Северная звезда Недозор Татьяна

– Ничего, сэр. Я только объясняю этой леди, мисс Воронофф, что она не может занять отдельную каюту. Что вы дали распоряжение.

– Я дал распоряжение? Не припомню…

– Сэр, я заплатила за отдельную каюту и имею на нее право. – Мария изобразила самую милую улыбку. – Пожалуйста, я буду вам так благодарна…

Она заметила, что капитан дрогнул.

– Ну, хорошо, мэм. Я думаю, отдельную каюту можно будет устроить, раз уж вы просите. Позаботься об этом, Рэнглер.

– Есть, сэр.

– И проследи, чтобы багаж перенесли в каюту тотчас.

– Есть, сэр.

– Мы еще увидимся, мисс Воронофф. Меня зовут Икабод Уотлер. Капитан Икабод Уотлер. Икабод – это древнее библейское имя. Я мормон, но у меня одна жена. Пока…

Мария снова улыбнулась.

Она шла за матросом по палубе, обходя мужчин, которые сидели компаниями по пять – десять человек на палубе, прямо на голых досках, и провожали ее долгими любопытными взглядами. Они будут спать под открытым небом, а у нее есть отдельная каюта. Ей вдруг сделалось неловко. Интересно, капитан и в самом деле забыл о собственном приказе или суперкарго выдумал его на ходу, чтобы продать её каюту еще кому-то, а денежки прикарманить?

Каюта, которая ей досталась, была небольшая, но чистенькая, даже на ее требовательный взгляд. Койка и боковой диванчик, привинченный к стене шкафчик с бордюром, чтобы при сильной качке вещи не падали на пол. Маленькая раковина с краном холодной и горячей воды и кувшином для умывания. Из иллюминатора в медном переплете были видны серые волны Тихого океана. Если проплыть девять тысяч верст, то окажешься у российского берега.

Внезапно горькая тоски по дому охватила Марию, и она смахнула с ресниц одинокую слезинку. Сколько еще пройдет времени, прежде чем она снова увидит Санкт-Петербург, дом, тетю Христину! Один Бог знает! Она впервые за недели пути почувствовала сомнение в успехе своей затеи.

Потом зычный бас скомандовал: «Отдать швартовы!» – и «Онтарио» отвалил от пирса. Она прислонилась к дрожащей от качки и работы паровых машин переборке каюты и услышала, как над самой ее головой заскрипело, глухо раздались чьи-то крики, торопливые шаги и протестующее, жалобное блеяние овцы.

Закрыла глаза и стала восстанавливать в памяти лицо Дмитрия. Полные губы и волевой подбородок. Серые мечтательные глаза…

Снова заскрипели бимсы.

…Она постаралась расслабиться и немного отдохнуть. Любимые черты растаяли, и Мария погрузилась в беспокойный сон.

Проснулась далеко за полдень, переоделась, поправила прическу и оглядела себя в маленькое зеркальце, извлеченное из несессера. Она все еще была бледна, но уже не выглядела такой потерянной. Затем выбралась на палубу и постаралась узнать, где тут можно поесть. Столовая оказалась тесноватой, тем более что посреди неё стоял солидных размеров стол, относительно чистый. Скудный дневной свет проникал через овальные иллюминаторы и большой застекленный люк в потолке. Матрос объяснил, что, поскольку народу много, обед будет подаваться в несколько приемов и она будет столоваться вместе с остальными женщинами, а те, у кого нет билетов в каюты, есть будут прямо на палубе.

Русская путешественница стояла у борта и лениво наблюдала, как из красной трубы выбиваются клубы остро пахнущего угольного дыма, когда к ней подошел Икабод Уотлер.

– Ну, как вам понравилась каюта?

– Очень хорошая, благодарю!

Он улыбнулся, очевидно, польщенный.

Мария кивнула, не зная, о чем говорить.

– Знаете, что мы делаем со всеми этими стойлами и загонами для скота, когда прибываем в Дайю? Пускаем их на доски и продаем. В последний раз это стоило триста долларов за тысячу футов.

Капитан Уотлер хихикнул и уставился на грудь Марии. Потом отвернулся и добавил:

– Не знаю, заметили вы или нет, но мы построили два гальюна для тех, кто поедет на палубе. Из них мы тоже наделаем досок. Так что кому-нибудь достанется на редкость ароматный штабель дров!

Мария знала, что такое гальюн, и поморщилась:

– Не уверена, капитан, что это самая удачная тема для разговора с дамой.

– Ах, прошу прощения. Я не хотел задеть ваших тонких чувств.

Она резко обернулась. Ну, конечно, капитан не считает ее леди. Она путешествует одна, без сопровождения мужчины, и направляется при этом, бог знает куда…

Капитан слегка подтолкнул ее вперед и сказал:

– Вам пора идти обедать, мисс Воронофф. Дам кормят в первую очередь.

Обед в обществе корабельных «дам» оставил неизгладимое воспоминание в памяти девушки. Запах скотного двора совсем не чувствовался. Или Мария к нему привыкла, или ветер дул в другую сторону, но он был бы благоуханием по сравнению с тем тяжелым духом, которым был насыщен воздух столовой. Аромат пережаренного мяса и подгорелого сала, квашеной капусты и дрянного кофе смешивался с запахом духов, немытого тела и помянутого капитаном Икабодом сортира. Женщины, не отрываясь от еды, любезничали со стюардами или болтали друг с другом. Среди них были совсем молоденькие девочки и не юные уже женщины со следами бурно прожитой жизни. И явные потаскушки, и на вид вполне порядочные, хотя и в том и в другом случае внешность могла быть обманчива. Некоторые – в темных юбках и шелковых кофточках, другие – в безвкусных ярких платьях и шляпках с перьями и цветами. Одной из них, как казалось, было не больше пятнадцати.

Упитанная дама с разноцветием страусовых перьев на голове тоже была здесь, она тыкала вилкой в направлении стюарда и о чем-то шепталась со своей соседкой и смеялась. Соседка Маши, высокая, худощавая женщина лет сильно за тридцать, в сером мешковатом платье, неприязненно кривилась, глядя на толстуху, а потом взяла девушку за локоть и тихо сказала:

– Как вам это нравится? Что за времена – порядочная женщина, отправляясь в путешествие, вынуждена находиться в обществе проституток. Вы ведь не из их компании? – она подозрительно посмотрела на Марию.

– Я? Нет! Я, Мэри… Кроу, еду на прииски к своему жениху.

– Понятно. Я думаю, что нам, порядочным женщинам, следует держаться вместе. Нас мало, а их вон сколько. Меня зовут Епифания, Епифания Никитишна Гурко, я тоже еду к своему мужу, в Сэркл.

– Вы русская?!

Переходя на родной язык, Мария порадовалась – есть тут и их земляки.

Но госпожа Епифания лишь досадливо поморщилась. Похоже, встреча с соотечественницей её не умилила.

– Да, мы – бывшие российские подданные, – сообщила она. – Мы странники, кои ищут свой Ханаан, ибо на родине оказались не ко двору, поскольку хотя и не чинили никому зла и не бунтовали против власти императора всероссийского, но наша вера вызывала ярость у погрязшей во грехе церкви…

И, уловив недоуменный взгляд Марии, уточнила:

– Вы, барышня, слышали что-нибудь о молоканах?

«Что-нибудь» Мария и в самом деле слышала – разговоры о судебных процессах над «сектантами» и сетования тех её подруг, что увлекались либеральными идеями насчет гонений на добрых и невинных верующих.

Пока Епифания говорила, Маша оглядывалась вокруг. Женщины, которые были в столовой, даже внешне делились на два разряда. Одни были одеты в неброские дорожные костюмы и держались скромно, а другие были разодеты в яркие, кричащие наряды. Они беспрестанно хихикали и шептались друг с другом. Внимание Вороновой снова привлекла хохочущая толстуха. Епифания толкнула Марию под локоть и сказала:

– Видите? Это Жаклин Дорсет, как она про себя говорит – вдова полковника из Небраски. На самом деле она хозяйка борделя, «мадам». Везет своих блудниц в северные дома разврата.

Маша с еще большим любопытством посмотрела на толстуху:

– А не скажешь… Такого приличного вида… И очень искренне смеется.

Гурко строго посмотрела на Марию:

– Смеется! Еще бы! Она рада посмеяться над честными женщинами, которые волею судьбы вынуждены быть среди таких, как она, аки дети Израилевы в изгнании!

Время, отведенное на обед для женской половины пассажиров, подходило к концу. Снаружи раздавались недовольные крики мужчин, ожидающих своей очереди. Выходя из столовой, Воронова случайно столкнулась с мадам Жаклин.

– Извиняюсь! Этот чертов корабль так качает, что я каждый раз на кого-нибудь падаю!

– Не беспокойтесь, все в порядке.

Жаклин Дорсет с головы до ног окинула Машу оценивающим взглядом.

– А ты ничего, беби! – резюмировала она. – Миленькая… Жалко, что ты не с нами. А то смотри, я могла бы тебе подыскать хорошее местечко…

Это предложение было сделано таким дружелюбным тоном, что девушка не сочла необходимым оскорбиться.

– Я боюсь, что… – начала она, намереваясь вежливо указать «мадам» на ошибку.

– А ты не бойся. Пусть боятся все эти «порядочные», как, например, та выдра, что сидела с тобой рядом. Плюнь на них на всех. Я видела жизнь и знаю, что говорю.

Передохнув в каюте после еды, Мария отложила книгу и решила прогуляться по палубе. Каюта была очень тесной, и она чувствовала себя как птичка в клетке. Если она немедленно не выйдет на свежий воздух, то задохнется!

Было темно и ветрено, луна наполовину скрылась за тучами. В воздухе чувствовалась сырая свежесть, ветер скрывал пену с гребней волн. Девушка поежилась и представила себе, каково тем людям, которые вынуждены спать под открытым небом на мокрых досках. Она дважды прошлась от бака до юта по палубе, когда с кормы до нее донеслись чьи-то недоумевающие восклицания. На шум стали собираться пассажиры. Затем прогремел ревущий бас мистера Икабода:

– Заяц! Разрази меня гром, заяц! Чертов заяц! Долбаный через семь морских гробов брашпилем заяц! На моем, Господи прости, корабле – свинячий дерьмовый заяц!

Капитан был переполнен праведным гневом высшей пробы.

– Ты что ж это надумал, а? Я бы мог получить двести долларов за твой проезд, но ты их у меня украл! Думал, спрятался, так тебя не найдут? Думаешь, тут дураки собрались? Отвечай! Какого черта! Отвечай, долбаный заяц!!

Люди толпились плотным кольцом вокруг капитана. Какой-то матрос притащил фонарь. Мария тоже поспешила туда, услышав угрожающие нотки в голосе капитана. Она встала на цыпочки, стараясь через головы людей разглядеть, что там происходит.

Означенный заяц, совсем молодой парнишка, действительно прятался в сундуке. На нём были клетчатая рубашка и шерстяные брюки, потрепанная шляпа надвинута на глаза.

– Если ты думаешь, что я тебя бесплатно повезу на Аляску, выкинь это из головы, тупой паршивый ублюдок! – Капитан схватил юнца за шкирку и нещадно его тряс. – Ты будешь отрабатывать свой проезд до последнего паршивого цента! Будешь доедать то, что не сожрали честные пассажиры. Спать на палубе, на голых досках. Или в гальюне! У меня нет для тебя койки. Понял, щенок?

Уотлер размахнулся и со всего маху влепил бедолаге по физиономии. Его голова мотнулась в сторону, из груди вырвался сдавленный крик, с мальчишки слетела шляпа. Каково же было всеобщее удивление, когда по плечам мальчика рассыпались длинные черные волосы. Собравшаяся толпа на миг умолкла.

– Боже мой, да это девка!

– Да с чего ты взял! Не, точно, и вымя видно под рубашкой!

Капитан был в недоумении, как и все вокруг.

– И в самом деле, девка!! Что за дьявол! Никогда не бил женщин! – растерянно забормотал он, в момент потеряв свой грозный вид. – Матушка запретила мне даже думать о таком! Даже пьяных шлюх не бил! Помилуй, Господи, маленькая чертовка, ты вогнала меня во грех!

Девушка прижалась к борту и, как загнанный зверь, молча следила за окружающими широко раскрытыми глазами цвета темного изумруда, не очень гармонирующими со смуглой кожей, черными волосами и левантийским носом с горбинкой.

– Пусть мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит, иначе я запрягу девчонку в работу так, что она не обрадуется. Я отправлю ее на кухню выносить помои или…

– Капитан, пожалуйста, позвольте мне заплатить за ее проезд! – вдруг вмешалась Воронова. – Вы сделали бы мне огромное одолжение, капитан…

– Ну что ж, – в некоторой растерянности согласился капитан. – Никто до сих пор не мог упрекнуть Икабода Уотлера в том, что он отказал женщине.

– Большое спасибо, капитан. Утром я первым делом принесу вам деньги. А сейчас… Сейчас я отведу ее в каюту. Уже поздно, и нам всем давно пора спать. Спокойной ночи.

Она шагнула вперед, взяла незнакомку за руку и отвела ее подальше от капитана, попутно пытаясь сообразить, зачем всё это делает. С высоко поднятой головой и гордой осанкой, которую она переняла от своего отца, Мария повела девушку по палубе через толпу разинувших рот от удивления мужчин и хихикающих девиц.

…– Ну вот, а теперь я жду объяснений, раз уж я тебя выкупила. Кто ты и зачем ты это сделала?

Девушка упрямо поджала губы.

А потом принялась рассказывать…

Звали черноволосую и зеленоглазую красотку Китти Брайтберри, и была она дочерью ирландца и цыганки из Миссури. Отец её, небогатый кузнец из захолустья, Лир Брайтберри, хоть по семейному преданию и происходил от древних ирландских королей, день-деньской подковывал фермерских лошадок и починял телеги и другой жизни не знал. Он дожил холостяком без малого до сорока лет и уже не очень надеялся, что его нелюдимый характер и склонность к хмельному позволят ему обзавестись подругой жизни. Но однажды зимой наткнулся у самого подворья кузни на попавший в буран фургон цыганского кочевья (вот Мария и узнала, что в Северо-Американских Штатах живет фараоново племя, хотя почему бы ему тут не жить?). Лошади к тому времени пали, да и из почти дюжины набившихся в фургон людей отогреть удалось лишь двоих – старуху и девчонку лет тринадцати, её внучку, которую умирающая от горячки бабка и завещала Лиру.

Когда девочка с библейским именем Сара чуть подросла и пообвыклась, они и в самом деле поженились. Лир продолжал ковать коней, а супруга стала их лечить – кое-какую науку варения зелий она от бабки успела усвоить. Она даже вылечила мужа от пьянства, за что тот был ей благодарен по гроб жизни. От этого брака, в коем муж и жена принадлежали к известным своей плодовитостью племенам, родилось четырнадцать детей, из которых умер лишь один. Китти была пятой дочерью Сары и Лира Брайтберри, и, видимо, кровь бродячих предков сказалась в ней особо сильно. Потому как в один прекрасный день она увязала в узелок свои вещи, взяла из копилки двенадцать долларов восемь центов, что скопились у неё за несколько лет, и отправилась на Аляску.

– Все только и говорят: золото, золото. Все за ним едут, – непринужденно рассказывала Китти. – Ну, я и решила – чем я хуже других? Что меня там ждет, в этой моей дыре? Там и замуж толком выйти не за кого. А если я найду золото, то стану завидной невестой – любой адвокат или даже судья рад будет посвататься! Ты тоже ведь едешь за золотом!

– Я вообще-то еду к жениху, – сообщила Мария.

– Ну, значит, он поехал за золотом! – солидно припечатала Китти.

– Хорошо. А что ты собираешься делать на этой Аляске? Как добывать это золото?

– А что непонятного? Стану старателем. А ты не знала, что есть там и такие? Думаю даже команду старательскую сбить из нашей сестры!

Ответ поразил Машу.

– Старателем? – недоверчиво покачала она головой.

– А почему бы нет? Женщины тоже могут искать золото. Женщины все могут! Я сильная – могу и землю копать, и на поле по целым дням вламывала, как те лошади. Я и ковать могу, в кузне отцу помогала! – Слушай, – вдруг спросила Китти, – а зачем ты вообще за меня заплатила? Нет, я, конечно, хочу сказать спасибо… А то ведь как пить дать заставили бы отработать… И хорошо, если только на камбузе.

Китти с явным испугом поежилась.

– Из христианского милосердия, – серьезно сказала Мария. – Бог велел помогать ближнему.

Правду сказать, она и сама не очень понимала зачем и почему, хотя не жалела о внезапном порыве души.

– Ладно. Давай-ка ложиться спать! Я тебе дам кое-что из одежды, чтобы ты могла снять наконец эти штаны.

– У меня есть своя одежда. Она в том сундуке, где я сидела.

– Ладно, мы достанем ее завтра. Если только капитан Уотлер в ярости не выбросил этот проклятый сундук за борт. Давай ложись на этот диван, он хоть и короткий, но выбирать не приходится.

Уже укладываясь, Китти вдруг тихо и искренне произнесла:

– Мэри, еще раз спасибо тебе, что ты согласилась за меня заплатить. Я не знаю, чем отплачу тебе, но я твоя должница…

Третья ночь, которую девушки провели на борту «Онтарио», оказалась беспокойной. От порывов штормового ветра корабль скрипел, стонал, трещал и, казалось, был готов разломиться пополам. Волны были такими огромными, что им ничего не стоило в одну секунду потопить корабль. Капитан Уотлер убрал людей с палубы, набив ими твиндек, как сельдями бочку, а то бы их мгновенно смыло за борт.

Большинство пассажиров слегло от морской болезни, но Мария, к своему удивлению, была не из их числа. Она даже подумала, что уже впрок настрадалась. К тому же штормовой порывистый ветер унес застоявшийся запах скотного двора, который её буквально бесил. Так что чувствовала она себя, в общем, хорошо. Но зато Китти проводила в кровати дни и ночи, жестоко мучаясь и ежеминутно называя себя дурой, которую понесло в чертово море…

Слава богу, на следующее утро они подошли к проливу Хуан де Фука, и шторм поутих. Воронова даже нашла силы выйти на палубу полюбоваться берегом и горой Олимпик, скрывающей свою заснеженную вершину высоко в облаках, а затем отправилась в столовую, хотя есть не хотелось. И там она узнала, что кому-то было сильно хуже, чем её соседке.

– Еще утром она жаловалась, что в боку колет, а потом раз, и все! И теперь стонет и воет, как сто чертей, и кричит, что умирает. О господи! Интересно знать, что она подхватила, уж не холеру ли? – сказал соседка Марии по столу.

– Господи, только бы не холера! – озабоченно сказала вторая.

– Не говори! Я даже боюсь подойти к ней.

– Это вы о ком? – осведомилась она.

– Да об этой нашей… мадам Жаклин!

Маша почувствовала сострадание к женщине, о которой так равнодушно отзываются, и спросила:

– Она заболела?

– Жаклин Дорсет? Она бредит и стонет.

У Марии окончательно пропал аппетит. К ее удивлению, разговор за столом переключился с Жаклин Дорсет на обсуждение модных фасонов дамских нарядов. Им нет до больной никакого дела! Ни малейшего!

Она вышла из столовой с пригоршней сушеных фруктов и галет для Китти, которая все еще была не в силах встать с койки, и прошла через толпу мужчин, ожидавших своей очереди в столовую.

Принеся Китти поесть (та только застонала при виде еды), отправилась на поиски каюты, где лежала больная, всеми покинутая Жаклин Дорсет. Женщины размещались в огромной каюте с трехэтажными, наскоро сбитыми нарами вдоль стен. Сундуки, сумки, ящики в беспорядке были расставлены повсюду и служили в качестве столов и стульев. На койках, рундуках, даже на полу валялись грязное белье, чулки, ночные рубашки. Хлебные корки, апельсиновая кожура, пустые бутылки, разбросанные футляры от губной помады и румян довершали картину. Каюта, пустая в этот час, была пропитана запахом дешевых духов, грязного белья и рвоты. Должно быть, примерно так выглядит и пахнет типичный притон, о которых она читала в книжках про Шерлока Холмса и сыщика Путилина.

– О Святая Дева! Помоги грешной дочери своей!

Стоны, протяжные и страдальческие, раздавались из-за занавески в углу каюты. Мария подошла к занавеске и решительным движением откинула ее.

Жаклин Дорсет посмотрела на девушку. «Мадам» трудно было узнать – её лицо осунулось, посерело, спутанные волосы разметались по подушке, на коже проступила сетка глубоких морщин. Цветущая молодящаяся дама обратилась в старуху. Правда, судя по всему, Жаклин Дорсет это было безразлично…

Полные невыразимой муки глаза, не отрываясь, уставились на пришедшую.

– Матерь Божья! Кто ты?

Даже голос ее изменился. Раньше он был глубоким и полным оттенков, а теперь стал бесцветным и осипшим от стонов.

– Я Мария Воронова, – растерянно сообщила девушка.

Взгляд Жаклин Дорсет вдруг стал осмысленным, как будто это имя ей что-нибудь говорило, но через мгновение опять потускнел.

– Как, Форонофф? Ты русская? А… – тяжело вздохнула мадам. – Русская… Понятно! Да, помню я твоих соотечественников в Париже… Все через одного сумасшедшие! Ты такая же. Ведь только сумасшедшая могла припереться к больной шлюхе! Святая Дева! Как больно! Все бросили меня… А впрочем, я их не виню. Они боятся заразиться. У нас, у шлюх, каждый за себя… Я сама начала с того, что сперла деньги у своей «мадам», когда тот барон проломил ей башку и она лежала при смерти…

Больная заворочалась на постели, сжимая руками низ живота.

– Что же это такое? Что со мной? Накатывает и снова отпускает. Черт бы побрал мои гнилые кишки! Они мстят своей хозяйке. Ничего, скоро отдохнете в могиле!

– Могу я чем-нибудь помочь вам? Хотите, я попробую найти врача? – Мария старалась сохранять спокойствие.

– Лучше уж кюре или хотя бы пастора! Или ты не видишь, что я подыхаю?!

Внезапно лицо Жаклин Дорсет исказилось от страха, она смотрела на девушку обезумевшими глазами, но не прямо в лицо, а куда-то дальше, за нее, как будто видела кого-то за ее спиной.

– Прогони его… – тихо попросила «мадам».

Воронова резко обернулась, но сзади никого не было.

– Прогони его… – повторила Жаклин. – Пожалуйста! А… ну ты ж не видишь. А ту белую тварь, похожую на драную кошку с клыками в палец? Не видишь, – констатировала она. – Ну да, они же не к тебе пришли. А говорят еще, нечисть боится воды…

Маша почувствовала, как от страха у нее зашевелились волосы на голове.

– Нет, нет, оставьте меня, – забормотала Жаклин. – Я не хочу… Мсье, мы так не договаривались, вы же искалечите меня… Двести франков, и я сделаю, что вы скажете…

Голос Жаклин Дорсет снова стал обычным.

– О боже мой! Скорее бы уж издохнуть! Мари, сделай что-нибудь! Помоги! Merde! Хоть яду дай!

– Я схожу за врачом. Не может быть, чтобы на всем корабле не нашлось ни одного…

– Нет, не надо… доктор не поможет. Старая шлюха Жаклин отбегалась по земле, осталось лишь надеяться, что мои муки слегка зачтутся мне в аду!

Неожиданно она схватила девушку за руку и с силой притянула к себе.

– Нет… не уходи. Останься. Просто побудь со мной, Мари… напоследок…

И добавила:

– Пока ты тут, они не заберут меня!

Она закрыла глаза, вытягиваясь, словно забываясь во сне, и тут какая-то неведомая сила подбросила мадам Жаклин, заставила сесть на койке. Она вперила безумный немигающий взор в оторопевшую Машу, растрепанные волосы придавали ей сходство с ведьмой из детской сказки. Из ее груди вырвался грубый, низкий клекот, почти бас, ничуть не похожий на высокий голос Жаклин:

– Ты! Ты идешь смерти в пасть! Я вижу пламя, лёд, голод, мрак! Берегись! За тобой будут охотиться волки и люди! Ты увидишь исчадий тьмы и столкнешься с тем, что ушло!

– Что?

Воронова отскочила как можно дальше от этой страшной женщины. Кровь бросилась ей в голову, все внутри сжалось в комок. Она не могла отвести взор от этого ужасного зрелища.

– Огонь! Пламя и лед! – бесновалась рехнувшаяся старуха. – Смерть, муки! Берегись, дочь Ворона! Тьма и её сын придут из прошлого, чтобы убить!

Жаклин Дорсет вдруг обмякла, опустилась на несвежую простыню и какое-то время лежала, не шевелясь. Потом с трудом разжала губы и прошептала:

– Я что-то говорила?

Мария испуганно всхлипнула.

– Значит, говорила, – выдохнула мадам Жаклин. – Ты, девонька, запомни, может, и пригодится. Я иногда умею видеть будущее. Вернее, умела… раньше… В нашей семье у женщин это бывает… Мою прапрапрабабку спалили на костре, а род наш восходит к древним колдунам… Говорят, сама Жанна Святая была из нас… Я иногда могла, до того как стала…

Она закрыла глаза и потеряла сознание, теперь уже всерьез и надолго.

Мария, все еще охваченная ужасом, выбежала на палубу. Её бил озноб, в ушах стоял вой безумной старухи – и вообще ей стоило большого труда взять себя в руки. Наконец Маша успокоилась, вздохнула полной грудью и направилась к собравшимся на палубе.

– Сэр…

Она коснулась плеча того, кто выглядел поприличнее.

– Мэм?

– Вы не знаете, есть ли на борту врач? Там в каюте лежит больная… Она, кажется, умирает.

Молодой человек был явно озадачен. Он вытер ладонью лоб и сказал:

– Вам нужен лекарь? Наверное, такой тут есть. Кого здесь только нет! Есть священники всех церквей, включая раввина, есть настройщик роялей, два скупщика краденого, три мошенника, три адвоката, то есть почти три мошенника, семь карточных шулеров, один полицейский, один артиллерийский офицер, один испанский идальго, не говоря уже о всяких извозчиках и землепашцах…

Ее собеседник оглянулся на своего соседа.

– Калверт, ты не знаешь, есть ли здесь медик?

– Медик? Есть, наверное. Но я не знаю… Хотя вот наш сосед… Правда, он недоучка, не кончивший курс.

– А, точно, есть такой. Джек Гирсон, что ли? Он канадец. Я пошлю за ним, если вы настаиваете. Хотя не уверен, что от него сейчас будет какой-нибудь прок. Его скрутила морская болезнь.

В глубине души Мария расстроилась. Чем врач сможет помочь, если сам болен?

Через пять минут, пошатываясь, появился доктор Гирсон – невысокий, худощавый молодой человек с карими глазами и доброй улыбкой. Выслушав сбивчивую речь девушки, он безропотно пошел вслед за Машей в каюту к Жаклин Дорсет. Присев возле кровати, он взял руку недвижно лежавшей старой блудницы, затем приложил к груди вытащенный откуда-то стетоскоп. Его лицо побледнело еще сильнее, на лбу выступила испарина.

– Поздно. Она мертва.

– Мертва? Но ведь я только что говорила с ней… Все бросили ее, боялись заразиться.

– Понятно. Хотели сделать вид, что болезни не существует, в надежде, что она их не коснется.

– От чего она умерла? – встревожилась Мария. – Если на корабль проникла эпидемия…

– Черт побери, откуда я знаю? – буркнул Джек. – Вы много от меня хотите. Думаете, я бы потащился в идиотскую тундру копать чертово золото, будь я нормальным врачом? В любом случае она умерла, а от чего – не так уж важно. По крайней мере, для нее. Вот если бы провести вскрытие… Ладно, пойду доложу капитану и вернусь на свою койку. А не то меня постигнет та же участь.

Он ушел. Вороновой ничего не оставалось делать, как тоже вернуться к себе.

Тем же вечером тело Жаклин Дорсет, завернутое в старый брезент, с привязанным к ногам ржавым топочным колосником, было погребено в море силами трех матросов. Никто на корабле не проронил ни слезинки. Даже Мария не пошла попрощаться с той, свидетельницей чьих последних минут случайно оказалась. У неё хватало и других дел – Китти стало совсем плохо, и нужно было заботиться о живых.

Глядя на открывшийся с палубы «Онтарио» пейзаж, Маша лишь качала головой.

Обрамленная горами гавань Дайи была заполнена всевозможными судами – от обычных шхун до пары непонятно как сюда затесавшихся китайских джонок. Среди них были и новые, с иголочки, прогулочные яхты, и настоящие плавучие развалины, настолько древние, что девушка удивлялась, как им вообще удалось преодолеть путь по северным морям.

Когда на Клондайке нашли золото, вспыхнувшая «золотая лихорадка» привлекла тысячи золотоискателей в эту маленькую гавань, откуда начиналась Чилкутская тропа, ведущая в страну золотых приисков.

Не впервые после их отплытия из Сан-Франциско Мария засомневалась в разумности своего решения предпринять это путешествие.

На борту корабля ходило много разговоров о трудностях высадки в Дайе, но она и представить себе не могла, что будет настолько трудно. Говорили, что высота прилива в Дайе составляет от двадцати до двадцати пяти футов и приливная волна накатывает на берег на целый кабельтов, смывая драгоценный груз в море.

Суета на судне меж тем усилилась. Люди сновали туда-сюда, кричали, ругались и перетаскивали свои пожитки поближе к сходням. В воздухе чувствовалась напряженность, но общее настроение толпы можно было назвать равнодушным.

В течение четырех дней «Онтарио» наудачу искал пути среди белых ледяных полей, принесенных со стороны Берингова пролива. Вскоре они увидали гористый берег, поднимающийся царственными пустынными кряжами, еще белеющими от тающих снегов. Капитан держался побережья, и они проплывали мимо крохотных островков, горных массивов, фьордов и маленьких бухточек.

Мария видела ледники, покрытые тысячами трещин и испещренные черными точками вышедшей на поверхность горной породы; белоснежные глыбы льда, отливающие бирюзой в дымке тумана. Вереницы облаков проплывали над выступающими из воды скалами. В воде канала отражалась молочная белизна льда, причудливо смешиваясь с изумрудной зеленью морской глубины.

Поселение вытянулось вдоль подножия горы и напоминало скопище муравьиных куч на лесной вырубке. Отсюда золотоискатели отправлялись дальше, в глубину материка, в промерзшие пустыни и тайгу. Под золотисто-рыжими лучами утреннего солнца, среди пронзительных свистков, они бросили якорь на рейде Дайи. Еще не улегся шум спущенных цепей, как корабль уже был окружен тучей лодок, баркасов и яликов, шнырявших вдоль его бортов, а чиновник, в форменном мундире и фуражке с позументом, уже всходил на мостик и здоровался с капитаном Икабодом.

С мостика посыпались резкие приказания, матросы засуетились, реи заскрипели, и застучали донки.

– Ну вот, вы и на месте, мисс Воронофф. – Капитан подошел к Марии, когда она, стоя у борта, наблюдала вхождение корабля в гавань. – Никаких доков, никаких верфей, ничего. Даже причала нет.

Тем временем на палубе творилось черт знает что. Лошадей и овец сталкивали в воду, чтобы они вплавь добирались до берега. Лодки и лихтеры – плоскодонные посудины, напоминавшие большие корыта, – выстроились вдоль бортов «Онтарио», и матросы поднимали гогот, когда какой-нибудь сундук или мешок падал в воду.

На берегу багаж сваливали в кучу. Саквояжи, сундуки, кирки, лопаты, ящики с консервами, старательское снаряжение, корзины, мешки с мукой. Среди всего этого бродили собаки, овцы, козы, затесался даже один боров, время от времени тыкавший мордой в набежавшую волну. Люди суетились вокруг мешков и ящиков с провизией, стараясь оттащить подальше от воды, чтобы прилив не унес их в море…

– Я обеспечил вам два места в лодке, милые дамы. – Капитан язвительно улыбнулся, видя растерянность Марии и Китти. – Прекрасное, комфортабельное суденышко.

– Спасибо за заботу, капитан, – сказала Воронова надменно.

– К вашим услугам, мэм.

Ну да ладно. Бог с ним, с капитаном, вряд ли они еще встретятся.

Девушки кое-как спустились в небольшую шлюпку, которой управлял здоровяк в мало подходящих к его грубой куртке и обветренному лицу очках. Следом за ними спустили на тросах их вещи.

– Привет, мисс или миссис, уж извините, не знаю, как вас, – поздоровался лодочник. – Я Джеф Саудер. Когда-то был музыкальным критиком в Чарльстоне, а потом стал глупцом, каких свет ни видывал, и отправился за золотом. Сейчас вот поумнел и вожу на берег таких же глупцов, каким был раньше. С вас восемь долларов.

Мария без разговоров отдала деньги.

– На берегу сущий содом, – сказал перевозчик. – Вот уже три дня и три ночи, что я не спал, – нет времени для сна.

– Должно быть, хорошо заработали, мистер Саудер? – поинтересовалась Китти.

– Кое-что прикопил, – вздохнул отставной критик, – так ведь тут и цены какие! Яичница с ветчиной стоит полтора доллара, а виски идет по доллару стакан.

– Как, по доллару?! – заверещала цыганочка.

– Это еще что, – поделился новостью Джеф. – Цена за доставку груза через Чилкутский перевал уже неделю как выросла вдвое. Вместо шестнадцати центов за фунт чертовы индейцы запрашивают тридцать, а то и тридцать пять. А ведь зима тут наступает рано и уже не за горами. А те из этой, – взмах руки в сторону берега, – толпы в добрых двадцать тысяч приезжих, что не успеют перебраться через перевалы, зазимуют тут.

Китти явно приуныла.

Марию сейчас занимали другие вопросы. Что им делать теперь? Где они остановятся? Как она собирается искать Дмитрия?

Город лежал в одной миле, расстилаясь наподобие белой ленты между золотистым морским песком и мшистой тундрой. Он тянулся тонкой, извилистой чертой на расстоянии нескольких миль вдоль берега.

– Батюшки мои! Поглядите, сколько груза! – воскликнула Воронова. – Если будет шторм, все добро унесет в море!

– Не говорите, мэм! Что народ тогда жрать будет? – поддержал её лодочник.

Берег был забит и завален баррикадами из разных грузов; каждая новоприбывшая лодка добавляла свою долю, выкладывая на каждое свободное место мешки, ящики, котлы и прочий багаж. Все это валялось в величайшем беспорядке на весьма ограниченном пространстве. Крючники с божбой и ревом скатывали груз с барж и наваливали его в кучу, а орущая, ругающаяся толпа топталась вокруг этой кучи, ища свое добро. Доходило до ссор и драк. Казалось, уже больше не было места, а груз все прибывал. Стоял адский шум, люди бранились, толкались и суетились.