Тайный мессия Лэнкфорд Дж.
Те опустили фотоаппараты и прижали их к груди.
–Не беспокойтесь. Ваши конкуренты их не получат. Они понадобятся мне для страниц светской хроники, когда я вернусь домой, чтобы помочь собирать деньги для миссии. Для Африки.
Она вытащила из кошелька две визитки.
–Пошлите мне их по мейлу, хорошо?
Фотографы переглянулись, посмотрели на Махфуру, Харриса и Пола Джозефа, ища их подтверждения, и наконец согласно кивнули.
Пол увидел, что Зению рассердило то, что ее слова оказалось недостаточно.
–Спасибо большое.
Она повернулась от фотографов к Стиву:
–Где я могу обменять деньги, мистер Харрис? Стив?
–Вообще-то наличные не понадобятся, – сказал Пол Джозеф. – Мы ведь будем в деревне.
–Я никуда не отправляюсь без денег, Пол.
Зения выжидающе посмотрела на Стива, и тот предложил ей руку, чтобы ее проводить.
–Но здесь много менять не нужно. В городе курс обмена лучше.
В отсутствие Зении съемочная группа Би-би-си взяла интервью у Пола Джозефа и благородного Махфуру – о засухе в Удугу и о том, как пастор прибыл сюда, чтобы помочь. Когда Зения вернулась, ее как будто больше интересовал Стив Харрис, чем Би-би-си, – без сомнения, из-за его связи с Белым домом.
Съемочная группа Би-би-си закончила работу, и двое мужчин взялись за багаж вновь прибывших. Пол Джозеф последовал за ними в припаркованный у бордюра белый микроавтобус. Как всегда, первым делом при выходе из аэропорта его поразили стройные высокие хвойные деревья, растущие вдоль бордюра и автостоянок. Он снова напомнил себе спросить, как называются эти деревья. Прежде он всегда об этом забывал. Их похожие на перья ветки обнимали стволы, делая их похожими на зеленое фруктовое мороженое. Они смахивали на итальянские кипарисы, которые Пол видел в Калифорнии, в городе Кипрес, когда церковь ездила в Диснейленд в 2005 году, – если не считать того, что у тех иголки смотрели вниз, а не вверх. Может, это были реликты исчезнувших лесов, вырубленных для нужд колонизаторов.
Высокие колонны аэропорта напоминали эти деревья, а его разделенная на секции крыша – лиственный шатер джунглей.
Давным-давно Пол Джозеф поспорил с местным духовным лекарем из Удугу насчет спасения от вырубки деревьев и кустарников, из которых тот делал лекарства. Суеверная дичь. Деревья дают тень, укрепляют землю, служат домом и иногда – едой для обитателей дикой природы, но больным людям нужны доктора, а не деревья.
Пол подошел к Махфуру, который занял переднее сиденье.
–Благородный Махфуру, могу я задать вопрос…
Белый человек с длинными, закрученными вверх усами, сидящий на среднем ряду сидений автобуса, прервал его, подняв палец. Он смотрел на машину темно-оливкового цвета, припаркованную рядом, пока в нее не забрались фотографы и пресса. Он хочет поговорить без свидетелей?
–Пастор Джозеф, я – Кевинван дер Линден из «Амер-кан», рад с вами познакомиться. Зовите меня Кевин.
У Кевина ван дер Линдена был акцент бура – потомка голландских поселенцев из Южной Африки. Его слова звучали так: «Бас-дор Джозеф, я – Гивн вен дер Линдн из «Емер-ген». Зовите беня Гивн».
Пол и раньше слышал бурский акцент. И все равно ему приходилось очень внимательно прислушиваться, чтобы понять «Гивна».
–Я тоже рад наконец-то познакомиться с вами, Кевин, после всех бесед с вами. Зовите меня Пол.
Гивн похлопал по сиденью рядом, показывая, что Пол должен сесть. Благодарный за то, что в автобусе работает кондиционер, пастор так и сделал.
–Я рад, что у нас есть шанс боговорить без свидетелей, – сказал Гивн, когда благородный Махфуру, кивая, повернулся к ним.
–Все устроено, – сказал Макфуру. – Мы обозначили Удугу как область долгосрочного планирования и позаботились о GCRO[61] для мистера ван дер Линдена. Он без шумихи исследовал некоторые участки вокруг Удугу.
–Да, – сказал ван дер Линден. – Очень бногообещающе. Конечно, лучше было бы, если вы бредставили блан деревне, ботому что они доверяют ваб, бас-дор Джозеф.
Пол приподнял брови. Он не знал, что такое GCRO.
–А разве не должен с жителями поговорить благородный Махфуру?
Махфуру дотронулся до его руки.
–Я просто представлю мистера ван дер Линдена, чтобы жители знали: мы его поддерживаем. Вы проинформируете деревню, что мы копаем им новый колодец и проводим ирригацию. Я скажу, что мы пошлем еду, пока они не вырастят новый урожай. Изменение климата разорило их, как вы знаете… не так жестоко, как некоторых других, но им нужна помощь.
У Джозефа слезы навернулись на глаза. Он и в самом деле заботился о деревне.
–Замечательно. Замечательно. Я буду счастлив об этом объявить.
Тут появились Зения и Стив Харрис и заняли задние сиденья.
–Кондиционер! – восклицала женщина. – Наконецто!
Ее представили Гивну.
Стив медленно проговорил:
–Саса сиси квенда. – И перевел: – Теперь едем.
Зения стрельнула глазами в сторону Стива:
–Он учит меня суахили.
Она все еще не застегнула рубашку.
Джозеф ощутил неожиданный укол ревности, когда оценил Стива Харриса, ответившего Зении совершенно невинным взглядом, – олицетворение вежливого чиновника-дипломата.
Пол кивнул, повернулся и стал глядеть вперед, ругая себя, когда микроавтобус вырулил с живописной территории аэропорта.
Вскоре они очутились на мощеном шоссе, окаймленном дренажными каналами Дар-эс-Салама и утрамбованными земляными дорогами. По обе стороны шоссе виднелись хижины и полуразвалившиеся лавчонки, в которых продавалось разное добро.
Несмотря на окружающую бедность, Пол знал: здесь нет ни разлада, ни конфликтов. Он показал Зении на мама нтилие – женщину, продававшую на улице собственноручно приготовленную еду.
–По крайней мере, все как будто в хорошем настроении, – заметила Зения без излишнего такта.
–Да, – ответил Стив Харрис. – Танзанийцы – приятный народ.
–С вашей стороны любезно так говорить, – перебил благородный Махфуру. – И по большей части это правда, но остерегайтесь криминала, ориентированного на туристов. Лучше никуда не ходить в одиночку.
–Я уж точно не собиралась разгуливать тут одна, – снова бестактно заметила Зения.
Пол Джозеф заметил, что они свернули не туда.
–Наш отель в другом направлении.
Подал голос Гивн:
–Надеюсь, вы не возражаете, но я взял на себя вольность береселить вас и биссис Данлоб в «Устричную бухту».
–Это отель выше классом? – спросила Зения.
Гивн кивнул.
Пол хотел сказать Зении, что их наверняка поселят в роскошной прибрежной берлоге, где им придется приходить в себя после перелета. Вместо этого пастор решил промолчать: пусть она выяснит все сама.
Они проехали по красивому полуострову, по дороге вдоль океана и остановились у девственно-белого здания с жалюзи цвета листвы. Здание стояло на возвышенности и смотрело на залив Дар-эс-Салам.
Зения вздохнула с облегчением, когда они прошли под занавешенными белыми портьерами арками и очутились в роскошном белом вестибюле «Устричной бухты», полном картин, пальм и ротанговой мебели коричневых оттенков. Там их приветствовала управляющая отелем – дружелюбная женщина средних лет, очень светленькая и очень грациозная. Такой же дружелюбный бармен подал всем «Pimm’s Cup»[62] и лимонад. Управляющая пригласила гостей перекусить по-семейному, но Зения сказала, что слишком устала. Тогда эта женщина предложила послать салат из лобстеров прямо в номер.
Когда Гивн ван дер Линден зарегистрировал их в отеле, Зения раскинулась в кресле, в окружении зелени, и Пол Джозеф невольно подумал: «Сексапильная женщина в чужеземных джунглях». Как он ее хотел!
Какой-то мужчина прошел к конторке, и они с Джозефом, узнав друг друга, кивнули. Это был элегантно одетый араб, которого пастор видел в аэропорту. Ожидая, когда Гивн закончит регистрировать приезжих, араб остановился рядом с Полом и дружески спросил:
–Вы тоже прилетели из Йоханнесбурга?
–Да, – ответил Пол.
Мужчина протянул руку:
–Ханиф Хассан.
–Я – Пол Джозеф, баптистский священник.
Ханиф ухмыльнулся, когда они пожали друг другу руки.
–Вы, должно быть, богатый священник, если останавливаетесь в «Устричной бухте».
Пол кивнул на Зению:
–Моя прихожанка богата, но не я.
–А! Красивая женщина.
Араб осторожно посмотрел на нее, словно со страхом или с отвращением, – а может, в его взгляде было и то и другое. По мнению Пола Джозефа, Ханиф Хассан не вел себя так, будто считал Зению красивой. Пол почувствовал себя неловко. Почему он сказал незнакомцу, что она богата? Наверное, сказывалось расстройство после суточного перелета.
–Мы отправляемся в мою миссию в Мбее. Она планирует пожертвовать на нее деньги.
–Раз у нее столько денег, она должна это сделать.
Не успел Пол Джозеф ответить, как араб добавил:
–Мбея, вы сказали? Я буду там на сафари. А где ваша миссия?
Пол почувствовал, что его поймали. Почему он так много болтает?
–В Удугу.
Ханиф как будто пришел в восторг:
–Какое совпадение! Я буду почти там же. Разобью лагерь неподалеку и приду к вам с визитом. Может, я тоже должен внести пожертвование на вашу миссию?
–На сафари в Мбею? – спросил Джозеф.
Обычно туда не отправлялись на сафари.
–Я слышал, что тех, кто сходит с протоптанного пути, ожидают чудеса, – сообщил араб.
Пол Джозеф кивнул. Он слышал то же самое. Просто сам он не видел таких чудес.
–Все прекрасно, – сказал Гивн, вернувшись.
У него получилось: «Все брекрасно».
–Мы вернебся, чтобы забрать вас, к боловине восьбого утра.
Он протянул им ключи от номера.
Пол не представил друг другу Кевина и Ханифа. Кивнул на прощание Ханифу, забрал Зению и последовал за портье в их комнаты: белые стены, белые покрывала на кроватях, плетеные коврики, местные безделушки – роскошь современной Африки. Пол слышал, как шумит Индийский океан за зелеными жалюзи его балкона. Дверь между двумя комнатами предлагала второй шанс на интимную близость.
Зения вошла в его номер, но, не успел Пол заговорить, шагнула за эту дверь в свою комнату, помахала, закрыла дверь за собой и заперла.
–Спокойной ночи, Зения! – окликнул он.
Она не ответила. Такая вот она была.
Пол Джозеф склонил голову, сложил руки и попросил бога простить его прегрешения. Кто-то постучал, и он встал, чтобы впустить в номер улыбающегося африканца, который принес салат из лобстеров и шампанское. Все это было греховно восхитительным, как и Зения. Пол вздохнул, съел салат и выпил шампанского, глядя через балконную дверь. Потом разделся, набрал воды в чистую ванну и залез в нее, желая, чтобы Зения была в ванне вместе с ним. Он заставил себя не думать о ней и быть благодарным за то, что завтра их отвезут на машине в Мбею после отличного отдыха.
Глава 13
Ахмеда не бло в номере. Он уговорил Аджию попытаться встретиться с ним. Чтобы сделать это, ей придется улизнуть от строгих родителей-мусульман, которые собирались защищать ее до замужества, хотя ей было уже двадцать четыре года. До Ахмеда доходили слухи, что в ее дом захаживает мужчина-суахили, навещая ее и родителей. Ему требовалось выяснить, правда ли это. Если правда, он не собирался устраивать ради нее никаких джихадов – ни за что, если у нее есть поклонник с серьезными намерениями.
Взволнованный, Ахмед нетерпеливо ожидал в вестибюле отеля «Устричная бухта» под большой красивой фотографией белых коров и рогатых быков – наверное, восточноафриканских зебу, названных в честь племени, которое вывело их. Глаза у быков были оленьи, морды имели благородное выражение.
Прислушиваясь, не приближается ли такси по Тур-драйв, Бургиба воображал, как встретится с Аджией. Этот первоклассный западный отель, похожий на дом друга, собравшегося побаловать гостей, был одним из немногих мест, куда Аджия могла без опаски явиться одна. Погрузившись в мысли, Ахмед даже не заметил, как она появилась. Висевшие в арочном проеме белые занавеси обрамляли ее темную красоту.
Аджия была в красочной национальной восточноафриканской доти. Этот наряд состоял из двух прямоугольных кусков материи, называемых канга: один облекал девушку от талии до лодыжек, другой, точно такой же, она накинула на голову и плечи. Золотистая головная повязка через лоб удерживала завитки ее волос, обрамлявшие лицо и грациозную шею. Кожа ее была цвета меди, лишь ненамного темнее кожи Ахмеда, темно-серые глаза сияли ярче звезд. Аджия могла быть потомком и Клеопатры, и Нефертити. Бармен, который обращался с Ахмедом, как с давно потерянным братом, казалось, был ею просто заворожен.
Бургиба встал, вновь преисполнившись надежд, но, когда он приблизился к Аджии, сердце его упало. Канга в Восточной Африке были очень популярны, их носили и мужчины, и женщины. Эта одежда – шедевр их культуры, и ею часто пользовались для того, чтобы передать послание, особенно в Кении, где Аджия и ее подруги ходили в частную школу. Ахмед узнал кокосовую пальму на коричневом и желтом фоне прямоугольных кусков материи и ниже – послание, «джину»[63], вытисненную прописными буквами. Ему не требовалось читать, чтобы знать, что там написано на суахили: «Странно, когда высохший кокосовый орех желает разбить камень». Аджия была камнем, а он – высохшим кокосовым орехом. Это был упрек. Она не оставляла ему надежды. Но почему же она пришла?
Плодородное кокосовое дерево намекало также на то, что она должным образом воспитана – неважно, что встречается с ним в отеле посреди ночи.
Когда Ахмед подошел, Аджия поклонилась, и он кивнул. Поскольку они были мусульманами, рукопожатие было бы неуместным. Он знал, что Аджия предпочитает светские приветствия исламским.
Ахмед заговорил на суахили:
–Хабари гани, дада Аджия?[64]
–Нзуриф, ндугу Ханиф[65].
Аджия никогда не слышала имя «Ахмед Бургиба». Они называли друг друга брат и сестра, потому что в Танзании мужчины адресуются друг к другу или «ндугу» – брат, или «баба» – отец, или «мзи» – «старик», или «бвана» – господин. А о женщинах говорят «дада» – сестра, «мама» – мать, «биби» – бабушка или госпожа.
–Ты добралась благополучно, неприятностей не было?
Она покачала головой и спросила:
–Хакуна матата?
«У тебя все в порядке?»
–Нимефарахи, дада[66].
Здесь нельзя было поздороваться так коротко, как здороваются в Америке.
–Джинзи ни мама яко?
«Как здоровье твоей матери?»
–Яйя ни визари[67].
–На яко?[68]
–Ни визари сан.
«Очень хорошо».
Держась на почтительном расстоянии, он проводил ее к окну, которое выходило на океан. Они сели бок о бок на ротанговые сиденья. Ненавязчиво появился бармен и спросил, что они хотели бы выпить. Для нее – никаких британских «Pimm’s» или другого алкоголя. Аджия заказала «Стоуни Тангавизи» – крепкий имбирный эль.
–Ты так хорошо выглядишь, – рискнул сказать Ахмед.
–Асанте[69].
–Асанте кушукуру[70]. Что говорят твои строгие родители насчет того, что ты носишь кангу вместо мусульманских хинджаба или абаи?
Ее красивые губы раздвинулись в медленной улыбке, похожей на полумесяц в сумерки.
–Они беспокоятся, что мной овладел злой джинн или колдун наслал на меня чары.
Кто мог подумать, что такой красавицей овладело нечто злое? Чтобы выказать свое уважение, он не засмеялся. В Африке колдовство было реальным.
–А он в самом деле наслал?
Ее улыбка стала озорной.
–Мне просто не нравится рядиться в черное.
Потом Ахмед вспомнил о значении ее наряда. Значение было дурным.
–Твоя канга… интересная.
–Я надела ее раньше и не смогла переодеться.
Так вот в чем дело! Как игрушка йо-йо, которая скачет вверх-вниз, его сердце снова преисполнилось надежды.
–А что бы ты надела, если бы успела переодеться?
Она опустила глаза.
–Другую кангу с надписью: «Ненавидь меня, но я не перестану говорить тебе правду».
–Я вовсе не ненавижу тебя, Аджия. И я слышал, что есть другой мужчина, который тоже тебя не ненавидит.
Она не подняла глаз.
–Он – суахили и друг нашей семьи.
–И твой друг?
Она промолчала.
У Ахмеда упало сердце. Он должен был рискнуть.
–Пожалуйста, будь со мной откровенна. Ты вправду очень мне небезразлична, Аджия.
Она подняла глаза:
–Тогда почему ты кое-что от меня скрываешь?
Ахмед быть потрясен до глубины души.
Она слышала, что он организовал особенное сафари?
–О чем ты?
–Почему ты остаешься только на одну ночь? Даже не навестишь свою мать? Ты уже давно не был дома. Я уверена, она хочет с тобой повидаться.
Хотя Аджия не знала, что побудило его составить свой план, Ахмед почувствовал, что она слегка давит на него. Он не собирался ничего рассказывать до тех пор, пока дело не будет сделано, потому что слова недорого стоят. Если окажется, что Аджия не связана с другим мужчиной, однажды (уже скоро) он сможет сказать: «Я спас деревню, а может, и весь регион от эксплуатации чужеземцев. Я сделал это, потому что люблю тебя, Аджия, и люблю Африку».
Но теперь он сказал лишь:
–Я повидаюсь с матерью перед отъездом.
Принесли «Стоуни Тангавизи», и Ахмед забеспокоился, что бармен сможет их подслушать.
–Давай выйдем.
Он встал и провел ее на веранду. Кивая гостям отеля, проводящим время за трапезой на открытом воздухе, они направились в большой, обнесенный стеной, сад. Постриженная лужайка в саду и цветы вокруг напоминали Ахмеду виденные им фотографии розария Белого дома, если не считать того, что цветы тут росли экзотические. Слева, в стеклянных сосудах, обрамлявших мелкий пруд у отеля, мерцали свечи.
Они пошли вдоль пруда к металлической скульптуре – большой голове африканца, напоминавшей идолы острова Пасхи.
–О чем ты говорил? – спросила Аджия. – Насчет того, что ради меня исправишь то, что творится в Африке?
–Да?
–Итак, ты решил закончить жизнь человеком вне закона, подобно твоему отцу?
Ахмед ощутил стыд и гнев. Он старался не думать об отце, которого, вероятно, никогда больше не увидит, потому что тот помог Усаме Бен Ладену взорвать американские посольства.
–Если ты делаешь это для меня, между нами все равно ничего не изменится, – продолжала Аджия. – Мы не предназначены друг для друга. Ты араб.
–Я говорю на суахили, как и ты.
–Да, но в тебе нет африканской крови.
–Ты с подозрением относишься к арабам, как и большинство тазанийцев?
–Слегка.
–Аджия, мы оба мусульмане.
Расстроенный, Бургиба подвел ее к краю дома, где никто не мог их видеть.
–Позволь мне доказать, что я кое-чего стою.
–Ты не можешь спасти Африку, Ханиф. Если духовные лекари не смогли ее спасти, когда пришли вазунгу, если масаи не смогли, не смогли зулусы и множество других людей Африки, как сможешь ты?
–Подожди – и увидишь.
Она вздохнула и посмотрела на белостенный отель. На ее красивом лице читалось негодование.
–Его не должно быть здесь. Это побережье принадлежит моему народу. Мы строили дворцы из кораллов и торговали по всему Индийскому океану… Извини, Африканскому океану.
Аджия шагнула в тень, где Ахмед с трудом мог разглядеть грациозный изгиб ее шеи и гнев, мерцающий в ее глазах.
–Ты знаешь руины на острове Килва?
–Знаю, – ответил он. – Я играл там, когда был мальчиком.
–До того как пришли вазунгу, каждый корабль, минуя Килва-Кисивани[71], должен был платить пошлину.
–Знаю.
Девушка прикрыла лицо и приглушенно всхлипнула.
–Иногда, Ханиф, иногда…
Что она чувствовала? Он потянулся к ней, но она отодвинулась.
–Иногда мне хочется быть мужчиной.
–Почему?
–В древности народом суахили часто правили королевы. Я знаю их имена. Сабана бинти Нгуми, Мвана Азиза, королева Мариаму из Умбы – лишь немногие из них. Они управляли. Они вели войны. Вдоль всего побережья суахили правили женщины. Сегодня ни одна женщина не имеет власти благодаря исламу и оманскому суду, установленному в Занзибаре в 1830 году. Благодаря последней волне арабских переселенцев из Йемена в 1870-х годах. Вы, арабы, порабощаете женщин!
–Я не буду этого делать!
–Сегодня мне пришлось бы быть мужчиной, чтобы сражаться с ними!
–Сражаться с кем?
Аджия сжала кулаки:
–С белыми, с вазунгу.
–А!
Ахмед удержался от желания похлопать ее по плечу.
–Когда Васко да Гама явился сюда, – она ткнула пальцем в сторону океана, – знаешь, что он сделал? Женщины из царской семьи Момбасы не протянули ему свои золотые браслеты, когда он того потребовал, поэтому он отрубил им руки! Отрубил руки! Хотела бы я быть там, чтобы перерезать ему горло в ту минуту, когда нога его ступила на нашу землю!
–Я тоже, – сказал Бургиба.
–Ах, Ханиф! Иногда мне хочется стать десяти футов ростом и носить большое большое ружье. Я бы обошла тогда всю Африку и пристрелила каждого белого, кого увидела бы.
Сердце Ахмеда быстро забилось, когда он представил себе это.
–Я бы тебе помог.
Он протянул руку, чтобы погладить ее по голове, и Аджия не отстранилась.
–Я бы сделала это, Ханиф, если бы смогла. Посмотри, что они с нами сотворили! Африка нам не принадлежит. Они разгуливают тут повсюду, воруют то, что под землей, и обращаются с нами, как с грязью.
–Я тебе помогу.
Она отодвинулась:
–Ты араб. Вы были рабовладельцами.
Бургиба не стал напоминать ей, что султан Килвы тоже был рабовладельцем. Килва и другие царства суахили имели длинную историю набегов на деревни банту во внутренних частях континента, где захватывали рабов. С тех пор как Ахмед повстречался с Аджией, он стал читать про историю народа суахили. Их гены были в основном генами банту с примесью арабской, персидской и португальской крови, но их история не была столь невинной, какой ее описывала Аджия. И, честно говоря, то же самое относилось к истории арабов.
Девушка придвинулась к Ахмеду:
Читать бесплатно другие книги:
