Маг Малинин Евгений
– Чего, чего... – передразнил его Многоликий. – Стрелку пустят, вот чего...
– Стрелку?.. – задумчиво переспросил Игоша и тут же бодро поинтересовался: – Так можно лететь?..
– Можно... – разрешил Многоликий. – Когда думаешь сделать?
– Так завтра к вечеру... Раньше не успеть.
– Ну я так и думал, – подтвердил Многоликий и добавил: – Действуй!..
Паренек нырнул за дверь, а Многоликий несколько секунд словно смотрел ему вслед, уставившись на закрытую дверь. Потом, повернувшись к зеркалу, погладил раму, включая запись, и снова посмотрел на меня.
– И долго твой Глаз действовать будет?..
Вопрос был для меня неожиданным, я, право, об этом не думал, поэтому ответил не очень уверенно:
– Вообще-то до тех пор, пока не разобьется зеркало... или не расколется рубин в перстне... Глаз-то к рубину привязан, а Взгляд к зеркалу...
– Ценными, однако, предметами эти штучки стали, – усмехнулся Многоликий, а затем, немного помолчав, вдруг сказал: – А ведь я, пожалуй, покажу тебе свихнувшийся камень.
И, увидев мой недоуменный взгляд, пояснил:
– Ты спрашивал насчет старинных записей. Так вот нет их у нас. И вообще мы пишем очень редко. Пишется книга, чтобы навсегда установить закон, пишется книга, чтобы поделиться со всеми новым, только что открытым, а больше писать нет необходимости...
– Ну а как же ты, допустим, посылаешь сообщения своим подданным?
– Так просто посылаю гонца, он все что надо и перескажет.
– Да мало ли чего он там наврет! Или забудет половину! А потом, как они могут быть уверены, что посланный прибыл именно от тебя. Если у него есть документ, подписанный тобой, тогда все ясно, а так...
– Да ты – этот... – он неожиданно щелкнул пальцами, вспоминая забытое слово, – ...бюрократ. Это как же мой посланник может что-то забыть или тем более что-то соврать. Он ведь знает, что от меня-сокола, от меня-тигра или от меня-акулы он нигде не спрячется. И подданные мои знают, что если кто-то посмеет прикинуться моим посланником, тот долго здоровьем хвастать не сможет! Так что писать нам приходится в исключительных случаях. Но есть у меня камешки, которые мы называем «свихнувшимися». Их немного, и они показывают интересные вещи. Правда, далеко не любой человек может смотреть то, что они показывают, поэтому их так и называют. Камни эти дороже рубинов, алмазов и прочих изумрудов. – Он кивнул на мой палец, украшенный перстнем.
– Редкие эти камни очень... Самое обидное, что после показа такой камень теряет свои свойства. Но так и быть, тебе я такой камешек покажу. – Он оценивающе посмотрел на меня и добавил: – Мне почему-то кажется, что ты способен отсмотреть большую часть того, что тебе камень покажет... Пошли!.. – И он энергично вскочил с кресла.
Мне ничего не оставалось делать, как только последовать за ним. Когда мы пошли петлять по коридорам замка, сопровождаемые двумя гвардейцами эскорта, я на ходу поинтересовался:
– И далеко мы направляемся?..
– Ты что же, думаешь, я храню свихнувшиеся камни у себя в кабинете?! Мы идем в сокровищницу. Там его и посмотришь. Я даже отсмотренные камни из хранилища не выношу, кто их знает, вдруг к ним вернется способность истории показывать!..
Мы долго шагали по коридорам и переходам, несколько раз спускались по разным лестницам, пока наконец не оказались в самой Черной скале. По наклонно прорубленному, низкому и узкому тоннелю мы подошли к массивным, обитым железными полосами дверям, и тут из незаметных, но глубоких ниш, расположенных по обеим сторонам от двери, выступили двое закованных в броню гвардейцев. Один из них, увидев Многоликого, сдвинул у себя на поясе незаметную пружинку и в бедре его панциря открылась маленькая дверка, из которой он извлек два ключа. Этими ключами он открыл дверь и, пропустив нас внутрь, затворил ее за нами.
Дальше мы шли вдвоем. Пройдя несколько комнат, образовывавших анфиладу, мы оказались в дальнем конце хранилища. Здесь Многоликий указал мне на старое кресло, приткнувшееся у стены, а сам подошел к небольшому трехногому столику, на котором стояло странного вида устройство. Больше всего оно напоминало старую спиртовку, только несколько больших размеров и увенчанную странной трехлепестковой короной.
Пока я из своего кресла разглядывал этот прибор, Многоликий открыл своим ключом ящик стола и достал оттуда самую обыкновенную... гальку. Да-да, простую, обкатанную речной волной серую гальку, единственное отличие которой от ее земной копии заключалось в том, что она слабо поблескивала маленькими вкраплениями слюды. Он нежно установил эту галечку в корону над спиртовкой и, повернувшись ко мне, сказал:
– Ты будешь смотреть историю один. Для меня это слишком большое напряжение, да к тому же я достаточно хорошо представляю, что ты увидишь. Я уже видел подобную историю... вот только пересказать ее очень трудно, так что лучше посмотри. Ни во что не вмешивайся – все равно сделать ты ничего не сможешь, просто сиди и смотри. Когда история кончится, тебя отнесут в твои покои.
Он ободряюще улыбнулся, а потом наклонился к столику и зажег под лежавшим на подставке камешком небольшое голубоватое пламя. После этого он быстро, не оборачиваясь, покинул сокровищницу, а я, как дурак, уставился на речную гальку, поджаривавшуюся над дурацкой спиртовкой.
Прошло несколько минут, и мне показалось, что пламя под серым поблескивающим камушком начало ослабевать. Даже скорее не ослабевать, а как будто растворяться. Я оторвал глаза от завораживающего синеватого язычка и огляделся. Стены сокровищницы и вещи, ее наполнявшие, слегка размылись, словно растворяясь в вязком, неожиданно повлажневшем, воздухе, и этот процесс достаточно быстро нарастал. Окружающая меня обстановка уже стремительно менялась, гладкие, словно отполированные, черные стены хранилища, комоды, сундуки, ларцы и укладки, наполнявшие комнату, истаивали и исчезали, а вместо них все явственнее проступали бурые неровные стены огромной пещеры, исписанные прожилками и вкраплениями различного цвета пород и руд.
В этот момент я обратил внимание на то, что не только кресло подо мной, но и самое мое тело растворилось и исчезло. Меня не было! Ну вообще-то я был. Ведь кто-то наблюдал за всем тем, что происходило вокруг, вот только мои глаза, если только они сохранились, не наблюдали более мою бренную плоть.
Впрочем, я даже и не испугался. Голова была занята совсем другим, поскольку посредине пещеры появился довольно грубый, сделанный явно на скорую руку очаг, в котором теплился слабый, прогоревший костерок. Легкий, синеватый дымок совершенно отвесно поднимался к темному своду пещеры и исчезал там. Огромное бурое пространство ничем не освещалось, и вместе с тем в нем было достаточно светло. Свет, казалось, существовал в этой пещере совершенно независимо от какого-либо источника.
Рядом с очагом расположился крупный, средних лет мужчина. Он сидел прямо на полу в какой-то неудобной позе и что-то быстро, не отрываясь и почти не задумываясь, писал в здоровенной, толстой, переплетенной в грубую кожу книге, лежавшей перед ним на огромной каменной плите, выполнявшей роль весьма неудобного, низенького столика. Его длинные светлые волосы в беспорядке рассыпались по плечам и спине, а склоненное над листом лицо было в три четверти повернуто в мою сторону, и я ясно видел крупный, благородных очертаний нос, полные, яркие губы и заинтересованно поблескивающие глаза. Одет он был во все черное, причем это все состояло из длинной то ли рубахи, то ли плаща, закрывавшего все его тело, от плеч до пяток. На грубой ткани этой странной одежды явно проступало переплетение толстой пряжи.
Я рассматривал открывшуюся картину не более двух-трех минут, как вдруг этот мужчина не поднимая головы негромко произнес:
– Ладно, хватит прятаться, давай вылезай!.. Ты же не в прятки играть ко мне явился!
Я растерялся: «Как он может меня видеть, если я сам себя не вижу?..» – но оказалось, что блондин обращался вовсе не ко мне.
Не успело эхо его голоса вернуться, отразившись от высокого свода пещеры, как в воздухе зазвенел радостный и в то же время какой-то нервный смех. Прокатившись под сводами, он замер, а в темном углу пещеры, прямо из ничего, возник второй мужчина. Он был ярко освещен, казалось, свет, собравшись со всей пещеры, сгустился над этой фигурой. Едва бросив на него взгляд, я поразился, насколько он был похож на писавшего. Словно дух этого мира затеял игру с не поднимавшим головы писателем, вылепив его полное подобие. Только волосы вновь появившегося были цвета воронова крыла, а точно такой же, как на блондине, балахон – яростно белым. Мужчина шагнул к хозяину пещеры.
– Я просто хотел немного за тобой понаблюдать... брат... – громко и выразительно сказал появившийся.
– Скажи лучше – подсмотреть, – тут же спокойно ответил блондин.
Брюнет снова заразительно расхохотался.
В этот момент писавший поднял наконец голову и удовлетворенно произнес:
– Ну вот я и закончил...
Длинное, красивое, изысканно изогнутое перо в его руке вспыхнуло ярким пламенем и исчезло, а писавший слегка потряс опустевшими пальцами, словно стряхивал с них серый налет пепла.
– Все пишешь, брат?.. – звонко спросил вновь прибывший. – И как тебе не надоест эта никчемная писанина. С твоими способностями... и возможностями... можно было бы заняться и какими-нибудь более серьезными делами.
– Куда уж серьезнее, – пробормотал себе под нос блондин, а затем громко ответил: – Ага, ага... такими, например, какими занимаешься ты?.. Ты ведь опять из мира Срединного моря явился?
– Точно!.. – довольно улыбнулся черноволосый.
– Судя по твоей довольной физиономии, сотворил очередную пакость?..
Черноволосый снова громко рассмеялся.
– И когда ты только бросишь эти шалости?.. – сокрушенно покачал головой блондин.
– Ну, знаешь!.. – Брюнет явно обиделся. – Только ты способен самые мои серьезные проекты объявить шалостями!
– Да какие там серьезные проекты. Или кого-нибудь напугать до смерти, или очередной храм себе выцыганить... – Светловолосый внимательно посмотрел на своего гостя и добавил: – Хотя, судя по твоей довольной физиономии, ты этот храм уже получил. Ну, хвастай, где и на чье имя...
– На восток от Срединного моря, в главном городе великой империи людей, называющих себя «персы», возведен величественный храм Анхра-Майнью, страшному, черному богу зла и несчастий, убившему собственного брата. – И он снова довольно расхохотался.
– Да-а-а!.. Ну и имечко!.. Как ты сказал – Анхра-Майнью?.. Что же это за язык, в котором таким образом располагаются согласные и гласные звуки?.. – задумчиво поинтересовался светлый.
– Хм... Мне тоже больше нравится имя, которым меня называют эллины. Это жители северного берега Срединного моря, – уточнил веселый брюнет. – И боятся они меня гораздо больше самих персов...
– И какое же имечко они для тебя подобрали?..
– Ариман! – довольно смакуя, произнес черноволосый.
– Ага!.. А братика невинно убиенного они как прозвали?.. – не унимался светловолосый.
– Аху... – черноволосый снова начал давиться хохотом, – Аху... Ахура... Ахура... мазда, – выхохотал он наконец.
– Н-да... – только и произнес светловолосый.
– Представляешь! – несколько успокоившись, продолжил рассказ Ариман. – В этом храме есть потрясающая роспись, показывающая, как я ухайдокал собственного братца!
– И много красного цвета?.. – задал несколько неожиданный вопрос светловолосый.
– Да! – Ариман просто купался в довольстве. – Кровищей залили всю стену...
И вдруг он недовольно сморщился и с отвращением добавил:
– Только этот Ахурамазда все равно потом воскресает!..
– И тут же с тобой разбирается... – закончил светловолосый Ахурамазда.
С лица Аримана медленно сползла довольная улыбка, и на ее место вползла страшная гримаса ненависти. Правильные черты лица исказились, глубокие морщины прорезали лоб и щеки, нос заострился и навис над истончившимися губами, глаза потеряли радужную оболочку и из бельма белка черной кавычкой вынырнул вертикальный разрез зрачка.
– Ну что ты бесишься! – спокойно продолжил Ахурамазда. – Одна и та же история повторяется в любой стороне от Срединного моря. И на севере, и на юге, и на западе, и на востоке черный бог зла и несчастий убивает своего светлого доброго брата, который затем воскресает и наводит порядок... У этих... человеков фантазии хватает только на новые имена. Ну вспомни, как только тебя не называли – и Тифон, и Локи, и Ваал. Теперь вот Ариман еще, а впереди будут и Бегемот, и Люцифер, и Воланд, и Сатана...
– Нет!!! – Мне показалось, что от вопля Аримана обрушится свод пещеры. – Больше ничего не будет! На этот раз я разделаюсь с этими мирами, этими именами и со своим братом!.. Навсегда!!!
– Э-э-э, дорогой, ты и впрямь вообразил себя богом! Опомнись! Ты всего лишь в некотором роде овеществленный, или одушевленный, Закон природы! Да и то не целый, а только половина. Поскольку другая половина этого Закона – я!
– Я это помню! Только теперь останется лишь одна половина Закона! Поскольку... – Ариман, растягивая и коверкая это слово, явно передразнивал светловолосого Ахурамазду, – ...вторую половину я уничтожу.
– Что?.. Опять!.. – Ахурамазда невозмутимо покачал головой.
– Нет! Не опять, а наконец!..
– И как же ты собираешься уничтожить Закон природы, мой сумасшедший брат?
– Очень просто! И я не собираюсь!.. Я уже уничтожил!.. Пока ты пописываешь свои истории, я закольцевал два мира – Мир Срединного моря и этот Мир... И я наложил на них свое великое проклятие! Оно уже запущено, и теперь магия из Мира Срединного моря потоком хлынула в этот Мир, а на ее место отсюда потекут ремесло, механика, физика... Мое проклятие вовсю работает, пока ты скрипишь своим перышком!.. – На физиономии Аримана цвела гримаса довольства.
– Значит, ты нарушил равновесие в обоих мирах... И к чему это приведет, кроме бесконечных войн?.. – Белокурый Ахурамазда был серьезен, даже суров.
– Именно!!! Бесконечные войны!!! Здесь, в этом прекрасном мире, будут полыхать войны магии. Маги поведут за собой толпы одурманенных убийц. А там человечки будут драться металлом, деревом, камнем, огнем и водой. Там таких же одурманенных убийц поведут вожди. Они найдут нужные слова – честь, слава, долг, героизм, которые станут разменной монетой для покупки «пушечного мяса». И эти войны помогут людишкам забыть, убить, уничтожить светлого бога, ибо в мире бесконечной войны может существовать только темный бог смерти, страха, горя и несчастья!!! Только ему можно поклоняться в агонии бесконечной войны! Только на его милость можно рассчитывать!.. А ты пиши, пиши свои смешные и беспомощные книжки! Только вряд ли они помогут удержать эти миры на грани безумия войны и самоуничтожения!!!
И Ариман снова расхохотался. Только теперь это был не довольный смех вдоволь нашалившегося балбеса. Это был безумный хохот Герострата, бросившего пылающий факел внутрь великого храма и наблюдающего за уничтожением Покоя и Красоты.
Ахурамазда бросил мимолетный взгляд на свою рукопись и снова повернулся к Ариману:
– Ты забыл только одно...
– Я ничего не забыл!.. – заносчиво бросил Ариман.
– Ты забыл, что вторая половина Закона, то есть я, прекрасно знает, что задумала натворить первая его половина...
Ариман настороженно посмотрел на своего брата. А тот, словно не замечая этого напряженного взгляда, добродушно перевел разговор на другую тему.
– Я действительно закончил сегодня новую книгу. Это чудесная, поистине волшебная «Фуга для двух Клинков, двух Миров и одного Магистра»...
– Какое отношение может иметь твоя «Фуга...» к моему великому деянию? – перебил его рык Аримана.
– Самое прямое!.. Я понимаю, что немедленно снять твое Проклятие, не уничтожив два мира, невозможно. Но я так же понимаю, что магические войны, по крайней мере в ближайшем будущем, гораздо страшнее войн технических. Поэтому я принял меры, и развязанные тобой магические войны в этом мире будут быстро погашены. А войны Мира Срединного моря, надеюсь, не успеют достичь необратимой, всеуничтожающей мощи, пока не будет сыграна до конца моя Фуга. И когда она прозвучит, твое Проклятие падет!
Ариман бросил быстрый взгляд на лежащую рукопись и неуловимо быстрым движением переместился к ней. С удовлетворенным смешком он нагнулся и схватил огромную книгу, но его руки лишь прошли сквозь переплет и густо исписанные листы. Теперь уже засмеялся Ахурамазда.
– Неужели ты думаешь, что «Фуга» лежит здесь. Нет!.. Она давно в другом месте. Я даже не могу утверждать, что она выглядит так, как выглядит... – Он кивнул в сторону книги.
– Я найду и уничтожу твою книгу!.. – зарычал Ариман. – Найду и уничтожу того, кто может сыграть твою «Фугу»!.. А пока что я уничтожу тебя!
В его руке блеснуло длинное, прямое, льдисто голубевшее лезвие меча, но вместо того чтобы обрушить его на брата, он высоко поднял клинок и с его заостренного конца в Ахурамазду ударила яркая желтая молния.
Но она прошла сквозь черный плащ, не причинив вреда, и, вонзившись в бурую стену, оставила стеклянистый потек. А Ахурамазда снова весело засмеялся:
– Неужели, мой дорогой братец, зная ту половину Закона природы, которую ты олицетворяешь, я остался бы рядом с тобой. Нет, меня здесь нет... Ха-ха-ха... И не было!.. А теперь ты попробуй отсюда выбраться!!!
Книга уже почти исчезла, и белоголовая фигура в черном плаще так же стала истаивать, словно дрожащий мираж.
Ариман издал поистине звериный рык и, словно ракета, взвился к куполу пещеры. Но не долетев до него, он со звоном ударился о невидимую преграду и рухнул на пол. Его высокая фигура, укутанная в ослепительно белый плащ, по которому змеились черные кудри, заметалась из стороны в сторону, тычась в стены пещеры, словно надеясь пройти сквозь бурый камень, но стены отталкивали ее в центр огромного пустого пространства.
А в это время огонь в очаге медленно разгорался, пожирая невидимое топливо и выбрасывая в разные стороны рыжие языки пламени. Они хищно извивались, принимали самые невероятные формы, пока один из них не превратился в прекрасную, слегка приплюснутую, оранжевую голову дракона, увенчанную изящным ступенчатым гребнем. Голова, вытягиваясь из очага на длинной, чешуйчатой, причудливо изгибающейся шее, вдруг широко открыла удлиненный, чисто голубой, любопытный глаз и оглядела пещеру. Увидев мечущегося в ней Аримана, драконья голова открыла пасть и дыхнула морозно поблескивавшей струей светлого бездымного пламени. Ариман тонко вскрикнул и, превратившись в огненную комету, ударил в дальнюю стену пещеры. Камень, не выдержав испепеляющего жара, потек вязкой багровой волной, а огненный шар, прожигая себе дорогу, устремился прочь из пещеры.
В этот момент мое видение подернулось нервной рябью и стало пропадать, но в последний момент я уловил, как огромный оранжевый дракон, целиком вынырнув из угасающего очага, величественно поднялся к куполу, потом облетел пещеру по кругу и, нырнув следом за Ариманом, начал втягиваться в еще не остывшее багрово светившееся отверстие.
3. РАЗВЕДКА
Уже очень давно люди поняли, что великое воинское искусство зиждется на наличии точной информации. Даже самый великий полководец ничего не сможет сделать, не имея достоверных данных о противнике. Не случайно сам великий Наполеон любил повторять: «Не зная броду, не суйся в воду!»
Перед моими глазами плавали яркие разноцветные круги самого разного размера. Когда они начинали тускнеть, прямо у меня перед носом вспыхивали огненные шары фейерверка и тут же превращались в новые яркие разноцветные круги. Поэтому я не увидел, а, скорее, догадался, что мое бренное тело снова материализовалось в сокровищнице Многоликого и восседает на том самом кресле, вместе с которым так недавно исчезло... Или давно? Честно говоря, я совершенно не представлял себе, сколько времени прошло с того момента, как Многоликий запалил свою спиртовочку и оставил меня один на один с чудной галькой.
Кроме чудесных цветных пятен перед глазами, я ощущал тяжесть в желудке, сопровождавшуюся резкими позывами к рвоте. Руки и ноги были словно из ваты, или, скорее, из поролона, уж слишком легко они гнулись в разные стороны. Я понимал, что встать с кресла самостоятельно мне вряд ли удастся, не случайно Многоликий, покидая просмотровый зал, пообещал, что после сеанса меня отнесут в мои апартаменты. Однако какое-то, явно не мое, чувство подсказывало мне, что необходимо встать и выйти самому. Я попытался встать и наткнулся на яростное сопротивление собственного организма, а главное – той пищи, которую поместил в себя за завтраком. Посему мне пришлось крепко зажмурить глаза, одной рукой ухватиться за кресло, а рванувшиеся наружу харчи я попытался поймать второй ладошкой, при этом вновь погружаясь в бессознательное состояние.
Вторично меня привела в себя мысль о том, что теперь я точно знаю, почему Многоликий так поспешно смылся из сокровищницы. «Убирать, гад, за собой не хотел...» Я приоткрыл глаза и обнаружил, что те веселенькие шарики, которые развлекали меня недавно, значительно потускнели и не отвлекают больше мое ослабевшее зрение от созерцания окружающей обстановки. И фейерверк, подпитывавший мое сознание этими многоцветными картинами, полностью себя исчерпал. Более того, я обнаружил, что стою рядом с элегантным столиком, на котором располагалась чудесная спиртовка, и разглядываю зажатую в кулак серую гальку. Она полностью потеряла свой прежний слюдяной отблеск и теперь совершенно не отличалась от обычного речного камешка.
Тут мое внимание привлекла моя рука, которая неожиданно оказалась совершенно чистой, хотя я прекрасно помнил, что именно поймал ею во время своей последней попытки подняться с кресла. Опасаясь нового приступа рвоты, я крайне осторожно и медленно начал поворачивать голову, оглядывая окрестности.
Мой несчастный организм, покачиваясь на собственных ногах, располагался на значительном расстоянии от покинутого уютного кресла. Несмотря на запомнившиеся мне яркие ощущения, и пол, и окружающие предметы сохраняли свою чистоту и не были осквернены остатками пищи, как это должно было бы быть. «Значит, – решил я про себя, – мне все-таки удалось поймать содержимое своего желудка... Только куда же я все это дел?»
Тут до меня дошло, что все это совсем не главное. А главное, что я держусь на ногах и могу рассчитывать самостоятельно добраться до выхода. И я, оттолкнувшись от загремевшего стола, двинулся в нужном направлении. Мой путь до входной двери можно, наверное, описать отдельным романом. Когда я это сделаю, Кафка будет рыдать от зависти. Оказавшись возле двери, я услышал, что кто-то пытается ее открыть с той стороны. Ухватившись за притолоку, я немного подождал. Дверь действительно медленно отворилась, а из-за нее послышалось:
– Теперь наверняка все закончилось. Можно его забирать.
– Да... – подтвердил я, – теперь меня отсюда можно забирать.
В дверном проеме появилась обалдевшая физиономия охранника и, пожевав толстыми губами, сипло произнесла:
– Клянусь Многоликим, он сам сюда дотопал!
– Да... – опять-таки согласился я, – я сам сюда дотопал. Теперь бы мне до кровати добраться.
Но в сокровищнице уже появился шестиликий Галл в сопровождении двух гвардейцев с носилками, а за ними вкатился и Опин. Меня быстренько расположили на носилках и потащили по переходам замка. Опин вышагивал рядом, держа меня за руку и выговаривая за то, что я, не дождавшись его, побежал к дверям. Он так и говорил – «побежал». Видел бы он мой «забег».
