Тайный мессия Лэнкфорд Дж.

Глава 10

Ахмед Бургиба с завистью смотрел на пассажиров бизнес-класса, совершающих посадку на рейс 204 ЮА на Йоханнесбург. Южноафриканская авиакомпания не имела репутации королевы небес в отношении сервиса, поэтому брать билет бизнес-класса было почти необходимо при шестнадцатичасовом перелете – одном из самых длинных в мире, – но сегодня Ахмед не мог рисковать, привлекая к себе внимание.

Он забронировал билет в экономклассе под своим настоящим именем, Ханиф Хассан, и путешествовал по своему настоящему паспорту.

И все-таки он с легким унынием наблюдал, как пассажиры бизнес-класса садятся в самолет. Его внимание привлекла черноволосая женщина. Она выглядела знакомо, но Ахмед не мог припомнить, кто она. Она носила одежду любимого туристами защитного цвета и путешествовала с мужчиной постарше – недостаточно старым, чтобы быть ее отцом, но староватым для нее, учитывая, какой она была привлекательной.

Ахмед гадал, где же видел ее раньше. Кто она? Он чувствовал себя не в своей тарелке оттого, что не мог вспомнить, и внимательно рассматривал женщину и ее спутника.

В их поведении не было небрежности, которая появляется при прочных взаимоотношениях, но они и не держались друг с другом чисто формально. И не резвились с легкомыслием только что влюбившейся парочки. Мужчина вел себя по отношению к женщине предупредительно и вежливо – взял ее сумку с вещами, протянул ее билет и паспорт стюардессе, пропустил ее на борт первой. Она признательно улыбалась в ответ на каждую услугу, как будто хотела сделать ему приятное. Ахмед исподтишка сфотографировал их и наблюдал за ними до тех пор, пока они не исчезли, потом послал эсэмэской последние инструкции друзьям отца, которые его ожидали.

Он взял боковое сиденье во втором ряду. Сиденья в первом ряду были уже из-за подлокотников со столиками и телевизором. Но все равно он мог видеть пассажиров бизнес-класса, потому что занавески не были задернуты.

Та женщина и ее спутник сидели в середине шестого ряда; их отделял от Ахмеда еще один ряд кресел и кухня. Наверное, они забронировали билеты слишком поздно, чтобы получить два места у окна. Когда самолет взлетел и взмыл в небеса, Ахмед прошептал: «Бисмилля» – «Во имя Аллаха»[53], как делал всегда во время взлетов и приземлений.

Такие долгие полеты имели собственную реальность. Он жил в Нью-Йорке, он приземлится в Африке, но в промежутке между этим будет его жизнь в самолете. Обычно он разговаривал с людьми и узнавал что-то новое. Во время этого рейса он как можно внимательнее наблюдал за незнакомой парой, пытаясь угадать, кто же эта женщина. Ему помогало то, что и она, и ее спутник пользовались туалетом, находившимся в задней части бизнес-класса, всего в паре метров от его места. Мужчина был постарше, и Ахмеду подумалось, что он эдакий растяпа-неудачник. Женщина была младше, и ее можно было бы назвать эффектной, если не считать неудовлетворенной пустоты в глазах.

Ахмед сдался и переключился на фотографии Удугу и на карту, по которой он найдет дорогу в деревню, притворяясь, будто участвует в сафари.

Он пообедал слишком щедро приправленным специями цыпленком с карри – ужасная трапеза по сравнению с едой в бизнес-классе, которая по крайней мере была съедобной, да и меню там часто менялось. Ахмед знал это, потому что каждый месяц летал бизнес-кассом домой, в Африку.

Он посмотрел половину фильма, подремал, а когда проснулся, в салоне были притушены огни. Не желая беспокоить соседей, он отправился на кухню, чтобы посмотреть на фото Аджии.

Когда стюардесса спросила, не хочет ли он чего-нибудь попить, Ахмед ответил, что просто разминает ноги.

Прислонившись к перегородке, он смотрел на Аджию, которая улыбалась с фотографии в его руке. Длинноногая девушка с африканскими, персидскими и арабскими корнями, она была классической красавицей суахили, в длинном платье и шали, с вплетенными в косы бусинами и белым цветком. Ахмед был отравлен исходящей от нее вибрирующей joi de vivre[54], невинной чувственностью ее песен, уверенностью, с которой Аджия осуждала разграбление внешним миром своего континента и его ресурсов. Теоретически это был и его континент тоже, хотя настоящей Африкой считалась только часть возле пустыни Сахары, а остальной арабский мир считался частью Европы.

Ахмед влюбился в Аджию с первого взгляда и теперь собирался стать ее воином. Он поразит все, что причиняет ей боль. Он гордился своим блестящим планом, хвала Аллаху.

Вспомнив про пару в бизнес-классе, он поднял глаза. Стюардессы сплетничали и не обращали на него никакого внимания, поэтому Ахмед двинулся к наполовину задернутой занавеске. В тусклом свете телевизионных экранов он увидел, что большинство пассажиров полностью разложили свои сиденья, в том числе и та пара. Может, они спали.

Ахмед отмел эту мысль, когда увидел, что женщина шевелится. Он вгляделся в темноту, в укрытую одеялом пассажирку. Может, она просто потянулась. Зевнув, он небрежно перешел на другой конец кухни, надеясь, что занавеска отдернута и он сможет увидеть мужчину. Ахмед посмотрел через иллюминатор в ночную тьму, прежде чем повернуться в сторону салона бизнес-класса. Занавеска была задернута, оставалась только узкая щелка. Ахмед не сдавался – притворяясь, что смотрит на фотографию Аджии, он заглянул в щель и в конце концов увидел мужчину. Легкое движение под одеялом выдало Ахмеду, что происходит.

Они молча задавали работу рукам друг друга.

Гадая, кто же они такие, Ахмед фыркнул и вернулся на другую сторону. Очевидно, был не один способ заниматься сексом в самолете. И тут женщина поднялась и двинулась к уборной, и он мельком увидел ее лицо. Теперь его не так отвлекало окружающее. Он учуял запах дорогих духов. Где он раньше уже ощущал этот запах? Где раньше видел ее? Когда женщина открыла дверь туалета, она увидела его в щель занавески.

И тут Ахмед застыл, внезапно вспомнив. Это была Зения Данлоп, жена Зака. Он встречался с ней раньше на корпоративной вечеринке. Что еще важнее – она только что изменила Заку, его лучшему другу. Прошлой ночью Данлоп упомянул, что его жена собирается в Африку. Он не сказал, что та улетает сегодня. Она угодила прямиком в сеть, которую плел Ахмед. Она узнает, что его настоящее имя Ханиф Хассан. Вероятно, она летит с Полом Джозефом, священником, которого «Амер-кан» уговорила помочь, – священником и явным мерзавцем, радостно пользующимся своим положением, чтобы сбить женщину с пути истинного, вместо того чтобы спасать ее душу. Радостно одурачивающим деревенских жителей, которых объявлял своими братьями-христианами.

Хотя только ради Аджии Ахмед перестал избегать насилия, он с удовольствием убьет этого человека. Убьет ли он и Зению Данлоп? Если не убьет, однажды она сможет разглядеть связь между тунисцем Ахмедом Бургибой, другом ее мужа, который работал в «Силвермен Алден», и Ханифом Хассаном, египтянином, который был в Удугу, когда там начали умирать люди.

Если бы она была мусульманкой и, кроме него, имелся бы еще один свидетель… Вообще-то требовалось четыре свидетеля, поскольку это было сексуальное преступление… При наличии сидетелей ее по закону шариата могли бы обвинить в зине[55]. За такое преступление против бога полагался хадд[56]. Ее забили бы камнями до смерти, повинуясь хадисам, высказываниям пророка Мухаммеда, которые дополняют Коран. В современном исламском мире теперь редко побивали камнями, но Ахмед желал бы, чтобы это наказание можно было применить к Зении Данлоп.

Он слышал, как вода в туалете смыла доказательство ее неверности мужу, который наверняка сделал бы для нее все, что угодно. Ахмед должен убить ее вместе с остальными. Разобьет ли ее смерть сердце Зака?

Он сердито двинулся обратно к своему месту, но остановился, услышав приглушенный плач. Ахмед озадаченно помедлил, прислушиваясь к слабым всхлипываниям шлюхи Зака. Они не смягчили его гнев. Если бы у Зении Данлоп было сердце, она бы не занималась рукоблудием с другим мужчиной, разрешая ему доставлять себе удовольствие. Однако из любопытства он подождал, пока она выйдет. В полумраке Ахмед увидел, как женщина положила руку на грудь – сожалея о случившемся или потому, что ей хотелось продолжения?

Ахмед отступил, наблюдая, как она вернулась к своему месту, тихо легла и снова повернулась к мужчине.

Глава 11

Я проснулась в отеле «Парко Сан-Марко». Солнце сияло за окном, там, где прошлой ночью висела луна. Джесс лежал на другой кровати, улыбаясь мне, его кожа светилась на фоне сосновой филенки. Мне что, снился сон?

–Buon giorno, Madre[57].

Очевидно, нет. Сколько времени пройдет, прежде чем внутренний свет поглотит его и его со мной больше не будет?

–Ты поспал, милый? – спросила я.

–Да, немного. Мне предстоит работа, поэтому я медитировал. По большей части я пребывал в царствии.

–И на что это похоже? Это то же самое, что быть спасенным?

–То же самое.

–Как я узнаю, что очутилась там?

–Никому не придется тебе это говорить. Тебе не нужно будет снова читать Библию или любое другое духовное учение, потому что ты будешь напрямую знакома с Богом. Все твои проблемы уйдут. Это как будто живой пребывать на небесах.

–И такое может случиться?

–В твоем случае тебе только нужно взять меня за руку.

Я знала, что он говорит не в буквальном смысле. Я уже не раз держала его за руку с тех пор, как он вернулся.

Я подумала о том, что нужно умыться, почистить зубы, переодеться. Джесс кивнул, как будто прочел мои мысли.

Тут я поняла, что его брюки уже не желтовато-коричневые, а темно-коричневые, как древесная кора. Его рубашка была не голубой, а зеленой, как трава. Он переоделся, не шевельнув и пальцем.

–Сегодня мы не должны упустить ни единого момента, – сказал Джесс.

Я отправилась в смежную ванную комнату и приняла душ. В спальне нашего номера нашлись новые юбка, блузка и жакет моего размера. Учитывая вчерашние события, я не удивилась.

Одевшись именно в такую одежду, какую купила бы я сама, я почувствовала, как меня снова охватил страх. Была ли я готова при жизни очутиться на небесах? Я вознесла молчаливую молитву: «Господи, если ты желаешь, чтобы я приняла учение Джесса, помоги мне сделать это без страха».

Когда я вернулась в гостиную, Джесс встал.

–Как насчет завтрака на террасе? Думаю, ресторан все еще работает.

Я наблюдала, как он стал меньше светиться, сделался физически более реальным.

Я взяла его за руку, мой логический разум все еще сражался с тем, что докладывали мои глаза и уши.

«Тебе снится сон, Мэгги».

Нет, я не спала.

«Того, что сейчас происходит, не может быть».

На террасе нас встретил официант, полный типично итальянской экспансивности.

–Buon giorno, signore di signora![58]

Он проворно провел нас к столику, который, насколько я поняла, считался в этом ресторане самым лучшим. Отодвинул мой стул и помог мне усесться так, как будто я принадлежала к королевскому семейству. Потом молча усадил Джесса, протянул ему маленькое меню и наполнил наши стаканы водой.

Сколько раз я перекусывала под тусклыми квадратными зонтиками на этой террасе, слушая, как смеются дети, и думая о Джессе. Это был подарок судьбы – быть здесь вместе с ним.

Принесли сок и кофе, и мы выбрали яйца «в мешочек», фрукты, йогурт, ветчину, сыр и хлеб – завтрак, который Адамо готовил каждый день, иногда добавляя для меня сосиски и американскую мамалыгу.

Официант ожидал неподалеку, хотя ему нужно было обслуживать еще с дюжину столиков. К счастью, он вел себя не так, как вчера вели себя дети, животные и служанка, – скорее как хамелеон, который, обнаружив теплый солнечный участок, сливается с окружающим и наслаждается. Съев половину своей порции, Джесс сказал:

–Per piacere![59] – и поманил официанта, которого другим обедающим было не так легко подозвать.

–Si, signore.

Официант мгновенно очутился рядом и наклонился, чтобы выслушать просьбу Джесса.

–C’e una piccola radio?

«Здесь есть маленькое радио?»

–Vorremmo sentire le notizie.

«Нам бы хотелось послушать новости».

–Naturalmente! Con piacere!

Само собой, тут было радио, и он с удовольствием его принесет… Но, стыдно сказать, я была этому не рада. Я не спросила, что Джесс ожидает услышать в новостях. Мне было совершенно неинтересно.

Восстав из мертвых, мой мальчик был передо мной. Мы вместе ели. Наверняка приближается Царствие, как он сказал. Иначе почему он здесь?

Выблюет ли Мэгги Кларисса Джонсон Даффи Моррели свой завтрак из-за того, что нервничает, – было несущественно.

Уганга – лечение. Ваганга – тот, кто лечит. Мганга – лекарь.

Когда речь заходит о национальном здравоохранении в Танзании, люди говорят на языке банту. Если верить правительству, треть населения страны – христиане, треть – мусульмане, а треть придерживается местных верований. Это не столько результат переписи населения, сколько мирного сосуществования. Кроме того, в обоих городах и в сельской местности все верят в пепо – внутреннюю силу, данную богом.

Любой мганга скажет:

«Больное пепо – источник болезней и зла.

В чем его причина? Дисгармония в семье или в племени, вырождение.

Музыка и танец – ворота между пепо и физическими чувствами.

В трансе мы проходим через эту дверь».

Ваганга ва пепо – это духовные лекари, имеющие разрешение правительственного департамента традиционной медицины на лечение физических, умственных и социальных недугов, причем бесплатно, по зову сердца. Задолго до того, как колониализм назвал их знахарями, они лечили. Они творили чары и лечили такие африканские болезни, какие западная медицина вылечить не могла.

Симеон Мбея стоял возле своей глинобитной хижины с тростниковой крышей на краю поселка Удугу. Никто не пришел, чтобы сесть в кружок под древней раскидистой смоковницей. На фоне оранжевого заката четко виднелись очертания веток, где обитали духи, руководившие Симеоном. Много лет назад его уганга-семья (те, кого он лечил) называла его Бабу, дедушка, но теперь – нет. Беды для него и всех танзанийских ваганга начались в 2007 году с убийств альбиносов.

Белые, как солнце, приносящее засуху и смерть, альбиносы всегда отвергались людьми, которые были темны, как облака, приносящие дождь и жизнь.

А потом где-то в Нигерии в 2007 году, а может быть, раньше, те, кто занимался учави – плохим целительством, черной магией, – начали искать части тел альбиносов для приносящих удачу зелий. Журналисты Би-би-си раскрыли убийства, и смущенное правительство Танзании приостановило действие лицензий всех традиционных лекарей. К счастью, это длилось всего восемнадцать месяцев. Когда приблизился срок новых выборов, политики положили конец запрету, зная, что не выиграют без поддержки ваганга ва пепо, которые оказывали такое огромное влияние на жизнь в Танзании.

Однажды, когда Бабу впал в транс, ему велели не пренебрегать запретом и прекратить свою дуовную деятельность – не приносить дождь, не исцелять болезни. И велели не возобновлять эту деятельность даже тогда, когда запрет был снят. В результате в Удугу пришли засуха, болезни и смерть. Конечно, если мганга не мог принести процветание своей уганга-семье, его в лучшем случае бросали. Никто больше не слушал Бабу, не искал его помощи.

Если ты мужчина, тебе легче переносить, что тебя отвергают. Большинство ваганга были женщинами, поскольку их пепо обычно было сильней. Но Бабу приходилось слушать духов, которые его наставляли.

Он продолжал выметать мусор с утрамбованной глиняной дорожки, ведущей к его стоящим внутри ограды хижинам с тростниковыми крышами, наклоняясь, чтобы поправить камни вдоль тропы. Две женщины с привязанными за спинами младенцами остановились, чтобы обсудить необычную активность Бабу.

–Бабу! – окликнула одна. – Зачем ты подметаешь? К тебе уже давно никто не приходит. Никто не придет и теперь.

В традиционной Африке время имеет два измерения: теперь и раньше. Бабу улыбнулся и не ответил, готовясь к новому «теперь».

–Бабу, никто не придет! – крикнула вторая женщина.

Он поманил обеих к смоковнице; на ее огромной ветви висел его барабан нгома, которым Бабу больше не пользовался. Но женщины засмеялись и пошли дальше, подкинув детей повыше на спине.

Бабу не обиделся. Ему предстояло слишком много дел.

Когда солнце достигло горизонта, он отложил ветви, которыми подметал, взял мухобойку из хвоста коровы, нсанзу (в других местах называемую мбира), подошел к смоковнице и сел, прислонившись к стволу спиной. Дерево приняло его в свои объятия. Живущие на побережье ваганга часто пользовались для исцелений барабаном нгомой. Любая музыка была лекарством. Она прогоняла тревогу и мысли, которые мешали целительному пепо. Как и большинство ваганга, Бабу лечил также травами и знал, как противостоять черному колдовству. Но в первую очередь он был мганга ва куова, способный получать послания напрямую из царства духов. Рожденный с ангелом, он страдал заболеванием пепо до тех пор, пока не смирился с намерением бога сделать его лекарем. Теперь его пепо уже несколько недель принимало послания, приносимые ветром.

Если бы он был одним из прибрежных лекарей-суахили, он бы сперва призвал Аллаха, ища у него защиты от злого джинна, но джинны не совались во Внутреннюю Африку. Они оставались на берегу, там, куда впервые пришли арабы. Если бы Бабу был христианином, он бы обратился к Иисусу миссионеров. Но Бабу не принял чужеземную религию, хотя и притворялся, что принял. Он был из племени банту и оставался с Мунгу, единым богом, продолжая верить в духи предков, огонь, землю, воду и ветер.

Чтобы открыть дверь между собой и волей Мунгу, он большими пальцами играл на нсанзе. Ее высокие, приятные звуки аккомпанировали песне его пепо: «Кулитетсия кумванья, кулитетсия» – «Здесь, в небесах, мир, мир». Слова и музыка ввели Бабу в транс, и тогда он увидел возвращение Пола Джозефа, миссионера, увидел пришествие араба, увидел, как кровь проливается на землю.

Бабу не дрожал от страха. Он продолжал играть на нсанзе, чтобы перекинуть мост к Великому.

Глава 12

Когда они перешли из самолета в джетвей[60], туда проникла волна африканской жары, но Пол Джозеф не смог устоять и держал за руку Зению Данлоп, пока они не вступили в Интернациональный аэропорт Дар-эс-Салама. Это был последний раз, когда он мог прикоснуться к ней, не рискуя поставить под удар свою репутацию божьего человека.

Покинув джетвей, они окажутся в обществе важных людей. Скандал уничтожил бы его – как раз тогда, когда его мечты начали воплощаться в жизнь. Но, пока они не добрались до терминала, Джозеф пользовался преимуществами близости к этой замечательной женщине, которая занималась с ним любовью оба длинных перелета. На этот раз он не познал ее в библейском смысле слова – только их руки соприкасались, жадно лаская друг друга под одеялами. То, что требовалось действовать скрытно и тихо, доставляло Полу острое блаженство, но их худший грех был в прошлом.

–О господи, ну и жара! – пожаловалась Зения.

Стряхнув его руку, она пошла вперед по трапу к терминалу, волоча за собой свой аквамариновый чемодан от Хенка – высший идеал багажа, как она это называла, – и сердито глядя на медленно двигающихся людей. Пол Джозеф ускорил шаг, чтобы не отставать. Ему не терпелось очутиться среди африканцев, которые поражали своими улыбками. Когда они здоровались или были счастливы, в их глазах сиял свет их душ. Это заставляло пастора желать привести их к богу. Джозеф смотрел на мужчин-банту могучего сложения, в широко распространенных в Африке коричнево-оливковых деловых костюмах, на мужчин и женщин суахили с грациозными телами и красивыми глазами, в традиционных цветных одеждах или в западных. Белые мелькали в этой толпе, как зефирки в горячем шоколаде.

Он снова был дома.

–В Африке никто не торопится, – прошептал он, наклонившись к Зении. – Когда попадешь на солнце, поймешь почему.

И все равно ему тоже хотелось поторопиться. Они одни из первых сошли с самолета. Обычно проверка документов и таможенный досмотр занимали меньше получаса, но Зении нужно было получить визу. Это могло затянуться на целую вечность, если они быстро не займут очередь.

Человек перед Зенией внезапно остановился. Потеряв равновесие, она взмахнула свободной рукой и качнулась к Полу. Одна из кнопок ее рубашки для сафари расстегнулась, обнажив предмет его желаний. То, что он желал ее против собственной воли, заставляло Джозефа негодовать на бога – создателя необузданного мужского либидо. Но он должен был стараться держать себя в руках.

–Хорошо рассмотрел? – недружелюбно спросила Зения, когда он ее подхватил.

Он рассмотрел хорошо, и то, что он видел, было восхитительным. Но ее тон озадачил его. Как она может отдаваться ему, а в следующий миг ненавидеть? Без сомнения, ее устами говорила вина.

Когда они добрались до терминала, Пол Джозеф услышал, как Зения задохнулась и сказала:

–Где я, во имя небес?

–В Танзании, – ответил он. – Где полно отличных людей.

–Которые, очевидно, не пользуются дезодорантом и не знают, как включать кондиционеры, не говоря уж о том, чтобы что-нибудь строить, чинить или чистить.

К счастью, она понизила голос.

Потом Зения высмеяла недоразвитый терминал, частично находившийся под открытым небом, и две иммиграционные стойки на нижнем уровне, которые управлялись со всеми тремя сотнями пассажиров – и теми, кто мог еще прибыть на любом из международных рейсов.

–Это бедная страна, – сказал Пол. – Кондиционер здесь, вероятно, сломан. Такие вещи здесь случаются часто.

Пока они продвигались к стойкам, Зения сказала:

–Черт! – и хлопнула себя по руке.

–Извиняюсь. Москиты, – сказал он, как будто был за них в ответе.

Она хлопнула себя по шее, нагнулась и почесала ногу.

–Ой!

Джозеф невольно подумал, что взять Зению в Африку было плохой затеей. Но она хотя бы выглядела отдохнувшей, потому что успела поспать на откинутом сиденье – когда они не занимались другими делами. И у нее хватало энергии жаловаться. А он слишком устал. Он не спал, убеждая себя, что они не слишком согрешили.

–Кто такой Джулиус Ньерере? – спросила она, глядя на вывеску.

–Революционер и первый здешний президент, который помог им получить независимость от Англии. Они чтят его, называя Мвалиму – Учителем. Но он был социалистом.

–Какая честь, что его именем названа эта москитная ловушка! – Зения прищурилась на пассажиров, заполняющих терминал. – Почему они носят золото, но не носят наручных часов?

–Они иначе воспринимают время.

–Отсталый народ.

Пол Джозеф вздохнул:

–Не такой уж отсталый. Они изобрели производство стали две тысячи лет тому назад.

–Да? Что ж, много пользы им это принесло.

У подножия лестницы к стойкам приблизились две женщины в национальной одежде и очень больших головных повязках в тон. Чиновник из иммиграционного контроля ввел их фотографии компьютер, взял их документы и исчез. Эти женщины тоже летели бизнес-классом, и их спокойные глаза не раз и не два устремлялись на Пола и Зению. Они что-то видели? Слава богу, он их не узнавал.

Еще он заметил, что их пристально разглядывает мужчина, вероятно, араб. Этого человека Пол Джозеф тоже не узнал. Был ли тот из Африки, Ближнего Востока, из Америки или еще откуда-нибудь? Невозможно было определить. Араб носил дорогой европейский костюм, и у него был вид человека, который может жить где угодно.

Пол решил, что его просто мучает нечистая совесть, заставляя страдать манией преследования, а на самом деле никто не обращает на них внимания.

Что-то невнятно мыча в ответ на жалобы Зении, он позволил себе помечтать о том, что их ожидает, о грядущем взлете своей карьеры. Он принесет капиталовложения в деревню и поможет «Амер-кан», фирме, о которой заботится президент. Когда он одержит успех, его снова пригласят в Белый дом. Об этом пойдут слухи. Пожертвования возрастут. Он купит более достойный дом. Его пригласят в такие места, куда приглашают Рика Уоррена. Пол Джозеф велел себе приветствовать известность, потому что она пойдет на пользу делу. Даже Иисус немногого сумел бы добиться, если бы в древнем Иерусалиме о нем никто не знал.

Они потихоньку продвигались к двум стойкам, и Пол направил Зению к правой, где, как он знал, выдавали визы.

–Вот там тебе и пригодится сотня долларов, о которой я упоминал, – сказал он. – Они не принимают кредитные карты.

Зения вынула купюру из элегантного кошелька и протянула чиновнику, который принимал деньги и паспорта у вазунгу – белых – и фотографировал их. К удивлению Пола, им не пришлось ждать, как остальным европейцам, которые явно потели в своей одежде. Неужели кто-то расчистил им путь? Чиновник вернулся, поставил штемпели в паспорта – и в визу Зении – и проводил их к выходу, указав, куда поместили багаж. Сперва Пол взял огромный чемодан на колесиках, который Хенк сделал в аквамариновом цвете по просьбе Зении (так она рассказала), – подарок Зака. Со своим обычным здравомыслием Зения взяла лишь этот чемодан, большую сумку через плечо и чемоданчик от Хенка поменьше, который провезла с собой как ручную кладь. Но во всем этом мог поместиться внушительный гардероб. Потом Джозеф взял свою ничем не примечательную черную холщовую сумку. Таща за собой багаж, он повел женщину из терминала, ожидая, что сейчас на него налетит толпа.

Но вместо обычного натиска таксистов и туроператоров ему преградили путь два фотографа и защелкали фотоаппаратами.

Съемочная группа Би-би-си начала работу.

Джозеф огляделся по сторонам, чтобы увидеть объект их внимания, но к нему из-за загородки потянулся молодой чернокожий мужчина в изящном деловом костюме. Он не обливался потом, как другие иностранцы, но, с точки зрения Пола, не выглядел африканцем.

–Пол Джозеф, полагаю?

Акцент американца с Восточного побережья. Кто же он?

–Да.

–Хамджамбо, Мзи – и добро пожаловать в Танзанию. Меня зовут Стив Харрис. Зовите меня Стив. Я здесь с дипломатическим поручением.

Началось!

Джозеф шагнул вперед, отодвинувшись от Зении, и постарался придать себе скромный и в то же время утонченный вид, как у Рика Уоррена.

–Меня попросили проводить вас до вашей миссии, – продолжал Стив.

Пол не считал себя достаточно старым, чтобы к нему обращались «Мзи», но решил отмахнуться от этого и пожал руку Стива, потрясенный и довольный. Может ли посланный президентом наблюдатель быть официальным представителем посольства?

–Джамбо, Стив Харрис. Кто вас послал?

–Белый дом.

Стив говорил, обращаясь не к Полу, а к видеокамерам.

–Позвольте представить благородного Бахари Махфуру, члена парламента и парламентского комитета по земле, естественным ресурсам и окружающей среде.

Мужчина, одетый в африканском стиле в коричневый костюм, протянул руку. Несмотря на свой прозападный наряд, он дышал хладнокровием вождя племени, но его сдержанная улыбка растопила бы даже айсберг.

–Хамджамбо, пастор Джозеф. Мы благодарны за ваши услуги, оказанные нашему народу, и за помощь, которую вы привезли Удугу.

–Джамбо, благородный Махфуру, – ответил Пол – он был счастлив услышать плавный танзанийский акцент, в котором «и» произносилось как «е».

Они продлили рукопожатие, позволяя сделать обязательные фотоснимки.

Зения присоединилась к ним и тоже протянула руку:

–Я – Зения Данлоп. Вы меня не знаете, благородный Махфуру, но я – прихожанка пастора Джозефа и прибыла, чтобы помочь ему собрать для вас… Ну, говоря откровенно – собрать много, очень много симпатичных денежек.

Цыпочка. Бахари Махфуру позволил себе расплыться в улыбке совсем другого сорта и мимолетно взглянул на полурасстегнутую рубашку Зении. Объединенный Парламент Танзании, называемый на местном языке Банги, страдал от хронического дефицита бюджета. Зения ухитрилась не хлопать москитов все время, пока пожимала Махфуру руку.

Потом с сияющей улыбкой устремила взгляд на Стива Харриса:

–И я уверена, что вы незаменимы, Стив.

И они тоже продемонстрировали камерам свое рукопожатие.

–Джентльмены, – сказала фотографам Зения, – мне понадобятся сделанные вами фотоснимки.