Магистр Малинин Евгений

Старик замолчал, явно ожидая от меня ответа на свой вопрос.

– А ты, дед, что за фигура, у всех ответа требовать и всем рты затыкать? – Мне захотелось разобраться, что же это за старичок такой суровый.

– А я, милок, староста здешний. И мне по закону положено кого надо спрашивать, а кому надо и рот заткнуть… Так что уж будь любезен, ответь на мой вопрос…

Очень мне хотелось отправить старичка со всей его компанией в ближние кустики по большой нужде, но я сдержался, понимая, что староста, как может, защищает общественные интересы. Так что, плюнув на песок, я сквозь зубы доложил:

– На Пропата было наложено заклятие. Из-за этого он и перекидывался Зверем, сам того не желая. И не помнит он, что творил в этом наложенном на него облике, так что с него нечего спрашивать…

Старик вышел из-за спины своей охраны, состроившей недовольную гримасу, и, внимательно меня выслушав, задумался, рассеянно пожевывая собственную губу. Наконец он поднял на меня глаза.

– Хорошо бы, если бы все было, как ты сказал… Только можем ли мы тебе верить? Мы ж тебя совсем не знаем…

– Вон, Фрол меня знает, – ответил я. – Да и зачем мне вас обманывать?…

Фрол тут же подтвердил:

– Да, этот Белоголовый ночевал с нами… На холме, рядом с дорогой…

– Во, видишь, – оживился дедок. – Фрол-то с тобой меньше суток знаком… Мне же представляется, что, чтобы снять наложенное на Пропата заклятие, надо быть о-о-очень сильным чародеем… А если ты в сговоре со Зверем?…

Я еще раз сплюнул на песок. Этот въедливый и недоверчивый дед мне осточертел, да и некогда мне было доказывать ему свою правоту. Взглянув на Фрола, я жестко приказал:

– Немедленно приведи мне мою лошадь! Я не собираюсь задерживаться в этой занюханной и неблагодарной деревушке! – Затем, убедившись, что Фрол бросился бегом выполнять мое поручение, я повернулся к несколько подрастерявшемуся старику: – А ты, староста, подумай вот о чем!… Почему Зверь не разрушил вашу деревню и не поубивал жителей?… Почему он нападал только на проезжих?… Почему он наказал вас, когда вы предупредили проезжавшую девушку?… Тебе не кажется, что он был специально оставлен здесь, чтобы подстеречь кого-то, ведь эта дорога была основной из ведущих на запад?…

Я сделал паузу, но не дал старику заговорить.

– И еще одно!… Для того чтобы исполнять должность старосты, надо, конечно, быть осторожным. Но главное – надо разбираться в людях… Лучше, чем это делаешь ты.

Старик открыл рот для того, видимо, чтобы достойно мне ответить, но охрана его опередила:

– Отец, разреши я ему вмажу!… – И молоденькая гора мышц снова сделала шаг вперед.

Я перевел взгляд на юношу и разъяренно прошипел:

– А ты, молодой хам, мне изрядно надоел!… Сейчас ты отправишься вон в те кустики думать о недостатках своего воспитания и поведения… – И я тут же прошептал свое «слабительное» заклинание.

Паренек, к полному изумлению старика, неожиданно присел, схватившись своими могучими лапами за живот, заозирался по сторонам и опрометью бросился прямо к указанным мною кустам. Староста только и успел, что вскинуть вслед ему руку.

Вот тут старик испугался по-настоящему. Я прекрасно видел, как у него задрожали руки и губы, как испуганно расширились глаза. И мне стало смешно.

– Что ты трясешься, староста! – попробовал я его успокоить. – Никто здесь не собирается обижать женщин, стариков и детей!

Но мои успокоительные слова только еще больше напугали старика. На его счастье, именно в этот момент послышался лошадиный топот и к реке выбежал Фрол, ведя в поводу моего коня.

Вмиг я оказался в седле и направил коня к броду. Но сразу же услышал за спиной голос Пропата:

– Белоголовый, возьми меня с собой…

Я остановил лошадь и оглянулся. Пропат стоял в двух шагах от меня и просительно смотрел мне в глаза. В общем-то можно было взять попутчика – вдвоем, как говорится, веселее, но я не знал, что ожидает меня впереди, а втравливать человека в собственные неприятности мне не хотелось. Однако Пропат по-своему оценил мои колебания:

– Я все равно здесь не останусь. Даже если они… – он мотнул головой в сторону старосты и Фрола, – …со временем убедятся, что я больше не Зверь, люди будут считать меня виновным в их несчастьях. И наместник начнет меня таскать по всяким дознаниям, выяснять, что во мне от Зверя осталось! Да и зачем мне здесь оставаться? Семьи у меня нет, родни тоже, почитай, не осталось, а какая осталась, за родного меня не считает… Так что ничто меня здесь не удерживает… Возьми меня с собой, я тебе пригожусь, да и должен я тебе за то, что от Зверя меня освободил…

Я начал сдаваться, и Пропат сразу это почувствовал – в его глазах зажглась надежда.

