как он бросает взгляд на свое отражение в зеркале над моей головой и встряхивает сияющими волосами. «Шевелюра — это все, что у него есть», — сказал Морган.

И тут я вспоминаю Клео и историю с шоколадной конфетой на подушке.

Я оглядываю бар и замечаю пару девчонок лет шестнадцати. Девчонки жуют резинку и жалуются друг другу по-итальянски, какие все мужики сволочи. Думаю, под этой фразой подписались бы все женщины мира. Каждому настоящему злодею требуется парочка сообщников, поэтому я быстренько пробираюсь к их столику и излагаю им свой план.

— Ты заметил, что вон те девочки не спускают с тебя глаз? — спрашиваю я Тайлера, когда он возвращается.

— Какие? Вон те две? — Он кивает девицам.

Те хихикают и перешептываются.

— Им кажется, что ты похож на Дэвида Джинола, только блондин. Ну знаешь, такой длинноволосый футболист?

Тайлер задумывается.

— А это хорошо?

— Ты что! — изумляюсь я. — Он такой красавчик! Просто секс-символ.

Тайлер еще раз улыбается девчонкам, на этот раз более уверенно.

— Пока тебя не было, они спросили, нет ли у меня фотоаппарата и нельзя ли им сфотографироваться с тобой, но я не была уверена и… — запинаюсь я.

— Можно, конечно! — добродушно улыбается Тайлер.

— Правда? — радуюсь я и показываю девочкам большой палец. — Они будут просто в восторге! Ragazze venite qui![100]

— I tuoi capelli sono morbitissimi, posso toccarli? — говорит одна из девиц.

— Она спрашивает, ты не возражаешь, если она прикоснется к твоим волосам, — робко перевожу я.

— Конечно, — пожимает плечами Тайлер. наслаждаясь вниманием.

— Улыбочку! — девочки прижимаются к Тайлеру. ерошат его шелковистые волосы и, как только щелкает фотоаппарат, со всех ног бросаются к выходу.

— Ой! — ахаю я.

— Ты взяла у них адрес, куда послать фотографию? — спрашивает Тайлер.

— Нет! — смеюсь я. — Может, они просто хотели тебя «полапать», как говорят американцы?

Тайлер тоже смеется и проводит рукой по волосам.

— Что за…

— Что-то не так?

— Черт!

— Что такое?

— Эти маленькие сучки засунули мне в волосы жвачку!

— Жвачку? Не может быть! Ужас какой!

— Дьявол! — Тайлер бьет кулаком по столу.

— Дай посмотрю… — Я внимательно разглядываю его голову. Хорошо сработано — прилепили у самых корней. — Очень жаль, но, кажется, придется выстригать.

Тайлер тут же хватается за волосы.

— Не трогай, она только размажется.

— Но должен же быть…

— Ее невозможно отмыть. Состричь — единственный выход.

Тайлер погружается в безысходное отчаяние.

— Т-ты не могла бы пойти со мной к парикмахеру и объяснить ему. что нужно отстричь как можно меньше?

— Конечно! — успокаиваю его я. — Я очень подробно объясню, что тебе нужно.

Оказывается, у Тайлера есть причина так трястись из-за своих волос. Уши у него — как два лопуха.

Теперь он уже не кажется идеальным, точно манекен.

— Я и не знала, что ты красишь волосы, — говорю я, когда мы возвращаемся в отель.

— Они не крашеные, это — мелирование, я… — . Бедолага почти плачет.

Он настолько унижен, что вряд ли станет приставать ко мне сегодня, даже если я останусь. Но я не останусь.

— Знаешь, я, пожалуй, вернусь в Неаполь. Работа закончена, и я соскучилась по маме.

Как ни странно, это правда.

Тайлер не пытается возражать.

— Ты прекрасно без меня обойдешься, — уверяю я его, усаживаясь в такси. — Ты теперь знаешь несколько фраз по-итальянски — их тебе вполне хватит.

43

На горизонте появляется Капри. С плеч у меня как будто спадает тяжелый груз. Так приятно возвращаться. Кто бы подумал, что можно за полторы недели так прикипеть душой к этой буйной красоте. Десять дней назад это место ничего для меня не значило, даже отталкивало своим снобизмом, а теперь меня непреодолимо влечет сюда.