В общем, я довольно скоро оказался в своем спортзале и в своей постельке. Здесь я с сознанием выполненного долга и отключился.
Пробудился я ближе к вечеру. Рядом с моей постелью, прямо на полу расположилась моя команда. Первое, что я услышал, вынырнув из объятий Морфея, был голос Зопина, громко и обиженно шептавший:
– Надо было Белоголового к обеду разбудить. Это ж разве можно здорового человека без обеда оставлять. Он так совсем обессилеет и не сможет проснуться...
– Ну, сил, чтобы проснуться, мне хватило, – буркнул я, открывая глаза. – Хотя должен с тобой согласиться, что хватило их едва-едва.
В тот же момент на кровати рядом со мной оказались Ванька и Данила, Опин подкатил небольшой столик, уставленный закусками, напитками, закрытыми кастрюльками и судками, а Зопин заорал во всю свою луженую глотку:
– Навт, вели передать Многоликому, что Белоголовый проснулся!
Затем, повернувшись ко мне, он уже тише пояснил:
– Многоликий распорядился немедленно сообщить ему, как только ты проснешься! Он хочет тебя расспросить о том, что ты увидел.
И действительно, не успел я выпить чашку крепкого бульона и заесть ее пирожком и ломтиком ветчины, как дверь распахнулась и в комнату в сопровождении Галла быстро вошел Многоликий. Сделав мне знак, чтобы я не вставал, он подошел и без церемоний уселся на край кровати. Надо отдать ему должное, при всей своей властности, он мог быть порой весьма непосредственным. Вот и теперь его глаза горели от еле сдерживаемого любопытства и нетерпения.
– Слушай, это правда, что ты самостоятельно дошел до дверей сокровищницы? – с ходу выложил он свой первый вопрос.
– Ну, на этот вопрос тебе мог ответить и Галл, – ответил я, прихлебывая из чашки бульон.
– Невероятно!.. – выдохнул Многоликий. – А в каком месте картинки ты потерял сознание?.. Постой!.. Я сам угадаю... – остановил он меня, закрыв мне рот рукой.
Он с минуту рассматривал мое лицо горящими глазами, а потом полувопросительно произнес:
– Когда черноволосый сказал, что его в мире Срединного моря называют Ариманом?
Я отрицательно покачал головой.
Он удивленно приподнял бровь и предложил другой вариант:
– Когда Ариман принял свой истинный облик?..
Я снова покачал головой.
– Когда Ариман начал говорить о великом проклятии?..
Я улыбнулся и вновь покачал головой. Тут Многоликий явно растерялся:
– Но я сам не знаю, что было дальше. Мне ни разу не удалось посмотреть больше!
– Я думаю, что досмотрел до конца... – тихо и задумчиво ответил я, припоминая последние мгновения виденного. – Во всяком случае, я видел, как исчез Ахурамазда, как появился дракон и как исчез Ариман... – и, немного помолчав, добавил: – И как дракон начал уходить из пещеры через отверстие в стене...
– Сочиняет, – презрительно выплюнул через губу Галл, – этого никто никогда не видел. И я никогда не поверю, что кто-то может продержаться в картинке дольше, чем ты, Многоликий!..
Но Многоликий не обратил на реплику Галла совершенно никакого внимания.
– Да! Ты великий колдун, – сообщил он, не отводя от моего лица горящего взгляда. – Я тебя прошу оставить подробную запись того, что ты видел. Это достойно Книги!
При этих словах Галл как-то зябко вздрогнул.
– Так, значит, у вас все-таки ведутся записи событий! – поймал я Многоликого на слове.
– Да. Теперь ведутся. Этот порядок ввел мой отец, а я считаю целесообразным продолжать начатое им. Но Книга охватывает основные события, события необычные, только за последние сорок семь лет и только в моей стране. Более древних документов мы не имеем.
– Ну что ж, – разочарованно пошутил я, – будем надеяться, что, когда я попаду сюда лет через триста, у вас будет что почитать...
Данила улыбнулся, физиономия шестиликого Галла изумленно вытянулась, а Многоликий заинтересованно уставился на меня и спросил:
– Вы что, действительно живете несколько сотен лет?
Я задумался только на несколько секунд:
– Понимаешь, Многоликий, из того, что я увидел сегодня в твоей сокровищнице (и если все, что я увидел, не галлюцинация), я понял, что наши миры связаны между собой и связь эта весьма пагубна, как для вас, так и для нас. Конечно, нам необходимо эту связь разорвать. Тогда в вашем мире исчезнут границы, а в нашем, возможно, будет предотвращено глобальное самоуничтожение. Но пока она существует, я, по-моему, могу не только переходить из своего мира в ваш, но и попадать в любое время вашего мира.
– Да ты просто чудовище! – изумленно выдохнул Галл, с нескрываемой ненавистью глядя на меня.
