Приключение ваганта Гладкий Виталий

Глава 19. Черные рейтары

Даже при наличии денег путешествие по Франции, которая только начала приходить в себя после Столетней войны, было занятием совсем не увлекательным и опасным, тем более — пешком. Разоренные деревни находились в запустении, крестьяне были либо убиты, либо сбежали, поэтому обширные поля оставались невозделанными, и лишь местами встречались редкие клочки земли, на которых что-либо произрастало. Необъятные равнины Шампани, Боса, Бри, Гатине, Шартра, Дрё, Мена и Перша, Вексена (как французского, так и нормандского), Бовези, равнины Ко от Сены в районе Амьена и Абвиля, окрестностей Санлиса, Суассона и Валуа до Лана и дальше до Гэноля были совершенно пустынны, заброшены, лишены обитателей, покрыты кустарником и молодым подлеском.

В этих районах люди смогли обрабатывать только участки, тесно примыкавшие к городам, крепостям и замкам, чтобы за ними можно было бы присматривать с башни или иного наблюдательного пункта. Заметив приближение налетчиков, били в колокол, подавали сигнал горном или зажигали костер, который давал много дыма, дабы предупредить тех, кто работал в полях и на виноградниках, что нужно срочно возвращаться за крепостные стены.

Это состояние постоянной настороженности и готовности дать деру при малейшей опасности настолько широко распространилось и стало таким обыденным, что быки и рабочие лошади, после того как их освобождали от повозок, услышав сигнал тревоги, без всяких понуканий галопом неслись к тому месту, где они могли находиться в безопасности. Ту же привычку приобрели овцы и свиньи на свободном выпасе.

Жиль, Гийо и Андрейко мечтали разжиться лошадьми. Но в местах, порушенных войной, они были такой же редкостью, как и харчевни. К тому же денег на покупку коней беглецы не имели. Гийо сердито ворчал, сокрушаясь, что на пастбищах лошади охранялись настолько тщательно, притом хорошо вооруженными пастухами, что украсть их не было никакой возможности. Что касается моральной стороны этого дела, то беглецам на нее было наплевать — парижская жизнь вытравила из них многие принципы, изложенные в Священном Писании.

Беглецы шли в Азей-лё-Брюле. Жиль решил продолжить свое обучение в Болонье (по крайней мере, такие намерения у него были) и хотел вытрясти из Ангеррана де Вержи немного деньжат на это предприятие. Гийо, естественно, следовал за своим господином, а что касается Андрейки, то ему было все равно, куда идти, лишь бы в хорошей компании. Он сильно привязался к Гийо; можно даже сказать, что они подружились, несмотря на разницу в возрасте.

Передвигаться по дорогам Франции было опасно, тем более втроем. Поэтому по совету бывалого Гийо они присоединились к группе паломников, которые совершали «великое» паломничество в Рим. Среди этой толпы легче было затеряться от глаз бдительных ищеек парижского прево. Видавший виды Гийо разочаровал молодых парней, которые считали, что все их проблемы закончились, едва они покинули Париж. Не исключено, что по их следу уже идет погоня, поэтому лишняя предосторожность не помешает.

В те времена различали паломничества «великие» и «малые». К «великим» относились паломничества в Иерусалим, Рим и Сантьяго-де-Компостела. Путешественников, направляющихся в Рим, называли «ромеи», тех, кто шел в Иерусалим, — пальмиеры (название произошло от пальмовой ветви, по обычаю, привозимой паломниками из Палестины), а ходоков в Сантьяго-де-Компостела — пилигримы.

Стремление посетить святые места получило среди европейцев широкое распространение. Причины тому были самые разнообразные, равно как и характеры самих паломников. Для некоторых такое путешествие было надеждой на прощение за совершенные грехи, гарантией спасения души после смерти или, по крайней мере, уменьшения наказания за совершенные проступки. Другие жаждали исцеления от болезней, для третьих это был способ избавиться от скуки, если в их жизни не происходило ничего примечательного или интересного. Но для большинства глубоко верующих христиан паломничество в святые места было всепоглощающим желанием, которое помогало им преодолевать тяготы нелегкого пути. Чтобы припасть к христианским святыням, паломники рисковали своими жизнями, ведь они могли умереть от несчастного случая, от голода или руки врага, могли попасть в плен к пиратам или сарацинам и оказаться в рабстве со всеми его ужасами.

Паломники-ромеи, к которым присоединились беглецы, оказались потрясающими сквалыгами. У них нельзя было выпросить даже корочку хлеба. В своем большинстве паломники были увечными. Они мечтали об исцелении у подножия папского престола и всю дорогу только об этом и говорили, наводя тоску на беглецов. Тем не менее Жиль, Андрейко и даже записной болтун Гийо держали себя тише воды, ниже травы. Дело в том, что у всех паломников были королевские охранные грамоты, обеспечивающие им безопасность передвижения по странам Европы. А беглецы при встрече с людьми прево могли показать сержантам разве что пустые кошельки.

Распевая псалмы в промежутках между болтовней, паломники двигались от прихода к приходу, от часовни к часовне, останавливаясь у чудодейственных источников и находя гостеприимство в монастырях. Именно этот момент больше всего и привлекал беглецов. Одно дело — ночевать где-нибудь в поле, а другое — за надежными стенами монастыря. Тем более что сердобольные монахи предлагали не только кров, но и еду, правда весьма скудную и грубую.

Первым от такой жизни взбунтовался Гийо:

— Мессир, вы как хотите, но я больше не могу выслушивать кошачьи вопли этих бродяг! Предлагаю от них отделиться. Конечно, нас могут подстерегать опасности, но зато есть шанс поохотиться и обеспечить себя пропитанием. Монастырская каша у меня вот где стоит… — Гийо указал на свой кадык. — Без мяса мы точно протянем ноги. Кстати, впереди леса, где полно оленей. Жирненьких, вкусных… — он сглотнул голодную слюну и облизал сухие губы.

— Ты хочешь поохотиться на оленя во владениях бургундского герцога? — Жиль скептически ухмыльнулся и покачал головой. — Однако… Наш Филипп недавно издал новый свод лесных законов по английскому образцу, и там ясно указано, что за охоту на оленя полагается казнь. Ты хочешь посмотреть на мир с высоты дерева, на котором тебя повесят?

— Все в руках Господа нашего… — прогнусавил Гийо, копируя одного из паломников, который все набивался в приятели к беглецам.

Это был вполне здоровый мужчина лет сорока с хорошо заметным брюшком и загробным голосом. Его звали Гастон. Похоже, он жил не бедно и шел в Рим, чтобы замолить какой-то большой грех. На плече у него висела туго набитая сумка, в которой находились продукты и вино. Но Гастон не поделился с беглецами даже хлебной крошкой, жевал в сторонке, прикрывая еду от чужих глаз листком лопуха. Запас продуктов, полученный от цыгана, у беглецов быстро закончился, и они отчаянно голодали.

— Не возражаю, — согласился Жиль. — Но только у лесников герцога руки гораздо длиннее и быстрее. Не успеешь и ахнуть, как окажешься на осине.

— А вы как думаете, Андре? — обратился Гийо к Андрейке.

Юному Нечаю паломники надоели еще больше, чем Пройдохе. Перехожих калик хватало и в Киевском княжестве, но французские паломники своим фанатизмом могли дать им сто очков форы. Многие из них шли босиком, хотя башмаки были у всех. Но одно дело — идти по мягкой пыли битого шляха или по лугу, а другое — по дороге, усеянной мелкими острыми камешками. К вечеру босые паломники сбивали ноги в кровь, но боль и страдания они принимали как должное и поутру продолжали ковылять дальше со скоростью черепахи, что никак не устраивало беглецов.

— Ну их всех к дьяволу! — решительно заявил Андрейко. — От них идет вонь, как из грязного хлева. А от воды они шарахаются словно черт от ладана, не хотят помыться. Что за дикость?! Я тоже за то, чтобы отделиться от паломников. Как-нибудь перебьемся. Тагар подарил нам добрый лук, а стрелять я умею неплохо. Поэтому жаркое нам на ужин обязательно будет.

Андрейко уже знал, что проповедники призывали ходить в рванье и никогда не посещать баню, так как именно таким образом можно было достичь духовного очищения. А еще мыться нельзя было потому, что человек смывал с себя святую воду, к которой прикоснулся при крещении. Поэтому некоторые истинно верующие не мылись годами. Кроме всего прочего, парижане справляли нужду, как малую, так и большую, где придется, и у Андрейки на первых порах глаза лезли на лоб от удивления и смущения. Даже самый забитый киевский пахолок не позволял себе такого непотребства.

Паломники, к которым примкнули близнецы, тоже боялись воды. Когда они переходили вброд неглубокие речушки и ручьи, то вымазывали ноги толстым слоем грязи — чтобы вода не коснулась кожи. Поэтому дух от их немытых тел шел отвратительный. Даже Гийо чихал, когда ветер дул со стороны плотной массы бредущих впереди паломников. Беглецы старались держаться позади, потому что драть глотки, распевая вместе со всеми псалмы, ни у кого из них не было ни малейшего желания.

Они отстали от паломников, когда вошли в густой лес. Все шли быстро — торопились засветло добраться до ближайшего монастыря, но беглецы решили продолжать путь самостоятельно и свернули в заросли, когда от них наконец отстал Гастон. Паломники опять затянули очередной псалом, и он поторопился присоединиться к общей группе, благо обладал хорошим голосом и слухом.

Искать дичь долго не пришлось. Для этого пытались обратиться за помощью к Гаскойну, но смышленый пес все же был дворняжкой, не смыслящей в охоте, и только распугивал дичь своим лаем. Поэтому Гийо строго-настрого приказал ему замолчать, что Гаскойн и сделал, при этом сильно обидевшись на хозяина.

Андрейко быстро вспомнил свои охотничьи навыки и выследил оленье стадо по свежему помету. Видимо, свод лесных законов и впрямь поспособствовал увеличению численности животных, на которых любила охотиться знать, потому что весь лес был истоптан оленьими и кабаньими копытами. Впрочем, в той местности, по которой шли паломники, леса еще не подвергались вырубке, и дичи в них было много.

Олень оказался молодым и хорошо упитанным, и, когда солнце начало клониться к горизонту, на лесной поляне уже горел костер, над которым на вертеле запекалась оленья туша. Беглецы буквально пожирали ее глазами. Они едва дождались, пока мясо запеклось, и набросились на аппетитное жаркое, словно голодные волки.

— Уф-ф! — Гийо отвалился в сторону и лег, поглаживая вздувшийся живот. — Вот теперь я готов даже петь псалмы… прости меня, Господи.

— Какое отношение имеет Всевышний к этому оленю? — лениво спросил Жиль, который тоже наелся до отвала, но продолжал грызть мосол.

— Самое непосредственное, мессир, — назидательным голосом ответил Пройдоха. — Все то время, что мы провели в компании паломников, мои мысли были только о добром куске жаркого. Когда паломники пели самые возвышенные псалмы, я лишь мычал, чтобы не вызвать подозрений. Мое поведение было грехом, и теперь я прошу прощения у Создателя. Но, с другой стороны, я наконец понял, почему синьоры и вообще богатые люди сильно набожны. Сытость вызывает желание поблагодарить Господа за его милости. А на голодный желудок никакие молитвы не лезут в голову. Собственно говоря, за это меня и поперли из монастыря.

— Да ну?! — удивился Жиль. — Расскажи.

— Дело, конечно, прошлое… Должен сказать вам, мессир, что монахи грешат точно так же, как обычные люди. Для оступившегося существует целый свод наказаний. После первого прегрешения монаха обычно увещевает настоятель монастыря, если дал маху второй раз и тебя поймали, тоже не прибегали к наказанию, но если монах нарушал дисциплину третий раз, его не допускали к трапезе и к общей молитве. При серьезной провинности монаху запрещалось общаться с братией, но ежели и это не способствовало наставлению его на путь смирения, то тогда беднягу пороли розгами, да так усердно, что он недели две не мог сесть на свои ягодицы. За грешника молилась вся братия, чтобы способствовать его исправлению, однако, если он не смирял свою гордыню, его выгоняли из монастыря…

На этой фразе Гийо споткнулся — в зарослях послышался хруст сломанной ветки. Уже изрядно стемнело, и поляна превратилась в ярко освещенный ковчег, который плыл по темному лесному морю в неизведанные дали. По крайней мере так казалось Жилю, обладавшему возвышенной поэтической натурой.

Все не без тревоги прислушались. Гаскойн тоже насторожился — встал на ноги и поднял вислое ухо. Но в лесу снова воцарилась тишина, которую нарушал лишь шелест ветвей.

— Кабаны вышли кормиться, — высказал предположение Жиль. — Неподалеку от нас дубовая роща. Желуди — это лакомство для кабанов.

— Скорее всего, — с некоторым сомнением ответил Гийо. — И то верно: кто в такое позднее время отправится в лес? — он словно убеждал себя, что его тревога беспочвенна.

— Ну и что дальше? — нетерпеливо спросил Жиль, который любил занимательные истории Пройдохи.

У Гийо и впрямь был большой талант рассказчика.

— Дальше? — Гийо сладко потянулся. — Эх, времена были! В общем, я прошел все стадии грехопадения. Нет-нет, они ни в коей мере не затрагивали веры! Я был не настолько глуп, чтобы попасть в лапы инквизиции. Мои грехи в основном были связаны с моей ленью и с чисто плотскими желаниями. Неподалеку от монастыря находился небольшой городишко, в котором проживала одна прелестная вдовушка. Звали ее Мэрион. Жила она не бедно, хотя и была замужем за рыцарем, изрядным мотом, которого потянуло на подвиги. Он отправился в Крестовый поход, где и сгинул. Вот тут-то меня и свела судьба с Мэрион. Уж не знаю, почему ей вздумалось поцеловать подол моего монашеского одеяния, — наверное, в тот момент ей сильно понадобилось монашеское благословение, — но наши глаза встретились, и меня обуяло неистовое желание. Да-да, мессир, когда-то я был ходок по этой части не хуже вашего…

Гийо подкинул хвороста в костер и продолжил:

— В общем, вскоре у нас закрутился роман. Как я сумел пробраться в спальню вдовушки, не суть важно. Могу только сказать, что женщины любят, когда их пленяют прежде всего сладкими речами, а уж по этой части, как вам, мессир известно, равных мне мало найдется. Говорю это без похвальбы… Моя связь с Мэрион долго оставалась втайне — я был осторожен, как лис перед посещением курятника. Пока наш келарь не заметил, что я почти перестал вкушать грубую монастырскую пищу. Да и как можно месяцами есть сухую кашу и запивать ее разбавленным вином! То ли дело стол моей разлюбезной Мэрион. Я так наедался, что весь следующий день не чувствовал голода. Еще и с собой прихватывал кусок окорока или буженину. Ну, вы знаете, что я запасливый человек… А уж что мы вытворяли в постели! Ее муженек-рыцарь больше заботился о своем коне, нежели вникал в проблемы жены, тем более интимного характера. Он был груб и неотесан и исполнял свои супружеские обязанности так, словно отдавал долг ростовщику. Для него наивысшим наслаждением были охота и турниры. Мэрион так и не понесла от своего мужа. Но всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Вот как в моем случае… Короче говоря, меня поймали на горячем и вышвырнули из монастыря. Уж больно стар и строг был наш приор. Он считал связь монаха с женщиной наивысшей степенью грехопадения.

— А что случилось с Мэрион? — нетерпеливо спросил Жиль, потому что Пройдоха на последних словах сонно прикрыл глаза и всхрапнул.

— Вечный позор и строгая епитимья, — сонно ответил Пройдоха. — Да шучу я, шучу. Что может случиться с богатой вдовой, которая ударилась в блуд? Она исповедалась, причастилась, и на том все закончилось. Конечно, городские кумушки какое-то время посудачили на сей счет, но поскольку у многих из них рыльце было в пушку, то разговоры с течением времени прекратились, а Мэрион продолжала грешить и дальше, только стала гораздо осторожней. Но уже не в компании вашего покорного слуги. Мне пришлось покинуть этот городок и удариться в странствия…

Жиль хотел еще что-то спросить, как вдруг кусты на краю поляны зашелестели, зашевелились, затрещали, и на беглецов набросились какие-то люди. Нападавшие даже не дали никому подняться на ноги, так быстро все произошло. В мгновение ока беглецы были связаны по рукам и ногам и уложены рядком. Гаскойн конечно же чуял, что в лесу чужие люди, он даже пытался растормошить Гийо, потыкавшись в него носом (Пройдоха принял все это за проявление верноподданнических чувств), но приказ хозяина заткнуться и не тявкать он исполнял как хорошо вымуштрованный солдат. Едва на беглецов напали, пес поджал хвост и шмыгнул в кусты, рассудив собачьим умом, что своя шкура дороже.

«Лесники герцога!!!» — эта мысль ударила в головы всем троим одновременно, и Жиль почувствовал животный страх, не поддающийся никаким разумным доводам. Лесники долго не рассуждали, вешали пойманных на месте преступления браконьеров без разбора и долгих судебных тяжб. Поди докажи им, что оленя беглецы убили только из-за голода. Да и кого волнуют эти объяснения.

— Э, да нам повезло! — весело сказал один из тех, кто напал на беглецов. — Жаркое даже не успело остыть!

Несмотря на голод, беглецы осилили лишь малую часть запеченной туши. Все, что осталось от оленя, должно было пригодиться им в дальнейшем.

Не обращая больше никакого внимания на пленников, пришельцы мигом разрезали мясо на куски и, подбросив дров в костер, устроили настоящее пиршество, благо вино у них было — во фляжках. Жиль присмотрелся к ним и облегченно вздохнул — это не лесники. Он невольно подивился их внешнему виду. Неизвестные ничем не напоминали и разбойников, как можно было предположить. В черных доспехах, с лицами, вымазанными сажей, они уже в нескольких шагах от костра становились невидимыми, сливаясь с темнотой. Кто эти люди?

Ответ пришел быстро. Рядом шевельнулся Гийо и прошептал:

— Это черные рейтары Гийома де ла Марка, Арденнского Вепря… — его голос предательски дрогнул.

Жиль сразу понял почему: черные рейтары по жестокости смело могли соперничать со швейцарскими наемниками, которые творили страшные бесчинства. Эти солдаты (вернее, разбойники) набирались в округах Нижней Германии и действовали как легкая кавалерия. Кроме того, что рейтары были одеты во все черное, и лошадей они подбирали для себя только вороных. Юный де Вержи был немало наслышан и о бароне Гийоме де ла Марке.

Отпрыск знатного рода, он стал вожаком разбойничьей шайки, известным своим буйным нравом, жестокостью и бесстрашием. Арденнский Вепрь набрал себе шайку — более тысячи человек — и жил грабежами и насилиями, не признавая над собой ни власти короля Франции, ни власти Филиппа Доброго, герцога Бургундии. Рейтары Гийома де ла Марка нападали на всех подряд, даже на духовных лиц. Состоятельных пленников он отпускал за большой выкуп, а тех, кто не мог за себя заплатить, отдавал на потеху рейтарам, которые или вешали несчастных, или устраивали на них «охоту» — как на диких зверей. Гийом де ла Марк обложил данью не только мелкие городки Бургундии, но даже обители, угрожая спалить любой монастырь, если ему не заплатят серебром и золотом.

Насытившись, рейтары наконец обратили внимание и на своих пленников. Один из них, наверное сержант, который откликался на имя Эрхард, подошел к связанным беглецам и, присмотревшись, пнул ногой Гийо, определив в нем старшего по возрасту.

— Эй ты! — пробасил Эрхард. — Кто вы и куда идете? Только не ври! Иначе кожу с живого спущу.

По мнению рейтара, юнцы должны дрожать от страха, а значит, толковых ответов можно ждать лишь от человека бывалого и более уравновешенного. Действительно, у Пройдохи первый испуг прошел, и его лицо приобрело спокойное и несколько отрешенное выражение, хотя в голове с лихорадочной скоростью строились и тут же разрушались карточные домики планов, как выбраться из смертельной ловушки, в которую угодили беглецы.

— Господин, мы всего лишь бедные паломники, — смиренно ответил Гийо. — Идем в Рим, поклониться святыням.

— Так уж и бедные? Хм… — недоверчиво хмыкнул Эрхард. — Ну-ка, Хайнрих, посмотри, что там у них припрятано под одеждами.

Здоровенный верзила сначала обыскал Гийо, а затем Жиля и Андрейку. Забрав у них кошельки, он отдал их Эрхарду, который с некоторым раздражением убедился, что Гийо сказал чистую правду, — в кошельках беглецов нашлось всего несколько турских солей. Пройдоха все-таки оставил немного денег — на всякий случай, хотя и побожился Тагару, что отдает ему все, что имеют беглецы.

— Ну и что с вами делать? — задумчиво спросил Эрхард.

— Убить их — и дело с концом! — сказал один из рейтаров, он был рыжим и беззубым, поэтому немного шепелявил.

— Какой ты скорый, Рольф! — сердито ответил Эрхард. — Забыл наказ хозяина? Всех странных людишек тащить к нему на допрос. Король Карл засылает шпионов в Бургундию, и наша обязанность — их выявлять. А эти паломники мне кажутся подозрительными.

— Так, может, попытаем их прямо здесь? — не унимался Рольф.

— У нас времени в обрез. Нужно торопиться. Мы и так опаздываем. Правда, у нас есть оправдание… — Эрхард бросил взгляд на то, что осталось от оленьей туши; разбойники с пониманием рассмеялись. — Все, хватит рассиживаться! По коням!

— Мсье, не забудьте мою лютню! — воскликнул Жиль, когда его поставили на ноги.

— Так ты шпильман[60]?! — приятно удивился Эрхард.

— Именно так, ваша милость.

— Отлично! Вы слышали, друзья? — обратился он к рейтарам. — Мы привезем нашему хозяину отличный подарок! Сегодня он задает пир по случаю приезда его невесты, Жанны д'Аршель, баронессы Скунховен. Этого, — Эрхард указал на Жиля, — посадить на коня — он должен быть свежим и бодрым, а остальных привяжите к арканам и пусть бегут следом.

Рейтары разговаривали с пленниками на ломаном французском. Впрочем, Гийо знал и немецкий язык, так что он понимал все, о чем толковали разбойники Арденнского Вепря.

Лошади рейтар находились неподалеку, буквально на соседней поляне. Похоже, они заехали в лес, чтобы отдохнуть. И когда до них донесся запах дыма и жаркого, они немедленно отправились на поиски добычи. В том, что они осторожничали, не было чего-то необычного. За Арденнским Вепрем охотились не только отряды швейцарских наемников на службе короля Франции, не знающих пощады, но и солдаты герцога Бургундии, с которым он совсем недавно побил горшки, хотя до этого Филипп в пику королю Карлу даже приютил у себя Гийома де ла Марка. Так что предусмотрительность черных рейтар была вполне объяснима.

Жиль лишь тяжело вздохнул, когда рейтары привели их к своим лошадям. Ну надо же было так неудачно выбрать место для костра! Пройди они еще немного в глубь леса, их там не нашла бы ни одна собака. И что теперь делать? Сидя позади рейтара, Жиль оглядывался на Адрейку и Гийо, которые бежали позади коней, привязанные арканами за луку седла. Если бег для Андрейки не представлял больших затруднений — молодые легкие работали как кузнечные меха, то Гийо, который большую часть свободного времени валялся на постели или сидел в таверне, пришлось тяжело. Он изо всех сил старался не упасть, опасаясь, что рейтары его просто прикончат. Им вполне хватало и двух пленников для отчета хозяину.

Гийо мысленно поблагодарил Господа, когда отряд рейтар спустя небольшой промежуток времени свернул с битого шляха и поехал по узкой извилистой тропе, где особо не разгонишься. Лошади перешли с рыси на шаг; полная луна уже поднялась достаточно высоко, ее сияние хорошо освещало тропу, так что особых затруднений в передвижении не было, и Гийо наконец смог передохнуть и задышал не так тяжело.

Что касается Андрейки, то все его мысли были сосредоточены на побеге. Он не привык сдаваться, поэтому на бегу пытался ослабить узлы на руках, чтобы потом избавиться от аркана, петля которого обхватывала его талию. Что будет потом, когда ему удастся освободиться, Андрейко пока не думал.

Глава 20. Арденнский вепрь

Андрейко уже почти освободился от узлов, когда впереди показалось какое-то большое строение с крепостными стенами и башнями; скорее всего, это был замок. Рейтары подъехали к воротам, освещенным по бокам двумя факелами, и Эрхард с силой постучал латной рукавицей в толстые дубовые доски, окованные железными полосами. Спустя некоторое время в узком окошке башенки, защищавшей ворота, появился свет, и чей-то грубый голос недовольно рыкнул:

— Какого дьявола! Кого это нечистый носит по лесу среди ночи?

— Открывай ворота, Бурхард! Я вижу, вы совсем мышей перестали ловить. Почему не выставлены посты? Вас можно взять голыми руками, пока вы вино хлещете.

— А, это ты, Эрхард…

— Пошевеливайся! — резко приказал Эрхард.

Похоже, он был даже не сержантом, а лейтенантом, судя по властному тону его голоса.

Ворота со скрипом отворились, и кавалькада черных рейтар въехала на просторный двор, в дальнем конце которого высилось двухэтажное здание с ярко освещенными окнами. Похоже, там шел пир горой, потому что слышались здравицы и веселый гомон. Посреди двора горел костер, и двое слуг вращали вертел с насаженной на нем бычьей тушей, время от времени обрызгивая ее водой, чтобы мясо не пригорало. При этом они не забывали прикладываться к кубкам с вином. Кубки были серебряными, с красивой чеканкой. «Наверное, — мельком подумал Жиль, — разбойники Гийома де ла Марка недавно взяли приступом и ограбили какой-то богатый замок».

Рейтары спешились, и Эрхард приказал:

— Этих двух — в каземат, под замок, — указал он на Андрейку и Гийо, — а ты бери свою лютню и топай за мной, — обернулся он к Жилю.

— Руки развяжите, — попросил Жиль.

— Рольф, развяжи! И тем двоим тоже.

Разминая затекшие руки, рейтары вязали на совесть, Жиль последовал за Эрхардом, который привел его в просторный зал, освещенный по-королевски. Везде горели толстенные свечи в серебряных шандалах, стены украшали сосновые и цветочные венки, а посреди зала стоял длинный стол, заваленный разнообразной снедью и уставленный разномастной посудой. Рядом с изящными серебряными кубками и бычьими рогами, окованными серебром и украшенными драгоценными каменьями, стояли простые глиняные, деревянные и оловянные кружки, а вино из бочонков наливалось в купель итальянской работы с литыми ангелочками по бокам (похоже, разбойники Арденнского Вепря ограбили какого-то епископа), откуда пирующие черпали его бронзовой поварешкой.

Гийом де ла Марк сидел во главе стола в огромном кресле, похожем на трон. Компанию ему составляла далеко не юная дама в богатом наряде, совсем не блещущая красотой; она тоже сидела в кресле, но меньшего размера. Похоже, это была невеста барона, Жанна д'Аршель, баронесса Скунховен. Глядя на внушительную фигуру де ля Марка, можно было сразу догадаться, что предстоящие Арденнскому Вепрю свадебные торжества — брак по расчету. Так оно и было: Гийом де ла Марк уже имел свою армию и ему недоставало лишь обширных земельных угодий, которыми владели бароны Скунховены, чтобы приобрести вес в Бургундии и без особых последствий для себя захватить Льеж, возглавив тамошних жителей, которые и года не могли прожить, чтобы не взбунтоваться.

Арденнский Вепрь сидел с непокрытой головой, но при полном параде — в дорогой венецианской кирасе и с широким рыцарским поясом, на котором висел рейтарский меч, так называемый рейтшверт. Это оружие представляло собой нечто среднее между легким длинным мечом и тяжелой шпагой. Рейтарский меч являлся универсальным холодным оружием, одинаково годным как для рубки на полном скаку, так и для точных колющих ударов в сочленения и щели доспеха. Эти качества рейтшверта позволяли рейтарам избежать ношения двух клинков — сабли для рубящих ударов и кончара для уколов.

Широкие плечи де ла Марка прикрывал весьма оригинальный плащ — большая кабанья шкура с литыми серебряными копытами и клыками. Кожу с головы вепря сшили в виде капюшона, что придавало барону сходство со страшным чудовищем, оскалившим зубы. Видимо, таким нарядом он хотел оправдать свое прозвище и произвести впечатление на свою невесту.

Его высокий, открытый лоб, широкие скулы, большие блестящие глаза серого цвета и орлиный нос говорили о мужестве и великодушных порывах. Но эти благородные черты несли отпечаток распутства, пьянства и частых вспышек неконтролируемого бешенства. Он носил большую бороду, однако она не могла скрыть непомерно толстые губы и сильно выдвинутую вперед верхнюю челюсть с крупными зубами, напоминавшими клыки. Эта особенность лица, придававшая Гийому де ла Марку поразительное сходство с диким вепрем, и его страсть к охоте (обычно он охотился в Арденнском лесу) стали причиной того, что барона прозвали Диким Арденнским Вепрем.

Пирующие разбойники уже изрядно выпили, и их сальные шуточки могли ввести в краску не только девственницу, но и даму, немало повидавшую в жизни. Однако баронессе Скунховен, судя по всему, нравилось грубое мужское общество; на пиру она чувствовала себя как рыба в воде и часто смеялась, не забывая при этом прикладываться к чеканному кубку с вином. Де ля Марк поглядывал на нее не без некоторого удовлетворения; судя по этим взглядам, Жанна д'Аршель пришлась ему по душе не только из-за богатого приданого, но еще и благодаря своему непосредственному поведению.

Увидев Эрхарда, де ла Марк повысил голос, зазвучавший как боевая труба и перекрывший шум пирующих:

— Лейтенант, где тебя так долго черти носили?! Я уже заждался.

— Чтобы выполнить ваш приказ, мне пришлось заехать в Льеж, — ответил Эрхард. — Дофин гостит у епископа. К тому же на дорогах патрули короля Карла, и нам пришлось пробираться лесными тропами.

— Ты привез послание от дофина?

— Людовик[61] сказал, что подумает над вашими предложениями и даст ответ в ближайшее время.

— Когда именно?

— Он не уточнил.

— Ох уж этот хитрый хорек! — взорвался де ла Марк и в ярости грохнул по столу своим внушительным кулачищем; но тут же остыл, вспомнив, что рядом сидит баронесса. — Людовик затевает очередную интригу против своего отца, короля Карла, совместно с герцогом бургундским Филиппом, и мы кое о чем с ним договорились, — начал объяснять барон своей невесте. — После смерти своей первой жены Маргариты Шотландской он рассорился с отцом из-за женитьбы на дочери герцога Савойи Шарлотте, а на требование Карла явиться ко двору ответил отказом и бежал из Дофине в Бургундию.

— Майне фрайхерр[62], я приехал не с пустыми руками, — сказал Эрхард и вытолкнул вперед Жиля. — Мы тут поймали паломников, и один из них утверждает, что он шпильман.

— Чудесно! — воскликнул Арденнский Вепрь. — На нашем пиру не хватает лишь музыкантов. Это дорогой подарок, Эрхард. Благодарю. Подойти поближе! — приказал он Жилю и впился в него своими холодными, как альпийский лед, глазами.

Жиль безропотно повиновался. Он был ни жив ни мертв. Только сейчас он узнал этот страшный гипнотизирующий взгляд, который после схватки в таверне на пути в Париж долго преследовал его по ночам. Что будет, если де ла Марк узнает его? Тогда казни точно не миновать. Теперь у Жиля не было никаких сомнений, что нападение в таверне на Пьера д'Амбуаза и Раймона де ла Герра было совершено по приказу Арденнского Вепря. А он выступил невольным защитником этих дворян, тем самым спутав планы барона.

Ему показалось, что на него посмотрел удав. Взгляд барона был ледяным и гипнотизирующим. Жиль поклонился ему, да так и остался стоять с опущенной головой.

— Это правда, что ты шпильман? — спросил де ла Марк.

— Правда, — тихо ответил Жиль, изображая полное смирение.

— Что ж, тогда сыграй нам что-нибудь повеселее, дабы отвлечь моих молодцев от застолья, а то они скоро лопнут от обжорства.

Жиль бросил быстрый взгляд на пирующих и, убедившись, что большинство из них черные рейтары, начал петь хорошо известную среди немцев песенку прославленного миннезингера прошлого века Йоханнеса Хадлауба:

Рейтары и прочие разбойники оживились и уже на втором куплете начали дружно, правда несколько нескладно, подпевать: «Тру-ля-ля, тру-ля-ля, какой удачный план!» Судя по довольному лицу Арденнского Вепря, песенка понравилась и ему, не говоря уже о баронессе Скунховен: она хлопала в ладоши и заразительно смеялась…

Андрейко перевернулся на другой бок и закрыл глаза. Спать не хотелось — мешали безрадостные мысли. В какой-то мере им повезло, что они попали не в руки лесной стражи. Но рассказ Гийо о жестокостях Арденнского Вепря, который убивал направо и налево, нимало не заботясь о правосудии, не прибавлял Андрейке оптимизма. Гийом де ла Марк даже со своими разбойниками вел себя с примерной безжалостностью и мог отправить любого на тот свет за малейшую провинность.

Каземат, куда бесцеремонно зашвырнули Андрейку и Гийо, не выглядел тюремной камерой. Скорее всего, в него заключали пленных дворян и богатых купцов, за которых де ла Марк требовал выкуп. В каземате даже имелось зарешеченное оконце. Что касается постели, то и в этом вопросе узилище беглецов было довольно комфортным. Каземат оборудовали просторными нарами (от одной стены к другой), на которые бросили несколько сенников. В одном углу находился бочонок с водой, рядом с ним, на гвозде, висела большая деревянная кружка с ручкой, а в другом стояла кадушка с крышкой, чтобы можно было сходить по малой нужде, не вызывая тюремщика. В каземате была и мебель — стол и две лавки, но пленникам не дали даже сухаря.

Впрочем, ни Андрейко, ни Гийо голода не испытывали. Их больше снедала тревога за свое будущее.

Они так и не уснули до возвращения Жиля. Зажженная лучина, воткнутая в металлический рожок на стене у входа, давала немного света, но и при этом освещении можно было заметить, что он изрядно навеселе. В руках де Вержи держал объемистый сверток, содержимое которого и вывалил на стол перед несколько опешившими товарищами.

— Все это… ик!.. — Жиль икнул и продолжил: — Все это от щедрот господина де ла Марка. Угощайтесь.

Жиль принес мясо, хлеб и две бутылки вина. Конечно же он не признался, что никаких «щедрот» не было. Ему пришлось играть и петь, почти не переставая, до полуночи, пока большинство разбойников не оказались на полу, где их и сморил пьяный сон. Все упились до изумления, лишь Арденнский Вепрь держался молодцом — скорее всего, чтобы не обидеть невесту неосторожным словом или действием. Они ушли с пира несколько раньше, а Жиля отправил в каземат все тот же Эрхард, который почему-то был сумрачен и пил очень мало.

В коротких перерывах между своими выступлениями, нимало не стесняясь присутствия барона и его невесты, Жиль хлестал вино как заправский пьяница, чтобы подкрепить свои силы, а главное, избавиться от страха, который никак не хотел его отпустить, чем вызвал одобрительные возгласы рейтар. А когда его уводили, вспомнив про Гийо и Андрейку, он безо всякого стеснения сгреб со стола все, что под руку подвернулось, не забыв прихватить и вино.

— День прожили — и ладно, — философски заявил Жиль и упал на свое место. — Давно так долго не играл, кожу на пальцах левой руки натер едва не до мяса, — пожаловался он. — Рейтарам больше нравились быстрые, зажигательные мелодии, а к рыцарским балладам они оказались равнодушны.

— Ну вас, мессир, уж точно не казнят… — Гийо коротко вздохнул. — А вот нам с рутенцем придется туго. Не исключено, что де ла Марк потребует выкуп. Кто заплатит за двух бедных слуг?

— Пока баронесса Скунховен не отбыла восвояси, я попрошу, чтобы всех нас отпустили, — бодро заявил Жиль. — Она явно ко мне благоволит. Ведь мы паломники, вы еще не забыли? Конечно, паломников разбойники тоже грабят, но вот убить человека, который идет поклониться христианским святыням, — большой грех. Не думаю, что Арденнский Вепрь настолько погряз в грехах, что может со спокойным сердцем присовокупить к ним еще один.

— Ах, мой юный господин, вы мало знаете природу таких людей, как де ла Марк… — Гийо печально улыбнулся. — Понятие греха для них весьма условно. Десять божьих заповедей для вожака шайки разбойников — пустой звук. «Не убий, не укради…» он забыл еще в детстве. Дикий Арденнский Вепрь руководствуется лишь одной заповедью, весьма сокращенной: «Не сотвори себе кумира…», так как этим кумиром является он сам.

— Может, попробуем убежать? — высказал свое мнение Андрейко.

— Я знаю, что рутенцы — храбрый народ, но из этого разбойничьего гнезда способна упорхнуть только птица, — грустно ответил Гийо. — Я уже думал об этом. Пока нас вели в этот каменный мешок, я хорошенько присмотрелся, и должен вам сказать, что крепостцу строили на совесть. Она небольшая по размерам, но взять ее приступом — еще та задача. А уж сбежать отсюда и вовсе не получится. Сторожевые башни, высокие стены, крепкие ворота, многочисленный гарнизон, на башнях стража с кулевринами[63], которые легко пробивают рыцарские доспехи на расстоянии около сотни футов… Даже королевские войска могут обломать зубы, если решатся штурмовать замок Арденнского Вепря. Тем более что в густом лесу осадные орудия просто некуда поставить.

— И все равно я сбегу! — отрезал Андрейко и отвернулся от французов.

Жиль и Гийо переглянулись, и Пройдоха развел руками: с этим упрямым рутенцем нет никакого сладу. Хорошо бы завтра, когда будет решаться их судьба, он дров не наломал…

Утром следующего дня пленников вывели во двор замка. Баронесса Скунховен, которая отбывала восвояси, выразила желание попрощаться с Жилем, музыка и песни которого произвели на нее самое благоприятное впечатление. Хорошее настроение невесты передалось и Гийому де ла Марку, который сегодня оставил шкуру вепря в своей опочивальне и был одет по последней бургундской моде: в белую рубаху с жабо, пурпуэн из фиолетового бархата, а поверх всего этого — укороченный упленд[64] с меховой отделкой. На голове Арденнского Вепря красовалась охотничья шапочка под цвет пурпуэна с фазаньим пером, свою бородищу он тщательно причесал, а жесткие, словно кабанья щетина, волосы были сплетены в косичку.

Жанна д'Аршель подошла к Жилю, благосклонно потрепала его по щеке, сказала несколько слов, и отбыла вместе со своей охраной, которая не присутствовала на пиру. Ее охраняли итальянские наемники во главе с кондотьером. По взглядам, которыми обменивались черные рейтары и наемники, можно было понять, что они давние недруги. Так оно и было. Немцы, служившие по найму и обычно свято исполнявшие условия договора с нанимателем, терпеть не могли кондотьеров, которые после получения платы за свою работу часто переходили из одного воюющего лагеря в другой.

Арденнский Вепрь проводил свою невесту лишь до дороги. Вскоре он возвратился и подошел к пленникам, томившимся под стеной конюшни. Хмуро оглядев их с головы до ног, он задумчиво сказал, не оборачиваясь к Эрхарду, который стоял чуть позади барона:

— И что мне с ними делать…

— Как обычно. Потребовать выкуп.

— Ты думаешь, у этих бродяжек есть деньги? — Гийом де ла Марк хищно, как волк, ощерился — улыбнулся.

— Ну а ежели не захотят платить, то отправим их в ад, — жестко сказал Эрхард. — Нищие пленники нам не нужны.

— Музыкант сгодится. Уж больно хорош. Будет нас развлекать. А что касается остальных… С оружием умеешь обращаться? — спросил он Андрейку.

— Да, ваша милость, — твердо ответил Нечай, глядя на Арденнского Вепря дерзким взглядом.

— Хорошо ли?

— Нормально… — буркнул Андрейко.

Руки у беглецов были развязаны, и он уже прикидывал, как бы продать свою жизнь подороже. Возле ворот конюшни, стоя спиной к Андрейке, рейтар седлал коня, и Нечай кинул взгляд на рейтшверт разбойника. Молниеносный бросок — и меч в его руках. А там как Бог даст…

— Мы отобрали у него саблю, — вмешался Эрхард. — Оружие явно побывало в боях.

— Что ж, проверим, так ли ты хорош, как тебе мнится, — коварно ухмыльнулся де ла Марк. — Рольф! — подозвал он уже знакомого Андрейке рыжеволосого рейтара. — У тебя есть шанс проверить свой новый меч. Сразишься с этим паломником? — Де ла Марк небрежным жестом указал на Андрейку.

— С пребольшим удовольствием, — просиял Рольф. — Я заколю его, как свинью, — добавил он злобно и бросил на Андрейку кровожадный взгляд.

— Ну-ну… — Арденнский Вепрь критическим взглядом окинул крепкую фигуру Андрейки, и в его взгляде появилось легкое сомнение. — Только кирасу тебе придется снять. Он ведь без брони. Бой должен идти на равных.

— Мне бы мою саблю… — попросил Андрейко и поймал тревожный взгляд Гийо.

— Принеси ему саблю, Эрхард, — приказал барон.

Пока лейтенант (Эрхард и впрямь оказался командиром сотни черных рейтар) ходил за оружием, Гийо придвинулся поближе к Андрейке и прошептал:

— Рейтары во время таких поединков обычно работают в стойке «бык», когда острие клинка нацелено в лицо. Они чересчур самоуверенны, что часто их губит. Не ведись на нее. Твоя стойка — «глупец». Для сабли это самое то.

— Что это за стойка? — удивился Андрейко.

— Да ты и впрямь глупец! — вскипел Гийо. — Скоро поймешь, объяснять недосуг! Запомни лишь одно: держи саблю опущенной острием книзу. Это и есть стойка «глупец». Так проще будет отражать удары рейтшверта с верхней позиции, и у тебя, при твоей отличной реакции, всегда найдется удобный момент для атаки.

Конечно же Андрейко Нечай не знал о существовании немецкого гранд-мастера фехтования Йоханнеса Лихтенауэра, который изобрел четыре главные стойки для поединка на мечах: «бык» «плуг», «глупец» и «крыша». Но его учителем был старичище Кузьмище, который в составе княжеской дружины не раз бивал иноземных мастеров мечевого боя. Деду не были известны разные выверты фехтовальных гранд-мастеров Европы, но сабля в его руках творила чудеса.

— Майне фрайхерр, поединок до первой крови? — спросил Эрхард.

Арденнский Вепрь вопросительно посмотрел на Рольфа, который разогревался, ловко орудуя рейтшвертом, а затем хищно ухмыльнулся и ответил:

— Пусть Рольф покажет, на что он способен. А то он больше налегает на вино, нежели занимается с оружием.

— Как прикажете…

Эрхард подошел к Рольфу и сказал ему на одном из диалектов нижненемецкого языка, который даже в Германии редко кто понимал:

— Делай с ним, что хочешь.

Эту фразу услышали все присутствующие во дворе замка, но беглецы — тем более Андрейко — не поняли, что сказал лейтенант-рейтар. Однако юный Нечай по зловещему выражению лица Рольфа определил, что бой будет не на жизнь, а на смерть. Внутри у него появился холодок, голова вдруг стала пустой, как земля перед творением, а по мышцам и жилам словно пробежала горячая волна. Неужели это его последний час?! И он больше не увидит белого света, солнца над головой, леса, зеленой травы, своих товарищей…

Эрхард выступал в качестве герольда. Несмотря на то, что Рольф был его подчиненным и что они земляки, лейтенант мысленно посочувствовал Андрейке, который чем-то ему понравился. Это было безотчетное чувство. Так случается при встрече волков из разных стай; каждый из них знает, что ему нужно отстаивать свою охотничью территорию, но одновременно уважает противника, так как они одной крови, и к тому же он чувствует, что тот силен и отважен.

Как и подсказывал Гийо, рейтар атаковал Андрейку с верхней позиции, целясь Нечаю в лицо. Отбить такой выпад было трудно, пользуясь теми фехтовальными приемами, которые преподал Андрейке дед Кузьма. Но позиция «глупец» оказалась идеальной. Уколы рейтшверта Андрейко парировал, что называется, на раз. Однако ответных действий пока не предпринимал, только защищался. Рольф горячился, наскакивая на Андрейку как боевой петух, но все его усилия Нечай «гасил» с удивительной ловкостью — отбивал рейтшверт вверх, подныривая под удар, а затем ставил саблей «крышу», чтобы меч Рольфа не разрубил ему спину.

Со стороны казалось, что рутенец отбивает выпады рейтара небрежно, словно демонстрируя свое превосходство в фехтовальном искусстве; тем не менее Андрейке приходилось несладко. Рейтар был силен и понимал толк в мечевом бое, однако его реакции оказались несколько замедленными. Похоже, Арденнский Вепрь был прав, когда заметил, что Рольфу нужно меньше пьянствовать, а больше уделять внимание учебным боям на мечах.

Наконец Андрейке надоело изображать жертву. Рейтары, успевшие похмелиться после вчерашней пьянки, окружили поединщиков плотным кольцом и гоготали как потревоженные гуси. Они предвкушали момент, когда Рольф разделается с пленником, и не замечали, что Андрейко превосходно владеет своим оружием. Из этой компании хмурились и помалкивали только двое: барон и его лейтенант. И тот, и другой быстро сообразили, что пленник очень опасен и пока не сказал своего слова.

Эрхард даже посмотрел на барона с тревогой: — не остановить ли бой, чтобы потом не было поздно? Но Арденнский Вепрь отрицательно мотнул своей лохматой головой — пусть их. Он давно намеревался проучить Рольфа, который был невоздержан на язык и погряз в пьянстве.

Правда, де ла Марку не верилось, что юный паломник, который явно никогда не воевал, сможет долго продержаться против бывалого рейтара. Ему лишь хотелось, чтобы Рольф хорошо пропотел — как загнанная лошадь. Пусть потренируется сейчас, коль не может найти на это важное дело другого времени. Да и рейтарам надо повеселиться всласть, а то вчера они все же немного сдерживались в присутствии баронессы, чтобы не разгневать ее жениха, ведь в ярости Арденнский Вепрь был неистов и страшен и мог убить любого из них даже за неосторожное слово.

Отбив очередной укол мечом в лицо, Андрейко не стал защищаться от удара сверху; он вдруг резким движением ушел в сторону и полоснул саблей по груди Рольфа. Татарский клинок, выкованный мастерами Дамаска из индийской стали, которая считалась самой лучшей, был острее бритвы, и пурпуэн рейтара обагрила кровь. Порез был неглубоким — Андрейко не хотел убивать противника, но болезненным.

Рольф взвыл, как волк, и в диком неистовстве набросился на юношу. Он применял всевозможные фехтовальные приемы, но Андрейко, юркий, как горностай, успевал или отбить удар, или уйти в другую позицию, пропуская Рольфа мимо себя.

Несколько раз рейтар падал, не удержавшись на ногах, и другой, более опытный боец, на его месте уже остыл бы и изменил рисунок схватки. Однако Рольф словно сошел с ума. Он уже мало что соображал; рейтар даже не слышал подсказок товарищей, которые вдруг перестали смеяться и забеспокоились: юный пленник оказался твердым орешком. Когда Рольф получил ранение, многие с надеждой посмотрели на де ла Марка, дожидаясь, что он прекратит поединок.

Но тот был угрюм, безмолвен и неподвижен как скала. Какие мысли роились в его голове, никто даже не предполагал.

А барон все больше и больше убеждался в том, что паломник — великолепный боец и неплохо бы привлечь его на свою сторону в качестве наемника. Так лихо работать саблей может не каждый. Арденнский Вепрь уже понял, что пленник играет с Рольфом. Он мог бы убить рейтара в любой момент, и Гийом де ла Марк с интересом ждал, какой кунштюк выкинет этот великолепный боец. Что касается жизни или смерти Рольфа, то немец был ему безразличен: одним наемником меньше, одним больше — какая разница?

Рольф утомил даже Андрейку. Но не отвагой и напором, а злобным неистовством и глупостью. Ведь ранением юный Нечай давал возможность рейтару выйти из схватки на вполне законных основаниях практически непобежденным. На войне такие раны считались царапинами, никто не обращал на них внимания и продолжал дальше сражаться. Но одно дело — настоящий бой, а другое — поединок.

Тем не менее Рольф явно жаждал прикончить пленного паломника. И Андрейко, который тоже начал заводиться, усиленно размышлял, как ему поступить — убить Рольфа или тяжело ранить? Это была единственная мысль, которая тайком пробралась в его опустошенный огромным напряжением мозг. В конце концов он решил, что смерть рейтара может привести и его, и всех остальных беглецов к виселице.

Значит, нужно Рольфа просто обездвижить…

Прием, которым воспользовался Андрейко, в свое время он отрабатывал многие дни и недели. Едва Рольф принял стойку «быка», юноша змеей скользнул вперед и в стелющемся броске проткнул рейтару руку, в которой тот держал меч. Болезненно охнув, Рольф выронил клинок и схватился за раненое предплечье. Бой был закончен.

Рейтары сначала резко умолкли, а затем вдруг одобрительно заорали и начали хлопать в ладони. Будучи большими ценителями и знатоками мечевого боя, они не могли не отдать должное мастерству юноши. Захлопал в ладони и сам де ла Марк. Улыбнувшись, он сказал:

— Что ж, поздравляю. Ты заработал свободу. Но отпустить тебя не могу, так как тебе известно, где находится наше убежище. Поэтому предлагаю поступить ко мне на службу. Обижен не будешь — ни в деньгах, ни в еде, ни в женщинах.

При последних словах барона черные рейтары дружно загудели.

— Ну, так что, ты согласен? — спросил Арденнский Вепрь.

— С большим удовольствием, ваша светлость… — Андрейко поклонился. — Благодарю за доверие.

— Ну, насчет благодарности не спеши. Тебе еще нужно показать, чего ты стоишь, в настоящем бою. Но если струсишь или попытаешься сбежать, обязательно найду и повешу на первом же суку как паршивого пса!

Андрейко промолчал, лишь согласно кивнул. А что тут скажешь? Судьба ведет его незнамо куда и зачем. Придется потерпеть. Там будет видно, что и как.

— А как быть с тобой? — обернулся Гийом де ла Марк к Гийо, который стоял, прислонившись к стене конюшни. — Пойдешь ко мне на службу?

— Как ваша милость пожелает, — ответил Пройдоха несколько уклончиво.

Об Арденнском Вепре он знал гораздо больше, чем Андрейко и Жиль, поэтому мало верил в его добрые намерения. Гийом де ла Марк был очень недоверчив и, прежде чем близко подпустить к себе незнакомого человека, обычно устраивал ему жесткую проверку, которая нередко заканчивалась трагически.

— Тогда покажи, чего ты стоишь., — сказал де ла Марк. — Только поединков на мечах сегодня достаточно. Придумаем что-нибудь другое.

— Верните мой кинжал, — попросил Гийо. — Махать мечом я не обучен.

Его просьбу исполнили быстро; кинжал присвоил верзила Хайнрих, который участвовал в пленении беглецов.

Гийо взял клинок, задумчиво повертел его в руках… и вдруг бросил! Просвистев в воздухе, как стрела, кинжал нашел свою цель — высокий колпак главного повара барона, который вышел поглазеть на поединок и стоял под дверью поварни. Клинок пришпилил колпак к двери; он прошел над макушкой кухмистера[65] на расстоянии в два пальца. Ошарашенный повар присел, медленно вытащил голову из колпака и отпрыгнул в сторону как заяц. Рейтары так и покатились со смеху, а де ла Марк, прищурив глаза, задумчиво сказал:

— Однако… Вот так фокус. А ведь мог же и в меня бросить…