Маг Малинин Евгений
– Все! Пошли собираться! – толкнул его Опин в бок локтем. – Через полчаса выходим!
– Как через полчаса! – взвился Зопин. – А завтрак!
– Какой завтрак? – оторопел Опин. – Ты же только что курицу сожрал!
– Курица не в счет! – возмутился Зопин. – Перед таким походом надо обязательно как следует позавтракать. Смеешься! Я голодным до Некостина топать должен!
– Когда ты только насытишься?! – завопил Опин. – Пошли, чего-нибудь на кухне прихватим. – И он двинулся к выходу.
Зопин постоял на месте, склонив голову и о чем-то размышляя. Потом задумчиво проговорил:
– Когда-нибудь, наверное, насытюсь...
А затем припустился за Опином, на ходу приговаривая:
– И на дорогу надо продуктов набрать, копченки там, рыбки, крупки. А то как же мы в дороге натощак-то.
Дверь за ними закрылась, а я поднялся с кровати и принялся одеваться, изо всех сил сдерживая слезы. «Кто бы мог подумать, что я к ним так привяжусь...» – вертелось у меня в голове.
Я успел немного успокоиться, умыться и привести себя в порядок, когда ко мне ввалились Данила на пару с Ванькой. И мы в сопровождении Навта двинулись в столовую. Уже там, за столом, я сообщил Даниле, что гномы сегодня уйдут из замка. Он растерянно уставился на меня, прекратив жевать, и в его глазах стали быстро собираться слезы. Мне ничего не оставалось делать, как только повторить слово Опина «Надо!». Только Данилу это мало утешило.
В конце завтрака в столовую почти одновременно вошли полностью готовые к походу гномы и Многоликий.
Первый взгляд Многоликого, как всегда, был обращен на Данилу. Затем, увидев готовых к выходу Опина и Зопина, Многоликий улыбнулся и спросил:
– Значит, вы все-таки решили нас покинуть, уважаемые?
– Дела!.. – угрюмо буркнул Опин, а Зопин хлюпнул носом и добавил:
– Неотложные...
– Ну раз дела... – посерьезнев, протянул Многоликий и тоном приказа добавил: – Я сейчас прикажу спустить вас со скалы.
– Нет уж, – снова, не меняя тона, буркнул Опин, – пусть нас Белоголовый выведет. Что я вам, мешок с... со скалы меня скидывать?..
– И я, что ли, мешок? – поддакнул Зопин.
Тут уже Многоликий просто рассмеялся и согласно кивнул:
– Что ж, пусть вас Белоголовый выводит, – а затем добавил: – И я с вами пойду. Мне тоже интересно на этот выход поглядеть.
Поскольку гномы были готовы к походу, мы всей компанией сразу отправились в кабинет Многоликого, откуда был открыт выход в шахту скалы. Многоликий молча, но очень внимательно следил за всеми моими манипуляциями, пока мы спускались вниз и выходили из скалы.
Когда каменная глыба отвалилась, открывая выход, Многоликий принялся внимательно рассматривать и сам монолит, и края скалы, к которой он примыкал, а мы вышли на луг и, последний раз хлопнув друг друга по ладоням, простились. Гномы зашагали в сторону рощи. Мы втроем стояли и смотрели им вслед. И вдруг за нашей спиной раздался спокойный голос Многоликого:
– По-моему, они направились совсем не в ту сторону...
– Кто знает, в какой стороне у них неотложные дела, – неожиданно произнес Данила.
– Действительно, кто знает?.. – задумчиво согласился Многоликий.
Мы молча вернулись в каменный зал. Я еще раз показал Многоликому, как закрывается и запирается скала, повторил заклинивающий каменную глыбу наговор. Потом мы поднялись в замок, и Данила тут же побежал на стену еще раз махнуть гномам рукой, а мы с Многоликим направились в его апартаменты, где меня ожидало обещанное знакомство с придворным ювелиром.
Невысокий седой человечек явился с аккуратным саквояжем, в котором были уложены образцы металлов и несколько по-разному ограненных драгоценных камней. Он явно ожидал очередного придворного заказа, и когда Многоликий представил нас друг другу, с вниманием уставился на меня. Я присел к маленькому столику и слегка тряхнул левой кистью. Из-под ногтя мизинца показался кончик иглы. Я аккуратно вынул ее и положил на стол.
– Вот, мастер, мне необходимы еще три такие же...
Ювелир склонился над столешницей и сквозь возникшую у него в руке лупу принялся рассматривать иглу.
– Они изготавливаются из серебра и, как вы видите, тщательно полируются...
– И это все? – Ювелир был разочарован.
– И это все, – с улыбкой подтвердил я. – Но после исполнения этого заказа ты сможешь называть себя еще и оружейником...