Однако Многоликий вновь не обратил никакого внимания на восклицание своего приближенного. Он несколько минут рассматривал меня заблестевшими глазами, а затем спокойным тоном заявил:
– Если все обстоит так, как ты утверждаешь, тогда проблема решается очень просто. Ты из своего мира перейдешь в наш во времена, когда встали границы, и выяснишь у... этого... ну... в черном плаще... ну ты знаешь у кого, как разорвать связь двух миров.
– А вам не кажется, – раздался вдруг голос Опина, – что Белоголовому надо дать отдохнуть. А то у него голова лопнет от всех этих... впечатлений, кто тогда вас от Единого-Сущего спасать будет и границы рушить?
Многоликий с улыбкой обернулся к гному:
– А ведь ты прав! Я всего лишь собирался узнать о его самочувствии, да вот увлекся расспросами. – И повернувшись ко мне, добавил: – Набирайся сил, Белоголовый, завтра побеседуем...
– Многоликий, у меня есть просьба, – остановил я его.
– Слушаю...
– Могу я сделать заказ твоему ювелиру?..
Он удивленно поднял бровь, но через секунду просто сказал:
– Конечно!.. Завтра утром я вас познакомлю...
И он быстро вышел из спальни, сопровождаемый оглядывающимся Галлом.
Я откинулся на подушку, а Зопин тут же поинтересовался:
– Ты чего, уже наелся? – И увидев мой подтверждающий кивок, засуетился: – Ну ты посмотри, почти ничего не съел! Нельзя же все это на кухню отправлять! Это ж сколько продуктов!.. Нет, я думаю, что нам придется все это доесть, а то повара страшно рассердятся и обидятся. И больше нам ничего такого вкусненького не дадут... Повара – они знаете какие обидчивые, они если видят, что на тарелке хоть кусочек остался, сразу думают, что питание не понравилось... Это для них знаете какая душевная травма...
Его бормотание постепенно становилось весьма невнятным, поскольку в продолжение своей речи он хватал со столика и заталкивал себе в рот все новые и новые вкусные кусочки.
Данила от души хохотал, глядя на Зопина, а Опин засунул большие пальцы рук за свой широкий пояс и укоризненно качал головой. Только Ванька медленно прошествовал к краю кровати и дал понять Зопину, что не прочь составить ему компанию. Тот, пробурчав что-то вроде:
– Тебя ж только что кормили... – вытащил из кастрюльки кусок тушеной курицы, уложил его на тарелку и поставил перед котом. Теперь в комнате довольно урчали двое. Под это урчание я и задремал.
Когда я проснулся, в комнате было темно, тихо и пусто. За окном была ночь, и я не мог определить, сколько осталось до рассвета. Спать уже не хотелось, поэтому я принялся размышлять, благо никто не мешал.
Если то, что вчера днем мне показал свихнувшийся камень, не было каким-то наркотическим бредом, я мог построить довольно стройную версию имеющейся ситуации.
Некто, которого жители Мира Срединного моря называли Анхра-Майнью, или Ариманом, связал два мира и с помощью своего великого проклятия нарушил нормальный ход развития этих миров. Ну Мир Срединного моря был, без сомнения, Землей. Тем более что имечко Ариман было дано древними эллинами зороастрийскому богу зла. Вторым миром было, так же без сомнения, то самое прекрасное место, где мы с Данилой в настоящий момент обретались. Видимо, и переходы, которыми мои друзья маги совсем недавно научились пользоваться, возникли именно из-за этой связи миров. В результате злокозненных действий... Как его назвал светловолосый... «половина главного Закона Природы...» Бред!
Так вот, в результате проклятия, наложенного половиной главного Закона Природы, магия утекает с Земли, люди утратили бывшие у них способности к магии, зато способности к техническому творчеству у них здорово возросли. Такой перекос в развитии привел к повышению агрессивности людей (это-то как раз понятно) и, как следствие, к бесконечным войнам на Земле. В этом мире произошло то же, что и на Земле, только в отличие от нас здешний народ получил преимущественное развитие магии в ущерб технике. Возникшие в этом мире магические войны были придушены другой половиной главного Закона Природы (идиотизм!), который к тому же сложил некую, как он ее сам назвал, «Фугу для двух Миров, двух Клинков и одного Магистра», которая, по замыслу создателя, должна быть сыграна до конца и тем самым уничтожит проклятие Аримана.
Так что осталась ерунда! Надо найти эту самую «Фугу» и узнать способ, которым можно ее проиграть до конца. Всего-то и делов!!!
Правда, сначала необходимо вернуться домой, вместе с Данилой, разобраться с этим, неведомым пока, Единым-Сущим. Да, еще надо бы вернуть Многоликому сына...
Ну что ж, будем работать от первоочередного к сложному...
Тут я снова задремал и мне приснился План... Когда я проснулся, за окном рассвело и ход моих дальнейших действий был мне в общих чертах ясен. А тут как раз и два моих толстощеких друга тихонько заглянули в комнату. Я помахал им рукой, подзывая поближе, и когда они подошли, пригласил их присесть.
– У меня к вам, ребята, есть очень большая просьба, – начал я чуть ли не шепотом. Гномы мгновенно поняли важность разговора, подобрались и посерьезнели.
– Правда, дело очень серьезное и, возможно, опасное, но мне просто не к кому больше обратиться. Если кто и способен такое сделать, то только вы.
– Ты давай не подлизывайся, – перебил меня Опин, – а выкладывай, что надумал.
– Хм, – улыбнулся я, – а надумал я вот что. Когда мы с Многоликим получим результаты нашей разведки, нам с Данилой тем или другим способом придется пробираться в Некостин, в Храм, чтобы попробовать перебраться в свой мир. Переход находится в подземелье, под одной из башен.
– Наверняка это та странная темная башня с окошками, – зашептал, торопясь высказаться, Зопин.
Я посмотрел на него и уточнил:
– В этой башне действительно есть окна. Только почему вы решили, что она странная?
– В Храме стены и башни выложены из красного обожженного кирпича, – пояснил Опин, – и в стенах, и в башнях сделаны обычные бойницы. И только одна из башен сделана из непонятного камня темного цвета, который постоянно меняет оттенок, и имеет застекленные окошки. Кроме того, эта башня стоит на стыке двух самых высоких стен, на дальнем от входа углу. И угол этот образован стенами, выложенными внутрь Храма, так что клин земли, ведущий к этой башне, простреливается с обеих стен.
Он немного помолчал и добавил:
– И земля эта – какая-то нехорошая.
– Да... – подтвердил Зопин, – не хотел бы я ходить по этой земле.
Я слушал их очень внимательно, потому что они хорошо знали и Некостин, и сам Храм, а я всего лишь бросил мимолетный взгляд на стены Храма из этой темной башни. Когда они замолчали, я понял, что они ждут продолжения моей просьбы.
– Так вот, – продолжил я, – удастся нам с Данилой уйти или нет, в любом случае надо этот подземный переход завалить. Конечно, наилучший вариант будет, если мы уйдем, вы обрушите за нами подземный проход, а Единый-Сущий останется в нашем мире. Мне кажется, что нам с ним справиться будет легче. Но если по какой-либо причине мы с Данилой уйти не сможем, этот переход все равно надо будет уничтожить.
Тут я обратил внимание, что физиономия Зопина как-то странно сморщилась, а маленькие темные глазки заблестели. Потом он запыхтел и быстро меня перебил:
– Если переход завалить, вы к нам больше не сможете попасть!.. И тогда мы вас больше не увидим!..
– Действительно... – испуганно выдавил из себя Опин.
Такого поворота разговора я ну никак не ожидал и поэтому слегка растерялся.
– Но если переход оставить, в ваш мир вернется Единый-Сущий, а что он здесь способен натворить, даже Многоликий не знает!..
– Да мы этого Сущного, – почти заорал Зопин и тут же заткнулся, испуганно присев под яростным взглядом Опина.
– Да мы этого Сущного, – яростным шепотом продолжил вопль Зопина его братец, – в самом глубоком колодце спрячем...
Я с сомнением покачал головой:
– Нет, друзья мои, я сильно сомневаюсь, что вы с ним справитесь. Вы мне лучше скажите, вы без взрывчатки сможете подземный тоннель длиной около ста метров обрушить?
– А чего там мочь? – ощерился Опин. – Два дня работы! Сделаем так, что по этому твоему тоннелю ходить можно будет, а от двух ударов он весь целиком завалится! Был тоннель, будет монолит!
Зопин молча хлюпал носом. Опин повернулся к нему, с минуту сверлил братца свирепым взглядом, но вместо того, чтобы как обычно выругать его или отпустить какую-нибудь колкость, неожиданно тихо и убедительно произнес:
– Надо!..
Зопин опустил голову и принялся теребить свою правую порточину, но хлюпать носом перестал.
У меня в груди тоже что-то сжалось, и чтобы разрядить сгустившееся мрачное молчание, я растерянно произнес:
– Да вернемся мы в ваш мир!.. Я-то обязательно еще не раз приду. Наверняка переход не последний, да и найти кое-что в вашем мире надо... Для всех нас...
– Правда?.. – поднял голову Зопин. – А кое-что вместе искать будем?..
Опин крякнул и поднялся с постели.
– Пойдем мы собираться. Пока до Некостина дошлепаем, да тоннель обработать надо... Где мы там встретимся?
– Я даже не знаю... Я же в Некостине ни разу не был. Вы как сами-то считаете?
– Значит, так, – раздумчиво заговорил Опин. – На площади Спасения, прямо напротив главного входа в Храм, есть таверна «Насовсем Единый»...
– Как, как?! – изумился я.
Опин посмотрел на меня, как на малого ребенка и терпеливо повторил:
– «Насовсем Единый»... Вот в ней мы будем вас ждать каждое утро.
– К завтраку... – уточнил Зопин.