– Ну, в общем-то я не против, иди со мной… Только я ведь на лошади и поеду быстро – спешить мне надо. Пешком ты за мной не поспеешь, а лошади здесь мы не достанем…

При этих словах мужик радостно улыбнулся:

– Это ты не беспокойся, я от тебя не отстану… – В тот же момент раздался знакомый негромкий хлопок и вместо, здоровяка Пропата около меня оказался огромный матерый волчище. Переступая своими здоровенными лапами, он повернулся в сторону своих бывших односельчан и глухо зарычал, обнажив острейшие клыки. Те испуганно попятились к открытой в изгороди калитке. Волчара презрительно тряхнул головой, повернулся ко мне и выжидательно посмотрел мне в лицо внимательными карими глазами. Мой конь чуть всхрапнул, но в целом довольно спокойно отнесся к неожиданному появлению рядом с ним матерого хищника.

Я, взглянув на застывшее в сторонке местное население, третий раз плюнул на прибрежный песок и пустил лошадь в воду. Волк, держась несколько сзади и в стороне, без колебаний бросился за мной в реку.

Брод оказался неглубоким, так что я даже не замочил сапог. «Интересно, – подумал я, выбираясь на противоположный берег, – зачем они, имея такой отличный перекат, городили над рекой мост?» И в этот момент из-за реки донеслось:

– Эй, Белоголовый!…

Я оглянулся. У самой воды одиноко стоял Фрол. Ни старика, ни его мускулистого охранника не было видно. Фрол, приложив ладонь козырьком ко лбу, смотрел нам вслед. Увидев, что я обернулся, он заорал:

– Ты прости нас, Белоголовый… Это не мы такие поганые, это наш страх такой поганый!… Легкой дороги – гладкого пути тебе, Белоголовый!…

Я махнул Фролу рукой и пустил коня по тропе привычной скорой рысью. Чуть сзади и в стороне, прямо по траве и кустам за мной следовал огромный мокрый волчище, неспешно перебирая здоровенными лапами. Он бежал не спеша, словно проделывая послеобеденный моцион, но при этом ни на шаг не отставая от моего коня.

День стоял прекрасный, местность вдоль нашего пути была безлюдной, так что мы продвигались вперед достаточно быстро, не встречая каких-либо помех. Остановились мы лишь однажды, когда солнце перевалило за полдень. Я решил, что нам необходимо перекусить, а моему скакуну немного отдохнуть. На обед мой спутник явился с роскошным зайцем в пасти и, перекинувшись человеком, отлично запек свою добычу в углях костра, обмазав ее мокрой глиной.

Насытившись, мы растянулись в тени деревьев на травке, и я спросил Пропата:

– Слушай, ты хвастался, что доходил до самого западного болота? – Пропат утвердительно кивнул.

– А далеко от этого болота до западной Границы?

– Так это болото к самой Границе и примыкает… – быстро ответил Пропат.

– И когда мы до этого болота доберемся? – продолжил я свои расспросы.

– Сегодня к ночи, – сразу же ответил мой спутник, – если барон Кузел не помешает.

– Что за Козел? – удивленно спросил я.

– Не Козел, а Кузел, – с усмешкой поправил меня Пропат. – Тут по пути стоит один очень старый замок, в котором и обретается этот барон. Вообще-то он и не барон никакой… Его давний предок осел около болота сразу после Всеобщей Войны. Сумел собрать кое-какой сброд и отбить все атаки на свой замок, хотя не слишком-то его и атаковали. С тех пор и правят Кузелы берегом граничного болота. Ну а поскольку развлечений у барона маловато, он хватает всяких проезжих и тянет их к себе в замок.

Пропат усмехнулся и покрутил головой:

– Он, правда, никого не обижает. Напоит, накормит и дней пять-шесть расспрашивает, что в мире происходит. Самому-то ему от болота далеко уходить нельзя – его род до сих пор вне закона числится. Так у нас некоторые мужички приноровились по несколько раз ему в лапы попадать… Поесть-попить вволю… Но вот если его Козлом назвать, очень сердится. Даже выпороть может приказать… А зачем тебе к болоту-то надо? – закончил Пропат свой рассказ вопросом.

– Так мне не к болоту надо, – спокойно ответил я, хотя знал, что для местного жителя мое путешествие покажется, а может, и окажется, невозможным. – Мне к Границе надо…

– Так к Границе надо было идти в обход. Через болото к Границе не выйти…

– Почему?… – настороженно поинтересовался я.

– Нет пути через болото к Границе.

– А в обход идти сколько по времени будет?

Пропат на секунду задумался, а потом неуверенно ответил:

– Ну, если поспешить, суток за шесть можно уложиться… Только зачем тебе к Границе-то, что ты там ищешь?

– Мне, мой дорогой друг, за Границу надо, в Болото!

Пропат сел на траве и ошарашенно уставился на меня:

– Как же ты через Границу пойдешь, когда Граница непроходима!!!

Тут пришла моя очередь усмехнуться:

– Да у меня есть кое-какие особенные способности… Так что, я надеюсь, у меня этот переход получится…

Пропат недоверчиво покачал головой, и неожиданно его глаза загорелись какой-то мыслью.

– Ну и пойдем в обход!… Там мы Границу и перейдем!

– А ты со мной собираешься?! – удивился я.

– Конечно! – Пропат в возбуждении вскочил на ноги. – Моя бабка мне говорила, что если простой человек из нашего мира сможет Границу пересечь, все Границы исчезнут! Вот мне и хочется проверить, так ли это!

– Хм… – Я пожал плечами. – Ну, проверяй, я не возражаю… Только в обход я идти не могу. Мне необходимо пересечь Границу в ближайшие два дня, так что я иду напрямую…

– Да почему?! – воскликнул Пропат. – Какая разница – днем раньше, днем позже, главное – Границу пересечь!

– У меня, видишь ли, там свидание назначено, – невесело улыбнулся я, – и опаздывать мне никак нельзя!

Тут мой спутник совсем обалдел:

– Свидание!… За Границей!… Да как ты мог договориться о таком свидании!…

– Мне передали приглашение… – попытался отшутиться я.

– Кто! – буквально завопил Пропат. – Кто смог пересечь Границу, чтобы передать тебе приглашение?!

– Хто, хто, дед Пихто! – разозлился я. – Много будешь знать – мало будешь жить!

Пропат осел, как сдутый воздушный шарик.

– Ладно, не обижайся, – постарался я ободрить его. – Я и сам иду на ощупь, сам далеко не все понимаю, а ты хочешь, чтобы я тебе все объяснил…

Пропат несколько скованно улыбнулся:

– Это я – завелся из-за твоего обещания перевести через Границу… – И он задумался.

– Ну, что приуныл, – улыбнулся я.

– Я не приуныл. – Он задумчиво поскреб щеку. – Я думаю, в каких обликах нам лучше пробираться к болоту, чтобы подручные Кузела нас не засекли… И как болото пересечь. Оно хотя и не широкое, но его и перелететь сложно, а уж по земле…

– Это ты можешь не обдумывать, – небрежно бросил я. – Я буду двигаться вот в этом самом виде…

– Не, так ты не пройдешь… – убежденно высказался Пропат.

– Именно так и пройду, поскольку другого обличья все равно не имею…

– Как это?! – в очередной раз изумился Пропат.

– А вот так… – спокойно ответил я.

– Так ты что же, одноликий?!

– Ага…

– Но ведь все одноликие, оставшиеся после разрушения Храма Великого-Сущего, умерли!…

– А я не от Великого-Сущего остался, я всегда таким был, – и, глядя на удивленную физиономию своего спутника, добавил: – Да ты, должно быть, слышал об одном таком одноликом друге вашего Многоликого…

И тут в глазах Пропата мелькнуло мгновенное понимание и он чуть ли не благоговейно прошептал:

– Белоголовый!… – Его сомнения и вопросы мгновенно пропали.

– Угу, именно Белоголовый, – с улыбкой подтвердил я, – только немного постаревший.

Я встал и коротко бросил, прекращая прения:

– Все, хватит валяться, пора в путь.

И снова нам навстречу бежали освещенные ярким осенним солнцем деревья. И снова мой конь всхрапывал порой, косясь своим выпуклым глазом на мелькавшую сбоку в кустах быструю серую тень.

День уже догорал, когда невысокий и негустой лесочек, среди которого мы двигались, неожиданно кончился и моя лошадь остановилась на берегу бескрайнего болота.

Это было очень странное болото. Оно начиналось узкой полосой темно-бурой стоячей воды и имело четко очерченные берега. Словно кто-то провел огромным карандашом неровную черту и по разные стороны от этой черты обосновались совершенно различные миры. За нашей спиной тихо шелестели под легким вечерним ветром начинавшие желтеть листочки деревьев и стелилась по земле короткая мягкая трава, выбрасывая из себя невысокие кучерявые кустики. А впереди расстилалось мертвое пространство, покрытое бурыми, пожухлыми нитями бывшей травы, из которой торчали обломанные полусгнившие стволы деревьев, корявые ветви, напоминавшие повалившиеся кладбищенские кресты. Этот унылый пейзаж дополняли разбросанные, зеркально гладкие окна почти черной воды, вскипавшей порой пузырями выбрасываемого газа.

Все пространство над болотом было заполнено белесой ядовитой пеленой, висевшей над самой поверхностью плотным облаком, постепенно истончавшимся и исчезавшим высоко в сером небе. Самое интересное заключалось в том, что эта пелена стояла размытой полупрозрачной клубящейся стеной сразу за черной чертой неподвижной воды, но не переползала на живой берег.

Теперь я понял, что имел в виду Пропат, говоря о полете над этим болотом.

Солнце уже скрылось за горизонтом, когда мы разбили лагерь и поужинали. Пропат, ковыряя в зубах заостренной веточкой, задумчиво рассматривал быстро погружающееся в темноту болото. Скоро только багровые отблески нашего небольшого костерка, перепрыгивая через черное зеркало граничной воды, выхватывали из темноты мертвечину болота.

На нашей стороне раздавались привычные звуки ночного леса – стрекотание сверчков, редкие нестройные крики лягушек, несколько неожиданные осенью, нечастое хлопанье крыльев птицы, вспугнутой ночной тенью, а над чернотой болота висела тяжелая мертвая тишина.

Пропат вызвался подежурить первую половину ночи, и я, хотя и считал это напрасным, не стал возражать. Мне показалось, что ему просто хочется побыть одному и подумать о тех переменах в его жизни, которые принес ему этот день. Я уже собрался отправиться в палатку, как вдруг из темноты в освещенный круг вступили двое довольно странно одетых людей.

Их широкие свободные штаны, стянутые на поясе и щиколотках, больше всего напоминали самые обыкновенные шаровары, хотя они и были изготовлены из плотной тяжелой ткани. Под штанами нахально желтели невиданные мной раньше… лапти. Кроме штанов и лаптей, на обоих ребятках были надеты прямо на голое тело овчинные безрукавки нестриженым мехом наружу, так что в своей верхней части они напоминали не то медведей, не то троллей. На головах оба имели столь же мохнатые шапочки, с узкими ушками, кокетливо завязанными под подбородком. На поясе у них висели длинные, кривые и, судя по тому, как оттягивались их пояса, очень тяжелые сабли.

Выйдя на свет, один из прибывших молча почесал свою шапку, а второй, видимо, старший в этой паре, коротко приказал:

– Поехали!…

– Ну вот… – проворчал Пропат, не двигаясь с места, – я же предупреждал…

Я несколько секунд разглядывал эти два пугала, а потом недовольно произнес:

– Ничего себе!… Заявляются какие-то бомжеватые личности, и ни с того ни с сего – «поехали»! Куда поехали?! Зачем поехали?!

– А то ты не знаешь?… – нагло ухмыльнулся тот, что начал разговор. Молчавший снова поскреб свою шапку.

– А то – знаю?… – не менее нагло ухмыльнулся я в ответ.

– Ну тогда объясняю для таких темных, как ты, – посерьезнел говорливый. – Вы должны проследовать с нами в фамильный замок барона Кузела, поскольку находитесь на его земле, поскольку на его земле вне замка ночевать запрещается!

При этих словах оба башибузука гордо подбоченились, поднимая авторитет местной власти.

– Какой такой барон Козел?! – удивился я, не обращая внимание на предупреждающий взгляд Пропата. – Откуда у этого Козла права на эту землю?! Пусть предъявит официально заверенную выписку из государственного кадастра земель!

– Чего предъявит?! – растерялся старший, а его помощник, стараясь быть полезным начальству, вполголоса подсказал:

– Просит показать какую-то письку от какого-то кастрата…

– Заткнись! – рявкнул начальник на съежившегося подчиненного и, повернувшись ко мне, потребовал: – А ну, повтори, что сказал?!

– Уши сначала развяжи, – нагло заявил я ему, – а то снова ничего не поймешь!

Физиономия у башибузука начала багроветь. До него наконец дошло, что я просто издеваюсь над ним.

– Ах ты, значит, так?! – угрожающе зашипел он, вытягивая из ножен свою кривую «селедку». – Ты, значит, барона Кузела Козлом называть, да еще какого-то кастрата от него требовать?! Ну!… Ну, быть тебе поротым… – И он сделал шаг вперед.

Я быстро переплел особым образом пальцы правой руки и дунул с ладони под ноги разъяренному сабленосцу. Обе его ноги до щиколоток провалились в траву, и по его натужному кряхтенью стало ясно, что он не может освободить свои лапти из удерживающей их земли. Пару минут он пыхтел и поругивался, пытаясь сделать хотя бы шаг, а потом неожиданно заорал на топтавшегося рядом адъютанта:

– Чего, как лошадь, с ноги на ногу переступаешь! Давай помоги выбраться, я в какую-то липкость вляпался!

Он, похоже, не понял, что в «липкость» эту я его определил.

Помощничек спрятал назад в ножны свою сабельку и, ухватив начальничка за тело под протянутые белы рученьки, дернул с такой силой, что я испугался, как бы он не оторвал своему руководству быстры ноженьки. Во всяком случае, коленках у старшего явственно что-то хрустнуло, а последовавший за этим вопль перебудил все болото.

– Да ты что ж это творишь, харя твоя безголовая! Ты зачем мне ноги из тела выдергиваешь!… Ты что ж, думаешь, меня новые отрастут?…

– Так я того… – попыталась объяснить свое усердие бедовая харя. – Я тока дернул чуть-чуть…

– Что б тебя так твои дети каждую ночь дергали!… – снова завопило начальство, а затем вдруг совершенно спокойным голосом приказало: – Давай разувай меня!…

Подчиненный недоумевающе поскреб свою шапку, а потом нырнул под ноги начальству и, задрав тому брючины до колен, принялся быстро разматывать у него на ногах онучи. Скоро белые лоскуты обмоток лежали на земле, но ступни не собирались покидать уютных гнездышек лаптей. И верно, я ж не лапти к земле приковал, а ноги.

Начальство, может быть, и расстроилось своей неудачей, но совершенно не растерялось. Последовал новый короткий приказ:

– Беги за подмогой!… Приведешь восемь человек, да захватите две лопаты. Четверо будут меня откапывать. А остальные поведут этого, говоруна… – он ткнул обнаженной саблей в мою сторону, – …с его дружком в замок. Быстро!…

– Ага!… – бодро откликнулся младший башибузук и кинулся в ночной лес. А вслед ему полетело мое маленькое наставление, произнесенное негромким речитативом. Теперь этот бедолага должен будет до рассвета бегать невдалеке от нашего лагеря, а я вполне мог позволить себе немного соснуть, в чем после прошлой ночи очень нуждался.

Я залез в свою палатку, сопровождаемый удивленным взглядом своего «дружка» Пропата, и через минуту заснул сном младенца.

Больше в течение ночи никаких, тревожащих сон, случаев не произошло, и я, прекрасно выспавшись, поднялся вместе с ясным солнышком.

Снаружи Пропат мирно спал у прогоревшего костерка, а наш незадачливый поимщик храпел, лежа на спине и уставив в светлеющее небо коленки прилипших к земле ног. В стелящемся над землей утреннем тумане размытой тенью маячила моя дремавшая лошадь.

Я умылся, быстро развел огонь и подвесил над ним котелок с запасенной водой. Затем подошел к коню и внимательно осмотрел его. Вернувшись к костру, я приготовил несколько бутербродов и всыпал в закипевшую воду заварку. В этот время проснулся Пропат, и когда он, умывшись, присел у костра, завтрак уже стоял на «столе», в смысле – лежал на траве. Я налил чаю в еще одну кружку, взял кусок хлеба с ломтем ветчины и подошел к приспешнику барона Кузела.

Едва я остановился над его неловко лежащим телом, как он прекратил храпеть, открыл глаза и уставился на меня непонимающим взглядом. Потом до него дошло, что перед ним стоит его ночной насмешник, и он неловко, но достаточно быстро поднялся на свои прилипшие к земле ноги. И первое, что он сделал, утвердившись в вертикальном положении, это схватил меня за рукав и злорадно заорал:

– Попался, господин насмешник!…

– Осторожно, а то я тебе на голые ноги могу кипятком плеснуть… – добродушно предупредил я рьяного служаку. С утра он был догадлив и тут же отпустил мой рукав. В благодарность за это я сунул ему в руки кружку с чаем и краюху хлеба с мясом.

– Подкрепись, а то не сможешь службу исполнять… – Я похлопал его по косматому плечу. Он в ответ похлопал еще заспанными глазами и тут же впился зубами в бутерброд.

Мы с Пропатом быстро прикончили свой завтрак и свернули лагерь.

Когда мы были готовы к выходу, я подошел к молчавшему башибузуку.

– Мы сейчас уйдем, а ты часика через два кричи громче, вон товарищ бродит где-то здесь неподалеку, он сможет тебе помочь. Раньше кричать не стоит, он все равно тебя не услышит… – Я внимательно взглянул ему в глаза, стараясь, чтобы он вполне усвоил мои наставления. – Да, вот еще что. Откапывать тебя не надо, ноги твои постепенно сами собой отклеятся…

– Ты откуда знаешь?… – неожиданно поинтересовался он.

– Так я ж их сам приклеил, – пожав плечами, ответил я и, не обращая внимания на дальнейшие его вопросы, вернулся к Пропату, стоявшему рядом с лошадью.

Мы двинулись к болоту как раз в тот момент, когда из-за горизонта показался краешек огненно-красного солнца. Окружавшая нас крошечная рощица сразу стала веселой и приветливой, а темневшее впереди болото еще больше помрачнело. Мы приблизились вплотную к черной стоячей воде границы и остановились.

– Значит, так, – обратился я к своему спутнику. – Если я разгоню этот ядовитый туман, ты сможешь перелететь через болото?

– Конечно, – тут же ответил он. – Только ты-то сам как будешь перебираться?

– Это вопрос другой, – медленно проговорил я, оглядывая болото внимательным взглядом. – Главное, тебя переправить…

Посчитав кое-что в уме, я взглянул на Пропата и сказал не терпящим возражения тоном:

– Ты летишь точно на запад и ждешь меня на той стороне болота. Я пойду напрямую и выйду к тебе. Это займет определенное время, но ты ни в коем случае не суйся в болото, даже если тебе покажется, что я тебя зову на помощь!

– Почему? – удивился он.

– Потому что это не простое болото, и оно может выкинуть самый неожиданный фокус… Ты все понял? – Я впился в лицо своего товарища своим самым строгим взглядом. Тот судорожно сглотнул и молча кивнул мне.

– Тогда начнем… – задумчиво проговорил я.

Привязав уздечку коня к торчавшему из травы тонкому стволику обломанного деревца, я плеснул в ладонь немного воды из своей фляжки и принялся читать старое шаманское заклинание воздушного вихря. При этом я, по всем правилам науки Крайнего Севера своей Родины, кропил воду с ладони, очерчивая каплями круг.

Уже через несколько секунд в нескольких метрах передо мной стлавшийся над болотом туман начал закручиваться гигантской спиралью, постепенно убыстряя скорость своего вращения. Огромная воронка повисла над мертвой поверхностью болота, втягивая в себя клочья тумана, космы гниющей травы, покрывая рябью черное стекло болотных окон. А потом эта воздушная юла двинулась к западу, прочерчивая своим острым концом ясно видный след на неподвижной поверхности болота.

– Давай! – скомандовал я, не оборачиваясь.

В тот же момент позади меня раздался слабый хлопок и из-за моего плеча, тяжело взмахивая крыльями, вылетел большой черный грач. Птица, без раздумий и сомнений, направила свой полет следом за уходящим смерчем, постепенно превращаясь в черную уменьшающуюся точку. Когда она исчезла вдалеке, я взял узду своего коня и повел слегка упирающееся животное к границе болота. А сзади меня раздавались какие-то невнятные крики, видимо, боец барона Козела пытался меня о чем-то предупредить. Через мгновение я вступил в полосу черной воды, очерчивающей границу болотной магии.

Едва я пересек границу, как мир вокруг меня мгновенно изменился.

Небо стало светло-серым, а солнце, едва показывавшееся из-за горизонта позади меня, прыгнуло вверх по небосводу на половину своего пути к полудню и превратилось в черный диск. Все вокруг залил пронзительно-белый свет, так что поверхность болота превратилась в белоснежную равнину, из которой торчали тонкие угольно-черные стволы наклонившихся сломанных деревьев, редкие голые черные штрихи камышинок и высокой болотной травы. Эти черные мертвые остатки растительного мира отбрасывали на белоснежную поверхность болота странно изломанные белые тени. Я не мог понять, как можно видеть белые тени на еще более белом, тем не менее ясно видел их.

При каждом шаге мои ноги до половины голени легко погружались в холодную белую твердь, не вызывая никакого волнения на поверхности, как будто я протыкал ногами матовое стекло и оно глотало мою плоть, не испытывая при этом какого-либо беспокойства. Именно это безразличие окружения позволяло мне ускорить шаг. Оно требовало неспешности и я подчинился этому требованию.

Конь мой брел за мной, безразлично переставляя ноги, я неожиданно заметил, что ни его, ни мое тело теней не отбрасывают, словно мы были абсолютно прозрачными для лучей этого черного светила… И еще… В этом странном мире, казалось, полностью отсутствует время. Мы шли и шли, размеренно переставляя ноги, а черное солнце все так же неподвижно висело у меня за спиной, как будто секунды, минуты, часы не хотели протекать через этот, залитый пронзительным светом мир. Вокруг нас царили безмолвие и неподвижность.

Чтобы хоть как-то разбить этот стасис, я попытался считать свои шаги, но через минуту понял, что как в вальсе отсчитываю «раз, два, три», «раз, два, три», «раз, два…».

Я не знаю, как долго пришлось нам шагать, но наконец на линии горизонта возник некий странный излом. Доселе ровная черта, между светло-серым и белым вдруг образовался пик, словно белизна подпрыгнула в одном месте. И этот пик начал медленно расти, показывая, что все-таки к чему-то приближаемся.

Еще через некоторое количество шагов я понял, что направляюсь к некоему холму, самым постыдным образом нарушившему изысканное однообразие абсолютно плоской равнины. Мы отшагали еще несколько тысяч шагов и вплотную приблизились к белоснежной возвышенности. И тут понял, что не смогу подняться на нее. Мои ноги все так же ступали по плоской равнине, а мое тело начало постепенно погружаться в белоснежную, медленно поднимающуюся поверхность. Вот ее обрез поднялся до середины бедер… до пояса… до груди… Когда белый холм накрыл меня с головой, я закрыл глаза, продолжая свое почти автоматическое движение на запад.

«Я всегда умел держать направление без всяких ориентиров…» – мелькнула в моем сознании какая-то посторонняя мысль. Ноги мои все так же переступали, высоко поднимая колени и неся мое тело вперед, а мысли замерли. Все, кроме одной – «раз, два, три», «раз, два, три», «раз, два…».

И в этот момент чья-то тяжелая рука ударила меня по лицу.

Я открыл глаза и обнаружил, что стою на узкой, не более пары десятков метров, полоске зеленой травы.

Судя по высоте солнца, я был в пути не более двух-трех часов. Позади меня чернела знакомая полоса темной воды, ограничивающая территорию болота, впереди, насколько это ни покажется поразительным, начиналась песчаная пустыня, а прямо передо мной стоял… встревоженный Пропат.

Едва поняв, что я воспринимаю окружающее, он зачастил басом:

– Ты вышел из болота и, не останавливаясь, продолжал идти вперед с закрытыми глазами. Я тебя звал, пытался остановить, но все было бесполезно! И тогда я тебя ударил… слегка… – Он был очень смущен и встревожен. И я улыбнулся ему.

– Огромное тебе спасибо!… Если бы не ты, я так и шагал бы до самого края мира… Или до тех пор, пока не свалился бы от усталости…

Пропат облегченно вздохнул и смущенно забормотал:

– Да чего там… Я, если что, всегда пожалуйста…

Наконец, усилием воли стряхнув с себя смущение, он резко повернулся в сторону пустыни и сказал своим обычным баском:

– Вот она, Граница…

Я тоже посмотрел на желтеющие барханы. Они казались какими-то неестественными в такой близи от зелени травы и темной воды болота.

– Значит, ты уверен, что это Граница? – задумчиво переспросил я.

– Конечно, уверен!… – твердо ответил он. – Я же не первый раз ее вижу!…

– Ну что ж, – я улыбнулся, не ожидая от Границы больших неожиданностей и впечатлений, чем от болота, – пошли…

Я сел в седло, а Пропат снова перекинулся волком, и мы двинулись к расстилавшимся впереди пескам. На самом краю зеленеющей травы я на несколько секунд задержался, чтобы внимательно рассмотреть предстоящую нам дорогу и мысленно наметить трассу движения. Неподвижные желтые пески лежали чуть поднимающейся к горизонту равниной. Однако ясно разглядеть эту равнину можно было всего метров на двести с небольшим вперед. Дальше все затягивалось чуть струящейся в горячем воздухе желтоватой дымкой. Казалось, там, под совсем не осенним тяжелым солнечным зноем, пески плавятся, выдавливая из себя желтоватый колышущийся пар.

Как раз почти на границе видимости из желтого песка торчал обломок какой-то буроватой скалы. Именно на него я решил и ориентироваться.

Я толкнул каблуками сапог лошадиные бока, и копыта моего коня ступили на песок пустыни, сразу утонув в нем до половины. Сопровождавший меня волк на секунду замер на последней зеленой траве, словно принюхиваясь к чему-то чужому, и тоже сделал первый нерешительный шаг.

В ту же секунду раздался негромкий хлопок и Пропат принял свой человеческий облик. Я удивился такому решению, но его ошарашенный вид подсказал мне, что эта трансформация произошла помимо его воли.

– Что случилось? – встревоженно поинтересовался я.

– Сам не пойму!… – пожал он плечами. – Со мной такого никогда не было… Такое ощущение, что я не могу удержаться в нечеловеческом облике, что-то меня из него выбрасывает. И ты знаешь, я не способен принять ни один из доступных мне обликов, кроме человеческого…

– А ты попробуй еще раз… – сочувственно предложил я.

– Я и пробую!… Только ничего не получается!… – начал раздражаться он.

Я соскочил на землю и взял его за руку.

– Знаешь что, пойдем-ка пешком. И держись за меня. В конце концов мы не знаем, что именно мешает вам пересекать Границы.

После этих слов Пропат с испугом взглянул на меня и вцепился в мой рукав. Дальше мы пошли пешком, проваливаясь по щиколотку в мелкий сыпучий песок.

Пройдя не больше двадцати шагов, Пропат начал как-то странно озираться и постепенно замедлять движение. Скоро он совсем остановился и твердо заявил:

– Мы идем не в ту сторону!…

– Почему?… – удивился я, обломок бурой скалы – принятый мной ориентир – по-прежнему виднелся прямо впереди.

– Нам нужно шагать прямо! – уверенно ответил Пропат, махнув при этом рукой вправо, – а мы слишком сильно забираем влево!… Так мы скоро повернем назад!…

– Ты ошибаешься… – мягко возразил я, – мы направляемся вон к тому бурому камню, который торчит впереди… – И я указал на свой ориентир.

– Да?… – неуверенно переспросил Пропат. И нехотя согласился: – Ладно, пошли…

Однако уже через несколько шагов он снова начал тянуть меня вправо, утверждая при этом, что идет к тому самому обломку, на который я указал. Мне пришлось остановиться. Я развернул Пропата лицом к себе и, пристально глядя ему в глаза, как можно убедительнее заговорил:

– Магия Границы старается развернуть тебя. Пойми, вам не удается преодолеть Границу именно потому, что вы теряете ориентировку. Вернее, не теряете, это магия Границы сбивает ее. Именно это заставляет вас возвращаться или кружить в песках до изнеможения! Сейчас ты крепко зажмуришь глаза и я поведу тебя. На меня эта магия не действует, и я смогу перевести тебя через Границу. Какие бы сомнения тебя ни грызли, следуй за мной! Понял?

Он утвердительно кивнул головой, но в его глазах уже плясали чертики сумасшествия. Он очень хотел мне верить, но уже не верил! И все-таки в нем достало силы зажмурить глаза и крепко стиснуть мою руку.

Мы снова двинулись вперед, но через несколько шагов его рука задрожала и он снова рванулся вправо, едва меня не повалив. Когда ему не удалось повернуть меня туда, куда гнала его магия, он с горячей убежденностью заговорил:

– Мы идем не в ту сторону! Неужели ты не видишь, что мы уже сделали почти полный круг и впереди снова видна трава! Вон, посмотри, ее так хорошо видно! А нам надо идти вот в этом направлении! Вон же лежит тот камень, про который ты говорил!…

При этом глаза его были плотно зажмурены, а все тело вздрагивало словно в ознобе.

Я, не отвечая на его вопли, продолжал тянуть его за собой, однако это становилось с каждым шагом все труднее. Он все сильнее упирался и не умолкая доказывал необходимость свернуть. Наконец, он просто заорал: