Жизнь среди людей Рекунова Алиса
Хорошо, что я еще не забрал из школы сменную обувь.
– Слушай, я просто хочу знать, может ли что-то быть между нами. Если нет, то я сразу отстану.
– Я же скоро уеду.
– Гельвеций говорил, что тот, кто боится быть несчастным иногда, в итоге несчастен всегда.
Она улыбалась, а я хмурился.
Мы вошли во внутреннее помещение между входной дверью и холлом.
Я уже хотел пройти в холл, но Соня приложила ладонь к двери, не дав мне открыть ее.
– Это все бред какой-то, – прошептала она и быстро поцеловала меня.
Потом сама открыла дверь и быстрым шагом направилась к себе в класс.
А я стоял и смотрел ей вслед, пока входная дверь позади меня не открылась. В меня кто-то врезался.
– Эй, дылда, шевели колготками, – сказала мужская особь явно младше меня.
Какая невоспитанность.
Я догнал Соню в коридоре, взял за руку и притянул к себе.
Она казалась такой маленькой и хрупкой. Или это я стал больше? Да, наверное, так.
– Привет, – сказала она, подняв глаза.
– Привет, – ответил я и поцеловал ее.
И мне было все равно, кто что подумает.
До конца четвертой четверти осталось четыре недели.
В субботу 10 мая Людмила Сергеевна пришла к нам на ужин.
Мы ели молча. Влад быстро съел свою порцию куриного филе в сливочном соусе и ушел в комнату заниматься. А я ел медленно, потому что переписывался с Соней.
«Ты знаешь, как Уильям Гершель назвал Уран, когда только открыл его?»
Я не знал.
«Нет».
«Джордж! То есть Георг. В честь Георга III. Представляешь? Джордж и Нептун. Или Нептун назвали бы Чарльзом?»
Я хихикнул.
– Хватит играть с лопатой, – сказала Людмила Сергеевна.
Я не сразу понял, что лопатой она называла планшет.
– Да не трогай его, – сказала мама, – Он теперь все время с подругой переписывается.
– Только глаза портит. А где Игорь?
– Ушел, – ответила мама.
Я поднял глаза. Это имя до сих пор вызывало у меня негативные эмоции.
– Куда ушел?
Мама промолчала.
Они несколько секунд смотрели друг на друга, а потом Людмила Сергеевна улыбнулась.
– Понятно. Значит, выгнала.
Что за долбаная телепатия?
– Ну и чем ты думаешь? Он-то себе найдет молодую, здоровую и без придатка, а ты как одна будешь с двумя детьми? И еще третьего лося оставила.
Что? О чем они?
– Леша, иди к себе, пожалуйста, – сказала мама.
– Хорошо.
Я быстро прожевал последние два кусочка мяса и вернулся в комнату.
На этот раз я мог закрыть дверь.
Раньше мама всегда молчала. Она молчала намного дольше, чем я.
Влад решал задачи по физике, а я залез на второй ярус. – Эй? – спросил я.
– Мм?
– Ты решил, куда будешь поступать?
– Ну я попробую на экологию, в айти и…
– И?
– Ты будешь смеяться.
– Нет, не буду.
– На востоковедение.
– Это здорово.
– Так, все. Я решаю.
Я немного полежал, глядя в белый потолок, а потом вновь свесился к Владу.
– Слушай? – спросил я шепотом.
– Да?
– Мне кажется, мама снова беременна.
Влад странно посмотрел на меня.
– Чудеса дедукции, – хмыкнул он и вновь вернулся к учебе.
– Ты знал?
– А ты нет?
Я не ответил.
На планшете заиграла мелодия моего будильника. Я быстро спустился вниз и начал одеваться.
– Куда это ты на ночь глядя? – спросила Людмила Сергеевна, когда я обувался.
– На встречу.
И я убежал, пока она еще чего-нибудь не сказала.
Я спешил в Нескучный сад на свидание с Соней.
Мы встречались у метро «Ленинский проспект».
– У меня будет сиблинг[17], – сказал я, когда увидел ее.
– Поздравляю, – Соня обняла меня и поцеловала.
Ненадолго я пропал для мира.
Мы хотели погулять, но, в основном, сидели на лавочке у набережной и целовались.
– Ольга Алексеевна говорила, что раньше здесь собирались толкинисты, – сказал я.
– Да, я слышала об этом, – кивнула Соня, – Наверное, здорово. Я бы тоже с удовольствием где-нибудь собиралась, чтобы помахаться на мечах. Или ездила бы верхом.
Я представил себе Соню с мечом и на коне. Получилось странно, но красиво.
– В мире Толкина ты была бы эльфом, – сказал я.
– Каким? – со смехом спросила она.
– Ваниар. Они были самыми красивыми и редкими.
– А ты… – Она посмотрела на меня, склонив голову, – Ты был бы полуэльфом-получеловеком.
– Печальная участь.
– Почему? Я думаю, ты был бы кем-то вроде Эарендила.
– Ты мне льстишь.
– Не-ет, – улыбнулась она и вновь поцеловала меня.
Было холодно, и уже совсем стемнело. Руки у Сони были еще холоднее моих.
Мы отстранились друг от друга, чтобы отдышаться.
Соня указала рукой на небо:
– Смотри, там Орион. Я думала, он уже исчез.
– Я тоже.
Некоторое время мы сидели молча и смотрели на темное небо и колючие звезды.
– Орион всегда ассоциировался у меня с прощаниями, – тихо сказал я. – Он исчезнет, а когда снова появится, мы уже будем жить в разных местах.
Соня сжала мою руку.
– Люди вырастают и стареют, – продолжил я. – А звезды меняются слишком медленно. Но даже они однажды умирают.
– Это вопрос восприятия, – улыбнулась Соня. – Звезды меняются слишком медленно, но у нас впереди долгая, долгая жизнь. И не кончилось еще время жестоких чудес.
– Ты знаешь, что я тебя люблю? – спросил я.
– Видимо, особенно сильно ты меня любишь, когда я цитирую «Солярис».
– О да, в такие моменты особенно.
И мы снова целовались. Потом Соне позвонили. Тогда я проводил ее домой и вернулся к себе.
Я не хотел, чтобы это время заканчивалось.
Я ждал Клару Ивановну у кабинета седьмого класса.
Она вышла через три минуты после звонка.
– Здравствуйте, – я улыбнулся.
– Здравствуй, Самохин. Что у тебя?
– Это ведь вы занимаетесь школьным сборником, да? – Я.
– Почитаете мои стихи? Я распечатал специально, чтобы вам не пришлось разбирать почерк.
– Ты стихи пишешь?
Я кивнул.
Она скривила лицо. По всей видимости, она пыталась продемонстрировать какую-то негативную эмоцию. Я не понял.
– Ладно, давай свои стихи. Только у нас строгий отбор.
– Конечно, – я протянул ей тонкую стопочку листов А4 и направился в класс.
Артем Хвостов вытирал доску.
– Стой, – сказал он.
Я остановился, глядя на него сверху вниз. Теперь он был ниже меня ростом.
– Меня же выгоняют. Из-за тебя, зомбяк.
– Из-за меня?
– Да. Потому что ты мне не помог.
– Знаешь что? – сказал я, посмотрев ему в глаза, – Тебе стоит самому уйти.
– Что?
– Ты не тянешь учебную программу, а еще тебе неудобно ездить сюда из Подмосковья. И ты сам говорил, что это дорого для твоих родителей. Может, стоит подумать о них?
– Заткнись, – сказал Артем почти так же громко, как раньше. Почти.
Его лицо и даже уши покраснели.
– И хватит всех затыкать. Тебя уже никто не слушает.
Артем Хвостов толкнул меня в плечо и выбежал из класса.
– Рыдать пошел, – сказал Саша Соколов, обнимавшийся с Надей Соловьевой.
Все засмеялись.
– Что смешного? – спросил я.
– А что несмешного?
– Все не смешно. Я понимаю, что проще обсмеять, ударить или оскорбить. Но иногда стоит подумать, прежде чем говорить. Ты же умный мальчик, ты должен это понимать.
Гриша Зыбин подошел ко мне поближе.
– Получить захотел? – спросил он.
– Слушай, я долго не хотел говорить тебе, но сходи к стоматологу. У тебя куска зуба нет. И хватит перед всеми пресмыкаться. Серьезно. Ты как персонаж из школьной комедии.
– Свали уже, – Гриша Зыбин толкнул меня в плечо.
– Я не с тобой разговаривал. Так что не мешай.
– А ты такой весь правильный, офигеть просто, – сказал Саша Соколов. – Белый плащ всея класса.
– Это потому, что Ильвес ему дала, – Надя Соловьева засмеялась.
– Интересно, долго ли уламывал? – Саша Соколов тоже засмеялся.
Я посмотрел на Алину, но она просто сидела и смотрела в учебник.
– Слушай, чувачок, завали хлебало, – передо мной встала Женя. – Ты всех уже достал.
– Ты-то чего лезешь? Без бабы не справится, да? Тоже убежит рыдать?
Я тронул Женю за плечо, и она обернулась.
– Не надо, – сказал я. – Пойдем поедим.
– Да-да, жирухе надо еще больше жрать.
Я обошел Женю и Гришу Зыбина и встал перед Сашей Соколовым. Мы были с ним примерно одного роста.
– Хватит. Просто хватит, – сказал я.
– Что хватит?
– Так себя вести.
– Это ты задрал уже. Белый плащ. Только свистни – он появится. Защитник тварей дрожащих. Думаешь, ты лучше меня?
– Да.
– И чем же?
– Тем, что ты мудак, а я нет.
– Чего-о? Ты на себя посмотри, зомби недоделанный.
Наверное, я должен был разозлиться, но мне было все равно. Только подумать, раньше я боялся этих людей.
Но что они могут мне сделать?
– Может, внешне я и похож на зомби, но внутренне зомби именно ты.
Саша Соколов сжал кулаки.
– Да ты…
Я ждал, что он что-нибудь скажет. Но он молчал.
Все молчали. Даже Гриша Зыбин.
– Пойдем, – Женя потянула меня за рукав, – Нас Веревкина и Ильвес ждут. Эта стерва сейчас нам выскажет, какие мы тормоза.
Стервой она называла Вику. Когда они перестали ругаться, это стало забавным.
Мы молча вышли, но мы были не одни. За нами пошел еще один человек.
По росту и телосложению я опознал Юру Бережкова.
– Можно с вами пообедать? – спросил он.
– Пошли, – кивнула Женя, – Мы сегодня решили зайти в пельменную через дорогу.
И мы пошли обедать впятером.
Мы не заметили, как исчез Орион. Просто однажды посмотрели на небо, и его уже не было.
А через несколько дней наступило лето.
40. Лето
Завтра не существует, солнце уже не заходит.
Говорить «прощай»? Наверное, это излишне.
Последний день на Земле растянулся на долгие годы.
Последний день на Земле равняется целой жизни.
16 июня у Сони был последний экзамен по истории. Я очень радовался, что ее экзамены закончились, потому что теперь ей не надо было готовиться, и мы могли проводить все свободное время вместе.
Я купил мармелада и пришел в школу. Я сидел у актового зала, где проходил экзамен, и ждал.
Соня вышла первой и сразу же меня обняла.
– У нас осталось еще двадцать шесть дней, – сказал я.
– Двадцать шесть дней вечности, – прошептала она мне на ухо.
– Мы с тобой такие пафосные.
– Мы подростки, нам положено быть пафосными. Ну хоть вены не режем.
Мимо как раз проходила Мария Петровна, и мы поспешили к выходу из школы.
В нашу вечность длиною двадцать шесть дней.
Я хотел запомнить каждый день, каждый час, каждую ми-нуту рядом с Соней. Но я забывал. Многое забывал.
Как жаль, что у меня нет фотографической памяти. Зачем нужен этот синдром Аспергера, если нет хваленой аспергерской памяти?
Мы с Соней много гуляли по Нескучному саду. И много-много-много говорили. Ни о чем и обо всем. Только о будущем не говорили. Не знаю, почему о нем не говорила Соня, но я просто боялся.
Когда у нас оставалось одиннадцать дней, мы гуляли по центру города.
Светило солнце, было жарко, пахло сухой горячей пылью. Но даже в такую погоду Соня носила закрытые вещи – длинные юбки, легкие брюки, светлые рубашки. Конечно, она ведь совсем не могла загорать.
А мне было ужасно страшно.
– Что с тобой? – спросила Соня. – Ты дрожишь.
– Что будет дальше? – спросил я.
– В смысле?
– Что будет, когда ты уедешь? Ты вернешься сюда?
– Не знаю, – ответила Соня после недолгого молчания, – Планировалось, что я закончу школу там и, наверное, поеду в Англию.
Ее слова превратились в кулак, который сжал мое сердце.
– А ты? – спросила Соня.
– Что я?
– Ты поедешь в Питер?
– Пока не знаю. Если бы ты уехала в Таллин, я бы точно поехал в Питер, чтобы быть поближе к тебе.
– В любом случае, – Соня толкнула меня своим острым локтем, – после школы ты можешь приехать ко мне.
– В каком смысле? Ты имеешь в виду… поступать в университет?
– Почему нет? – Она пожала плечами.
У меня пересохло в горле, хотя и до этого я ощущал легкую жажду.