Стеклянная карта Гроув С.

21 июня 1891 года, 18 часов 07 минут

Граница Нового Запада с необитаемыми Доисторическими Снегами, носящими также наименование Северных, не вполне определена и никак не ограждается. Южная и западная границы, напротив, все чаще становятся предметом споров между народами Пустошей, Нового Запада и его Индейских территорий. Хотя в полной мере обустроить эти границы возможным не представляется, это ничуть не мешает местным жителям всемерно отстаивать рубежи, проведенные согласно их собственным представлениям.

Шадрак Элли. История Нового Запада

София нырнула под увесистый дубовый стол и утянула с собой Тео. Боковая дверь из библиотеки не просматривалась, но, когда пришелец появится в коридоре, они смогут увидеть его через дверной проем.

Долго ждать не пришлось.

– Спаси нас Судьбы! – воскликнул женский голос. – Мистер Элли! София!..

– Это наша экономка, – пояснила София, выползая из-под стола. – Миссис Клэй, я тут, в библиотеке!

Миссис Клэй вбежала в комнату и замерла на пороге. Глаза у нее были круглыми от ужаса.

– Что случилось? – спросила она. – Где мистер Элли?

Выражение ее лица в полной мере отражало весь масштаб увиденных разрушений.

Ответил Тео, поскольку София не нашла слов.

– Что случилось, нам неизвестно. И мистера Элли здесь нет.

Тут миссис Клэй повернулась к нему, запоздало осознавая присутствие незнакомца.

– О чем это ты? Ты вообще кто такой?

– Мистера Элли отсюда забрали несколько часов назад, – сказал Тео и обвел рукой картину разгрома. – Увели силой. – Миссис Клэй смотрела непонимающе, и он представился: – Теодор Константин Теккари. Коротко – Тео.

– Кто? – спросила она. – Кто это его силой увел?..

– Какие-то люди. Я их не очень хорошо рассмотрел. У них экипаж был. Такой… ну…

– Какой? – София повернулась к нему.

– Я только запомнил, что там сбоку нарисовано… Песочные часы, вот!

– Тоже мне, зацепка, – разочарованно протянула София.

Миссис Клэй, напротив, при упоминании о людях с экипажем испытала, казалось, странное облегчение. Она потянулась к Софии и обняла ее. Первоначального ужаса как не бывало.

– Жалость-то какая, София. Жалость какая… Как мне тебе помочь?

– Дядя Шадрак записку оставил, – сказала девочка.

– Записку!.. – воскликнула миссис Клэй. – О, это добрый знак! Что в ней говорилось?

– Он велел взять его атлас и разыскивать Верессу. – София опустила голову, глядя на книгу, которую по-прежнему прижимала к груди. – Когда вы пришли, мы как раз пытались эту Верессу в атласе найти.

На лице экономки появилось странноватое выражение.

– Как-как? Ты уверена? Он вправду написал «Вересса»?

– Ну да.

– Покажи мне, – охрипшим голосом потребовала миссис Клэй.

София положила атлас и проворно вытащила записку из альбома.

– Вот: «… найди Верессу». – И девочка с надеждой посмотрела на экономку. – Вы знаете, где это? Как, по-вашему, дядя может там оказаться?

Миссис Клэй глубоко вздохнула, словно собираясь сделать решительный шаг.

– София, все случилось настолько неожиданно, – проговорила она. – Думается, надо кое о чем тебе рассказать… – И снова огляделась кругом. – У нас что, весь дом в таком виде?

– Нет, – ответила София. – Наверх они не полезли.

– Тогда пойдем ко мне, деточка, хватит смотреть на весь этот ужас. Нам надо перекусить, и я расскажу тебе, что мне известно. Надеюсь, это поможет.

На Софию при этих словах навалилась ужасная усталость. Когда зашла речь о еде, девочка вспомнила: последнее, что она ела, – это кусочек хлеба, захваченный с собой, по пути в магазин Хардинга. Стало быть, ее трясло еще и от голода.

– Спасибо, миссис Клэй, – пробормотала она.

Было больно оставлять библиотеку в таком беспорядке, но София понимала: сейчас здесь больше ничего не исправить. Она аккуратно связала шнурки альбома и прижала его к груди вместе с дядиным атласом.

Квартирка домоправительницы на четвертом этаже всегда составляла разительный контраст с остальной частью дома. Комнаты были обставлены очень миленько и притом необычайно опрятно; хозяйка старалась впустить в незашторенные окна как можно больше света. Бледно-голубой диван в белый цветочек, собрание пустых птичьих клеток, кофейный столик, хрупкий и белый, – вот и вся обстановка гостиной. На каждой подходящей плоскости – растения в горшках, многие в цвету: фиалки, комнатные пальмы, множество разных папоротников. Пахло здесь почти как в теплице: зеленью и нагретой землей.

Но больше всего Софию поражали здешние звуки. Казалось, тут все время подавали голоса сотни крохотных колоколов. С потолка, буквально через каждый дюйм, свисали миниатюрные фигурки. Они были свиты из нитей, унизанных хрустальными, металлическими, глиняными бусинами. Маленькие шарики, колокольчики, зеркальца, цилиндры и тьма-тьмущая прочих безделушек колыхались от малейшего движения воздуха, стукались друг о друга и производили нежный звон. Фигурки выглядели почти живыми, как если бы на стропила целой стаей уселись сонные бабочки. Тео вывернул шею, завороженно разглядывая потолок.

– Не люблю тишины, – пояснила экономка. – Надеюсь, этот шум никого не беспокоит… – И жестом пригласила подростков в гостиную. – Присаживайтесь, а я кофе сварю.

София выбрала стул, уселась и принялась отгонять мысли о том, что ждало ее внизу. Скоро колокольчики возымели на нее успокаивающее действие, ради которого миссис Клэй наверняка и завела их. Пока экономка шарила в буфете и ставила на плиту кофейник, София и Тео рассматривали колеблющиеся фигурки.

– Жаль, что Шадрак не сможет помочь тебе, Тео, – наконец сказала София.

– Нет так нет… – Он пожал плечами. – Что тут поделаешь…

– А Эрлах никого не пошлет тебя разыскивать?

– Нет, – произнес Тео и слегка усмехнулся. – Ему сейчас не до того. Раньше бы, наверно, послал, а теперь он мечтает только о том, чтобы в Нью-Йорке последнее представление закатить. Говорят, нет худа без добра, ну так вот: если границы закроют, это будет плохо, зато цирк Эрлаха погорит. А как иначе, если будет что ни номер, то нелегальщина? – Он задумался, и его улыбка погасла. – А вообще-то, нет, не погорит. Просто уедет куда-нибудь в другие места. Людям нравятся такие развлечения…

Вошла миссис Клэй и поставила на низенький деревянный столик поднос: чашки, тарелочки, темный хлеб с изюмом, масло, варенье.

– Сейчас вернусь, – сказала она.

Принесла кофейник, налила им по чашечке и наконец села. Потерла пальцами виски, поправила на затылке узел волос… Тео и София налегали на угощение. София намазала хлеб маслом и джемом и жадно откусила. Запила горячим кофе из синей фарфоровой чашки – и сразу почувствовала себя лучше.

– Боюсь, София, я должна поведать тебе кое-что не слишком приятное, – начала экономка. Она пристально смотрела в свою чашку, но что она там видела, только ей и было известно. – Мне очень больно ворошить эти воспоминания… Но Шадрак велел тебе отыскать Верессу, значит я должна рассказать тебе, почему возвращение в Пустоши для меня невозможно…

– Так вы из Пустошей? – Тео подался вперед.

Миссис Клэй посмотрела ему прямо в глаза:

– Да.

– И я тоже!

– Я так и предположила. Поэтому, думается, выслушав мою историю, ты поймешь, в каком затруднительном положении я оказалась. Однако Софии придется разъяснить все как следует. Дело в том, что здешним жителям трудновато понять, каково это – жить по ту сторону, в другой эпохе…

София забралась с ногами на бархатное кресло. Голос миссис Клэй, высокий и дрожащий, заставлял позванивать фигурки под потолком.

– К тому же мне неизвестно, много ли тебе рассказывал твой дядя, – продолжала экономка, – о том, как мы с ним познакомились посреди Пустошей.

– Он мне про академию говорил, – сообщила София. – Про то, как учился в ней год или два… давным-давно. А вы там работали. Вот, собственно, и все.

– Это правда. – Миссис Клэй вздохнула. – Много лет назад он был студентом Королевской картологической академии Нохтланда – столицы Пустошей и крупнейшего города Тройственных эпох. Ты не бывала в Пустошах, София. Не знаю даже, как объяснить тебе, на что похожа эта страна. Ты, вероятно, про нее читала и от дяди слышала.

София кивнула.

– Там много областей, и каждая состоит из нескольких эпох прошлого. Нохтланд, где я родилась, – прекраснейший город. Я так по нему порой скучаю… Какие там сады! А уж если идет дождь, то настоящий ливень, не морось какая-нибудь. Жизнь там намного спокойнее и размереннее здешней… – Миссис Клэй снова вздохнула. – И в то же время это место ужасно. Там может произойти что угодно, нет ничего неизменного… – Она покачала головой, словно добиваясь ясности в мыслях. – Позволь, однако, рассказать эту историю с самого начала.

Я впервые встретилась с Шадраком более пятнадцати лет назад. Он приехал в картологическую академию Нохтланда совсем молодым человеком, чуть за двадцать. А я там хозяйство вела. Дом, знаешь ли, был в центре города, большой, каменный, старинный, с чудесными внутренними двориками и крытыми переходами. У меня было десять человек под началом, я всем заведовала – готовкой, стиркой, уборкой. В академии постоянно проживало человек пятьдесят – преподавателей и студентов. Не хвастаясь скажу, что со своими обязанностями я справлялась неплохо.

Миссис Клэй ностальгически улыбнулась. София улыбнулась в ответ, хотя, правду сказать, с трудом представляла себе эту робкую и немного рассеянную женщину начальницей. Да ей не совладать с одним подчиненным, не то что с десятью!

– Я уже несколько лет работала в академии, когда прибыл Шадрак, – продолжала домоправительница. – Мы, служащие, сразу поняли, что этот юноша преуспеет. Видишь ли, студенты с Нового Запада не так уж часто приезжают в Нохтланд. Преподаватели, конечно, собираются со всего мира, но учатся большей частью уроженцы Пустошей. Мы даже не были уверены, что на Новом Западе знают о нашем существовании. А вот Шадрак разведал про нашу академию и решил прослушать у нас курс… невзирая, уж ты прости меня, на некоторую отсталость своей родной эпохи.

За два года в Нохтланде он особенно сблизился с одной из студенток своей группы, молодой женщиной из Пустошей. Она обещала стать очень даровитым картологом. По завершении первого года, определившись со специализацией и начав индивидуальное обучение, они стали попросту неразлучны. Мы все были уверены, что они поженятся и уедут вместе. Либо к нему на север, либо на юг, в Кселу, где жила ее семья.

Однако все сложилось иначе… Шадрак первым завершил учебу, и к тому времени между ними как будто пробежал холодок. Никто не знал, что произошло. Ему нужно было всего-то месяцок подождать, пока у нее закончится практика, но он просто распрощался и отбыл. Знаешь, мне казалось, будто вместе с ним исчезла часть ее души… Она очень нравилась мне, я за нее беспокоилась… – Миссис Клэй помолчала и произнесла: – Это ее звали Верессой.

– Что? – София выпрямилась в кресле. – Так Вересса – человек?

Миссис Клэй кивнула:

– Некоторое время они с твоим дядей были лучшими друзьями.

– Но он мне никогда не говорил о ней, – нахмурилась София.

– Видимо, дело в том, что они из-за чего-то поссорились перед самым отъездом Шадрака. Мне известно лишь, что в дальнейшем они не разговаривали и не общались. Неудивительно, что он ни разу не произнес при тебе ее имени: верно, воспоминания были слишком болезненными.

София тряхнула головой:

– Он об этом не рассказывал.

– Скорее всего, причина имелась, – негромко ответила миссис Клэй. – Вы с Шадраком очень близки, ближе просто не бывает. – И она наморщила лоб. – Позволь мне продолжить.

Она налила себе еще кофе и сделала несколько глотков. Похоже, ей требовалось не только привести в порядок мысли, но и как следует собраться с силами.

19 часов ровно: миссис Клэй рассказывает о лакриме

– После отъезда Шадрака, – начала она, – Вересса затянула окончание практики. В то время она приболела – правду сказать, превратилась в тень. Думается, она твоего дядю очень любила… Когда наконец занятия завершились, она заглянула в мою комнату попрощаться, но меня на месте не оказалось. Она мне оставила коробочку засахаренных цветов… – Миссис Клэй улыбнулась. – Пережитое расставание не лишило ее доброты. Что ж… с тех пор я ее не видала. Время от времени слышала, как о ней говорили преподаватели, но Нохтланд – город не маленький. Можно всю жизнь прожить в нем, а с большинством горожан так и не познакомиться.

Потом несколько лет все было тихо. Студенты приезжали и уезжали, преподаватели давали уроки и занимались исследованиями. Для меня это были самые счастливые годы. А потом, лет семь назад, начались сплошные несчастья.

Миссис Клэй помешала кофе в чашечке и вздохнула:

– Ты прочла много книг, София, но кое-чего не узнаешь, пока сама не увидишь. В Пустошах, например, водятся твари, о которых здесь и не слыхивали. Да, да, тут то и дело поднимается шумиха из-за налетов на приграничье, ходят слухи о людях с крыльями, хвостами и чем-то там еще… Только у них все равно человеческий облик. А есть существа, которых видели очень немногие и никто не способен понять. Случилось так, что я, на свою беду, с одним из них встретилась.

Помнится, я впервые его услышала в погожее октябрьское воскресенье. Большинство учащихся проводили свой выходной, отдыхая в садах или посещая увеселительные заведения в городе. Я развесила на заднем дворе простыни, а потом присела на солнышке и стала смотреть, как ветерок шевелит белую ткань. Все мои работники разошлись, ведь было воскресенье, так что я осталась одна. В то время меня, не в пример нынешнему, тишина не пугала, скорее успокаивала. Вот и просидела я там почти полчаса, наслаждаясь солнцем и тишью. А потом… потом я это услышала. Решила сперва, что звук доносится с улицы, но он раздавался слишком близко. Он был очень негромкий, но я сразу поняла: кто-то плакал.

Я сразу забеспокоилась. Плач, повторяю, звучал совсем тихо, но проникал в самую душу. В нем такое горе звучало! Я вскочила, подумав: верно, кто-то из моих работниц спрятался поблизости, чтобы в одиночестве отреветься. Стала смотреть… И краем глаза увидела среди колышущихся простыней – кто-то бежит прочь. Я бросилась следом, но разве догонишь!

Потом плач послышался снова, уже из комнат, но из какой именно – я определить не смогла. Зато на меня саму такая грусть накатила, что слезы сами собой из глаз полились. Разом все горести вспомнились… Собрала я высохшее белье и стою себе одна посреди дворика, стараюсь понять, кто же это плачет и где… Там-то меня и нашли две девушки с кухни – стою, значит, одинешенька, и реву. Как только они подошли – и плач прекратился, и отчаяние мое сразу делось куда-то. Я их спрашиваю: «Вы слышали?..» А они только головами мотают и глядят на меня в изумлении: что такое?

А на другой день я снова это услышала. Только проснулась утром, а оно тут как тут. И опять на меня горе вселенское навалилось… Выскочила я в чем была в коридор и ну стучать в двери справа и слева! Никто ничего понять не может – у всех все хорошо, да и откуда звук идет, не разобрать. Ну и что прикажете думать? Раз слышится плач, значит кто-то прячется по углам и слезы льет. Так я решила.

А плач день ото дня стал раздаваться все чаще. Донимал меня постоянно, повсюду, даже когда другие работники рядом были. Мало-помалу и они стали его слышать…

Куда бы я ни шла, чем бы ни занималась, все время эти всхлипы. Я только и делала, что грустила, и это стало сказываться на мне. Я понимала, что рационального объяснения здесь быть не может, но поделать ничего не могла: горюю, и все тут! Плач – чтобы тебе было ясно – сердце мне надрывал. Иногда – тихий и горестный. И тут же – чуть ли не вопли, как будто существу этому муки невозможные причиняют! Вот тогда-то и пришлось мне наконец признать очевидное: меня преследовала лакрима.

Тео удивленно переспросил:

– Лакрима? Настоящая?..

София же поневоле вспомнила разговор миссис Клэй с ее дядей в день принятия законопроекта о границах. И задала вопрос, тогда же повисший у нее на кончике языка:

– Что еще за лакрима?

– Я-то ни одной не видал, – сказал Тео. – Жуткие они, говорят.

– Вот уж правда святая… – грустно кивнула домоправительница. – Кто такие лакримы и откуда они взялись, никому доподлинно не известно. Одни утверждают, что это духи. Другие считают их созданиями ужасной грядущей эпохи. Историй про них столько, что правду ото лжи не отличить. Я-то знаю только то, что сама слышала. И видела.

– Так вы ее видели? – задохнулся Тео.

– Несколько недель, – продолжала миссис Клэй, – преподаватели академии великодушно мирились с происходящим и не усматривали моей вины в том, что у нас завелась лакрима. Но факт оставался фактом: положение дел становилось невыносимым. Только попробуйте представить, что в ушах у вас постоянно звучит плач. Попытайтесь-ка при этом уснуть! И это горе, необъяснимое и безутешное, от которого вы гнетесь к земле… Решив избавить от лакримы остальных, я затворилась у себя. Думаю, может, надо лишь выждать и ей попросту наскучит меня изводить?

Тогда-то, в одну из ночей, я ее и увидела. Промучившись без сна несколько суток, я наконец погрузилась в тяжкое забытье. Но лишь для того, чтобы в самый глухой час пробудиться от ужасающих криков. Вообразите, как страшно может кричать напуганное животное, – примерно это я и услышала. Я вскинулась на постели, сердце чуть наружу не выскочило… Смотрю, а прямо у моей кровати лакрима скорчилась!

– И как она выглядела? – жадно спросил Тео.

– Примерно так, как их обычно описывают… только гораздо, гораздо страшнее. Высокая, тоненькая, в белых одеждах, ниспадающих на пол… Темные длинные волосы, лицо закрыто ладонями… И вся такая… ну, потрепанная, что ли, словно годами отсиживалась в грязном закутке и только теперь вылезла. А потом, когда она руки-то от лица отняла… – Миссис Клэй содрогнулась. – Я такого ужаса и вообразить-то себе не могла. Лицо, спрашиваете? Да его попросту не было. Сплошная белая кожа, обтягивающая глазницы, рот, скулы. Кто-то словно взял и все черты стер.

Я от ужаса так и замерла… А потом спрыгнула с постели и дала стрекача! Удрала на другой конец здания, а горькие стоны и туда проникали. Я вернулась в комнату лишь на рассвете, и там, конечно, давно было пусто, только плач все равно у меня в ушах стоял. Тогда я поняла: уезжать надо. Тем же утром собрала вещи и доложила директору: так, мол, и так. Он не стал меня удерживать…

Я отчасти надеялась, что после отъезда лакрима отстанет. Как бы не так!.. Несколько месяцев я пыталась от нее убежать. Сперва в Нохтланде с места на место перебиралась, потом по ближним городкам… Но лакрима неотступно следовала за мной, и повсюду, где я появлялась, воцарялись отчаяние и ужас. Устав от этой гонки, я устремилась к границе. Мне было уже все равно, где жить и чем заниматься, – лишь бы прекратился этот плач! Я пыталась вспомнить, как прежде жила, пока все это не началось, – и не могла… В те дни я еще не уверовала в Судьбы; жители Пустошей придерживаются иных религий. Но теперь, поклоняясь этим переменчивым, милосердным, жестоким и таинственным силам, я понимаю, что таким образом они целенаправленно наставляли меня на путь истинный. Они загнали меня в жуткие сети – и тем самым вынудили двигаться вперед.

И вот наконец в ноябре, через год с лишним после первого появления лакримы, я оказалась на севере Пустошей, у Нового Акана. На ту сторону как раз ехала семья торговца; эти люди пожалели меня и взяли с собой. Мы пересекли границу Нового Запада в ночи, помню, как я лежала в открытом фургоне, слушая непрестанный плач и разглядывая звезды над головой… Потом я заснула.

А когда проснулась, стояло утро. Рядом со мной молодая мать утешала плачущего малыша. Тот сунул в рот пальчик и замолчал… и наступила такая тишина! Я слышала, как топали копыта упряжных коней, как поскрипывали колеса, как гулил сонный младенец… Плач лакримы наконец прекратился.

На Новом Западе у меня был всего один знакомый – твой дядя, София. Я и решила его отыскать. По счастью, он успел стать весьма известным человеком, так что мне без труда удалось раздобыть его адрес. Я села на поезд… Приехала в Бостон и попросила Шадрака о помощи. Уж тебе-то, София, незачем рассказывать о его доброте! В этом вы с ним схожи: ты тоже была ко мне неизменно добра. Вот только… со временем выяснилось: может, я и отделалась от лакримы, но прежней не стала. Тишина с тех пор нагоняет на меня страх. К тому же обнаружилось, что я больше не могу сосредоточиться, как раньше. – Миссис Клэй печально покачала головой. – Мой разум пошатнулся. Ну что ж… Жить памятью о лакриме – все-таки лучше, чем с нею самой. Теперь понимаешь, деточка, почему я никогда не вернусь туда?

22 июня 1891 года, 0 часов 54 минуты

Граждане Нового Запада, желающие путешествовать за пределы страны, отныне должны иметь при себе удостоверение личности и жизнечасы, выданные при рождении, равно как и официальное свидетельство о рождении. Серийный номер, выгравированный на часах, должен соответствовать идентификационному номеру, указанному в свидетельстве. В случае гибели оригиналов следует пользоваться нотариально заверенными копиями.

Парламентская директива от 14 июня 1891 года

Тео снедало неуемное любопытство по поводу облика лакримы, София же хотела разузнать как можно больше о Верессе. Миссис Клэй добросовестно отвечала на вопросы. Когда они наконец иссякли, час был уже очень поздний.

Домоправительница убедила обоих остаться на ночь у нее в гостиной, на случай если в дом явится кто-то еще. Утром предстояло решить, как быть дальше.

Софии долго не удавалось заснуть. Под потолком мелодично перезванивались колокольчики, в голову лезли неотвязные мысли о судьбе дяди. Она все представляла, как его силком вытаскивают из дома. Потом наплывал образ безликого существа, обезумевшего от горя. В какой-то момент София открыла глаза, чтобы отогнать назойливое видение. В комнате было темновато, но она все равно разглядела, что Тео, которому постелили на ковре, тоже не спит.

– Бедная миссис Клэй, – шепнула София. – А я и не знала, что она такой ужас пережила!

Тео прошептал в ответ:

– Вот бы увидеть эту лакриму!

– Ты спятил? Смотри, что она с миссис Клэй сделала!

– Я слышал – если подобраться почти вплотную, сквозь кожу становится кое-что видно. Говорят, лица у них все-таки есть, только скрытые, а близко их рассматривали очень немногие. Что до меня, я бы рискнул!

– Дело твое. Но если нам придется ехать в Пустоши, я бы не хотела ни видеть, ни слышать никаких лакрим.

Она почувствовала, как он насторожился.

– Значит, ты в Пустоши едешь?

– А куда деваться? – ответила девочка. – Шадрак велел Верессу найти, а она, скорее всего, там. Думаю, надо отправиться в Нохтланд и в академии о ней расспросить.

Некоторое время они молча лежали в темноте.

– Я вот что решил… – произнес наконец Тео. – Поскольку у меня бумаг нет, с тобой мне гораздо проще будет добраться до Пустошей, чем одному. Если провезешь меня до границы, я тебе помогу оттуда в Нохтланд попасть!

София задумалась над его словами. Она знала, что не сможет просить миссис Клэй сопровождать ее. Что до Майлза и других исследователей, с которыми водил дружбу Шадрак, – все они давно разъехались, спеша покинуть страну до окончательного закрытия границ. Что ж, сесть на поезд до Нового Орлеана, ближайшего к Нохтланду города по эту сторону границы, было несложно. А вот через Пустоши в одиночку… София, впрочем, полагала, что не оплошает и там. Не зря же она была, так сказать, потомственной путешественницей. Однако мало ли что может случиться в дороге? Пренебрегать помощью не годится.

– Договорились, – сказала она. Подумала еще и добавила: – Спасибо.

– Не за что, – отозвался Тео. – Все по-честному: ты – мне, я – тебе.

И девочка услышала, как он повернулся на другой бок, чтобы заснуть.

София тоже закрыла глаза, чувствуя некоторое облегчение: впереди начала вырисовываться хоть какая-то перспектива. Во всяком случае, у нее были указания от Шадрака – и вроде бы намечался способ их выполнить. Мысли о расписании поездов и сборах в дорогу благополучно отодвинули и образ страдающего Шадрака, и призрак лакримы. София начала составлять список необходимых вещей…

Некий звук, прорезавшийся сквозь перезвон колокольцев, вторгся в ее размышления. София лежала с закрытыми глазами, слушая, как Тео встает со своего тюфячка и выходит из комнаты. Ну вышел и вышел, что такого?.. Однако потом открылась дверь, ведущая вниз.

Вот тут ее ресницы взлетели. Она еще чуть-чуть полежала без движения, вслушиваясь в его шаги на лестнице. Потом поднялась.

Тео продолжал спускаться. Вот он остановился на третьем этаже. София даже разглядела желтоватый свет ламп, включившихся в коридоре. Девочка нахмурилась, ей стало не по себе.

«Что он там забыл?..»

Ступая очень тихо, София тоже направилась на третий этаж…

Особые отношения со временем позволяли Софии двигаться так медленно, что никакого шума она не производила. Несколькими минутами позже она стояла в дверях комнаты Шадрака, глядя, как Тео открывает и закрывает дверцы дядиного платяного шкафа.

– Ты что делаешь? – требовательно спросила она.

Тео так и подпрыгнул от неожиданности. Потом увидел на пороге Софию, мотнул головой и хихикнул:

– А ты ловкая… Как ты сумела так тихо подкрасться?

– Что ты делаешь в дядиной комнате?

– Погоди ругаться, – миролюбиво отозвался Тео. – Мне тут кое-что в голову пришло…

– И что же? – спросила София.

Вдруг Тео вспомнил нечто важное? Знак, зацепку, способную привести их к Шадраку…

Мальчик сказал:

– Я просто подумал: верно, твоему дяде недосуг было документы и жизнечасы по карманам рассовывать…

Время для Софии замедлило ход, силясь вместить беспредельное ощущение предательства.

– И ты решил поживиться? – прошептала она. – Хотел его документы украсть?..

– Да нет же! – отмахнулся Тео. – Не собирался я их красть!

– Тогда что…

– Но ведь путешествовать будет легче, если я их… позаимствую.

В голосе Софии прорезалась жесткая нотка:

– Ты хотел взять бумаги Шадрака и уехать один!

– Нет. – Тео закатил глаза. – Я собирался ими воспользоваться, чтобы в дороге было попроще.

А в Пустошах отдал бы их тебе.

– Хватит врать, – сказала София. – Если бы у тебя были документы, – и с горечью поправилась: – … краденые документы, на что тебе тогда ехать со мной?

– Потому что я слово дал! – рассердился вслед за ней Тео. – Потому что мы с тобой договорились!

– Тогда почему было просто не дождаться утра и не сказать мне? Уж кому, как не мне, знать, где Шадрак бумаги свои держит! – ответила София.

Ее голос дрожал.

– Ладно, не хочешь верить – не верь, – огрызнулся Тео. – Ну уехал бы я один, тебе-то что?

– Я…

– Твоему дяде, должно быть, новые документы в любой момент выдадут. – Тео тяжело перевел дух. – Я-то привык сам о себе заботиться, а значит и думать в первую голову о себе, не о других. Думаешь, я переживал, что станется с Эрлахом без «дикого мальчика» в клетке? Да ничуть! Там, откуда я родом, не выживешь, если будешь о других печься! У нас каждый сам за себя!

– Понятно, – обиженно отозвалась София. – Значит, и я тебе вроде Эрлаха, и Шадрак тоже. Каждый за себя! Вот, значит, как ты рассуждал, наблюдая из кустов, как уводят моего дядю?

Тео зло расхаживал по комнате.

– Да! – ответил он. – Именно так я и думал. Пацан, обклеенный перьями, против пятерых мужиков! Как по-твоему, не многовато ли для меня одного?