– Так это оружие?! – В его голосе звучало искреннее изумление.
– И довольно грозное... – снова подтвердил я.
Он вновь, уже со значительно большим интересом осмотрел мою последнюю иглу.
– Нет проблем... – поднял он наконец голову. – К какому сроку необходимо сделать?..
– Ко вчерашнему дню... – со вздохом ответил я.
Он понимающе улыбнулся, достал небольшой пинцет и аккуратно уложил иглу в маленький футляр. Закрыв саквояж, он поклонился Многоликому и быстрыми, мелкими шажками покинул кабинет.
Затем Многоликий проводил меня в соседнюю комнату, где меня ожидал писец. Я должен был продиктовать ему свои «мемуары» о картинках, которые накануне мне показал свихнувшийся камень.
Надиктовывал я довольно долго, выбирая выражения и стараясь по возможности точно воспроизвести свои ощущения. Ванька неподвижно, словно древний сфинкс, сидел рядом с моей ногой, не сводя внимательного взгляда с писца. Вернее, с кончика его пера, мелькавшего в воздухе вслед за каждым росчерком. А писец краем глаза косился на этого страшного, непонятного, неподвижного зверя, ожидая от него какой-то коварной неожиданности.
Когда мы уже почти закончили, в кабинет, где мы расположились, вошел Навт и передал приглашение от Многоликого. Едва услышав, что меня ждет Многоликий, писец прекратил писать, сложил письменные принадлежности и бумагу в специальный ящик и молча с поклоном удалился.
Увидев меня, Многоликий отложил в сторону какой-то маленький томик, который внимательно изучал, и сказал:
– Наш гонец должен быть уже в Некостине. Я думаю, тебе будет интересно посмотреть, что получится с твоим Глазом.
С этими словами он снял с зеркала покрывавший его платок и движением руки пригласил меня поближе к столу. Я быстро произнес заклинание, замкнувшее дверь, и направился к Многоликому. Он в это время уже поглаживал уголок зеркала, открывая Взгляд.
Зеркальная поверхность замерцала, и в ней в свете угасающего дня возникло изображение верхнего, зубчатого края кирпично-красной стены. На одном из зубцов примостилась пестрая сорока, ветер топорщил у нее на спине пестрые перья, но она, не обращая на него внимания, деловито разглядывала двор, лежавший за стеной, внизу. В клюве у любопытной сороки что-то поблескивало.
– Какова? – восхищенно спросил Многоликий, не отрываясь от изображения и медленно поворачивая Взгляд.
Сорока перескочила поближе к внутреннему краю стены и буквально свесилась во двор. И тут в поле зрения появились два стражника, одетые в хорошо мне знакомые костюмы гвардейцев Единого-Сущего. Они стояли за зубцами стены, на площадке для стрелков метрах в пятнадцати от сороки, спрятавшись в тени одного из зубцов, и не сводили с нее глаз. Птица, казалось, их не замечала.
Тут я почувствовал, как напряглась фигура Многоликого, а сквозь стиснутые зубы прорвалось:
– Ну что он делает?! Как же можно так подставляться?!
– Да про кого ты все бормочешь? – не выдержал я.
– Ты что, не видишь? Это же Игоша на стене сидит!
В этот момент послышался голос одного из стражников, физиономия которого была подозрительно багровой:
– Смотри, у нее в клюве кольцо... Вроде золотое...
– А вот мы сейчас посмотрим... – пробормотал его товарищ, вытянул из-за спины стрелу и начал прилаживать ее на лук. Затем он опустился на одно колено и тщательно прицелился. Сорока, казалось, совершенно не замечала готовящегося на нее покушения, внимательно разглядывая что-то во дворе, прямо под собой.
Тетива сухо стукнула о кожаную рукавицу стрелка, и стрела сорвалась в цель, но в последний момент сорока как-то неловко подпрыгнула, пытаясь еще глубже заглянуть во двор через мешавший ей настил. Стальной наконечник стрелы ударил в кирпич точно под птицей. Та, громко заорав, подскочила над зубцом и, конечно, выронила из клюва свою собственность. Кольцо упало на площадку за стеной и покатилось по доскам настила. Сорока бросилась за ним, но не успела, стоявший рядом со стрелком красномордый парень кинулся вперед буквально рыбкой и, грохнувшись на настил, напугал птицу. Та, метнувшись в сторону, принялась громко и визгливо трещать, выражая свое возмущение столь наглым грабежом, а потом взмыла в воздух и, продолжая непристойно орать, направилась в сторону города.
Многоликий облегченно откинулся на кресле и стал гораздо спокойнее наблюдать за дальнейшим развитием событий.
– Поймал! – закричал довольный «ныряльщик». – Слушай, тут такой перстень, обалдеть можно!
Но его товарищ ничего не отвечал. Он стоял разинув рот и не отрываясь следил за удаляющейся сорокой.
Парень с перстнем в руке подошел к стрелку и тронул его за рукав.
– Ты чего, Кутя?..
Тот повернулся к нему с совершенно ошарашенным видом и недоуменно пробормотал:
– Ты видел? Я с пятнадцати шагов по птице промазал...
– Ну и что? Подумаешь, случайно промазал... Видно же было, что сорока со стены как раз в момент выстрела сорвалась. Повезло птичке – ну и Единый с ней! Ты лучше посмотри, что у нее в клюве было, – продолжил он довольно. – Я едва успел, еще бы немного и она опять его схватила бы. А?.. Ну глянь!..
Он снова довольно толкнул стрелка локтем в бок и поднес перстень к самой его физиономии.
– Как думаешь, сколько за него у «Насовсем Единого» дадут?
Но Кутя его не слушал. Похлопав глазами, он сокрушенно опустил голову и запричитал:
– Да если бы покойник отец увидел, как я с пятнадцати шагов промазал по сороке, он лук мне об спину бы обломал! Как я теперь стрелять буду, у меня же руки трясутся!
Вдруг он повернулся к своему товарищу и лихорадочно зашептал, дергая его свободной рукой за отворот камзола:
– Слушай, а может, это вовсе и не птица была. Может, это Многоликий!.. Он, говорят, на триста шагов вокруг себя все чувствует и точно знает, кто чем занят. К нему, говорят, незаметно и подойти-то невозможно. Если, говорят, за триста шагов кто тетиву натянул, так он уже знает, куда стрела ляжет!.. Точно!.. Это он, Многоликий был!.. Ты видел, как он во двор заглядывал? Это он своего мальчишку высматривал!..
– Слушай, Кутя, тебе что, отдача по башке шибанула? Посмотрите-ка, по птичке промазал и тут же сбрендил! Сороку многоликую увидел! Да если бы Многоликий узнал, что принц здесь – мы с тобой уже на мостовой валялись бы, а на стенах его гвардия стояла бы! Ты что, думаешь, Многоликий нам такой перстень подарил бы. Он бы сюда не сорокой залетел, а драконом трехголовым, вот бы ты своими стрелками его напугал!..
Он хлопнул Кутю по лбу ладонью и добавил:
– Кончай ныть! В конце концов это ж ты сороку напугал. И не переживай, я никому не скажу, что ты с десяти шагов промазал...
– С пятнадцати... – обреченно уточнил Кутя.
– Ну пусть с пятнадцати, – согласился красномордый. – Давай лучше обсудим, что с кольцом делать. За него должны очень приличные деньги дать! Знаешь что, как только нас сменят, я смотаюсь к «Насовсем Единому», покажу его трехли... Тьфу ты, Единый... Покажу его Кубаку – пусть скажет свою цену...
– Перстень надо Первому Подъединому отдать... – вдруг перебил его Кутя.
– С какой это стати? – оторопел красномордый.
– Во-первых, с той, что ты присягу давал. Вспомни, что там говорилось... То-то же!.. Во-вторых, помнишь, что с Зявой из второй когорты было, когда он золотой лепесток пропил. А он этот лепесток не нашел, а заработал. Так что я хочу после службы домой попасть и не собираюсь из-за лишней бутылки кугушского на алтаре оказаться...
– Так никто же не видел, как мы перстень нашли!
– Ты точно знаешь?
Красномордый начал опасливо озираться по сторонам, зажав перстень в кулаке. Ребята помолчали.
– Значит, считаешь, отдать надо?.. – огорченно пробормотал красномордый.
– Уверен! Вот тогда, возможно, и награду получим!
– Награду?.. – сразу оживился красномордый.
В этот момент позади них послышалось сначала слабое шарканье, а затем топот ног по доскам настила, и из сгустившейся темноты вынырнули четверо гвардейцев, предводительствуемые офицером. Вся группа остановилась возле нашей парочки, и офицер, подозрительно оглядев обоих, строго спросил:
– Почему сошлись вместе, оголили зону?
Красномордый вытаращил глаза, выпятил грудь и, поедая глазами начальство, заорал:
– Птица, ваша милость, засраная!..
Физиономия у офицера перекосилась, и он с тихой ненавистью прошипел:
– Кто птица засраная?..
У красномордого отвалилась челюсть, слегка подогнулись колени, а сжатые кулаки спрятались за спину. Только глаза все так же таращились на начальника.
Тут, оттерев красномордого чуть в сторону, вперед выдвинулся Кутя и коротко доложил:
– Ваша милость, двадцать минут назад на тридцать четвертом зубце охраняемой зоны появилась подозрительная птица породы сорока. Птица пыталась заглянуть через настил во двор Храма, хотя, судя по поведению, птица истинная. Усилиями часовых птица отогнана от охраняемой зоны. Докладывал фаст-стрелок шестой сборной когорты Кутя.
Офицер бросил быстрый взгляд, видимо, в направлении тридцать четвертого зубца и, заметив лежавшую на помосте стрелу, повернулся к Куте.
– Вы стреляли в сороку – почему не убили?
Красная морда расплылась в довольной ухмылке, но Кутя, сохраняя полное спокойствие, доложил:
– Приказ номер шестнадцать Первого Подъединого запрещает охоту на истинных животных.
– А устав караульной службы предписывает производить стрельбу на поражение...
– Поскольку положения устава и приказа противоречивы, я решил исполнять приказ, так как он подписан позже... – не моргнув, пояснил Кутя.
– Молодец парень, – одобрительно прошептал Многоликий. – Ты посмотри, как быстро он пришел в себя и как хорошо ориентируется в документах. Не иначе как пятиликий, а то и больше... – удовлетворенно потер он руки.
Между тем офицер оставил в покое наших знакомцев и проводил процедуру смены караула. Через несколько секунд Кутя со своим товарищем потопали следом за офицером прочь со стены. Спустившись во двор, вся группа тут же разбрелась в разные стороны, но Глаз неотступно следовал за Кутей и его красномордым другом.
– Ну, Кутя, – благодарно шептал на ходу незадачливый страж, – век не забуду, как ты меня сегодня выручил. Это ж надо быть таким тупым, а еще «ваша милость». Ты слышал... я ему – птица засраная, а он – кто птица...
– Ты бы лучше устав почитал, как докладывать положено, – перебил его Кутя, – а то вляпаешься когда-нибудь по самые уши.
– Не вляпаюсь! – самоуверенно заявил его дружок и тут же перевел разговор на более интересную для себя тему.
– А если нас, допустим, к Первому Подъединому не пустят, тогда как? Мы же тогда не виноваты будем, что перстень у нас остался?..
– Чудной ты. Если перстень у нас останется, мы всегда виноваты будем и ничем не оправдаемся...
Переговариваясь, они пересекли тонувший в сгустившихся сумерках двор и вошли в неприметную дверь, врезанную в кирпичную стену небольшого здания, притулившегося под самой стеной. Сразу за дверью оказалась небольшая приемная, перегороженная деревянной стойкой. Позади стойки, за голым, обшарпанным канцелярским столом сидел на жестком стуле темноволосый паренек, одетый в темно-коричневый свободный балахон. Он грыз сухарь, не отрывая глаз от небольшой замусоленной книжонки, лежавшей на пустой столешнице.
Гвардейцы, осторожно притворив за собой дверь, остановились на пороге и уставились на паренька. Тот несколько минут не обращал на них внимания, хотя было понятно, что он видел вошедших. Наконец, как бы ненароком оторвав взгляд от книги, он накинул на лицо удивление и слащавым тенором поинтересовался:
– Вам чего?
Красномордый сделал движение спрятаться за своего товарища, но наткнулся спиной на стену и замер, испуганно приоткрыв рот. Кутя, напротив, спокойно взглянул на паренька и ответил:
– Нам необходимо доложиться Первому Подъединому.
– На прием записаны? – лениво поинтересовался парень.
– Нет, внезапное происшествие, – пояснил Кутя.
Парень недовольно скривился.
– Первый занят... Доложите своему офицеру...
– Я думаю, наш доклад подпадает под категорию особая срочность... – настаивал Кутя.
Парень с любопытством посмотрел на него и поинтересовался:
– А что с тобой будет, если срочность не подтвердится, знаешь?
– Знаю... – просто и твердо ответил тот.
– Хм... – недоверчиво хмыкнул парень и, качнувшись на стуле, стукнул кулаком в перегородку. Практически сразу отворилась неприметная дверь, и в приемную вошли двое гвардейцев в новенькой форме и при парном оружии.
– К Первому Подъединому. Особая срочность, – кивнул парень в сторону стоявших у входа.
Гвардейцы вышли за стойку и один из них скомандовал:
– Сдайте оружие.
Кутя протянул молчавшему гвардейцу свой лук, затем стянул через голову колчан со стрелами и перевязь со шпагой в потертых ножнах и также сдал гвардейцу. Красномордый дрожащими руками отцепил от пояса короткий, несколько заржавленный тесак без ножен и протянул гвардейцу.
– Это все? – поинтересовался тот удивленно.
– Больше нет... – развел руками красномордый и ощерился в улыбочке.
– Следуйте за мной, – бросил первый гвардеец и направился к двери за стойкой. Охранники последовали за ним.
За дверью оказался неожиданно темный, короткий коридор, пройдя который гвардеец свернул налево, на узкую винтовую лестницу. Поднявшись на второй этаж, он вышел в длинный, слабо освещенный коридор со множеством закрытых дверей, из-под большинства которых на пол коридора выползали дорожки света. Прошествовав до конца коридора, гвардеец толкнул тяжелую дверь и вступил в еще одну приемную, в которой хозяйничала довольно молодая девушка, одетая, однако, в такой же темно-коричневый балахон, какой был и на первом дежурном.
– На аудиенцию к Первому, по собственной просьбе, под особой срочностью, – доложил провожатый. Два бедолаги с нашим перстнем жались у входа.
Девица повернула в свою сторону установленную на столе короткую трубку с раструбом на конце, вытащила из нее деревянную затычку и пропела:
– Двое, по собственной просьбе, особая срочность. – Потом помолчала, словно прислушиваясь, и произнесла: – Входите.
Вначале я не понял, что она имела в виду, поскольку других дверей, кроме той, в которую вошли гвардейцы, в помещении не было. Однако стоило Куте и его товарищу сделать шаг вперед, как в стене, рядом со столом «секретаря» проступил проем, напоминающий дверной, забранный, на мой взгляд, броневой плитой. Посетители приблизились к проему, и в тот же момент плита бесшумно и неторопливо ушла вверх, открывая проход. Кутя и его красномордый друг шагнули вперед. В тот же момент плита за их спинами встала на место, словно отрубив лившийся в проем свет, и мы оказались в полной темноте.
В помещении повисла тишина, нарушаемая только хрипловатым дыханием красномордого. А затем прозвучал спокойный, приятный баритон:
– Докладывайте.
– Ваша святость, – заговорил Кутя. – Во время нашего вечернего дежурства на тридцать четвертый зубец охраняемой зоны села сорока. Сорока пыталась заглянуть со стены через настил во двор. Мы ее спугнули, и в этот момент она выронила из клюва вот этот перстень. Мы посчитали своим долгом немедленно доставить его вам лично.
– Сорока? – вопросительно прозвучал баритон.
– Истинная птица, – тут же пояснил Кутя.
– Уверены? – переспросил голос.
– Абсолютно, – подтвердил Кутя.
– Офицеру доложили? – поинтересовался голос.
– Обо всем, кроме перстня, – отрапортовал Кутя.
– Положите перстень на стол перед вами, – приказал голос. – Категория особой срочности подтверждена. Оценка ваших действий отличная. Фаст-стрелок шестой сборной когорты Кутя награждается «Знаком осторожного разума» и десятидневным отпуском. Щитоносец шестой сборной когорты Свинг награждается десятью шлепками по локтям.
– За что?.. – оторопело просипел красномордый.
– Щитоносец шестой сборной когорты Свинг награждается десятью шлепками по локтям за попытку скрыть находку от Единого-Сущего и десятью шлепками по пояснице за пререкания. Свободны!
Плита позади гвардейцев скользнула вверх, и свет, падавший из приемной, осветил небольшую, совершенно пустую комнату с черными стенами и маленьким черным столиком посредине. Гвардейцы шагнули в приемную и, жмурясь после темноты, встали рядом со столом «секретарши» у глухой стены, причем Свинг тяжело опирался на плечо Кути. Нарядный гвардеец, провожавший их до приемной, шагнул вперед и отчетливо произнес:
– Фаст-стрелок, отправляйтесь в лагерь и готовьтесь к награждению и отпуску. Щитоносец, следуйте за мной.
Они покинули приемную. Девица сидела на своем стуле, покачивая головой, словно в такт неслышной мелодии. Несколько минут ничего не происходило, а затем плита опустилась, отрезав приемную от темной комнатушки. Зеркало потемнело, и тут мы заметили, что за окном поздняя ночь. Многоликий протянул руку и переключил Взгляд на запись. Зеркало затуманилось, посерело и отразило кабинет.
– Ну что ж, – задумчиво произнес Многоликий, – похоже, наш план реализуется так, как мы и намечали. Посмотрим, что будет завтра. – Он поднял на меня какой-то отрешенный взгляд и добавил: – А тебе надо отдохнуть.
Я встал, коротко ему кивнул и направился к себе в апартаменты, размышляя об увиденном.
4. ШПИОНАЖ
Знаете, чем отличается разведчик от шпиона? Шпиона, как бы он ни изворачивался, всегда ловят, а разведчик всегда извернется так, что его ни за что не поймают! Шпиона всегда судят и сажают в тюрьму, а разведчик возвращается домой и получает награду. В сущности, оба занимаются одной и той же работой, но если поймали — шпион, а если не поймали — разведчик...
На следующий день я был возле кабинета Многоликого задолго до завтрака. Подходя к дверям, я размышлял, как долго мне придется ждать хозяина, но оказалось, что он уже на месте. Многоликий встретил меня с улыбкой, но даже в ней чувствовалось явное напряжение. И я его прекрасно понимал. Вчера наш Глаз попал туда, куда его и направляли, а сегодня, если все пойдет нормально, мы должны были узнать судьбу принца.
Зеркало было открыто, но его поверхность была черна.
– Уже с час наблюдаю эту черноту. Может, с Глазом что-то случилось? – Голос Многоликого был спокоен до безразличия, но меня ему обмануть не удалось.
– А вот волноваться не надо. Судя по всему, перстень все еще лежит в темной комнате. Вряд ли тот, кому его оставили, придет за ним так рано. Я думаю, что можно позавтракать. Кстати, ты память прокручивал?
– Темнота, – задумчиво проговорил Многоликий и тронул уже знакомый мне звоночек.
Тут же в комнату вошел дежурный гвардеец. Многоликий, закрыв собой зеркало, обернулся к нему и приказал:
– Завтрак на двоих сюда. И пусть принесут графин флернского.
Гвардеец вышел, а Многоликий вынул из верхнего ящика стола небольшую коробочку и протянул ее мне.
– Твой заказ...
Я открыл коробочку и увидел четыре матово поблескивающие, совершенно одинаковые иглы. Я тут же присел за стол и, наговаривая соответствующие заклинания, заправил их под ногти пальцев левой руки. Потом, несколько раз сжав левый кулак, я проверил положение игл и остался доволен.
А через десять минут мы уже закусывали паштетом из печенки, свежими булочками и фаршированной рыбой, запивая все это прекрасным легким вином, напоминавшим настоящий французский сидр. Наша трапеза подходила к концу, когда в зеркале мелькнул слабый блик. Я, пробормотав заклинание, запер дверь и присоединился к Многоликому, который приник к нашему экрану.
А там начало разворачиваться действие. В стене, противоположной той, которая вела в приемную, бесшумно возник слабо освещенный прямоугольник. Этот прямоугольник становился все светлее и светлее и наконец в нем появилась рука, державшая подсвечник с горевшей свечой. Следом за рукой в освещенном дверном проеме показалась низенькая, согнутая фигура, закутанная в темный балахон, такой же, в какие были одеты секретарь в приемной и дежурный на первом этаже, только на этот раз капюшон полностью закрывал лицо вошедшего. Фигура скользнула в комнату, приблизилась к столу и, взяв с него перстень, принялась внимательно его разглядывать в неверном свете свечи. Потом, опустив руку с перстнем, незнакомец замер, словно к чему-то прислушивался, и медленно двинулся к выходу, шепча себе под нос:
– А вот мы эту игрушку в молельню. А вот мы ее пощупаем...
Он ковылял по темным переходам, освещая себе дорогу единственной свечечкой и не встречая на своем пути ни единого живого существа. Несколько раз он спускался вниз по истертым, осклизлым ступеням и теперь должен был находиться довольно глубоко под землей.
– А ведь он идет по подземелью старого замка Грахов... – неожиданно прошептал Многоликий.
– Так ты знаешь, что это за место?
– Мне кажется, это замок Грахов... – повторил он. – Только считалось, что он разрушен до основания, а оказывается, подземная часть сохранилась!
Многоликий повернулся ко мне и после небольшой паузы добавил:
– Эти развалины, пожалуй, самая большая древность в моей стране. Замок был построен задолго до границ... А теперь на его месте стоит Храм...
Мы снова повернулись к зеркалу. Закутанная в балахон фигура свернула в более просторный коридор, освещенный яркими, совершенно не чадящими факелами. Факелы были вставлены в консоли, выполненные в виде тяжелой медвежьей лапы, сжимающей хвост змеи. Сделав несколько шагов по этому коридору, наблюдаемая нами фигура приблизилась к огромной, обитой железными полосами двери и, пошарив под полой своей одежки, вытащила большое кольцо, на котором болталось четыре здоровенных кованых ключа. Положив перстень на пол перед дверью, незнакомец выбрал один из ключей, вставил его в замочную скважину, с натугой повернул. Раздался пронзительный скрежет, и тяжелая дверь медленно повернулась на петлях, открывая большую, хорошо освещенную комнату. Это явно было подземелье, и подземелье древнее. Камни стен выглядели замшелыми и потрескавшимися, высокие закопченные своды поддерживались крестовой каменной аркой, из центра которой на толстой железной цепи свисала тяжелая металлическая лампа. Что в ней горело, было непонятно, но ее яркий свет отчетливо высвечивал все необычное убранство этого зала.
Больше всего он напоминал мне лабораторию средневекового алхимика, как я ее себе представлял по различным книгам и фильмам. Вдоль одной стены вытянулся широкий стол, даже скорее верстак, на котором стояли самые разнообразные приборы, емкости, инструменты и приспособления, начиная от хорошо знакомых мне перегонного куба, различных горелок и химической посуды и кончая совершенно невероятными сооружениями из металла, дерева, керамики и стекла.
Вторую стену занимал огромного размера шкаф, заставленный разного рода посудой, явно не пустой. Однако что за вещества там хранились, можно было лишь догадываться, ни на одной из посудин не было сопроводительных надписей, видимо, хозяин различал содержимое по форме емкости, в которой оно хранилось.
Дальний угол зала был совершенно пуст, но я хорошо разглядел частично затертое изображение пентаграммы с выписанными вокруг нее непонятными знаками.
Но в этот момент нам стало не до красот этой странной комнаты. В ярком свете лампы коричневатая, морщинистая ладонь поднялась и откинула капюшон. Под ним оказалась совершенно голая, сильно сплюснутая у висков голова, украшенная цветной татуировкой, изображавшей широко открытый, немигающий глаз.
Вы, конечно, можете спросить, каким образом татуировка может изображать мигающий глаз, но я имею в виду именно то, что уставившийся на нас с затылка черепа глаз был именно немигающим, вколачивающим свой взгляд в ваш лоб словно стальной гвоздь!
В этот момент Многоликий коснулся рамы зеркала и изображение скользнуло в сторону, открывая нашему взору узкое, худое, сморщенное лицо, напоминавшее голову клювастой ощипанной птицы с немигающими глазами рептилии, лишенными век и ресниц.
Пока мы наслаждались лицезрением трехглазого карлика, он встал у верстака и опустил перстень, блеснувший багряным бликом рубина, на небольшую металлическую пластинку. Затем, выдернув из кучи разного рода инструментов увеличительное стекло в роскошном золотом ободе, он принялся тщательно изучать свою добычу. При этом он что-то намурлыкивал себе под нос, но разобрать слова было совершенно невозможно.
Наконец он опустил свою лупу и вполне внятно пробормотал:
– Значит, никаких надписей... Так-так-так... Посмотрим дальше...
Но смотреть он больше не стал. Он двинулся к шкафу, достал с полки небольшой стеклянный пузырек, вернулся с ним к верстаку, отвернул крышечку пузырька и, опустив в него небольшую стеклянную палочку, капнул на золотой обод перстня тяжелой, маслянисто заблестевшей жидкостью. Попав на золото, она яростно зашипела и отпрянула от металла, растекшись двумя каплями по обе стороны от ободка.
– Хм... Чистое золото и никаких наговоров... Странно...
Маленький старик не глядя протянул руку в сторону и поставил перед собой небольшую спиртовку. Посмотрев на нее, он неожиданно плюнул внутрь, и из спиртовки ударило ярко-голубое пламя. Старик установил поверх пламени металлическую пластинку и поместил на нее перстень, повернув его камнем к себе. Когда перстень достаточно, по его мнению, нагрелся, он начал сыпать на камень мелкий сероватый порошок, который доставал щепотью из небольшой металлической баночки. Порошок исчезал на рубине, превращаясь в тоненькие лепесточки синеватого дымка.
Неожиданно и без того малоприятная физиономия алхимика сморщилась, превратившись в неприятную коричневую тряпочку, из которой торчали острый нос и два светящихся глаза. И эта жутковатая пародия на состарившегося Гурвинека неожиданно довольно захихикала.
– Так вот ты где прячешься! Вот мы тебя и нашли! Сейчас мы с тобой познакомимся!
– Похоже, он нащупал твое заклинание... – встревожился Многоликий.
Я промолчал. Он, конечно, же что-то нащупал, только это скорее всего было одно из тех четырех идиотских заклинаний, которыми я окружил основное. Мне очень хотелось, чтобы мой Глаз оставался разведчиком и ни в коем случае не стал шпионом.
А маленький, старенький колдун тем временем принялся за расшифровку найденного заклинания. Он пробовал порошки и жидкости, камни и кости, черепки и деревянные чурочки с рунами. Наконец он сбился на откровенное шаманство. Достав откуда-то большой бубен, он принялся приплясывать вокруг перстня, положенного в угол с пентаграммой. Как ни странно, именно в тот момент, когда у старичка изо рта показалась пена и я подумал, что от напряжения он сейчас потеряет сознание, рубин ярко вспыхнул, распустил веером красноватое свечение и в нем проступила странная, совершенно мне непонятная надпись. А старичок тут же схватил кусок мела и срисовал эту надпись на пол.
Через мгновение свечение погасло. Шаман-алхимик устало оттащил перстень назад на верстак, а сам вернулся к надписи и, присев, принялся ее изучать, временами довольно хмыкая себе под нос. Но вот он поднялся на ноги, и тут мы увидели, как он улыбается. Эта его довольная улыбка, брошенная прямо нам в лицо, запросто могла бы вызвать преждевременные роды у самой отважной женщины, а может, даже и у мужчины. Во всяком случае, я отскочил от зеркала на пару шагов. Он быстро направился к верстаку, прихватил перстень, натянул себе на голову капюшон и двинулся к выходу из лаборатории. Ну что ж, теперь нам было понятно, почему старичок так глубоко надвигал капюшон.
Только когда старик покинул свое логово и вновь двинулся по узким каменным коридорам, я понял, что его исследования продолжались не один час. Теперь наш ученый друг шагал гораздо быстрее. Он быстро покинул подземелье и вошел в относительно новую часть постройки. Навстречу ему стали попадаться караульные гвардейцы, которые при виде маленькой, сгорбленной фигурки, прикрытой глубоким капюшоном, старались буквально вжаться в стены, раствориться в буром камне или светлой штукатурке.
Наконец старик подошел к двустворчатой двери светлого дерева и, толкнув одну из створок, вошел в просторный зал-приемную, которую можно было бы назвать совершенно пустой, если бы не рабочий стол у его дальней стены, прямо возле двери, с восседавшим за ним секретарем и не двое здоровенных парней, явно землян, стоявших в уже знакомых пижамных штанах по обе стороны от дверей, с каменно неподвижными лицами. Быстро подойдя к столу секретаря, который вскочил при его появлении и теперь, склонившись, ожидал приказаний, старик мотнул капюшоном и громким, странно молодым голосом изрек:
– Доложи Первому Подъединому, что я выполнил его волю и готов к докладу.
Секретарь тут же метнулся за роскошную дверь, скрывавшую, видимо, вход в апартаменты руководства, и через секунду распахнул ее, приглашая старика. Тот быстро вошел, и дверь за ним мгновенно закрылась.
Карлик стоял в огромном, роскошном, полутемном зале, явно служившем кабинетом. Вдоль одной из стен почти до самого потолка тянулись застекленные стеллажи, тесно заставленные книгами в роскошных переплетах. Меж окон, закрытых плотными шторами, висели картины, изображавшие исключительно батальные сцены. Буквально на всех полотнах в глаза сразу бросалась фигура мощного черноволосого воина, окутанного поразительно белым плащом, поражающего своих врагов молниями или тяжелым мечом. Было несколько непонятно, то ли этот воин действительно выше своих неприятелей на две головы, то ли его враги были специально изображены настолько маленькими, чтобы оттенить мощь главной фигуры.
Через весь зал, от входной двери до противоположной стены, по роскошному наборному паркету тянулась ковровая дорожка удивительно яркого, затейливого рисунка. Дальний конец дорожки прятался под письменным столом совершенно чудовищных размеров. К правому боку этого мебельного монстра был приставлен стол вполне нормальных габаритов, на котором горела единственная в этом обширном кабинете лампа. Ее света не хватало для освещения всего помещения, но сидевший за освещенным столом и что-то писавший человек был виден достаточно хорошо.
Старик, едва войдя в кабинет, откинул капюшон своего балахона на плечи и мягким шагом двинулся по ковровой дорожке в сторону рабочего места хозяина, а может быть – временного хозяина, кабинета. На временность его хозяйничанья указывало не только то, что он сидел за приставным столом, но и все его поведение. Пока наш алхимик шествовал от входной двери, мужчина, сидевший за столом, успел раза три вскинуть голову, чтобы бросить короткий взгляд на кресло, расположившееся за главным предметом обстановки этого кабинета и вполне соответствующее ему.
Но наконец путешествие трехглазого карлика через апартаменты закончилось, и он приблизился к ожидавшему его человеку.
За столом расположился мужчина средних лет и совершенно неприметной наружности. Единственным, что останавливало глаз, был балахон, напоминавший глухой плащ до неестественности совершенного белого цвета. Может быть, именно из-за этого плаща лицо Первого Подъединого выглядело настолько невыразительным.
Подняв на подошедшего вопросительный взгляд, Первый перевернул исписанный лист, отложил перо и молча ожидал, когда алхимик заговорит.
Тот неуловимым, осторожным движением выложил на стол наш перстень и заговорил:
Читать бесплатно другие книги:
