Я люблю Капри Джонс Белинда

— Ты лучше всех обнимаешься. Ким. Маме не нравится, когда ее сильно сжимают.

— Вы идете ужинать в «Лидо»? — спрашивает Люка у ПБ.

— Да, — отвечает тот. — А вы как раз оттуда?

— S! — кивает Люка. — Там замечательно.

— Нелегко приходится, когда оказываешься между двумя красавицами, да. Люка? — подмигивает ПБ.

У Люка широко распахиваются глаза, а у меня пересыхает во рту.

— Он имеет в виду — за обедом: ты — между Таней и Эммой. А он — между мной и Ким. — пытается сгладить неловкость мама, но смех у нее получается резковатый.

— A, s, — кивает Люка.

Если бы поблизости нашлась хоть одна достаточно глубокая заводь, я бы пошла и утопилась со стыда.

— Ну… — Таня жестом дает понять, что им пора.

— А вы не выпьете с нами? — спрашивает ПБ, не замечая неловкости ситуации:.

Мама и Таня одновременно вздрагивают и хором без энтузиазма отвечают:

— Э… Вообще-то…

— Нам уже давно пора отвезти Нино домой. — решает Таня.

— Я не устал! — радостно кричит тот. — Давай останемся!

— Я думаю, Эмма устала с дороги. — пытается помочь Тане мама.

— Вообще-то, я замечательно себя чувствую, — щебечет Эмма, не спуская глаз с «Ролекса» на руке ПБ.

— Мы не хотим вам мешать, — настаивает Таня.

— Вы и не помешаете, — начинает ПБ, но мама сильно толкает его локтем под ребра, и он без перерыва продолжает: — Хотя, конечно, можем встретиться и как-нибудь в другой раз. Может быть, завтра? — Еще толчок. — Или как-нибудь на неделе?

В ответ с облегчением раздается несколько «S, grazie!» и «Да, было бы замечательно!», после чего наши мучения прекращаются. Ринго пользуется случаем, чтобы его еще раз обняли, и каждая компания направляется в свою сторону.

Я смотрю в меню, слова расплываются у меня перед глазами, и я ничего не могу прочитать. Когда приходит официант, я заказываю что-то на автопилоте и одним махом выпиваю бокал вина. В ушах все еще оглушительно стучит сердце. Видеть Люка — сладчайшая пытка. Я не рискнула лишний раз на него взглянуть — мои сияющие глаза выдали бы меня с потрохами. Но я не смогла сдержаться и обняла Ринго с безграничной нежностью. Я вспоминаю его комплимент. «Ты лучше всех обнимаешься, Ким. Маме не нравится, когда ее сильно сжимают», и мне невольно становится приятно, что мои объятия он предпочел объятиям родной матери. Конечно, если ты не любишь, когда тебя тискают, сжимают, словно тюбик с пастой, это вовсе не значит, что ты плохая мать, но все-таки… Я понимаю, о чем он. Некоторые люди обнимают тебя от всего сердца — они отдают тебе частичку себя. А другие только совершают телодвижения — я называю это «диетическое объятие». Их тела так пассивны, что не получаешь никакого удовольствия — будто обнимался с пустым мешком.

После ужина мама решает остаться с ПБ в отеле «Палас». Такси останавливается на Пьяцца Витториа. Я тоже выхожу, чтобы как следует обнять маму и пожелать ей спокойной ночи. Она смотрит на меня, будто хочет спросить: «Обнимаешь второй раз за день? Что происходит?»

Я вдруг задумываюсь, а что прежде чувствовала мама, когда обнимала меня? После ухода отца в своих чувствах к ней я колебалась между безразличием и враждебностью. В лучшем случае иногда можно было уловить намек на то, что я пытаюсь ее любить. Даже смешно, как легко и просто это получается у меня сейчас. Надеюсь, прошлое не вернется.

Я беру такси до Капри-Таун, выскакиваю на автобусной остановке и дальше иду пешком. Пересекая Пьяццетту, я замечаю менеджера «Луны», он пьет с друзьями вино.

Менеджер оглядывается и улыбается:

— Buona notte,[101] Ким!

— Buona notte, Альфредо! — улыбаюсь я в ответ.

Мне приятно, что он помнит, как меня зовут, и приятно назвать его по имени в ответ.

Недалеко от «Квизизаны» я встречаю официантас идеально подстриженной бородкой, который обычно обслуживает меня за завтраком. — он идет со своей девушкой.

— Ciao! — улыбается он.

— Ciao. Франческо! — отвечаю я. Мне вдруг становится безумно хорошо — как будто я своя на этом острове.

Прогулочным шагом я направляюсь к «Луне», и мне приятно, что меня узнают и что мне здесь ничто не грозит. Я уверена — за мамой присмотрят, когда я уеду.

Когда я уеду? Если я уеду…

Я набираю полную грудь воздуха. Что бы ни случилось, со мной все будет в порядке. И жалеть я не буду. Может быть, даже сделаю татуировку на память!

Андреа, ночной консьерж, поворачивается ко мне спиной, как только я вхожу в холл. Ну и ладно, так не бывает, чтобы тебя любили все. Но тут Андреа оборачивается ко мне лицом — в руке у него полоска бумаги.

— Вам записка, синьорина Риз!

— Grazie. — Я беру сложенный листик. Разворачиваю его, только придя в комнату. Это от Люка.

Мое сердце устремляется в небеса.

«Встретимся завтра — в час дня у скал Фаральони».

Ну, вот, значит…

44

Вчера мне удалось придерживаться легкомысленного «Que sera, sera».[102] Сегодня у меня менее энергичная мантра: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть на этот раз он будет мой! Пожалуйста, можно я его себе оставлю! Я больше ничего не попрошу. Никогда. Пусть только он выберет меня!»

Вдоль кирпичных ступеней, ведущих к скалам Фаральони, растет багровый чертополох и нечто очень похожее на лук-резанец. В тенистых уголках под грудами сосновых игл прячутся высохшие корни, поджидая зазевавшуюся лодыжку. Чем ниже я спускаюсь, тем быстрее иду, даже ветви деревьев- тянутся к скалам, как руки.

Я понимаю, что почти пришла, когда слышу записанный на пленку голос экскурсовода, доносящийся из проезжающих автобусов, и радостный визг детей, играющих с морем в салки. Я спрыгиваю с последней ступеньки на то, что в здешних местах зовут пляжем, и оглядываю распластанные тела, заряжающиеся солнечной энергией. Люка не видно. Потом я замечаю уголок, скрытый от солнца и посторонних взглядов. Там он и сидит. Мое сердце словно взлетает на трамплине, и вдруг все внутри обрывается. По одному виду Люка можно сказать, что на душе у него камень, размером с Паваротти. Лицо непривычно осунувшееся. В глазах — смятение и отчаяние. Наверное, это и есть любовь.

Я спешу к нему, мне хочется распрямить его усталую спину и разгладить морщины на лбу. Но когда я подхожу поближе, меня охватывает странное отчуждение. Ничего больше не будет. Мы больше не проведем ни одной ночи вместе. Я вижу это по его понурым плечам. Так выглядит человек, у которого все силы — и душевные, и физические — уходят на то, чтобы заставить себя поступить правильно. У меня такое ощущение, будто морская волна сбивает меня с ног, и я не знаю, чего наглотаюсь, если попробую вздохнуть — воздуха или горькой морской воды.

Я чувствую искушение пройти мимо, но в этот момент Люка поднимает глаза, и я вижу короткую борьбу в его взгляде: он собирался быть рассудительным и преисполненным раскаяния, но через секунду он уже смотрит на меня с искренней нежностью и радостно улыбается. Я стою перед ним, я знаю, я на сто процентов уверена, что это он — Единственный и Неповторимый, тот, кого я искала всю жизнь. Я никогда не была так в чем-либо уверена, как в этом.

Но этого мало. На лице Люка опять появляется настороженность. Он разрывается на части. И это я заставляю его страдать.

Инстинктивно мне хочется обнять его, прижаться к нему, чтобы он почувствовал, как я его люблю, рассказать ему, как мне его не хватало, что я все время о нем думала, но вместо этого я сажусь на скалу напротив него и скромно складываю руки на коленях, словно я на собеседовании перед приемом на работу.

— Ладно, — говорю я с напускной храбростью. — Насколько я понимаю, будет больно.

Люка смотрит на меня. В глазах — тоска. Молчание. Боль.

Я не могу видеть его таким. Надо с этим поскорее покончить.

— Я так понимаю, мы прощаемся.

Черт, голос дрогнул на слове «прощаемся». Я перевожу дыхание, чтобы остановить слезы, которые вот-вот навернутся на глаза.

— Это из-за Нино, — говорит Люка, повесив голову. — Таня сказала, что увезет его в Англию, если…

— Ты рассказал ей? — ахаю я.

— Нет. Это было предупреждение. Но она подозревает. Даже ее сестра спросила меня, что происходит.

— Я и не думала, что другие тоже видят мультяшные сердечки, которые пляшут у нас над головами! — шучу я.

Мне хочется, чтобы он снова улыбнулся. Не срабатывает.

— Я должен быть с сыном.

— Я знаю, — хрипло говорю я.

Тихий голос внутри меня спрашивает: «Почему мой отец так не боролся за меня?»

— И я не хочу лгать.

— Я понимаю, — говорю я.

Люка тяжело вздыхает, и тут его выдержка дает трещину:

— Никогда в жизни мне не было так невыносимо плохо! Стоит мне посмотреть на тебя — и я уже не могу оторваться. Ты все. о чем я мечтал.

Он яростно вскакивает на ноги, расшвыривая каблуками гальку.

— Я хочу, чтобы ты знала. Ким, чтобы ты поняла и поверила, что быть с тобой — самое большое блаженство, какое мне доводилось испытывать в этой жизни.

Я беру его за руку и вспоминаю, как его пальцы впервые прикоснулись к моей коже, расправляя ожерелье у меня на шее в день нашей первой встречи.

— Для меня тоже. Самое безмерное, самое чистое счастье — посмотри, как я счастлива! — Я смеюсь, и по моему лицу катятся слезы. — Даже сейчас, когда я просто стою рядом с тобой, мне так хорошо, как не было ни с одним мужчиной.

Люка делает шаг вперед, и я падаю ему на грудь. Его мокрые ресницы щекочут мою влажную щеку. Я кожей чувствую любовь, которая переполняет его и которую он пытается сдержать.

— Мне было так плохо, когда ты уехала, но сейчас мы снова вместе, наедине… — Люка колеблется. — Я пойду на все, чтобы быть с тобой.

Я понимаю, что теперь исход зависит от нас обоих.

Когда я увидела его сегодня, я поняла: он уже принял решение, оставалось только поставить меня в известность. Все было как раньше — я всегда покорно соглашалась с решениями, которые принимал мой парень. Но теперь и у меня появилось право голоса. Вопрос в том — за что я проголосую?

— Люка?

— Да? — Он смотрит на меня с надеждой, как будто я сейчас изобрету чудесный выход, который позволит не разбивать ни сердец, ни семей. Если бы это было возможно…

— На случай, если у меня не будет другой возможности…

— Не говори так! — протестует Люка.

— Я хочу рассказать тебе, что сделала со мной наша встреча. Я хочу, чтобы ты знал.

— Я знаю. — говорит он. понимая меня с полуслова.

— Я хочу сказать это вслух.

Он кивает.

— Я уже оставила саму мысль о любви. С кем бы я ни встречалась и как бы замечательно все внешне ни было, в душе я всегда чувствовала неуверенность. Столько парней махнули на меня рукой со словами: «Ты никогда не будешь счастлива. Я отдаю тебе все, а ты постоянно убеждаешь себя, что чего- то не хватает». Они были так уверены в этом, что я и сама начала думать — они правы, я стремлюсь к чему-то. чего не существует. Годы спустя я вспоминала этих людей и пыталась понять, почему я позволила им уйти. Может быть, я боялась, что будет тяжело? Или потому, что ожидала чего-то необыкновенного? Или потому, что я просто неспособна любить? Снова и снова я спрашивала себя: «Что же со мной не так?» Но понимала в глубине души только одно: здесь мне чего-то не хватает. И инстинктивно, на каком-то подсознательном уровне, мое сердце говорило «нет». Но с тобой ничего подобного не случилось. Я смотрю на тебя, и у меня в ушах гремит громоподобное «да»!

Люка вздыхает, но я вижу, что он все-таки гордится собой.

— Ты показал мне. что я могу любить. И что любовь может возвысить человека, заставить лучше понять самого себя. Я даже начинаю нравиться себе, когда я с тобой! — Я смеюсь от радости по поводу этого восхитительного открытия. — Поэтому все во мне кричит: «Не отпускай его!»

Люка целует мне руку.

— Но я тебя отпущу. Он раздавлен.

— Ни тебе, ни мне не нужна интрижка — мы жаждем любви. Я думаю, если мы станем таиться, изнывая от вины из-за того, какую боль мы можем причинить Нино, — это будет самый быстрый способ разрушить то, что у нас есть. Не хочу, чтобы у нас все кончилось так скверно. Я хочу всегда улыбаться, думая о тебе.

С ума сойти, чего только не наговоришь, когда точно знаешь, что тебя слушают.

— Самое тяжелое заключается в том, что мне все еще кажется, будто это только начало. Меня переполняет любовь, которую я хочу подарить тебе, а мы едва успели познакомиться. Люка вздыхает:

— Может быть, это из-за того, что у нас еще многое впереди, просто мы пока не знаем — когда это случится.

Что ж, это лучше, чем объявить нашу встречу торжественным финалом. Поэтому я говорю:

— Да, может быть, когда-нибудь…

— Как Роза и Винченцо. — Люка улыбается, потом опять грустнеет. — Но я не прошу тебя ждать меня. Это было бы несправедливо.

— Да. я понимаю. Но думаю, воспоминания помогут мне продержаться некоторое время.

— Такие прекрасные воспоминания, — говорит он.

— Очень может быть, что настанет день, когда все это покажется мне нереальным, но у меня всегда будет вот это…

Я достаю из сумки конверт с фотографиями.

— Я отдала их в печать в Вероне, — объясняю я, раскладывая фотографии на камнях.

Наш великолепный поцелуй на Террасе Бесконечности. Я с платьем Розы в руках. Люка в Амальфи, разодетый в полиэстер ядовитых оттенков. И кривая фотография — я сфотографировала сама себя с вытянутой руки на лодке Люка — здесь я кутаюсь в его серый кашемировый свитер.

— Тебе идет мой свитер, — улыбается Люка.

— Это, наверное, единственная дизайнерская вещь, которую я одобряю.

— А еще лучше ты смотрелась бы в этом платье… — Он с печальной задумчивостью рассматривает сверкающий атлас.

У меня сжимается сердце. Я хочу надеть его только для него.

— Я отпечатала фотографии в двух экземплярах. — Я беру себя в руки. — Если хочешь, забирай. Ты мог бы держать их в магазине в столе Винченцо.

Люка смотрит на фотографию, где мы целуемся, и на мгновение забывается.

Я перебираю фотографии дальше и улыбаюсь — теперь у меня есть кадры, которые стерли из моей памяти Бритту и Томаса. Теперь я не могу их представить себе, даже если очень постараюсь.

— Когда ты уезжаешь?

— Завтра, — говорю я, как будто все уже решено.

Не хочу, чтобы Люка знал, что моя мама не удивится, если я останусь еще на несколько недель.

— Как я тебя найду?

— Я тебе напишу.

Его лицо проясняется.

— Из дальних стран?

— Я подробно опишу тебе все свои приключения, — улыбаюсь я. подцепляя пальцем его за ремень. — Но ни одно из них не сравнится с этим.

Люка берет в ладони мое лицо и крепко целует в губы. Когда я открываюглаза, он выглядит значительно живее, чем при моем появлении. Теперь на душе у него остался только небольшой Плачидо.

— Тебе пора возвращаться в магазин, — подсказываю я, взглянув на часы.

Моей решимости надолго не хватит. Он целует меня снова. Мягче, нежнее. — Ким, ты самый добрый человек на свете. Спасибо тебе.

Я улыбаюсь и машу ему вслед, пока Люка не скрывается из виду. Потом мое сердце раскалывается, и я падаю на колени.

Вдоволь нарыдавшись, я еще какое-то время сижу и смотрю на море сквозь не просохшие слезы — блики пляшут на поверхности воды, то вытягиваясь, то сжимаясь.

Потом я встаю, закатываю джинсы и вхожу в воду, чтобы умыться. Вода стекает по шее и приятно холодит кожу. Я опускаю руки глубже в воду и делаю еще шаг вперед — вода поднимается выше колен. Быстро, чтобы не передумать, я снимаю джинсы и рубашку и швыряю мокрый ком на берег. Трусы и топ вполне сойдут за купальник — пришло время впервые в жизни искупаться в Средиземном море.

Говорят, соленая вода хорошо заживляет раны.

45

— Ты не можешь уехать, — дуется Марио, когда я в последний раз сажусь на свое место в баре.

— Почему? — спрашиваю я, хватая у него из- под носа вишенку.

Несмотря на то, что белье у меня еще мокрое после купания у скал Фаральони, я иду прямиком в бар — не хочу опять завести привычку прятаться, как тогда, после Томаса. Сейчас я подзадориваю себя, уговариваю жить дальше. Кроме того. Марио умеет заставить меня улыбнуться.

— Я не сдержал своего обещания. — сурово говорит он.

— Какого обещания?

— Я обещал себе немножко с тобой потрахаться.

— Марио! — смеюсь я.

Он приподнимает бровь.

— Ну ладно, давай тогда… — Я притворяюсь, что расстегиваю рубашку.

— Ну правда. Ким, неужели обязательно уезжать?

— Да, обязательно. — вздыхаю я.

— Что ты будешь делать в Англии?

— Понятия не имею. Но у меня все еще на руках пять тысяч фунтов из завещания Винченцо, их надо как-то потратить.

— Пять тысяч фунтов? Вот это да! Это же пятнадцать миллионов лир!

Я во все глаза смотрю на Марио.

— О господи!

— Что?

— Марио, ты — гений. — Я перегибаюсь через стойку и чмокаю его в губы.

— Что я такого сказал? — озадаченно хмурится Марио.

Я лечу в свою комнату, лихорадочно тычу кнопки телефона и от волнения только в четвертый раз набираю номер Клео правильно.

Я думала в фунтах, а не в лирах! Кто сказал, что мне нужно возвращаться в Уэльс, чтобы потратить эти деньги?

— Клео! — кричу я (она даже не успела договорить «Алло»),

— Ким! Как ты вовремя! Только что звонили из клиники доктора Чарта и подтвердили нашу запись на липосакцию. Говорят, им нужна предоплата — двести фунтов.

— Столько стоит билет до Неаполя, — говорю я.

— Верно.

— И что бы ты предпочла? — спрашиваю я.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду вот что: зачем тратить пять тысяч фунтов на то, чтобы стать тощими, когда мы можем наслаждаться жизнью в стране, где считается неприличным съедать на обед меньше трех блюд!

— Я же уже говорила, что сейчас не могу общаться со счастливой парочкой. Я знаю, это звучит жалко…

— Никакой счастливой парочки. Никакого Капри, — выпаливаю я, чтобы как можно скорее донести до Клео информацию.

— Что случилось с Люка?

— Мы решили повременить немного со следующим свиданием — например, лет десять.

— Не может быть! — ахает Клео.

— Все нормально, но я определенно не могу оставаться на одном острове с ним. я сломаюсь. Надо исследовать остальную часть Италии.

— Хочешь поехать отдохнуть?

— Нет, на поиски приключений! И я хочу, чтобы ты поехала со мной.

— Ким, я даже не знаю…

— Пять тысяч фунтов — это пятнадцать миллионов лир, Клео. Мы могли бы купить пару розовых мопедов и отправиться в путешествие!

— Что? — ужасается Клео.

— А если тебе не хочется сидеть за рулем, мы можем пойти на шесть разных кулинарных курсов в Тоскане. Или сотню раз прокатиться на гондоле в Венеции. Или купить в Милане семьдесят две пары солнечных очков от Гуччи.

— Мне всегда хотелось побывать во Флоренции, — признается Клео.

— Мы могли бы позволить себе горстку песка с раковины, которую Боттичелли написал для «Рождения Венеры», — предлагаю я.

— А как же работа?

— Девятнадцать тамбуринов для тарантеллы… — не унимаюсь я.

— Наверное, мне бы не помешало переменить обстановку…

— Пожизненный запас граппы!

— Я не могу! — вдруг взрывается Клео.

Тишина. У меня опускаются руки. Я помню, как тяжело было мне выйти из бункера.

— Прости, я не смогу, — повторяет она.

Я не хочу ее заставлять.

— Ладно, — мягко говорю я.

— Я знаю, я веду себя как мокрица.

— Неправда, — успокаиваю я ее.

Два года я активно пропагандировала идею, что «в гостях хорошо, а дома — лучите», — и вот оно, возмездие.

— Просто я подумала… — вздыхаю я.

— И что ты будешь делать? — спрашивает Клео.

Я не могу решиться. Не знаю, смогу ли я путешествовать одна. Я представляю, как потягиваю где- нибудь в одиночестве калуччино, и сердце сжимается от жалости к самой себе. Возможно, Италия будет слишком напоминать мне о Люка. Не верится, что уже завтра я бесследно исчезну из его жизни. И вот наркоз уже кажется заманчивой идеей — с ним уйдет и сердечная боль. Вместе с новообретенными надеждами.

— Ким?

— Я возвращаюсь до мой, — слышу я свой голос. Слово «домой» не приносит должного утешения.

— Чудесно! — восклицает Клео. — Позвони, когда приедешь, я встречу тебя на вокзале.

Я представляю знакомую обстановку, и на меня накатывает уныние.

— Как раз успеешь на «Встречу с Викторией Бекхэм».

— Замечательно, — говорю я. — До завтра. Побежденная, я бреду обратно в бар, размышляя по пути, куда подевалась мама.

— Ну? — спрашивает Марио.

— А, ничего особенного. Я думала, что нашла решение.

— По выражению твоего лица казалось, что оно — удачное.

— Я тоже так думала, — грустно говорю я. Если бы Клео приехала, было бы здорово. Я бы так много всего ей показала, и мы так много нового открыли бы с ней вместе. Когда она только приехала в Кардифф, все было ей в новинку. Она вдохновенно фотографировала и рассуждала, что можно было бы по выходным работать ассистентом профессионального фотографа, но постепенно эта идея отошла в сторону. Я знаю, вдохновение вернулось бы к ней, если бы она приехала сюда. Здесь каждый куст говорит: «Ну же, снимай, я уже улыбаюсь!»

Но штука в том, что она боится приехать, а я боюсь возвращаться. Мы в тупике. Кто-то должен уступить. Теперь — моя очередь.

— Смотри, кого я нашла! — Мама появляется в баре, кружась в вальсе, и на руках у нее Ринго.

Я не могу сдержать радостной улыбки.

— Ты уезжаешь? — грустно говорит Ринго.

— Завтра утром, — подтверждаю я.

— Я должен попрощаться.

Я опускаюсь рядом с ним на колени.

— Спасибо.

— А еще папа просил передать тебе вот это. — Он протягивает мне пакет. Внутри — темно-серый кашемировый свитер Люка, тот самый. — Он сказал, что ты никак не можешь найти свитер, который не колется, и что этот тебе нравится.

— Да, очень. — Я заворачиваюсь в мягкую теплую шерсть.

Я ужасно счастлива, что теперь у меня есть его вещь, к которой можно уютно прижаться.

Страницы: «« ... 1920212223242526 »»

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга о Петре — человеке, который всегда гордился умением сохранять «трезвую» голову в любых сит...
Практическое пособие по организации работы с уникальной целевой аудиторией: мужчинами, практикующими...
Долгожданный отпуск полковник МУРа Лев Гуров решает провести на Байкале, в имении своего однокашника...
Это первая книга Натальи Берязевой, которая увидела свет в 2012 году. Тираж разошелся за несколько м...
«Зима мести и печали» – третий из семи детективных романов Александра Аде, составляющих цикл «Время ...
«Лето любви и смерти» – второй из семи детективных романов Александра Аде, составляющих цикл «Время ...