Командировочные расходы Бенгин Николай
– Тем более. Еще и лавка!
– И я сомневаюсь, – вставил Биллинг, – чтоб миэмки хоть что-нибудь вам отдали за любые деньги.
– План был сложен, но вполне исполним, – ровный голос джана чуть дрогнул, – на назначенную в местном казино встречу с миэмками пошел бы не я, а брат. Что касается атташе, то, к сожалению, он не вполне доверял нам – скрывал точные координаты сброса креофитов и, кроме того, собирался запечатать груз в специальный детонирующий пенал, шифр от которого сообщил бы только после окончания расчетов.
– Ни черта не отдал бы он никому эти камушки, ни в пенале, ни без пенала, – заявил Штимер, – нипочем бы не отдал, пока свое не получил. Сам бы на борт пронес и потом условия ставил.
– Мы допускали этот вариант, – неожиданно легко согласился джан, – в таком случае брату не было нужды встречаться с миэмками, поскольку реальная цена их турберов примерно соответствовала плате, которую они должны были получить якобы только за транспортировку, и эти деньги пригодились бы для расчетов с атташе. Возможно, сам атташе предполагал радикальное изменение условий сделки, однако его бы ждало разочарование. В любом случае он поступил по-другому. Он не понес камни на борт и не отнес их в лавку, вместо этого он явился к дому Просветленного и отдал их ему прямо в руки. Таким образом он поставил под удар не только исход операции, но и безопасность Просветленного, уже доказавшего свою полезность. Тем не менее Просветленному удалось обеспечить доставку креофитов на «Лотос».
– Так, Гро – Просветленный? – Штимер поглядел на неподвижно лежащее тело. – Шустрый, однако, был паренек.
– Да, – сдержанно кивнул джан, – этот человек стал Просветленным.
– Но не единственным, – хмуро подсказал Биллинг, – далеко не единственным.
– Да, многие всем сердцем чувствуют правду, которую мы несем…
– Бла, бла, бла… и так далее, – усмехнулся Философ, – проще говоря, у них очень внушительная агентура. А этот атташе, он меня испугался. Я все время наблюдал за этими друзьями, особо не вмешивался – только своего оперативника предупредил о мине в байке. А так – ничему не мешал. На самом деле я и атташе не хотел пугать. Это само собой получилось. С момента сброса я не выпускал камней из виду, но, как уже рассказывал уважаемому есаулу, само наблюдение не доставляет хлопот, но стоит захотеть рассмотреть что-то почетче, меня замечают. Иногда это приводит к нежелательным последствиям, – Философ поправил грязную повязку на лице, – в данном случае атташе, заметив меня, ударился в панику.
– Что ж твой оперативник стрелка не предупредил? Без трупов никак? – ехидно осведомился Штимер.
– Стрелок и есть мой оперативник, – пожал плечами Философ, – достаточно ценный и перспективный, с собственной бригадой и хорошим прикрытием. Уверен, что он в порядке. Ты, есаул, упорно считаешь меня злодеем, но те, кто знаком со мной чуть лучше, знают, что я делаю добро.
– Ага, стремишься к добру, весь такой благородный, а убийство – это так, пустяки.
– О великодушии и благородстве пусть болтают жулики да мечтатели. Когда доходит до дела, все они находят тысячу отговорок. Это все штампы, есаул. Вот я, живя в соответствии с разумом, делаю доступное добро обдуманно, по зрелом размышлении и, следовательно, не испытываю необходимости в великодушии, сочувствии или благородстве[23]. Это понятно?
Не найдясь, чего возразить, Штимер длинно, витиевато выругался и покраснел, то ли от злости, то ли вспомнив, что рядом дама. Биллинг, в пол-уха слушая завернувший куда-то не туда разговор, а в пол-уха – неприятный звук капель, пытался осмыслить текущую ситуацию. Истошные вопли Прыгуна, или как его там – рахата, насчет какого-то Кракена, они же явно к Философу относились… Биллинг с досадой потер лоб, пытаясь восстановить в памяти видение… И, опять же, бармен со своими аллегориями насчет дырки в пузыре… Но ничего толкового и конкретного никто в итоге не сказал, если не считать причитаний: «Все пропало, все пропало!» Биллинг с сомнением взглянул на Философа – безусловно, очень и очень опасный тип, явно чего-то ждет, но все и так хуже некуда.
– На самом деле, – Философ широко и неприятно улыбнулся Ольге, – вам, как моему биографу, это полезно знать. Итак! Родился я на планете Плоская Лопатка. Державу нашу постоянно терзали заботы о благополучии подданных и главным образом о неукоснительном их спокойствии. Государственный уклад был самый незатейливый, и система очень проста: никогда ничего прямо не дозволять и никогда ничего прямо не запрещать[24]. Всевозможными делами – и верховными, и что ни на есть житейскими – заправляли комиссии. Великое множество комиссий. И все так ловко было устроено, что решения всякий раз получались анонимными. Это тайна была: кто там чего в комиссии порешал, а говорилось так: «Есть мнение!» И все министры, учителя и судьи всегда знали, какое нынче мнение есть, и неуклонно исполняли. К примеру, вдруг: «Есть мнение, что библиотеки у нас пустуют, а театров недостаточно». Р-р-раз – и все библиотеки посносили, а на каждой площади поставили по театру. Сейчас я понимаю, какое это поразительное чудо – «мнение», способное в один миг воздвигнуть или сокрушить, а тогда я был молод и, соответственно, глуп. Меня это раздражало. Когда должностное лицо в ответ на мои крики о людях и здравом смысле медленно поднимало палец вверх и говорило веско: «Есть мнение», – я не понимал, что это и есть Высокая магия в действии. В конце концов я сбежал с родной планеты от бесстыдного, как мне тогда казалось, государственного идиотизма. Со временем я убедился, что такое чудо есть везде, хотя, может быть, и не в столь откровенных формах. И вот теперь я не только проникся величием этого феномена, но и овладел им, причем заметьте себе, – Философ неожиданно подмигнул Биллингу единственным глазом, – безо всяких тюрем, губернаторов и прочего административного ресурса. Мои мнения мгновенно исполняются…
Каюту ощутимо качнуло, будто лайнер налетел на небольшое препятствие. Большой кусок изморози, скользнув с края пробоины, звучно шмякнулся на пол. Потом качнуло еще раз, сильнее. Биллинг и Штимер, имевшие некоторый опыт полетов на боевом корабле, хмуро переглянулись – так качало спасший их линкор, когда со всем уцелевшим Генштабом на борту он прорывался сквозь строй вражеских крейсеров.
– А вот и мои друзья, – буднично сообщил Философ, – значит, скоро объявят посадку.
– Похоже, твои друзья лупят по лайнеру, – Штимер задрал голову к потолку, словно хотел разглядеть сквозь него космическую схватку, – они что, на абордаж идут?
– Нет, конечно. Они лупят, как ты изволил выразиться, не по лайнеру, а пока лишь по защитному полю. Вот когда оно истощится, тогда и одного снаряда хватит. И никакого абордажа. Они просто намекают непонятливым лунитам, что шутки кончились, и приказы надо выполнять.
– Да-а, – протянул Штимер, – ты что-то говорил про пересадку на ходу. Значит, пора прощаться? А я, признаться, так и не понял, откуда у нашего Гро камушки оказались.
– И я, признаюсь, есаул, этих подробностей не знаю. Да и не хочу, потому что значения не имеет.
– Добыв креофиты, Просветленный с именем Гро должен был поместить их в шкатулку, находившуюся, как ему было указано, в примыкавшей к холлу комнате, – джан вещал как всегда громко и ни к кому конкретно не обращаясь, – после незапланированного выстрела все внутренние помещения оказались отрезаны от холла, и Просветленный не смог совершить…
– Заткнись, – буркнул Философ. Склонив голову, он уставился на собственные руки, потом сжал левую в кулак, так что побелели костяшки пальцев. Стиснутые в кулак пальцы продолжали понемногу шевелиться и явно не по воле Философа.
– А тот красивый шар, где он? – небрежно поинтересовался Штимер.
– Забавно, – Философ разжал кулак и опустил руки на стол.
– Помнишь, ты мимо меня по коридору шмыгнул? Ты его двумя руками нес. Шар такой радужный и, похоже, увесистый. Я тут подумал – наверно, ценная вещь. Не стал бы ты надрываться по пустякам. Это ведь и есть та штука из Старого Города?
– Забавно, – все так же без выражения повторил Философ.
– Шар-то здоровый, – настойчиво продолжал Штимер, – в карман не спрячешь. Куда ж он делся-то?
– Штим? – Биллинг в замешательстве оглянулся на есаула. Упорство, с которым тот талдычил о каком-то радужном шаре, казалось инспектору совершенно ненужным и раздражающим.
– Ты понимаешь, Бил, у нашего Философа есть такой специальный шар, – Штимер показал руками, – размером примерно как шлем нехилого пехотинца, а цветом…
– Хватит, Штим! – Биллинг не мог понять, почему, но слова Штимера доставляли ему почти физическую боль.
– Ну, ты слушай. Это не просто надувной радужный шар…
Биллинг почувствовал, как где-то под горлом напряглась растянутая до отказа жилка. Еще чуть-чуть – и она лопнет, и всему конец. Может и не всему, но ему точно конец. Он вцепился взглядом в руку Философа, как утопающий хватается за любую соломинку. Рука как рука, только пальцы ходуном ходят. Так они у многих дрожат…
– А это интересно, – Философ в упор разглядывал инспектора, – я встречал людей, чувствующих мой дар. Далеко ходить не надо – вон есаул сидит. Как я чего сделаю – так его плющит не на шутку. Говорит, что вонь чувствует, я думаю – врет. Но, с вами, уважаемый господин Биллинг, по-другому. У вас нервный вид академика, взирающего на бестолкового аспиранта, до крайности уже надоевшего. Вы сами, случайно, не маг?
– Отнюдь.
– Вы же понимаете, о чем я? – в голосе Философа отчетливо послышалась злость.
Биллинг мельком взглянул на круглую, как шар, голову Философа и снова торопливо опустил глаза. Живущие собственной жизнью пальцы на левой руке Философа начали медленно собираться в кулак.
– Ты интересовался шариком, есаул, – негромко, но как-то гулко заговорил Философ, – да, это и есть Инструмент. И он теперь всегда со мной – внутри меня, если хочешь знать. Это не очень приятно, и слегка утомительно, как трехдюймовая форсунка, которую невозможно выключить. Ты когда-нибудь держал в руках кварковую форсунку? Нет больше никакого шара. Я сам себе Инструмент. Начинается мое время. А с вами, что ж… приятно было поболтать напоследок.
Каюту вновь качнуло. Где-то вдалеке прерывисто загудела сирена. Потом она смолкла, голос диктора громко и неразборчиво прочел какое-то объявление. Биллинг во все глаза смотрел на собравшуюся в кулак руку и видел Шар. Больше ничего не было. Только эта гладкая, переливающаяся цветами побежалости поверхность и в самой ее середине круглое окно, за которым ночь. Жилка под горлом лопнула, но он не умер. Наоборот, даже дышать стало легче. Да, конечно, внешность – это только видимость. Глупо отвлекаться по пустякам. Рука с дрожащими пальцами – это видимость, но и темный паук под ней – тоже лишь видимость, на самом деле это все тот же Шар. Но и Шар – не более чем пелена, а под ней… Вывернутый луч. Власть. Неограниченное искажение. Другая реальность. Всеобщий и конкретный такой Кракен.
Теперь Биллинг мог рассмотреть картинку со всех сторон. Вот тело Философа – ущербное и ослабевшее от потерь. Вот его разум в виде хрустального сосуда, когда-то острого и многогранного, теперь – сплошь в трещинах, истекающего белыми слепрами и тоской. И, конечно, неправда, что он сам себе Инструмент, и что время его начинается – тоже неправда. Биллинг повертел картинку и, скользнув взглядом в ее прошлое, снова увидел округлый кабинет с массивным высоким столом посередине, а за ним человека в кресле с резной спинкой. Правой рукой человек упирается в стол, будто изо всех сил пытается оттолкнуться, левой, наоборот, тянется вперед к лежащему рядом с высоким бокалом шару. Он не просто хотел новую руку, он желал объединиться с Инструментом, а потом взял да и засомневался. Это ж, как дразнить куском мяса в глухом лесу голодного рангутанга. Искры, быстрые черные искры все гуще летят из шара прямо в обрубок руки… Легкий хлопок, и шара больше нет. Что-то темно-серое, похожее на плавник морского животного или, может, на большой влажный язык, тянется, начинаясь от запястья, вперед, шлепая и елозя по столу. Лицо человека стало почти таким же белым, как волосы, но Биллингу хорошо видны упрямо сжатые губы, стиснутый изо всех сил кулак здоровой руки, капли пота, текущие по изуродованному лицу… Шлепанье прекратилось, серый язык распластался на столе и начал медленно, почти незаметно съеживаться в нормальную на вид руку.
Вот так просто: тихий хлопок, и Кракен уже в распахнутой настежь двери. Хотя не такой уж и тихий. Штимер, например, услышал и сразу помчался сломя голову. Многие, наверно, услышали…
Биллинг вернулся к текущей картинке. Вот она – четкая граница между миром и Кракеном, идущая прямо по краю элегантного рукава. Граница, отделяющая живой материальный мир от пространства, где ни для чего не нужно никаких причин, где вечные истины – лишь бегущие узоры Света, где само пространство – личность.
Биллинг безрадостно усмехнулся – то, что он так старался выкинуть из головы – настоящее обличье нашей Вселенной, чуть мелькнувшее в круге вывернутого луча, представало теперь со спокойной очевидностью факта. Мир со всем его величием и богатством оказался кривым, морщинистым пузырем, скользящим куда-то по бесконечной плоскости, точнее не самим пузырем, а его раздувшейся, полной изъянов поверхностью. Один из таких изъянов – провалившийся глубоко внутрь, похожий на след циклопического лезвия шрам выглядел особенно неприятно. В глубине его отчетливо просвечивала белым истончившаяся оболочка слепров, но, что самое нехорошее, шрам жил какой-то своей хищной жизнью! Сквозь клубящееся багровое марево Биллинг смутно различал движущиеся вдали контуры других пузырей, но упорно пытался вернуться назад, к тому, что выглядело как обычная, хоть и сильно скособоченная человеческая фигура. Философ! Он и есть лезвие мира. Слепры, те самые – цвета парного молока, бьют из него сплошным, сокрушительным потоком…
Сфокусированный на сознании Философа древний механизм Шара, постепенно разгоняясь, как вышедший из-под контроля допотопный ядерный реактор, выдавал все больше абсолютной Власти в единицу времени. Встроенные мудрыми лохами многочисленные уровни защиты приказали долго жить, и теперь уже все без исключения мысли Философа немедленно реализовывались, калеча не только его самого, но и окружающее пространство. И главная опасность была уже не в Философе. Сам Шар, потерявший внутреннюю целость, ослабевший от рвущейся сквозь него Силы, представлял куда большую угрозу. Одна неосторожная мысль – и он взорвется мириадами брызг, быстро и необратимо превращая все разумные и полуразумные существа Вселенной в сброд безумных демиургов. Каждый, кто способен осознать себя, отличить «я» от «не я», обретет внезапную и сокрушительную, как вспышка сверхновой, Власть. И тогда вот оно – неограниченное искажение, другая реальность и всеобщий Кракен. Настанет время чудес. Любые случайные мысли с неудержимостью катастрофы примутся менять мир вокруг себя. Начнет сбываться несбыточное. Наивные мечты и ночные кошмары заполнят горизонт… и, разумеется, этот фейерверк продлится недолго. Вселенная попросту лопнет, разлетевшись бессмысленным мертвым дымом, или схлопнется в точку сингулярности…
Конечно, мир погибнет не навсегда и когда-нибудь вновь возникнет в виде новенького и может быть более симпатичного пузыря. Чуть погодя, по космическим меркам, родятся и расцветут новые цивилизации. А пока можно напоследок послушать, как звонко падают капли в большую, натекшую на пол лужу.
Громкий, поставленный голос диктора рывком вернул Биллинга к нормальному восприятию окружающего мира:
– Господин Леонид Рог Брскотгроссхам’цар, командир люкслайнера «Лотос» убедительно просит вас пройти к резервному шлюзу, расположенному на Северной стороне Второго пассажирского яруса. Персонал судна готов обеспечить вам наиболее удобный и быстрый переход.
– Ага, похоже – зовут. Мудрые луниты откликнулись на просьбу моих помощников, – Философ, неторопливо поднявшись на ноги, всем корпусом повернулся к Стайн. – Итак, пришло время выбора. Вы отправляетесь со мной в качестве биографа, секретаря и веселой подружки, или остаетесь здесь, к моему искреннему сожалению, навсегда?
– Пожалуй, останусь.
– Что ж, как говорится, жизнь манит нас тысячью ожиданий, из которых почти ни одно не исполняется. А исполненные ожидания почти всегда приносят разочарования, потому что только ожидаемая радость есть радость истинная[25]. Прощайте. Меня действительно не радуют лишние трупы, но согласитесь, я был слишком откровенен. Есаул, у тебя последняя возможность пострелять. Итак?
Штимер, поигрывая тяжелым стволом, тоже поднялся. Прищурившись, он окинул взглядом врага, расставил зачем-то пошире ноги и плавно поднял пистолет.
Биллинг понял, что время для размышлений кончилось. Оружие само по себе бессильно. Лазерный удар безвредно утонет в этой, все еще похожей на человеческую, но уже сильно скособоченной фигуре. В любой самой мимолетной мысли Философа сейчас больше силы, чем во всех двигателях всех люкслайнеров мира.
– Давай, – Философ, усмехнувшись, медленно развел руки, словно собираясь обнять всех присутствующих, – но мы оба знаем, что меня убить невозможно.
– Возможно, – будто издалека услышал Биллинг собственный голос, – если срезать левую руку ровно по манжету – он умрет. Навсегда.
Штимер, не целясь, нажал курок и мощный длинноствольный лазерник послушно выплюнул очередь. Два разряда прошли мимо, вспоров стену над головой ойкнувшего Петра, но один, самый первый, точно и чисто отрезал левую кисть Философа прямо по линии манжета. В глазах Философа мелькнуло удивление, некоторое сомнение… Редкие, не успевшие растаять снежинки застыли в воздухе. Капли, перестав отсчитывать секунды, замерли на полпути к луже. Звуки исчезли. Философ изумленно смотрел на перерубленную руку. Крови не было. Кисть медленно, как падающая скала, накренилась вперед. А потом Биллингу показалось, что его стукнули по голове, сильно, прямо в темечко. Сквозь разноцветные вспышки в накатившей следом темноте он ясно увидел знакомую стойку с мерцающими бокалами и бармена, небрежно подпирающего ее спиной. Бармен исподлобья и как-то недоверчиво смотрел ему прямо в глаза и вдруг улыбнулся широко и, как юноша, беззаботно.
Философ лежал лицом вниз, и изморозь поблескивала в его волосах. Рядом валялась розовая и совершенно целая кисть левой руки. Пальцы на ней больше не шевелились. Биллинг, не вставая с кресла, попробовал осмотреться. Голова громко гудела, но это было неважно. Он чувствовал, как медленно и блаженно спадает напряжение, словно дальнобойщик, который стиснув зубы, много часов подряд несся в глайдере по ультраскоростной трассе, пока, наконец, не свернул на боковое шоссе и теперь, выключив форсаж, постепенно сбрасывает скорость. Странные мысли, безумные прозрения и откровенные глюки тускнели и, надо надеяться, отправлялись на свое место – в смутные глубины подсознания. Биллинг ощущал блаженную легкость, но вертеть головой, а тем более туловищем было выше сил. Потихоньку скосив глаза, он обнаружил на полу Штимера. Свернувшись калачиком, обхватив голову и, что еще больше напугало Биллинга, выронив пистолет из рук, есаул неподвижно лежал около стола.
– Штим, – с трудом шевеля распухшей губой, проскрипел Биллинг.
– Итак, добро восторжествовало! – в голосе уцелевшего джана звучала вернувшаяся уверенность. – Полагаю, в моем присутствии более никто не нуждается. Я ухожу, но этот прискорбный инцидент навсегда останется в моей памяти. Пожалуй, никогда я не видел средоточие хаоса так близко.
С этими словами Элимон склонился над телом Философа. Легко перевернув его на спину, он выудил из нагрудного кармана ультрамариновый пенал и неторопливо направился к выходу. Биллинг с бессильной яростью смотрел вслед удаляющейся фигуре.
– А что это вы наши камни воруете?!
Джан бросил через плечо взгляд на вскочившего Петра.
– Ты хочешь остановить меня? – ехидно осведомился он. – Наверное, ты – мастер по боевым искусствам. Или нет?
– Я не мастер, – согласился Петр и спокойно разрядил шокер в спину уже шагнувшего было в пролом джана, – но на курок нажимать умею.
Джан как подкошенный рухнул на пол и скрючился так, будто пытался собрать всего себя в одну точку. Из коридора совсем близко раздались шаги, и Петр еле успел выдернуть ультрамариновый пенал из сведенных судорогой пальцев Элимона, когда на пороге возник одетый в камуфляж с бриллиантовыми эполетами командор Первого уровня. Биллинг моментально узнал его по далеко выдающемуся вперед подбородку.
– Всем стоять, – негромко распорядился командор. Петр застыл по стойке «смирно», вытянув руки по швам. Биллинг и не думал шевелиться, Ольга, что-то тихо пробормотавшая за спиной, по всей видимости, тоже.
– Однако! – протянул командор, разглядывая пробоину в стене и полдесятка неподвижных тел на полу. – Здесь неплохо повеселились. Который тут Брскотгроссхам’цар?
– Вот, – Петр махнул шокером в сторону лежащего ничком Философа, – и рука его.
– Вы имеете разрешение на ношение оружия на борту? – хмуро осведомился командор. Он неторопливо шагнул в каюту, из-за его спины выглядывала небольшая толпа помощников.
– Конечно!
– В таком случае уберите подальше. Врачам обследовать находящихся в каюте. В первую очередь этого! – командор присел на корточки рядом с телом Философа. – И реанимировать, черт бы его побрал.
В отличие от санитаров, оба врача, прибывшие в свите командора, оказались людьми. Действовали они, не в пример роботам, быстро и не особо церемонясь. Санитары только тихо кудахтали у них за спиной.
– Реанимация невозможна, – сообщил один из них, обследовав Философа, – мозг разрушен.
– Интересный поворот, – проворчал командор. Он флегматично подобрал с пола отрубленную кисть руки и положил на покрытую изморозью грудь Философа, – и холодильника не надо, но его дружкам это точно не понравится. Все равно тащите тело к шлюзу. Что с остальными?
– Есть еще два фатальных трупа, – доложили врачи через минуту, – из остальных двоим требуется медицинская помощь в стационаре, но непосредственной угрозы жизни и здоровью нет.
– Еще как есть, – возразил командор, – скоро его приятели из всех тут решето сделают.
– Глупо, конечно, жаловаться, – Ольга, вытащив длинную дамскую сигарету, мельком оглянулась в поисках готового поухаживать джентльмена и никого не нашла. Биллинг внимательно разглядывал лежащий перед ним на столе ультрамариновый пенал, Петр, широко улыбаясь, от сознания собственной полезности и героизма, смотрел туда же.
– Материала у меня не то что на статью, на собрание сочинений хватит, – продолжала Ольга, самостоятельно раскуривая сигарету, – но, возможно, командор прав, и эти флибустьеры действительно нас скоро поджарят.
– А зачем? – удивился Петр. – Нет же никакого смысла.
Последний стюард только что покинул помещение. Штимер и Элимон, оба все еще в бессознательном состоянии, были эвакуированы в медицинский модуль, все трупы убраны. Целехонькая стена вместе с новой дверью стояла на месте. Нулевой интерьер вновь скромно сиял образцовым порядком. Биллинг, вместе с Петром и Ольгой, которая совершенно никуда не торопилась, остались одни.
– Да, кто ж их, флибустьеров, поймет. Но я тут подумала, что никогда в жизни не видела креофитов, по крайней мере невооруженным глазом. Это всегда что-то такое исчезающе микроскопическое, в середине какого-нибудь источника энергии. Короче, смотреть обычно не на что. Вы же, наверно, тоже никогда их вживую не видели? Давайте посмотрим?
– Давайте, – с энтузиазмом поддержал Петр, – а то мало ли, вдруг там пусто?
Последний аргумент произвел на Биллинга впечатление, и он, не колеблясь, принялся вскрывать пенал. Ультрамариновый цилиндрик, заткнутый с одной стороны чем-то вроде пробки, а с другой – каким-то хитроумным набалдашником, успешно сопротивлялся.
Каюту очередной раз качнуло, да так сильно, что Биллинг чуть не выпустил пенал из рук.
– Тревога! – голос диктора звучал как обычно торжественно, словно он объявлял о розыгрыше очередного суперприза. – Наш корабль в угрожаемом состоянии. Всем пассажирам пройти в индивидуальные спасательные капсулы, расположенные во входном холле каждого номера.
На одной из стен холла тут же распахнулись три больших ярко-синих отверстия. По полу к ним побежали световые дорожки. Изнутри отверстий послышалась тихая умиротворяющая музыка.
– А ты сомневался, – пробурчал Биллинг, засовывая так и не вскрытый пенал в карман, – вот только не пойму, какой смысл в этих капсулах. Если корабль взорвется, нас же ни одна индивидуальная броня не спасет.
– Это точно, – запрокинув голову, Ольга красиво выпустила в потолок струйку дыма, – у нас в журнале эксперты это подробно обсуждали. При детонации топливных баков – практически никаких шансов, но все равно на каждом лайнере полно этих капсул.
– Так и чего? – вскочивший на ноги Петр растерянно переводил взгляд с журналистки на инспектора и обратно. – Чего же делать надо?
– Расслабиться, – посоветовала Ольга. – Хочешь, я тебя поцелую?
– А?! – Петр мгновенно и густо покраснел, а Биллинг с интересом посмотрел на журналистку.
– Повторяю! Всем пассажирам необходимо пройти в индивидуальные спасательные капсулы, расположенные во входном холле каждого номера!
– Может, займемся делом? – Ольга, томно улыбаясь, разглядывала Петра.
– Э?!.. Я, конечно, в том смысле, что я… – заблеял Петр.
– Ладно, не пугайся. Я хотела сказать – давайте сначала на креофиты посмотрим, а потом, если все равно делать нечего… Можно и по капсулам. О! Подождите, – Ольга поднесла оживший браслет к уху. – Привет!
Пока Ольга общалась по телекому, Биллинг снова вытащил пенал и принялся его разглядывать, потом потряс возле уха.
– Что-то там есть, – хмыкнул он, – непонятно только, как вытащить.
– Так это же, – Петр неделикатно выхватил пенал и легко скрутил пробку. – Конечно! А я еще подумал, что где-то ее видел. Помните, мы втроем мороженное ели, которое из палочек выдувалось, так это же она и есть – палочка. Только пустая уже, если не считать… – Петр вытряхнул на стол небольшой продолговатый предмет, и все трое уставились на него.
– Вот это да, – протянул Петр, – сюрприз.
– А у меня хорошие новости, – звонко рассмеялась Ольга, – звонил брат. Говорит, опасность миновала, и погрузка в капсулы отменяется. Так что, теперь надо этот контейнер открывать? Неплохо смотрится.
На полированной поверхности стола, тускло поблескивая медными гранями, лежал бластерный патрон.
Глава 15
Выпивка без торжественной части теряет свое воспитательное значение.
(В. Голобородько[26])
Корабельная обсерватория бурлила. Экипаж корабля в полном составе контролировал ход ремонтно-восстановительных мероприятий, охвативших все поврежденные узлы и механизмы. Работа продвигалась медленно, но критические угрозы в двигательной системе уже были нейтрализованы. Бывший Дежурный капитан, а теперь по аварийному расписанию Восьмой оператор, в полном замешательстве пытался осознать очевидное – им всем и, главное, ему лично фантастически повезло. Внутренняя угроза, мощная и неуловимая, самоликвидировалась, внешняя, казавшаяся неотвратимой, была уничтожена отрядом человеческих боевых кораблей, по счастливой случайности оказавшихся в нужном месте. Остальные члены экипажа, глубоко отрицательно оценившие его активность в момент пробуждения, позже, восприняв полноту информации о состоянии дел, радикально изменили оценки: Дежурный капитан до последнего действовал в одиночку, оберегая их покой, и объявил тревогу лишь в момент обоснованной необходимости. Теперь все члены экипажа, включая Главного Капитана, оценивали его глубоко положительно.
Восьмой оператор дисциплинированно воспринимал льющийся из обзорного купола смысловой поток о ходе ремонтных работ на вверенном ему участке и одновременно пытался встроить единичный, но неопровержимый факт собственного везения в только что обретенную концепцию Предопределенности. Мысль о том, что и это было предопределено, он отбросил сразу, посчитав ее профанацией, вовсе стирающей грань между везением и невезением. Потом ему пришла мысль о том, что линия жизни состоит из кусков предопределенности, по которым неотвратимо, как по рельсам, каждый следует от одной точки выбора до другой. И эти точки (он определил их как «точки бифуркации») и есть моменты не только свободы воли, но и истинных случайностей, в том числе невезения и везения, которые, без сомнения, суть свидетельства Божественного присутствия, и как таковые должны всегда приниматься с надлежащим вниманием!
Так мысль бывшего Дежурного капитана, вырвавшись из трясины еретических колебаний, благополучно вернулась в лоно истинно лунитской веры, чистой и прозрачной, как абсолютный вакуум.
В первых лучах восходящего солнца густо увитая лозой беседка смотрелась как настоящее произведение искусства. Журчание разноцветного фонтана перекликалось со щебетанием снующих возле него райских птичек. Все выглядело вполне прилично, именно так, как и положено интерьеру каюты Второго уровня. Профессор Стайн благожелательным взором патриарха, взирающего на молодое поколение, оглядел собравшихся.
– Следует признать, – прогудел он, – что мы справились. Задача была в высшей степени нетривиальной. Итак, мой первый тост, как всегда, за Творца целокупности и его законы.
Все уже держали бокалы с золотистым напитком наготове. Штимер выпил без всякого энтузиазма, Петр громко поперхнулся, но общую праздничную атмосферу это не испортило, Биллинг отечески похлопал его по спине.
– У меня даже возникали сомнения в решабельности задачки, – улыбнулся профессор. – Все как-то не складывалось – послал Ольгу буквально на десять минут к капитану узнать точные координаты корабля на момент первой крупной флуктуации «бобов». Ушла и все. Вернулась только сейчас.
– Я же тебе звонила…
– У тебя была четко определенная задача – припугнуть капитана разгромной кампанией в прессе и получить взамен координаты, после чего, ни на что не отвлекаясь, вернуться.
– Не очень-то они пугливые, эти луниты. Я там не знаю сколько проторчала. А на обратном пути про Лиса узнала. Это, к твоему сведению, все там рядом, на Четвертом уровне – и каюта связи, и медмодуль, где Лис лежал…
– Да, с моим референтом то же самое вышло, – Стайн кивнул удивленно поднявшему глаза Лису, – я в том смысле, что ушел к месту новой флуктуации и тоже пропал. Должен признать, что в полной мере оценил твою значимость – все время чувствовал себя безруким калекой.
Рыжеглазый референт, заметно порозовев от профессорского признания, коротко кивнул головой.
– Под конец вообще связь пропала. Сидел тут, как в пещере. Одно утешало, что успел насчет крейсеров договориться.
– А! Я так и знала, что это никакое не совпадение.
– Еще бы! Я не знаю, сколько часов подряд убалтывал то политиков, то военных. Ну что? Еще по одной?
На сей раз напиток показался Штимеру не очень-то и противным. С горчинкой такой легкой, и не кислый, как сначала показалось. Петр, немного пригубив, аккуратно поставил свой бокал на краешек стола, Биллинг выпил все сразу и явно был не прочь повторить.
– А как ты узнал про флибустьеров? – Ольга посмотрела на просвет свой бокал и тоже поставила на стол. – Или это тайна?
– Никаких тайн. Я понятия не имел про этих разбойников, и крейсер заказывал всего один, правда, максимально тяжелый.
– Так вот оно что!
– Разумеется. Риск был слишком велик. Нейтрализовать Ключ вместе с его владельцем следовало любым эффективным способом. Мне представлялось, что наибольшие шансы имеет внезапная аннигиляторная атака. Удар большого диаметра с близкого расстояния ни одна защита не держит. Я просил крейсер с самым крупным рефракторным колпаком на борту, а они в итоге прислали целую Ударную эскадру.
– Я… кх-хкх-м, – Штимер звучно прочистил горло, – я правильно понимаю, что предполагалось взорвать наш «Лотос» к чертовой бабушке?
– Безусловно. Успех определялся внезапностью и быстротой удара. Полная аннигиляция люкслайнера заняла бы всего несколько десятков миллисекунд. Должно было сработать. По крайней мере, я очень надеялся.
В беседке повисла тишина. Профессорские планы и надежды требовали некоторого осмысления.
– Вот сколько тебя знаю, никогда ни о чем не предупредишь, – пробормотала Ольга, – ни когда жениться собирался, ни когда погибать тут всем вместе.
– Не ворчи, – Стайн ласково коснулся руки сестры. – Должен отметить, что твой звонок насчет того, что Философ умер, был очень своевременным.
– Но ты так страшно кричал: «А где Шар? А где Шар?!»
– Это было весьма важно. Честно говоря, я не сразу поверил, что он как-то запихал его внутрь себя.
– Философ сам это сказал! – Ольга оглянулась на Биллинга. – Ведь так? И он не врал – это уж точно!
– Да, – профессор одним глотком отпил чуть не половину бокала. – Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что это вполне вероятно. Но времени было совсем в обрез – эскадра уже выходила на боевой курс. Я еле успел перенацелить ее, когда тело Философа сплавили этим несчастным флибустьерам. Поэтому повторюсь – твое сообщение было крайне своевременным, и вообще ты – молодец.
– Так что я? Это вот они все сделали, а я, честно говоря, до сих пор не пойму, отчего он помер.
– В самом деле, вы поразительно тонко использовали ситуацию, – профессор внимательно посмотрел на есаула, потом на инспектора, – фактически вы заставили его на мгновение поверить, что выстрел может быть смертельным, и тут же его сделали.
– Нет, – покачал головой Биллинг, – не поверить, а только усомниться на секунду. Ему не надо было горячо верить, чтобы сбывалось.
– Безусловно, вы правы, – кивнул профессор, – одно из определений Ключа – «работник мнений». Все прозрачно, если с синонимами разобраться: работник – исполнитель, мнение – соображение – мысль, так что вместо «работник мнений» вполне подойдет «исполнитель мыслей». Между прочим, во всех своих злоключениях этот Философ, по-видимому, сам виноват. Я имею в виду потерю руки, а потом глаза. Это ему пришло просто в голову, что если волшебную, так сказать, руку оттяпали, значит, и настоящая может отвалиться, ну, Ключ и рад стараться. С глазом – уже по накатанному, само собой получилось. И, опять же, глаз, который по воздуху летал, он видимым был только потому, что у несчастного Философа когда-то на сей счет мысль проскочила. Эта не сильно мудрая идея, что мы ответственны за свои мысли, – она как раз про него. Хотя должен отметить: этот Философ, по-видимому, обладал в высшей степени дисциплинированным умом. Предполагаю, что самый захудалый поэт с богатым и пугливым воображением был бы во сто крат опасней, но когда наш Философ интегрировал Ключ прямо в себя, ситуация стала просто аховой. Между прочим, этот момент даже я почувствовал, хоть и не Б-информатор, а уж когда вы ему это чудо отстрелили, я чуть со стула не слетел, честное слово, а Лис, наоборот, в себя пришел. В чем тут дело – разбираться надо. А кстати, ведь и вы, есаул, должны были мощно почувствовать.
– Да, – согласился Штимер, – довольно мощно. Меня после этого полчаса в медмодуле откачивали.
– А вы? – профессор всем корпусом повернулся к инспектору.
– Да, – неохотно признался Биллинг, – и мне досталось.
– Что тоже непонятно, – профессор Стайн с новым интересом взглянул на инспектора, – у меня впечатление, что я помню ваше лицо, причем в связи с каким-то крайне важным обстоятельством.
– Это вряд ли.
– Весьма странно, – профессор задумался, потом разлил всем еще по бокалу, – в любом случае сегодня нам сопутствует успех. Предлагаю за него и выпить. На самом деле, я думаю, наш Философ просто не успел дойти до ключевых в данной ситуации мыслей.
– Каких? Что он бессмертный?
– Хм-м. Нет. Я считаю – это для него была бы бестолковая идея. Предположим, в какой-то момент он подумал о бессмертии и стал совсем бессмертным, в следующую секунду – усомнился и тут же перестал им быть. Нет, гораздо хуже, если б он понял свое реальное всемогущество или, еще хуже, вдруг подумал бы, что не один он такой вот маг на свете, что где-то вдалеке или совсем рядом кто-то тоже так умеет. Другими словами, в какой-то момент он начал бы плодить таких же магов вокруг себя. Может, конечно, я и преувеличиваю. Возможно, для реального запуска этого лавинообразного и поистине грозного процесса недостаточно было бы только одной мысли. Все-таки Ключ был только у Философа, но, с другой стороны, нельзя исключить и тиражирование Ключа…
– Профессор, прошу прощения, – Лис указал на браслет, – очень много вызовов на ваш адрес – в том числе около сотни – от региональных Б-контроляриев, несколько десятков от Членов Галактического собрания и один от командующего Ударной эскадрой.
– Давай, соединяй с командующим, – Стайн, откинувшись на спинку кресла, прижал браслет к уху. – Я слушаю.
Петр, все еще под впечатлением профессорских планов удара по «Лотосу», с искренним изумлением оглядывался по сторонам. У него как-то не укладывалось в голове, что вся эта жизнь и красота могли в один миг исчезнуть по воле расположившегося тут же человека.
– И что?! – наконец не выдержал он. – Профессор Стайн попросил, и сюда тут же примчалось целое стадо боевых кораблей?
– Ты хотел сказать «стая примчалась»? – усмехнулась Ольга. – Я давно не удивляюсь. Брат работает, так сказать, с крупными формами.
– Неразумно?!! – вдруг заорал профессор, и все райские птички у фонтана разом заткнулись. – Неразумно приказы не выполнять!! Было принято решение, и у вас приказ!.. Нет, этого недостаточно!!
Профессор замолчал, прислушиваясь к доносящемуся из браслета густому басу. Похоже было, что на собеседника его крики не произвели должного впечатления.
– А я считаю этого совершенно недостаточным, – вновь заговорил Стайн, теперь негромко, но так, что у Петра мурашки по спине побежали, – и постараюсь донести свое мнение до вашего непосредственного начальства.
Стайн отключил связь и некоторое время сидел, молча глядя перед собой.
– Этот наш адмирал… этот гений и гуманист… – профессор с трудом подбирал слова. – Короче, они так и не применили аннигилятор. У него был прямой приказ, а он вместо этого разнес флибустьерскую посудину из кварковых форсунок. Говорит: «После залпа главным калибром с такого расстояния все равно ничего не остается, а ваш пассажирский лайнер мог пострадать от столь близкой аннигиляционной вспышки». Умник! А колпак для чего?! При точном наведении объем неутилизированной энергии не превышает в эквиваленте взрыв стандартного двухъядерного заряда. Защита «Лотоса» скорее всего бы выдержала. Да! – профессор решительно поднялся. – Прошу извинить, мне надо кое-что срочно уладить.
– А мне этот адмирал почему-то симпатичен, – заметил Штимер, когда разъяренный профессор скрылся из виду, – давайте выпьем за его здоровье. А?
Все, и даже Петр, которому вкус пива не так чтобы сильно нравился, с чувством выпили до дна. Лис впервые за то время, что Штимер его видел, расслабившись, глядел бездумно куда-то вдаль. Ольга меланхолично крутила бокал в пальцах.
– Пожалуй, и нам пора, – Биллинг строго посмотрел на юную физиономию Петра, – пора и честь знать.
– Зачем это? – удивилась Ольга. – Чем вам тут не нравится? Разве мы плохая компания?
– Хорошая, конечно, – нахмурился Биллинг, – но нам кое-какие служебные дела обсудить надо.
– Что, так срочно? – Штимер, которому совершенно не хотелось куда-то идти, не торопясь вытащил сигарету из пачки, но, поразмыслив, сунул ее обратно. – И я тоже нужен?
– А я помню, – к изумлению Штимера, Ольга без запинки процитировала его фразу насчет хранения государственных тайн: – «Мероприятия, которым определен статус «совершенно секретно», не подлежат упоминанию». Правильно? Думаю, вам все-таки незачем уходить. Пойдем, Лис, поболтаем у фонтана. Я ведь правда за тебя испугалась, – Ольга, взяв референта под руку, направилась к выходу из беседки. – Они же никак тебя из комы не могли вытащить. Говорили, что ты похож на космонавта, дрыхнущего в защитной капсуле, а вокруг радиация бушует. И вот ты вроде просыпаешься, подходишь к люку, смотришь, что буря не кончилась, и опять на боковую…
Когда голос Ольги постепенно стих, Биллинг, махнув рукой Петру, чтобы тот сел поближе, наклонился к Штимеру.
– А ты уверен, что здесь можно говорить?
– Не хочу тебя разочаровывать, – Штимер с наслаждением потянулся, – но, похоже, наши государственные тайны здесь всем по барабану.
– Думаешь? – с сомнением пробормотал Биллинг. – А у меня такое чувство, что рядом все время подсматривают и подслушивают.
– Ты поэтому телеком вырубил?
– Нет, – Биллинг озадаченно уставился на свой пассажирский браслет, – а я его вырубил?
– Если хочешь снова включить, это вот здесь, – ехидно улыбнулся Штимер. – Так что ты там обсудить хотел?
– Креофиты мы нашли, – пробурчал Биллинг, не очень умело включая телеком, – и за это нас похвалят. Но нашли-то мы их у себя в кармане, и вот за это нас точно не похвалят.
– А поглядеть-то можно?
– Смотри, – Биллинг выложил на стол бластерный патрон, – там все четыре ампулы в целости.
– Ух ты! А это не из твоей пушки?
– Да, – тяжело вздохнул Биллинг, – в магазине одного как раз не хватает.
– Ха! Значит, ты и есть супостат!
– Это вряд ли. Я, если ты забыл, перед самым взлетом пришел, и на креофон меня проверяли.
– А все равно это вы, – неожиданно подал голос Петр и нервно замахал руками, – то есть я не в том смысле, что – супостат. Господин Биллинг, я точно знаю, что вы честный человек.
– Отрадно слышать.
– Но только креофиты на борт пронесли вы, – Петр виновато посмотрел на медленно багровеющего инспектора, – больше некому.
Повисшее молчание прервал Штимер. Он сел прямо, аккуратно поставил бокал на стол и неожиданно ухмыльнулся:
– Ладно, давай выкладывай. Руки у тебя не из того места растут, но башка, похоже, правильно приделана.
– Так я все думал, думал, – заторопился Петр, – и вроде все понял. В этих патронах энергии чертова уйма, и, значит, креофона от них не меньше, чем от бронеглайдера. А у нас же разрешение на бластер было. На него и не смотрел никто толком. А знали про этот патрон только джаны да Философ.
– Нет, подожди, – есаул налил себе полный бокал пива, поглядел на инспектора, но тот только покачал головой, – ты хочешь сказать, что мы все время искали собственные уши? А как тогда камни у вашего красавца Гро оказались?
– Я лучше – сначала. Значит, когда атташе с Просветленным встретился и камни отдал, то этот самый Просветленный их вот сюда засунул, – Петр потыкал пальцем в патрон, – подменил настоящий в бластере и как-то сумел этот бластер господину Биллингу подсунуть.
– Так, притормози малость. Что-то Просветленный у тебя – не меньше как супермен. Все успел, все заранее приготовил. А ведь наш говорливый джан утверждал, что не по плану все пошло, де-мол, запаниковал атташе и камни чуть не силком тому Просветленному всучил. А, Бил? Есть у тебя на примете кандидат в супермены?
– Угу, – Биллинг поднял мрачный взгляд на друга, – это Фрам.
– А-а, – Штимер некоторое время не находил слов, – ну подожди. Хоть и Фрам, все равно это все надо было сильно заранее планировать, а тут экспромт. Не сходится.
– Ты Фрама мало знаешь. Он такие варианты просчитывает, которых и быть не может, а этого атташе он – как облупленного, – Биллинг безнадежно махнул рукой, – и меня тоже. Мне же в голову не пришло про патроны. Я и обойму случайно, можно сказать, проверил. Увидел, что нет патрона, удивился. Я вот тоже думал, думал – и ни черта не придумал, а Фрам все всегда просчитывает. Помнишь, ты говорил, что наше высокое начальство вместе с министром в степь укатило – на воронку от кварковой мины любоваться, а столичное осталось – за самых главных? Так он наверняка и это предвидел. Были бы министерские на месте – черта с два ему бы удалось нас на «Лотос» пристроить. Желающих на люкслайнере прокатиться среди генералов хватает, да и вообще креофиты – не наша тема.
– Фрам, – задумчиво повторил есаул, – Фрам – это погано.
На браслете инспектора требовательно зазвонил телеком.
– Как это понимать?! – резкий голос миэмки был слышен, наверное, у фонтана. – Зачем было связь выключать? Ты что, всерьез меня на подозрение взял?!
– Нет, конечно, – начал оправдываться Биллинг, – ты извини, я эту технику, в смысле браслет, не очень пока освоил.
– Ладно, – чуть сбавила тон миэмка, – я чего звоню. Во-первых, мы охолуи как следует проверили. Нет там ничего, хотя один потайной карман нашли. Пустой оказался. Во-вторых, помнишь, ты про розуанского атташе говорил, который на турберы наводку дал?
– Однако! – пробормотал Штимер.
– Ты уже говорила, что он мертв, – устало вздохнул Биллинг, – и это правда. Его джаны убили.
– А-а, да… – миэмка на секунду запнулась, – а вы чего, накачали Элимона сывороткой истины? Я даже голос не сразу узнала.
– Глупости. Но ему действительно не по себе было.
– Хм-м… Видимо, подробности – не для телекома. Ладно, до встречи. Кстати, у меня здесь чей-то галстук валяется. Я так думаю – твой.
– Э-э-э…
– Перестань блеять и телеком не выключай. Пока.
– Это ведь была одна из принцесс Миэма? – осведомился Штимер, когда зеленый огонек на браслете Биллинга погас. – И ты уже галстук изволил у нее забыть, и друг другу информацию во-всю сливаете… Черт побери, ты своего не упустишь.
Читать бесплатно другие книги:
