Я люблю Капри Джонс Белинда

Когда мы с мамой скользили в такси к Марина Пиккола, нас окружали высокие стены и уединенные виллы, увитые виноградом. Сейчас город распахивает нам навстречу свои объятия! На каждом углу нам открывается очередной вид, от которого дух захватывает: лимонные рощицы и беспорядочно разбросанные дома уступами сбегают к Марина Гранде. Мы мчимся по дороге, и моя сварливая усталость постепенно выветривается. Кто бы подумал, что можно прийти в такой восторг от езды при скорости сорок километров в час? Мы обгоняем такси, везущее двух пожилых леди, их лица вздернуты и, благодаря хирургическим подтяжкам, немного похожи. Я думаю, что мне повезло больше, чем им, — я помолодела не лицом, а сердцем.

— Дальше я не смогу тебя везти, — говорит Люка, останавливаясь почти у самого порта.

Сегодня базарный день, ряды прилавков под полосатыми навесами завалены горами всяческой домотканой одежды и косметики типа «Констанс Кэрол» — вот уж никогда бы не подумала, что на Капри такое позволено.

Я расцепляю руки и слезаю с мотоцикла. И тут же чувствую себя одинокой и потерянной. Мне хочется вскочить обратно на заднее сиденье и прижаться к Люка — ведь мне было так хорошо. Я глубоко вздыхаю и стараюсь усилием воли подавить это желание.

— Спасибо, что подбросил, — беспечно щебечу я, стараясь не смотреть на его пах. Я что, правда за него хваталась? — Ты — хороший водитель.

Хм-м. Не всякому итальянцу язык повернется отпустить такую похвалу.

— А ты — хороший пассажир, — отвечает Люка.

Обожаю его голос. Такой прокуренный и чувственный. Интересно, надо ли извиняться за то, что я его слегка полапала? Впрочем, если я скажу, что сожалею, — это будет наглая ложь, так что я лучше воздержусь.

Люка достает мою сумку из багажника. Я заталкиваю сверток, который пытается вырваться на волю, поглубже, но Люка успевает заметить адрес.

— Ты хочешь с ней встретиться? — Он внимательно заглядывает мне в глаза.

Я побаиваюсь его ответа, но все же спрашиваю:

— Думаешь, это плохая идея?

— Плохая? Нет. Ведь ты бы не стала делать ничего плохого, правда?

— Правда. — Он меня спрашивает или предупреждает?

— Ты просто прислушиваешься к тому, что подсказывает тебе сердце.

— А вот этого никогда не стоит делать!

— Только так и можно жить, — настаивает Люка.

— Только так? — переспрашиваю я.

Люка смотрит на меня. Долго. Мы все еще говорим о Розе?

Я закидываю сумку на плечо.

— Да, я прислушиваюсь к голосу моего сердца, но не уверена, что верно понимаю, что оно мне говорит! — шучу я. — Сейчас я. кажется, совсем запуталась в его подсказках.

— У сердца много голосов. Иногда они звучат одновременно. Ты сама выбираешь, к какому из них прислушиваться.

— Что ты имеешь в виду? — Я хмурюсь, но мне любопытно.

— Мы говорим, что у человека большое сердце, или горячее, или холодное…

— Или смелое — как у Мела Гибсона? Или простодушное, как у Форреста Гампа? — Я от смущения начинаю нести что попало.

Он пожимает плечами, мол, что-то в этом роде, и продолжает:

— Звучит так, будто каждому достается какая-то определенная модель. Но невозможно вот так взять и налепить на сердце ярлык. Сердце способно на самые разные эмоции. Оно огромно. Люди говорят «иди, куда зовет тебя сердце», но оно может вести тебя сразу в нескольких направлениях.

Так вот почему я едва не разрываюсь на части от противоречивых чувств каждый раз, как оказываюсь рядом с Люка.

— Бывает, что сердце жаждет чего-нибудь и одновременно страшится этого. — Люка как будто читает мои мысли.

— Страшится, что это принесет боль? — уточняю я.

— Да.

— И какая часть твоего сердца испытывает боль? — спрашиваю я. обуреваемая нездоровым любопытством.

— Все целиком. Поэтому боль так невыносима.

Я смотрю на Люка и пытаюсь угадать, что он скрывает. Возможно, он таит в себе какую-то печаль, возможно, в его жизни есть какой-то конфликт, но у меня создается впечатление, что он с ним справился. Кажется, он живет в согласии со своим сердцем. Мое же сердце неумолимо влечет меня к погибели, и я никак не могу его образумить.

— Не забудь посетить Вилла Чимброне. раз уж ты туда едешь, — говорит Люка, садясь на свой мотороллер. — Она недалеко от дома Розы. — Люка заводит мотор. — Знаешь Грету Гарбо?

— Не слишком близко, но… — Ну почему я не могу удержаться от подобных шуточек?

— У нее там было тайное любовное гнездышко. Думаю, тебе понравится.

Услышать слова «тайное любовное гнездышко» из уст Люка — для меня это уже слишком. Мне вдруг совершенно расхотелось садиться на паром. Мне хочется весь день сидеть в магазине и грезить, не спуская с него глаз. Нельзя позволить ему уехать. Я протягиваю руку и нечаянно задеваю зеркальце заднего вида. Люка смотрит на меня выжидательно, но чувство самосохранения просыпается во мне как раз вовремя. Я жизнерадостно говорю:

— Пока, увидимся! — машу рукой и устремляюсь в самую гущу толпы школьниц, которые отталкивают друг друга локтями, стараясь подобраться поближе к разложенным на лотке блестящим клипсам.

На пароходике я пересчитываю шапки, чтобы как-то отвлечься от мыслей о Люка: одиннадцать бейсболок, три козырька, два матерчатых «колокольчика», одно невероятное создание из соломки и одна ковбойская шляпа с синей лентой, расшитой бирюзовыми бусинами. Ну, по крайней мере, пару минут я на это убила.

На протяжении большей части блаженно неторопливого путешествия земли не видно, и я с удовольствием ощущаю себя отрезанной от мира. Однако когда вдали показывается материк, я тут же начинаю нервничать. Амальфи под завязку набит туристами. Пока я пробираюсь по пристани, меня чуть не уносит вместе с толпой желающих посетить Гротто Смеральда — Изумрудный Грот. Я вспоминаю волшебство Лазурного Грота и на мгновение едва не поддаюсь искушению, но — нет, я не за этим сюда приехала.

Я перехожу дорогу к открытой автобусной станции. Вот бы и дома у нас можно было ждать автобусы в прекрасной гостиной с видом на море, коротая время за мороженым. Я поднимаю взгляд вверх и рассматриваю зеленые горы, спирально поднимающиеся вверх, в небо. Вот это, должно быть, Монте Латтари, думаю я. Где-то там, на небольшом уступе, и расположилось Равелло. А в Равелло, вниз по боковой улочке, живет искусительница Роза, погубившая моего деда.

Я чувствую прилив отваги и оглядываюсь в поисках подходящего автобуса. Марио сказал — синий. Но ведь не этот же синий автобус, правда? На нем написано SITA, но… И тут на табло за лобовым стеклом загораются два оранжевых слова — Равелло и Скала. Это он. Черт побери! Я не ожидала, конечно, что поеду рядом с женщиной, которая будет держать на голове корзину лимонов, но и к этому щеголеватому салону с кондиционером (да еще с занавесками и с шикарными ковровыми сиденьями) я тоже не была готова. Автобус соглашается везти меня почти вертикально вверх в течение двадцати минут всего за шестьдесят пенсов!

Я захожу внутрь, чувствуя, что заключила самую удачную сделку в этом году. Но юная светловолосая девушка, которая сидит впереди меня, уверена, что семикилометровое путешествие будет стоить ей жизни. Она не может вынести даже вида пышной Драконовой долины, которая так и манит нырнуть с отвесной скалы в ее смертельные объятия, и начинает внимательно разглядывать нежные желтые цветы, примостившиеся на отвесной каменной стене с другой стороны дороги. После десяти минут равномерного подъема девушка почти успокаивается, но потом замечает, что водитель, отчаянно зевая, крутит руль только одной рукой, и снова впадает в истерику. Учитывая, что дорога вьется петлями и зигзагами, как шоколадный соус на подтаявшем мороженом, ее озабоченность вполне можно понять. Разумеется, ей не становится легче, когда, пролетая над особенно ужасающей пропастью, водитель отвечает на звонок своего мобильного телефона:

— Pronto![72]

Здесь бедная девушка окончательно теряет надежду, заворачивает голову в занавеску и сидит так уже до конца поездки.

Что касается меня, я не жалею о проделанном пути. Отсюда, с горы, открывается удивительный вид на виноградники, которые тянутся до самых пляжей Майори и пролива Салерно — именно для тиражирования таких видов и придумали открытки.

Ялюбуюсь, открыв рот и восхищаясь от всего сердца матерью-природой, но потом вспоминаю о своей миссии и достаю карту, которую нацарапал мне на барной салфетке Марио. В данный момент я стою на главной piazza [73]. справа от меня церковь — я сворачиваю налево, на Виадеи Руфоло. Вот как! На мгновение я задумываюсь, почему я борюсь с демонами, преследовавшими мою бабушку, когда у меня полно своих?

Не успеваю я сделать и пары шагов по направлению к Розе, как уже сворачиваю в посудную лавку. Может быть, я бессознательно откладываю момент встречи, а возможно, мне действительно очень хочется купить в подарок Клео эти две раскрашенные вручную бутылочки для масла и уксуса, но в любом случае я еще минут десять мучаюсь сомнениями по поводу блюда для пармизана. Потом я замечаю фотографию Рея Лиотта, на которой он приобнимает хозяина лавки. Это становится решающим аргументом, и я покупаю все три вещи, хотя немедленно жалею о том, что настолько утяжелила свою сумку. Когда я начинаю подниматься вверх по пологим, но утомительным ступеням, моя ошибка становится особенно очевидна. Я продвигаюсь довольно успешно (если не считать, что у меня ужасно болят колени и вспотела верхняя губа), но тут слышу впереди мужское кряхтение. Молодое кряхтение, кряхтение среднего возраста и тяжелую одышку старого курильщика.

Завернув за угол, я обнаруживаю и источник шума — пятеро мужчин, выбиваясь из сил, тащат по узкой улочке пианино. Некогда оно, несомненно, было величественным, но сейчас его повернули на бок, и у него такой вид, будто оно старательно пытается втянуть живот, чтобы его не били обо все углы. И все-таки оно движется еле-еле: локти грузчиков трутся о шершавые каменные стены, ноги проскальзывают по неровной мостовой. Я вжимаюсь в дверной проем, чтобы дать им дорогу, но они сворачивают под арку, не доходя до меня. Грузчики опускают пианино с громовым аккордом и хоровым «Cretino!»,[74] адресованным юноше, который слишком рано отпустил инструмент. Я ловлю его взгляд и спешу дальше, а мне вслед несется:

— Concerto — queats sera 9 р. m.![75]

Любопытно. Дома я бы и не подумала ходить на фортепианные концерты, но в этой обстановке идея кажется привлекательной — на маленькой улочке, высоко в горах, в окружении древних колоннад. Жаль, что последний паром на Капри уходит в шесть вечера.

Иду дальше. У меня болят ноги — дорога забирает все круче, но я решаю преодолеть болевой барьер, потому что уже вижу Виа Тринита. Еще несколько шагов, и у меня начинают дрожать даже бедра — адские муки! Когда я, наконец, научусь брать с собой в дорогу бутылку воды и запасную пару ног? У меня все плывет перед глазами, мне хочется передохнуть — но вот вблизи показывается ее шалфейного цвета дверь. Я делаю последний рывок.

Когда я поднимаю глаза, двери уже нет, а в дверном проеме стоит женщина.

21

Я замираю как вкопанная и с изумлением замечаю, что дышу хрипло и тяжело — не хуже того старого курильщика, что тащил пианино. В голове болезненно пульсирует кровь. Я больше и шагу не могу ступить. Единственный выход — кувырком скатиться с холма.

Женщина разглядывает мое лицо, на котором в данный момент явственно проступает замешательство.

— Дж… Джина?

Сюрприза не получится. Жаль. Кто мог знать, что она так быстро распознает семейное сходство? Я пытаюсь ей ответить, но горло мое издает звук, похожий на жалобный крик морского котика.

— Momento![76] — Через пару секунд она появляется снова со стаканом воды в руке.

Я жадно глотаю воду и пытаюсь отдышаться.

— Спасибо, — сипло благодарю я. Погодите. Все идет не по плану. Я должна была появиться здесь преисполненная чувства собственного превосходства, внушающая страх, вместо этого благодарю ее дрожащим голосом за стакан воды. Я пытаюсь ослабить железную хватку, которой вцепилась в косяк, но у меня перед глазами тут же разлетаются искры, и я едва не сползаю по стене на землю.

— По-моему, тебе надо присесть. Ким.

Ким. Ким? — откуда она знает мое имя? Люка сказал ей, что я приеду?

— Тебя ведь зовут Ким? — мягко спрашивает женщина, проведя меня в гостиную. — Дочь Джины?

— Внучка Кармелы. — многозначительно говорю я и падаю без сил в мягкое темно-коричневое кресло.

Ее лицо выражает что-то вроде «Ну да, конечно», а потом она любезно предлагает мне еще воды.

— Мне уже лучше, — говорю я. хотя еще не до конца себе верю.

Женщина опускается на краешек дивана, не спуская с меня глаз.

— У тебя мамино…

— Темечко, — вставляю я.

— И…

— Глаза, — фыркаю я — мне не впервой это слышать.

— Да, глаза, — кивает Роза. — Цвет тот же самый.

Что она этим хочет сказать?

У нее глаза цвета темного каштана и густые ресницы. Рот окружают тоненькие морщинки, но губы и сейчас сохранили приятный розовый цвет и изящную форму. В двадцать лет она была неотразима. Неудивительно, что Винченцо не устоял.

— Давай. — Она терпеливо на меня смотрит.

Я в ответ непонимающе хлопаю ресницами.

— Ты хочешь меня о чем-то спросить?

Роза предвосхищает любой мой шаг и буквально сбивает меня с толку. Я ей покажу.

— Я принесла сверток. Мы нашли его, когда разбирали вещи Винченцо, — говорю я.

Я вытаскиваю сверток из сумки и передаю ей. Роза кладет его на колени и любовно разглаживает складки коричневой оберточной бумаги. Я жду, что она его откроет, но Роза продолжает сидеть практически неподвижно, только трогает пальцами слова, написанные Винченцо. Это всего лишь ее имя и адрес, но она, похоже, видит здесь тайное любовное послание.

Глаза Розы наполняются слезами. Быть может, она медлит из-за меня?

— Вы не хотите открывать его при мне? — Я приподнимаюсь, полная готовности встать и уйти.

— Я знаю, что это, — улыбается Роза.

Какое-то время она разглядывает меня, как будто решая, стоит ли мне открыться.

Я жду. Странно, я не чувствую к этой женщине той враждебности, которую от себя ожидала. Сейчас мне просто любопытно.

— Это свадебное платье, — просто говорит Роза.

— Ваше подвенечное платье? — Я понимаю, что ничего не знаю об этой женщине.

— Да, но я его никогда не надевала.

— Его купил Винченцо?

Роза кивает.

— В Милане. Он каждый год просил Кармелу о разводе, и каждый год она говорила «нет».

«И у нее были все основания!» — про себя добавляю я.

— Однажды он поехал закупать новые коллекции, а когда вернулся, сказал, что нашел для меня идеальное подвенечное платье. Он сказал, что, даже если Кармела никогда не даст ему развода, она не сможет отнять у нас права когда-нибудь увидеть друг друга в свадебных нарядах — ведь она знает, что в наших сердцах мы муж и жена. Он хотел, чтобы я надела это платье, но я не смогла.

— Из чувства вины? — предполагаю я.

— Вины? — Роза сбита с толку.

Я призываю в свидетели дух Кармелы и заставляю себя произнести:

— Вы, должно быть, чувствовали себя виноватой в том, что разрушили его семью.

Роза недоуменно смотрит на меня. Мне тут же становится не по себе, но она продолжает:

— Хочешь услышать правду?

— Вашу версию? — с вызовом говорю я.

— Я расскажу, как все было, а ты сама решишь, чему верить, а чему нет.

Я киваю. В конце концов, именно за тем я и приехала.

Роза откидывается на спинку дивана.

— Я познакомилась с Винченцо. когда мне было шестнадцать. Я полюбила его с первой встречи, а он полюбил меня. Но у него была горячая кровь. Я не соглашалась спать с ним. Я знала, что он для меня — единственный, но я хотела, чтобы все было как принято, и потому сказала ему, что он должен ждать. Он согласился, но становился иногда таким…

Я приподнимаю бровь, а Роза пытается подобрать верное слово.

— Горячим, — вздыхает она. — Однажды мы поссорились, он вернулся на Капри и встретился с девушкой, которая давно пыталась его соблазнить, внушая ему, что он должен быть с ней, а не со мной. Она была старше и…

У меня возникает ужасное предчувствие.

— …в ту ночь она дала ему то, в чем я отказала. — Роза опускает глаза и рассматривает свой черный кружевной манжет. — На следующий день он возвращается ко мне. Он признается во всем и плачет. Я тоже плачу. Но я его прощаю. Он говорит, что никогда больше с ней не увидится. А через четыре недели она сказала ему, что беременна.

Сердце оглушительно бьется в моей груди.

— Она…

— Кармела, — подтверждает Роза.

Мои мысли мечутся как угорелые, пытаясь выстроиться хоть в каком-то порядке. Это Кармела была соблазнительницей. Моя мать была зачата от случайной связи.

— У Винченцо не было выбора — он оставил меня и женился на ней.

— Он любил ее? — Я хватаюсь за соломинку. — Хоть немного.

— Он пытался. Кармела сказала, что ее любви хватит на двоих. Она всегда хотела его и наконец, получила, но она очень боялась его потерять и потому держалась за него так крепко…

История, на которой я выросла, была совсем иной: Кармела и Винченцо были счастливы в браке и любили друг друга, а Роза намеренно разрушила их священный союз.

— Она говорила, что вы, — Я не заканчиваю предложение.

Роза смотрит на меня, но хранит молчание. Ей хватает такта не сказать: «Она лгала».

— И что случилось потом?

— Мы не разговаривали пять лет. Я решила, что, раз жизнь повернулась таким образом, он должен быть предан ей, а он считал, что я должна попробовать устроить свою жизнь. Было тяжело. — Роза вздыхает. — А потом… Однажды я навещала свою подругу Рафаеллу в Позитано, мы ход или за покупками, и вдруг на улице я увидела его. Когда мы поравнялись, я поняла, что ничего не изменилось во мне — он снова до краев наполнил мое сердце радостью. В каком-то смысле я даже с благодарностью приняла ту боль, которую почувствовала, когда, сказав всего пару слов, он пошел дальше. — ведь она подтвердила мне, что наша любовь вечна. Тогда я поняла, что это чувство не исчезнет и что эта любовь всегда будет жива во мне. Ее невозможно было забыть или пережить, мне предстояло хранить эту любовь, как великое сокровище.

Я смотрю на Розу во все глаза. Меня поражает, что она столь философски относится к тому, как жестоко обошлась с ней судьба.

— И вы не плакали?

— Конечно плакала! — улыбается Роза. — Когда я была с ним, меня переполняли эмоции, а все остальное время, все эти годы, я была как будто наполовину мертвая, но ведь и к этому привыкаешь. Порой даже начинаешь думать, мол, возможно, ты преувеличиваешь то счастье, которое испытывала, находясь рядом с ним, а потом видишь его снова… — Роза вздыхает, она излучает любовь, как лампа — свет. — И понимаешь, что в действительности все было еще восхитительнее и ярче.

Я невольно присоединяюсь к ее счастливой улыбке.

— На следующий день после встречи в Позитано он появился у меня на пороге.

Я выжидательно смотрю на Розу.

Она кивает.

— Все началось снова. Боги решили за нас. Для меня в этой жизни больше никого не существовало.

Я вздыхаю. В каком-то смысле я уже на ее стороне, и мне кажется правильным, что они все-таки воссоединились. А потом я чувствую укол совести — ведь я предаю Кармелу. Каждый раз после их встреч Винченцо должен был идти домой к Кармеле и лгать ей.

— Он старался выполнить то, что он обещал нам обеим, — объясняет Роза. — Это было непросто. Он пытался сделать все возможное для тех трех женщин, что вошли в его жизнь, — для Кармелы, для меня и для Джины. Он хотел быть идеальным отцом. Именно Джина поддерживала в нем волю к жизни те несколько лет, пока мы были разлучены.

Я с трудом представляю мою мать маленькой девочкой.

— Думаю, нам стоит выпить чаю.

— У вас есть лимончелло? — неожиданно спрашиваю я.

— Это же желтый яд! — с отвращением восклицает Роза.

— Я знаю, но…

— У меня есть нечто получше. Покрепче, — говорит она, открывая бар вишневого дерева.

— Крепче? — Не уверена, что я этого хотела.

— Граппа, — говорит Роза, подавая мне маленький стаканчик с прозрачной жидкостью.

Я отпиваю. Вздрагиваю всем телом и морщусь.

— У меня дома это называется — спирт! — хриплю я.

— Хорошая штука, да? — Роза наливает стаканчик для себя и возвращается на диван.

— Моя мама об этом что-нибудь знает? — спрашиваю я. — Ну, что вы были первой любовью ее отца.

— Не думаю.

— Винченцо пытался ей рассказать?

— Все произошло слишком быстро. Когда Кар- мела обнаружила, что он видится со мной, она тут же собрала вещи. Это не заняло у нее много времени — как будто она с самого начала знала, что рано или поздно этот день настанет.

Бедная Кармела. Интересно, была ли она по- настоящему счастлива в то время, когда еще жила с Винченцо?

— А на пристани Кармела не дала Винченцо попрощаться с Дюжиной наедине.

— Но почему он не… например… — Я пытаюсь придумать, что бы такое Винченцо мог сказать, чтобы мама поняла его.

Роза пожимает плечами.

— Он понимал, что Кармеле тогда нужна была от Джины полная поддержка, и не хотел еще больше усложнять им жизнь. Он собирался подождать, пока они обе успокоятся, но, когда Кармела уехала, у него уже не было возможности связаться с Джиной.

Я представляю себе эту историю с точки зрения Винченцо, и меня переполняет грусть.

— Первую весточку он получил от дочери одиннадцать лет спустя — она написала ему, что выходит замуж.

— За моего отца?

— Да. Потом, когда ты родилась, она прислала ему твою фотографию. А после каждый год присылала вашу общую фотографию в день твоего рождения.

— Она присылала фотографии отца?

— Две или три.

— Она говорила Винченцо. почему он ушел?

Роза улыбается мне сочувственно.

— Она написала ему, что понимает, почему он сделал то, что сделал, хотя она и не знала историю целиком. Тогда она впервые дала ему обратный адрес.

— Почему же он ей не писал?

— Что ты, конечно он писал.

— Мама сказала мне, что он никогда не пытался с ней связаться.

Роза вздыхает.

— ОднаждыКармела. когда сидела с тобой, нашла егописьма у твоей мамы. Она впала в истерику. Бедная Джина, она разрывалась на части. Она предупредила Винченцо, что будет и дальше ему писать, но он не должен ей отвечать.

Я и непредполагала, что мама шла на такие жертвы ради бабушки. При мне она никогда не проявляла особого сочувствия к ее страданиям. Впрочем, за полвека может угаснуть даже сострадание.

— Он хранил ее письма?

— О, да. Все до одного.

— Я их не видела, когда мы просматривали его вещи.

— Он хранит их… — Роза замолкает, потом поправляется: — Он хранил их в магазине. Скорее всего, они все еще там, у него в столе.

— Зачем ему держать их на работе?

— Люка… Ты знакома с Люка? — спрашивает Роза.

У меня екает сердце.

— Да, — говорю я, затаивая дыхание.

— Люка очень нравилось, когда Винченцо читал ему эти письма.

— Почему?

— Он всегда хотел путешествовать. Он любил слушать истории про смелую девушку, которая отправлялась на поиски приключений в разные страны — в Германию. Японию. Швецию…

— П-про меня? — Я даже заикаюсь.

— Ты была для Люка как отважный исследователь. Ты отправлялась туда, где мечтал побывать он.

Я пытаюсь посмотреть на себя сэтой точки зрения — представить себя отважнойпутешественницей. Не получается. Мои поездкимогут показаться чем-то особенным только состороны, на самом деле это была обычная работа. Мне толком не удавалось посмотреть страну, в которую яприезжала, хоть и очень хотелось. Поначалу я еще была полна энтузиазма и всякий раз радовалась, что побываю в далекой стране, — я даже договаривалась, чтобы мне брали обратный билет на несколько дней позже, чем остальным. Когда заканчивалась работа и все разъезжались, я переселялась из «Холидей Инн» или другого подобного отеля, которые всегда неизменно-одинаковы внутри, в какой бы стране ты ни оказалась, и находила какое-нибудь маленькое, но колоритное местечко, чтобыполучить истинное представление о людях и обычаях. Хорошие были времена. Я возвращалась с полными карманами историй. Помню, на друзейпроизводил сильное впечатление тот факт, что я бродила в одиночку но Берлину или, скажем, обследовала Канны. Казалось, и живу очень насыщеннойжизнью. Но потом контрактов становилось все больше, а времени — все меньше. Какое-то время я еще иногда ускользала по ночам, чтобыосмотреть город, но вскоре, как все, приобрела привычку торчать в отеле и смотреть телевизор. Сколько я упустила!

— А почему Люка сам не путешествовал? — спрашиваю я Розу и невольно представляю, как сталкиваюсь с ним на мосту в Праге…

— У него не было такой возможности. Люка связался с плохой компанией. Дурные парни, дурные девицы. Люди без будущего. Но в воображении, в мечтах, он путешествовал… Ты видела его тело?

— Да. То есть… Ну, вы знаете, на лодке… Роза улыбается.

— Его тело украшено образами из его фантазий. Каждая татуировка — как обещание самому себе.

— Какое обещание? — Я вспоминаю сердца и единорогов.

— Обещание верить, что в мире существуетлюбовь и волшебство. У него были плохие времена.

— А потом он встретил свою жену, — продолжаю я, мучая себя мыслью, что она так или иначе его спасла.

— А потом ты встретила Томаса.

— Что? Откуда вы о нем знаете?!

— Твоя мама написала Винченцо, что наконец-то появился человек, который любит тебя почти так же сильно, как она.

— Она так написала? — Я краснею.

— Да. Люка с ума сходил от ревности! — Роза смеется. — Винченцо, бывало, его дразнил.

— О нет!

— По-доброму — Люка сам говорил, что ведет себя как дурак. Он не мог понять, почему все время думает о человеке, которого даже в глаза не видел.

Я краснею еще сильнее, потому что в этот миг вспоминаю нашу первую встречу — как он на меня тогда смотрел. Неудивительно, что он говорит со мной так, будто давно меня знает. Заочно он знаком со мной уже много лет.

И тут мне становится плохо. Если бы я приехала на Капри раньше!

— С Томасом ничего не получилось, — сообщаю я безо всякой надежды.

— Знаю. Но к тому времени Люка все равно уже был женат.

— Как он с ней познакомился?

Страницы: «« ... 89101112131415 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга о Петре — человеке, который всегда гордился умением сохранять «трезвую» голову в любых сит...
Практическое пособие по организации работы с уникальной целевой аудиторией: мужчинами, практикующими...
Долгожданный отпуск полковник МУРа Лев Гуров решает провести на Байкале, в имении своего однокашника...
Это первая книга Натальи Берязевой, которая увидела свет в 2012 году. Тираж разошелся за несколько м...
«Зима мести и печали» – третий из семи детективных романов Александра Аде, составляющих цикл «Время ...
«Лето любви и смерти» – второй из семи детективных романов Александра Аде, составляющих цикл «Время ...