Паром заходит в Марина Гранде, и я задумываюсь, как бы я себя повела, окажись сейчас здесь впервые, но заранее зная, что меня ждет впереди? Что бы я сделала иначе? От Тайлера я бы точно держалась подальше, но смогла бы я удержаться на расстоянии от Люка, даже если бы знала, что быть с ним — все равно что заниматься экстремальным спортом?

Я тащу чемодан по дороге к отелю «Луна». На балконе нашего номера сидит мама. Погрузившись в книгу, она накручивает на палец прядь волос. Отсюда мама кажется такой юной, что книга могла бы называться «Анни из Зеленых Шпилей» или «Маленький домик в прерии». Я даже останавливаюсь, чтобы поразмыслить. А что, если бы мы поменялись ролями и это я была бы ее матерью? Как бы я себя чувствовала? Как бы я с ней разговаривала? Меня всегда раздражало, что мама так суетится вокруг меня, но сейчас я понимаю, что мне и самой в первую очередь в голову пришел бы вопрос: «Что я могу сделать, чтобы ей было лучше? Чтобы она была счастлива?» Я бы глаз с нее не спускала, стараясь угадать, чем могу ей быть полезна. Мне бы хотелось защитить ее и всему научить. Я бы даже, наверное, считала, что имею право ее чуть-чуть изменить или хотя бы просто высказаться на этот счет. И конечно, я гладила бы ее по голове, потому что чувствовала бы, что она — моя.

Не дожидаясь лифта, я взбегаю наверх, перескакивая через ступеньки.

— Ким! — Маму всполошило мое преждевременное появление и, не в последнюю очередь, то, как сильно я ее обнимаю.

Мне вдруг кажется, что она — самое главное в моей жизни. А все остальное — не важно.

— Я ждала тебя только завтра!

— Так Тайлер не звонил? — говорю я, выпуская ее.

— Нет, — говорит мама и убирает с моего лба упавшую прядь волос. — А что? Что-то случилось?

— Нет, ничего, — беззаботно отвечаю я, решив разоблачить его перед мамой позже. — С ПБ все нормально?

— О, да! — Мама сияет. — Он сейчас придет, мы идем ужинать в «Лидо дель Фаро». Пойдем с нами, расскажешь о своем замечательном путешествии.

— «Лидо дель Фаро»? Где это? — спрашиваю я, стараясь отвлечь ее от дальнейших расспросов.

— Это у Пунта Карена — там очень красиво в ясные ночи.

Что-то кольнуло мне в сердце. Маяк. Именно туда меня собирался отвести Люка.

— Есть повод? — Интересно, оправдается ли предположение Тайлера.

— Как ты догадалась?

Я пожимаю плечами.

— Итак?

— Ах. милая, представляешь, он попросилменя стать его женой!

Мне нравится, что мама умудряется произнести это с радостным удивлением. С ее-то опытом она должна уже за милю чуять подобные предложения.

— Чудесно! — говорю я. — Когда же свадьба? (Обычно мама предпочитает проворачивать все по-быстрому.)

— Я не уверена, что свадьба будет.

— Что?

— Я еще не сказала «да».

От удивления у меня отвисает челюсть.

— Я знаю, ты думаешь, что я жить не могу без фаты и всего прочего…

— Да нет… Просто… — Я ошарашена. Наконец-то попался такой качественный товар, а она сомневается. — Почему?

— Не знаю… Мне надо все обдумать. Если мы поженимся, он захочет, чтобы я переехала в Атланту, а мне бы не хотелось пока бросать магазин.

Что это? Взвешенность? Рассудительность? я поражена.

Мама заводит меня в комнату и говорит, что ей нужно накрасить ногти.

— Я передала Люка твое письмо. — сообщает она. проводя по ногтю перламутровой кисточкой.

— Хорошо, — говорю я. разглядывая кафель на полу.

Я боюсь услышать что-нибудь ужасное.

— Конечно, я не подала виду, что мне что-то известно. Я сказала, что. по-моему, там что-то для Ринго.

— Спасибо. — Я все еще не решаюсь спросить о Люка прямо. — А в магазине все хорошо?

— Ну. скажем так, большая часть обувных коробок немного помялась.

Я поднимаю глаза.

— Мне кажется. Люка сейчас нелегко, — мягко добавляет мама с улыбкой. — Ты. похоже, сильно вскружила ему голову.

