Возвращайся! Аде Александр
– А мои рисунки вам зачем? – изумляется она.
– Да так. Для ознакомления. Очень прошу, покажи.
Пауза. Мне кажется, я вижу, как она с кривоватой усмешкой пожимает плечами и крутит пальцем у виска.
– Учтите, портреты не совсем обычные…
– Я в курсе. Ты изобразила ребят из «Гамлета» в виде зверьков. Когда я могу заглянуть к тебе?
– Ко мне?.. Нет уж, давайте встретимся на нейтральной территории…
Мы сидим на скамье в центральном парке культуры и отдыха. Недалеко от входа. Перед нами главная аллея парка, ведущая к скромной площадке со скамейками и одинокой деревянной эстрадой в виде раковины. По выходным на эстраде играет маленький оркестрик, и пожилые парочки танцуют польку и вальс-бостон под музыку в стиле ретро. Вдоль аллеи тянутся великолепные клумбы, и трудно дышать от будоражащего запаха цветов.
Зинка раскрывает серьезных размеров темно-зеленую папку, в которую вложены прямоугольники ватмана с рисунками, сделанными гуашью.
Двенадцать листов – по числу «гамлетовцев».
Из этих двенадцати я выбираю тех, кто мне интересен.
Например, Лисенка, которого насмешница Зинка, ясное дело, изобразила молоденьким лисом – желто-угольным, с большими стоячими треугольными ушами, с напряженно-печальными звериными глазками, злым и обиженным ртом и усеченным подбородком. На Лисенке черная курточка с капюшоном. За ним грязная серая стена, точно он приговорен к расстрелу. Черные глазки угрюмо смотрят мимо меня, чуточку вправо, будто именно там выстроилась расстрельная команда.
– А что, – спрашиваю я, – у него действительно такая курточка, или ты ее придумала?
– Именно такая.
– Ага, – принимаю к сведению слова Зинки.
И рассматриваю «портрет» Михи, нарисованного в виде олимпийского медведя. Но, в отличие от того «настоящего», который радостно ухмылялся и с самодовольством и задором выпячивал животик с пятью переплетенными кольцами, Миха печален и застенчив.
– Лисенка ты обрядила в курточку, а на Михе нет ничего, кроме шерсти. Почему?
– Прихоть художника.
– А почему олимпийский? Он что, спортсмен?
– Еще чего. Михаил – значит, мишка. Мишка – значит, олимпийский. Да он и внешне смахивает.
– Что ж, продолжим… Федор Иваныч. Ого, какой же он морщинистый! И физиономия алкаша. А почему тигр?
– Сначала хотела сделать его львом, царем зверей. Но у Федора Иваныча прическа явно не львиная, три волосинки. Значит, тигр.
– А что за орден у него на шее?
– Это я его наградила. Видите, на ордене написано: Тигр Театра.
– Но если артисты так его боготворят, может, кто-то из девчонок в него влюблен?
– Да вы что! Он же старичок, ему больше пятидесяти. Даже я – а уж мне вроде и терять нечего – и то отношусь к нему как к дедушке. А вообще-то он очень хороший. К нему можно запросто подойти, поплакаться, пожаловаться на жизнь. Можно денег попросить. Даст, и потом не будет требовать обратно. Он просто душечка. Добрый тигр. Славный. Тигруша. Тигрушенька, – Зинка посылает невидимому режиссеру воздушный поцелуй.
– А это, как я понимаю, Регина.
– Она самая, – в голосе Зинки откровенная неприязнь. – Как, по-вашему, похожа она на черную пантеру, как здесь нарисовано? Что-то вроде Багиры. Глазищи черные. Грива черная, крашеная. Я лично ее побаиваюсь. На месте Сержа я бы держалась от Регинки подальше. Грохнет, не задумываясь. Мне иногда кажется, что она вурдалак. Ночью вену надкусит и всю кровь выпьет.
Она смотрит на меня серьезно, и не понять, прикалывается или впрямь в это верит.
– Кстати, ты намалевала ей здоровенные цыганские серьги. Я не заметил у нее сережек.
– Носит. Правда, не всегда. Как вырядится, обязательно нацепит висюли в тонну весом, чтобы уши до самого пола оттягивали. Помешана на золоте и всяких побрякушках. А от брюликов вообще с ума съезжает.
Разглядываю следующий лист ватмана.
– Серж – волк? А мне показалось, что он душечка, очаровашка. Милый зайчик. А тут, гляди-ка, жестокие глаза, оскаленная пасть, клыки… Да он ли это, Зин?
– Будь он зайчиком, я б его даже не заметила. Не переношу травоядных. Нет, Серж – настоящий волк. Хищник. И именно таким я его люблю.
– Ему-то портрет понравился?
– Еще как! Даже попросил сделать копию. Сказал, что повесит над своей кроваткой.
– А что у волка на лапе? Вроде бы золотая печатка.
– Она самая. Плоский круг размером примерно с пятидесятикопеечную монетку. Или чуточку больше. Серж надевает ее очень редко, раза три в год. А попросишь: «Дай подержать, хочу разглядеть получше», ни за что не даст. В чужие руки, дескать, нельзя, может что-нибудь плохое произойти.
– На ней, похоже, какая-то монограмма.
– Две переплетенные буквы: К и М. Серж говорит, что печатка ну очень старинная, от прадеда досталась. Тот был самым настоящим дворянином. А такими перстнями письма запечатывали. Надавят на горячий сургуч и – раз! – оттиснут то, что на перстне гравировано… Наверняка врет.
– Почему так решила?
– Потому что на печатке буквы должны быть зеркальными, а иначе, если оттиснешь в сургуче, получится шиворот-навыворот.
– А ты наблюдательна.
– Я – художник! А перстень явно современный. Ему от силы лет десять.
– Серж носит его на указательном пальце левой руки?
– Именно. Говорит, так положено. А, по-моему, просто выпендривается. Он вообще любит туману напускать…
Заморив червячка в близлежащем кафетерии (салат, мясо в горшочке и пол-литра американской газировки), возвращаюсь домой. Валяюсь на диване и – под щебетание птах за открытой балконной дверью – пытаюсь шевелить мозгами. Во всяком случае, делаю умный вид. Словам в моем черепке тесно, а мыслям – просторно… Или – наоборот?
Размышляю о Зинкином рисунке, на котором изображен волчара Серж. Признаться, меня заинтересовали буквы на печатке: К и М.
Это не инициалы Сержа. И не его родителей. Конечно, могут быть некие боковые родственники: дяди, тети, двоюродно-троюродные братья и сестры. Но вряд ли бы они подарили золотую цацку Сержу – седьмой воде на киселе.
Пожалуй, следует побеспокоить Завьялова. А вдруг?..
Достаю мобилу и беспокою.
Завьялов не спрашивает меня, как продвигается расследование, и я ему за это благодарен.
Интересуюсь, нет ли у него знакомых с инициалами К и М? Он обещает покопаться в записной книжке и позвонить.
Ладно, пускай копается. Подождем-с.
Само собой, я мог бы поговорить об этих буковках с самим Сержем, но что-то подсказывает: не надо. Еще вспугну кого-нибудь своим безудержным любопытством.
Лежу – глазами вверх – и силюсь мыслить рационально. Но не слишком получается. Вспоминаю рисунки Зинки. Особенно «портрет» Снежаны в виде белочки.
– Почему именно белочка? – спросил я у Зинки.
– Вот уж кто-кто, а она была белочкой в чистом виде, – ответила Зинка. – И внешность, и повадки: «Белка песенки поет да орешки все грызет». Наши парни на нее здорово клевали. Мужикам нравятся тупоголовые зверушки. На таком фоне последний придурок выглядит Гегелем. В ней вообще было мало человеческого, юркая хитренькая самочка. Глазки все время строила.
– Между прочим, одного портрета в твоей галерее недостает, – сказал я под конец разговора.
– А-а, понимаю. Речь обо мне, – сразу догадалась она.
– В виде какого зверя ты бы себя изобразила?
Задумалась.
– Сложный вопрос… Наверное, в виде старой умной крысы.
– Ну ты же еще совсем молоденькая.
– Но насчет крысы не возражаете! – И она захохотала, показывая желтые длинные прокуренные зубы…
«Кстати, что интересно, – расслабленно думаю я, – ни Миха, ни Снежана не похожи на своего папашу Прокудникова. Хотя бы уже тем, что он сухотелый, а они пухлые. Как будто сама жизнь не пожелала, чтобы отпрыски Николаши смахивали на него…»
Один Бог ведает, в какую непролазную чащобу забрались бы мои мысли, но их прерывает голос мобилы. Чертыхнувшись, подношу телефончик к уху – и слышу ровный голос Завьялова:
– Ты спрашивал насчет человека с инициалами КМ. Есть такой… Скажи откровенно, он имеет какое-то отношение к смерти Кати? – тут спокойствие ему изменяет, голос срывается.
– Вряд ли. Просто интересуюсь разной ерундой. На всякий случай. Так кто же такой этот КМ?
– Константин Москалев.
Вот уж эту фамилию я услыхать никак не ожидал! Сердце разом падает вниз – и тут же выпрыгивает обратно, как поплавок.
– Москалев? – переспрашиваю. – Президент «Силы судьбы»?
– Он самый. Два раза сидел – при Брежневе и при Ельцине. Первый раз за махинации с недвижимостью. Второй – за похищение и убийство, но как-то быстро вышел на волю.
– Крутой пацан.
– Не то слово. Я бы не хотел быть его врагом.
– Вот оно как… А вы не враги?
– У нас вполне корректные отношения.
– Это сейчас. Прежде не было никаких столкновений?
– Два года назад. Но мы тогда проблему перетерли и договорились.
– К обоюдному удовольствию?
– Не совсем. Скажем так: я немного выиграл, а он чуточку проиграл.
– Сколько – чуточку?
– Без малого лимон.
– Рублей?
– Баксов.
– Недурственно. Как же он позволил тебе так выиграть?
– Нашелся… некий очень авторитетный человек, который нас рассудил. Его слово – закон.
– Надеюсь, ты не имеешь в виду арбитражный суд?
– Никоим образом, – в голосе Завьялова явственно различима усмешка.
– И Москалев сразу подчинился?
– Пришлось. Зубы стиснул и… Тут не поспоришь. Только вякни против – раздавят и не заметят.
– А Москалев – злопамятный?
– Более чем.
– В его стиле: терпеть два года, чтобы все забылось и быльем поросло, а затем нанести удар?
– Именно… Значит, ты считаешь, что это он?..
– Скажи, миллион зеленых – значимая сумма для Москалева?
– Не думаю.
– Но он был унижен? Его самолюбие сильно пострадало?
– Пожалуй, верно… Так это все-таки он?
– Спроси что-нибудь полегче…
Лежу на диване, все еще держа в руке мобилу, в которой бьются гудки отбоя, а сам пытаюсь осмыслить услышанное – без особого успеха. Почему-то думаю о том, что уже во второй раз оказывается на моем пути президент АО «Сила Судьбы».
Неужто совпадение?
А если нет?
А если нет, получается полная белиберда. Допустим, он каким-то боком причастен к убийствам Кати Завьяловой и Снежаны. Не исключено. Но тогда возникают вопросы.
Первый. Почему труп Красноперова забросили на стройку пресловутой Пирамиды Хеопса, которую субсидирует Москалев? И вообще – что общего между смертями жены бизнесмена, самодеятельной артистки и чиновника из городской администрации?
Второй – пониже рангом, но не менее каверзный: что может связывать Москалева и Сержа?
Оба вопроса мы с Завьяловым обсудили. Но ответить на них не смогли. Об истории с трупом Бориса Красноперова Завьялов, естественно, знал, как и большинство городских обывателей, но понятия не имел, кто и зачем пришил злополучного бюрократа. А про театрик «Гамлет и другие» вообще слыхом не слыхал…
На улице – из тучки, которая мне не видна, – сыплется внезапный дождь, бравурно постукивает по карнизам, великодушно поит траву и деревья, а они пьют жадно, взахлеб. И мне кажется, что сейчас засигналит машина, я выйду на балкон и увижу актрисулю, а она погрозит пальцем: не тем занимаешься, сыч.
Нет, милая, какие бы сомнения меня ни мучили, я должен идти вперед – туда, где зыбко, словно в густом молочном тумане маячит фигура Москалева. Здесь, пожалуй, сходятся два дела, которые мне поручено вести.
27 июля. Среда.
«И на границе тростника и ночи так странно, что зовусь я Федерико», – сказал известный поэт… Не помню, какой. А другой добавил: «Что в имени тебе моем?» А может, наоборот – этот сказал, а тот добавил?
Не суть важно. Вот я, немолодой мужик, наполовину седой. Не странно ли, что меня именуют Корольком? В двадцать лет это было еще нормально. В тридцать – уже не слишком. Теперь мне сорок один.
Неужто сдохну никчемным человечком по прозвищу Королек, который непонятно чем занимался и ничего путного не достиг? Будет мне, например, семьдесят. Старый хрен Королек. Звучит тоскливо.
День пасмурный, тяжелый. Сине-серо-черные тучи, клубясь, обложили небо и висят низехонько над землей. В такую погоду тянет бередить старые раны, чтобы почувствовать себя несчастным и никому не нужным. К тому же назойливо ноет голова, и временами в мозг точно втыкают длинные тонкие иглы, мучительные сверкающие жала. Гипертоническая погодка.
Беру себя за шиворот и вытаскиваю на улицу, где ветер метет пыль, как ополоумевший дворник. У встречных прохожих злые, подавленные, больные лица – или мне просто кажется, потому что хочется видеть на физиономиях других людей отражение моего страдания?
Ощущаю мощный толчок в плечо. Обернувшись, вижу жирную спину и тумбообразные ножищи удаляющейся прямоугольной бабы, напоминающей булыжник.
Не знаю, как в других отечественных городах – в нашем народ носится как оглашенный. Особенно сопляки и соплячки, у которых энергии до черта. Бесцеремонно толкаются, а извиниться – ага, дождешься от них извинений! Каждый корчит из себя если не Бога, то первого Его заместителя.
Мое плечо саднит. Догнать бы эту бабу и пнуть под мясистый зад!
И вдруг ощущаю такое волнение, что сердчишко принимается изнывать и куролесить. Всего один толчок могучего плеча – и мои извилины встали на место. Теперь я четко осознаю, что следует предпринять.
Вернувшись домой, залезаю в интернет, в привычный уже «ВКонтакте» и принимаюсь искать ребятишек, которые закончили школу одновременно с Сержем.
И нахожу.
Потом смотрю список их друзей.
Что интересно, практически у всех в друзьях присутствует Серж – еще бы, такой обаяшка. Но имеется несколько исключений. Среди них – парниша по имени Денис.
На снимке, украшающем его страницу, Денис в костюме и при галстуке. Фейс унылый, вытянутый, прямоугольный, подбородок вроде кирпича. Сразу видать: хлопчик без чувства юмора, серьезный, исполнительный и упертый – прямая противоположность раздолбаю Сержу.
Вот он-то мне и нужен. Если от кого и получать объективные сведения о Серже, то от его врага. Во всяком случае, от человека, который его не любит. Он веселого лицедея покрывать не станет.
Отправляю парню краткое письмецо, в котором сообщаю, что расследую преступление в театре «Гамлет и другие», где играет его однокашник Серж, и прошу помочь разобраться с ситуацией. И даю номер своего мобильника.
И жду.
Около девяти вечера он звонит!
Голос молодой, неокрепший, но сдержанный и отстраненно-холодный.
Минут десять обмениваемся фразами и договариваемся о встрече.
Завтра. В четверг. В четырнадцать ноль-ноль.
Денис оказывается не таким уж откровенным чинодралом, как на фотке. Все-таки парню двадцать четыре или двадцать пять. Только-только вырос из тинейджерских штанишек. На свидание он является в белой рубашке, черных брюках и черных полуботинках – фирменном наряде мелкого клерка.
Мы стоим возле стеклянного бизнес-центра, первый этаж которого занят довольно крупным банком. А президент этого банка, между прочим, – папаша Дениски. Этот папаша вполне мог бы устроить сыночка своим заместителем, никто б не пикнул. Но (что в нынешнее время удивительно) поступил иначе: поставил наследника на нижнюю ступеньку банковской карьерной лестницы. Дениска занимается нудной работой с клиентами.
Глядя в его малоподвижное лицо служаки и по-солдатски честные глаза, отбрасываю всякую дипломатию. С таким нужно говорить прямо, без затей.
– Мне почему-то кажется, что Серж не вызывает у тебя особой любви. Я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – Денис брезгливо кривит узкие бледные губы. – Серж принадлежит к той категории людей, которые мне неприятны. Примитивные уроды. К сожалению, таких большинство. Но Серж и ему подобные – это уже запредельное скотство. Талдычат: вдохновение, искусство, а сами… Это ведь на тусовке у Сержа произошло убийство, да?.. Вполне закономерно. Оргии, в конце концов, обязательно заканчиваются кровью…
Он слегка краснеет от праведного гнева. Видимо, беспорядочная жизнь Сержа задевает его холодную душу финансиста. Это напоминает классовую ненависть.
– Скажи, Денис, тебе хоть что-то о Серже известно? Принимаю любую информацию, даже самую ничтожную, самую мелкую, которая кажется тебе совершеннейшим пустяком… Например, кто у него в друзьях, само собой, кроме ребят из вашего класса и артистов «Гамлета и других»?
Он задумывается. Должно быть, в его шестигранной башке под коротко остриженными русыми волосами изо всех сил крутятся шестеренки, пытаясь зацепиться друг за друга.
– Как-то видел его в компании с пацаном, – говорит он. – Это было уже после школы. Более того, я – совершенно случайно – знаю имя этого парня. Сергей.
– Кто он такой, не в курсе?
Денис напряженно уставляется на меня, теперь его шестеренки крутятся с запредельной скоростью.
– Это все, что мне известно, – произносит задумчиво, словно ощупывая каждое слово языком. – Разве что… Не уверен, что вам пригодится… Парень среднего роста, даже чуточку ниже, но крепкий такой, широкий, накаченный. И держится уверенно. Я, когда посмотрел на него, почему-то сразу подумал: наверное, охранник или что-то вроде того.
– Может, еще что-нибудь припомнишь? Постарайся. Буду благодарен за любую подробность.
Он отрицательно качает головой.
– Спасибо, Денис. Поверь, твоя информация даром не пропадет.
– Не за что, – Дениска вяло пожимает мою руку. – Рад был помочь.
И скрывается за дверьми банка, напоминающего громадный стеклянный аквариум. Движется скованно. Прямо, как солдатик, держа спину.
Дома перед сном залезаю в интернет на страничку Сержа «ВКонтакте» – и обнаруживаю, что среди его друзей никого по имени Сергей не имеется. Хотя имя вполне распространенное.
Ночью ворочаюсь в постели, тщетно заставляя себя уснуть. Но в спальне сгустилась тяжелая духота, и не спится, хоть тресни.
Стараясь не потревожить спящую Анну, тащусь на кухню и завариваю крепкий чай. Пива почему-то не хочется. Уж не старость ли стучится в твое окошко, Королек?
Прихлебываю, потею и упорно, всерьез размышляю о Кате Завьяловой, о Москалеве, об охраннике Сергее, о Прокудникове, о калеке, о пацанятах из «Гамлета»… Теперь наверняка вообще не усну.
Достаю из вороха бумажек, лежащих в красной коробочке на столе (их Анна держит специально для меня), чистый листок и карандаш (авторучки в нашей семье почему-то не задерживаются) и принимаюсь записывать мысли. А они роятся приставучей мошкарой, кричат: «Меня забыл! Меня!..»
Не смыкаю глаз до четырех утра, когда за окном начинает светать. Кот Королек чутко спит у меня на коленях. Шерстка его вздымается. Он дышит. Временами вздрагивает, чутко поводя ушами. Он настороже: кругом враги и, если не уследить, отберут заветную мисочку со жратвой.
«Эти глупые люди, – думает он сквозь сон, – ничего не соображают. Ходят, болтают непонятно о чем и не понимают, что самое главное – вкусно поесть или забраться на подоконник и до-олго, до звона в башке, глазеть на улицу и чувствовать, как мимо тебя неслышно скользит жизнь…»
Просыпаюсь поздно, около полудня. Достаю верную мобилу и набираю номер Пыльного Опера: следует проверить одну догадку, которая мелькнула в моей башке во время ночного бдения.
– Мне нужно знать, нет ли у Москалева, хозяина фирмы «Сила судьбы», охранника по имени Сергей? Пожалуйста, выясни, очень тебя прошу.
Пыльный Опер молча выслушивает мою просьбу, безнадежно вздыхает и кладет трубку.
В моем сердце наперебой перестукиваются тревога и надежда. Если мое предположение верно (а почему бы и нет?), я выхожу на финишную прямую.
От возбуждения не могу усидеть на месте. Никакие другие версии даже рассматривать не хочется. Отправляюсь пешком в центр городка и таскаюсь до самого вечера, такого нежного и светящегося, что кажется: все мерзостное и подлое растворяется без остатка в этой гаснущей красоте.
Утро предпоследнего июльского дня начинается с великолепной удачи: со звонка Пыльного Опера.
– Одного из охранников Москалева зовут Сергеем Смолиным. Заезжай, получишь копию его паспорта.
Голос его по обыкновению скучный, почти официальный. А что он при этом думает – этого мне понять не дано.
– Спасибо, – так же тускло, безразлично говорю я.
Но, закончив разговор, принимаюсь носиться по комнате, вопя как герой тупого американского боевичка:
– Йес! Я сделал это!..
Не откладывая дела в долгий ящик, лечу к Пыльному Оперу, получаю из его рук ксерокопию паспорта Смолина и качу по направлению к банку, где – на радость папаше-президенту – трудится правильный Дениска.
Когда показываю листок Дениске, он (с некоторым сомнением в голосе) высказывает предположение, что парень на фотке – действительно тот самый Сергей, которого он наблюдал однажды в обществе Сержа.
Но предупреждает:
– Я видел его мельком, да и фотография маленькая. На паспорте люди не очень похожими получаются, слишком напряжены, а это еще и ксерокопия.
– Но – на самый первый взгляд – он?
– Вроде бы… – мнется Дениска. – И все-таки, мне не хотелось бы давать непроверенную информацию…
– Из тебя, Денис, – говорю я, – выйдет классный банкир, осторожный и ответственный. Попомни мое слово.
Окрыленный моим напутствием Дениска отправляется на свое рабочее место, а я сажусь в «копейку» и замираю в раздумье и нерешительности.
Мне почему-то кажется, что охранника Сергея я уже не найду. Никогда. Просто выяснится, что он куда-то свалил, а куда – никому не известно.
Но проверить надо. И я отправляюсь на поиски Сергея Смолина. Или его тени.
Живет он на заводской окраине, напоминающей тот низкорослый район, где я родился и прожил восемнадцать лет.
Оставляю «копейку» рядом с его двухэтажной хибаркой. Домик похож на тот, давний, в котором прошло мое детство. Только мой был выкрашен в радостный, дарящий надежду салатный цвет, а этот – в цвет какао с молоком.
Я давно привык к серым высоткам, сам живу в многоэтажном коробе и окружен железом и бетоном. И низенький неопрятный, сталинского времени домишко с разбитой деревянной дверью и закопченными трубами вызывает у меня недоумение: неужели он действительно обитаем? И почему-то кажется, что эта лачужка вот-вот просядет, обрушится, и в клубах пыли засветится ее усталая душа.
Усаживаюсь на лавочку возле детских качелей. Совершенно седая бабка качает внучка. Кроме этих двоих во дворе никого нет.
– Давайте помогу, – предлагаю старушке.
Сначала она отказывается, потом нехотя соглашается, но следит за мной с опаской, как бы чего не учудил. А я, покачивая мальца, начинаю общаться:
– Вы-то сами из этого дома?
– Из этого самого, – старуха все еще глядит на меня с подозрением.
– Понимаете, какое дело, – сообщаю доверительно. – У вас в доме живет Сергей, охранник.
– Как же, как же, – улыбается она. – Сережа. С малолетства его знаю.
– Видите ли… Но это строго между нами… – я понижаю голос почти до шепота. – Я представляю очень крупную компанию. Нашему начальнику до зарезу нужен телохранитель. Надежный, как танк… Так вот. Он (начальник наш) узнал, что у его приятеля-бизнесмена есть такой охранник. Ваш Сергей. И хочет его переманить… Но это, повторяю, тайна. Прошу никому…
– Что вы, – она прижимает худые ладошки к груди. Ее глазки ликующе блестят. – А вы уверены, что Сережа захочет к вам перейти?
– Ого, еще бы не захотел! Платить-то ему будут раза в два больше, чем сейчас получает. Но такую зарплату за здорово живешь не дают. Вот шеф и прислал меня разузнать о Сергее: стоит он таких денег? Вы-то как думаете?
– Насчет того, какой Сережа охранник – прямо скажу, не знаю, – честно признается бабуля. – Но мальчик, в общем-то, неплохой. Семья неприятная, пьющая – это я о его родителях. Старший Сережин брат был странный какой-то, вроде не в своем уме. Закончил на физика и уехал из города. Где сейчас – понятия не имею. А сам Сережка рос отчаянным. Просто сорвиголова. Как-то раз с приятелем сильно набезобразничал и даже под суд попал. То ли избили кого, то ли обокрали, я не в курсе, врать не буду. Но слышала, что помог им какой-то добрый человек. Он с Сережкиным старшим братом… ну, который ненормальный… вроде бы дружил. И что интересно, как я слыхала, сам-то он больной, парализованный. Ему бы о своих хворях думать, а он о мальчишках позаботился… Так вот. Нанял он адвоката… ну и вообще все сделал, чтобы парни выкрутились. Они тогда еще молоденькие были, обоим семнадцати не исполнилось.
– А этот приятель Сережи – кто такой? Пожалуй, я и с ним поговорю. Не подскажете адресок?
– Вот уж чего не знаю, того не знаю. Прежде он тут жил, в нашем доме, в четвертой квартире, а потом съехал. Вся их семья – мать (она бухгалтером в ЖЭКе работала), бабка и он – в другой район перебралась. Как я слышала, у них вроде денежки завелись, свою квартиру продали, а другую – побольше – купили.
– Может, хоть имя, отчество и фамилию скажете? Тогда я его найду.
– Зовут его тоже Сережей. Два Сережки – не разлей вода. Правда, второй Сережка требовал, чтобы его не иначе как Сержем звали. Чуть не с пяти лет заявлял, что артистом станет. Так его во дворе и дразнили: Артист. Отчество мне неизвестно. А фамилия Кружилин.
– А самого Сергея, охранника, вы когда в последний раз видели?
– Да уж и не припомню сейчас… Дней двадцать назад… Или больше… Он, должно быть, в отпуске…
Разговор со старушкой оказался более чем плодотворным. Туман в моем черепке рассеивается, факты и размышления – части головоломной мозаики – находят свои места. И встают плотненько, один к одному.
Звоню Москалеву, пытаюсь напроситься на аудиенцию.
Не так-то просто.
Оказывается, рабочий график президента АО «Сила судьбы» просто до невозможности плотный и расписан чуть не на месяц вперед. Мне находится местечко только третьего августа.
Ладно. Мы не гордые. Пока есть свободное время займемся Сильвером.