Стеклянная карта Гроув С.
София сразу представила себе лесную карту, лежащую на аналое в скудно освещенном чертоге, который полон ароматного дыма от ладана и свечей. А сколько еще удивительного и непонятного хранилось здесь за стеклом!
– Так это все карты?.. – потрясенно спросила она.
Глаза Шадрака блеснули.
– В том-то и суть! Нам с тобой они представляются непременно рисунками на бумаге. Всякие там линии, символы, надписи. – (София кивнула.) – В действительности же карты какими только не бывают! Экземпляры, созданные в иных эпохах, нисколько не похожи на наши. И знаешь что? Я осмелюсь предположить, что твои родители сбились с дороги, потому что не сумели прочесть карт эпохи, в которую угодили. Кое-что им, конечно, было известно, но они слишком понадеялись, что обычные бумажные карты укажут им правильный путь… – Он вздрогнул, как от боли. – И я тоже полагал, что старый, испытанный способ ориентирования на местности не подведет… Так вот, если мое предположение верно, на свете есть места, которые просто невозможно пройти без карт местного изготовления, а это требует очень нетривиальных познаний. Картологического мастерства здесь недостаточно. Нужно приспособить свое мышление к совершенно иной картографической системе, весьма отличной от той, к которой мы привыкли…
София смотрела на него, не в силах понять.
– Значит… надо самому научиться их делать? Другие карты?
– Ради этого моя комната и существует, – ответил он. – На Новом Западе в ходу бумажные карты, а ведь использовать можно все, что угодно. Камень, дерево, песок, металл, ткань, кожу, стекло… да хоть кусок мыла или лопух покрупнее. Каждый составитель карт работает по-своему, в зависимости от того, где он живет и в какой эпохе родился. Кое-кто, подобно мне, старается постичь картологию иных эпох.
– Мои родители этого не сделали, – тихо проговорила София.
– Отчего же, кое-что о других системах они знали. Только этого оказалось слишком мало. Быть может, они очутились где-то вдалеке от эпох, где пользуются бумажными картами, и у них под рукой была только песчаная. Что, если они не смогли в ней разобраться? – Шадрак решительно тряхнул головой. – Это больше не повторится! Мы с тобой постигнем все мыслимые системы и будем готовы к любому повороту событий!
София взволнованно спросила:
– А какие ты знаешь иные системы?
Шадрак подвел ее к обширным дубовым конторкам.
– Помимо бумаги, на которой зиждется вся картология нашей эпохи, я изучил творение карт из четырех основных материалов: металла, стекла, ткани и глины.
При этих словах он выдвинул один из ящиков ближайшей конторки и, бережно придерживая за края, вытащил блестящую прямоугольную металлическую пластину размером не более обычного бумажного листа. На уголке было выбито: «Бостон, 1831, февраль» – и рядом крохотный значок: горная цепь, воздвигнутая на измерительную линейку. Остальная площадь пластины выглядела совершенно пустой.
– Пускай чуть-чуть полежит, – сказал Шадрак, укладывая пластинку на кожаную столешницу.
Он открыл ящик другой конторки и достал плоский кусок стекла примерно такого же размера. Он тоже был совершенно чистым, если не считать отметки места и времени – «Бостон, 1831, февраль» – и уже знакомого символа, выгравированного в уголке.
– Но ведь там и там ничего нет, – удивилась София.
– Немножко терпения! – отозвался Шадрак, роясь в ящиках третьей и четвертой конторки.
Скоро в руках у него появились тонкая глиняная табличка и квадрат льняной ткани. На вид они отличались лишь тем, что на глине угловая отметка была выдавлена, а на ткани – вышита.
Все четыре предмета Шадрак разложил на столе и не без гордости оглядел.
– Вот, – сказал он. – Четыре разные карты одного и того же местовремяположения.
София напряженно сдвинула брови:
– Местовремяположения?..
– Одного и того же сочетания места и времени.
– Так это карты? А почему на них ничего не видно? Это же просто чистые прямоугольники!
Шадрак шагнул к одному из книжных шкафов и провел пальцем по корешкам. Нашел нужную книгу, снял ее с полки и начал листать.
– Смотри! Тебе примерно такое представляется?
Раскрытая книга легла на стол. София вгляделась и увидела карту, озаглавленную «Город Бостон». Она сразу узнала знакомые очертания города с ближайшими окрестностями, водными артериями и главнейшими дорогами, обычными и железными.
– Да, – кивнула она. – Это карта.
– А что бы ты сказала, начни я тебя уверять, будто каждый из этих, по твоему выражению, «чистых прямоугольников» содержит в сто раз больше сведений, чем бумажная карта из книги? Ибо они отражают не только земное пространство, но и время, имеющее отношение к Бостону в феврале тридцать первого года!
София наморщила лоб:
– Ты имеешь в виду мою манеру «картографирования» в рисовальном альбоме?
– Да, это в самом деле очень похоже на твой остроумный способ улавливать время с помощью слов и рисунков на бумаге. Только в этих предметах – не наброски и даже не образы мира, а живые картины происходившего в том месте, в то время. Тебе покажется, что ты действительно там оказалась!
София так и ахнула от изумления:
– Как такое возможно?
– Твердо обещаю, – улыбнулся Шадрак, – попрактиковавшись, ты сумеешь не только прочесть любую карту, хранящуюся в этих конторках, но и свои научишься создавать. Садись. – Он пододвинул племяннице стул. – Ну-ка, попробуй.
София уселась и с деятельным нетерпением уставилась на лежавшие перед нею четыре прямоугольника.
– Как по-твоему, что надо сделать сначала?
– Разве ты не будешь мне подсказывать? – Она удивленно вскинула брови.
– Подсказки свели бы на нет весь мой замысел, – снова улыбнулся Шадрак. – Помнишь, я говорил, что умения здесь недостаточно? Нужно настроиться на иной образ мышления. Если я тебе объясню, что к чему, ты просто запомнишь, как это делается. А если сообразишь сама, научишься применять принцип. Когда прибудем в другую эпоху, нам обоим понадобится вся изобретательность, на какую мы способны. Зубрить здесь без толку.
– Но я же понятия не имею, как…
– А я, – сказал Шадрак, – тебя и не тороплю. У тебя развитое воображение, значит догадаешься.
Я лишь поясню тебе, с чего начать. В этом вся суть нашего первого урока, посвященного бумаге. – И он сел на соседний стул. – Бумажные карты недаром ценятся во многих эпохах. Они долговечны, неизменны – и понятны любому, взявшему их в руки. Это, конечно, весьма полезные свойства. Карты же иного рода более трудны для чтения и зачастую крайне уязвимы, зато куда лучше работают и надежнее сохраняют секреты. Качества, как ты понимаешь, взаимосвязанные. Бумажная карта всегда к твоим услугам, другие же большую часть времени, скажем так, находятся в спящем состоянии. Иногда, представь себе, их нужно будить, и только тогда они могут быть прочитаны!
София тряхнула головой. Сколько всего нового – и чем дальше, тем непонятнее!
– Поверь, тебе это пригодится… – сказал Шадрак, поднимаясь, и направился к двери. – Пойду доканчивать письма, касающиеся документов миссис Клэй… Надо их отправить с утренней почтой. И еще нужно справиться, как там Карлтон. – Он подмигнул. – Вернусь – проверю, что у тебя получилось!
Оставшись одна, София набрала полную грудь воздуха и еще раз обвела взглядом предметы, разложенные перед ней на столе. Книгу она трогать не стала, сосредоточив свое внимание на четырех «чистых прямоугольниках». «Бостон, 1831, февраль», – гласила надпись на каждом, в уголке справа внизу. Что говорил Шадрак о том, что некоторые карты нужно сперва разбудить? И каким образом карты отображали не только место, но и время? Возможно ли такое вообще?..
София нерешительно потянулась к металлической пластине, взяла ее в руки. Она холодила ладонь, но казалась на удивление легкой. Девочка увидела на буровато-желтой полировке собственное отражение… Но это было все, что ей удалось разглядеть, сколько она ни напрягала глаза.
Отложив пластину, София взялась за глиняную табличку. Ее обратная сторона была такой же чистой, как и лицевая. А вот стеклянная пластинка оказалась не настолько прозрачной, как ей показалось сначала. Но и тут оставалось только пялиться в молочно-мутную толщу, наблюдая, как проступают в ней собственные смутные черты… В самую последнюю очередь София взяла льняную ткань и поднесла к лицу, держа за уголки.
– Что у тебя внутри, платочек? – пробормотала она. – Скажи что-нибудь, что молчишь? Проснись, слышишь? Ну-ка, проснись…
Ответа не последовало. У Софии вырвался разочарованный вздох. Клочок льна затрепетал от дыхания, а когда она положила его на стол – кое-что произошло.
Поверхность лоскута стала меняться. На ней начали сами собой медленно возникать линии. У Софии округлились глаза. Края «платочка» украсились завитками, а посередине обнаружилась карта…
5. Учимся читать
15 июня 1891 года, 9 часов 22 минуты
После Разделения минули целые десятилетия, прежде чем картология утвердилась на Новом Западе как важнейшее из научных направлений. Зато, вобрав в себя сферу истории и став неотъемлемой частью государственной программы исследований, она прочно заняла место в авангарде науки. При этом изучение практической картологии иных эпох оставалось дисциплиной узкоспециальной и даже периферийной…
Шадрак Элли. История картологии
София уронила лоскут на стол и помчалась к лестнице.
– Дядя Шадрак, посмотри! – закричала она. – Там такое!..
– Иду, – отозвался он сверху. – Ну-ка, ну-ка…
Она побежала обратно к столу, желая убедиться, что карта никуда не делась. Рисунок был по-прежнему на своем месте. Вот они, тонкие, цветные, словно перышком вычерченные линии. Легенда была представлена двумя бледно-голубыми циферблатами справа. На первом были цифры от одного до двадцати восьми, на втором – самые обыкновенные часовые деления. Посередине куска ткани вилась тонкая и сложная сеть зеленых и коричневых линий, сплетавшихся в знакомые очертания Бостона. Карту обрамлял узор, выполненный золотом. Завитки, таинственные символы…
– Ну и как ты это обнаружила? – спросил Шадрак, подсаживаясь к племяннице.
Он принес с собой стакан воды, который поставил на почтительном удалении от карт.
– Я… я не уверена. Кажется, я на него подышала…
– Что ж, неплохо для начала. – Дядя улыбнулся и потер подбородок. – Мы многое случайным образом открываем… Матерчатые карты реагируют на воздух, будь то ветерок, буря или дыхание. Причина же в том, что они являются погодными картами. То есть на ткани можно изобразить что угодно, но наилучшим образом она будет показывать изменения погоды. Эта, например, отражает метеоусловия в Бостоне в феврале тридцать первого года…
– А выглядит как обыкновенная карта, – сказала София. – Вон те линии – они обозначают погоду?
– Это невозможно прочесть, пока не назначены день и час, – ответил Шадрак.
И он указал на циферблаты легенды. Между прочим, стрелок на них не было.
– Так это дни и часы? – догадалась София.
– Верно. Выбери что-нибудь.
– А как?
– Самым традиционным образом – пальцами. Можно, однако, использовать любые предметы – бусы, булавки… да что угодно. Мне, к примеру, нравится вот это…
Он потянулся к ящику конторки и вынул небольшую кожаную коробочку. Внутри лежали ничем не примечательные голыши. Не больше ноготка величиной, гладкие.
– Ясно! – обрадованно воскликнула София и положила один камешек на цифру «восемь» дневных делений, а другой – на девятку почасового циферблата.
Ничего не произошло.
– Девять утра восьмого февраля тысяча девятьсот тридцать первого года, – пробормотал Шадрак и отпил воды.
София прищурилась, изучая карту.
– Ничего не происходит!
Шадрак наградил ее пристальным взглядом:
– Прежде чем ты увидишь погоду, которая стояла восьмого февраля, дай-ка я объясню тебе принципиальную разницу между этими картами и теми, к которым ты привыкла. Это карты памяти. В них запечатлено не только мнение о данном месте и времени одного отдельно взятого картолога – они хранят совокупные воспоминания реальных людей, то есть историю. Просто одни карты отражают впечатления одного человека, а другие – то, что могли бы рассказать многие. В этой, например, заключены реминисценции сотен людей, проживавших в Бостоне в феврале тридцать первого года.
– И как такое получается? – выдохнула София.
– Это ты постигнешь, когда будешь учиться сама карты делать. Заранее скажу лишь, что исследовательской работы здесь хватает. Сейчас постарайся понять вот что: чтение подобной карты – все равно что приобретение воспоминаний. Ты будешь переживать жизненный опыт тех людей, которые были очевидцами событий.
У Софии округлились глаза.
– А можно попробовать прямо сейчас?
Шадрак нагнулся над картой, не снимая рук со стола.
– Можешь показать мне Бостонские общественные земли? Видишь их на карте?
София даже фыркнула:
– Проще простого!
И прижала пальцем зеленый пятиугольник в правой части лоскута.
Стоило коснуться ткани, как в памяти буквально сверкнуло. Воспоминание было таким ярким и красочным, словно принадлежало ей самой. Она увидела общественный луг при свете раннего утра, над головой летели облака. Пейзаж кругом выглядел несколько нечетким, размытым, зато откуда-то всплыли ощущения резких ударов холодного ветра и сырости, витавшей в воздухе. По спине даже озноб пробежал. София ахнула и оторвала палец от карты. Картинка сразу начала меркнуть.
– Ух ты! – вырвалось у нее. – Все как наяву.
Я как будто в самом деле вспомнила.
Шадрак с довольным видом откинулся на спинку стула.
– Да, – сказал он. – Это соответствует замыслу. Так эти карты и работают.
– Но чьи же это воспоминания? И кто их туда заложил? Ты?
– Как тебе сказать… И да и нет. Я разузнал, кто был в тот день в том месте и что именно запомнил, ведь карта заключает в себе лишь сведения, известные ее составителю. Это же не всевидящий глаз какой-нибудь… А воспоминания исходят от реальных людей, живших в то время, когда я делал карту. Ну и письменные мемуары в ход пошли…
– Все равно не пойму, как же они в карте-то оказались?
Шадрак помолчал, потом ответил:
– А помнишь рисунок в комнате твоих родителей? День свадьбы Минны и Бронсона?
София подняла на него глаза:
– А я и не знала, что их в день свадьбы нарисовали…
– И тем не менее. Тебе никогда не казалось, что этот портрет несколько отличается от остальных? Выглядит… более живым, что ли.
– Казалось, – медленно проговорила София. – Но я думала, все дело в моем воображении. Я, когда была маленькой, рассматривала этот рисунок и так ясно их вспоминала.
– Не просто рассматривала – трогала, – поправил Шадрак. – Во время рисования я, видишь ли, использовал техники, которые применяю при составлении карт… Естественно, отчасти. Статичный портрет обладает лишь долей могущества, присущего карте. Тем не менее принцип тот же.
София тряхнула головой, по-прежнему ничего не понимая.
– Все равно неясно, каким образом в рисунок память вплетается! Как ты это делаешь?
– Если в самых общих чертах… Я посетил каждого человека, зафиксировавшего в памяти нужный момент, и попросил уложить соответствующие воспоминания во вместилище. Вернувшись домой, я погрузился в них, а их были сотни… Потом применил свои знания о ветрах, температуре воздуха и солнечном свете. Это помогло мне рассортировать информацию, расставив все по надлежащим местам во времени и пространстве.
– Во вместилище? В коробочку, что ли?..
– Нет, конечно. Вместилищем была сама ткань. Ты сегодня прочла карту благодаря прикосновению – она и была создана с его помощью. Воспоминания принадлежали людям, касавшимся материи, я же занимался приведением их в осмысленный порядок. Картолог ведь и должен превращать попавшие к нему данные в понятный, пригодный для чтения документ. – Шадрак улыбнулся. – Когда перейдем к практике, все сразу станет гораздо понятнее. Сосредоточься пока на чтении!
– Тогда выберу еще какое-нибудь время, – сказала София.
Она передвинула камешки на восемь пополудни двенадцатого числа. Вновь опасливо притронулась пальцем к знакомому пятиугольнику… и немедля «вспомнила» то, чего никогда не происходило в реальной жизни: она стояла посреди общественного луга, была середина вечера, в воздухе густо кружились снежинки… В небе серебрились облака, стояла стужа. Снег плыл над землей колышущимися пеленами, словно развеваемыми чьим-то дыханием.
– Чудеса, да и только! – отнимая палец, произнесла София. – Поверить не могу!
– В самом деле, неплохая карта получилась. – В голосе Шадрака прозвучали едва заметные нотки гордости. – Еле собрал данные по последним дням месяца: очень немногие, как оказалось, помнили тогдашнюю погоду… – И он указал рукой на три оставшиеся карты. – А с этими что-нибудь получилось?
– Нет пока.
– Ладно, давай вместе разбираться.
Шадрак собрал камешки, поднял клочок ткани и бережно перевернул. Когда он вновь положил его лицевой стороной кверху, тот был чист, как прежде, – сохранилась лишь пометка, вышитая в углу.
– Как дела с глиняной табличкой?
София с некоторым сомнением взяла ее в руки. Осторожно подула… Никакого эффекта.
– Ну, даже не знаю, – проговорила она, хмурясь.
– Информацию на ткани проявило твое дыхание, – сказал Шадрак. – Оно было ключом к карте: создало движение, побуждающую силу, послужило катализатором. В общем, разблокировало ее. Как, по-твоему, следует воздействовать на глину – кусок земли?
София молчала целую минуту, погрузившись в напряженные размышления. Потом ее осенило.
– Я поняла!
Шадрак поднял брови:
– И чем же?
– Дай мне свой стакан!
Он передвинул его по столу. София обмакнула палец в прохладную жидкость, занесла его над глиняной табличкой и уронила на нее всего одну каплю. Поверхность начала незамедлительно меняться. На ней стало возникать тонкое плетение линий: проявлялась карта.
– Угадала! Угадала!
– Молодец, – похвалил Шадрак. – Земля отзывается на присутствие воды. Что ж, выбирай дату и время!
В левой стороне карты имелась легенда вроде той, что и на льне. София обозначила камешками десять часов пятнадцатого числа, то есть полдень пятнадцатого февраля. И стала рассматривать карту. Паутина линий гуще всего опутывала городской центр, а на окраинах становилась реже и постепенно исчезала.
– Глиняные карты – топографические, – раздался голос Шадрака. – Они показывают земную поверхность: холмы, поля, леса, реки. В данном случае, полагаю, зрелище городского центра может немного сбить с толку. Попробуй сельскую местность.
Он указывал на западную окраину Бостона, где расстилались зеленые пространства и почти не было линий.
Предвкушение заставило Софию задержать дыхание. Она коснулась карты… В памяти тут же всплыло зрелище холмов, мягкими волнами катящихся вдаль. Поодаль блестел небольшой пруд, дальше виднелся фруктовый сад с облетевшей листвой. София убрала палец, притушив яркость воспоминаний.
– А что будет, если я стану двигаться?
– Попробуй – увидишь.
Она осторожно повела пальцем по карте. Картины сменяли одна другую. Перед мысленным взором возникли сосновые леса и земля внизу, густо усыпанная опавшими иглами. Появилась длинная дорога, обсаженная голыми кленами. Берег замерзшего ручья, кучи сухих листьев…
– Красота! – сказала София. – Столько разных мест, да так подробно!
– Глиняные карты обычно не сопряжены с быстрыми скачками во времени, – заметил Шадрак. – В данном конкретном случае местность в течение месяца менялась не сильно. Соответственно, у меня было больше времени поработать над деталями пейзажа.
– Как хочется скорее другие посмотреть! – улыбнулась София. Убрав голыши, она бережно перевернула глиняную карту лицевой стороной вниз и взялась за металлическую пластинку. – Кажется, здесь пригодились бы спички… – И вопросительно посмотрела на Шадрака: – Правильно?
Тот молча сунул руку в карман и вытащил коробок.
София чиркнула спичкой и поднесла ее к пластине. Оранжевый огонек вытянулся вверх и разбежался по отливающей медью поверхности. София бросила спичку в стакан с водой, глядя, как в центре пластины проявляются четкие серебристые линии. Эта карта выглядела не нарисованной, а скорее выгравированной на металле, каждая черточка блестела ручейком ртути. Немного полюбовавшись делом своих рук, София стала нетерпеливо раскладывать камешки на циферблатах.
– Тут я порекомендовал бы кое-что поточнее, – поднимаясь из-за стола, сказал Шадрак. Направился к той же конторке, где хранились камешки, и вернулся с длинным пером. – Вот, кажется, это достаточно остро заточено. С очень подробными картами бывает трудновато управляться лишь кончиком пальца. Попробуй отметить пером точку поменьше!
– А общественные луга еще раз можно проверить? – нерешительно спросила она.
– Конечно. Давай!
София нацелилась перышком в уголок Бостонского земельного надела… и тут же «вспомнила», как стояла на пересечении Чарльз-стрит и Маячной, между лугом и садом. Окружающий пейзаж снова показался ей немного размытым, зато кирпичные дома вдоль Маячной улицы проявлялись в мельчайших деталях. Домов в городском центре было меньше теперешнего. София со всей ясностью увидела улицу на всем ее протяжении, церковь на Парковой и здание палаты представителей на вершине холма. Она повела пером вдоль Маячной, направившись к западу. Дорога разворачивалась перед умственным взором, дома мелькали один за другим, возникая словно из тумана. Мимо Софии проплывали шпили церквей, особняки центра и кирпичные домики поскромнее, постепенно сменившиеся маленькими фермами на бостонских окраинах. Вот с удивительной четкостью прорисовалась красная стена таверны, низкая деревянная дверь…
София отняла перо.
– Красота! Просто красота, дядя Шадрак! Неужели это правда ты сотворил?
– А не найти ли тебе улицу Ист-Эндинг? – ответил он.
Перо в руке девочки зависло над южным районом города…
– Вот она! – воскликнула София. – Вот наша улица!
Острие снова коснулось карты. Тут же наплыли чужие воспоминания: кое-каких домов недоставало, а иные было трудно узнать. Там и сям – свежая кладка и двери, окрашенные по-другому… Потом впереди замаячило что-то очень знакомое, и София поняла, что стоит перед родным домом. Он выглядел почти таким же, как и теперь. Крепким, полным достоинства, с белыми ставнями и железной совой, пристроившейся над ярко-красной дверью. Не хватало лишь овального знака да плюща, заполонившего стены.
– Наш дом! – вскрикнула София.
Шадрак негромко рассмеялся.
Некоторое время София вглядывалась в чьи-то воспоминания о своем доме, потом стала исследовать другие места. Вот школа, вот любимый уголок у реки… Несколько минут она увлеченно возилась с картой, затем отложила перо.
– Значит, матерчатая карта показывает погоду, – медленно проговорила она. – Глиняная – землю, а металлическая – дома…
– Искусственные постройки, – уточнил Шадрак. – Не только дома, но и дороги, железные и обычные, мосты и тому подобное. Все, что возведено человеческими руками.
– Человеческими руками, – повторила София. – Понятно. А что нанесено на стеклянную карту?
Шадрак поднял брови:
– Вот ты мне и скажи. Чего недостает в воспоминаниях, которые ты видела?
София сосредоточенно уставилась на стеклянную пластинку. Взяла в руки и стала рассматривать, но, как и прежде, увидела лишь свое смутное отражение. Потом ее осенило. Но догадка была столь чудесной, что девочку одолели сомнения.
– Наверное… людей?
– Попробуй и убедись, – сказал Шадрак.
– Только что-то я не пойму, как разбудить карту.
– Правильно, эта из числа самых непростых.
И в подвале с ней тяжеловато поладить. – Он поднялся. – В других местах, как правило, имеется окошко с дневным освещением, а карту держат завернутой. Поднеси ее к лампе!
– Ух ты! – воскликнула София. – Свет!..
Она взяла стекляшку и подошла с нею к дяде, стоявшему возле кресел в углу. Пластинку озарили яркие лучи – и по гладкой поверхности тотчас разбежались тонкие белые линии, напоминавшие морозный узор на окне.
Шадрак взял карту у Софии и поднял повыше.
– Стеклянные карты, – сообщил он, – отображают человеческие деяния, человеческую историю. Первое знакомство может произвести странное впечатление… Ты «вспомнишь» людей, которых никогда не видела, разговоры, которых не вела… Нужно четко отличать свои собственные воспоминания от посторонних. Со временем ты научишься и этому. Что ж, я знаю наверняка, что эта карта ничего пугающего не содержит. Ты можешь безбоязненно наслаждаться ее памятью.
Он вернулся к рабочему столу и уложил пластину лицевой стороной вверх. Потом разместил камешки на обоих циферблатах легенды, выбрав цифру десять.
– Ну, бери перышко! – подбодрил он Софию.
Девочка наморщила лоб. Погружаться в глубины именно этих воспоминаний ей странным образом не хотелось.
– Давай, давай, – сказал Шадрак. – К примеру, вот здесь, возле рынка…
София подвела перышко к рынку Квинси и коснулась стекла. Тотчас же неудержимым потоком хлынули впечатления. Повсюду кругом – людской говор, смех, громкие возгласы, шушуканье вполголоса… Женщина, стоявшая рядом, тщательно пересчитывала деньги. Мимо прошел мальчишка с полной коробкой оранжерейных цветов, София тут же почувствовала их густой запах. Она увидела, как дыхание вырывается изо рта облачками белого пара. Вот мелькнуло сонное лицо фермера, приехавшего с телегой картошки откуда-то издалека. Все было таким ярким, словно она в самом деле там когда-то была. Правда, картинки имели отношение только к людям. Городская обстановка и даже земля под ногами оставались нечеткими.
София оторвала перо от стекла и сморгнула.
– Странно как-то, – проговорила она. – Людей я вроде помню… и больше ничего. Даже не пойму, где это происходит!
– Знаю, – отозвался Шадрак. – Непривычно видеть себя вне окружающей среды. – И он отодвинул стеклянную пластинку подальше. – Теперь я покажу тебе, ради чего вообще возился. Право же, оно того стоило.
Взяв карту-лоскуток, он подул на нее и уложил на стол, будто для чтения. Кончиком пальца сбрызнул водой глиняную табличку и поместил на ткань край в край. На глину легла металлическая пластинка – там еще просматривался рисунок. И поверх всего Шадрак водрузил стекло, где камешки по-прежнему отмечали десятое число и десять часов.
– Попробуй, – предложил он племяннице.
София взяла перо и стала смотреть сквозь стекло. Внизу были хорошо видны серебристые линии металлической карты. Вздохнув поглубже, девочка навела перо на перекресток Чарльз-стрит и Маячной.
И перед ней во всей полноте предстал мир, каким он был десятого февраля тысяча восемьсот тридцать первого года. Люди торопливо шли по дорожкам общественного луга, притопывая от стужи, голые ветви деревьев покачивались на фоне серого неба. На льду замерзшего пруда вычерчивали фигуры конькобежцы. Прохожие спешили туда-сюда с корзинами для покупок, некоторые ехали на велосипедах; резиновые колеса вращались совершенно беззвучно. В окнах домов двигались силуэты: кто-то ел, кто-то болтал, работал, валялся в постели…
София как будто нырнула в иной мир – свой собственный, но все равно незнакомый. Она понимала, что в ее голове проносятся чужие воспоминания, но по жизненности они нисколько не уступали ее собственным. Она вздохнула и убрала перо.
– Мне бы такую ясную память, – сказала она. – Я все помню какими-то обрывками… А здесь совершенная картина.
– Это у всех так, – пояснил дядя. – Поэтому полезно строить карты послойно. Мы не можем все удержать в голове. Скажу тебе даже больше: человеческая память схватывает на удивление мало подробностей. Однако, когда начинаешь совмещать воспоминания разных людей об одном и том же предмете, мозаика складывается и оживает.
Тогда София высказала вслух то, что было у нее на уме с первого же момента, когда она поняла назначение стеклянной карты.
– А как ты думаешь, дядя… возможно ли, что мама с папой где-нибудь оставили свои воспоминания, заключив их в подобную карту?
Шадрак провел рукой по волосам.
– Вероятность есть, – проговорил он медленно. – На момент отъезда из Бостона твои родители не умели составлять карты памяти. Но кто сказал, что они не могли научиться?
София добавила:
– Или кто-то другой мог сделать карту, в которой их можно увидеть.
– Отличная мысль, София! Даже мимолетное воспоминание, запечатлевшее их, оказало бы нам бесценную помощь… Ты поймешь, о чем я говорю, если посмотришь сейчас на эту улицу и наш дом.
София немедленно прижала перышко к стеклу. Перед нею снова предстал серый день; холодный сырой ветер гнал низкие облака. Улица казалась пустынной. В окошках, несмотря на полдень, виднелись слабенькие огоньки свечей – непогожее небо давало слишком мало света. Красная дверь, так хорошо знакомая девочке, была закрыта. Она пригляделась к окнам верхнего этажа и увидела за стеклом юношу. Он что-то увлеченно читал, сидя за столом и подперев рукой подбородок… Неожиданно воспоминание стало еще ярче, словно кто-то отдернул вуаль. Юноша в окне оторвался от книги. Повернулся и посмотрел прямо на нее. На Софию. Улыбнулся…
Девочка ахнула и подняла перо.
– Он посмотрел на меня! – взволнованно поделилась она с Шадраком. – Тот… за окном! Кто это был?
– Значит, ты его видела! – Дядя взял у нее перо, сам приложил к той же точке – и заулыбался воспоминанию. – Подумай хорошенько, и ты сообразишь, кто это был.
– Неужели дедушка?
– Да, твой дедушка. Мой отец.
– А почему он мне улыбнулся?
– Потому, что воспоминание принадлежало твоей прабабушке и моей бабушке Лиззи. Это она стояла на улице, а он улыбался ей из окна. – Шадрак отложил перо и вздохнул, отчасти тоскливо. – Чудесное мгновение, правда?
София испытала настоящее благоговение: она только что увидела мир глазами своей прабабки, женщины, которую она не застала на этом свете. Однако присутствовало и ощущение тревоги, неловкости, словно она невзначай подсмотрела что-то очень личное и ей вовсе не предназначенное.
– Чудесное мгновение, – медленно повторила она. – Только не мое. Это вправду хорошо – чужими глазами на все глядеть?
Взор Шадрака стал задумчивым.
– Ты задалась важным вопросом, София. Помнишь, о чем я только что тебе говорил? Важно знать, где кончаются твои собственные воспоминания и начинаются чужие. Учти такую вещь: люди не утрачивают впечатлений, которыми поделились с картой. Поделились, понимаешь? И это выводит нас на следующую проблему. Дело в том, что ничья память не совершенна. Делая эту работу, я постарался разузнать все, что только можно, о том месяце в Бостоне, от тогдашней манеры одеваться до строительства кораблей. Потом присовокупил добытые воспоминания к известным сведениям. Нельзя забывать, что карты, в том числе карты памяти, не являются идеально точными и представляют собой лишь более или менее подробные приближения. Рассматривай их как книги по истории: автор старается следовать истине, насколько это возможно, но зачастую опирается на разрозненные свидетельства, поэтому факты переплетаются с домыслами. Так, на самой лучшей карте отображается не стопроцентно объективная реальность, а скорее ее интерпретация, выполненная составителем, его, скажем так, авторская рука. А ведь любое толкование – не единственное…
– Дядя, – помолчав, сказала София, – означает ли это, что кто-нибудь может сотворить карту, которая вместо истинных событий показывает искаженные? То есть… лживую карту?
Читать бесплатно другие книги:
