Сделка Райнемана Ладлэм Роберт
Оставшись один, Альтмюллер переключил все свое внимание на конверт. Срезав верхний край пакета он извлек из него плотный лист. Письмо было написано четким и твердым почерком Райнемана.
"Дорогой Альтмюллер!
Служение рейху – большая честь для меня. Весьма благодарен тебе за обещание, что о моем участии в операции будут уведомлены многие из старых моих друзей. Верю, что ты сделаешь в этом направлении все, что только возможно в сегодняшней ситуации.
Думаю, тебе небезынтересно будет узнать о том, что мои суда под нейтральным парагвайским флагом совершают регулярные рейсы в прибрежных водах Южной и Центральной Америки от Пунта-Дельгады на юге до самого Карибского моря. Возможно, ты сочтешь нужным воспользоваться данным обстоятельством. Кроме того, у меня имеется несколько судов, в основном малых и средних размеров, с мощными двигателями. Они могут быстро перемещаться в прибрежных водах, заправляясь на моих складах горючего, и покрывать большие расстояния в короткий срок. Конечно, их не сравнить с самолетами, но зато их передвижение может совершаться в глубокой тайне, в то время как аэродромы находятся под неусыпным надзором. Даже нам, нейтралам, приходится постоянно обходить стороной заслоны.
Надеюсь, что приведенная тут мною информация послужит в какой-то мере ответом на твои несколько странные, не вполне понятные мне вопросы.
В будущем прошу тебя излагать свои мысли более точно. И скажу еще – можешь не сомневаться в моей верности рейху.
Замечу также, что мои компаньоны из Берна сообщили мне, что у твоего фюрера в последнее время появились признаки усталости. Этого следовало ожидать, не так ли?
Помни, мой дорогой Франц, что идея всегда и неизменно превыше человека. И сейчас мы сами можем убедиться лишний раз в том, что главное – это идея, но отнюдь не человек, носитель ее.
Жду твоих писем.
Эрих Райнеман".
До чего же высокопарен он, этот Райнеман!.. Взять хотя бы, к примеру, такие слова: «Можешь не сомневаться в моей верности рейху»... «Мои компаньоны из...» «Появились признаки усталости»... «Этого следовало ожидать»...
Или вот еще: «Главное – это идея, но отнюдь не человек»...
В своем послании Райнеман дал ясно понять, сколь широкими возможностями он обладает, сколь крепкое положение занимает в мире финансов, сколь «законен» проявляемый им интерес ко всему, что касается их общих дел, и сколь глубока его преданность Германии. Подчеркнув все эти обстоятельства, он поставил себя выше самого фюрера. И таким образом, вынес приговор Гитлеру – для вящей славы рейха. Без сомнения, у Райнемана есть фотокопии его письма. И он конечно же заведет досье, куда будет заносить буквально все, что только связано с операцией в Буэнос-Айресе. Чтобы, воспользовавшись им в один прекрасный день, возвести себя на вершину власти в послевоенной Германии. А то и во всей Европе. В его руках ведь будет оружие, гарантирующее ему претворение в жизнь любых амбициозных планов.
И в случае победы антигитлеровской коалиции, и в случае ее поражения. Союзников не может не тревожить мысль о такой перспективе, поскольку никому не известно, как поведет себя Райнеман: постарается ли забыть об операции или же, воспользовавшись доверенной ему тайной, вознамерится вдруг прибегнуть к шантажу.
Так-то вот, подумал Альтмюллер. Он неплохо знал Райнемана. Этот человек неизменно добивался успеха, за что бы ни брался. Его отличала исключительная методичность буквально во всем. Он никогда не порол горячку: скрупулезно изучал все Детали, прежде чем сделать очередной ход. И еще его отличало необычайно богатое воображение.
Альтмюллер вновь взглянул на слова Райнемана: «В будущем прошу тебя излагать свои мысли более точно».
Франц усмехнулся. Райнеман прав. Он, Альтмюллер, и в самом деле излагал свои мысли крайне туманно. Но тому имелись свои причины, и весьма веские: ему самому не было ясно, за что он берется, или – что будет, вероятно, точнее – на что именно толкают его. Он знал только то, что ящики с карбонадо должны быть тщательно проверены, а на это нужно время. Больше, чем представляет себе Райнеман, если только информация, которую Франц получил из Пенемюнде, соответствует действительности. Согласно этой информации, американцам ничего не стоит поставить низкокачественный борт, отличие которого от качественного материала может заметить только специалист. Такие же, не отвечающие требуемым техническим характеристикам, промышленные алмазы рассыплются при первом же соприкосновении со сталью.
Если бы операцию проводили одни англичане, то оснований для подобных опасений было бы несколько меньше.
Американцам удалось-таки добиться согласия своей разведслужбы на осуществление сделки. Если только она сама не причастна к ней. В последнем, впрочем, Альтмюллер сомневался. Эти американцы – отъявленные прохвосты. Они предъявляют требования к своим промышленникам и верят, что те непременно выполнят их. И однако же, им придется закрыть глаза кое на что: в Вашингтоне чересчур уж много разглагольствуют лицемерно о бесхитростных, пуританских чертах в характере американцев.
Американцы эти ведут себя словно дети. Дети же, когда сердятся или чем-то недовольны, могут быть очень и очень опасны.
Содержимое ящиков с промышленными алмазами необходимо проверить самым тщательным образом.
И не где-нибудь, а в Буэнос-Айресе.
Если будет принято окончательное решение о совершении сделки, то следует подумать еще и о том, как избежать риска, связанного с транспортировкой борта или карбонадо: во время перевозки они могут взлететь в результате бомбового удара в воздух или же утонуть в море. Поэтому было бы вполне логично спросить Райнемана, какими путями можно будет вывезти тайно товар. Вероятно, разумней всего было бы переправить борт в Германию на самом безопасном в современных условиях транспортном средстве.
А именно – на подводной лодке.
Райнеман поддержит такую идею. Оценит ее по достоинству, увидев в субмаринах надежное средство связи, которое можно будет использовать и в дальнейшем.
Альтмюллер в волнении принялся ходить по комнате, пытаясь размять затекшую от долгого сидения в кресле спину. Взгляд его задержался на кресле, в котором еще несколько дней назад сидел Иоганн Дитрихт.
Дитрихта уже нет в живых. Своенравный и незадачливый, он был найден в залитой кровью постели. Поскольку быстро распространившиеся слухи о бурно проведенном им накануне вечере порочили имя этого человека, было принято решение похоронить его тело как можно быстрее и тем самым покончить с разговорами о погибшем промышленнике.
Интересно, а как бы поступили американцы в подобном случае? Проявили бы такую же поспешность?
Альтмюллер усомнился в этом.
19 декабря 1943 года
Фэрфакс, Вирджиния
Свенсон стоял молча перед тяжелой стальной дверью сборного металлического строения. Лейтенант, находившийся на дежурстве, связался по внутреннему телефону с начальником охраны, назвал ему имя генерала и затем, положив трубку, вторично откозырял. Тяжелая стальная дверь открылась, и генерал вошел внутрь.
Начальник «Фэрфакса» был один, как и приказал Свенсон. Он стоял справа от стола с папкой в руках.
– Доброе утро, генерал, – приветствовал Пейс старшего по чину.
– Здравствуйте. Вы быстро управились с заданием, – отозвался Свенсон.
– Возможно, это не совсем то, на что вы рассчитывали, но это лучшее из того, что имеется... Садитесь. Я расскажу вам о кандидате. Если понравится, то папка ваша, а нет – мы отправим ее в архив.
Свенсон подошел к одному из стульев, стоявших перед столом полковника, и сел. Видно было, что он недоволен. Эд Пейс, как и многие из подчинявшихся ему участников тайных операций, вел себя так, словно был подотчетен лишь Господу Богу, причем и для Всевышнего он не сделал бы исключения, подвергнув его, будто обычного смертного, проверке со стороны сотрудников «Фэрфакса». Свенсон подумал, что было бы куда проще, если бы Пейс отдал ему досье и предоставил возможность самому ознакомиться с содержанием папки.
С другой стороны, при составлении инструкций, которым следовали в «Фэрфаксе», учитывалась возможность, пусть и маловероятная, того, что выданные кому-то материалы могут попасться на глаза шпиону. Данное обстоятельство, однако, может сыграть на руку службе безопасности, важно только проследить за перемещениями разведчика, который проводит, к примеру, неделю-другую в самом Вашингтоне, а затем перебирается куда-либо еще – скажем, в ту же Новую Зеландию или на Соломоновы острова. В методах Пейса была своя логика: вовремя обнаруженная утечка информации, если таковая и в самом деле произойдет, позволит выявить месторасположение вражеской агентурной сети.
Все это раздражало до чертиков. А Пейс, похоже, чувствовал себя великолепно. Он начисто лишен чувства юмора, этот служака, подумал Свенсон.
– Человек, о котором пойдет речь, великолепно проявил себя в деле. Действует самостоятельно, на свой страх и риск, как и другие, отправленные нами в горячие точки. Свободно владеет несколькими языками. Обладает безупречными манерами и имеет надежное прикрытие. Моментально приспосабливается к новым условиям. Ведет себя непринужденно в любой социальной среде, и где бы он ни был – на чаепитии ли в посольстве или в трактире, посещаемом каменщиками и прочим рабочим людом. Легок на подъем, пользуется доверием у окружающих.
– Все, что вы сказали, полковник, характеризует его лишь с положительной стороны.
– Если это действительно так, то я сожалею. Хотя он и в самом деле бесценен для нас в том месте, где пребывает сейчас. Но вы не дослушали меня до конца. Возможно, ваше представление о нем несколько изменится.
– Продолжайте.
– К негативным сторонам его биографии можно отнести то, что он не из военных. Я не имею в виду, что он штатский: у него как-никак звание капитана, которое, думается мне, однако, для него ровным счетом ничего не значит. Смысл моих слов сводится к тому, что он не из тех, кто послушно выполняет спускаемые сверху распоряжения. Создал целую агентурную сеть и сам возглавляет ее. Уже почти четыре года.
– Так что же тут плохого?
– Невозможно предсказать, как он поведет себя, когда ему придется все же выполнять чужие приказы.
– У него не будет условий для импровизаций. Приказы будут предельно четкими и ясными.
– Вот и хорошо... Второй его недостаток заключается в том, что он не является специалистом в области аэронавтики...
– Вот это действительно плохо, – произнес Свенсон резко. Пейс лишь зря отнимает у него время. Агенту в Буэнос-Айресе необходимо будет вникать во все детали происходящего там. И возможно, не только вникать.
– Он не полный профан в этом деле. И к тому же из тех, кто справится с любым заданием.
– Что вы хотите сказать?
– По специальности он инженер-строитель. Неплохо разбирается в различных механизмах, электрооборудовании и металлических конструкциях. В прошлом занимался возведением зданий, полностью отвечая за строительные работы от начала и до конца – от закладки фундамента и до отделки. И великолепно читает чертежи.
Свенсон подумал немного и затем кивнул, ничем не выказывая своего отношения к последнему замечанию Пейса.
– Хорошо. Что же еще?
– Наиболее трудным для нас оказалось выполнить ваше требование о том, чтобы кандидат не только обладал определенными техническими знаниями, но и мог в случае необходимости убрать то или иное лицо. Кстати, вы сами признали, что подобрать такого человека – дело непростое.
– Да, это так. – Свенсон почувствовал, что настал момент подбодрить Пейса, который выглядел страшно усталым: поставленная перед ним задача была не из легких. – Должен заметить, вы славно потрудились. Скажите, а есть ли в этих бумагах какие-нибудь записи, которые подтверждали бы, что вашему «не из военных» и «легкому на подъем» инженеру приходилось уже убирать неугодных?
– Мы стараемся избегать такого рода упоминаний в досье, потому что...
– Ну что ж, пусть так. Вы, надеюсь, понимаете, что интересует меня.
– Да, конечно. Хоть и не хотелось бы говорить об этом, но я вынужден констатировать: когда у него не было иного выхода, он совершал и то, что вы имели в виду. Никто еще, за исключением наших людей в Бирме и Индии, не прибегал столь много раз к подобным крайним мерам, как он. И чтобы вы знали, замечу еще: данные вещи он делал без колебаний.
Свенсон хотел что-то сказать, но затем заколебался. Сдвинув брови, он взглянул вопросительно на Пейса. И, не удержавшись, спросил все же:
– Неужто такие люди не вызывают у вас чувства недоумения?
– Их специально готовят к этому. Как и другие, они лишь выполняют свою работу – во имя определенной цели. По натуре он не убийца. Один из самых порядочных наших людей.
– Никогда не пойму я вашей работы, Эд. Странная она какая-то.
– Вовсе нет. А я вот не смог бы работать по вашему ведомству в военном департаменте. Эти карты, схемы, диаграммы, переговоры с поставщиками свели бы меня с ума... Ну как вам наш парень?
– А вы предлагаете выбор?
– Да. И у каждого из кандидатов есть к чему придраться. Те из них, кто владеет свободно соответствующими языками и разбирается в авиации, не имеют опыта по части устранения неугодных элементов. Не говоря уже о том, что у них... ну, скажем так, предубеждение на этот счет. При подборе кандидатур я исходил из того, что умение убрать кого надо столь же важно, как и другие качества.
– Вы правильно поняли... Скажите, вы знакомы с тем кандидатом лично?
– Да. И очень хорошо. Я сам его вербовал, следил за его подготовкой, видел его в деле. Он профессионал.
– Мне такой и нужен.
– Возможно, он и в самом деле устроит вас. Но прежде, чем точно сказать это, я хотел бы задать вам один вопрос. Я просто обязан спросить вас кое о чем. О том, о чем спрашивал не раз и самого себя.
– Надеюсь, мне удастся ответить на ваш вопрос.
– В нем нет ничего такого. Ничего необычного.
– Слушаю вас.
Пейс перегнулся через стол и, глядя на Свенсона, скрестил на груди руки. То был армейский условный знак: «Я твой подчиненный, но в данный момент мы говорим как равный с равным».
– Я уже упоминал о том, что он представляет для нас исключительно большую ценность именно в том месте, где находится в данный момент. Но сказать так значит ничего не сказать. Он просто бесценен, необходим нам. Отзывая его оттуда, мы ставим под угрозу срыва чрезвычайно важную и сложную операцию. Конечно, в случае чего мы попытаемся обойтись и без него, но это будет связано с огромным риском. И поэтому я хотел бы знать, стоит ли то дело, ради которого вы забираете его у нас, такой жертвы?
– Отвечу так, полковник, – мягко и вместе с тем решительно произнес Свенсон, – дело это не знает себе равных по значимости. И если с чем-то и можно сравнить его по грандиозности, то разве что с одним лишь Манхэттенским проектом. Думаю, вы слышали о таком.
– Да, конечно. – Пейс вышел из-за стола. – И что же, военный департамент тоже станет придерживаться той же оценки чрезвычайной значимости предполагаемой операции, что и ваше ведомство?
– Не сомневаюсь в этом.
– Раз так, он ваш, генерал. – Пейс передал Свенсону досье. – Это лучший из лучших наших агентов. Наш резидент в Лиссабоне... Сполдинг. Капитан Дэвид Сполдинг.
Глава 11
26 декабря 1943 года
Ривадавия, Испания
Дэвид мчался на мотоцикле по грунтовой дороге вдоль реки Минхо строго на юг. Это был ближайший путь к границе, которая пролегала сразу за Ривадавией. Переправившись через границу, он должен будет свернуть на запад, к аэродрому под Валенсией. Перелет до Лиссабона, если позволит погода и на аэродроме окажется самолет, займет еще два часа. В Валенсии ждали Сполдинга не ранее чем через два дня, и не исключено, что все имевшиеся там самолеты будут уже задействованы ко времени его прибытия туда.
Он все более терялся в догадках по мере того, как его мотоцикл приближался к границе. Все это так необычно и так непонятно. В Лиссабоне не было никого, кто мог бы отдавать ему распоряжения, подобные тому, которое получил он из Ортегала!
Что же случилось?
Внезапно у него возникло ощущение, будто под угрозой оказалась исключительно важная для него сторона нынешней его жизни. И тогда он попытался разобраться в собственных чувствах.
Дэвиду не нравилась та жизнь, в которую он вынужден был погрузиться на время. Ему не доставляли никакого удовольствия все эти нескончаемые тайные действия и противодействия. По существу, он испытывал отвращение к большей части того, что делал изо дня в день. Он устал постоянно испытывать страх и при принятии любого решения учитывать все без исключения факторы риска, которым, казалось, не было числа.
И вместе с тем он осознал вдруг со всей очевидностью, что же именно так взволновало его: ему показалось, что за время своей нелегкой работы он стал намного старше прожитых им лет и вообще изменился до неузнаваемости. Словно прошли уже целые столетия с момента прибытия его в Лиссабон, где ему предстояло начать совершенно новую жизнь. Он отлично справился с поставленной перед ним задачей. Однако и плата за это оказалась немалой: пришлось позабыть и о домах, которые мечтал он построить, и о чертежах, которые облекали в конечные формы строительные растворы и сталь. Все, за что бы ни брался, он делал точно и аккуратно, ничего не оставляя на потом. Результаты его деятельности давали знать о себе буквально каждый Божий день. Нередко – и на день по нескольку раз. Как строитель из содержащихся в технической документации сотен деталей воссоздает целостный облик будущего здания, так же точно и Сполдинг, анализируя и сопоставляя поступавшие к нему сведения, выявлял реальную ситуацию.
Ситуацию, от которой зависели судьбы других.
И вот теперь кто-то вздумал отозвать его из Лиссабона! Из Португалии и Испании! И только ли это? Не вызвали ли его донесения раздражение у какого-нибудь генерала? Или, может, в связи с его сообщениями, содержавшими честную, беспристрастную оценку перспектив операции, в успешности коей никто не сомневался, в стратегический план внесли определенные изменения, касающиеся сроков ее проведения? Не исключено также, что братия, заправляющая делами и в Лондоне и в Вашингтоне, решила, не выдержав долее, избавиться наконец от неугомонного критикана. Такое вполне вероятно: ему неоднократно говорили о том, что кое-кто в секретных службах на лондонской Тауэр-роуд не раз взрывался от гнева, знакомясь с его заключениями. Он знал и о том, что в вашингтонском отделении стратегической службы считали, что он вторгается в их сферу деятельности. Даже Джи-2, формально его же собственное ведомство, отрицательно относилась к контактам своего агентства с группами, занимавшимися переправкой в безопасное место бежавших от нацистов людей.
Но вместе с тем имелось одно обстоятельство, сводившее на нет любые предъявляемые к нему претензии. И обстоятельство это заключалось в том, что он превосходно справлялся со своим делом. Создал лучшую агентурную сеть в Европе.
Дэвид недоумевал, понимая все это. Но лично за себя не тревожился. И на то была причина: он искренне полагал, что заслуживает похвалы, хотя и не желал признаваться в этом даже самому себе.
Правда, не было ни возведенных под его руководством величественных сооружений, ни разработанных им грандиозных проектов строительства выдающихся памятников зодчества. И возможно, ничего этого так никогда и не будет. Когда все останется позади, многое окажется уже закрытым для него, инженера в годах. Да-да, для него, инженера в годах, который на протяжении долгих лет был оторван от практической работы по своей профессии, чего не случилось бы, если бы он состоял на службе хотя бы в той же огромной армии Соединенных Штатов с ее инженерными войсками, являющимися фактически крупнейшей в истории человечества строительной организацией.
Сполдинг старался не думать об этом.
Он пересек границу в Мендосо, где пограничники знали его как богатого взбалмошного эмигранта, скрывающегося от отправки на фронт. Получив соответствующее вознаграждение, они помахали ему вслед.
Перелет из Валенсии до крошечного аэродрома вблизи Лиссабона был осложнен из-за проливного дождя. По пути дважды приходилось заходить на посадку – в Агуеде и Помбале. Когда же Сполдинг прибыл наконец на место, то обнаружил, что его уже ждала посольская машина. За рулем сидел шифровальщик Маршалл, единственный в посольстве, кто знал, чем на самом деле занимается Дэвид.
– Дурацкая погода, – произнес он, когда Сполдинг садился в машину, швырнув предварительно свою сумку на заднее сиденье. – Не очень-то приятно летать в такой дождь.
– Пилоты ведут самолет так низко, что при необходимости с него можно спрыгнуть даже без парашюта. Я волновался за макушки деревьев.
– Меня тоже беспокоило бы это, – заметил Маршалл и, заведя машину, направил ее к разрушенным воротам у входа на летное поле. Выехав на дорогу, он зажег дальний свет. Еще не было и шести часов, но уже смеркалось. – Ты можешь спросить, чего ради специалист моего ранга обслуживает тебя как шофер. Я жду тебя с четырех часов. Давай, давай, спрашивай. Недаром же проторчал я тут черт знает как долго.
Сполдинг улыбнулся:
– Господин Маршалл, я-то думал, что ты просто оказываешь мне любезность. Ну а если это не так, то в следующий раз, когда снова отправлюсь на север, прихвачу с собой и тебя. Или, может, я стал уже бригадным генералом?
– Ты понадобился кому-то, – произнес, став вдруг серьезным, Маршалл. – Я лично получил присланную по дипломатической почте шифровку с грифом «Сверхсекретно. По прочтении уничтожить».
– Я польщен, – отозвался Сполдинг, чувствуя облегчение от того, что может хоть с кем-то поговорить о нелепом вызове. – О чем шифровка?
– Зачем ты им, не знаю, но ждут тебя уже со вчерашнего дня. Дело крайне срочное, без всяких там отсрочек. Было приказано тебе сообщить обо всех твоих связях и дать подробнейшую характеристику каждого агента. Их интересует буквально все: мотивы, которыми руководствовались члены организации, вступая в нее, явки, пароли, используемая при денежных расчетах валюта, маршруты, шифры... Они ничего не упустили. И распорядились еще оповестить всю агентуру о том, что тебя выводят из игры.
– Выводят из игры? – повторил растерянно Дэвид, сам не веря тому, что услышал. Он знал, что данное выражение – «выводят из игры» – применялось и при отстранении от работы не справившихся с делом агентов, и при переброске агента на новое задание. Но что бы там ни было, подобный приказ в любом случае означал для Сполдинга крах, крушение всех его планов. И он воскликнул возмущенно, не в силах сдерживать себя: – Безумие какое-то! Это же ведь моя – да-да, моя – агентура!
– Уже не твоя, – поправил его Маршалл. – Они прислали сегодня утром человека из Лондона. Думаю, он кубинец, богатый к тому же. Перед войной изучал архитектуру в Берлине. А теперь засел в кабинете, читает твои дела. Он – твоя замена... Я хочу, чтобы ты знал об этом.
Дэвид уставился в ветровое стекло, иссеченное струями дождя. Они уже ехали по шоссейной дороге через район Альфама с его холмистыми, продуваемыми ветрами улицами, над которыми возвышались величественные здания выстроенного в мавританском стиле кафедрального собора Святого Георгия и готического монастыря. Американское посольство находилось в Байхе, сразу же за Терейро-де-Пакко. Впереди еще двадцать минут.
Итак, все кончено, размышлял Сполдинг. Они отзывают его. И теперь резидентом в Лиссабоне станет архитектор-кубинец.
Чувство опустошенности снова охватило его. У него отбирают все то, чем он так дорожит, и к тому же столь неожиданно. И называется это – выводить из игры...
– Кем подписан приказ?
– Тут я – пас. Стоит только код высшего руководства, а что скрывается за этим, мне неизвестно. Ни одного имени, кроме твоего, в шифровке не было.
– Что я должен делать?
– Завтра ты сядешь в самолет. Время вылета сообщат ночью. Птичка сделает только одну посадку. На аэродроме Лажес, остров Терсейра на Азорах. Там ты получишь дальнейшие указания.
Глава 12
26 декабря 1943 года
Вашингтон, федеральный округ Колумбия
Свенсон нажал кнопку на своем столе.
– Пропустите ко мне мистера Кенделла.
Он поднялся в ожидании, когда откроется дверь. Нет, он не выйдет из-за стола, чтобы встретить его, и не протянет ему руки, как положено в таких случаях. И все потому, что в «Шератоне» Уолтер Кенделл не стал обмениваться рукопожатиями с Крафтом и Оливером. Проявленное бухгалтером подобное пренебрежение условностями не могло ускользнуть от внимания генерала, и он решил вести себя сейчас со своим визитером соответственно его же манерам.
Кенделл вошел в кабинет. Внешность бухгалтера за те одиннадцать дней, что прошли с тех пор, как генерал наблюдал за ним из потайной комнаты во время совещания в отеле «Шератон», не претерпела особых изменений. Кенделл был одет в тот же костюм и, похоже, в ту же самую мятую рубашку. И один лишь Бог знает, в каком состоянии находилось сокрытое под ними нательное белье, но сама мысль об этом не вызывала ничего при виде бухгалтера, кроме чувства брезгливости. Кенделл кривил слегка, словно в ухмылке, верхнюю губу. Но это вовсе не означало, что он на что-то сердился или выказывал таким образом свое презрение к чему-либо. Просто у него была привычка дышать одновременно и ртом и носом. Как делают это животные.
– Проходите, мистер Кенделл, садитесь.
Кенделл не заставил повторять приглашение. Его взгляд встретился со взглядом Свенсона. Но лишь на мгновение.
– В деловом календаре, где указаны лица, с которыми я должен встретиться, говорится, что ваш вызов в мой офис обусловлен необходимостью получения от вас кое-каких разъяснений относительно превышения «Меридианом» сметы, – сказал генерал, садясь. – Ваши оправдания меня не интересуют, излагайте только факты... Вам как главе независимой аудиторской фирмы это не составит особого труда.
– Но не только же ради этого вы вызвали меня, не так ли? – Кенделл достал из кармана смятую пачку сигарет, покрутил одну из них и закурил.
Свенсон заметил, что ногти у него неухоженные, с заусенцами и грязные. Генерал подумал, что в облике и поведении Уолтера Кенделла было что-то нарочитое.
– Нет, вы здесь не только поэтому, – ответил Свенсон прямо. – Прежде всего, давайте договоримся придерживаться во время беседы определенных правил, чтобы избежать недопонимания между нами... И замечу еще, что вы не ошиблись, усомнившись в моих словах о цели вашего вызова сюда.
– Правила обычно бывают в играх. И в какую же игру мы играем сейчас, генерал?
– Дайте-ка подумать... Возможно, для нее подошло бы такое название, как «Честь мундира». Или вот еще – «Тайные дела в Буэнос-Айресе». Думаю, последнее, как более конкретное, придется вам больше по душе.
Кенделл посмотрел на кончик сигареты, потом перевел взгляд на генерала:
– Ага, Оливер и Крафт не утерпели, наябедничали-таки своему наставничку! Мне же и в голову не приходило, что вас интересуют такие вещи.
– Они давно уже не появлялись у меня – с тех самых пор, как вы уехали в Женеву.
Кенделл помолчал с минуту. Затем заговорил:
– В таком случае, генерал, вы запятнали честь своего мундира... Судя по всему, подловили нас в «Шератоне». Я подумал еще, что выбрать такое место для встречи несколько необычно для Крафта: он как-никак привык к заведениям типа «Вальдорфа»[26]... Выходит, вы понаставили там повсюду подслушивающие устройства. И вывели на чистую воду этих ублюдков. – Голос Кенделла был хриплым, но злости в нем не было. – Стало быть, вы знаете, каким образом я оказался впутанным в эту историю, как очутился в Женеве. Да и до этого наверняка вам сообщили обо всем по радиосвязи.
– Мы действовали по просьбе министерства военной промышленности. Нам поручили выяснить все, что касалось переговоров, которые вели вы в Женеве. Вещь это обычная. Однако в тех случаях, когда у нас появляются основания подозревать, что за внешне пристойными делами кроется что-то нечистое, мы начинаем копать глубже...
– Черт бы вас всех подрал! Свенсон с шумом выдохнул воздух.
– Не стоит реагировать так бурно на мои слова. В мои намерения не входит затевать тут с вами спор. И сказал я лишь то, что есть. У меня целая кипа расшифрованных радиодонесений, которых вполне достаточно для того, чтобы отправить вас на виселицу или электрический стул. Как, впрочем, и Оливера... Крафт же, не исключаю, мог бы отделаться пожизненным заключением. Вы надсмеялись над его нерешительностью и не позволили ему высказать все, что у него на душе... В общем, что бы там ни было, факт остается фактом: ваша троица по уши в грязи.
Кенделл, подавшись вперед, швырнул сигарету в пепельницу, стоявшую на столе Свенсона, и, ощутив внезапно страх, взглянул пытливо на генерала:
– Но вас больше интересует Буэнос-Айрес, чем электрический стул. Я угадал?
– Как ни прискорбно это, я вынужден заниматься в данный момент именно тем, о чем вы говорите. Хотя предпочел бы другое...
– Бросьте молоть чепуху, – оборвал Свенсона Кенделл. Он не был новичком в подобного рода беседах и знал, как постоять за себя и повернуть разговор в свою пользу. – Вы вот заявили, будто мы трое по уши в грязи. Но, как мне представляется, и у вас не лучше положение: вы угодили в тот же свинарник, что и мы... Так что не стройте из себя Иисуса: от вашего нимба исходит одно лишь зловоние.
– Сильно сказано. Однако не забывайте о том, что у меня найдется с дюжину таких же свинарников, куда смогу я при случае смыться. Такой мощной организации, как военный департамент, ничего не стоит отправить меня хоть сейчас, через какие-то сорок восемь часов, в ту же Бирму или на Сицилию, если только я того пожелаю. У вас же – другая ситуация. Вам некуда деваться... Так и будете сидеть в своем хлеву, на глазах у всех. Надеюсь, имеющиеся у меня записи радиодонесений заставят вас взглянуть по-иному на кое-какие вещи. Это то, что я хотел бы вбить в вашу голову. И думаю, вы поняли меня.
Кенделл схватил новую сигарету и закурил. Дым повалил из его ноздрей. Он хотел было что-то сказать, но передумал и теперь молча взирал на генерала со смешанным чувством страха и ненависти.
Свенсон обнаружил, что избегает его взгляда. «Если желаешь заключить с этим человеком соглашение, то придерживайся соответствующей тональности в разговоре с ним», – подумал генерал и в следующее же мгновение увидел вдруг выход из создавшегося довольно-таки щекотливого положения. Нашел наконец ответ на мучивший его вопрос: каким образом смог бы он пойти на компромисс и избежать при этом особых потерь. Ответ, который, как казалось, напрашивался сам собой. И он лишь удивился тому, что ему еще раньше не пришла в голову подобная мысль. Уолтер Кенделл должен быть убран. Пусть и он разделит судьбу Эриха Райнемана. Как только дела в Буэнос-Айресе приблизятся к завершению, Кенделла постигнет неминуемо смерть.
И тогда все следы, ведущие от сомнительной операции к правительству Соединенных Штатов, будут раз и навсегда уничтожены.
Свенсон подумал вскользь, а не предусматривают ли проведение аналогичной, в общем-то весьма примитивной, акции и связанные с операцией лица в Берлине, и тут же усомнился в этом.
Он взглянул пристально на замызганного, усталого человека. Генерал Алан Свенсон больше не испытывал никаких опасений. Как и чувства вины.
Он солдат и выполняет свой долг. – Продолжим, мистер Кенделл. Я слушаю вас.
Предложения Кенделла по буэнос-айресской операции были четкими и толковыми. Свенсон поймал себя на том, что восхищается его чутьем, способностью предвидеть все возможные повороты в игре. Инстинктивно, словно дикий зверь, он заранее ощущает, где и что поджидает его. Сила этого человека в том, что он никому не доверяет. Это настоящее животное – хищное, скользкое и неуловимое.
Выдвигавшиеся немцами требования касались в основном трех следующих вещей: качества борта и карбонадо, объема поставок указанного материала и, наконец, обеспечения доставки их в целости и сохранности в Германию. Чертежи же своих гироскопов они намеревались предоставить противной стороне лишь после того, как получат надежные гарантии выполнения поставленных ими условий.
Кенделл высказал мнение, что оценкой качества алмазов займутся не один-два специалиста в данной области, а целая группа высококвалифицированных экспертов.
Итак, немцам потребуется команда от трех до пяти человек. С порученным им делом они справились бы меньше чем за неделю, но только при условии обеспечения их современнейшей аппаратурой. Так ему сообщили в нью-йоркском отделении «Кенинга». Аналогичную работу и за тот же примерно отрезок времени предстоит провести и другой стороне. А для этого необходимо заранее договориться с немцами о проверке доставленных из Пенемюнде чертежей гироскопов каким-нибудь физиком, специалистом по навигационным системам. Если нацистов, как и предполагал Кенделл, будут одолевать кое-какие сомнения, то чертежи станут поступать от них лишь отдельными партиями, поставляемыми поэтапно по мере приближения к завершению проводимой их экспертами работы по качественной оценке товара. Что же касается ученого, разбирающегося в гироскопах, то, несомненно, немцы примут все необходимые меры, чтобы тот только один мог ознакомиться со схемами и не имел при этом ни малейшей возможности сфотографировать их или хотя бы перерисовать до тех пор, пока специалисты по алмазам не закончат свое дело.
По мнению Кенделла, после того, как каждая из сторон убедится, что ей предлагают именно то, на что она и рассчитывала, может возникнуть вполне реальная опасность шантажа, призванного обеспечить сохранность груза до прибытия его в конечный пункт назначения. Естественно, подобным мощным «оружием» располагают и та и другая стороны. И «оружие» это – угроза разоблачения. Однако тот, кто решится воспользоваться им, не только навредит делу, но и совершит предательство по отношению к своей собственной стране.
Единственная же положенная за подобный проступок мера наказания – это смерть.
К чему, собственно, генерал и приговорил уже его, Уолтера Кенделла.
Что же еще необходимо обсудить ему, Свенсону, с этим бухгалтером?
Не считает ли Кенделл возможным и такой вариант, при котором они получают от немцев необходимые чертежи, а затем начинают тянуть бесконечно с поставками им алмазов, а то и вовсе отказываются от выполнения взятых на себя обязательств?
Нет, Кенделл так не считает. Не считает, если речь идет о принятом в цивилизованных странах порядке совершения сделок. Угроза же разоблачения даже более чем вероятна: слишком уж многое свидетельствует о существовании негласных контактов между обеими сторонами. Так что никак нельзя отрицать возможности крупного скандала и изобличения конкретных лиц в участии в тайной операции. Обвинения же в сотрудничестве с противником вполне достаточно для того, чтобы погубить замешанных в этой сделке людей и нанести сокрушительный удар по корпорациям, которые они представляют. Распространить «достоверные» слухи не составит особого труда.
Поскольку же в дело вмешались военные, гражданские лица могут теперь спокойно вздохнуть, сняв с себя всякую ответственность за поставки противнику нужных ему материалов.
Свенсону следовало бы знать это: ведь он сам, и никто другой, создал подобную ситуацию.
И Свенсон это знал.
Но где же все-таки должны пройти проверку на качество пресловутые алмазы? Какое именно место наиболее подошло бы для этого?
Кенделл считал: любое место, которое покажется удобным одной стороне, другой стороне не понравится. И полагал, что немцы учли уже такую возможность и потому-то и остановили свой выбор на Буэнос-Айресе, городе в нейтральной стране. Неужто Свенсону это не ясно?
Влиятельные лица в Аргентине были, вне сомнения, на стороне стран Оси[27], хотя и не афишировали открыто своих симпатий. Однако общая обстановка в стране определялась все же тем обстоятельством, что ее правительство находилось в прямой экономической зависимости от стран – членов антигитлеровской коалиции. Они-то, экономического характера факторы, и явились той главной причиной, которая обусловила нейтралитет этого государства. Действительность же была такова, что сюда устремлялись и те и другие. И хотя немцы чувствовали себя довольно комфортно в симпатизировавшем им окружении, американцам тем не менее удавалось оказывать весьма заметное влияние на умонастроение местных жителей. Правда, окончательно изменить его в свою пользу они так и не смогли.
Кенделл с уважением относился к тем лицам в Берлине, которые отдали предпочтение Буэнос-Айресу. Они, сознавая необходимость учета психологических факторов, не побоялись продемонстрировать таким образом свое понимание того, что этот город находится в сфере влияния не только Германии, но и противоборствующей стороны. В общем, люди эти знали свое дело.
Каждая сторона должна быть предельно осторожной. Иначе нельзя в сложившейся обстановке. Согласовать свои действия – вот то главное, что требовалось в данный момент от партнеров.
Свенсону было известно, что чертежи доставят на немецком истребителе, который, имея дипломатическое прикрытие, сможет совершенно безопасно совершить свой полет над прибрежными базами. Подобное исключение из правил сделали лишь по требованию военного департамента. И только он один, Свенсон, должен будет знать об операции, и больше никто: ни в армии, ни в правительственном аппарате. Ему предстоит заранее подготовить все, что требуется, и в надлежащий момент ввести Кенделла в курс дела.
– Каким образом собираются добраться до Буэнос-Айреса немцы? – спросил генерал.
– Им сейчас не до этого: они решают сейчас куда более важную для них проблему. Наши партнеры испытывают определенный страх и, желая обезопасить себя от разных неожиданностей, возможно, предъявят нам новые требования. Попросят, например, дать им кого-то в качестве заложника. Но я не думаю, что они сделают это.
– Почему?
– Да хотя бы потому, что никто из нас – из тех, кто вовлечен в операцию, – не представляет для других никакой ценности. Возьмите, скажем, меня. Вы первый же воскликнете в случае чего: «Пристрелите его, сукиного сына!» – Кенделл встретился на короткий миг взглядом со Свенсоном. – Вам конечно же ничего не известно о принятых мною мерах предосторожности. Так знайте же: если кто-то попытается разделаться со мной, то многие из военных чинуш полетят ко всем чертям.
Свенсон понимал, что это не пустая угроза. Однако знал он также и то, что она не остановит его. Надо лишь подумать немного, чем он и займется, но только потом. Ничто не помешает ему отправить Кенделла в мир иной. Сперва изолируют этого типа, а несколько позже составят подробный отчет об обстоятельствах его гибели...
– Ну а теперь поговорим о том, как именно намереваются они вывезти из Буэнос-Айреса борт и карбонадо, – предложил генерал. – И замечу еще: у нас нет никаких оснований подозревать друг друга в чем-то дурном.
– Выходит, мы вне подозрений, не так ли?
– Да, так.
– Ну что ж, хорошо, – произнес в ответ Кенделл. – Только не забудьте о том, что сказали.
– Итак, согласно договоренности, алмазы должны быть доставлены в Буэнос-Айрес. Но все ли делается для того, чтобы не было сбоя?
– Да, все. Груз должен быть доставлен через три, самое большее – через три с половиной недели. Если только его не потопят в Южной Атлантике. Но мы надеемся, что этого не случится.
– Специалисты по алмазам будут заниматься своим делом в Буэнос-Айресе. Мы же, со своей стороны, отправим туда физика... Но кого же именно? Не Спинелли ли?
– Нет. Мы решили, что лучше не связываться с ним. Вы же и сами знаете, что...
– Да, конечно. И на ком же в таком случае вы остановили свой выбор?
– На Леоне. На Эжене Леоне. Я дам вам его личное дело. Вы ахнете, ознакомившись с досье, но если и есть кто-то более знающий, чем Спинелли, так это лишь он. В общем, этот человек не подведет нас. Сейчас он в Нью-Йорке.
Свенсон принял услышанное им к сведению.
– Какими транспортными средствами собираются воспользоваться немцы? Знаете ли вы что-нибудь об этом?
– Совсем немного. Возможно, они отправятся на грузовом самолете нейтрального государства на север, в сторону расположенного в Бразилии Ресифе, а затем повернут на восток, взяв направление на Лас-Пальмас или какой-либо город в Гвинее, уже на побережье Африки. Оттуда – прямая дорога на Лиссабон и далее, в Германию. Это самый краткий маршрут. Хотя не исключено, они не захотят рисковать, воспользовавшись воздушными коридорами.
– Вы говорите прямо как военный.
– Если я берусь за что-то, то вникаю во все детали.
– Есть ли еще какие варианты?
– Думаю, они могут воспользоваться и подводной лодкой. А то и двумя, чтобы в случае необходимости отвлечь внимание от главной из них. И хотя плавание на субмарине отнимет значительно больше времени, чем полет на самолете, но зато так безопаснее.
– Подлодки не смогут войти ни в один аргентинский порт. Наши патрули, курсирующие в южных водах, запросто взорвут их, как только обнаружат. Ну а если субмаринам удастся все же укрыться в каком-нибудь порту, назад их уже не выпустят. И мы не собираемся менять установившийся порядок.
– А не мешало бы.
– Это невозможно. Надо придумать что-то другое.
– Наверняка вы найдете выход. Не забывайте о чести мундира.
Свенсон отвел от Кенделла взгляд.
– Как обстоят дела с Райнеманом?
– С Райнеманом? Да все так же. Он по-прежнему купается в золоте. Даже Гитлер и тот не смог сломить его.
– Я не доверяю Райнеману.
– Нужно быть законченным идиотом, чтобы доверять ему. Однако худшее, на что он способен, это содрать под видом комиссионных солидную сумму с обеих сторон, участвующих в той или иной торговой или финансовой сделке. Но что тут такого? Он же посредник. И почему бы ему и не быть им?
– В том, что он посредник, я не сомневаюсь. Но это – единственное, что мне доподлинно известно о нем... И посему я хотел бы приступить сейчас к главной теме сегодняшней нашей беседы. Мне нужен свой человек в Буэнос-Айресе. В посольстве.
Прежде чем ответить, Кенделл задумался. Взял пепельницу и поставил ее на подлокотник кресла.
– Нужен кто-то из ваших или из наших? Мы тоже не прочь были бы заиметь там кого-то и полагали, что вы поможете нам с этим.
Читать бесплатно другие книги:
