Командировочные расходы Бенгин Николай

– Уже ничего не болит, но я ничего и не вижу, он мне на глаза какие-то штуки положил.

– Ну ладно, гений, – проворчал Штимер, – торопиться все равно некуда. Расскажи нам, двум старым идиотам, как ты этого красавца вычислил?

– Подожди-ка, Штим, – вмешался Биллинг. – Я обращаюсь к автономному санитарному роботу каюты четыреста двенадцать. Ты меня слышишь?

– Автономный санитарный робот каюты готов к диалогу, – не переставая шуршать, отозвалась машина, – для поддержания диалога прошу вас употреблять обращение «санитар».

– Угу. Так вот, санитар, тебе необходимо оказать помощь всем находящимся в этом помещении, независимо от статуса.

– Помощь должна быть оказана любому нуждающемуся в ней субъекту, – с готовностью согласился санитар, – идентификация необходима только для подтверждения предварительной или гарантии последующей оплаты услуг.

– Так, понятно. Санитар, считай, что ты получил гарантии.

– Вы сказали, и я услышал, – заявил санитар, – в случае неплатежеспособности находящегося в данной каюте неидентифицированного объекта счет за его обследование на сумму сорок четыре гала будет выставлен на вас. Я слушаю вас.

– Подтверждаю, санитар. А почему только обследование?

– Сказано и услышано! – радостно подтвердил робот. – Отвечаю на дополнительный вопрос: размер счета за проведение самих лечебных процедур может быть определен после обследования.

– Знаешь, Бил, я чего-то думаю, что за такие деньги можно самому и диагноз поставить, и полечиться. Я, в общем, уже чего-то вижу.

– Мы это на командировочные спишем.

– Ага. Бухгалтерия тебе спишет!

– Приступаю к диагностике следующего постояльца каюты, – доложился робот, подкатывая к Биллингу, – результат обследования: световая офтальмия, сопутствующая симптоматика, продолжительность лечения – не более ста секунд, прогноз благоприятен.

– Вот и хорошо. Ладно, Петр, давай рассказывай.

– А я вижу, – рассмеялся Петр, – все вижу, и ничего не болит, только вот в носу щиплет. Здорово!

– Перестань кудахтать, – возмутился Штимер, – в носу у него щиплет! Рассказывай давай!

– А! Насчет джанов – это и рангутангу понятно…

– Рангутангу, может, и понятно, а мне нет!

– Извините, пожалуйста. Я как подумал? Мы ведь все время на этих джанов натыкались. Даже когда думали, что это не джаны, потом все равно оказывалось, что это джаны.

– Красиво излагаешь.

– Нет, ну правда! Ведь так много не просто совпадений, а явных каких-то пересечений, никак случайностью не объяснить. Я решил: джаны точно замешаны. А когда вы сказали, что та каюта – это не миэмок каюта, а джанов, я вообще сомневаться перестал. А если они сюда приходили да еще обыск устроить хотели, значит, креофитов у них нет, и они точно знают, что камни тут. Между прочим, тот серый осьминог – в смысле Философ – тоже с самого начала знал, что камни тут где-то.

– Ну, хорошо, а как ты все-таки Гро вычислил?

– Так нас же всего трое – в каюте. Про себя я точно знал, что нет у меня креофитов, значит, оставалось двое.

– Весьма разумно. И как же ты выбирал?

– На самом деле я не все рассказал про тот номер с голыми манекенами. Там, с одной стороны, и говорить вроде не о чем …

– А ты попробуй все-таки, – нахмурился Биллинг, – если тогда не удосужился!

– Понимаете, там взгляд один был. Только взгляд и все! Мы сидели с ним в этих креслах дурацких, смотрели, как девчонки в бассейне прыгают, – Петр вздохнул, – я же не знал тогда, что это манекены. Музыка орет, водопад в бассейн падает – шумит, в общем, улет полный, я, чего делать, не знаю. Гро мне на ухо кричит: «Надо инспектора звать, без него не разберемся». Я пошел, а потом думаю: «В таком грохоте ничего путного все равно не получится. Надо бы громкость убавить». Подошел к консоли, уже руку на сенсор положил, а когда оглянулся – увидел, как Гро на меня смотрит. Стоит так, прищурившись, у самого бассейна… он не просто смотрел, он, как охотник, смотрел. Знаете, вот дичь у капкана ходит-ходит, все ближе-ближе, а охотник из укрытия не торопясь наблюдает. Я обалдел просто, испугался и к выходу кинулся, не успел только…

– А Гро, помнится, рассказывал, что за тобой одна из тех манекенов побежала.

– Не помню я такого. Может, и побежала. И вот о чем я рассказать должен был? Что Гро на меня не так посмотрел, а я испугался?! Но я его решил из виду не выпускать. Думаю: куда он пойдет, туда и я. Вот он злился, когда я к нему прилип! Я, правда, думал, что он с миэмками заодно, все ждал, что он с ними встретится. А когда сейчас ему про джанов трындел, я специально на всякие подробности напирал, надеялся, что среагирует как-то. А он – ни в какую. Тогда я его напугать решил, что сейчас Философ придет, с минуты на минуту и возьмет его за одно место. Это сработало. А шокер я сразу разрядил, как только из мешка вытащил…

– Приступаю к диагностике неидентифицированного субъекта, – провозгласил робот, незаметно подкатившись к Штимеру, – результат обследования: световая офтальмия, сопутствующая симптоматика, продолжительность лечения – не более девяноста секунд, прогноз благоприятен, стоимость лечения сто семнадцать галов.

– Рехнуться можно. Бил, за такие деньги я сам кого хочешь вылечу!

– Не валяй дурака. Останемся целы – найдется твой браслет, а не останемся – так и черт с ним. Санитар, я гарантирую оплату лечения.

– Вы сказали, и я услышал. В случае неплатежеспособности неидентифицированного объекта счет за его лечение на сумму сто семнадцать галов будет выставлен на вас. Я слушаю вас.

– Подтверждаю, санитар.

– Сказано и услышано!

– Сказано… Услышано… Идиотизм! – бормотал есаул.

– Ты бы видел, Штим, как у этих джанов физиономии посерели, когда командор им сумму объявил – за ремонт. Я до сих пор удивляюсь, почему они согласились. Тот, который должен был сказать «Подтверждаю», он это «подтверждаю» из себя еле выдавил.

– Ты лучше подумай, где нам твоего красавца искать с камушками.

– Так это понятно где – у заказчиков. Я согласен с Петром – это джаны, конечно. Каюта триста три.

– А! Там, небось, праздник. Бассейн, огни, фонтаны-водопады, девочки-манекены радостно визжат. Самое время в гости заглянуть.

– Не лучшая идея, Штим. Во-первых, с какого перепугу они тебя впустят? Так и будешь под дверью стоять? Во-вторых, я думаю, ты и до двери вряд ли доберешься, предполагаю, что внутренние переборки уже давно задраены и лифты не ходят.

– Ну, между прочим, не было команды – по каютам сидеть.

– А это как раз самое скверное. Похоже, что системы оповещения тоже накрылись. Мы с тобой полгода на подбитом линкоре болтались. На нем живого места не было – кругом дырки заделанные. Но ты помнишь, чтоб там хоть раз свет отключался или чтоб маневры – без оповещения личного состава? А если я нужду справляю, а они в этот момент вираж заложат?

– Ты сам себе противоречишь, – заворчал Штимер, пытаясь поудобнее устроиться в мягких, но решительных манипуляторах санитара, – если все давно перекрыто, то красавец наш далеко не ушел, а если все-таки ушел, значит, и я туда добраться смогу. И потом, что толку переживать об исправности нашего замечательного люкслайнера? Ни ты, ни я его не починим.

Петр, благоразумно не вмешиваясь в диспут старших товарищей, подобрал с пола брошенный шокер, зарядил и сунул во внутренний карман. До него только сейчас стала доходить серьезность ситуации на борту. Особо сильно по этому поводу он не волновался, потому что, как подавляющее большинство сверстников, твердо знал, что не умрет, по крайней мере в обозримом будущем. И еще он верил в собственную, пусть немножко кривую удачу.

– И правда в носу чешется, – сообщил Штимер, когда санитар, продолжая шуршать чем-то внутри себя, поехал куда-то вглубь каюты, – ну и ладушки, пойду прошвырнусь, посмотрю, как там снаружи.

– Тогда уж вместе пошли, – вздохнул Биллинг, – у тебя лазерник, у меня – браслет. По крайней мере не потеряемся.

– И я с вами.

– Нет!! – хором воскликнули «старшие товарищи».

– С тобой вообще без шансов, – пояснил Штимер.

Он хотел что-то добавить, но вместо этого плюхнулся в кресло, с которого собрался было встать. Петр, от возмущения временно потерявший дар речи, только беззвучно хлопал губами. Биллинг, озабоченный мыслью, куда спрятать бластер, чтобы Петр не нашел в их отсутствие, тоже не сразу заметил, что со Штимером что-то не так. Есаул медленно, словно нехотя, достал из кобуры пистолет и уставился на входную дверь.

– А я все равно пойду, – прорвало Петра, – как вы мне запретите? Дверь запрете?!

Он драматическим жестом указал на выход, и тут выяснилось, что двери нет.

– О-ММ! – грянули невдалеке оперные голоса.

В первую секунду Петр решил, что каюта сама собой увеличилась в размере, а унылый нулевой интерьер обогатился цветной фреской на дальней стене и маленькой метелью, рассыпавшей в воздухе снеговые хлопья. Стенка, отделявшая каюту четыреста двенадцать от общего коридора Четвертого яруса, исчезла не полностью, в основном она даже более или менее уцелела, скрывшись под белым слоем изморози, но примерно треть попросту испарилась вместе с дверью. Петр, оцепенев, смотрел, как кружат в безмолвном воздухе снежинки, как струйки белого тумана начинают сочиться с глянцевых, будто срезанных большим ножом, краев пробоины, медленно уплывая в сумрак коридора. Потом совсем близко раздалось шарканье ботинок, и из-за поворота вышел Гро.

Глава 14

Я никогда не думаю о будущем. Оно наступает достаточно быстро.

(Альберт Эйнштейн[21])

Биллинг органически не переносил суету. Перефразируя известный анекдот про майора, Штимер уверял, что старший инспектор Биллинг никогда не бегает, потому что в мирное время вид бегущего Биллинга может вызвать смех, а в военное время – панику.

Когда исчез кусок стены, отделяющей каюту от коридора, и раздался такой сочный звук, словно неподалеку порвалась очень-очень толстая струна, Биллинг, конечно, не стал поспешно озираться по сторонам. Сначала он внимательно рассмотрел неестественно серое лицо Штимера и решил, что либо освещение такое, либо со зрением все еще нелады. Поморгав, он, наконец, повернулся в сторону выхода из каюты и окаменел лицом, рассмотрев сквозь огромную неизвестно откуда взявшуюся дыру сбежавшего помощника. По роду занятий Биллингу довольно часто приходилось общаться с различным жульем. Праведного негодования или восторгов по поводу настигшего негодяев возмездия он никогда особо не испытывал, но тех, кто «крысятничал» или «стучал» на своих, искренне презирал.

Гро медленно вошел в каюту и остановился, глядя прямо перед собой. За ним так же неторопливо вошли джаны. На безукоризненно выбритых лицах – спокойствие и полная безучастность, а в глазах… Биллинг никак не мог поймать взгляд кого-нибудь из вошедших.

– А вот и мы! – позади джанов появилась еще одна странная пара. – Идем, идем, уважаемые…

Гро, а за ним и джаны двинулись вперед мимо отскочившего в сторону Петра. Биллингу показалось, что он видит тонкую стеклянную нить, которую тащил за собой один из джанов, и что нити тянутся куда-то вглубь коридора за каждым из вошедших, но, присмотревшись внимательней, убедился, что все это – игра света в полосках тумана, стелющихся по каюте.

– Разрешите представиться: искусствовед Блох, – с этими словами шагнул в каюту коренастый блондин в довольно-таки грязных штанах и с самодельной повязкой на глазу. Под руку с ним шла невысокая, очень бледная девушка. В отличие от спутника она заметно нервничала.

– Моя ассистентка, – блондин на ходу галантно кивнул в сторону девушки, – довольно талантливый и вполне успешный журналист Ольга Стайн. А вы, насколько я понимаю, доблестные полицейские силы Консульской республики Корона?

В наступившем молчании он прошел неторопливой походкой к столу, отодвинул одной рукой стул для дамы, потом для себя. Тем временем Гро и оба джана невозмутимо пересекли холл, направляясь, по-видимому, куда-то во внутренние помещения.

– Молчание – знак согласия, – как ни в чем не бывало продолжал блондин, вальяжно усаживаясь напротив Биллинга, – и, если никто не против, мы можем провести несколько минут в приятной беседе. Сидеть! – приказал он, не повышая голоса, но таким тоном, что Петр как стоял, так и плюхнулся на первое попавшееся кресло. Джаны, а за ними и Гро, свернули и все так же молча расселись у стены.

– Чем обязан? – наконец разлепил губы Биллинг.

– Как? Неужели этот господин с серо-зеленой физиономией, – блондин театрально взмахнул рукой в сторону Штимера, – не предупредил, что я хочу свести знакомство с вами?

– Я представлял все несколько иначе, – сухо улыбнулся Биллинг, – во всяком случае, не ожидал, что вы придете такой компанией.

– А на это есть причины. Возможно, мы их обсудим позднее, но пока давайте уладим пару сугубо технических вопросов. Просто чтобы потом не отвлекаться. Во-первых, уважаемый есаул зачем-то все время целится в меня. Это не то чтобы существенный момент, но отвлекает и вообще хамство.

Биллинг задумчиво оглядел то, во что превратился холл. Изморозь, покрывшая стены, начала уже понемногу таять. Огромный пролом в стене никуда не делся и выглядел совершенно отвратительно. Стерегущая система на потолке вроде бы не пострадала, хотя в сложившейся ситуации казалась решительно бесполезной. Потом он обвел взглядом пеструю компанию, заполнившую холл. Петр, вжавшийся в спинку кресла, по-видимому, хотел вовсе слиться с интерьером. Гро, сидя рядком с джанами, смотрел прямо перед собой, и этот ровно ничего не выражающий взгляд понравился инспектору еще меньше, чем разрушенная стенка каюты. Девушка рядом с Философом смотрела вполне осмысленно. Взгляд ее все время тревожно бегал по сторонам, только на своего спутника, насколько заметил инспектор, она ни разу не подняла глаз. Скрючившийся в кресле Штимер действительно выглядел неважно. На его лице, землистом и будто сведенном судорогой, блестели капли пота. Двумя руками он прижимал к животу рукоять громоздкого и, очевидно, мощного лазерника. Могло показаться, что есаулу настолько плохо, что уже не до чего нет дела, но ствол упорно и недвусмысленно смотрел в сторону Философа.

– Это без толку, – проворчал Биллинг, – убери пистолет, Штим.

Есаул, конечно, и не подумал убирать куда-то оружие, но ствол все-таки опустил.

– Замечательно! А то я уж подумал, что кое-кто хочет повторить подвиг оборонного дроида. Будем считать, первый вопрос решен. Остался последний вопрос – креофиты. Подскажите, где мне их забрать? – Философ поправил повязку, но от этого багрово-черная рана под ней стала только заметнее. – По большому счету для меня все уже не так важно, но дело принципа. Я потратил неоправданно много времени и собственных органов, гоняясь за этой мишурой.

– Похоже, вы уже поговорили с этими людьми? – Биллинг кивнул в сторону джанов и Гро. – Вас не устроили ответы?

– Так и есть, – Философ приподнял левую руку, и Биллинг ясно увидел три тонкие нити, которые тянулись из ладони к неподвижным фигурам у стены, – не устроили, к сожалению для них. Я всегда знал, что люди по характеру делятся на гибких и твердых. То есть одни гнутся, другие – ломаются. Здесь, к примеру, счет два-один в пользу твердых.

– Что с ними?

– Очевидно, я был неосторожен. С ними теперь утомительно общаться, хотя команды выполняют исправно. Так вот, возвращаясь к нашему вопросу… А не хотите сейчас просто и без всех этих лишних приключений отдать камни?

– Нет.

– Как утомительно. Не люблю, знаете ли, насилия, – Философ рассеянно улыбнулся есаулу, – вот, он не даст соврать. Но вы ставите меня прямо-таки в безвыходное положение, а я нетерпелив, к сожалению.

Биллинг понимал, что молчать глупо. Он видел спокойную и беспощадную уверенность на лице Философа. Сейчас они запросто превратятся в таких же зомби, как Гро, и ничего нельзя будет сделать. Он заметил и прищуренный взгляд Штимера, видел, как чуть дрогнул ствол в его руке. Есаул, конечно, рискнет, хоть сам понимает, что все бессмысленно. Молчать было крайне глупо…

– Я скажу, где креофиты, – подал голос Петр. Он еще больше вжался в кресло и отчаянными глазами смотрел на Биллинга.

Философ хмыкнул, но не шевельнулся. Теперь безо всякой улыбки он в упор смотрел на есаула. «Либо стреляй, и я тебя сразу убью, либо не валяй дурака», – ясно говорил его взгляд, и Штимер с отвращением принял, наконец, мысль о бессильности своего оружия.

– Я скажу, – повторил Петр, с трудом управляясь дрожащими губами, – они у Гро…

– Ага. И кто же у нас тут Гро? – Философ вопросительно приподнял бровь и, демонстративно развернувшись спиной к есаулу, уставился единственным глазом на Петра. – Гро – это ведь кого-то тут так зовут?

Вид прозрачного, какого-то слюдянистого и неживого глаза окончательно расстроил Петра, выдавить из себя еще что-то ему было уже явно не по силам. Он только молча кивнул. Томительную секунду Философ разглядывал Петра, но обратился почему-то к Штимеру.

– Вот интересно, есаул, как ты догадался, что палить в меня без толку? Я, по правде говоря, рассчитывал, что попробуешь. Мне любопытно было одну теорию проверить, я вот и оружие тебе оставил.

Штимер пробурчал неразборчиво, но пистолет все равно не убрал. Есаул всегда искренне верил, что если сейчас что-то невозможно, то потом что-нибудь изменится, и все еще может получиться. Он прислушался – в коридоре раздались и смолкли далекие голоса. Потянуло сквозняком, снежинки закружились белой змейкой у разбитой стены.

– Это какое-то недоразумение, – вздохнул Философ, – я все время в полушаге от этих проклятых камней. Который здесь Гро? Встать!

Гро поднялся, все так же спокойно глядя прямо перед собой.

– Креофиты у тебя?

– Разработка одного из крупнейших креофитовых месторождений, разведанных в нашей части галактики, является основой экономики государства Корона. Государство занимает всю территорию планеты под тем же названием и имеет столицу с тем же названием. Добыча происходит на четырех рудниках, наиболее мощным из которых является Северный…

– Вот такая теперь трансляция, – Философ, как бы ища сочувствия, повернулся к Биллингу, – о чем ни спрошу, в ответ – словесный понос.

– Циркулирующие многоярусные пылевые тайфуны радикально затрудняют освоение планеты, однако, согласно принятой научной концепции, их существование обусловлено не только полным отсутствием естественных водоемов на поверхности планеты, но и влиянием больших креофитовых масс в ее недрах. Столица, а также все четыре города-сателлита укры…

– Молчать! Давай сюда креофиты.

Гро, заткнувшись на полуслове, достал из внутреннего кармана узкий, похожий на карандаш цилиндр ультрамаринового цвета. Подойдя к столу, он не сразу и как-то не очень уверенно протянул его Философу.

– Наконец-то, – проворчал Философ, выхватывая из руки Гро цилиндр, – а то я уже сомневаться начал. Сколько сил на ерунду потрачено. Иди, сядь на место.

Биллинг не отрываясь смотрел на то, что держал теперь Философ. Он ясно помнил эту ультрамариновую вещь. Конечно, вот тот самый пенал, который на заброшенном чердаке Сорокового яруса пронес мимо него безголовый пешеход. А ведь он и тогда точно знал, что в пенале – креофиты! Инспекторская мысль сделала скачок и превратилась в убеждение, и не просто какое-то житейское убеждение типа «все политики – жулье», а в несокрушимую, острую, как кристалл, Убежденность. Состояло оно в том, что все видения, миражи и головные боли, донимавшие его после посещения «Небес», несут в себе зерна Истины. Ахнув про себя, Биллинг почувствовал что-то вроде головокружения. Зачем было так старательно отворачиваться от того, что под носом? И неужели теперь слишком поздно? Взгляд его скользнул на руку, которая держала пенал. Это была вроде бы нормальная правая рука, из нее не тянулись паучьи нити, но и с ней тоже было не все в порядке…

– Вот и славно, – Философ сунул цилиндр в нагрудный карман и улыбнулся половиной лица, – с техническими вопросами покончено, теперь можно и отдохнуть в хорошем обществе. Надеюсь, никто не против?

– Это ты, что ли, хорошее общество? – сварливо осведомился Штимер. Судя по взгляду, бодрому и злому, ему заметно полегчало.

– Никогда не отставляй в сторону мизинец, особенно во время еды, – внезапно заговорил один из джанов. – Не чавкай. Не причмокивай. Не прихлебывай. И никогда не дуй на пищу и напитки. Если обжегся, выпей холодной воды. Какое-либо другое действие в обществе, равно как и наедине с собой, недопустимо…

– Кстати, об этикете. Вы бы, есаул, представили своих друзей, а то – неудобно получается. Все знают, что я искусствовед по имени Блох, а мне как обращаться?

– Моя фамилия Биллинг, – оглянувшись на Штимера, инспектор понял, что лучше вмешаться, – это мой помощник Петр, а это, – он кивнул в сторону неподвижной фигуры, неестественно прямо сидящей в кресле у стены, – Гро, по-видимому, уже не помощник.

– Это точно, – согласился Философ, – не помощник. Мы его по дороге встретили. С этими друзьями, – он шевельнул левой рукой, и Биллинг снова очень четко увидел тянущиеся из нее нити, – я к вам направлялся, и тут «непомощник» сам – навстречу. Должен вам сообщить, мне эта суета уже изрядно надоела. Из некоторых соображений, креофиты должны были найтись либо у джанов, либо у вас, вот я и решил собрать всех в кучку. Мое решение оказалось правильным.

Пока Философ удовлетворенно кивал сам себе головой, Биллинг попытался лучше рассмотреть зловещие нити, но тут засбоило освещение. Потолок почернел, осталась лишь тусклая, синюшная подсветка, следом погрузился в темноту коридор. Контуры людей и предметов стали расплываться, и только те самые нити вспыхнули флуоресцентной молочной белизной. Биллинг увидел, что на самом деле они везде. Паутина густыми прядями тянулась в руку Философа и рассыпалась из нее тонкими серебристо-белыми волосками по всей каюте. И эта рука – в смысле кисть руки – была, конечно, не рука, а большой темный паук, тихонько шевелящий своими лапами – пальцами, а в самой его середине, сияла нестерпимым огнем крохотная белая точка. Биллинг моргнул и наваждение исчезло. Нормальный, ясный свет исправно лился с потолка. Штимер, развалившись в кресле, что-то бормотал себе под нос. Философ невозмутимо рассматривал инспектора, и обе его руки были на месте.

– У вас был очень странный взгляд, – заметил Философ, – как спросонья. С вами все в порядке?

– Со мной – в порядке, – Биллинг старался, чтобы голос звучал ровно, но тот все равно каждую секунду норовил прыгнуть, – меня интересует Гро. По-моему, он без сознания. Можно его привести в чувство?

– Сомневаюсь. По крайней мере, у меня не получилось. Он проявил несвоевременную твердость дуба при ураганном ветре. Теперь эти щепки мало на что годятся. Предполагаю, что… – Философ бросил косой взгляд в сторону Гро и тот мягко вывалился из кресла на пол. – Да. Я так и думал. Без моей поддержки – обычный труп. И, кстати говоря…

Один из джанов резко и неестественно, как сломанная кукла, взмахнул руками, потом обмяк и тихонько сполз на пол рядом с Гро. Другой джан, в котором Биллинг опознал Элимона, продолжал невозмутимо сидеть на своем месте.

– Кстати говоря, действительно, больше ни к чему их держать, – с легкой улыбкой продолжал Философ, – от никчемных хлопот, как от лишнего багажа, всегда надо вовремя избавляться.

Петр тихо встал, медленно и осторожно, как по минному полю, подошел к неподвижно лежащему телу. Присев рядом, он дотронулся до шеи Гро и замер на некоторое время. Глядя на бледный профиль Петра, Биллинг подумал, что, наверное, у них у всех сейчас бледный вид, а Петр все-таки молодец. Понятно, что трясется, но все равно молодец. Философ тоже наблюдал за действиями Петра, причем с явным любопытством. Наконец Петр поднялся, ни на кого не глядя, мотнул отрицательно головой и побрел на свое место.

– Стало быть, два трупа в одной каюте, – заключил Штимер, – очень мило. И как же уважаемый искусствовед предполагает разрешить это дело с органами юстиции?

– Никак, потому что с этими органами никаких дел вести не собираюсь и тебе, кстати, не советую.

– Ну, допустим, корабельная охрана искусствоведам нипочем. А, к примеру, когда приземлимся? Я так думаю, что на Розе спецназ уже в полный рост снаряжение примеряет.

– Твоя беда, есаул, что ты все время не о том думаешь.

– Да где уж нам, убогим, – Штимер поглядел в сторону лежащих тел. Ему все еще не верилось, что Гро действительно мертв, – это тебе что человека убить, что позавтракать.

– Не совсем так, – откинувшись на спинку кресла, Философ оглядел каюту и, по-видимому, остался недоволен осмотром, – трупы – это практически гарантированное неудобство, а я ценю комфорт. Для меня, к примеру, непонятна спартанская убогость этой обстановки, – он еще раз обвел глазами холл, – похоже на нулевой вариант, а почему? Зачем отказываться от доступных удовольствий?

Биллинг из-под полуопущенных век присматривался к Философу, пытаясь сообразить, что у того на уме. Вроде бы получил все, чего хотел, а продолжает балагурить и никуда не торопится, сидит себе, скособочившись… Биллинг пошире раскрыл глаза. Теперь он понял, что не так с правой рукой Философа. Мизинец – слишком тонкий, указательный палец – и длиннее, и толще среднего, большой – будто распух. Одно плечо – массивней другого. Лицо из-за повязки так и так выглядит криво, а вот левая ладонь, в отличие от всей остальной фигуры, на вид совершенно нормальна и пальцы вроде бы соразмерны, только шевелятся все время.

– Вот я, к примеру, – продолжал разглагольствовать Философ, – выбрал трон Снежной королевы. Чрезвычайно интересный интерьер и, кстати, полезным оказался. Вы наверняка его не пробовали…

– Пробовал, – буркнул Биллинг, – так себе. На мой взгляд – слишком помпезно.

– Возможно. Однако нельзя отрицать его функциональных достоинств.

Биллинг только крякнул, припомнив, как ерзал по неудобному, сверкающему огнями сиденью где-то на верхотуре, метрах в десяти над полом, никак не меньше.

– Нет, в самом деле очень полезный интерьер, если хочется побыть одному. Он как-то сразу намекает гостям о нежелательности визитов. Меня, к примеру, совершенно не вовремя пыталась посетить командорша, а там, если помните, канал такой весь в тумане вокруг кресла на возвышении. Так вот, командорша нашего уровня в этот канал и бухнулась.

– Ну, я понимаю, ты ей помог немного? – встрял Штимер. – Она вроде как до сих пор без сознания.

– Она мешала, – пожал плечами Философ. – Я работал с Инструментом, и на сей раз это привлекло какое-то ненужное внимание. Сначала появился персонаж под дверью, все ходил, что-то вынюхивал. Я думаю, он вроде тебя, есаул, чего-то чувствовал. Так вот, он все маячил на дверном мониторе, и в конце концов я решил не обращать на него внимания. И только вернулся к работе, смотрю – в коридоре толпа санитаров, персонажа увозят, а командорша уже ко мне в каюту заходит. Запросто так, как к себе, и по всему видно, что выгнать ее быстро не получится. Вот я и подумал, что хорошим выходом будет, если мостик через канал вдруг не выдержит, а сам канал окажется глубже и опасней, чем кажется. И действительно, решение оказалось достаточно эффективным.

– А все-таки как вы это делаете? – неожиданно подала голос Ольга. До этого момента она сидела сжавшись, молча и неподвижно, только иногда бросала быстрые взгляды по сторонам.

– О-о! Искренне рад услышать вас голосок, а то я уже забеспокоился, – в тоне Философа не было и намека на радость или беспокойство, – не случилось ли чего с моим потенциальным биографом?

Ольга повернулась и в упор посмотрела в уцелевший глаз Философа.

– Чушь! И мы оба это знаем. Никакого биографа не будет! Но я так и не услышала ответ на вопрос.

– Замечательно. Я же говорил: прекрасная смесь – юность, красота и отваги не занимать, хотя пессимистка. Так в чем вопрос? Я же теперь классический натуральный маг. Мои желания исполняются. Вот и все.

– Что, все подряд желания?

– Разумеется, нет. Когда у меня появился Инструмент, я довольно много экспериментировал. Однажды мне показалось любопытным посмотреть, что будет, если взорвется парочка звезд. Я выбрал мишени. Инструмент вибрировал, менял окраску, чирикал по-птичьи, и ничего. В итоге он покрылся льдом и оттаивал потом неделю. Таким образом выяснилось, что я маг, а не Бог, – Философ повернул левую руку ладонью вверх, и Биллинг вновь увидел тянущиеся из ее центра тончайшие серебристые нити. – Но что-нибудь в пределах более или менее разумного…

Свет начал угасать. Краски выцвели. Теперь Биллинг ясно видел паутину. Ее нити – прямые или завитые в спирали, спутанные в лохматые пряди и тонкие, как струны, налились белизной. Силуэты людей стали неподвижными темными манекенами, и только Философ светился, как хрустальный потрескавшийся сосуд, полный мерцающего тумана. В качестве затычки на сосуде лежал паук. Перевернувшись лапами вверх, он продолжал потихоньку выплетать новые узоры, и крохотная белая звезда в его брюхе разгоралась все ярче. Биллинг осознал, что сам по уши укутан ажурной сетью, но не испугался, наоборот, ощутил приятную сопричастность к этой новой силе. Он вспомнил слепого рахата, что висел где-то на небесах вниз головой и его длинные рыжие волосы. Конечно, это были те же самые паутинки, только слабенькие, по сравнению с нынешними – совсем ничтожные. Биллинг смотрел на нити, из которых паук ткал полотно, и в каждой чувствовал неспешный, титанический пульс. Он вздохнул поглубже, вбирая в себя ощущение этого медленного потока, на мгновение почувствовал себя благодарной, приобщившейся к общему могуществу, песчинкой… и вдруг затосковал.

Всю жизнь он чистосердечно презирал тех, кто вступал в банды, партии, в какие-нибудь объединения, только чтобы спрятать личное убожество за спину коллективной отваги и целеустремленности бегущего стада. Он полагал стыдным разменивать собственную жизнь на азарт соучастия. Но оказалось, соблазн почувствовать себя частичкой грозной силы может быть сильнее стыда… ну, почти сильнее. Биллинг прикусил губу – на секунду померещилось, что вокруг ликующая толпа и улыбающийся Консул на трибуне, и только он, как последний диссидент, сомневается, зачем надо радоваться глупым и опасным консульским амбициям. С чего он, черт побери, взял, что здесь вообще есть чем гордиться?

Биллинг с подозрением оглянулся – трудолюбивый паук по-прежнему вышивал узоры, белая сеть потихоньку густела, мерцающий туман сочился сквозь трещины в сосуде. В этом пейзаже позитива было не больше, чем на кладбище. С другой стороны, не обращать внимания на текущую вокруг бодрую силу тоже не получалось. Каждый вдох наполнял чистой энергией. Как посреди той угрюмой равнины под двумя желтыми лунами, жар, что теперь он держал в себе, наполнял сладким ощущением могущества.

Чуть погодя он поймал себя на том, что пытается прокусить насквозь собственную губу, и дело было не в сладком могуществе и не в венценосном Консуле – энергии стало слишком много. Теперь Биллинг чувствовал себя перегревшимся двухъядерным котлом, закупоренной цистерной посреди огня, раздувшимся до отказа воздушным шаром, короче, тем, что может тупо взорваться, если срочно не сбросить давление. Он попытался вспомнить, как получилось тогда, на равнине, что вся сила в один миг куда-то делась.

Он шел по заиндевелой тропинке, а потом просто оглянулся, увидел вязкий оранжевый свет, густым киселем выливающийся сквозь дверной проем, и удивился, что купол медмодуля все еще так близко…

Биллинг принялся, насколько позволяла паутина, вертеть головой, не нашел ничего оранжевого или похожего хотя бы отдаленно на медмодуль, зато ощутил совершенно явственно освобождение. Где-то с беззвучным хлопком распахнулись окна, холодный ветер из реального мира сдул случайные мысли, и, кроме того, заныло под ложечкой. «Все. Когда знаешь все – думать не о чем», – пробормотал Биллинг. Сила свободно изливалась наружу, далеко за срез привычных представлений, открывая доступ к прямой истине, такой же, как тогда на «Небесах» – мгновенный и неуправляемый.

Безраздельная территория ответов, где нет места вопросам, где можно лишь расслабиться и следовать за беспечным солнечным зайчиком, выхватывающим из окружающего сумрака куски реальности.

Теперь инспектор знал, почему с ним стали приключаться ненормальные сны и откровенные глюки наяву. Тому было две причины. Одна случилась на «Небесах», когда он, вцепившись в рахатову косичку, застрял неловко в том холодном, вредном для душевного здоровья тумане. Другая причина – Философ со своим пауком, без передышки выплескивающим в воздух… слепры. Ну, конечно! Те самые – сверхмощные, первичные, молочно-белые слепры, о которых говорил Прыгун. Дышать этим воздухом Биллингу в нынешнем состоянии – с прохудившейся броней здравого смысла, с поломанными фильтрами привычных представлений, было все равно что пить наркотик прямо из того потрескавшегося хрустального сосуда. Теперь он знал, откуда взялся «бармен-смотритель». Конечно, никакая это не потусторонняя сущность, а всего лишь внутренний фантом, защита, выставленная сознанием, чтобы вновь не угодить в ту безнадежную ватную пропасть. По тем же двум причинам защита оказалась чересчур продвинутой в плане интуиции и всяческих прозрений и немного заносчивой по характеру, но в целом с задачей справлялась… А что касается причитаний на тему «Был шанс предоставлен, а ты все проворонил, свернул не туда» – так пустое это! Ну, дошел бы он до того Прохода, ну стал бы рахатом и что?! Конечно, заманчиво научиться за внешней оболочкой событий видеть реальную многослойность мира, различать живое течение слепров, понимать узоры будущих возможностей, но все это ничто перед грубой Силой Философа.

А еще он ясно увидел ущербность того, что Философ гордо именовал Инструментом. Паук не только выполнял роль линзы, собирающей Свет, в основном это была тончайшая, многоуровневая система предохранителей, теперь почти разрушенная неосторожными мыслями Философа. Отдельные защитные элементы все еще работали, но в целом все шло вразнос. Философ и паук составляли теперь единый механизм, и то, что происходило с фигурой Философа, было лишь слабым побочным эффектом тяжелых и уже необратимых внутренних повреждений всего механизма…

– Го-оспо-один и-инспе-е-ектор, – донесся издалека утробный, замедленный голос. Биллинг вздрогнул, попытался определить, откуда исходит звук, и с удивлением осознал, что не может крутить головой. Потом его отпустило, сведенная судорогой шея расслабилась, из ушей вылетели пробки, и никакой паутины перед глазами больше не было. Вернулось нормальное освещение и вещи приобрели прежний вид.

– Господин инспектор, – повторил Философ, – у вас довольно странный взгляд. Должен признать, что мне и самому приходилось слышать эту фразу. Говорили что, когда я смотрю на собеседника, у меня аналитический взгляд ученого, изучающего какую-нибудь мошку или мокрицу. Теперь я вижу: это производит довольно неприятное впечатление. Я тут для нашей милой дамы собрался было продемонстрировать кое-какие возможности…

– Для меня не надо ничего демонстрировать, – голос Ольги звенел, как натянутая струна, – я уже насмотрелась! Я спросила, КАК вы это делаете?

– Из уважения к вашей красоте повторю: я – маг. Мои желания исполняются, причем сразу и со всеми вытекающими последствиями. Как раз эти последствия, я бы назвал их побочными эффектами, и причиняют иногда некоторые хлопоты или неудобства. К примеру, когда я прогуливался по аллеям Третьего яруса, мне пришло в голову, что тамошний воздух излишне жарковат. Безусловно, сразу стало прохладнее, но следом, естественно, пошел не запланированный мной дождик. А когда я счел утомительным постоянный и незаконный, кстати сказать, надзор надо мной со стороны лунитов, я его отключил. Может, они и не наблюдали конкретно за мной, но все технические возможности у них имелись, вот их я и удалил. И что же? Следом упала вся инфраструктура внутренних систем связи, а заодно с ней и системы контроля доступа. Вы не заметили? Ни один замок не работает, можно по всему кораблю гулять, хоть на внешнюю палубу, хоть в гости к лунитам. Или вот, опять же, к примеру, я немного убавил мощности нашим двигателям, так они чуть вовсе не взорвались, – Философ пожал плечами, и Биллинг вновь отметил про себя, насколько левое плечо массивнее правого, – нам, магам, видимо, тоже свойственно ошибаться. Да, кстати, инспектор, вашу стерегущую систему я тоже отключил. Просто чтобы потом не отвлекаться.

– Насколько я понял, вы никуда сейчас не торопитесь, – ровным голосом проговорил Биллинг, – и в настроении сначала поговорить, а не убивать нас тут сразу.

– Совершенно верно. Во всех смыслах.

– Тогда расскажите о креофитах. Полагаю, уже не осталось смысла в тайнах.

– Хм-м-м, – щуря уцелевший глаз, Философ уставился на Биллинга, – жаль, что мы с вами раньше не побеседовали…

Иней все еще толстой шапкой покрывал края пробоины, соединившей холл каюты четыреста двенадцать и коридор Четвертого уровня в одно странное помещение, но большая часть стены уже совершенно оттаяла. На полу под ней образовалось несколько луж. Капли, время от времени срывавшиеся с мокрого потолка, падали или прямо в эти лужи или мимо – на мягкое покрытие пола. И звук от этого получался то как звонкое бульканье, то совсем глухой. Биллингу казалось, что он слышит таймер обратного отсчета – три звонких удара, а четвертый – глухой, потом опять три звонких и неумолимый завершающий – тупой и почти окончательный…

– Надо кое-что поправить. Я, видите ли, жду друзей. Они рядом, на другом корабле, и скоро уже будут просить лунитов обеспечить мне переход с борта на борт. А без работающей связи эти забавные луниты, чего доброго, и приглашение передать не смогут.

Философ приподнял левую руку ладонью вверх. Биллинг увидел серебристые черточки над ней и торопливо отвел глаза в сторону. Ему вовсе не хотелось снова очутиться в темном, наполненном паутиной мире.

– А я вижу: магу для исполнения желаний надо что-то рукой делать, – заметила Ольга, – может, все-таки еще чего-нибудь надо?

– А я как-то сомневаюсь, что луниты в открытом космосе так радостно стыковку начнут, – усмехнулся Штимер.

– А я слышу: оба фанатика своего дела заговорили дружно, – Философ удовлетворенно кивнул головой, – это радует. Насчет руки – интересное замечание, надо будет проследить. Думаю, это просто по привычке. А насчет радости лунитов – полагаю, у моих друзей найдется достаточно аргументов. Луниты будут в восторге.

Браслет на руке Биллинга ожил. Звонкий голос миэмки, наверное, услышали в самых дальних закоулках Четвертого уровня.

– Инспектор, это Фэ. Есть новости…

– Подожди! – Биллинг принялся тыкать в сенсоры браслета, пытаясь убрать громкий звук.

– Это срочно! Атташе с Розы либо уже мертв, либо вот-вот умрет…

– Я знаю, – проворчал Биллинг, продолжая безуспешно сражаться с браслетом. – Я тут не один.

– Ага, – тоном ниже откликнулась Фэ, – но в любом случае, знай – мы ни при чем. Это дело джанов. Мы там, в каюте для командора, намек оставили – знак на картине…

– Дело джанов живет, и всегда будет жить, ибо гармония вечна, – провозгласил уцелевший джан, продолжая все так же смотреть в точку перед собой.

– О-у, это Элимон у тебя в гостях?

– Можно и так сказать, – откликнулся Биллинг, – ни черта не могу найти, как здесь громкий звук убрать!

– А пусть слышит. Я тебя видела, Элимон, в каюте у атташе. И знаю, о чем ты со своим подельником болтал. И не надейся – я была не одна.

– Правосудие свершится! – торжественно объявил джан. – Мы милосердны, но долг и справедливость пылают в наших сердцах неугасимым сиянием!

– Красиво говорит, – негромко заметил Философ, – сразу видно, что мелкий жулик. А господин Крнгутгроссвор’лорд, видимо, доигрался.

– Кто не исполнил обещанного – слаб! Кто просит плату за неисполненное – глуп! Кто предал – будет казнен!!

– Вот-вот. Ты это командору нашему расскажи, – подхватила Фэ, – ему понравится.

– Такая высокая цена подарка и никакой благодарности, – с неожиданной горечью сообщил джан, – а командор эмоционально уже вовлечен. Для успеха дальнейшей работы с ним откат был бы крайне нежелателен.

Элимон замолчал так же неожиданно, как начал говорить и вновь застыл в полной неподвижности.

– Я что-то не поняла, – протянула Фэ, – что у вас там происходит? Я, пожалуй, позже свяжусь.

Биллинг еще некоторое время тыкал пальцем в замолчавший браслет, но скорее по инерции, чем надеясь действительно разобраться в его управлении. Маленький зеленый огонек так и остался гореть.

– Мы остановились на креофитах, – напомнил Философ, – связь заработала, и поскольку в самом скором времени я буду слишком занят для праздной болтовни, хочу напоследок насладиться беседой и сейчас готов удовлетворять ваше любопытство.

– Валяй, рассказывай, – Штимер скептически усмехнулся, – а мы уши развесим.

– Если возможно, с самого начала, – попросил Биллинг, – насколько я понимаю, вы давно готовили эту операцию.

– Давно. И давно уже провели бы, если… – тут Философ покосился на Штимера. – Если бы не досадное недоразумение с пещерными мышами. К сожалению, планы пришлось отложить, зато у меня появились неожиданные и поразительные горизонты. А тем временем на одного из моих людей вышли конкуренты. Конкретно этот самый атташе и вышел с заманчивым предложением украсть много-много креофита. По некоторому размышлению я решил не мешать. Как говорится, молчание не всегда доказывает присутствие ума, но доказывает отсутствие глупости[22]. С течением времени я выяснил, кто заказчик. В принципе, меня все устраивало. Конкуренты в поте лица трудились над планами. Местная полиция, занятая текущими подвигами, обо мне постепенно забывала. Я осваивал новые возможности. И тут, прямо скажем, некстати один влиятельный журнал преподнес уважаемой публике сенсацию. Как сейчас помню, статейка называлась «Следы ведут на Корону».

– Значит, все-таки та моя статья, – пробормотала Ольга.

– А как же! «Международный синдикат контрафактистов свил гнездо на далекой планете! Журналист Виктор Блюм близок к разгадке страшной тайны этого самого гнезда!!» Все в таком роде. Со стороны Блюма было, мягко говоря, неосторожно торчать на Короне в тот момент, когда собственный журнал такую пулю отлил… или это целиком ваша инициатива была? Может, он даже просил ничего не печатать до его возвращения, а? Почему вы так вдруг побледнели?

– Ну, положим, Блюма ты убил не из-за статьи, – решительно и, на взгляд Биллинга, излишне горячо возразил Штимер. – Он тебя выследил там, у Большого Лабиринта, вот ты его и убрал, а Ольга вовсе ни при чем.

– Все-таки правоохранительные органы не так глупы, как иногда кажется. Ты частично прав. Сама по себе статейка – ерунда, очередная совершенно дохлая «утка». Твое начальство, безусловно, так и доложило наверх, но немного все-таки встрепенулось. А потом этот Блюм действительно как-то выследил меня в тех развалинах. Все одно к одному, пришлось побеспокоиться.

– А механика того из гостиницы для красоты подставил? Ты ж его в темную на убой послал.

– Вот вопрос: что лучше – благородство или эффективность? Дилемма для дураков. Честные простофили всю жизнь думают, что им просто не везет, подлецы эффективно вылезают на самый верх и потом удивляются: отчего это вокруг одни моральные уроды, и никто никого в грош не ставит?! – Философ наставительно помахал пальцем. – Мне полезней было дать вам побегать за механиком, а то сидели бы до сих пор и тужились над загадкой: «Кто же Блюма придушил?» А тебе в данном конкретном случае вообще грех жаловаться – орден получил, хоть и без Крылышек. Или без Крышки? Не помню.

– Ну, это ты у нас с крылышками. Ангелок почти что, – разозлился Штимер, – живописец великий – чужими жизнями. Весь такой опасный и непредсказуемый. Спасайся, кто может! У нашего крокодила понос – не сожрет, так обгадит.

– Ты, есаул, интересный собеседник, когда молчишь, – скривился явно задетый за живое Философ. – Ты не пробовал вкус драйва без сожалений и границ, когда нет запретных целей, а польза – только повод!.. Колючий ветер не про тебя…

– Чем справедливее устроено общество, тем меньшую ценность имеет свобода индивида, – громко сообщил джан, – атташе самоуправно отклонился от плана, а между тем своеволие одного обесценивает труд многих, ибо разрушает гармонию совместного усилия.

Джан умолк, и в повисшей тишине Биллинг вновь ясно услышал звук капель. Ритм не изменился – три звонких и после паузы глухой удар. Разве что завершающий удар капли стал еще глуше и сильней. Замершие было пальцы Философа снова принялись шевелиться. Биллинг мог бы поклясться, что они дергаются в такт с каплями и что Философ вовсе не замечает этих движений.

– А вот и представитель конкурентов, – Философ сделал жест, словно представлял широкой аудитории медиа-звезду, – неподражаемый господин… Элимон, если я правильно помню. Великий и, само собой, ужасный. Истинный автор креофитового ограбления. Что ж, Элимон, порадуй, расскажи, какой был план.

– На первом этапе свет истины был донесен до полиции Короны. Однако никто из тех, в ком мы пробудили любовь к Гармонии, не имел отношения к охране креофитов, и мы длительный период совершали ожидание, – джан на пару секунд замолчал, как бы вновь переживая то, по-видимому, тоскливое время. – На втором этапе одному из новых Просветленных удалось наконец обнаружить возможность. Атташе республики Роза, дабы избежать возможных неприятностей, связанных с его не вполне корректной, с точки зрения местных законов, коммерческой деятельностью, в личной беседе рассказал Просветленному о реальной возможности экспроприации некоторого количества сырых креофитов. Основой всего предприятия мог стать контакт, установленный атташе с одним из охранников транспортной службы Северного рудника.

– Сколько же вас, желающих, – проворчал Штимер, – и что, этот атташе бегал, как простой исполнитель?

– В обязанности атташе перед началом операции входило: во-первых, снабдить бортового стрелка отравленными галетами для нейтрализации остального экипажа грузовика, во-вторых, доставить скутер с установленной в нем кварковой миной к точке приземления стрелка. В ходе самой операции он должен был транспортировать креофиты от точки сброса до назначенной охолуйной лавки. На борту «Лотоса», в качестве компенсации за участие в операции атташе получал весь груз турберов, находящийся в охолуях.

– Колоссально! И он радостно на все согласился?

– Просветленный не оставил ему иного разумного выбора…

– А миэмки? – вмешался Биллинг, которому наконец удалось победить собственный браслет – зеленый огонек в его недрах все-таки погас. – Вы их использовали?

– Точность выражения мысли отражает точность самой мысли, – джан, по-прежнему ни на кого не глядя, одобрительно кивнул головой, – да, миэмки были использованы.

– Это начинает утомлять. Излагай быстро и по существу, – не повышая голоса, приказал Философ.

– Часть плана, связанная с проносом креофитов на борт «Лотоса», разрабатывалась Просветленным, – заторопился джан. – Невозможно было заранее точно определить момент, когда местные власти начнут проверять на крео-фон входящих пассажиров. Поэтому атташе категорически отказался лично заносить креофиты на борт. Решено было использовать курьеров, незаконно провозящих турберы. Просветленный, по роду службы, мог это устроить. То, что курьером окажутся миэмки, никто не знал, однако это не имело существенного значения. В любом случае они считали, что провозят только турберы. После старта мы должны были встретиться здесь на борту и обменять контейнеры, в данном случае дудки охолуев, на некоторое количество денежных знаков…

– Стоп, стоп, стоп! – замотал головой Штимер. – Ничего ни разу не сходится. Во-первых, чересчур сложно: стрелок сбрасывает груз атташе, атташе – миэмкам, миэмки – вам, и вы еще взрываете стрелка и вдобавок еще турберы тащите. Во-вторых, при таком раскладе нет вам никакого резона этому атташе платить, как не было резона и стрелка убивать.

– Атташе не должен был встречаться с миэмками, – возразил джан. – Он должен был просто занести камни в охолуйную лавку.

Страницы: «« ... 1213141516171819 »»

Читать бесплатно другие книги:

К середине II века до н. э. почти всё Северное Причерноморье было захвачено неустрашимыми и жестоким...
В один из ненастных вечеров в ворота имения графа Бутурлина постучал одинокий всадник, одетый в камз...
1914 год. Тайно переброшенные на помощь туркам германские крейсера «Гебен» и «Бреслау» застают русск...
«Библия похудения! Вот как бы я назвала новую книгу известного и авторитетного диетолога Риммы Васил...
Ноябрь 1824 года. Катастрофическое наводнение в Петербурге. У императора Александра Павловича, снеда...
Жанну-Луизу де Бельвиль де Клиссон англичане восхищенно называли Бретонской Львицей, а французы – в ...