— Танина сестра уже приехала? — интересуюсь я, стараясь скрыть внезапный румянец.

— Сегодня.

— Ты ее видела?

Мама меня внимательно рассматривает.

— Похоже, твои чувства к нему не изменились? Я киваю.

— Бедный Тайлер, ты его, наверное, решительно отбрила.

Я не могу сдержать улыбки.

— Ничего, отрастет еще.

— Что? Что отрастет? — вздрагивает мама.

— Телефо-он! — напеваю я.

— Ким! Что случилось? — Мама игнорирует звонки.

Я беру трубку сама.

— Алло? Да, я вернулась пораньше. С удовольствием! Хорошо, вот она…

Мама придерживает трубку плечом, чтобы не смазать ногти, а я пулей лечу в ванную — переодеваться к ужину.

Сегодня я собираюсь выпустить порезвиться на воле старую сводницу, которая живет в каждом из нас.

Дорога к Пунта Карена утопает в зелени и преисполнена умиротворения. Движения почти нет, навстречу грохочет лишь нелепый трехколесный грузовичок, размером со спичечную коробку.

— Джина, представляешь нас с тобой в таком? — посмеивается ПБ, указывая на усталого трудягу и разряженную женщину, втиснувшихся в кабину грузовичка.

— Они, наверное, все руки-ноги сложили в багажник. Как они вообще поместились? — задумывается мама.

Я решаю, что из пары в кабине получились бы замечательные ассистенты фокусника — они бы идеально извивались внутри ящиков, которые тот протыкал бы мечами.

— А может, мы случайно заехали на секретную тренировочную базу итальянских людей X? — предполагаю я.

— Ой, Ким, смотри! — мама показывает на девушку, которая обгоняет нас на ярко-розовом мопеде.

— Представляю тебя на таком. — подталкивает меня ПБ.

Я улыбаюсь. На таком мопеде я бы ездила босиком.

Похоже, ПБ спокойно принял неопределенный ответ, похожий на отказ. Мне кажется, сейчас он даже больше влюблен в маму. Жаль, что его сыновья не унаследовали от отца уважительного отношения к женщине.

— Ну же. дорогая, расскажи нам о вашем с Тайлером путешествии! — просит мама, когда мы проезжаем то, что на Капри является пригородом.

— Да, наши уши как локаторы, — вставляет ПБ.

«У Тайлера они точно как локаторы», — думаю я.

Я представляю им урезанную версию событий и отзываюсь о Тайлере нейтрально.

— Значит, никакого флирта? — подводит итог ПБ.

— Нет.

— Я и не мог представить вас вместе, — признается ПБ. — Я знаю, твоей матери эта идея очень нравится, но, откровенно говоря, я бы не пожелал ни одной женщине связать жизнь с одним из моих сыновей. А, вот мы и приехали…

Мы останавливаемся на усыпанной гравием площадке для парковки. Маяк стоит на краю скалистого берега, он расцвечен персиковыми и белыми полосами, а из одного окна свисает веревка, на которой сушится белье. Внизу, почти у самой воды, вспыхивают огни, маняще звенит посуда и доносится приглушенный гомон.

— Ресторан там, внизу, — говорит мама и ведет нас по ступенькам. — Это был любимый ресторан моего отца — тут так хорошо!

Мы неторопливо идем по дорожке, стараясь не зацепиться одеждой за колючий кустарник, потом заворачиваем за угол — и лицом к лицу сталкиваемся с Люка, который ведет за руку Ринго. За ним следуют Таня и Шикарная Блондинка № 2.

Поднимается волна «Ciao!», потом мама берет инициативу на себя.

— Вы, наверное, сестра Тани…

— Эмма, — говорит пергидрольная мечта.

— А это Тони Гамильтон и моя дочь Ким.

— Эй! Папа! Пусти руку — мне больно! — Ринго вырывается от Люка и трясет сдавленной рукой.

Люка внимательно рассматривает ступеньки под подозрительным взглядом Тани.

Я смотрю на Эмму невинными глазами, в которых крупными буквами написано: «А я ни капельки не влюблена в мужа вашей сестры!», и подзываю Ринго. Мне жаль, что нельзя дотронуться до Люка, но вот у меня в руках Ринго — и я отдаю всю любовь ему. Ринго как будто чувствует, что ему досталась двойная порция, потому что шепчет мне на ухо: