Краткая история США Римини Роберт

4. Эра Джексона

Тысячи людей собрались в Вашингтоне 4 марта 1829 г., чтобы стать свидетелями инаугурации президента Эндрю Джексона. Это было «как вторжение северных варваров в Рим, с той разницей, что бурные волны пришли не с севера, а с юга». Многие не могли понять, что происходит. Дэниэл Уэбстер был неприятно поражен. «Никогда раньше я не видел здесь такого скопления народа, – сказал он. – Люди проделали путь в восемьсот километров, чтобы увидеть генерала Джексона, и, кажется, они действительно думают, что страна спасена от страшной опасности».

На самом деле они пришли отпраздновать инаугурацию своего героя, похожего на многих из них человека, который добился успеха в Америке. Рожденный в нищете, рано осиротевший, он стал президентом. Обычным гражданам он казался воплощением того, что делало Америку уникальной. Он был «человеком, который сам себя сделал»: так в то время стали называть людей, добившихся славы и благосостояния своими силами, без поддержки и помощи. Его пример был наглядным свидетельством того, что стоит постараться, чтобы добиться успеха.

Когда в Восточном портике Капитолия появился их герой, чтобы принять присягу, люди восторженно кричали и аплодировали. А когда церемония закончилась, толпа последовала за ним к президентской резиденции. Затем все они – мужчины, женщины, дети – заполнили здание, «толкаясь, пробиваясь с помощью кулаков и шумно радуясь». «Его величество народ испарился, – написала миссис Сэмюэл Смит, жена редактора ведущей газеты Вашингтона, – и его место занял сброд с самого дна общества. Зажатый толпой, президент едва не задохнулся и чуть не был разорван людьми, стремящимися пожать руку Старому Гикори. Он отступил через задний ход… и бежал в свою квартиру в пансионе Гедсби».

Когда официанты пытались войти в гостиную с приготовленными для приема напитками, толпа немедленно все расхватывала. Бочонки апельсинового пунша с добавлением крепких спиртных напитков, как только их вынесли из кладовой, были немедленно опрокинуты. В общей свалке люди крушили хрусталь и фарфор. Наконец бочонки пунша, вино и мороженое вынесли на лужайку в надежде на то, что они выманят толпу из особняка, и это сработало. Мужчины прыгали за добычей из окон, а дети дрались, отнимая друг у друга мороженое и напитки. Глядя на это, женщины в отчаянии падали в обморок. «Это были настоящие римские сатурналии, – воскликнул один конгрессмен. – Толпа обернулась непрерывным потоком грязи и мерзости. Но, несмотря на устроенный демократами бедлам, все обошлось благодаря мудрому пренебрежению этого великого апостола «безудержной демократии», председателя Центрального комитета, который до сих пор дышал на ладан, но после избрания Старого Гикори, похоже, вернулся к жизни и, полагаю, даже принял старика под свою отеческую опеку».

Центральный комитет! Наступил новый, демократический век. Гораздо больше людей (белых мужчин) отныне получили право участвовать в выборах, и политики создавали комитеты, стараясь убедить избирателей прийти на избирательные участки и проголосовать за определенного кандидата. Для привлечения общественного интереса устраивались парады и барбекю. На городских площадях установили столбы из ореха-гикори в честь достижений «героя Нового Орлеана». Газеты служили не только источником новостей, но и средством пропаганды Демократической или Национально-республиканской партии, кроме того, они стали партийными органами, необходимыми для достижения политических целей. Во время избирательной кампании 1828 г. возникли сотни новых газет: теперь в Соединенных Штатах их издавалось около 600, в том числе 50 ежедневных, 150 выходивших дважды в неделю и 400 еженедельников. «Вчера вечером у меня дома собрались 12–15 друзей, – хвалился Уильям Л. Марси, один из доверенных помощников Ван Бюрена в Нью-Йорке, – и мы договорились опубликовать и распространить избранное из того, что уже выходило против администрации [Адамса] и в пользу генерала Джексона».

После победы Старого Гикори все эти редакторы и писатели, словно стервятники, слетелись в Вашингтон в ожидании награды. Среди них были Исаак Хилл из Нью-Хэмпшира, Нафанаил Грин из Массачусетса, Гидеон Уеллес из Коннектикута, Мордехай Ной из Нью-Йорка и Амос Кендалл из Кентукки. Они стали пресс-секретарями партии и за свои труды получили политические назначения, выгодные контракты на издания по государственному заказу, а некоторые и то и другое.

Политика в эпоху Джексона совершенно преобразилась. Когда в 1789 г. правительство впервые приступило к работе, большинство, если не все конгрессмены оставались на государственной службе один-два срока, после чего возвращались домой к своим повседневным делам. В то время политика еще не считалась профессией, которой можно заниматься всю жизнь, зарабатывая на этом деньги. После Англо-американской войны ситуация кардинально изменилась. Теперь в конгрессе работали годами и делали карьеру в политике. Но для этого конгрессмену нужно было каждые два года побеждать на выборах, а проще всего победы можно было достичь, создавая в штатах и округах мощные политические организации и добиваясь того, чтобы избиратели оставались довольны работой своего избранника. Понятно, что с этим был связан ряд неприглядных последствий: тут и подачки из бюджета, и конфликты интересов, и повсеместное взяточничество. Конечно, такое случалось и раньше, но с приходом демократии эти тенденции усилились и оставались неискоренимыми еще долгое время. Лоббисты, представлявшие интересы своих клиентов, стали активнее и настырнее.

Те, кого избирали, также изменились, и не всегда в лучшую сторону. Расширившаяся электоральная база способствовала тому, что на выборах нередко проходили кандидаты, не имевшие образования, знаний и опыта, необходимых, чтобы работать в конгрессе. Алексис де Токвиль, автор «Демократии в Америке», присутствуя на сессиях палаты представителей и сената, был потрясен увиденным. «При посещении палаты представителей в Вашингтоне, – писал он, – поражает вульгарное поведение участников столь высокого собрания. Бывает, что среди всех присутствующих не найдется ни одного достойного. Почти все они – люди темного происхождения, чьи имена не вызывают в уме никаких ассоциаций. В основном это деревенские юристы, дельцы, а то и люди из низших слоев общества». Действительно, в New York Tribune говорилось о депутате от Огайо Уильяме Сойере, одном из таких представителей низших слоев. В час дня он покидал свое место в палате, шел к окну в нише, разворачивал газетный сверток и извлекал оттуда колбасу себе на обед. Он пожирал колбасу, отряхивал крошки, выбрасывал газету и возвращался на место. Такой тип с деревенскими манерами, писала Tribune, из «забытого уголка в Огайо» – вот новый тип законодателя, который теперь заседает в конгрессе и принимает законы страны. Сравните этого Сойера с Мэдисоном, Эймсом, Седжвиком, Мюленбергом и другими, теми, кто прежде заседал в конгрессе и создавал правительство в соответствии с конституцией, и для вас станут очевидны явные перемены в работе правительства. Многие удивлялись, как сильно все изменилось за каких-то несколько лет. Современники были обеспокоены тем, что с ростом числа избирателей снизились требования к кандидатам на выборные должности.

В ряду самых очевидных перемен был сам Джексон, один из тех государственных деятелей от Вашингтона до Адамса, которые все без исключения могли служить примером выдающихся политиков. У Джексона было прозвище – Старый Гикори. Ни у одного из его предшественников прозвища не было, зато они были у многих будущих президентов: Мартина Ван Бюрена прозвали Маленьким Волшебником, Уильяма Генри Гаррисона – Типпикану, Джеймса Нокса Полка – Молодым Гикори, Закари Тейлора – Старым Рубакой. Такое отношение к президенту в те времена представлялось явным свидетельством упадка: казалось, что президенты Соединенных Штатов уже не те, что раньше, они поглупели, измельчали. Да и, пожалуй, за исключением Полка, ни одного из них нельзя рассматривать как первоклассного государственного деятеля.

И тем не менее Эндрю Джексон оказался одним из самых выдающихся руководителей в истории США. У него имелась программа реформ, которую он хотел воплотить в законы. В своем первом послании конгрессу он предложил заменить систему выборщиков всенародным голосованием, внеся соответствующие поправки к конституции, чтобы «справедливое выражение воли большинства» определяло, кто достоин стать президентом. Твердо веря в демократию, он определял ее очень просто: «Люди и есть правительство. Они управляют им через своих представителей и потому являются правительством, суверенной властью». В первом послании он вновь подтвердил, что «править должно большинство». Внесение поправки об отмене коллегии выборщиков стало бы гарантией того, что провальные выборы 1824–1825 гг. никогда не повторятся.

Джексон надеялся также уладить разногласия с зарубежными странами, в частности в том, что касалось денег, причитавшихся американцам за разграбление их имущества во время Наполеоновских войн. Десятилетиями Европа игнорировала эти обязательства, но президент решил во что бы то ни стало взыскать то, что иностранные государства задолжали американским гражданам. Он также намеревался искоренить коррупцию, которая, по его убеждению, просочилась в правительство при предыдущей администрации, и с этой целью он изменил практику назначения на должности. Противники назвали ее «системой дележа добычи»[16], он же именовал ее «ротацией служащих», заявляя, что «вокруг увольнений подняли слишком много шума». Те, кто занимает должность несколько лет, воображают, что имеют на нее законные права. «В стране, где государственные должности создаются исключительно на благо народа, ни один человек не имеет больше естественных прав на официальной пост, чем другой». Только путем периодической ротации чиновников мы можем «лучше укрепить нашу свободу».

Кроме того, он считал, что таможенные тарифы должны быть более «умеренными и справедливыми», чтобы они были выгодны всем штатам. Как известно, «тариф абсурда» вызвал серьезные возражения, особенно в южных штатах, и Джексон не сомневался, что его можно и должно изменить. Он был твердо убежден, что индейские племена следует переселить за Миссисипи для их собственной безопасности, чтобы уберечь от уничтожения, а главное, ради безопасности всей нации. По его мнению, присутствие индейцев в некоторых регионах, особенно на юго-востоке, представляло угрозу для населения. И наконец, он требовал изменений в работе Второго банка Соединенных Штатов, который, как сказал Джексон, не смог создать «единую и крепкую валюту». Только путем таких изменений удастся «не допустить, чтобы наши свободы» были «уничтожены банком и его влиянием».

После достойной сожалений паузы, вызванной конституционным кризисом, разразившимся из-за остракизма, которому подверглась Пегги О’Нил Итон, жена военного министра Джона Х. Итона, из-за своей репутации «женщины скандального поведения», президент перетасовал кабинет для получения поддержки, необходимой ему для проведения реформ. Он встал на защиту Пегги, как раньше вставал на защиту своей жены, видя в ней жертву смутьянов из администрации, использовавших ни в чем не повинную женщину, чтобы получить хоть какие-то рычаги для контроля за деятельностью правительства.

Первым важным законопроектом, принятым по инициативе Джексона, стал Закон о переселении индейцев (1830). Как доказала борьба с индейцами крик во время Англо-американской войны, коренные американцы угрожали безопасности страны, и, по мнению президента, их следовало переселить в районы, где они не могли причинить никакого вреда. Джексон также считал, что в противном случае индейцев уничтожат белые поселенцы, которым нужны их земли. За прошедшие 100 лет вымерли такие племена, как ямасси, делавэры и могикане, и это убедило президента, что та же судьба постигнет и «пять цивилизованных племен»: криков, чикасо, чероки, чокто и семинолов, – если они останутся там, где обитали.

Конгресс выделил средства на переселение индейских племен на Запад и последующую их защиту. Закон о переселении индейцев предусматривал создание Индейской территории, позже ставшей штатом Оклахома, где каждое племя должно было занимать определенную область и осуществлять самоуправление без вмешательства со стороны Соединенных Штатов. Закон о переселении включал и подписание договоров, предусматривавших обмен равноценных земель: восточных, где проживали индейцы, на западные за Миссисипи. Федеральное правительство предоставляло транспорт, питание и кое-какой инвентарь. Некоторые племена подчинились, но другие воспротивились переселению, особенно чероки, безусловно наиболее цивилизованные из индейцев, имевшие школы, письменный язык, газеты и конституцию. Чероки, как и белые, даже имели рабов. В итоге они подали в Верховный суд США иск о защите своего права свободно и беспрепятственно проживать на территории Джорджии, настаивая на том, что являются суверенным независимым народом.

Это произошло, когда штат Джорджия ввел для чероки, проживающих на его территории, свои законы. В решении по делу «Народ чероки против штата Джорджия» председатель Верховного суда США Джон Маршалл постановил, что племя не подпадает под действие законов штата, но и не является суверенным и независимым. По его мнению, чероки, находившиеся под опекой федерального правительства, являлись «отечественными зависимыми народами».

Джорджия проигнорировала постановление суда, опираясь на молчаливое одобрение президента Джексона. А законодательный орган штата издал закон, запрещавший белым вторгаться на территорию индейцев без особого разрешения. Миссионеры Сэмуэл Вустер и доктор Элизер Батлер отказались подчиниться и были заключены в тюрьму. Они подали апелляцию в Верховный суд, который вынес решение против штата, приказав ему не вмешиваться, после чего Джексон заставил губернатора Джорджии Уилсона Лампкина освободить миссионеров. При этом Джорджия и Джексон по-прежнему настаивали на переселении чероки. Власти обманом навязали племени договор о переселении: чероки были окружены, помещены за ограду, а затем поспешно отправлены на Запад по маршруту в 1300 километров, который индейцы назвали «дорогой слез». Около 18 тысяч чероки были переселены с родных земель, из них 4 тысячи не вынесли пути.

Джексон стремился урегулировать конфликт с Джорджией еще и потому, что в Южной Каролине возник еще более серьезный кризис, который президент хотел разрешить, не развязывая гражданскую войну.

Все началось после принятия «тарифа абсурда» и так называемой доктрины о нуллификации, анонимно выдвинутой Кэлхуном, по которой штаты могли не соблюдать федеральные законы, нарушающие их права. Этот «демарш» (interposition) позволит защитить права меньшинства, объявил Кэлхун, и предотвратить тиранию большинства, всегда угрожающую демократическому обществу. Штаты должны быть сильными, чтобы центральное правительство не захватило абсолютную власть. В рамках федеральной системы сдержек и противовесов это было единственным способом защиты свободы и прав личности.

В январе 1830 г., в самом начале президентства Джексона, сенаторы Дэниэл Уэбстер от Массачусетса и Роберт Хейн от Южной Каролины ожесточенно спорили о природе Союза. При этом Хейн защищал доктрину Кэлхуна, утверждая, что Союз может быть сохранен, только если он будет уважать права штатов, включая рабовладение. Федеральное правительство представляет штаты, которые являются суверенными, поэтому Союз – это просто договор штатов.

В своем знаменитом втором ответе Хейну Уэбстер настаивал на том, что Союз – не конфедерация штатов, а скорее союз людей. «Я выступаю за конституцию как она есть и за Союз как он есть, – гремел он. – Это, сэр, правительство народа, созданное для народа, созданное народом и ответственное перед народом». Парируя аргумент Хейна, что свободу можно обеспечить только путем укрепления штатов, Уэбстер заявил, что свобода личности зависит от сохранения Союза. «Свобода и Союз, – кричал он, – ныне и навсегда едины и неделимы!»

Джексон полностью поддерживал точку зрения Уэбстера. 13 апреля 1830 г. на официальном обеде в Белом доме по случаю дня рождения Томаса Джефферсона в присутствии почетных гостей, в том числе и вице-президента Джона Кэлхуна, президент поднял первый тост. Джексон посмотрел прямо на Кэлхуна и сказал: «За наш Союз, который нужно сохранить во что бы то ни стало!» Затем слово взял Кэлхун: «За наш Союз, самое дорогое для нас, кроме нашей свободы. Давайте помнить, что она может быть сохранена только путем уважения прав штатов и равного распределения благ и бремени Союза». Позже Джексон позволил добавить в свой тост слово «федеральный»: «За наш федеральный Союз, который нужно сохранить во что бы то ни стало!»

Конгресс попытался решить проблему, приняв в 1832 г. таможенный тариф, смягчавший некоторые крайности «тарифа абсурда» 1828 г. Но новый тариф лишь несколько снижал ставки, и эти изменения не удовлетворили сторонников прав штатов. Губернатор Южной Каролины созвал специальную сессию законодательного органа штата, который наказал конвенту избирателей собраться 19 ноября 1832 г. и принять соответствующие меры. 24 ноября на конвенте сторонники прав штатов 136 голосами против 26 приняли Ордонанс Южной Каролины о нуллификации, объявивший тарифные законы 1828 и 1832 гг. «недействительными, не имеющими силы в качестве закона или обязательства» для Южной Каролины, ее должностных лиц или ее граждан.

Это был серьезный вызов. Конвент также постановил, что после 1 февраля 1833 г. будет незаконным взимать тарифные пошлины, введенные аннулированным законом, и предостерег федеральное правительство от попытки силой принудить к его соблюдению, угрожая отделением и созданием «независимого правительства».

10 декабря 1832 г. Джексон ответил специальным обращением, в котором напомнил народу Южной Каролины, своего родного штата, что как президент он несет ответственность за обеспечение соблюдения законов Соединенных Штатов Америки. «Вас обманули, сказав, что вы можете мирным путем предотвратить их исполнение. Разрушение Союза вооруженной силой является государственной изменой. Готовы ли вы навлечь на себя такое обвинение? На ваш несчастный штат неизбежно обрушатся все беды, связанные с конфликтом, в который вы вовлечете правительство своей страны».

И, что еще более важно, Джексон заявил: «Я считаю… право аннулировать закон Соединенных Штатов, присвоенное отдельным штатом, несовместимым с существованием Союза». Народ, а не штаты, продолжал он, образовал Союз. Народ является суверенной властью, а Союз является бессрочным. Джексон стал первым президентом, публично объявившим Союз неделимым, и в то время часть американцев, хотя и не все они, одобряли эту точку зрения. Южане рассматривали право на отделение как основополагающее в свободном обществе.

Тем временем Кэлхун сложил с себя полномочия вице-президента и был избран в сенат, где надеялся блокировать любые действия, предпринятые правительством против его штата. Генри Клей, теперь сенатор от Кентукки, также стремившийся предотвратить кровопролитие, добился того, чтобы новый закон о тарифах удовлетворил сторонников нуллификации. Тариф 1833 г. предусматривал 10-летнее перемирие, в течение которого ставки будут медленно падать, пока не составят единые 20 % от объявленной цены и останутся на этом уровне. Джексон подписал этот компромиссный закон и Закон о применении силы, дававший ему полномочия употребить военную силу, чтобы подавить любые попытки вооруженного восстания.

Южная Каролина быстро созвала еще один конвент и выразила одобрение компромиссу, отменив Ордонанс о нуллификации, но и продемонстрировала неповиновение, отменив и Закон о применении силы. «Если это не более чем хвастливое завершение бурной драмы, – писала газета Washington Globe, выражавшая мнение администрации президента, – то его ждет лишь презрение просвещенной и патриотической общественности».

«Нуллификация мертва», – справедливо заключил Джексон. Но опасность, заложенная в имевшихся противоречиях между штатами, существовала по-прежнему. «Следующим предлогом, – предупредил он, – станет вопрос о неграх или о рабстве».

В то время, когда Джексон выступил со своим обращением от 10 декабря, он только что был переизбран в президенты, победив Генри Клея. Одной из главных тем кампании была перерегистрация Второго банка Соединенных Штатов, возникшая, когда президент в своем первом ежегодном послании конгрессу попросил внести изменения в работу этого банка. Банком, имевшим штаб-квартиру в Филадельфии и 26 филиалов по всей стране, управлял совет из 25 директоров, 5 из которых назначались правительством, а остальные выбирались акционерами, но фактически всеми делами банка заправлял его президент Николас Биддл, образованный и умный выходец из богатой семьи, занимавшей высокое положение в филадельфийском обществе.

Конгресс не обратил внимания на призыв президента, поскольку его утверждение, будто банк не смог обеспечить стране устойчивые кредитную систему и валюту, не соответствовало действительности. Но причина предубеждения Джексона крылась скорее в его недоверии к банковским спекуляциям и бумажным деньгам, основанном на тяжелом опыте, который он пережил в молодости, едва не угодив в долговую тюрьму. К тому же в последнее время он замечал, что Второй банк использует свое влияние и средства для организации выборов людей, лояльных к банку и готовых поддерживать его интересы. Кроме того, президент, приверженный идее суверенитета народа, полагал, что банк служит интересам богачей за счет обычных граждан.

Кризис наступил, когда Генри Клей предложил конгрессу продлить действие Устава банка за четыре года до его истечения. При этом он преследовал политические цели, считая, что таким образом он сможет победить Старого Гикори на президентских выборах 1832 г. План был прост: если президент подпишет закон, придет конец болтовне об улучшении работы банка, а если наложит на него вето, Клей в ходе президентской компании оспорит действия Джексона и обвинит его в ликвидации необходимого финансового учреждения, которое обеспечивает здоровую кредитную систему и валюту. Клей не сомневался, что избиратели не допустили бы ликвидации Второго банка и поддержали бы его, а не Старого Гикори, а он, став президентом, подпишет закон о перерегистрации банка.

Так, Закон о банке в январе 1832 г. был представлен в конгресс и к июлю прошел обе его палаты, но 10 июля Джексон наложил на него вето, одно из самых значимых президентских вето в американской истории. Тем самым он ввел новые основания, по которым президент мог отклонить законопроект. Прежде все вето основывались на неконституционности законопроекта, Джексон же пошел намного дальше: он привел политические, экономические и социальные обоснования своего решения. Президент утверждал, что существующий устав предоставляет монопольные преимущества банку, который по закону должен действовать как беспристрастный посредник в интересах всех классов. Он также обвинил Второй банк во вмешательстве в выборы, в том, что он, предоставляя определенным кандидатам преимущества, манипулировал демократической системой. Кроме того, некоторые из его инвесторов были иностранцами и обогащались за счет американских налогоплательщиков. Джексон также оспорил решение Верховного суда США о конституционности банка. В деле «Маккалох против штата Мэриленд» председатель Верховного суда США Джон Маршалл согласился с утверждением Александра Гамильтона о том, что конгресс обладал властью для создания банка, поскольку это было «необходимым и надлежащим» для выполнения определенных полномочий законодательной власти. «С этим заключением, – заявил Джексон в своем послании о причинах наложения вето, – я не могу согласиться». Конгресс и президент «должны оба руководствоваться собственным пониманием конституции. Полномочия Верховного суда США не должны распространяться на управление конгрессом или исполнительной властью, когда они действуют в определенных законом границах, но обладать лишь тем влиянием, которого заслуживают их доводы».

Свое послание Джексон закончил взрывоопасным пассажем: «Достойно сожаления, что богатые и власть имущие столь часто используют правительственные законы в своих эгоистических целях». Когда законы служат тому, чтобы «богатые становились богаче, а сильные сильнее, – продолжал он, – то простые граждане – фермеры, ремесленники и рабочие, у которых нет ни времени, ни средств, чтобы приобрести подобные преимущества, – вправе жаловаться на несправедливость своего правительства». Правительство должно одинаково относиться к богатым и бедным, а этот Закон о банке представляет собой «полный и необоснованный» отход от этого принципа.

Таким образом Джексон дал конгрессу понять, что президент является участником законодательного процесса. С тех пор он мог отклонить любой законопроект по любой причине (хотя конституционность такого подхода весьма сомнительна), что вынуждало законодателей согласовывать свои действия с президентом, чтобы понять, возникнут ли у него какие-либо возражения. В противном случае они рисковали тем, что на принятый ими закон будет наложено вето, которое можно отменить лишь двумя третями голосов в обеих палатах конгресса.

Сторонники банка пришли в ужас. Это «манифест анархии, – заявил Николас Биддл, – под стать тем, что выпускали на потребу толпы Марат и Робеспьер» во времена Французской революции. Сенатор Дэниэл Уэбстер в гневе восклицал: «Джексон присваивает себе не власть утверждения законов, но право их создания». Разумеется, Клей присоединился к ним, сказав, что послание президента «извращает право вето».

Основатели США, создавая конституцию, сосредоточили власть в руках конгресса, теперь же Джексон пытается сделать главным представителем власти президента. «Демократической является власть конгресса, – утверждал журнал National Intelligencer, – а не исполнительная. Если и есть место, где власть безопасна для Республики, то это конгресс». Утверждение Мэдисона, назвавшего исполнительную власть слабой, уже не соответствовало действительности. «Мы вступили в новую эпоху, – провозгласил Уэбстер. – В эпоху экспериментов с властью и конституцией… ужасных по самой своей сути».

Победив Клея на президентских выборах 1832 г., Джексон решил забрать из Второго банка депозиты правительства, когда же министр финансов не выполнил его приказ и отказался уйти в отставку, Джексон его уволил. Впервые от сотрудника администрации президента избавились подобным образом, и это стало очень важным прецедентом, означавшим, что президент полностью контролирует весь административный аппарат.

Администрация забирала из Второго банка средства, необходимые ей для осуществления своих полномочий, а новые доходы хранила в отдельных государственных банках, которые оппозиция называла «ручными». В отместку Биддл приказал ограничить выдачу кредитов во всей банковской системе, отказался увеличить скидки и снизил до 90 дней срок исполнения обязательств по дисконтным векселям. «Достойный президент воображает, что, если он скальпировал индейцев и сажал в тюрьмы судей (намек на тюремное заключение судьи Доминика Холла за освобождение журналиста вопреки приказу Джексона об установлении военного положения в Новом Орлеане в 1815 г.), то и с банком он добьется своего, но он ошибается». Действия Биддла зимой 1833/34 г. вызвали общенациональную рецессию.

Между тем 28 марта 1834 г. сенат, побуждаемый Генри Клеем, 26 голосами против 20 принял резолюцию, осуждающую Джексона, присвоившего «полномочия и власть, не предусмотренные конституцией и законами». 15 апреля возмущенный президент выступил с протестом, утверждая, что конституция не дает сенату права «рассматривать и принимать решения относительно официальных актов президента». Импичмент – исключительное право палаты представителей, продолжал он, и сенат не может принять решение, которое, по сути, ставит вопрос об импичменте. Он также заявил о том, что подтверждалось многими его прежними действиями и обращениями: он считает себя прямым представителем всего народа и подотчетен только народу.

Дэниэл Уэбстер, как и другие сенаторы, осудил «возмутительные утверждения» Джексона. На каком основании президент утверждает, что является «прямым представителем народа? Я считаю, сэр, что это всего лишь предположение, притом опасное». Если он смеет называть себя «единственным представителем американского народа, то я скажу, сэр, что у правительства отныне появился хозяин. Я не согласен ни с самим предположением, ни с тем, как оно высказано».

Именно во время затяжного спора из-за Второго национального банка, передачи депозитов правительства в «ручные банки» и вотума недоверия президенту из остатков федералистов и Национально-республиканской партии, а также некоторых нуллификаторов и тех, кому не нравилась политика Джексона, сформировалась новая партия вигов. Название восходит ко временам Войны за независимость, когда вигами называли тех, кто выступал против авторитарного правления и поддерживал республиканское. Джексона виги называли «королем Эндрю» и сулили уничтожить все, чего он добился.

За время двух своих президентских сроков Джексон действительно изменил роль президента, поставив его во главе правительства, и это нововведение было немедленно поддержано электоратом. «Пока президент не расширил полномочия исполнительной власти, все считали, что он стоит ниже законодательного органа, он же, очевидно, ставит себя выше, и в его руках власть правительства, по сути своей монархическая, намного сильнее власти представителей штатов», – сокрушался один из сенаторов. Отныне президент, а не конгресс был выразителем воли народа.

Рецессия, спровоцированная действиями Биддла, убедила американцев в том, что им не нужен негласный управляющий финансами страны, имеющий возможность навязывать правительству свою волю. Согласившись с этим, палата представителей приняла под руководством демократов ряд резолюций, осуждавших Второй национальный банк за его кредитную политику и попытку с помощью финансового давления заставить власть продлить действие его устава. Конгресс отклонил предложение о продлении устава, поручил хранить правительственные фонды в «ручных банках» и потребовал провести расследование операций Второго банка и причин рецессии. Эти решения фактически уничтожили банк. «Банк умер, – заметил один из членов кабинета. – Он показал себя недостойным доверия». Разумеется, Джексон был доволен. «Я одержал славную победу», – радовался он. Резолюции палаты представителей «казнили этого мастодонта коррупции – банк Соединенных Штатов».

В значительной степени «банковская война», как ее называли, была борьбой за власть между Эндрю Джексоном, представлявшим демократическое правительство, как он его понимал, и Николасом Биддлом, представлявшим привилегированные классы и финансовую элиту. От исхода этой схватки зависело, кто в будущем будет определять пути развития страны: выборные должностные лица или промышленные магнаты. Решался вопрос о том, останется ли страна демократической, если власть частного богатства, сосредоточенного в одних руках, окажется сильнее, чем власть демократически избранных должностных лиц. В эту борьбу за власть на протяжении всей истории Соединенных Штатов оказывались вовлечены все реформаторы и сторонники прогресса. Ситуация, когда отдельные лица и группы пытались использовать правительство для продвижения собственных интересов, повторялась снова и снова. Помешать им способна только бдительность избирателей. И по сей день лоббистам, стремящимся угодить своим клиентам, регулярно удается подкупать конгрессменов, а в результате страдают люди.

Помимо всего прочего, позиция Джексона изменила отношения между исполнительной властью и электоратом. Настаивая на том, что он выражает интересы всего народа, Джексон заложил надежную основу президентской власти. Когда конгресс не поддержал его решение о ликвидации Второго национального банка, президент обратился к народу и попросил его поддержки. Впервые в американской истории за народом осталось право выбора в решении столь серьезной проблемы. Даже сейчас такое случается редко. Люди не любят решать важные вопросы, они не уверены, что достаточно компетентны для этого. Для этой цели они избирают членов конгресса, которым за то и платят, чтобы они брали на себя такую ответственность. Но в 1832 г. будущее банка зависело от того, кого выберут избиратели: Джексона или Клея. Поддержав столь решительно Старого Гикори, народ сплотился в его поддержку и делегировал ему полномочия для ликвидации банка (во всяком случае, так он утверждал), несмотря на ожесточенное сопротивление конгресса. Президентская власть получила массовую поддержку, и это навсегда изменило ее роль. Чтобы такое стало возможным, потребовался решительный президент, пользующийся народной поддержкой и обладающий лидерскими качествами, необходимыми для определения внутренней и внешней политики страны и будущего курса американской истории.

К сожалению, «ручные банки» не выполняли и не могли выполнять функции центрального банка и сделать валюту и кредитную систему достойной доверия во всем мире. Страна обходилась без центрального банка почти 100 лет, до учреждения Федеральной резервной системы при администрации Вудро Вильсона. Государственные банки, выведенные из-под контроля Второго банка, обладали значительной свободой и воспользовались ею, безответственно выпуская бумажные деньги без надлежащего обеспечения. В 1836 г., чтобы остановить обесценивание валюты, Джексон издал Циркуляр о монетах, по которому приобрести земли у правительства можно было только расплатившись золотой или серебряной монетой. Продажа государственных земель была одной из важнейших составляющих национальной экономики. В то же время массовый выпуск бумажных денег способствовал дальнейшему промышленному росту и расширению страны.

Но вскоре разразилась катастрофа. Меньше чем за две недели до того, как Джексон передал свой пост Мартину Ван Бюрену, который выиграл выборы у вигов Дэниэла Уэбстера, Хью Л. Уайта и Уильяма Генри Гаррисона, страна потерпела финансовый крах. 17 марта 1837 г. из-за падения цен на хлопок на Новоорлеанском рынке обанкротился один из крупнейших дилеров биржевой торговли, I. and L. Joseph Company of New York. Началась цепная реакция, в ходе которой рухнули многие банки и торговые предприятия. Паника 1837 г. продлилась оставшуюся часть десятилетия и часть 1840-х гг.

Весь свой президентский срок Ван Бюрен пытался справиться с депрессией, но самое большое, чего ему удалось добиться, – провести Закон о системе независимого казначейства, по которому государственными деньгами управляло само правительство без помощи частных банков. Депозиты наличными должны были храниться в зданиях отделений казначейства в крупнейших городах страны и использоваться по усмотрению правительства. Эта система была отменена в президентство преемника Ван Бюрена Джона Тайлера, но вновь возвращена при администрации Джеймса Нокса Полка. Независимое казначейство оставалось основой банковской системы следующие 70 лет.

Паника 1837 г. предопределила и исход президентских выборов 1840 г., когда Ван Бюрена сменил генерал Уильям Генри Гаррисон, еще один герой войны, в 1811 г. победивший индейцев в битве при Типпенкану, в паре с вице-президентом Джоном Тайлером из Вирджинии. Они разгромили Маленького Волшебника в ходе разудалой предвыборной кампании, сопровождавшейся песнями, парадами, речовками и прочей шумихой. «Типпекану и Тайлер вместе!», «Ван, Ван не нужен нам!» – кричали виги. Эта кампания – с крепким сидром, енотовыми шапками, огромными полотняными шарами и прочим в том же роде – стала одной из самых оживленных и веселых в американской истории. Стало ли это еще одним последствием безграничной джексоновской демократии? Неужели страна отказалась от рационализма и мудрости ради пышной и пустой буффонады? Так думали многие виги, опасаясь, что подобное превращение со временем уничтожит Республику. И тем не менее они победили.

Гаррисон одержал победу в 19 из 26 штатов, набрав в целом 214 голосов выборщиков против 60, отданных за Ван Бюрена. Партия свободы, выступавшая за отмену рабства, выдвинула Джеймса Г. Берни, который получил чуть более 7 тысяч голосов избирателей, но ни одного голоса выборщика.

Само по себе появление Партии свободы, боровшейся за освобождение рабов, стало одним из проявлений всеобщего ощущения того, что американское общество сковано нелепыми условностями и нуждается в переменах. Эта жажда реформ, или, как называл ее Ральф Уолдо Эмерсон, «демон реформирования», охватила население всей страны. Люди боролись не только за отмену рабства, но и за другие перемены, призванные оживить общественные институты, сделав их более человечными.

Этот всеобщий энтузиазм новая эпоха романтизма позаимствовала у века Просвещения. Американцы той эпохи верили в совершенство человека и лучшее будущее и проповедовали необходимость «возвысить жизнь человека, приведя ее в гармонию с его представлениями о Красоте и Справедливости». Эмерсон выразил эти романтические представления, сказав, что «однажды все люди будут любить друг друга; и все бедствия растворятся во всепроникающих лучах солнечного света»[17].

Улучшать общество, реформировать то, что плохо, исправлять то, что пришло в негодность, – эти обязательные требования романтики предъявляли ко всем людям, полагая, что они в силах достичь подобных целей, так как могут делиться опытом и разумом и благодаря своим интуитивным способностям открывать универсальные истины. Группа интеллектуалов из Новой Англии, таких как Бронсон Олкотт, Джордж Рипли, Натаниэл Готторн, Орестес Браунсон, Маргарет Фуллер, Генри Торо и Эмерсон отстаивали идею «трансцендентализма», провозгласив человека не просто хорошим, но богоподобным. Прежнее пуританское представление о греховности человека сменилось верой в его божественность. «Считается, что пантеизм растворяет человека и природу в Боге, – писал один из трансценденталистов, – материализм растворяет Бога и человека в природе, а трансцендентализм растворяет Бога и природу в человеке».

Красоту трансценденталисты видели в природе, а уродство – в материалистическом обществе, одержимом жадностью и стяжательством. «Я, пожалуй, даже не знаю другой такой страны, – заявил Алексис де Токвиль, – где бы любовь к деньгам занимала столь прочное место в сердцах людей»[18], как в Соединенных Штатах. Тем не менее человек в состоянии это изменить, потому что он «наделен бесконечными способностями к улучшению». Эти способности происходят от присущей американцам веры в равенство, утверждал Токвиль. Священники, которые были на переднем крае движения трансценденталистов, говорили об этом иначе, более романтично. Например, Эмерсон говорил: «Для чего рожден человек, как не для того, чтобы быть реформатором, переделывать то, что сделано человеком, отвергать ложь, восстанавливать правду и добро, подражая этой великой Природе, которая хранит нас всех?»[19]

Изначально трансценденталисты встречались в доме Джорджа Рипли в Бостоне, где обсуждали свои идеи и взгляды, а позднее некоторые из них основали под Бостоном, в Западном Роксбери, общину под названием Брукфарм. Там они могли жить сообща и воплощать свои идеи на практике. Количество членов общины никогда не превышало 150 человек, но их посещали тысячи людей, приходивших послушать, что они говорят. Этот опыт жизни в коммуне привлек многих американцев, хотя в 1847 г. Брукфарм перестала существовать после ужасного пожара.

Сама идея коммунитаризма совершила рывок, когда появилось множество общин, в которых люди вели более гармоничный образ жизни. Такие коммуны назывались «фалангами», первые из них создал французский социалист Шарль Фурье. Фаланстеры жили вместе и сообща работали над тем, что им нравилось и приносило удовлетворение. Предполагалось, что труд в коммунах будет более продуктивным, а их члены будут пользоваться равными благами. Идеи Фурье распространялись в США Альбертом Брисбеном из Нью-Йорка. В его «Социальной судьбе человека» (Social Destiny of Man, 1840) описывались «безумные траты, происходящие из-за нашего нынешнего социального устройства и… колоссальные экономия и прибыли, которые можно получить от сотрудничества и кооперации в промышленности»[20].

Роберт Оуэн, успешный шотландский промышленник и известный филантроп, основал в штате Индиана общину Новая Гармония. Ожидалось, что благодаря коллективной собственности и совместному труду Новая Гармония станет образцовым процветающим обществом, в котором каждый будет вести счастливую и продуктивную жизнь, а нищета и преступность исчезнут. Но через два года эксперимент провалился. Помимо прочего, причудливые идеи Оуэна о свободной любви породили в общине рознь и конфликты.

Гораздо успешнее оказались коммуны, основанные на религии. Вероятно, наиболее заметным стало движение шейкеров во главе с матерью Анной Ли, англичанкой, приехавшей в Соединенные Штаты в 1776 г. и поселившейся в Олбани, штат Нью-Йорк. Она учила, что Бог имел двойственную природу: мужчины, воплощенного во Христе, и женщины, которую, как считали ее последователи, воплощала в себе Анна Ли. Она считала, что похоть есть зло, и ввела в своей общине безбрачие, таким образом, шейкерам постоянно требовались новообращенные. Ее последователей называли так из-за ритуального танца, когда они становились по трое в ряд и, чтобы отряхнуться от греха, носились по комнате, распевая во весь голос. В 1840 г. около 6 тысяч шейкеров проживали более чем в двадцати общинах от штата Мэн до Индианы. Движение сошло на нет в начале XX в.

Самой известной и, бесспорно, чисто американской религиозной общиной, возникшей в эпоху Джексона, стали мормоны, члены Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, основанной Джозефом Смитом. Он утверждал, что по наставлению ангела Морони выкопал и перевел книгу на золотых пластинах, спрятанную в каменном ящике. «Книга Мормона» (The Book of Mormon), опубликованная в 1830 г., должна была поведать об утраченных коленах Израилевых. Название церкви происходит от имени пророка, который, по вере мормонов, жил на Американском континенте в IV в. Смит собрал последователей новой веры и из своего родного Нью-Йорка повел их в Огайо, затем в Миссури и, наконец, в Нову, Иллинойс. В 38 лет его убили в Карфагене, штат Иллинойс, жители соседних городов, возмущенные тем, что некоторые мормоны, в том числе сам Смит, практиковали полигамию. Теперь лидером мормонов стал Бригам Янг, во главе с которым мормоны перебрались в пустынный регион вблизи Большого Соленого озера в Юте и создали там поселение Солт-Лейк-Сити, где их церковь неуклонно росла и богатела. За последние полтораста лет Церковь Иисуса Христа Святых последних дней распространилась за пределами Америки благодаря усилиям молодых миссионеров. Ожидается, что к середине XXI в. количество мормонов превысит пятьдесят миллионов и их церковь войдет в число пяти крупнейших христианских конфессий в США.

Феномен шейкеров и мормонов тесно связан со вторым Великим пробуждением – религиозным подъемом, охватившим бльшую часть страны в конце XVIII и начале XIX в. и повлиявшим практически на все аспекты американской жизни. Тогда возникло евангелическое движение, начавшееся на рубеже XIX в. с религиозных собраний и достигшее апогея в 1820–1830-х гг. Странствующие проповедники, как правило не имевшие богословского образования, нощедро наделенные гипнотическим и театральным даром, призывали верующих покаяться в грехах и изменить свою жизнь. Их проповеди, глубокая убежденность и экспрессия вызывали эмоциональные оргии, во время которых люди рвали на себе волосы, били себя в грудь, катались по земле, просили прощения у Бога, публично исповедуясь в грехах, и обещали посвятить себя добрым делам на благо общества.

Не стоит удивляться, что именно религиозные лидеры нередко становились инициаторами многих реформ джексоновской эпохи. Они призвали последователей объединить усилия в создании организации во имя совершенствования общества и облегчения человеческих страданий. Наиболее известным проповедником и основоположником современного евангелистского протестантизма в Америке был Чарльз Грандисон Финни. «Зло явилось, – проповедовал Финни. – Прозвучал призыв к переменам. Отриньте мысль, что христиане могут оставаться безучастными, ничего не делать и при этом заслужить похвалу и благословение Господа». Многие американцы, такие как Хорейс Манн, Доротея Л. Дикс, Фрэнсис Райт, Нил Доу, Лукреция Мотт, Уильям Лэдд, Сьюзен Б. Энтони, Элизабет Кэди Стэнтон и другие, откликнулись на эти призывы. Они пытались улучшить пенитенциарные учреждения и приюты для умалишенных, боролись с рабством, выступали за равные права и лучшее образование для женщин, поощряли терпимость, оказывали помощь бедным, призывали к улучшению условий труда и укреплению мира. За несколько недель до смерти Хорейс Манн поделился с выпускниками Антиохийского колледжа в штате Огайо своим кредо: «Стыдитесь умереть прежде, чем одержите хоть какую-то победу ради человечества».

Совершенствованию системы государственного образования, которому посвятил жизнь Манн, способствовало совершенствование учебников. Практически все ранние учебные пособия никуда не годились, и, лишь когда вышли «Американский справочник по правописанию» (Spelling Book) и «Книга для чтения» (Reader) Ноа Уэбстера, качество образования заметно улучшилось. В 1836 г. была опубликована «Антология детского чтения» (Eclectic Reader) Уильяма Х. Макгаффи, оказавшая сильное влияние на качество обучения в начальной школе. Эта книга, основанная на высоких культурных и моральных стандартах, была пронизана патриотическими чувствами, как нельзя лучше соответствовавшими растущему национальному самосознанию американцев. Несомненно, Макгаффи оказал на американскую жизнь большее влияние, чем другие писатели и политические деятели той эпохи.

Что могло вызвать такое удивительное явление, как второе Великое пробуждение? Как и большинство важнейших исторических событий, оно имело целый ряд причин. Прежде всего, американцы в то время переживали множество серьезных перемен, которые, в свою очередь, привели к радикальному преобразованию всей политической системы. Считается, что в 1790–1820-х гг. Соединенные Штаты изменились сильнее, чем в любой другой период своей истории. В Америке только что закончилась революция, в ходе которой американцы отреклись от монархии и создали республиканскую форму правления, затем, в соответствии с конституцией, сформировались политические партии для управления страной. Но этот «эксперимент в условиях свободы» вызвал отторжение у европейских держав, что в конечном счете привело к Англо-американской войне 1812–1815 гг., когда лишь невероятная победа генерала Джексона и его войска в Новом Орлеане спасли Соединенные Штаты от унизительного поражения.

После войны началась промышленная революция, итогом которой стало преобразование аграрной страны в индустриальную. Последовавшая транспортная революция привела к улучшению связи между регионами и дальнейшему расширению страны. Но главной переменой стала эволюция республиканского правления в демократическом направлении, которая привела во власть новое поколение лидеров. На смену Вашингтону, Франклину, Адамсу, Джефферсону, Гамильтону и Мэдисону пришли Старый Гикори, Маленький Волшебник, Типпекану, Молодой Гикори и Старый Рубака. Нет ничего странного в том, что американцы, ставшие свидетелями таких глубоких перемен, обратились к религии, стремясь обрести стабильность и цель в жизни и осмысленно участвовать в реформах на благо общества.

Это поколение романтиков породило немало творческих личностей, что привело к расцвету национальной литературы в джексоновскую эпоху. Натаниэл Готорн, живший в Конкорде, штат Массачусетс, испытал влияние идей трансцендентализма, которые отразил в «Дважды рассказанных историях» (Twice-Told Stories) и романах «Алая буква» (The Scarlet Letter) и «Дом о семи фронтонах» (The House of the Seven Gables). Генри Торо, близкий друг Эмерсона и также выдающийся трансценденталист, провел два года в Уолден-Понде, прежде чем создал свой шедевр «Уолден, или Жизнь в лесу» (Walden; or, Life in the Woods), в котором выразил свои философские, религиозные и экономические взгляды и воспел жизнь на лоне природы. «Я ушел в лес, – писал он, – потому что хотел жить разумно, иметь дело лишь с важнейшими фактами жизни и попробовать чему-то от нее научиться, чтобы не оказалось перед смертью, что я вовсе не жил»[21]. Торо отказался платить военный налог и предпочел сесть в тюрьму, чем позволить штату Массачусетс сломить его свободную волю. Ему принадлежит и «Гражданское неповиновение» (Civil Disobedience), труд, оказавший огромное влияние на Махатму Ганди и доктора Мартина Лютера Кинга.

Но самым талантливым писателем этого поколения, вероятно, был Герман Мелвилл, чей роман «Моби Дик, или Белый кит» (Moby-Dick, or the Whale) посвящен вечной борьбе со злом. В этом произведении он отдал дань Эндрю Джексону и демократии, за которую тот боролся:

И потому, если в дальнейшем я самым последним матросам, отступникам и отщепенцам припишу черты высокие… тогда, вопреки всем смертным критикам, заступись за меня, о беспристрастный Дух Равенства, простерший единую царственную мантию над всеми мне подобными! Заступись за меня, о великий Бог демократии… Ты, подобравший на мостовой Эндрю Джексона и швырнувший его на спину боевого скакуна; Ты, во громе вознесший его превыше трона! Ты, во время земных своих переходов неустанно сбирающий с королевских лугов отборную жатву – лучших борцов за дело Твое; заступись за меня, о Бог![22]

Поэт и писатель-романтик Эдгар Аллан По, основоположник детективного жанра, создал такие талантливые произведения, как «Убийство на улице Морг» (The Murders in the Rue Morgue) и «Похищенное письмо» (The Purloined Letter). Его стихотворения «Ворон» (The Raven), «Колокола» (The Bells) и «Аннабель Ли» (Annabel Lee) и рассказы «Золотой жук» (The Gold-Bug) и «Падение дома Ашеров» (The Fall of the House of Usher) подтвердили его репутацию писателя с неистощимой фантазией и великого мастера интриги. Другими выдающимися поэтами эпохи Джексона были Генри Уодсворт Лонгфелло, Джеймс Рассел Лоуэлл и Джон Гринлиф Уиттиер. Лонгфелло создал романтические образы индейцев, Лоуэлл сатирически изобразил Мексиканскую войну, Уиттиер критиковал рабство. Но истинным поэтическим гением довоенной эры был Уолт Уитмен, в чьих «Листьях травы» (Leaves of Grass) подняты вечные темы человеческого добра и красоты природы. Это произведение стало значимой вехой в американской литературе.

Хотя Юг не создал литературных шедевров, сопоставимых с теми, что появились на Севере, несколько писателей-южан создали произведения не просто интересные, но и значимые. Уильям Гилмор Симмс написал ряд исторических романов в романтическом духе о старом Юге, например «Йемасси» (Yemassee) и «Партизан» (The Partisan). И Огастес Б. Лонгстрит, прославившийся книгой юмористических рассказов и очерков «Картинки Джорджии, персонажи и случаи первой половины республиканского века» (Georgia Scenes), и Джозеф Гловер Болдуин, выпустивший сборник юмористических очерков «Бурные времена в Алабаме и Миссисипи» (The Flush Times of Alabama and Mississippi), рисовали простую и деятельную жизнь в глуши. В общем, как ясно выразился Симмс, «Югу не наплевать на литературу или искусство». И особенно на истинную американскую литературу, описывающую жизнь южан.

Выдающийся художник Джон Джеймс Одюбон создал великолепные рисунки для книги «Птицы Америки» (Birds of America), точно изобразив их красоту и разнообразие, а также богатство и великолепие американских лесов.

Американцы всегда предпочитали теоретическому знанию прикладные науки. Будучи прагматиками, они во всем искали пользу и выгоду. Как выразился иностранный наблюдатель, «в Европе молодые люди пишут стихи или романы, в Америке, особенно в Массачусетсе и Коннектикуте, они изобретают машины и инструменты». В самом деле, в эпоху Джексона были созданы революционные механизмы и разработаны новые технологии. В 1831 г. Сайрус Маккормик изобрел механическую жатку для уборки зерновых, в 1835 г. Сэмюэл Кольт начал производство револьверов. В 1839 г. Чарльз Гудиер открыл вулканизацию каучука, в 1844 г. художник Сэмюэл Морзе изобрел телеграф, а в 1846 г. Элиас Хоу придумал швейную машину. Были сделаны и многие другие открытия, пусть и менее известные, такие как изобретение анестезии стоматологом Уильямом Т.Г. Мортоном в 1842 г.

Благодаря этим открытиям возникли новые виды деловой активности и появились новые рынки. Американцы особенно преуспели в искусстве рекламы и продвижения новых товаров по всему миру. Дело в том, что эти американцы обладали качествами, которые отличали их от европейцев, в том числе чрезвычайно прагматичным взглядом на жизнь, жгучим желанием обставить конкурентов и во что бы то ни стало улучшить свое положение в обществе.

Из всех экономических, религиозных и социальных реформ, проводившихся в эпоху Джексона, самыми радикальными стали все более решительные требования северян об отмене рабства во всей стране. Свободные и, казалось бы, цивилизованные христиане, владеющие рабами и извлекающие прибыль из рабства, как казалось многим, бросали вызов всем заявлениям о свободе и демократии в США.

Традиция неприятия рабства существовала в Соединенных Штатах издавна, особенно среди таких религиозных групп, как квакеры, но Англо-американская война послужила импульсом, усилившим требования о его отмене. Ярким примером стало обсуждение в конгрессе закона о принятии Миссури в Союз: южане угрожали отделением и даже гражданской войной, если их «особый институт» рабства будет поставлен под сомнение. Тогда благодаря ряду компромиссов удалось уберечь Союз от возможного распада. Однако закон побудил Джефферсона, тогда уже вышедшего в отставку, выступить с предупреждением, что этот конфликт стал тем «пятном на нашем горизонте», которое легко может «обернуться торнадо». Это так же страшно, сказал он, как услышать «ночью набат, возвещающий о пожаре».

Еще один тревожный набат прозвучал в 1822 г., когда Денмарк Весси, свободный мулат, возглавил небольшую армию (белые преувеличивали ее размеры, утверждая, что она достигала 9 тысяч), чтобы поднять всеобщее восстание рабов в Чарльстоне, Южная Каролина. Это «восстание» было жестоко подавлено пятью отрядами милиции Южной Каролины: около 35 рабов были повешены, еще 37 изгнаны из штата. Но страх перед будущими восстаниями не покидал южан. Они убедили себя, что однажды чернокожие взбунтуются и вырежут всех белых без разбору, как случилось на острове Санто-Доминго в Карибском бассейне. «Не следует забывать, – предупреждал один из них, – что наши негры не признают закон и всегда будут нашими внутренними врагами, общими врагами цивилизованного общества, варварами, которые, дай им волю, истребят всю нашу расу».

Меньше чем через десять лет вспыхнуло восстание Ната Тернера – безусловно, самое кровавое восстание рабов в истории Америки. Очевидно, оно посеяло в сердцах южан семена страха перед чернокожими. Жестокость Тернера стала ответом на бесчеловечное обращение с порабощенными представителями его расы. Некоторые утверждают, что он был религиозным фанатиком, мечтавшим освободить свой народ. Как бы там ни было, 22 августа 1831 г. в городке Иерусалим в Юго-Восточной Вирджинии он возглавил сотню рабов, которые убили 60 белых, включая женщин и детей. Резня продолжалась весь день, и практически вся белая община была уничтожена.

Местные силы порядка спешно прибыли к месту происшествия и начали массовые убийства всех чернокожих, виновных и невиновных. Кое-то из этих кровожадных мстителей поклялся убить «каждого черного, которого увидит в округе Саутгемптон». Несколько рабов были обезглавлены, а их головы надели на колья для всеобщего обозрения. Точно неизвестно, сколько именно чернокожих погибло в результате этого безумного акта возмездия, но, несомненно, их было не меньше нескольких сотен.

Отголоски восстания Тернера прокатились по всему Югу. «Страх проступал на каждом лице», – писал один из южан. Масло в огонь подливали все более частые выступления аболиционистов, требовавших отмены рабства или хотя бы решения конгресса о запрете на ввоз рабов на территории[23]. В 1833 г. было основано «Американское общество борьбы с рабством», сделавшее движение организованным, а создание сети станций на «подпольной железной дороге» дало беглым рабам возможность обрести свободу. Ряд северных штатов поддержали аболиционистов, приняв Законы о личной свободе, запрещавшие должностным лицам оказывать помощь в поимке и возвращении беглецов. В городах, в том числе и в Вашингтоне, вспыхивали бунты на расовой почве. К мятежу в столице привели «подстрекательские прокламации», которые распространял «среди негров» один из аболиционистов. Эти листовки были «рассчитаны на то, чтобы подтолкнуть негров к мятежу и кровавой резне», как это произошло во время восстания Тернера. Беспорядки в Вашингтоне продлились много дней, для восстановления порядка и защиты общественных зданий пришлось вызвать войска. Газета National Intelligencer прокомментировала: «Мы и представить себе не могли, что подобное может случиться в столице свободных людей».

Ни партия вигов, ни Демократическая партия не включали в свою политическую программу призывы к отмене рабства или запрету его распространения на территориях. Демократы считали, что проблема чернокожего населения была решена в рамках конституции благодаря компромиссу, по которому три пятых рабов учитывались при определении представительства штата в нижней палате конгресса (число представителей зависело от населения штата). Изменить эту общую договоренность, освободив рабов, означало бы аннулировать договор, что могло привести к распаду страны. Виги разделились на южан, которые осуждали любое посягательство на их право держать рабов и ввозить их на территории, и северян, которые признавали необходимость решения этой проблемы, но не могли прийти к единому мнению. Позднее, в 1850-х гг., многие из вигов-северян отошли от партии и со временем создали Республиканскую партию.

В конгресс посыпались петиции с требованием принять меры для ограничения рабства. Но 26 мая 1836 г. южане, которые и слышать об этом не хотели, в палате представителей проголосовали за снятие с обсуждения любой петиции, затрагивающей «каким-либо образом или в любой степени тему рабства или отмену рабства». Бывший президент Джон Куинси Адамс, теперь ставший конгрессменом, защищал право петиции и несколько лет боролся за отмену этой «резолюции о кляпе». Но «кляп» вводили вновь год за годом вплоть до 3 декабря 1844 г., когда он был окончательно отклонен конгрессом 108 голосами против 80. Наконец конгрессмены-северяне отреагировали на поток требований своих избирателей о защите права петиции. «Благословенно, будь вечно благословенно имя Господне», – провозгласил Адамс, когда выиграл этот бой.

Право подачи петиций было подтверждено, однако основная проблема по-прежнему оставалась: рабство. И сохранение Союза зависело от баланса сил.

На выборах 1840 г. виги одержали впечатляющую победу и, получив большинство в обеих палатах конгресса, надеялись ликвидировать программу Джексона, принять устав нового банка и поднять таможенный тариф после окончания в 1843 г. десятилетнего перемирия. Но выдвинутый ими президент Уильям Генри Гаррисон умер через месяц после своей инаугурации в 1841 г.

Сменивший его Джон Тайлер не оправдал ожиданий избравших его вигов, склонившись на сторону оппозиционной Демократической партии. Он не только наложил вето на принятые по инициативе вигов законопроекты, направленные на возрождение национального банка и увеличение таможенного тарифа, но и добивался аннексии Техаса, который в 1836 г. обрел независимость от Мексики. Посягательства на новые западные территории породили доктрину, которую Джон Л. О’Салливан, редактор журнала Democratic Review, назвал «предначертанием судьбы» (Manifest Destiny). Он считал «распространение нашего владычества на весь континент, врученный нам Провидением для нашего великого опыта свободы и федеративного самоуправления», «предначертанным судьбой правом» американцев.

За много лет до этого Джексон поощрял экспансию, считая ее исключительно важной для американской безопасности, особенно на юго-западе, вдоль побережья Мексиканского залива. Он утверждал, что опасно «оставлять в руках иностранной державы власть над истоками главных притоков нашей великой Миссисипи».

Джексон считал экспансию «необходимым условием безопасности Нового Орлеана – крупного центра торговли на Западе». Кроме того, «Господь предназначил эту великую долину одной нации», и этой нацией, очевидно, были американцы. Поэтому в присутствии англичан, испанцев и коренных американцев Джексон видел постоянную угрозу для безопасности американского народа и успешно боролся с ними с помощью армии. Мало того, Джексон часто повторял то, что сказал незадолго до Англо-американской войны: он стремится к приобретению Соединенными Штатами «всей испанской Северной Америки».

Доктрина о «предначертании судьбы» захватила умы американцев и правительства. Неудивительно, что после того, как сенат отклонил договор о присоединении Техаса, для принятия которого требовались две трети голосов, конгресс поддержал предложение Тайлера о принятии совместной резолюции обеими палатами конгресса простым большинством от каждой палаты. Президент подписал резолюцию 1 марта 1845 г., за несколько дней до того, как его сменил Джеймс Нокс Полк, в 1844 г. с очень небольшим перевесом победивший Генри Клея на президентских выборах. 4 июля 1845 г. Техас ратифицировал договор о присоединении и 29 декабря 1845 г. был принят в Союз в качестве рабовладельческого штата.

Но Полку, протеже Эндрю Джексона, Техаса показалось мало. Как и Джексон, он желал присоединения «всей испанской Северной Америки». В частности, он мечтал о Калифорнии с ее превосходными тихоокеанскими портами, дававшими возможность расширить торговлю с Востоком. Во время президентской кампании 1844 г. демократы не только требовали всего Техаса до Рио-Гранде, но и выдвинули лозунг «Пятьдесят четыре сорок или война!», имея в виду захват Орегонской страны, то есть всей территории крайнего Северо-Запада вплоть до границы русской Аляски. Спорная территория от Скалистых гор до Тихого океана и от северной границы Калифорнии до широты 54 градуса 40 минут была совместным владением Великобритании и Соединенных Штатов. Победа Полка над Клеем на президентских выборах вдохновила Тайлера на присоединение Техаса, но не Орегонской страны. Став президентом, Полк больше интересовался приобретением Калифорнии и земель к западу от Техаса, чем спором с Великобританией из-за Орегонской страны, и легко согласился провести границу между Канадой и США по 49-й параллели. 15 июня 1846 г. был подписан договор с Великобританией, и сенат поспешно его ратифицировал.

Мексика рассматривала аннексию Техаса как свидетельство стремления Соединенных Штатов к постоянному расширению своей территории и настаивала на том, что мексиканско-американская граница проходит не по Рио-Гранде, а по реке Нуэсес. Кроме того, Мексика отвергла предложение Соединенных Штатов о покупке Калифорнии, после чего Полк приказал генералу Закари Тейлору, под командой которого находилось примерно 3500 солдат, дислоцированных на реке Нуэсес, выступить к Рио-Гранде, своего рода нейтральной земле между Соединенными Штатами и Мексикой. 25 апреля 1846 г. это привело к началу войны с Мексикой, когда мексиканский отряд пересек нейтральную землю и из засады напал на 63 американских разведчиков. 16 из них были убиты, а остальные взяты в плен.

Когда эта новость достигла Вашингтона, Полк объявил конгрессу, что Мексика «пролила американскую кровь на американской земле», и просил палату представителей и сенат «признать состояние войны» между двумя странами. Законопроект о выделении 10 миллионов долларов, кроме того дававший президенту полномочия призвать 50 тысяч добровольцев, вызвал протест конгрессменов-вигов, считавших предложение о принятии этого закона до объявления войны актом неприкрытой агрессии. Проблему решили, добавив в законопроект преамбулу, гласившую, что состояние войны уже существует в силу вторжения Мексики в Техас. Закон был принят, и президент подписал его 13 мая 1846 г.

Война для Соединенных Штатов стала чередой военных побед. В феврале 1847 г. генерал Тейлор у Буэна-Виста нанес поражение превосходящим силам противника. Генерал Уинфилд Скотт возглавил экспедицию, которая высадилась у города Веракрус и прошла в глубь континента до Мехико. 14 сентября 1847 г. американские войска взяли столицу, и Скотт принял у городского совета официальную капитуляцию. Тем временем капитан инженерного корпуса Джон Чарльз Фримонт прибыл в Калифорнию с исследовательской экспедицией. Узнав, что Соединенные Штаты объявили войну Мексике, он помог группе переселенцев провозгласить независимость Калифорнии. Сначала они создали Республику Медвежьего флага, затем подняли звездно-полосатый флаг.

Примерно в то же время войска полковника Стивена У. Карни, дислоцированные в форте Ливенуорт в Канзасе, получили приказ вторгнуться в Нью-Мексико. В августе Карни прибыл в Санта-Фе, вынудив отступить вдвое превосходящие силы мексиканцев, и провозгласил Нью-Мексико территорией Соединенных Штатов Америки. Затем он двинулся на запад, где, присоединившись к Фримонту, завершил завоевание Калифорнии. Стремясь положить конец войне, Полк направил в Мексику Николаса Триста, которому 2 февраля 1848 г. удалось заключить мирный договор Гвадалупе – Гидальго. 10 марта сенат ратифицировал его 38 голосами против 14. По договору Соединенные Штаты получили во владение около 1,3 миллиона квадратных километров, в том числе на территории нынешних штатов Калифорния, Невада, Юта, Нью-Мексико и Аризона, а также современных штатов Колорадо и Вайоминг. Мексика также признала границу с Техасом по Рио-Гранде. В свою очередь, Соединенные Штаты выплатили Мексике 15 миллионов долларов, а также взяли на себя обязательство выплатить долг правительства Мексики гражданам США на сумму 3,25 миллиона долларов. В ходе войны американцы потеряли в боях 1721 человека, 11550 умерли от болезней. На этой войне погибли сыновья и Дэниэла Уэбстера, и Генри Клея, выступавших против войны. Мексиканские потери достигали 50 тысяч.

Доктрина «предначертания судьбы» открыла новую эпоху в истории страны, эпоху гордости достигнутым, особенно присоединением новых огромных территорий. Впрочем, последствия Американо-мексиканской войны в недалеком будущем привели к целому ряду кризисов, которые закончились отделением штатов и Гражданской войной.

5. Разногласия по вопросу рабства, отделение штатов и Гражданская война

Между тем разногласия в вопросе о рабстве в США уже раскалывали страну. 8 августа 1846 г. молодой, порывистый и румяный Дэвид Уилмот, вновь избранный член палаты представителей, во время заседания поднялся и предложил оговорку к законопроекту об ассигнованиях. Оговорка Уилмота застала всех врасплох. Она провозглашала «обязательным и основополагающим условием приобретения любой территории у Республики Мексика то, что ни рабство, ни подневольный труд никогда не должны использоваться на любой части этой территории». Уилмот утверждал, что не возражает против рабства там, где оно уже существует, как в Техасе, но свободные территории, такие как территории, полученные от Мексики, совершенно другое дело. «Не дай нам бог, – заявил он, – оказаться теми, кто насаждает там это установление».

В палате представителей разразился скандал. Южане рассчитывали привезти своих рабов на земли, для приобретения которых так много сделали. Они вступали в жаркие споры из-за оговорки Уилмота, угрожая отделением. В конгрессе бесновались разочарованные люди, чьи гневные речи часто заканчивались вызовами на дуэль.

Южане попытались блокировать прохождение оговорки, но палата представителей приняла ее 80 голосами против 64. Однако ее отверг сенат, где у южан было больше голосов. В последующие несколько лет на каждой сессии конгресса оговорку принимала палата представителей, но отвергал сенат. «Словно по мановению волшебной палочки, – писала в редакционной колонке газета Boston Whig, – оговорка поставила во главу угла важнейший вопрос, способный в любую минуту разделить американский народ». И все же на этот вопрос пора было ответить, тем более теперь, когда закончилась Мексиканская война и на юго-западе к США были присоединены сотни тысяч гектаров земли, казалось, только и ждавшие введения «особого института» рабства.

Незадолго до выборов Полк решил уйти в отставку после одного президентского срока, и демократы выставили вместо него кандидатуру Льюиса Кэсса от штата Мичиган. Кэсс поддерживал доктрину народного суверенитета, по которой вопрос о рабстве должны были решать местные органы власти, а не национальное правительство. Его кандидатом в вице-президенты стал Уильям О. Батлер.

Из-за растущих противоречий многие демократы, одобрившие оговорку Уилмота, откололись от партии и выдвинули кандидатом в президенты Мартина Ван Бюрена. К ним присоединилась Партия свободы, выступавшая за отмену рабства, и обе группы встретились в Баффало, где основали Партию свободной земли, поддержавшей Ван Бюрена и Чарльза Фрэнсиса Адамса, сына Джона Куинси Адамса, в качестве кандидата в вице-президенты. Девизом партии стали слова: «Свободная земля, свобода слова, свободный труд и свободные люди». Виги выдвинули на президентских выборах кандидатуру генерала Закари Тейлора в паре с Миллардом Филлмором.

В ходе напряженной борьбы Тейлор одержал победу над Кэссом, получив 163 голоса выборщиков против 127 у Кэсса. Голоса избирателей распределились следующим образом: 1361000 голосов за Тейлора, 1222000 – за Кэсса и 291000 – за Ван Бюрена. Хотя Ван Бюрен не получил голосов выборщиков, он отнял у Кэсса достаточно голосов избирателей, чтобы победа в Нью-Йорке, а вместе с тем и на выборах досталась Тейлору. Проголосуй Нью-Йорк или Пенсильвания за Кэсса, он бы стал президентом.

Вскоре события в Калифорнии потребовали безотлагательного вмешательства конгресса в дела территорий, приобретенных у Мексики. После подписания договора, положившего конец войне, рабочие, строившие лесопилку для швейцарского иммигранта Джона Саттера (Иоганна Зуттера), обнаружили золото в долине Сакраменто в предгорьях Сьерра-Невады. Саттер пытался сохранить находку в тайне, но новость быстро распространилась, и началась золотая лихорадка. Тысячи людей хлынули в Калифорнию в фургонах через прерии, по морю вокруг мыса Горн или пробивая себе дорогу через джунгли Панамского перешейка. Число золотоискателей, так называемых «людей 49-го года», по большей части северяне, за год возросло настолько, что население Калифорнии увеличилось с 6000 до более 85000. Когда в сентябре 1849 г. делегаты собрались, чтобы написать конституцию, они исключили из нее рабство и потребовали принятия в Союз в качестве штата, а не территории.

Новый президент Закари Тейлор рассчитывал быстро принять Калифорнию и Нью-Мексико в Союз, по возможности избежав любой борьбы в конгрессе, но его надеждам не суждено было осуществиться. Когда в декабре 1849 г. собрался конгресс, Север и Юг обрушились друг на друга с обвинениями в действиях, которые они считали нетерпимыми и способными разрушить Союз. Во время одной из таких стычек член палаты представителей от Джорджии Роберт Тумбс, «мятежный… догматичный и экстремистски настроенный», выкрикивал: «В присутствии Господа Бога клянусь перед этой палатой и страной, что если вы своими законами стремитесь вытеснить нас из Калифорнии и Мексики… чтобы таким образом привести в упадок штаты Союза, то я за разобщение. И я положу самого себя и все, что у меня есть на земле, ради его достижения».

Северяне насмехались над ним. Все это они много раз слышали и раньше. Сколько можно угрожать выходом из Союза, тут же находя предлог, чтобы остаться? Но тут угрозы Тумбса поддержали другие южане. Вскочил Александр Стивенс, депутат Джорджии. «Заявляю… что всем сердцем поддерживаю каждое слово, произнесенное моим коллегой. Пусть лучше южные земли погибнут, чем подвергнутся хотя бы минутному унижению».

В какой-то момент склока в палате представителей перешла в потасовку. «Если бы в зале взорвалась бомба, – рассказывал парламентский пристав Натан Сарджент, – и то бы не было такого переполоха». Казалось, что страна вот-вот распадется, если не будет найден компромисс, удовлетворительный для обеих сторон.

К счастью, в сенате был Генри Клей, Великий Миротворец, и 29 января 1850 г. он предложил ряд резолюций, которые, как он считал, удовлетворят и Север и Юг. Компромисс 1850 г. включал принятие Калифорнии в Союз в качестве свободного штата, предоставлял жителям территорий Юта и Нью-Мексико самим решать вопрос о рабстве, урегулировал границы Техаса и обязательства по погашению долга Техаса при условии, что тот отказывается от всех притязаний на любую часть Нью-Мексико. Компромисс также предусматривал принятие более сурового закона о беглых рабах, соглашение о «нецелесообразности» отмены рабства в округе Колумбия без одобрения населения и о «целесообразности» отмены работорговли в этом округе и лишал конгресс полномочий вмешиваться в торговлю рабами между штатами.

В ходе дебатов сенатор Дэниэл Уэбстер 7 марта произнес знаменитую речь, в которой сказал: «Я хотел бы сегодня выступить не как представитель Массачусетса, не как северянин, но как американец. Сегодня я выступаю за сохранение Союза. Поддержите меня в моем намерении». С другой стороны, умирающий Джон Кэлхун (его речь пришлось зачитывать одному из коллег) обвинил во всех бедах Север и потребовал восстановления прав Юга посредством принятия конституционной поправки. Он назвал «разобщение единственным выходом, который у нас остался». 31 марта 1850 г. он скончался. Клей призывал к взаимным уступкам, которые, говорил он, представляют собой единственную основу для компромисса. Каждая сторона должна чем-то поступиться, и каждая должна что-то получить, но ни одна не может выиграть или проиграть. Обе должны считаться с потребностями друг друга.

Эта дискуссия стала, возможно, самой знаменитой в американской истории. Когда пришло время голосовать, восемь предложений объединили в Сводный билль, который 31 июля был отвергнут сенатом. Сводный билль не оставлял сенаторам выбора: следовало утвердить или все восемь резолюций, или ничего. К счастью, после нескольких безуспешных попыток сенатор Стивен А. Дуглас от Иллинойса организовал голосование отдельно по каждому из предложений. Он понимал, что ожидать от сенаторов пакетного голосования за весь закон бессмысленно. Разделяя предложения, он дал каждому сенатору возможность проголосовать за одни из них и против других. Как оказалось, каждую из резолюций поддерживало большинство сенаторов, и в августе и сентябре 1850 г. они были приняты сенатом. Палата представителей их также одобрила, и закон был подписан Миллардом Филлмором, который стал президентом после внезапной кончины Закари Тейлора в июле 1850 г.

Компромисс 1850 г. – один из важнейших законодательных актов за всю историю Соединенных Штатов. Он позволил оттянуть отделение штатов и Гражданскую войну на десять лет – на тот период, который позволил спасти Союз. Эти десять лет Северу дали время для стремительной индустриализации, позволившей ему победить Юг, а Аврааму Линкольну, внесшему наибольший вклад в сохранение Союза, – время, необходимое для политического роста.

Одной из причин важных перемен в Соединенных Штатах Америки стал значительный приток иммигрантов. В эпоху Джексона их количество неуклонно увеличивалось примерно от 8 до 80 тысяч в год. Затем, в 1840–1860 гг., оно возросло до 4,2 миллиона – в шесть раз больше, чем за предыдущие двадцать лет. В довоенный период в США приехали 500 тысяч человек из Англии, Шотландии и Уэльса, но наибольшее число иммигрантов прибыло из Ирландии. Страшный голод, в 1845–1846 гг. поразивший Ирландию из-за неурожая картофеля, основного источника продовольствия для ирландцев, унес жизни миллиона мужчин, женщин и детей. Еще 2 миллиона в период между 1846 и 1860 гг. покинули родину и переехали в Америку. Хотя в основном они были фермерами, большинство из них, не имея денег на покупку земли, селились в городах, особенно в Бостоне, Нью-Йорке, Филадельфии и других портовых центрах вдоль побережья.

Ирландцы всегда старались держаться вместе, и так возникли первые американские гетто. Иммигранты нанимались на работу в качестве домашней прислуги, фабрично-заводских рабочих и строителей на железных дорогах и постепенно поднимались по социальной лестнице. В свою очередь, они обратились к политике, чтобы защищать свои интересы, и так как они говорили по-английски, то не сталкивались с трудностями, ожидавшими неанглоязычных иммигрантов. Им не понадобилось много времени, чтобы стать ведущими политиками во многих городах, где они поселились.

В числе иммигрантов, прибывавших в то время в Соединенные Штаты, было много немцев. После революции 1848 г. Германию покинули тысячи политических беженцев. Среди них встречались и люди умственного труда, но в основном это были крестьяне, у которых денег было больше, чем у ирландцев, поэтому они селились в сельских общинах вдоль западной границы или в западных городах.

Среди иммигрантов были ремесленники и мастеровые, которые способствовали промышленному развитию страны. После продолжительной паники 1837 г. темпы экономического роста, особенно в производственном секторе, быстро возрастали. В промышленности были заняты около 1,3 миллиона квалифицированных, полуквалифицированных и неквалифицированных работников. Открытие в Пенсильвании богатых залежей угля позволило перейти на источники тепла, работавшие не на дереве, а на угле, и прежде всего это относилось к металлургической промышленности. Паровые двигатели на пароходах и паровозах преобразили транспорт. В 1850-х гг. развернулось строительство железных дорог, и к концу десятилетия в Соединенных Штатах было уложено 48 тысяч километров железнодорожных рельсов. Железные дороги, такие как Железная дорога Эри, Нью-Йоркская центральная, Пенсильванская, Балтиморская и Огайская, соединили города Среднего Запада, главным среди которых был Чикаго, с городами на востоке страны. Быстро развивалась станкостроительная промышленность, и как на внутреннем, так и на внешнем рынке появлялось все больше продукции машинного производства.

Промышленность существовала и на Юге, но она не шла ни в какое сравнение с северной. В основном Юг оставался сельскохозяйственным регионом страны, хотя там, разумеется, были и торговцы, и юристы, и представители других областей умственного труда. Подавляющее большинство южан были фермерами и, в зависимости от местных условий, выращивали хлопок, табак, коноплю, сахарный тростник и рис. В 1860 г. из 8 миллионов белых южан лишь треть владели рабами. Остальные трудились на небольших семейных фермах. У большинства рабовладельцев был один раб, иногда два. Распространенное представление о Юге как о регионе с огромным количеством обширных плантаций и сотнями рабов, где хозяева жили в большом колониальном особняке, а рабы ютились в убогих хижинах, далеко от действительности. Таких плантаций было немного, хотя они и существовали в каждом штате. Состояли они обычно из 400 гектаров земли с 50 рабами, и их владельцы представляли собой высший слой южного общества. Эндрю Джексон, например, одно время владел 150 рабами, хотя это абсолютно не типично. На особенно крупных фермах (Джексон всегда называл свои владения фермой) обычно нанимали надсмотрщика из белых бедняков, следившего за рабами. Надсмотрщики разделяли рабов на группы, работавшие под присмотром способных доверенных чернокожих. Черные «мамушки» отвечали за содержание большого дома, где жил владелец с семьей. На плантациях поменьше, от 120 до 200 гектаров, трудились 10–12 рабов. Хотя большинство южан рабов не имели, именно рабовладение определяло стиль жизни от Вирджинии до Техаса. «Особый институт» рабства влиял на законодательство, политическую и экономическую структуру общества всего Юга предвоенного периода.

Рабы считались движимым имуществом, которое можно покупать и продавать по желанию владельца. Семьи рабов можно было разделять: жен разлучать с мужьями, детей забирать от родителей. Словом, у рабов не было прав, и, хотя в большинстве южных штатов убийство раба считалось преступлением, если такое все-таки случалось, виновный неизменно избегал наказания. Рабы не могли ни обращаться в суд, ни обвинять белых, ни свидетельствовать против них. Они полностью зависели от доброй воли и порядочности своих хозяев. Естественно, отношения между рабом и хозяином могли быть разными. Они бывали сложными, и многие историки описывают их как патерналистские, когда и у хозяина и у раба имелись свои обязательства.

Несмотря на притеснения, чернокожие рабы создали собственную нишу, позволявшую им сохранять определенное достоинство. Некоторые из них умели читать и писать, многие были мастеровыми, строившими особняки для своих хозяев. Оплотом их духовной жизнь были семья и религия. Большинство чернокожих исповедовали евангелическое христианство, соединяя его с элементами своего западноафриканского наследия, что делало их религиозные службы живыми и человечными.

Жизнь рабов могла быть более или менее тяжелой в зависимости от типа плантации. Хуже всего приходилось рабам в южной глубинке, вдоль границ штатов Мэриленд, Кентукки и Теннесси им жилось легче. Плантации были пяти основных типов в зависимости от размера, организации работ и, главное, выращиваемой культуры. Около двух третей всех рабов от Северной Каролины до Техаса работали на хлопковых плантациях. Длинноволокнистый хлопок выращивали на южном побережье Атлантики, но с изобретением в 1793 г. хлопкопрядильной машины стало выгодно выращивать коротковолокнистый хлопок западнее. После Англо-американской войны хлопковые плантации появились и в Алабаме, Миссисипи, Арканзасе, Луизиане, Техасе, и к 1850 г. южане с гордостью называли хлопок «королем полей». Плантации второго типа – табачные. Табак начали культивировать в Восточном Мэриленде, Вирджинии и Северной Каролине, а в XIX в. – и в Кентукки, Теннесси и Миссури. К третьему типу относились рисовые плантации, расположенные в болотистых прибрежных районах Северной и Южной Каролины, Джорджии и вдоль берегов Миссисипи в южной части Луизианы. Рисовые плантации требовали больших капиталовложений и были немногочисленными. Четвертый тип, сахарные плантации, существовали почти исключительно в Луизиане. На таких плантациях не только выращивали сахарный тростник, но и перерабатывали его в сахар-сырец, таким образом соединяя промышленность с сельским хозяйством. Сахарные плантации, как и рисовые, требовали больших капиталовложений. Например, в самую маленькую плантацию сахарного тростника требовалось вложить 40 тысяч долларов. Пятым типом были плантации конопли, сосредоточенные в Кентукки и в некоторых частях Миссури. Конопляных плантаций было совсем немного, и на них работало меньше всего рабов.

Вопреки распространенным заблуждениям, до Гражданской войны рабство было основным и самым прибыльным экономическим сектором Соединенных Штатов. Впрочем, хотя отдельным людям рабство было выгодно, оно не способствовало развитию промышленности, как это произошло на Севере. Но те южане, которые наживались на рабовладении, не собирались мириться с его отменой, даже если это вело к распаду Союза.

Когда после присоединения Техаса рабовладение стало распространяться на Запад, призывы к его отмене звучали все чаще. Одно время и на Юге существовали организации, боровшиеся за отмену рабства, многие поддерживали Американское колонизационное общество, в 1820-х гг. успешно создавшее колонию свободных негров в Либерии. Но религиозный пыл второго Великого пробуждения внушил аболиционистам джексоновской эпохи неукротимую ненависть к «особому институту». Среди них было много евангелистов, болезненно воспринимавших все, что они полагали греховным, а рабство для них было тягчайшим грехом. Непримиримый приверженец аболиционизма Уильям Ллойд Гаррисон издавал газету The Liberator, в которой отвергал даже конституцию Соединенных Штатов, называя ее «договором со смертью и соглашением с адом».

В 1852 г. вышел роман Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» (Uncle Tom’s Cabin), убедительно изобразивший жестокость рабовладельческой системы. Роман призывал «христиан и гуманных людей Севера» помешать введению Закона о беглых рабах, принятого как часть Компромисса 1850 г., по которому федеральные маршалы должны были возвращать беглых рабов хозяевам. Книга Бичер-Стоу успешно расходилась по всей стране и заметно повлияла на отношение американцев к институту рабства. Некоторые, например Авраам Линкольн, заявляли, что она способствовала началу Гражданской войны.